Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси,

Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы…


Я доела  сорванный  с ветки, что свесилась из чужого сада, апельсин - мой  теперешний завтрак - и подошла к окну. Во дворе никого не было, кроме нескольких лошадей, настороженно щипавших траву и, порой, беспокойно озиравшихся. Странно им, наверное, что никого нет. Слуги и приближенные царя  уже неделю как разбежались.

А вот и он сам, легок на помине. Босой, в грязном порванном платье с тусклыми золотыми вышивками, спутанной бородой, нечесаными волосами и безумным блеском в глазах. В руках у него топор. Что же взбрело в его помраченный богами разум?..

Пересекает двор и, приблизившись к лошадям, поднимает топор обеими руками над собой. Размахнувшись наносит удар по голове серой в яблоках кобыле. Она кричит будто человек, пронзительно и отчаянно, и падает на подломившиеся передние ноги. Топор снова взлетает вверх и опускается, взлетает и опускается... Из разбитой головы хлещет темная кровь. Кобыла заваливается тяжелым телом на бок. Ее ноги конвульсивно дергаются, словно она бежит, и всё еще хорошо…  Остальные лошади  ржут, встают на дыбы, мечутся, несутся прочь и, сбившись в маленький табун,  останавливаются возле запертых ворот. Их сковало предчувствие скорого повторения судьбы своей мертвой товарки. И они не ошибаются.

По воле Деметры мой отец наказан. И наказание это заслуженное. Но очень жестокое. Голод, неутолимый голод будет испытывать он до конца своих дней.
Все  припасы во дворце царь уже съел. И теперь вот перешел на домашний скот. Слуги, глядя, как он пожирает живых кур и гусей вместе с перьями,   разбежались. 

Бабушка умерла. Помню, как молила она отца на коленях не рубить  дуб богини. Вспоминала похожую судьбу деда. Разве   не являлась она предупреждением?.. Царь был неумолим. Гордыня, вседозволенность затмили его рассудок.

Я с детства знаю это дерево. Когда еще жива была мама,  она часто отпускала меня играть с другими детьми в священной роще. Мы, взявшись за руки, водили хороводы вокруг дуба Деметры. Такой мощный и надежный, дарующий прохладу и тень, он казался нам подтверждением незыблемости законов жизни, гарантией того, что она всегда будет прекрасной и доброй...  Иногда жители рощи – хозяйки душ деревьев гамадриады – присоединялись к нам. Они  любят танцевать и петь. Песни их напоминают  шелест деревьев: нежные и протяжные. Гамадриады похожи на людей, правда, гораздо красивей. Прекрасные смуглые девушки, созданные божественным промыслом… Их длинные темные волосы перемежаются с живыми веточками, покрытыми листьями того дерева, в котором каждая из них живет. А глаза у гамадриад зеленые, как трава весной.

Люди всегда уважали обитателей рощ и лесов. Поклонялись растениям и животным. Всем хватало еды и пространства для счастливой жизни. И боги благоволили к нам. Когда умерла мама, сам Дионис со свитой пожаловал во дворец. Он был ее дальним родственником и пришел проститься. На мамино ложе он положил виноградные лозы и ароматные грозди крупных прозрачных ягод. А  козлоногие лохматые сатиры окропили ее платье вином. Потом они танцевали в большом зале, и пятнисто-узорчатые леопарды, пришедшие вместе с ними, лежали на ступенях, ведущих к царскому трону, лениво наблюдая за танцами, щуря свои медового цвета глаза… Маме бы понравилось.

Прошли годы, я выросла и поняла, почему она умерла так рано. Мой отец, царь Фессалии, был недоволен жизнью, которая ему досталась. Он хотел больше и больше. Больше рабов, больше вещей, больше золота и серебра. Он, вероятно, считал себя равным богам и был убежден в своем бессмертии. Иначе зачем ему столько?.. Он вел войны с соседями,  вырубал леса и приказывал распахивать новые земли. Во время охоты он убивал столько оленей, лис и кабанов, что часть добычи просто выбрасывали.

