Не исчезай совсем...

17.10.02
                Не исчезай совсем...

Название не связано прямо с этой повестью.
Это, скорее, дань прошлому времени и событиям, которые уже
состоялись и не вернуться к нам. Единственное место, где их
могут найти наши дети и те, кто ищет, это память...

На дачу к моим родителям я поехал с сыном на его машине. Километры летели незаметно - за разговорами и воспоминаниями. Дорога была мне знакома давно. Можно сказать с самого детства.
- Ты веди аккуратно машину, а я тебе кое-что расскажу из своего. Хочешь верь, хочешь не верь!

Холодный пока ещё рассвет. Кругом роса, мокро. Стоим мы с мамой на обочине и голосуем. Автобусы тогда ходили редко, да и цены на попутку намного меньше. Солнце еле окрасило небосвод в розовые тона, но звонкоголосые петухи в ближней деревне уже вовсю соревновались в закавыристых серенадах. Как же? Все куриные дамы должны знать, как я пою!
То мама, то я, по очереди поднимаем руки, но везение проезжает мимо. Теплые кабины уже заняты счасливчиками и их веселые физиономии свысока посматривают на двух озябших путешественников.
- Стойте, стойте, а мы уже мчимся!
Вот бы в теплую машину! Там столько всего! Поговорить с шофером можно, порасспрашивать, а что это, а что то? А для чего служит? Сколько скоростей? А как включается свет? Вопросов больше, чем кнопок и рычагов, но мальчишеское любопытство не знает никаких границ. Вот едет, ближе, вот, вот... Опять мимо!
Мама бодрится, а я уже здорово замерз. Кутаюсь в старый папин пиджак, переделанный мне под куртку. Помогает слабо. Меня заставили надеть противные короткие штаны, обьяснив, что это самая подходящая одежда для летнего отпускного периода. Лето, то лето, но в пять утра в коротких штанах? Да и годков много уже, не маленький какой! Короче, стыдно мне и холодно!
Увидев черную грузовую машину невиданной марки, без особой надежды поднимаю руку. Огромный грузовик с большой кабиной и какими-то трубами по бокам обдал нас вонючей гарью и, грохоча всеми суставами, прополз мимо. Ах, как жаль! Никогда на таком не ездил! Вот бы рассказать в классе своим... Но что это?
Через метров тридцать автомашина заскрежетала тормозами и гулко осела в клубах пыли. Справа открылась дверца и рука приглашающим жестом помахала нам. Мама за чемоданы, я за рюкзак и сверток. Подбежали, подножка мне по пояс. Еле влез, а маму за руку втащил водитель. Симпатичный такой, в кожаной куртке с усами. Кабина огромная, человека четыре в один ряд поместится. Кому потом не говорил, никто так и не поверил.
Хотел к окошку, но материнский инстинкт самосохранения отодвинул меня к середине.
- Чья марка? - задал я первый вопрос. Мама тут же дернула меня за рукав – помолчи, мол! Но я не мог молчать, да ещё в такой особенной машине.
- Автомобиль немецкий, с войны езжу на нём. "Хейнкель" называется. А то не слышал, небось? - важно сказал шофер.
- Не слышал и не видел! Первый раз в жизни я на таком! А почему на полу четыре рычага? Положено ведь два?
- Подметил ты точно! Наблюдательный. Вот этот первый для пяти скоростей, справа от него отдельный для раздатки. Когда надо везти очень тяжелый груз, ещё и на подьем. Сзади специальный рычаг для задней передачи, их здесь две. А это ручной тормоз. У этих машин так устроено.
- Интересно как! А сколько литров бензина в баке? - трещал я без умолку. Мама с укоризной посматривала на меня, но уже не толкала в бок.
