Ангел и Бродяга. Глава 4

Глава 4
В которой учитель и ученица проводят вместе замечательный день

В ту ночь выспаться Эрику не удалось.

Вначале ему не давало уснуть не то чрезмерное волнение, не то непривычно жесткая тахта (ведь свою кровать он уступил Кристин). Потом, ненадолго вздремнув, он проснулся от холода: тонкого пледа явно было мало, чтобы отогреться в подземельях (камин к тому времени уже погас). Потом проклятый пес (то ли заскучавший, то ли тоже изрядно замерзший, несмотря на длинную густую шерсть) бесцеремонно взгромоздился к нему под бочок (сперва Эрик шарахнулся от такой наглости и вознамерился прогнать наглое «животное» на коврик, но потом решил, что собака может послужить неплохой грелкой). Вдвоем было в самом деле теплее, но гораздо теснее, отчего Призраку остаток ночи снилось, будто на него наложили заклятие Как-там-оно-называется, в общем, превращающее человека в статую (Сириус рассказывал что-то подобное). Так что, утро (весьма позднее, судя по тому, что часовая стрелка подбиралась к отметке «12») Эрик встретил в совершенно разбитом состоянии, будто сотня лепреконов отплясывала на нем джигу.

 - Наверное, хорошо быть настоящим призраком, те хоть боли не чувствуют, - поморщился Эрик, разминая затекшую руку.
Конечно, ему доводилось ночевать и в гораздо худших условиях, но это было давно, и с тех пор он привык к комфорту. На что только не пойдешь ради того, чтобы любимой девушке было хорошо и уютно. Тем более, если девушка воспитывалась в спартанских условиях и, наверное, впервые в жизни ей выпало счастье спать на такой роскошной кровати и не вскакивать в несусветную рань.   

«Кристин!» - молнией пронеслось в еще не до конца проснувшемся мозгу – «Надеюсь, ей не пришло в голову куда-нибудь прогуляться? Здесь полно опасных мест!»
Из спальни не доносилось ни шороха. Эрик осторожно приоткрыл дверь и заглянул в щель – девушка мирно спала, улыбаясь во сне чему-то своему.

«Слава Богу», - с облегчением подумал он и поплелся на импровизированную кухню варить кофе.

***

Проснувшись, Кристин не сразу осознала, где находится. Обстановка слишком напоминала сказочную. Разве такая роскошная кровать с алым бархатным пологом, достойная самой королевы, может принадлежать обыкновенной хористке, только вчера волей случая попавшей в примадонны? Или она спит, и ей снится чудесный сон, а пробуждение вновь вернет ее в «родную» более чем скромную комнатушку? Кристин, прямо говоря, была неизбалованна роскошью и как любая девушка, выросшая в стесненных условиях, иногда была не прочь помечтать о том, чтобы хотя бы не время превратиться из Золушки в Принцессу. Похоже, ее мечта сбылась. Но кто же оказался в роли Феи-Крестной? 

«Ах, да, я же в гостях у Ангела. Вернее, у того странного человека, который оказался моим Ангелом. Как же его зовут?» - девушка помнила, что ее спутник назвал себя, но категорически не могла вспомнить самого имени.

И вдруг она услышала Музыку – мощные аккорды раздались так близко, как будто окружили ее со всех сторон. Это было нечто необыкновенное – такого не было ни в одном сочинении известных ей композиторов (а Кристин, проведшая большую часть жизни в Опере, слыхала немало различной музыки – игривой, смешной, печальной, грозной, трагической). Будто основы мироздания сотряслись, рухнули – и на их руинах вырастал новый, огромный и дивный мир. Череда причудливых аккордов сменилась мелодией – одновременно такой светлой, будто ее играли чистые души в Небесах, и такой печальной, что сердце обливалось слезами. Кристин осторожно, стараясь не скрипеть дверью, вышла из спальни и двинулась в направлении, откуда доносилась музыка.

Источником чарующих звуков оказался огромный орган, за которым, спиной к девушке, сидел ее вчерашний знакомец и творец чудесной музыки (сейчас мелодия была тихой и нежной, как дуновение ветерка).

 - Где я? – прошептала девушка, - ужели я умерла, и Ангелы забрали меня в Небеса?
 - Ты в подземельях Оперы, - ответил человек, не оглядываясь,  - и только сейчас начинается твоя настоящая жизнь. 

