Концерт

«Да, Пониковский, до Ференца Листа
тебе далече, а мог бы, мог бы…»
(Крик души учительницы по специальности
Власовой Ольги Андреевны)

– 1 –
Что надо человеку для успокоения измученной души? Правильно – смена рода занятий. Так и Пониковский Станислав Семёнович, отрок 14-ти лет от роду, сидел в классе музыкальной школы №1, что располагалась в подвале жилого дома №… (да и хрен с ним с номером–то – а кому он по существу нужен?) по улице Бартеньева, что была расположена на Северной стороне города–героя Севастополя, и перебирая пальцами клавиши пианино под бдительным взором своей учи-тельницы по специальности Власовой Ольги Андреевны, молодой женщины 25 с копейками лет, размышлял как раз о смене рода занятий – а именно – как бы побыстрее кончилась эта «пытка коммуниста» и его, Стаса то есть, наконец отпустят на свободу.
Но нет – миловидная учительница прикладывала все силы к достижению тщательности и чувственности в исполнении гаммы товарища Черни (чтоб ему в гробу как пропеллеру вращать-ся!) своего весьма упитанного ученика, успехи которого в изучении национальной японской борь-бы «дзю до» были гораздо впечатлительнее, нежели в изучении великого музыкального наследия композиторов прошлого. В своём рассказе «Запись в дневнике» я описал события, которым ещё предстояло произойти, но в первой половине этого рассказа я поведал искушённому читателю о всех перипетиях жизненного пути моего героя и причинах его появления в стенах вышеозвученной музыкальной школы.
Ольга Андреевна – как представлялось Пониковскому–младшему – вместо того, чтобы как можно крепче прижиматься и обнимать своего законного супруга (о чём свидетельствовало золо-тое обручальное кольцо на безымянном персте  её руке) – спала и видела, как её ученик–тяжеловес поступает в Симферопольское музыкальное училище, к которому спортсмен–разрядник уже загодя испытывал прямо–таки животную ненависть, так как если с музыкальной специальностью у славного отпрыска адмирала ещё было и так и сяк, то вот по сольфеджио – полный завал, ибо «медведь на ухо наступил» – Станиславу абсолютно было до лампочки все музыкальные диктанты, которыми пичкала их Степанова Галина Григорьевна – женщина лет 40, абсолютно на полном серьёзе считавшая, что нежелание изучать её любимый предмет есть преступление против заведённого порядка Бытия…
Урок уже подходил к концу, дневник Пониковского уже начал заполняться рукой Ольги Андреевны рекомендациями и советами по «повышению уровня мастерства», как в класс вошла директриса товарищ Козловская Виктория Тимофеевна с юной дамой, которую сопровождали две сущности Мира Нави, до боли почему–то Стасу знакомой.
– Стас, да это же Таня Камова из 22-го дома, забыл что ли – она вратарём стояла на прошлом пионерском костре, – сообщил Станиславу Везельвул . – Ух ты, классно. Привет, красавица, как зваться будешь? – это уже относилось к соплеменнице хвостатого, которая не преминула назвать себя: «Морана», добавив затем, указав на девушку с бордовыми крылышками: «А это Клементина».
Голос директрисы был строг и торжественен:
– Вы не забыли про концерт? Пониковский, с Камовой будешь играть в паре. Музыку я уже подобрала – это будет «Танец с саблями» Хачатуряна. Начинай разучивать свою партитуру, – и протянула остолбеневшему Станиславу тетрадь с нотами. – Татьяна, это тебе. Неделя на разучи-вание и отработку своих партий. Ольга Андреевна, займитесь ими поплотнее – у нас на носу концерт в подшефной школе, времени мало, надо успеть! – это уже было сказано также удивлённой Власовой и белым лебедем выплыла из класса.
«Вот это влип! – подумалось молодому человеку, с тихой ненавистью смотря и на пианино, и на учительницу, и на юное и прекрасное творение Всевышнего. – И когда это мучение закончится?»
– Не боись, паря, они все даже очень ничего, – успокоил молодое дарование сын заведующего Преисподней. – Морана с Клементиной нам помогут. Слышь, Купидон , давай бери свою подругу под ручку и начинайте думать, а мы пока с Мораночкой отлучимся секундок эдак на шестьсот, не правда ли, радость моя? – и с такими словами серая сущность подхватила свою соплеменницу под ручку и растаяло в волнах эфира. Купидон тем временем тоже не терялся, бравым молодцем подлетел к девушке в бордовом, подхватил её под пухленький локоток, и они, дружно взмахивая крыльями, унеслись вдаль…
Станислав Семёнович, который был приучен своей бабушкой – Марией Ивановной – даже в плохом всегда находить что–то положительное, немедленно оторвался от шлифовки своих навыков при помощи гамм товарища Черни, повернулся на стуле и уставился на девушку, которая под зорким взором молодого человека засмутилась и щёки её покрылись лёгким румянцем.