- Бензина здесь нет. Это газогенераторный мотор. Видишь в боковом зеркальце за кабиной как - бы вторая кабина. По обеим сторонам этого отсека две высоких бочки - генераторы. В одной из них настоящая печь - горят дрова для создания высокой температуры, а в другой опилки с кислотой. Оттуда и выходит газ. В отсеке расположены разные дополнительные агрегаты, помогающие вырабатывать газ. По трубам он закачивается, как и бензин, в мотор. Едет медленнее, чем бензиновая, но тяга у неё большая. За счет пяти передних и двух задних передач. Станешь взрослее, потом поймешь. Правда, они к этому времени исчезнут, как мамонты.
За окном промелькнул поворот на Смолевичи. Знакомый для меня перекресток. Бывало, высадимся с мамой здесь и опять на шоссе. Голосовать дальше. Иногда под дождем, редко под снегом. Стоишь и гадаешь, подберет, не подберет, как на ромашках девочки. Даже интересно было. Особенно, если мама баранок даст. Басисто урчал мотор. За стеклами, как патефонная пластинка, поворачивались по кругу леса, поля, тоненькие тропинки, ведущие к серым покосившимся домам. Знакомый белорусский пейзаж.
Ничего выдающегося, но как волнует сердце... Темно-синяя под июньскими лучами полоска асфальта быстро набегала на машину и исчезала под радиатором. Кабина подрагивала,  покачивалась, что-то позвякивало сзади, запахи перегретого двигателя и масла кружили слегка голову. Дрема на мягких кошачьих лапках подползала ко мне...
- А вы, дамочка, к своим, в деревню? Семья то у вас большая?
- Да,к своим, т.е. в деревню, - и мама зарделась от неожиданного вопроса. Она, городская учительница со стажем, слегка стыдилась своего деревенского происхождения, хотя и понимала, что ничего постыдного в этом нет. Ей просто хотелось быть не хуже, чем жена у директора – столичная выфранченная преподавательница торгово-финансового техникума.
- А семья у них..., т.е., что вы имеете в виду, родительскую или мою?
- Да пошто мне родительская, вас вот вижу и поэтому спрашиваю. Похожи вы немного на кое-кого, да и выглядите как на празднике!
Мама растерялась, покраснела от комплимента и зачем-то соврала, сказав, что папа должен ехать следом за нами и может даже обогнать, поэтому она будет внимательно смотреть на обочину. Я открыл рот, чтобы спросить о папе, но, получив толчок в бок, замолчал. Мама, поджав губы, отодвинулась в угол и сосредоточенно уставилась на дорогу.
Все замолчали.
- А я один, давно один, - вдруг глухо обронил шофер и, не обращая внимания слушаем мы или нет, заговорил, - никому не рассказывал, а сейчас скажу. Терпел я долго, уже мочи нет. Может живы где мои? Вся её родня из Западной Беларуси была. Недалеко от Лиды. Знаете такой город?
Мама чуть слышно выдавила:
- Я там мужа после войны четыре года ждала. Учительницей в колонии детской работала, а он после немецкого плена в Сибирь. Но дождалась, и, погладив меня по голове, добавила с любовью, - вот он теперь у нас, а Василий учится, тоже на учителя.
- Как ушел в сорок первом, так и пришел аж в сентябре сорок пятого, - не обращая никакого внимания на  мамин рассказ, продолжал шофер.
Гул мотора, монотонное покачивание кабины, быстро пролетающие картинки за стеклом и его  голос, глухой с особой интонацией. Слова как-то коротко или обрывисто произносил. На Беларуси так не говорят.
- Повидал всякого – смертей, взрывов бомб, вой снарядов. Сколько раз слышал визг пуль, да пронесло. Один раз ранен был, но через два месяца в строй. Даже на самолетах летал, но не пилотом, а десантным мешком.
- А в каких войсках вы были? – спросил я.
- В каких? – переспросил он и почему-то надолго задумался, - в самых страшных, штрафных. Затем повернул голову и посмотрел на меня в упор. Я сьежился от этого колючего, пронизывающего взгляда. Нигде и никогда в моей жизни я не видел таких глаз. Маленькие, желтовато-зеленые, без белков. Не человечьи это были глаза. Я превратился в комок.
