Невидимое Н. М. Кожуханов Глава 4

Глава 4. Василий Васильевич

Рано утром, на следующий день после юбилея, Василий Васильевич собрал своих дочерей вместе с их мужьями в так называемой «большой комнате» своего дома. Приглашен был и Александр, правда, отдельно, поскольку Полина пришла с Костей. У последнего на щеке был прилеплен пластырь – последствия вчерашней драки.
В комнате было душно, поэтому открыли пару окон, через них в помещение ворвался свежий пьянящий ветерок, который принялся тормошить старую занавеску и недавно стиранную накрахмаленную тюль.
Вся семья расположилась за большим прямоугольным столом, на котором, кроме цветастой скатерти, ровным счетом ничего не было. Все были недовольны ранним подъемом по прихоти отца семейства, но не возмущались, а только хмуро поглядывали друг на друга, смирившись с неизбежностью.
Причина, по которой пришел Саша, – отдать перстень его хозяину. Так как у него после вчерашнего болела голова, он решил подождать окончания разговора и, отдав тестю его подарок, убраться отсюда поскорее.
– Ну что, – начал Василий Васильевич, – пришло время обсудить дела наши насущные.
Он окинул взглядом всех присутствующих.
– Перейду сразу к делу, чтобы не морочить вам головы, так как дело мое не терпит отлагательств. Я умираю.
Кислое выражение на лицах сидящих за столом вмиг изменилось. Глаза Алевтины округлились, она выронила журнал, которым обмахивала себя. Ее муж вытянулся по струнке как тушканчик и суетливо стал смотреть на реакцию других. Ирина с ничего непонимающим взглядом уставилась на отца. Павел стал часто моргать и закрыл рот рукой. Полина вцепилась в плечо Кости и с ужасом смотрела на отца. Лицо Константина тем временем выражало только удивление.
До Саши не сразу дошел смысл сказанного. Он в недоумении уставился на тестя, внешний вид которого говорил о бодрости и здоровье, что никак не вязалось со сказанным.
– Это что, шутка? – подал голос Александр.
– Почему же, нет. Я говорю вполне серьезно. Месяца три тому назад я обследовался в нашем ведомственном госпитале, где меня и огорчили.
Смысл недоброй новости стал постепенно осознаваться присутствующими.
У Али раскраснелись глаза, она была готова заплакать, но все еще сдерживалась. Ее муж нервно забарабанил пальцами по столу, уставившись в пол. Ира прикусила губу, в ее глазах читались отчаяние и беспомощность. Паша опустил голову. Полина сорвалась с места и, подбежав к отцу, обняла его и заплакала. Костя безразлично посмотрел ей вслед, он не стал частью этой семьи и потому известие, как видно, не так уж сильно обеспокоило его. Просто нехорошая новость, одна из многих неожиданных неприятностей, которые появляются и благополучно забываются в течение дня.
Александр не находил слов. Он знал Василия Васильевича уже очень и очень давно. Его жизнь всегда шла в фарватере судьбы этого человека. Тесть всегда был жизнерадостным, крепким, неунывающим, но вместе с тем строгим, порой жестоким, уважающим известный только ему кодекс чести. Василий Васильевич прожил полную приключений жизнь. Работал и на государство, и на себя. Его уважали все. Он имел знакомых повсюду. И тут такая новость. На Сашу она подействовала, как ведро холодной воды, вылитое на голову. Он просто отказывался верить в услышанное.
– Не плачь, не плачь, Поленька, – спокойно говорил ей отец. – Все когда-нибудь умрем.
Слова тестя возымели совсем иной эффект, чем тот, к которому призывал он. Теперь с места сорвалась Ира, которая, рыдая, кинулась к отцу и повисла у него на шее, присоединившись к младшей сестре. Алевтина тоже заплакала, но осталась на месте, взяв под руку оцепеневшего мужа.
Между тем лицо Василия Васильевича было спокойным, более того, в его чертах читались даже оттенки радости и удовольствия. Саша, подметив это, совсем запутался.
Костя поинтересовался:
– А что у вас со здоровьем-то не так, Василий Васильевич?
– Да все не так, Константин. Износилось все у меня. И сердце медленнее положенного бьется и сосуды плохие, почки, печень, желудок, что тебе еще сказать, опухоли всякие там. А ты что, не веришь мне?
Вопрос тестя поставил Костю в тупик. Сестры разом прекратили свой плачь и гневно, словно три фурии, испепеляющими взглядами пронзили чужака за этим столом.
Саша даже вздрогнул, заметив это. Именно так глядела вчера ночью после драки Полина – бескомпромиссно, ненавидяще, грозно.
«Наверное, это у них наследственное», – подумал про себя Александр, в этот момент даже немного радуясь, что девушки смотрели не на него.