Он продолжал играть, а Кристин шла ему навстречу, как мотылек летит на огонь, не боясь опалить хрупкие крылышки. Музыка ласкала ее, проникая в самые глубины ее естества, заставляя каждую его частичку ежесекундно умирать и воскресать заново, падать в преисподнюю и вновь подниматься за пределы видимого мира. Должно быть, именно так должна была звучать песнь Бога, творящего мир – ибо не было в мире ничего прекраснее и сильнее нее.   

Но внезапно взору Кристин предстало нечто настолько страшное, что накатившая на нее волна ужаса мгновенно разбила чудесные чары, сотканные музыкой. 
 - Ай! Чудовище! – пронзительно закричала девушка, - Чудовище!

Эрик резко оборвал аккорд и согнулся, будто его хлестнули кнутом. Чудовище! Вот его истинное поименование! Сколько ни рядись в красивые одежды, ни закрывай изуродованное лицо маской – суть все равно выйдет на явь. Но отчего, отчего это произошло так быстро?! Еще вчера ночью его избранница не выражала ни малейшего страха, когда он уводил ее в свое жилище – более того, она выглядела вполне счастливой. А сегодня… что он успел сделать не так? Или спросонья забыл надеть маску? Да он скорее забудет одеться, чем об этом проклятом куске белой материи. На всякий случай, Призрак провел рукой по лицу – маска была на месте. Тогда, черт возьми, что еще не так?! Или эта девица умеет видеть насквозь? Или, может быть, возомнила невесть что, обнаружив себя в чужой постели? Да, ему бы в голову не пришло повредить ей, но девушки такие мнительные, особенно когда наслушаются всяких страшных историй о коварных соблазнителях…   

 - Пожалуйста, спасите, спасите меня, оно сейчас меня съест! – продолжила голосить Кристин.
Эрик обернулся, чтобы увидеть, как насмерть перепуганная девушка с ногами запрыгивает на тахту и высматривает, куда бы залезть повыше, а разыгравшийся Сириус радостно скачет вокруг нее, размахивая хвостом. 
Значит, речь шла всего лишь о собаке. Как он мог забыть, что девушки иногда боятся больших собак!

 - Не бойся, он не укусит тебя, - Призрак потрепал пса по холке, и тот сел, продолжая вилять хвостом, - Это порода водолаз. Они умеют спасать тонущих. Очень добрые собаки.
Если хочешь, можешь погладить его. Вот так, - Эрик взял девушку за руку и провел ею по густой собачьей шерсти.

Кристин в какой-то момент отчетливо напряглась, но, увидев, что ее «Ангел» совершенно спокоен, а пес не проявляет ни малейшей агрессии в ее адрес, понемногу успокоилась:
 - Простите меня, учитель, я вовсе не хотела обидеть вашу собаку, но… очень уж он свирепо выглядит.
 - Не все, что страшно с виду, таковым является, - назидательно произнес Эрик, - это хороший, умный, храбрый пес.
 - Как его зовут?
 - Сириус. Есть такая звезда в небе, одна из самых ярких.
 - А, я, кажется, видела. Когда я была маленькой, мой друг показывал мне разные созвездия. Он хотел пойти служить на флот и говорил, что каждый моряк обязан знать все-все звезды, чтобы отыскать путь… - Кристин расцвела в улыбке, вспомнив о Рауле. 
 - Давай спустимся с небес на землю, - прервал ее Эрик, - Ты, должно быть, голодна? Что ты любишь на завтрак?
 - Ну…что-нибудь вкусное.
 - А если конкретнее?
 - Круассаны с шоколадом, - тихо сказала Кристин, краснея от смущения, - и чтоб горячие. А мадам Жири говорит, от них толстеют…
 - Ох уж эта мадам Жири! – усмехнулся Эрик, качая головой и шутливо грозя пальцем кому-то невидимому, - Думаю, сегодня ты можешь себе позволить самые горячие круассаны. Но немного, потому что…
 - … стану толстой коровой? – Кристин скорчила жалобную мордочку.
 - Нет, потому что голос будет хуже звучать. А мы с тобой сегодня будем разучивать партию Джильды. Это очень сложная партия, и твой голос должен быть легким как снежинка и звонким как хрусталь. 

Джильда! Кристин не раз слышала, как эту партию исполняет Карлотта, но едва ли могла и помыслить, что однажды ей самой выпадет счастье спеть это творение гениального Верди. Ох, там ведь такая сложная ария в первом акте! Эти скачки, эти фиоритуры, это piano на верхних нотах… Неужели теперь ей подвластно и это? Конечно, подвластно – с таким Учителем! Разве может быть иначе?