- Любопытные вы оба. Чего бы так? Может папа не учитель? А-а?
В голосе явно зазвучала угроза. Мама суетно зашуршала в сумке и дрожащей рукой показала ему фото папы на фоне выпускников школы.
- Нет, нет, не подумайте чего, ради Бога! Учитель он, учитель, да и второй сын у нас есть, в девятом классе, - некстати выскочило у неё.
- Бога вспомнили теперь, а как закладывать своих же..., - и после паузы неожиданно добавил, -  после Борисова остановимся, свернем немного. Воды в мотор долить надо. Береженого Бог бережет... слюни распустил!
- Может, мы перед Борисовым выйдем? Там и голосовать будем, - тихо выдавила мать.
- Да нет уже! Если подобрал вас на свою шею, то и до конца довезу, - зловеще прозвучало в воздухе, - но с дороги к колодцу свернем, иначе мотору капут. Ты, дамочка, уже не бойся, мы эту работу быстро делаем, - непонятно сказал человек с рысьими глазами и хохотнул, - ха, ха..а..а, вот только Борисов удачно проехать.
Опять мерно рокотал мотор и под колеса катилась сине-серая полоска шоссе. В кабине стало жарко и водитель приоткрыл окно. Мне расхотелось задавать вопросы. Слева и справа от дороги тянулся молодой сосонник, а паралельно шоссе - разбитые колеи с рытвинами и огромными лужами. На черной мокрой земле четко отпечатались следы огромных гусениц, танковых траков. Правда, танков до сих пор я здесь не видел. Вьехали на вершину подьема. Далеко внизу, справа уже можно было различить беленькие домики постов ВАИ и ГАИ. Все молчали. Я украдкой взглянул на шофера. Тот, вцепившись огромными кистями в баранку, сосредоточенно смотрел вперед. Наша машина заметно сбавила ход. Водитель протянул правую руку вверх и со скрежетом открыл вентиляционный лючок на крыше и закрыл, затем опять открыл его и опять закрыл. От противного скрежета у меня выступили мурашки.
- Ржавая крышка, вот и приходится по нескольку раз дергать, - зачем-то обьяснил он.
До поста ГАИ оставалось метров двести, как оттуда вдруг вышли два вооруженных человека с автоматами наперевес и офицер. Тот жестом показал на обочину и вынул из кобуры пистолет. Шофер начал тормозить и в этот момент я сквозь шум мотора отчетливо услышал металлическое звяканье.
Наклонил голову – из-под сиденья на ребристую поверхность днища кабины выкатился блестящий боевой винтовочный патрон.
- Быстро спрячь в карман и никому ничего не говори! Только не продайте меня. Иначе вам смерть на месте! Поняли? Не продадите – вам все будет хорошо!– злобно зашипел бледный, как бумага, шофер.
Грузовик остановился на обочине. К кабине слева и справа подошли автоматчики с оружием наизготовку. Молодой офицер грозно приказал открыть кабину, показать груз и документы.
- Кого везешь? Жена, что ли, и сын?
Водитель немного засуетился, так как не знал, что ответить.
- Да, да, мы всей семьей, - быстро нашлась мама и даже не покраснела.
- Давай с груза. Открывай тент и задний борт. И все документа с собой, на машину, груз и личные.
Один автоматчик остался возле кабины, а офицер, сержант и шофер пошли к заднему борту. Слышно было как двигали какие-то бочки или ящики.
- Порядок, можешь ехать.
- А что случилось? – робко спросил шофер.
- Не положено нам говорить, но раз ты сам шофер, то знай – банда балует на дорогах вот уже месяца три. Смотри не попадись, в живых никто не остался.