Костя покраснел. Он не знал, куда деть глаза, поэтому уставился на свои ботинки.
– Верю, Василий Васильевич, верю. Просто думал, может, я вам чем-то смогу помочь. У меня есть знакомые медики. Вдруг вам это пригодилось бы?
– Да нет уж. Поздно помогать. Врачи дали мне полгода, а потом станет все очень плохо.
Дочери вновь принялись плакать. Тесть же, хитро прищурившись, посмотрел на зятя и сказал, будто не всем, а только ему:
– Но есть у меня и хорошая новость. Думаю, что пока разум и сила еще при мне, передать свое наследство вам.
Константин поднял глаза и заинтересованно посмотрел на Василия Васильевича. Моментально оживился и муж Алевтины Анатолий. Он с жадностью и вниманием стал слушать тестя. Паша приподнял указательный палец руки, которая закрывала лицо, и одним взглядом, как хитрая лиса, окинул картину происходящего. Младшие сестры лишь сильнее принялись рыдать, а Алевтина, достав платок, стала вытирать никак не унимающиеся слезы. Последние слова тестя Сашу не заинтересовали. В его голове не укладывалось, как вообще Василия Васильевича может не стать.
– Вы знаете, – между тем продолжал тесть, – у меня скопилось много всякого хлама: земля, дом, деньги в банке. Думаю, чтобы вы из-за этого не переругались, надо это все разделить между вами.
Полина и Ира продолжали плакать, будто не слыша слов отца. Алевтина оценивающе смотрела в сторону родителя. Толя обнял жену за плечи и с некой укоризной оглядел тестя. Костя был заинтересован и заинтригован, ожидая дальнейшего развития событий. Паша обхватил голову руками и, качая ею из стороны в сторону, принялся что-то негромко, нечленораздельно бормотать.
– Никого я не обижу, но больше всего дам тому, кто поможет мне уйти из жизни, умереть. Не хочу я вас мучить своим недугом и становиться для вас обузой. Не хочу, чтобы вы видели, как превращаюсь в безвольную куклу, в овощ.
Новость сразила всех наповал.
Алевтина закашлялась. Ее муж гневным взглядом измерил Василия Васильевича. Негодовал и Павел. Он набрал воздуха в грудь, словно хотел что-то сказать, но, видимо, просто не находил слов. Костя скривился и смотрел в сторону. Полина и Ирина перестали плакать и, сев рядом с отцом на лавку, укоризненными взглядами уставились на него.
Сказанное просто лишило Сашу возможности хоть как-то выражать свои эмоции. Он был морально нокаутирован и как будто лежал, беспомощно распластавшись, на ринге.
Тесть как ни в чем не бывало продолжал:
– Я не боюсь телесных мук и страданий и прошу вас о таком не потому, что страшусь их, и тем более не потому, что не люблю кого-то из вас. Совсем нет. Причины у меня другие. И о них я уже сказал.
– Ты не будешь обузой, – выпалила Полина.
– Не спеши, дослушай, Поленька. Я пожил много и видел, как умирают люди. Как любящие их близкие медленно, но уверенно начинают их ненавидеть и желать им смерти, проклинать свою судьбу и умирающего. Я не хочу этого. Да, бывает, что родня держится, но у каждого из них нет-нет, да проскользнет эта проклятая мыслишка, что, мол, «когда ж ты умрешь-то»! Не хочу, чтобы вы ждали моего конца. Не хочу, чтобы ваши души чернели от этого. Это раз.
– С другой стороны, я не дурак и понимаю, что тот, кто решится мне помочь, возьмет, как говорится, грех на душу. Но тут мне сказать нечего. Зато с других этот грех снимет. Никто из вас не обратится в полицию и никому ничего не расскажет, а если меня ослушается...
На дочерей Василия Васильевича сейчас было страшно смотреть. Буря эмоций захлестывала их. Зятья воспринимали все более сдержанно. Исключением был Саша. Он просто выпал из реальности и с ничего не выражающим лицом сидел за столом.
– Вообщем это мое второе условие. Молчание.
В комнате воцарилась тишина. Лишь с улицы раздавались звуки, сопутствующие летнему полдню: где-то щебетали птицы, гудели пчелы, суетясь вокруг цветов, кудахтала курица, собираясь идти на насест.
– Похороните меня, как положено, – продолжил тесть. – Отпевание закажите в нашей деревенской церкви, все будьте на моих проводах. Поминки организуйте хорошие, памятник поставьте основательный. На это я тоже деньги отложил, они у сестры моей Глафиры, у нее возьмете. Вот, пожалуй, и все.
Тесть тяжелым взглядом, неспеша, оглядел каждого. В этом взгляде читалась непоколебимость. Он подавлял волю каждого, на ком останавливался его хозяин.
