Продолжение 18 С Гитарой по жизни

           Урезать, так урезать…
        Японская поговорка

Мои двоюродные братья работали по своим графикам. Старший Владимир окончил какое-то учебное заведение и стал машинистом. Младший Дмитрий – поступил учиться. Оба уже поженились. Владимир ушел, как говорят здесь на Кубани, в «примаки» — жить у своей жены, а Дмитрий с женой и сыном — на частную квартиру. Отец их остался один. Я часто навещал его. Играли с ним в шахматы. Он ничем не болел, но однажды как-то неожиданно – умер. Инсульт. И снова я почувствовал себя сиротой.
 
От неважнецкой и однообразной пищи случился у меня приступ аппендицита. Скорая привезла в приемный покой больницы. Дошла до меня очередь, дежурный хирург пощупал живот, постукал по спине, повертел туда-сюда и говорит: «Аппендицит хронический, операцию можно делать в плановом порядке. Приходите в регистратуру и оформляйтесь на очередь».

  Получив в заводском здравпункте направление в больницу нефтяников, которая была рядом с заводом, стал на учет для плановой операции. Регистраторша, записав мои координаты, сказала: «Приходите через месяц. Если будут приступы, вызывайте скорую». Приступов не было, но через месяц меня не положили и посоветовали чаще наведываться. И вот, наконец, свершилось! Помыли, взяли все анализы. В первую очередь на реакцию Вассермана, (кто лежал в больницах, тот знает, что это такое). Сифилиса у меня не оказалось. О СПИДе тогда и слыхом не слыхивали.

Смешно сказать, но несмотря на некоторые победы на любовном поцелуйном фронте, когда был всего в нескольких сантиметрах от женской сокровищницы наслаждений – я был девственником. И это обстоятельство меня сильно удручало. Я бы с удовольствием потерял это качество, но на меня этот слабый пол не обращал никакого внимания. Написал пару писем Вере в Нижнеудинск, но ответа не дождался. Видимо, сильно обиделась. Учительница физики пока только пообещала. Про Тамару даже вспоминать не хотел. Хочу извиниться перед женщинами за то, что будет написано ниже, но из песни слов не выкинешь! Что было, то было…
Определили меня в палату, где было еще пять больных. Больница была двухэтажной. Построили ее немецкие военнопленные сразу после войны. В первом этаже располагалась терапия, во втором — хирургия. Операционный день по пятницам раз в неделю. Меня положили как раз в пятницу, но как неподготовленного оперировать не стали. Следовательно, ожидать своего часа «Ч» мне еще целую неделю.

  Было начало лета. В душной палате сидеть не хотелось, особенно по вечерам, а распорядок дня в больнице выполнялся жестко: в 22.30 отбой. Всех загоняли по палатам. На вторые сутки пребывания в больнице я заметил на нашем этаже хорошенькую медсестричку. Она мне так приветливо улыбнулась, что у меня голова пошла кругом. Тут же познакомился. Зовут Валей. И, сами понимаете, началась осада, как я думал, неприступной крепости. После отбоя пришел в сестринскую комнату, и мы проболтали с Валей до трех часов ночи. Работала она то ли через сутки, то ли через двое — уже не помню. В четверг поступивших, даже после меня, готовят к операции, а меня вроде как тут и нет. Никто не зовет на клизмы, тут их называли «телевизорами». Это когда в грелку, подвешенную на стене, наливают три литра воды и «терпи казак — атаманом будешь»! В общем, тишина. А я не лезу на рожон. Молчу.

  В субботу на дежурство приходит Валя. Встречаю в коридоре
  — Валечка, в чем дело?
  — А ты не догадываешься? Вычеркнула я тебя из списков, глупенький. Не смогла предупредить тебя. Дома боялась, что ты поднимешь шум.
  — Да я все понял. Сегодня приду. Как с работой?
  — Тяжелых нет, приходи.
  Такой примерно диалог. Может быть, еще что-то говорили, но не помню. Опять были посиделки чуть ли не до утра. Начались обнимания, поцелуи, в коих я уже стал асом. Но не более того, хотя мануальное обследование всех выпуклостей и других объектов Валиной женской прелести произошло успешно.

И вот он, четверг, последний день перед операцией! Валя пришла на дежурство. Очень-очень легкий обед: куриный бульон без хлеба и мяса – только жидкость. Никакого ужина. И клизмы под руководством медсестры. Ну, если клизму я себе сделал сам, то следующую процедуру Валя категорически отказалась доверять мне.
  — Меня уволят с работы, если не дай Бог, останется хоть один волосок. Нет, даже и не проси… Подумаешь, целомудренный! Придешь вечером в процедурную, побрею не хуже, чем в парикмахерской.