Сама того не замечая, девушка принялась напевать:

Caro nome che il mio cor
Festi primo papilar,
Le delizie del lamor
Mi dei sempre rammentar!

Голос ее звенел радостным золотым колокольчиком, и ранее недоступные колоратуры получались сами собой. О, ведь сейчас ей так понятны переживания героини, только что узнавшей имя возлюбленного. С той разницей, что избранник Джильды в конце концов оказался недостойным человеком, а ее Учитель, ее Ангел – благороден во всех отношениях (а каким еще может быть человек, способный творить божественную музыку!). Кстати, теперь она вспомнила его имя: Эрик.
 - Не торопи события, дитя мое: вначале завтрак, а потом занятие. Кстати, - Эрик смущенно опустил глаза, а открытая часть лица залилась краской, - мне кажется, тебе не помешает переодеться. В спальне ты найдешь новое платье, оно тебе понравится. 

***

 - Как ты полагаешь, Кристин, - спросил Эрик после того, как ученица закончила стандартные распевки, - которая ария Джильды сложнее: Il caro nome из первого акта или Tutte le feste al tempio из второго?
 - Конечно, из первого сложнее, - улыбнулась Кристин, - там такие октавные переходы…
 - А вот и нет! – с печальной торжественностью заявил учитель, - Увы, ты тоже подвержена этому частому заблуждению певиц, превративших свои голоса в бездушные инструменты. Их волнуют лишь вокальные трудности и ничего больше. Между тем, как именно ария из второго акта требует огромного приложения душевных сил, невероятного драматического таланта. О, это страшное разочарование невинной голубки, попавшей в злодейские сети! Способна ли передать его та, что давно утратила душевную чистоту в погоне за внешним блеском? Кристин, я хочу, чтобы сегодня мы занялись именно этой арией. Ты готова?
 - Да, учитель, я готова. Я буду той чистой голубкой, которая умеет любить.

Оказалось, что петь для незримого Ангела гораздо проще, чем для живого человека из плоти и крови, который к тому же так пристально смотрит на нее. Кристин старалась изо всех сил, но голос едва слушался ее, готовый предательски сорваться в самом неподходящем месте. 

Tutte le feste al tempio mentre pregava al Dio,
Bello e fatale un giovane s' offerse al guardo mio...

 - Стоп! – прервал ее Эрик, - Что ты делаешь? Кого ты пытаешься изобразить?
 - Ммм… невинную голубку, которая…
 - По-моему, это похоже на бедную птичку, которую насадили на вертел. Давай еще раз. Расслабься. Опусти плечи. И перестань так сжимать руки, будто хочешь кого-то задушить.
 - Хорошо, учитель, я постараюсь.
 - А ты не старайся, наоборот, отпусти свой голос на волю. Даю два такта вступления.   

 - Tutte le feste al tempio mentre pregava al Dio,
   Bello e fatale…
 - Это что еще за вульгарное глиссандо? Мне Карлотты и в одном экземпляре более чем достаточно. Смотри, как надо, - Эрик спел нужную фразу (Кристин с удивлением отметила, что учитель пел не на октаву ниже, как делал оперный хормейстер месье Фебр, когда показывал певицам, как правильно петь, а в ее тесситуре, причем невероятно высокую для мужчины ноту он взял столь же легко, как если бы это была середина его диапазона).
 - Bello e fatale… - попыталась скопировать его девушка. Горло выдало сдавленный писк.
 - Нет же! Оседлай этот звук сверху, как будто птица садится на ветку, а не тянись к нему, будто собираешь груши! 
 - Bello e fatale…
- Вот, уже лучше. Но сейчас ты запрыгнула на ветку, а надо приземлиться на нее аккуратно, как будто боишься стряхнуть нежные цветки.
 - Bello e fata… У меня не получается! – Кристин сжала кулачки.
 - Разозлилась? Хорошо. А теперь преврати свою злость в огненную стрелу и порази ею этот несчастный фа-диез в самое сердце!
 
Это смелое сравнение заставило Кристин потупиться и захихикать (правда, вместо злополучного фа-диеза ей почему-то представилась Карлотта, сидящая как куропатка на ветке). Учитель терпеливо ждал, не выказывая недовольства. Справившись с приступом смеха, девушка запела опять – и сама не заметила, как легко «проскочила» сложное место, будто на санях проехала. 

