Рассказ. Приёмышка

     Белый петух  вяло клюет что-то в придорожной пыли. Люся сидит на крылечке   и смотрит на него. А  на что еще смотреть? Напротив крылечка серый сарайчик, по улице с чахлыми деревцами  никто не идет.  Сегодня во дворе скучно, жарко,  все ребятишки убежали на речку. Это  далеко,  а Люся еще маленькая, её не взяли, да и ножки у нее устают быстро. Вот и приходится смотреть  на петуха.

     Из дома доносится стук машинки. Это «мама»  «работает». Люся начинает думать о «маме», которая  нашла  её и о  «доме», где было  много ребятишек.  Она вспомнила   высокий-превысокий забор,  длинные коридоры и комнаты, в которых  много кроватей.  Еще  в «доме» была высокая лестница, и  по ней надо спускаться в столовую, где кормят. По коридорам, на прогулке и по лестнице её водила за руку большая девочка. Обычно каждое утро она крепко брала  её за  руку   и не отпускала весь день . Люся вспомнила, как    они медленно спускались по страшной лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, а мимо с криками и шумом летели ребятишки, потому,  что  повариха в белой шапочке кричала  громко: «А сегодня всем дам добавки, кто быстро кашу съест». Рядом все стучали ложками, а Люся тоже пыталась «быстро», но давилась кашей и  всё боялась, что ей не дадут добавки, а потом ей опять захочется кушать, и надо будет долго-долго ждать обед.

       Потом  Люся снова вспомнила тот день, когда большая девочка за руку  привела её в кабинет, где было много чужих женщин. Одна сказала: «Ну, что я тебе говорила? Смотри, как походит. Люсенька, закрой глазки! Видишь, какие у неё ресницы!». Люся послушно закрыла, старшая девочка еще крепче сжала её руку. Женщины о чем-то долго разговаривали,  а потом Люсе  сказали: « Вот твоя мама, она за тобой приехала». Люся удивилась. Про мам она слышала часто, но сама маму не ждала. Не знала она, что это-  « мама» . Большая  девочка выла громко в кабинете, потому,  что теперь вместо неё Люсю за руку взяла «мама» и увела её из большого «дома».
 
     «Мама»  оказалась большой  тетенькой в синем платье с неулыбчивым лицом, но добрыми глазами.  Она  повела Люсю  в  магазин, купила ей новые туфельки и конфет. И магазин, и конфеты, а особенно туфельки Люсе очень понравились. А  потом они  пошли по дороге, и Люся  вдруг увидела знакомый страшный забор. Она  упала на коленки, громко закричала, задыхаясь : «Не пойду, не хочу». « Мама»   растерялась, но всё поняла. Она подхватила её на руки и твердо сказала : «Больше ты никогда туда не пойдешь, мы идем  мимо забора  на станцию, там сядем на поезд и поедем домой, где тебя все ждут.  Да?». Люся кивнула и крепко обхватила её шею. И они стояли так, пока она  совсем  не успокоилась,  а  потом  пошли на станцию, и  пыхтящий "тутукающий"  поезд увез их далеко…  и от забора, и от большого «дома».
       Рано утром  вышли на станции. К вагону подбежали какие-то женщины, черноволосая девочка и несколько мальчишек. Девочка обняла Люсеньку и сказала: « Меня Нина зовут. Как хорошо, что ты нашлась, мы все тебя ждали». И женщины обнимали Люсеньку, они тоже были большие, как  « мама», и глаза  у них тоже были добрые, и тогда она подумала, что это, наверное, тоже её мамы.
 
       Два дня она называла «мамой» всех женщин, которые ласково гладили её по кудрявой голове. Женщины смущенно улыбались, но  первая « мама» строго сказала ей : « Это твои тетки, а мама у тебя только я, потому что мама у каждого одна, и дом у каждого один». « Вот как»,- подумала Люсенька испуганно. И стала послушно называть  «мамой» только её.
 
        Новым «домом» оказалась большая комната с печкой и темными сенями, которые вели  на невысокое крылечко в две ступени. Таких комнат и крылечек  ещё несколько. И всё они вместе называются одним странным словом - «барак». В «бараке»  живет много людей, и тетка Арина с Ниной и мальчишками. Но у них в комнате стоит только стол, лавка  да сундук, а у  «мамы» «дома» есть еще стулья, комод в углу и большая кровать. На ней подушки горой с белыми «накидушками».  А еще перед окном стоит большая машинка на толстых ножках. Если машинка быстро стучит «Тух-тух-тух, ту- тух-тух-тух», значит мама « работает».
 
      Утром Люся обычно просыпается под этот стук. Она натягивает на голову одеяло и лежит так еще немного. С «мамой» хорошо. Люся уже знает, что как только она позовет: « Мама!», та тотчас поспешит к ней, поможет одеться, умыться, а потом поставит перед ней на стол жареные яички или пирожки, или  большую тарелку какой-нибудь  каши.   Люсе  особенно  нравится  желтая пшенная , потому что мама  щедро поливает её маслом из большой бутыли, а еще посыпает сахарком.  Масло медленно растекается  ручейками, и  ложкой можно черпнуть там, где слаще. Вкусно, и никто не торопит, и не страшно за добавку. А еще ей  нравится, что теперь у неё есть своя  большая кружка – синяя с белыми кружочками, в которую ей молоко наливают. И не только кружка, у неё есть теперь свои игрушки, книжки, мячик и разные бутылочки из-под духов, а главное -   самая красивая кукла, которую можно раздевать и наряжать в разные платья. «Мама» сшила много платьев кукле из лоскутков, и Люсе тоже сшила платья. «Мама» всё умеет.
 