Отец опускает топор и наклоняется над убитой лошадью. Его рот оскален, глаза выпучены, руки трясутся. Его мучит  голод. Упав на колени, он начинает зубами кромсать тело еще теплой лошади. Запускает в прогрызенные раны обе руки и вырывает  кусок за куском. Он урчит как дикий зверь.

Я отошла от окна.

Десять дней назад царь велел срубить столетний дуб в священной роще. Отцу потребовался новый трон. Чем плох был старый?.. Бабушка сначала умоляла его одуматься, а после лишь тихо плакала.

Этот дуб – гордость  Деметры – всегда был под  покровительством великой богини. И все об этом знали. Бабушка сказала:  не надо нарушать священные законы. Погибель ждет тех, кто  презрел божественное равновесие… Отец не послушался. Он был надменен и груб: я царь, я сам устанавливаю законы…

Я тоже побежала в рощу за толпой слуг с топорами и пилами под предводительством уверенно шагающего царя. Подойдя к дубу, люди остановились в нерешительности.

«Рубите!» - закричал отец. Но они не сдвинулись с места. Майрес, советник царя, снова начал убеждать отца не горячиться. Тогда царь выхватил топор у одного из слуг и, размахнувшись, ударил Майреса. Люди отшатнулись и побросали топоры. А отец подбежал к дереву и начал рубить сам.

Вдруг дерево застонало. Прямо как человек. Стон долгий, мучительный… Отец замер на мгновение, но затем, собрав все силы, нанес чудовищный удар… Кровь хлынула по стволу дерева. Слуги закрывали лица руками и рыдали. Они падали на колени и катались по траве в ужасе…  Потом все убежали из рощи. Только отец остался да я. Спрятавшись за стволом поблизости, я смотрела, как он повалил истекающее кровью, стонущее дерево на землю.

Из дупла показалась тонкая обнаженная рука. Затем бледное как мел прекрасное лицо, обрамленное длинными каштановыми волосами, перемешанными с дубовыми листьями. Наконец вся гамадриада выскользнула из дубовой расщелины. Она умирала.

Но и я, и отец расслышали ее последние слова, произнесенные слабеющим голосом:

- Будь проклят, Эрисихтон! Пусть Деметра обрушит на тебя самую страшную из кар… Как ты погубил священное дерево, пусть так и богиня погубит тебя… Услышь меня, богиня, и накажи…

В тот же миг раздался шум в небесах. Из-за крон деревьев спускалась на поляну чудесная колесница богини плодородия, запряженная тремя  драконами с золотистой чешуей. Она ослепительно сверкала. Драконы  вращали горящими как угли глазами и угрожающе шипели.

Деметра вышла из колесницы и склонилась над  умирающей гамадриадой… Села  на траву и положила окровавленную голову девушки себе на колени. Гладила ее по волосам, убаюкивала. Потом поцеловала в лоб, отодвинула мертвую хозяйку срубленного дуба с колен и встала.

Мне было страшно. Отец же стоял неподвижно, даже головы не склонил. Мрачно глянула Деметра на царя, ничего не сказала. Подошла к колеснице, что-то пошептала драконам и в рощу ушла.

Драконы с шумом взвились в небо, унесли колесницу… Отец постоял-постоял на поляне, бросил топор и во дворец пошел.

А я еще долго за дубом пряталась, наблюдала, как из рощи другие дриады вышли. Печальные, заплаканные. Принесли они тончайшее покрывало, из паутины сотканное, завернули в него убитую подругу и унесли.

Во дворце призвала меня бабушка, обняла и долго причитала.

- Одна ты останешься, милая! Не увидеть мне твоей свадьбы, не понянчить твоего первенца!.. Смерть стоит у ворот нашего дома. Что ждет наш край?  На погибель обречены мы…

Ушла бабушка в свою опочивальню и ночью умерла. Хорошо, слуги еще не покинули дворца, похоронили они ее по закону в семейном склепе и оплакали.

А утром черные драконы, впряженные в колесницу Деметры, вернулись. Но вместо хозяйки сидела в ней  страшная-престрашная старуха. Одна кожа да кости, сухая грудь болтается, доставая до впалого живота, седые волосы паклей на спине висят. Старуха вошла во дворец, громыхая сухими костями. Нашла моего отца и к нему приблизилась. Не успел он и слова вымолвить, как обняла она его костлявыми ручищами и свою уродливую голову на плечо ему положила.