Так они разобрали всю арию, а потом Эрик попросил Кристин исполнить ее еще раз от начала и до конца. Когда девушка закончила последние строки своей партии, Эрик запел сам, подхватив партию Риголетто. Теперь его голос звучал горько и грозно, то оплакивая поруганную честь дочери, то обещая обидчикам страшные кары. Кристин слушала, затаив дыхание и понимая: сейчас учитель поет не ради удовольствия, не ради того, чтобы показать ей, как это должно звучать; он поет как человек, отчаянно боящийся потерять кого-то самого близкого. Кого? Ее? А разве ей что-то грозит? Это возлюбленный Джильды оказался бессердечным соблазнителем, а ее Рауль не такой, он благородный и честный и никогда не стал бы похищать ее с тем, чтобы надругаться и бросить. Да и сейчас Рауль казался таким далеким, что думать о нем не получалось. Все мысли Кристин занимал тот, чьи тонкие руки ловко летали по клавишам, чей голос наполнял ее естество и заставлял сердце замирать и пропускать удары. А остальной мир… что ей до него? Так человек, нашедший бриллиант чистой воды, без жалости избавляется от подделок, даже самых изысканных.      

 - Спасибо, учитель, это был самый лучший урок в моей жизни, - прошептала взволнованная Кристин, когда Эрик закончил петь.
 - Это я должен благодарить тебя. Ты отдала свой голос в мои руки, ты доверилась мне. Но это лишь зарождение чуда. Тебе предстоит еще много заниматься, прежде чем ты выйдешь на лучшие сцены. Да, Кристин, не только Парижская Опера, но и другие театры мира будут соперничать за то, чтобы ангажировать тебя. Только берегись гордиться этим: гордыня сгубила Люцифера, хотя он был величайшим из ангелов. Она погубит и тебя, если забудешь о том, кто взлелеял твой талант, кто позволил хрупкому ростку взрасти, чтобы развиться в огромное дерево. Не забывай об этом, Кристин. 

***

 - Скажите, почему вы живете здесь? – спросила Кристин за обедом (вернее, обедала только она, а учитель ограничился бокалом вина).
 - Мир не может понять мою Музыку, - вздохнул Эрик, глядя куда-то вдаль, - потому что я опережаю свое время. Ничего удивительного в этом нет: этот путь проходили все великие композиторы, не захотевшие разменивать свой дар на чечевичную похлебку кратковременной славы. Гениальный Бах, отмеченный Богом, был забыт на целых два столетия. Блистательного Паганини называли исчадием ада оттого, что завидовали ему. Даже Моцарта его известность не спасла от ужасающей нищеты. Бывало и так, что музыкант был вынужден покинуть родные края, поскольку его не только не принимали, но и преследовали. Так случилось с Фридериком Шопеном. Ты слышала о нем? Наверное, не слышала – он не писал опер. Между тем, он жил и творил совсем недавно, здесь, в Париже. Сюда он был вынужден бежать, потому что его страну, гордую и прекрасную Польшу, захватили русские, а они боялись его музыки. Боялись, что его мелодии будут будоражить непокоренные сердца, побуждая их к борьбе за свободу. Ведь Музыка – это не только неземное наслаждение, но и грозное оружие в умелых руках. Музыка Шопена была таким оружием в руках его захваченной родины. Поэтому ему пришлось покинуть любимую отчизну, и Париж дал ему убежище, а также людское признание и славу.

 - Русские… говорят, это ужасные, свирепые люди. У нас в балете есть Сесиль Жамм, ее по-настоящему зовут Сесилия Яновска, она с матерью тоже бежала из Польши, еще когда маленькая была. Так Сесиль рассказывала, что русские выгнали ее отца из дома и увезли его в какое-то ужасное место, где снег лежит круглый год. Кажется, она называла это «Сибери». Это такая тюрьма, да?
 - Это не тюрьма, - Эрик почесал в затылке, - это… такая очень большая территория. Там в земле очень много золота, и русские ссылают туда своих преступников, чтобы они там работали на золотых рудниках.
 - Ах, должно быть, это ужасно? И какое преступление нужно совершить, чтобы туда попасть? Неужели отец нашей Сесиль – убийца или грабитель? 
 - О, иногда достаточно думать и говорить не так, как это делают остальные, чтобы тебя сочли преступником. Полагаю, отец твоей подруги – честный человек.
 - То есть, русские считают преступниками честных людей? О, я не хотела бы оказаться в их землях, потому что тогда меня тоже отправили бы в эту… «Сибери».
 - Не все русские такие, - возразил Эрик, - Я знал немало хороших людей, когда был в Nijnii Novgorod. Это такой город в России. По-нашему будет La basse ville nouvelle.
 - Nijnii Novgorod… - Кристин попробовала на вкус незнакомое название, - а какой он, этот город? Наверное, он находится в глубокой долине? Или там низкие дома?
 -  Да, пожалуй, домики там в самом деле низкие. Особенно у простолюдинов – они строят дома из дерева и называют их izba. Только богатый русский человек, например, аристократ или торговец, может позволить себе каменный дом. Потому что в России очень много леса и мало камня. Даже дороги они мостят деревом – можешь себе представить, что там творится по весне! Зато эти люди очень хорошо поют. Я был в их главном храме, он называется Sobor – вашему хору еще долго учиться, чтобы спеть хотя бы что-то похожее на то, как поют эти люди. Потому что они мало заботятся о технике, зато умеют открывать души Богу. И Ангелы поют через них. 
 