Все это время я и мама молчали, забившись в угол кабины. Мы очень боялись других вопросов... Мама два, три раза украдкой от меня вытирала покрасневшие глаза. Вдруг шепотом сказала: „ А может выскочить нам? Те помогут!“
- Сиди мама, он же обещал, что если для него всё будет хорошо, то и для нас закончится нормально, - почти со слезами, не веря сам себе, выдавил я.
Шофер, красный как рак, поднялся в кабину и, тяжело вздохнув, сказал шепотом:
- Так и дальше сидите. Спокойно! Всё для нас здесь хорошо кончилось!
Завел мотор и грузовик нехотя заскрипел огромными колесами по гравию. Мимо проплыли настороженные лица вооруженных людей. Они ожидали следующую автомашину.
Пока стояли на проверке, кабина раскалилась неимоверно, однако минут через пять шофер проскрипел опять люком, плотно закрыв его.
Ехали теперь молча. Мы с мамой со страхом думали, что же будет дальше. Доедем ли мы до своей деревушки или он свернет с шоссе? А что тогда?
- Сейчас я тебе лося покажу, - вдруг неестественно громко прозвучал его голос.   
От страха липкий пот прошиб меня насквозь, рубаха прилипла к спине.
- Так вы же говорили, что в лес не поедем. Довезете нас? Так, дяденька? – моляще прозвенел я.
- Не бойтесь! Моё слово железное! Сказал, что всё нормально будет, значит так и будет. Я главный в этом экипаже! Вот, вот, смотри влево! Видишь на горке лось большой стоит? На следующий год будешь ехать, увидишь лося - дядю Игната может вспомнишь, а может и забудешь. Я и сам могу не дожить. Шоферская работа опасная – то день то ночь, то дорога, то кривая тропа!
Он надолго замолк. Я проводил взглядом лося, сделанного то ли из камня, то ли из цемента, и посмотрел на маму. Та сидела ровно, без напряжения, пальцы уже не сжимали ручку дверцы, а поддерживали на коленях белую сумочку папин подарок. В этой белой сумочке был вкусный белый зефир, но я боялся его попросить. Боялся нарушить это мирное спокойствие.
Мотор звенел на высоких оборотах. По широкой ленте мчался странный грузовик. Поднятый закругленный нос с двумя здоровенными фарами, огромная в ширину и в длину кабина, а за ней по обеим сторонам высокие черные бочки заплетенные в толстые трубы. На крыше сзади был прикреплен широкий деревянный ящик с опилками и дровами. Как паровоз. Весь этот механизм дергался, поскрипывал, но гнал нас вперед.
Мелькнули Крупки, стрелой промчались по мосту через реку Бобр и вот появились Славени с голубой деревянной церковкой по правую сторону.      
Мама что-то прошептав, перекрестилась на церковь. Я отметил про себя, что раньше она никогда это не делала. Грузовик, пробежав плавный левый поворот,начал тормозить. Скрежет гравия и...мертвящая тишина...
- Вот ваша деревня, Красилово. Выходите, денег не возьму. Спасибо, что не выдали властям. Они мне ещё многое должны! Свою первую любовь, дочь и сына я им не прощу до гроба моего! Патрон оставь на память. Скажешь в лесу нашел. Такого добра ещё много валяется. Спаси вас, Господи!
„Хейнкель“ хрипло рявкнул и, выплюнув черные клубы дыма, медленно исчез за поворотом.
- Ух.., - вместе выдохнули мы, а мама тихо сказала, - Ты понял, сынок, кто это?
- Не совсем, но какой-то злой, обиженный человек, а так, вроде ничего. Плохого не сделал.
- Тихо! Слышишь? Машина свернула в лес. Я знаю, здесь была только одна заросшая дорога на Троцилово. Когда-то там был хутор, а сейчас дорога почти полностью исчезла, но он про неё знает. Откуда? Не местный ведь? Быстро, чемоданы в трубу. Пойдем, аккуратно посмотрим. Это единственный шанс для нас узнать кто это был! Только никакого шума, иначе нам конец!
