Обгоняющий Рассказ

Заиграл мобильник и с того конца провода… эфира услышала почти радостное: «А это я, Валя Дальский. Учились с тобой в одном классе, может, вспомнишь?» И дальше: он наткнулся на мой сайт, из которого узнал номер телефона, и уже кое-что из моих «опусов» (его определение) прочитал, поняв, что пишу в основном о своём прошлом, к которому у него «весьма сомнительное отношение», ибо всю жизнь считал, что минувшее мешает жить в настоящем. А в конце сказал, что хотел бы встретиться, когда дела приведут его в наш город, так что, если я не против… «Нет, не против». «Ну, тогда договорились». На этом разговор закончился и других звонков долго не было.      

Он был отличником. А я троечницей с вечно невыученными уроками. Он сидел за партой прямо, почти на равных говорил с преподавателями. Я же ютилась на задней, прячась от взглядов учителей за спины впереди сидящих, - может, не заметят, не вызовут? На переменах не спеша прогуливался по коридору, иногда рывком расправляя плечи и слегка из стороны в сторону покачивая головой. Я же оставалась в классе за партой, второпях перелистывая учебник к следующему уроку, - может, успею что-то подучить? Да и на уроках физкультуры он быстрее всех бегал, дальше всех прыгал, бросал гранаты. А вот рисовать так, как я, не умел, - мои-то карандашные рисунки почти все красовались в зале на стенде, а его… И даже помню, что кисть винограда, которого никогда не видела и который с внутренним трепетом - виноград!.. ягоды неведомых стран! - перерисовала с какой-то картинки, через несколько дней исчез со стенда и когда подружка сказала, что видела его у Вальки в парте, то я не поверила: ну, зачем он ему? И вот теперь…
 
Седоватый мужчина сидит напротив меня в холе театра и всё еще исподтишка разглядывая, говорит:
- Вот ведь как бывает… - Замолкает и, глядя так же, продолжает: - Приехал прямо к спектаклю, который мне рецензировать, а встретил тебя. – И усмехается: - Кто-нибудь сказал бы: значит, судьба, но я в неё не верю, поэтому только завтра собирался позвонить тебе, а тут…
И замолкает. А я, чтобы заполнить не к месту повисшую паузу, почему-то вдруг вспоминаю о том самом рисунке и, неожиданно для себя, спрашиваю:
- Валентин, а помнишь, как на уроках рисования ты, отличник, не мог нарисовать даже простой собаки, а мой виноград, который…
И он подхватывает:
- Который учитель поместил на стенд, а я сорвал?
Ахаю… про себя: «Так, значит, и впрямь то бы он? Вот это да! Почему, зачем? Спросить?» Но он опережает меня:
- И знаешь почему?
Я лишь улыбаюсь, а он почему-то вдруг встаёт и начинает рассматривать настенные фотографии актёров. «Наверно, не хочет объяснять мне это «почему». Ну и не надо. Пожалуй, спрошу о другом…» Но он садиться рядом:
- Знаешь, тот мой поступок… а, вернее, проступок, был не так уж и прост. И я понял это уже через много лет. Ведь в школе был отличником, а, значит, впереди всех, не так ли?
- Та-ак… - протянула я.
И попыталась ухватиться за кончик ниточки предложенного им логического построения, но, так и не сообразив к чему он это?.. лишь уставилась на него, а он косо усмехнулся:
- Так. Всё так.
Но тут, накрывая его «Всё так», прозвенел звонок, приглашая зрителей ко второму действию спектакля, и он вдруг улыбнулся мягко и чуть извиняясь:   
- Слушай, я завтра позвоню тебе. – И, не ожидая ответа, заторопился: - После спектакля мне надо с режиссером поговорить, но обязательно, обязательно мы должны встретиться! Я хотел… я искал… и то, что увидел тебя здесь… - Замер. «Подыскивает слова?» – Короче. Мы должны встретиться. Это необходимо. Это нужно мне.