 - Вы так много всего видели! – Кристин с восхищением смотрела на учителя, - мы с папой тоже много странствовали, он играл на ярмарках, а я пела и танцевала. А потом один добрый месье пригласил нас в Париж, он предложил папе работу оперного скрипача. Ну, да вы это, наверное, и так знаете. 

 - Да, я имел честь быть немного знакомым с твоим отцом. Пожалуй, он – единственный известный мне скрипач, одинаково хорошо исполнявший и в народном, и в классическом стиле. Это редкое сочетание. Обычно каждый музыкант находит свою манеру и придерживается ее всю жизнь – в зависимости от того, где он выступает. Венгерский цыган со своей скрипкой будет нелеп в Опере, каким бы виртуозом он ни был, но равно же и мальчик из церковного хора с его ангельским приглаженным голосом будет чужим на ярмарке. Кстати, у меня есть для тебя сюрприз.
 - Сюрприз? Какой? – глаза Кристин заблестели от нетерпения.
 - Дождись вечера, - загадочно улыбнулся Эрик.   

***

После ужина Кристин, снедаемая любопытством, пришла в гостиную, где учитель уже ждал ее. На коленях у него лежал весьма потрепанный скрипичный футляр. Жестом фокусника Эрик вынул оттуда видавшую виды скрипку, покрытую красным лаком.

 - Узнаешь?
 - Это же папина скрипка! Откуда она у вас?
 - Перед смертью твой отец передал ее мне и попросил всегда заботиться о его дочери. О тебе, Кристин. Так что, в каком-то смысле я действительно Ангел, посланный твоим отцом. 
 - Так значит, она цела… - девушка осторожно прикоснулась к инструменту кончиками пальцев, погладила теплое дерево, - я уж думала, она навсегда утрачена. Знаете, это как считать близкого человека умершим, а потом, спустя годы, снова встретиться с ним. О, как бы я хотела, чтобы эта скрипка опять звучала для меня… если, конечно, я могу просить об этом.
 - Да, я хотел бы подарить тебе это маленькое чудо, - Эрик поднес смычок к струнам. Зазвучала простая и веселая мелодия шведского народного танца. Кристин закрыла глаза: ей живо вспомнилось, как эту же мелодию играл отец. Будто не было этих мучительных лет разлуки – она снова маленькая девочка, и слушает отцовскую игру, сидя на бревнах во дворе дома. А потом папа закончит играть, подхватит ее на руки и будет кружить. Она зальется веселым смехом, и он тоже засмеется. А потом они пойдут гулять по вересковой пустоши, и, дойдя до края высокого обрыва, под которым с шумом несет свои воды маленькая бурная речка, отец скажет:

 - Видишь эту красоту, моя принцесса? Это все – твоя родина, самое лучшее место на земле!
 
Мелодия становилась все сложнее, расцвечиваясь новыми, все более изощренными украшениями, унося слушательницу по волнам воспоминаний - и наконец, оборвалась ликующим аккордом. 

Кристин молчала, не замечая, как слезы катятся по щекам.
 - Ты плачешь, дитя мое? Отчего?
 - Это… это слишком…Мне кажется, как будто папа снова жив…
 - Да, Кристин, сегодня вечером Густав Даэ снова жив, и это случилось благодаря твоей просьбе. Ты как Мария молила о воскрешении своего Лазаря, а я, получается, был инструментом в руках Господа Животворящего. Вместе мы породили эту мелодию Жизни. Я назову ее «Воскрешение Лазаря». 


Рецензии