– Станислав, прекрати смущать девушку, – строго сказала всё оценившая и понявшая Ольга Андреевна, от чего Пониковский–младший сам почувствовал, что щёки его начинают потихоньку раскаляться, а лицо Татьяны стало совсем пунцовым. Чтобы прекратить обоюдную пытку, учительница обрадовала обоих, сказав. – Всё, Станислав, урок закончен, можете идти домой. Во вторник жду вас обоих с разученными партиями. Идите уже, Господи…
И Пониковский с Татьяной вышли из класса, повернули вправо, прошли четыре кабинета, затем ещё раз повернули вправо, будущий подводник взял с вешалки пальто Татьяны и, как истинный кавалер, помог надеть его своей будущей напарнице, затем натянул на себя свою куртку, и они через входные двери вышли из подвала на свежий воздух. Пройдя внутренний двор с домом №… и стоящей по соседству женским общежитием (в который как правило выписывают пропуск доблестным офицерам Военно–Морского Флота, получившим так называемую «песочную» медаль I-ой степени за 20 лет безпорочной службы), миновали вечно открытые ворота и вышли к автобусной остановке. Подождав минут 15, молодые люди встретили подъехавший автобус №16, влезли в него и поехали домой…

– 2 –
Пониковский взошёл на лестничную площадку 1-го этажа дома №22 в посёлке Голландия (где располагалось одноимённое в просторечии Севастопольское Высшее Военно–Морское Инженерное Училище), в котором последний год дослуживал родитель Станислава Семёновича, повернул своё немаленькое тело вправо и смело надавил пальцем на кнопку звонка квартиры, что скрывалась за оббитой дерматином двери. Звонок зазвонил резко и противно. За дверью послышались шаги, заскрипел ригель замка и дверь вполне даже гостеприимно распахнулась.
Перед взором молодого человека предстала моложавая фигуры Галины Владимировны Камовой, которая величавым жестом и пригласила юного пианиста войти в квартиру.
– Танюша сейчас пообедает и будет готова, – сообщила мама напарницы Станислава по предстоящему концерту и добавила, – может и ты будешь кушать?
Станислав Семёнович вежливо отказался и после приглашения: «Проходи в дальнюю комнату» прошёл мимо двери, что вела влево в столовую, в которой за столом сидела Татьяна Иго-ревна и за обе щёки уплетала поданный мамой обед, не забыв сказать оголодавшей: «Привет, Татьяна. Приятно подавиться!», сделал несколько шагов вперёд мимо закрытой правой двери и, в конце концов, оказался на перепутье – перед ним в стене белели две двери – как догадался будущий (по мнению учительницы Ольги Андреевны) Ференц Лист – одна в ванну (та, что справа), вторая – в помещение, куда и цари своими ногами ходят (та, что слева), вправо была откры-тая дверь в комнату, снабжённой диваном, на котором сидела сестра Татьяны – Светлана, а справа от дивана стояло пианино, век бы его не видеть. Левая дверь была также не заперта и являла взору молодого человека так называемую «залу» для приёма гостей и проведения семейных торжеств  с неизбежными диваном, столом, стульями, сервантом и телевизором на тумбочке. На диване сидел одетый в форму капитана 2 ранга отец Татьяны Игоревны – Игорь Афиногенович, преподававший в Училище какую–то секретную дисциплину будущим подводникам.
Поздоровавшись с офицером–подводником, Пониковский развернулся вправо и прошествовал в комнату, которую осияла молодость и свежесть Светланы Игоревны, и под лучами её обаяния прошествовал внутрь, подошёл к дивану и присел на него, положив на колени листы с партитурой. Светлана была старше на два года своей сестры – а соответственно и Станислава – и решила поиграть с молодым человеком в «кошки–мышки». Начав расспрашивать как обстоят дела у Станислава в его младой жизни, Светлана напропалую кокетничала и «строила глазки», но сыну адмирала и заместителя Начальника Училища было абсолютно фиолетово на все попытки красной девицы завладеть его вниманием.
Грубовато сказав: «Отвали», Станислав установил черту допустимого во взаимоотношениях и расслабился, закрыв глаза, в ожидании предстоящей тренировки. Светлана Игоревна обиделась на невоспитанного юношу, даже не подозревая о сидящей под его правым бедром стреле с розовым оперением (читай рассказ «Промах»), и покинула место действия, перейдя в противоположную залу к отцу…
Минут через 10 в комнату вошла отяжелевшая после сытного обеда Татьяна, Станислав открыл глаза, оглядел фигуру своей напарницы, облачённую в лёгкое светло–коричневое платье, не стал заострять своё внимание на рассматривание пытающейся разорвать спереди платье груди девушки и на мерно покачивающиеся при ходьбе бёдра, счёл не лишним ещё раз поздороваться с ней, и после того, как девушка попросила минут десять на послеообеденный отдых (то есть качественное и спокойное переваривание пищи), решил, что это весьма разумно, и снова прислонил свою широкую спину на спинку дивана и блаженно закрыл глаза.