Да, эта наша встреча была неожиданной, - я сидела в шестом ряду, он с моим знакомым журналистом в десятом, и когда увидел меня… «Ты знаешь, я сразу узнал тебя, – сказал позже: - Что-то осталось в твоём лице нетронутым, особенно в профиле». А во время антракта случился наш короткий диалог: «Ведь Вы Галина? А я Валентин. - Мой удивлённо-вопрошающий взгляд. - Ну, тот, который звонил Вам… тебе, мы учились в одном классе, помнишь? «Ой, да, конечно помню, но…» «Да-да, жизнь изменила нас…» «Да, изменила». Но что же он скажет теперь, когда снова встретимся? И для чего, почему ему нужна эта встреча? Ладно, гадать не стану. 

Издали вижу: он сидит на длинной скамье, опоясывающей памятник Тютчеву*, и вглядывается в профиль поэта. «Красиво сидит, да и сам… Интересно, с каким чувством смотрит? И вообще, любит ли поэзию? А, впрочем, что мне до этого… любит, не любит». И подхожу, сажусь рядом:
- Привет, Валентин! Как долго сидишь? 
Коротко взглянул и я вдруг услышала:
- «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты
живешь?..»
И замолкает, смотрит на меня. А я, чтобы вернуть его в реальность встречи, улыбнувшись, повторяю:
- Долго ли ждёшь?
- Да нет… Но вот, хватило времени, чтобы кое-что вспомнить из Тютчева. Не сказать, что он – любимый поэт, но…
- Видишь, - прерываю: - насколько мы с тобой разные… как и в школе, когда ты был отличником, а я троечницей. Вот и Федор Иванович – мой любимый, а кто твой?
И смотрю на него с вопросом.
- А у меня нет любимых. К поэзии отношусь спокойно. Едва ли она помогает в лидерстве, пожалуй, больше расслабляет. Не так ли?
Чтобы выиграть время для ответа, вначале поправляю на коленях сумочку, а потом отвечаю:
- «Расслабляет» - не то слово. А, впрочем…
И спрашиваю не его, а больше себя:
-  А, может это расслабление поможет тебе проникнуть в некую глубину, в которую не заглядывал раньше?
- А зачем в неё заглядывать? Да и в прошлое… - И помедлил, что-то вспоминая: - Еще учась в школе, прочитал у Хэмингуея*, который всегда смотрел и стремился в будущее: «Прошлое мертво, как разбитая граммофонная пластинка. Погоня за прошлым - неблагодарное занятие.» И, как-то сразу я поверил ему.
- Поверил, - прервала: - И навсегда решил относиться к прошлому, как к разбитой пластинке? 
- Да. По крайней мере так и старался. Правда, иногда не получалось, но…
- Но, - снова прервала: - прошлое всё равно есть у каждого, даже если и не всматриваться в него. Оно создавало меня, тебя, будучи когда-то настоящим, так зачем же относиться к нему столь пренебрежительно и неблагодарно?
Он коротко взглянул на меня, помолчал, потом, кивнув на памятник, произнёс, разделяя слова:
- «Мысль… изреченная… есть… ложь.»
- Валентин, - рассмеялась: - ты предлагаешь нам помолчать и разойтись?
- Да нет… - махнул рукой: - я не к тому. Просто с тех самых пор, как познакомился с твоим… - И губы его чуть дернулись в улыбке: - с твоим прошлым на сайте, не покидает мысль: ведь ты талантлива, так зачем тратишься на прошлое?
И снова махнул рукой, замолчал.
Молчала и я. Этот наш разговор… я чувствовала!.. начал он не напрасно. Да, конечно, именно об этом он хотел поговорить со мной и выяснить для себя что-то… он, решивший когда-то не оглядываться на прошлое и смотреть только вперед. И во мне вдруг вспыхнуло любопытство: а чего достиг? Удовлетворен ли? Но как спросить об этом здесь, на скамейке, под жаркими лучами солнца, которое, только что вынырнув из-под кроны липы, осветило нас лучами. Может, предложить ему уйти туда, в тень сквера, где можно неторопливо ходить в аллеях?
- Знаешь, - прервал он мои думки: - давай-ка договоримся так: у меня сейчас встреча с одним человеком, а часа через два я заеду за тобой, если скажешь адрес, и поедем куда прикажешь, чтобы договорить то, что не успели.
И, не ожидая моего согласия, добавил почти утвердительно:
- Итак, через два часа. 