       И с «мамой» не  страшно  вечером, когда за окошком становится темно. Светит керосиновая лампа,  «дом» наполняется разными звуками. Теперь Люся знает - «мама» рассказала -  что  в печке  «щелкают»  угольки, а суп в кастрюле «булькает», а картошка на черной сковородке «шкварчит».  Печку надо «топить», а когда протопится - оттуда надо выгрести золу. Люся любит смотреть, как  «мама» берет железную палку-  «кочергу», и сыплется зола в железный  совок. Иногда выскочит из печки  вместе с золой еще живой уголек, упадет и рассыплется яркими искрами.
       После ужина  «мама» обычно читает  ей книжку с картинками или говорит: «Давай, почитаем письмо от папы». Она достает железную коробку из верхнего ящика комода. В коробке несколько бумажных треугольников.  Бережно развернув один из них, она негромко читает вслух. «Папа»  всегда пишет, что очень рад, что его Люсенька нашлась, спрашивает,  как она кушает, как растет, а еще пишет, чтобы  не волновались, всё у него хорошо, и про дом, который он непременно построит для Люсеньки, когда приедет.  А потом они ложатся спать,  и Люся прижимается  крепко к маминому  теплому боку. Хорошо! Теперь у неё есть  и мама и дом, и ребятишки во дворе, и тетки,  и даже этот петух, и…

 ...   -Смотри, совсем девчонка сомлела.
       -Это Линина, што ли ,приёмышка?
       -Она, она,  сиротинка. Чистый одуванчик: голова большая  кучерявая, а ножки  худенькие, кривые, всё на крылечке больше сидит. 
        - Рахит. Ниче-ниче , были бы кости - мясо нарастет.  Выправится, еще первая красавица будет! Молодец,  Лина, смелая!
        - А чего ей не взять сироту, раз не дал им Бог детишек с Григорием. Арина рассказывала, што  они давно порешили взять девочку. А потом  сродственница  ихняя  при детском доме в Ачинске устроилась на работу. Вот и отписала им,  девочка, мол, есть маленькая, на Лину шибко лицом похожая. Правда, пока бумаги делали, с Григория броню сняли – не видал дочку-то ещё, зато Лина теперь не одна. Бегает с ней, как молоденькая.  Хош племяшей полна коробочка, а всё одно - своего родного хочется.
        - Зинка Вольных тоже мальчонку привезла, и Парфеновы сразу двух пацанов забрали. Говорят, ужасть, што творится. Везут и везут сиротинушек цельными вагонами в Сибирь. Клич кинули,  многие берут ребятишек. А чего? Где двое - там и трое прокормятся.
        - Дак чего им не взять?  А куда возьмешь, коли своих четверо? Не знаешь, што им в рот положить. А потом  и боязно. Прикипишь к нему - а война закончится, родитель какой объявится. Тогда што?
        - Ну,  и што с того. Объявится кто живой сродственник - можно поладить. А так-то нам грех жаловаться. Огороды, вон, растут, картоха, живность. Не под бомбежками живем.
        -Слышь ,Арина говорила, што эта не с эвакуированных похоже, с довоенных….    Видать политические родители-то были.  Помнишь, поляков ссылали? Их … а ребятишек в детдом.  Метрики то пустые были у девчонки- ни отца, ни матери не вписано. Даже рождение ей Лина своё поставила.
        -Ой, тише ты. Арина- болтушка, скажу ей. А то укоротят язык…  Политические  или  нет, нету нам дела, дети не в ответе.
        - Да…  жалко их. Вон, как  жисть  ихние  судьбы перемалывает. Утрачиваются корни. Ладно, ежли свезет, как этой,  а ежли нет?  Вырастут, куда голову преклонить ? Намыкаесся по жизни без отца-матери. Да еще война эта проклятущая. Мой как ушел, еще ни одной весточки не было…
       -Ладно, запричитала, напишет. Где им там письмы-то писать, когда бои, вон, какие! Перемелется - мука будет.
 
       Разговор тревожит Люсю, она хочет открыть глаза, но они почему-то не открываются…
       - Ой, Лина, здраствуй! А мы глядим, спит приемышка.

        Сквозь сон Люся  слышит, как мама негромко, но сердито и твердо говорит:
        - Какая еще приемышка? Чтоб я этого больше не слышала. Это моя дочка, моя и Григория. Так и запомните!
        -Ага!Ага!- быстро отвечают голоса.
         Сильные мамины  руки подхватывают Люсю. «Мама»,- бормочет она и, успокоившись, засыпает в её крепких объятиях.
          Петух, наклевавшись, тоже спешит в тень крылечка, спасаясь от зноя. Стоит жаркое лето 1942 года.