Была эта старуха, присланная по приказу Деметры, богиней Голода. И обняв царя, вдохнула она в него неукротимый голод, который насытить не могло ничто на Земле.

Страшная жизнь началась во дворце. За несколько дней царь съел все запасы еды, заготовленные  на месяцы. И чем больше он ел, тем больше ему хотелось. Люди в страхе разбежались. Опустел дворец.  Наконец царь перешел на домашний скот. За три дня сожрал   всех овец,  всех лошадей,  коров,  ослов,  свиней… Но и этого оказалось ему мало.

Я всё ждала, когда моя очередь придет. И дождалась. Стучится  ко мне в дверь. Взлохмаченный, на губах засохшая кровь и белые перья прилипли. Видать, выловил в озере лебедей, которых мама любила хлебом с рук кормить... Зовет меня. Я дрожа пошла за ним. Повел он меня на берег. А там иноземный корабль стоит. Провиант моряки разгружают. Купцы к нам вышли, заморские яства расхваливают. Но отец в первые дни всё золото и серебро из сундуков на еду спустил. И нечем ему заплатить  купцам.

Поэтому предлагает в обмен на съестное меня. Юная царевна. Прекрасная как богиня. Невинная…  Голова моя закружилась, чуть сознание не потеряла: что ж ты делаешь, батюшка?!

Сторговался. Дали ему еды два мешка, а меня на корабль провели. Села я под мачтой и заплакала горько: на рабскую долю обрекаешь царскую дочь, отец…
Носятся над кораблем чайки, кричат печально. Словно сочувствуют мне… Взмолилась я Посейдону,  он мне прадедушка, попросила спасения… И тут же ветер в парусах запел,  волны поднялись высокие с белыми гребнями,  дельфины черные блестящие спины из воды показали. Услыхал меня Посейдон.

Чувствую, руки  в крылья превращаются,  тело перьями покрылось…

Взлетела я над кораблем белокрылой чайкой и к берегу повернула. Только до дворца долетела, снова в девушку превратилась. Подхожу к дому, вижу отца. Прямо на земле сидит, еду из последнего мешка доедает.

На другой день продал меня отец пастухам. Выменял на пару овец. У пастухов глаза масляные, смотрят с вожделением на царскую дочь. Но не покинула меня благодать от Посейдона. Обернулась я остроухой собакой. Залаяла заливисто на пастухов, они аж посохи свои выронили, и убежала домой.

А отец и рад.  Голодный, опять ведет меня продавать. Подходим к берегу морскому. Царь вдаль всматривается, выглядывает какой-нибудь корабль с купцами. Я из рук его вывернулась и серебристой рыбой под набежавшую волну ушла. Отец в воду бросился, пытается меня голыми руками поймать. Ну, думаю, изловит, сожрет… Подальше отплыла. Он разозлился очень. Голод его донимает.  Раскаленным железом внутренности прожигает.

Огляделся царь, ничего вокруг нет, что бы съесть можно было. Заплакал, зарыдал, схватил себя зубами за руку и оторвал кусок мяса.  Жует и слезами заливается. По бороде кровь течет. Проглотил кусок и дальше давай грызть руки. Больно ему, а голод больней. Все руки до костей изгрыз. Хотел за ногу приняться, оступился и воду упал. Вода в том месте красной от крови стала. А царь так и не выплыл. Захлебнулся и утонул.

Перед закатом пошла я в священную рощу. Взяла с собой вина и фруктов. Хотела богов поблагодарить, что закончился кошмар в моей жизни. Села на полянке, где поваленный дуб лежит. Смотрю, а уж возле него поросль показалась молодая. Простили нас боги, новый шанс дают неразумным…

И несмотря на весь ужас последних дней, стало мне   спокойно и даже радостно, умиротворение на меня снизошло… Вдруг тишину прорезал звук.  Ритмичные удары. Размеренные. Я вздрогнула, предчувствие неизбежного сжало сердце:  в роще рубили дерево.

(Из сборника "100 рассказов про тебя")