Когда мы были уже в десятом классе, довольно часто я ловила на себе его взгляды, а когда он замечал мой, тут же отворачивался. И не подходил ко мне. Может, чурался? Ведь как-никак – отличник, а я… Да и все они, пятёрочники, держались несколько обособленно от нас, троечников, но после окончания школы одноклассницы-отличницы почему-то вдруг пригласили меня на одну из их вечеринок, на которой я чувствовала себя неуютно, потом – еще раз, еще… На них бывал и Валентин, но опять же не подходил ко мне, а только опять же ловила я на себе его внимательные взгляды. 

Своих гостей я обязательно привожу сюда, в парк «Соловьи» с Курганом Бессмертия, но в места, где еще нет асфальтированных дорожек. А если подняться на вершину Кургана, то открывается прекрасный вид на пригороды, на пойму Десны, за которой просматриваются синие лесные дали. Когда видишь эту красоту, то обычно говорить не хочется, а вспорхнуть и лететь над всем этим.
- Какое же в России всё другое? – вдруг слышу голос своего попутчика.
- А что именно? – оборачиваюсь к нему.
- Да хотя бы пейзажи, - снимает темные очки, словно хочет убедиться в этом без них: – Ты знаешь, я не раз бывал в Америке, повидал там немало, а ничего подобного не видел.
- Подобного… Это как?
- Да вот такой, вроде бы простой, но столь умиротворяющей красоты. Там всё другое… - И помолчал, словно обдумывая, как пояснить это «другое». – То, что видел… каньоны в штатах Аризона, Невады оставляют странное впечатление… или ощущение? – И снова помедлив, добавил тихо: – Да и сами американцы… Ведь они просто одержимы быть во всём впереди, чтобы прочно стоять на земле… как те самые каньоны Эльдорадо, которые даже пугают своей неприступность и мощью.
И замолчал, снова надел темные очки, пошел по площадке вокруг Стеллы. «Что это он? Не хочет продолжать говорить об Америке? Жаль. Хотелось бы еще… Но спрашивать не буду, пусть сам…» Но уже подошел ко мне:   
- Ты, наверное, заметила, что я не только возвращаюсь к теме прошлого, но и… всех обгоняющего?
Да нет, он не спрашивал меня, а, пожалуй, говорил это себе, поэтому я молчала и лишь с интересом смотрела на него.
– Да, да, так и есть, - подтвердил свои же слова: - Последние месяцы… а, вернее, после прочтения твоих записок, я часто возвращаюсь к тому и другому, хотя и не знаю зачем. – И усмехнулся: - Может, поможешь найти ответ?
- Валя… - улыбнулась я растерянно: – Ну какой я могу дать ответ тебе, человеку… всю жизнь бегущему впереди всех?
И чуть не рассмеялась нечаянно выскользнувшей метафоре, а он снял очки, вскинул глаза:
- Ну, хорошо. Ответ не давай, но помоги, посоветуй… позволь выговориться.
- Хорошо, - взяла его под руку: - но вначале давай еще раз взглянем на эти умиротворяющее, как ты сказал, пейзажи... – слегка подтолкнула его к ступенькам: -  и не спеша спустимся, я покажу тебе свой любимый уголок парка, а потом ты и…
И он покорно зашагал по ступенькам вниз. 

И еще вспомнилось. Вечер танцев в Доме культуры. Ко мне начинает приставать парень, с которым не хочу танцевать. Иду в холл, он – за мной. Возвращаюсь, он - следом. Тогда останавливаюсь у двери в зал, прислоняюсь спиной к косяку. Подходит, становится напротив, хватает за руку, тянет к себе и тогда я неожиданно для себя даю ему пощечину, направляюсь к раздевалке. Там, позади, вспыхивает шум, возня… И оказалось: кто-то схватился с этим приставалой, завязалась драка… И, как потом узнала, то был Валентин.