Мы схватили чемоданы, рюкзак и сверток и спрятали их под дорогой. Только деревенские и мы знали, что на дне глубокой обочины, среди высокой травы, напротив лужи можно было отыскать вход в большую железобетонную трубу, проходящую насквозь под шоссе. Когда-то труба служила отводом для талых и дождевых вод, стекавших с левой, более высокой стороны в болотце по правую сторону.
Мама с раннего детства хорошо ориентировалась в местных лесах и окрестностях. Что только не переплелось здесь – двухметровой высоты мохнатая крапива, непролазный малинник, злые колючие деды и острая, как бритва осока. Чуть выше плеч мешали идти мокрые ветки ольхи и скользкие плети низкорослых берез, а на больших кочках, где повыше, темные силуэты елок и дубков пугали нас, постоянно напоминая, что мы пришли не ягоды собирать.
Метров через триста услышали мужские голоса. Чуть дыша, подошли к густой ели, накрывшей землю широкими лапами, и подползли под колючую крышу.
На полянке, окруженной со всех сторон густым орешником, стоял наш грузовик. Возле кабины шофер. Опираясь рукой на левое крыло, он зло говорил с кем-то вполголоса. Собеседников не видно, но кто-то, то ли из кустов, то ли из кузова отвечал ему также недружелюбно. Невидимых было двое, их голоса звучали глухо и слов разобрать было нельзя.
- Сейчас возьму, открывайте, - сказав это, шофер полез на крышу кабины и... поднял вверх часть деревянного ящика с дровами. Дрова не упали, так как были обвязаны толстым ремнем. Из открывшегося люка человеческая рука подала пистолет и водитель быстро спрятал его под пиджак. Крышку закрыл и странная машина приняла прежний вид.
От охватившего нас ужаса мы не могли долго сдвинуться с места и только после того, как черный мастодонт заревел, пустились бежать. Вдруг сквозь свист ветра в ушах и треск сучьев донеслись два четких и жестких хлопка. Хватая воздух посиневшими от чрезмерного напряжения губами, мы понеслись изо всех сил и остановились только возле откоса. Колени подкосились. Продравшись сквозь кустарник, мы ползком залезли в трубу и уселись на холодный и грязный бетон. Сквозь громкое тарахтение сердец услышали нарастающий шум. Казалось, к нам пробирается огромный механический крот  – это черный грузовик разыскивал недавних чрезмерно любопытных пассажиров, чтобы раздавить их широкими колючими колесами.  Труба завибрировала - в пятидесяти сантиметрах от наших голов прогрохотала, словно танк, тяжелая автомашина.
Минут десять мы молча сидели, оглохшие и онемевшие от звука и от увиденного. Мне было всего одинадцать лет, но, кажется, я многое понял тогда. Главное же – мы были с мамой на волосок от смерти и Божественное провидение спасло нас!
- Никому, слышишь, сынок, никому не говори! Это слишком опасно для нас. Эти люди бандиты и живыми свидетелей они не отпускают. Нам с тобой повезло, мы остались жить!
Мы поволокли тяжелую поклажу с подарками и городскими сладостями к самому любимому моему дому, крестьянскому дому, покрытому черепицей – очагу бабушки – Каролины Валерьяновны и дедушки – Василия Андреевича Улитиных.
А вот и чья-то седая голова под ежик над плетнем огромного сада – это дед подкашивает траву и поглядывает на дорожку. Чуяло сердце – свои идут!               
Сын повернул голову, на его правой щеке появилась симпатичная ямочка, он улыбался.
- Что? Не веришь?
- Да нет, верю, но слышу первый раз, чтобы ты..., да так интересно!
- Чаще нам встречаться надо! Но в следующем году, когда опять к родителям поедем, я тебе ещё продолжение всего этого расскажу.
- Да ну, мне целый год ждать?
- Да нет, Влад, можешь хоть завтра ко мне с ночевкой с внуком, Эдгаром. А потом в деревню вместе. Лады?
Лады, отец.