– Возражений я не потерплю. Уговаривать меня бесполезно, сами знаете. Поэтому думайте, как все сделать. А кто первым решится, тот пускай ко мне сразу и идет. А теперь уходите. Я хочу побыть один.
Все застыли на своих местах, пораженные случившимся. Даже Костя, который спокойнее других воспринял новости, сейчас словно изваяние на постаменте прирос к скамье.
– Вы что, не слышали меня? – грозно рявкнул Василий Васильевич, ударив при этом кулаком по столу. – А ну ка!
Первой робко поднялась Алевтина. Она направилась к выходу, увлекая за собой мужа. За ними последовал Костя. Ирина, сухо поцеловав отца в щеку и взяв мужа за руку, тоже покинула большую комнату. Саша, как зачарованный, следил за происходящим, оставаясь на своем месте.
Полина никак не могла оставить отца. Жалость, упрек, безграничная любовь читались в ее взгляде.
– Иди. Я сказал, что хочу остаться один.
Полина, постоянно оборачиваясь, направилась к выходу. Саша тоже встал и хотел было уйти, но тесть остановил его.
– А ты постой. Подойди-ка ко мне.
Александр подошел к Василию Васильевичу и сел рядом с ним. В это утро он узнал этого человека совсем с другой стороны, с которой ему не доводилась знать его раньше. Саша чувствовал себя дрессированным животным, а тестя представлял дрессировщиком. Тем парадоксальнее казалось ему его предложение. Только сейчас он вспомнил вчерашние слова Василия Васильевича о важном сообщении, которое ждало его близких родственников. А про то, что хотел вернуть кольцо, Саша уже и думать забыл.
Тесть склонился над столом, облокотившись локтями на него, и широко улыбнулся, обнажив белые зубы. Его зубы показались Александру слишком длинными и острыми, хотя, конечно же, это ему просто показалось.
Тесть, поглаживая правой рукой волевой, с ямочкой посередине, подбородок, обратился к Саше:
– Ты что-то хочешь мне сказать?
– Нет.
Василий Васильевич вопросительно вздернул левую бровь и прищурил правый глаз.
– А мне, думается, хочешь.
Саша замялся. Он протянул руку к подаренному перстню, желая его снять. Тесть молниеносным движением перехватил его руку и не дал сделать задуманное.
– Не спеши. Подожди до завтрашнего утра, Сашенька. Ведь я тебе кое-что большее припас, нежели деньги, да землю черную. Не спеши, зять, не торопись.
Василий Васильевич отпустил руку Александра, который еще не отказался от своего намерения.
– Помнишь, чем вчера твой необдуманный поступок завершился?
– Он вовсе не необдуманный! Костя меня первый ударил. А потом насел на меня и давай по лицу колотить. Я же его только раз пихнул, да раз ударил.
Тесть негромко засмеялся, прикрыв глаза. Закончив веселиться, он, смакуя каждое слово, сказал:
– Вообще, это ты вчера Полине покоя не давал. Подошел, схватил и, удерживая силой, стал целовать. Я-то понимаю, ты ей вроде пока муж, но она тебя таковым уже не считает. Костя же, вроде как, твое место занял. Пошел защищать девушку, ударил он тебя только раз, правда, метко. Ты к тому же был пьян, вообщем упал. А потом Костя руку тебе протянул, хотел помочь встать, а ты ухватился за нее и повалил его, да так саданул в челюсть, что у него щека порвалась, кровь никак не могли остановить, зашивать в больницу ездили.
У Саши от возмущения перехватило дыхание.
– Все было не так. Это неправда! Он мне в лицо раз двадцать, тридцать ударил.
Тестя веселил этот разговор.
– Правда, она, знаешь, у каждого своя. Ты в зеркало с утра смотрел?
– Смотрел.
– И как твое лицо?
– Нормально.
– Вот именно, нормально! – торжественно подытожил Василий Васильевич.– У тебя же оно чистое, как пасхальное яичко. А если бы тебя били, то оно бы опухло и было цвета спелого баклажана. Понял?
Саша просто не знал, что ответить. Тесть, если подумать, был прав, но, с другой стороны, Александр явственно помнил, как проходила вчера драка.
– Но…, – начал, было, он.
– Никаких но, Сашенька. Выпил, все перемешалось. С кем не бывает. А если не веришь мне, то спроси любого. На празднике сотни две человек собралось. Тебе каждый из них глаза откроет. Да и я, говоря о необдуманном поступке, совсем не драку имел в виду. Я о кольце.
Истина, как укол иглы, пронзила Александра.
– О кольце?
Тесть утвердительно кивнул головой и положил руку ему на плечо.
– Не снимай его, поноси еще немного. Не снимай его, Сашенька. Оно же теперь твое, как раньше было мое. Ты же взял его себе.