  С замиранием сердца после отбоя пришел на экзекуцию. Сразу заметил, что, Валя закрыла дверь на ключ. Имей я дар Мопассана, описывать случившееся смог бы долго и красочно. Буду краток. Когда нежные женские руки коснулись моих бедер, а затем и всего того, что было выше – это скукожившееся, со страхом ожидавшее своей участи мое мужское достоинство, вдруг начало принимать угрожающие размеры…

В общем, кисточка куда-то закатилась, надо было бритье закончить, но Валя, заглядывая под тумбочки, принимала такие соблазнительные позы, что мы эту кисточку искали чуть ли не до утра… Как жаль, что рассветы летом наступают очень рано… Поцелуй на прощанье. Пожелания счастливой операции — и все.

Побритый, с пустым кишечником и всем остальным, я завалился на кровать. Перед операцией еще одна клизма — и я на столе. Женщина-хирург, у которой я с утра был, кажется, пятым, посмотрев на меня усталыми глазами, спросила о самочувствии:
  — Что-то бледно выглядишь. Боишься?
  — Все хорошо. Просто слегка волнуюсь.
  — Ну, тогда надо немножко потерпеть. Сейчас сделаем укольчик, затем другой и все быстро закончится.
  Правда, второй укольчик был весьма болезненным. Слышал, как начался разрез, но никогда не слышал такого сочного женского мата. Аппендикс оказался у меня не на своем месте. С трудом нашли около печени.
  — Родненький, ну, потерпи еще немножко, сейчас перетянем и отрежем эту гадость. Хочешь увидеть?
  Я отказался, увидев ее руки почти по локоть в крови. Операция длилась 45 минут, но мне показалось, что дольше. В палате действие наркоза закончилось, и мне стало мучительно больно. Я орал, что у меня там что-то забыли. Надоев окончательно дежурной медсестре и получив тройную дозу обезболивающих, я проспал почти 12 часов.

На следующий день пришла Валя. Как ни в чем не бывало. Строгая и только на «вы». Прочитала инструкцию о том, как себя вести после операции, что можно есть, что нельзя, и ушла, «как каравелла по волнам…». Я в грусти. Если бы не книга, которую читал сосед, то я, может быть, и плакал бы. Это были «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова. Проглотив ее за пару часов и возвратив соседу, я словно удав, пообедавший кроликом, начал переваривать содержимое. Соседи по палате удивленно смотрели на меня, когда ни с того ни сего, по их мнению, я начинал давиться от смеха. Именно давиться, потому что швы не позволяли смеяться во все горло. Перепуганные дежурный врач и медсестра думали, что у меня поехала крыша. После моего объяснения все успокоились.

  На другой день, увидев Валю в сестринской комнате, я подошел, вернее, подковылял к ней. Поздоровались.
  — Ты, работаешь две смены подряд?
  — Нет. Вчера я приходила тебя проведать. Как самочувствие?
  — Нормально. А у тебя, вижу, что-то случилось?
  — Да, случилось… Приходи. Сегодня расскажу.

  Весь день я был как на иголках. Есть хотелось страшно, но жидкая овсяная каша не лезла в горло. Я терялся в догадках. Что я о ней знал? Во время наших посиделок она рассказывала о себе. Жила она в станице Ленинградской (это на севере Краснодарского края). В семье она была единственной дочерью. Отец — потомственный казак, прошел всю Отечественную войну. Вернулся весь израненный. Долго болел. Пять лет назад умер. После окончания школы поступила в Краснодарское медучилище. Окончив его, вернулась работать в станичную поликлинику медсестрой. В Краснодаре живет всего три месяца в съемной квартире.

  После отбоя с замиранием сердца приблизился я к сестринской комнате. Валя была там. Несколько минут ушли на осмотр и перевязку раны. Гноя не было. Ее руки нежно касались моего тела, но я с нетерпением спросил:
  — Так, рассказывай: что произошло?
  — Я тебе сразу не сказала… Я замужем. Но муж после свадьбы загулял и ушел к другой женщине. У нас в станице это считается позорным, ко мне стала прилипать кличка «брошенка». Не выдержала я этого и уволилась из поликлиники и теперь вот я здесь. Вчера мать вызывала меня на переговорный пункт. Плакала. Рассказывала, что сильно болеет, а Игорь, муж, каждый день приходит, просит прощения и просит, чтобы она уговорила меня вернуться. Вот прислал письмо. Раскаивается, обещает мыть мне ноги и пить эту воду. Хочешь почитать?
  — Я чужих писем не читаю.
  — Тебя я полюбила сразу же. Ты такой нежный и ласковый. С мужем у меня такого не было. Что мне делать? Мне так жалко мать… Если и она умрет, то у меня на свете больше никого не будет. Я подала заявление на расчет.
  — Валечка, я все понимаю. Значит, не судьба…

  Через день меня выписали из больницы, дали больничный лист на две недели. Я стал готовиться к поступлению в приборостроительный техникум. Стратегия была простая. Если сразу поступать в институт, то нужно продолжать работать на этой опостылевшей работе лет пять-шесть, а если в техникум, то через три года можно работать или мастером, или технологом здесь же на заводе. А институт потом от меня не уйдет. А пока что у меня состоялась любовь, очень мимолетная, как свежий ветерок в душную летнюю ночь. Освежил и пропал, оставив приятное воспоминание о себе. Через неделю сняли швы. Рана быстро заживала.