Мы стоим на краю крутого склона. Позади нас – почти нетронутые заросли рощи, впереди – голубоватое приволье задеснянских далей, а рядом с нами - «мой» валун, разогретый низким солнцем, к которому привожу всех своих друзей. И странно, то ли некая магическая сила, затаившаяся в нём, то ли эти просторы, но всегда мои собеседники здесь раскрываются, отыскивая для себя нечто новое в рассказах о жизни. Произойдёт ли подобное с моим «бегущем впереди»? Но пока спрошу вот о чём: 
- Валентин, скажи… - И улыбнулась, извиняясь: - А можешь и не говорить, если…
- О чем тебе сказать? – решительно прерывает.
- А скажи-ка мне, одноклассник-лидер, чего ты достиг в жизни, кем работал, какая семья… - И осеклась: - Ой, слишком многого хочу, да?
Присел на валун, а я, стоя напротив и надеясь на таинственную силу камня, прошептала про себя: «Ну-ну, давай, Валя, я слушаю!» И он заговорил:
- А путь мой был таким: Карачев, Москва, факультет журналистики МГУ, работа в газетах Москвы, потом – корреспондентом в Америке, где изъездил немало, повидал много. Был в резервациях индейцев новаха, апачей, любовался потрясающим Гранд-Каньоном, от которого становится восторженно и страшно, водохранилищем Пауэлл на реке Колорадо в штатах Юта и Аризона…  Удивительное озеро. Ни растений в нём, ни рыбы и, может, поэтому голубое-голубое!.. да еще изрезанное желтыми каньонами.  Нереальная красота! И особенно на закате, когда удлиняются тени, густеют краски…
- Счастливчик, - вырвалось: - Столько повидать! Стольким любоваться… 
- Да не только любовался. Знаешь, в Америке тоже есть такое… - И махнул рукой. – Пригороды мегаполисов, в которых целые поколения живут за счет подачек государства и через которые надо проезжать на скорости, а то могут ограбить и даже убить. Всякого хватает, - И махнул рукой: - А промышленный котёл Детройта… ну, там, где делали форды, кадиллаки? Заброшен. Пустые кварталов с разрушающимися домами, в которых ютятся бомжи. - И помолчал, словно вспоминая ещё что-то: – Но дело не в этих язвах богатой Америки. Просто заскучал я среди американцев. Не принял их полностью.
- Как же так? – воскликнула: - Ты, стремящийся обогнать всех, и не принял таких же?
- А вот так… Конечно, ребята они энергичные, деловые, но… Понимаешь, они отличные профессионалы в своём деле, но говорить с ними еще о чем-то… Нет в них этой нашей… - И пошевелил пальцами, словно нащупывая что-то: – Нет в них способности или желания рассуждать, выходя за рамки денег и своей профессии. Вот и вернулся в Москву.
- В семью… - подтолкнула его на ответ именно об этом.
- Да, в семью. Но сын уже вырос, отделился, а жена… - Коротко взглянул на меня: - Прости, не будем об этом, хорошо?
Распрямился, встал, слегка расправил плечи:
- Давай возвратимся к тому, о чем я хотел с тобой…
Я, давая понять, что готова слушать, присела на валун. 
- Знаешь, я всё отчетливей ощущаю, что время беспощадно быстро пожирает моё настоящее, трансформируя в то самое прошлое, от которого я отмахивался и которое старался забыть. – Сделал несколько шагов к краю обрыва, постоял, обернулся ко мне: - Я разорвал мое минувшее, растерзал, разбросал по полю жизни и теперь не могу… - Снова отвернулся и, стоя ко мне спиной, продолжил: - И теперь из маленьких эпизодов, разбросанных в разных газетах и публикациях в те времена, когда мое прошлое было настоящим, не могу составить хотя бы небольшую картину своей жизни, словно оно, мое прошлое, обиделось на меня и отвернулось окончательно. – Подошел ко мне, присел: - И не только ощущаю это, но начинаю отчетливо понимать, что в этом моя беда.
И, бросив на меня быстрый, упрекающий взгляд… как мне показалось, снова встал, подошел к сосне, прислонил к ней ладони, лоб и застыл. Что мне надо было сказать? Не знаю и теперь. А тогда встала, подошла к нему, прикоснулась к плечу:
- Валентин… Валя, не надо… так…
Но он не отозвался. И тогда, чтобы увести его от грустных мыслей, робко пошутила:
– Ну скажи, зачем тебе твоё прошлое, если настоящее было таким интересным? Не печалуйся, - почему-то именно этот глагол выпорхнул: - каждому - своё. Мне, при скудости на события жизни, близким стало прошлое, тебе, при обилии… настоящее.
Но он резко обернулся:
- Да пойми ты! Мое стремление непременно быть обгоняющим образовало вокруг меня некую зону отчуждения, в которой... – Махнул рукой, шагнул от дерева. – И зона эта… словно то самое искусственное озеро Пауэлл, о котором я тебе… Красивое. Но неживое! - Замолчал. И почему-то глядя на валун, проговорил вроде как себе: - Ведь я, занятый только собой, почти не думал о тех, кто оставался за спиной, а теперь… - И его взгляд наполнился удивлением и растерянностью: - А теперь я один… Один! Все, кто мог быть рядом, остались где-то там, позади… в твоём прошлом.
- Почему в моем? – мягко усмехнулась. 
- Прости, – вяло усмехнулся и он: – Не в твоем, а в котором ты… о котором ты так заманчиво и, тревожа душу, пишешь.
Я молча отошла от него, присела на валун, жестом пригласила и его. Помолчали. «Сказать что-то, утешить? Но нуждается ли он в этом? Наверное, просто хотел выговориться. И именно мне, той, к которой так и не подошел когда-то… Кстати, а почему?» И захотелось спросить. 
- Валентин, скажи… - И тут же спохватилась: - Но можешь и не говорить если…
- Ну, почему же? Спрашивай. Если я в сокровенном так раскрылся перед тобой, то…
- То объясни мне, - подхватила: - Почему ты никогда не подошел ко мне тогда, в школьные годы, хотя…
- Хотя, - подхватил и он: - вроде как следил за тобой, да? - И, не ожидая ответа, продолжил: - Да потому, что каким-то двадцатым чувством улавливал нашу разность и твою скрытую способность потянуть меня совсем не в мою… в другую сторону. – Коротко взглянул, натянуто улыбнулся: - Я даже побаивался тебя. Что, разве оказался не прав?
В ответ я лишь пожала плечами, встала и мы стали спускаться с откоса, чтобы выйти на асфальт широкой тропы, выводящей к Кургану.

Вскоре мы расстались, - он заторопился в театр на просмотр еще одного, «осовременниного спектакля» (его слова), пригласил и меня, но я отказалась, - «Нет, спасибо. Не люблю разные выкрутасы теперешних режиссеров», - а после спектакля он должен был спешить к поезду.
Но через несколько дней по мобильнику я услышала его голос: «Я тут нашел в своём блокноте кое-что… Когда был в резервации индейцев апачей*, то прочитал вот такие слова их молитвы, выдолбленные на куске дерева: «Оглядываясь в прошлое, я наполняюсь благодарностью. Вглядываясь в будущее, я наполняюсь видением. Глядя вверх, я исполняюсь силой. Глядя внутрь, я нахожу мир». Так вот… Выходит, что ты, наполняясь благодарностью прошлого, нашла свой мир, а я, обгоняющий других и оставляющий за спиной прошлое, свой разрушил». И на эти его слова я не нашлась что ответить, снова подумала: «Ну, что мне сказать ему, «обгоняющему»? Ведь я, тихая «троечница», которая, копаясь в прошлом, так и не нашла той грани, за которую нельзя переходить, чтобы гармонично жить в настоящем, не утрачивая прошлого.

*Фёдор Тютчев (1803-1873) - Поэт-мыслитель, лирик, дипломат.
*Эрнест Хемингуэй (1899-1961) - Американский писатель, журналист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года.
*Апачи - Собирательное название для нескольких культурно родственных племён североамериканских индейцев.