Отдохнув, Татьяна Игоревна подошла к мерно посапывающему на диване хлопцу, дотронулась до его руки и сообщила проснувшемуся, что она готова «к труду и обороне». Оглядев спросонья вокруг себя пространство и увидев, что диван сложен и никакого белья на нём нет – а значит никаких объятий и поцелуев не предвидится (о сексе тогда в голове школьника даже и мыслей ещё не возникало – то есть он знал как и откуда появляются дети, но тогда коитус был для него – как Христос во евхаристии – и вроде есть, и будет Его второе пришествие, но его как бы и нет – ибо когда Он тут появится – одному Творцу известно), то значит надо вставать и идти к пианино.
Делать нечего – тяжко вздохнув – Станислав поднялся и прошествовал к музыкальному инструменту, перед которым уже стояли два стула. Татьяна сидела на правом, молодому человеку было предложено левое седалище. Раскрыв ноты, Пониковский смело водрузил тетрадь на пюпитр и спросил напарницу как конферансье в «Необыкновенном концерте», только вместо Матильды Иванны обозначив имя и отчество девушки: «Татьянна Игоревна, ты готова?». Получив ответ: «Готова», Станислав Семёнович ударил по клавишам…
Шёл второй час тренировки. На левой стороне крышке пианино сидели в обнимку Кипидон с Клементиной с закрытыми глазами и сложенными за спинами крыльями и тихонько покачивались в такт музыке. Никаких луков и колчанов со стрелами рядом и близко не наблюдалось. Нарушая все правила, Везельвул с Мораной сидели справа, причём серая девица закрыла глаза и положила свою голову на левое плечо «товарища» Станислава, а будущий лектор и знаток демонологии (читайте рассказы из серии «Пляжные лекции») что–то мурлыкал на её ушко и подмигивал нахально левым глазом Станиславу.
Пониковскому было жарко, душно и непривычно, ибо совместное музицирование заставляло молодого спортсмена постоянно прикасаться правой рукой к левой руке девушке, а сами понимаете – 14 лет уже начинает оказывать на юношеское тело некоторое влияние, связанное с гормонами. Искоса поглядывая за своей «напарницей», Станислав понял, что те же 14 лет оказывают при-мерно такое же воздействие и на девичий организм, ибо в комнате пылало отблесками алого, в ко-их цвет были окрашены щёки Татьяны (и как догадывался адмиральский отпрыск – и его щёк также).
И дивный образ Нины Владимировны Кулёвой, затмеваемой свежестью, молодостью, красотой и чем–то неуловимо притягательным и волнующим Татьяны, начал меркнуть в трепетной душе юноши. Станиславу уже мысленно хотелось всё бросить и прекратить это издевательство над телами и душами юных дарований, особенно своими. Но «долг превыше всего!», поэтому пальцы Станислава перебирали клавиши пианино, а рядом так волнующе и призывно двигались руки дщери преподавателя очень секретных дисциплин. Стасу не надо было смотреть в ноты – свою партию он выучил наизусть, поэтому играл он с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к ритму игры Татьяны.
– Братан, хорош медитировать, приглядись – она с закрытыми глазами тоже играет. Не теряйся, не стесняйся, обнимайся и целуй!, – пропел Везельвул и положил свою левую руку на плечо сладко вздремнувшей на его плече Мораны. – Чего ждёшь у моря погоды?
Пониковский очнулся, открыл глаза и повернул своё лицо вправо. Татьяна Игоревна тоже играла с закрытыми глазами, поэтому Стас смежил веки и начал тихонько приближать свои губы к левой щеке напарницы.
– Вот так и изменяют девушкам!, – донеслось с левого края крышки пианино возмущение Купидона. – Мы тут, па-а-анимаешь, стараемся, руки раним тетивой, а этот уже и забыл про Нину, Клементина, дорогая, смотри – что он пытается сотворить с Танюшей…
– Ах ты, комар не прихлопнутый… Чья бы корова мычала – а твоя молчала. Ты ещё даже ни разу не стрелял – всё ждёшь отдельного приказания…, – Везельвул уже было собрался вскочить и наброситься с кулаками на «сотоварища», но был остановлен рукой Мораны, нежно обвившей стан защитника Станислава.
Тем временем губы Пониковского–младшего уже находились буквально в сантиметре от пунцовой щеки Татьяны Игоревны, сердце перворазрядника колотилось бешенно и Пониковский начал понимать – остановится – на вторую попытку ни времени, ни сил, ни мужества уже не останется.
– Пожалуйста, не надо, – вдруг донеслось до слуха  покусителя на целомудрие и нравственность девушки, которая повторила с придыханием. – Не надо, пожалуйста…
Мир рухнул в одночасье. Станислав остановился и, преодолевая своё «хочу», с усилием вернул своё лицо и голову в первоначальное положение. Руки его продолжали играть, но уже как–то ритм совместного исполнения безсмертного произведения армянского композитора сломался и секунд через двадцать игра в четыре руки сама собой заглохла.
– Я пойду? – спросил Стас у Татьяны, но та ответила, не открывая глаз, что надо ещё разок «пройтись» от начала и конца.
– Тань, давай в другой раз, а то я не удержусь и всё равно тебя поцелую, – сквозь зубы выдавил Пониковский. – Ты обидишься, а мне этого совсем не хочется…
Татьяна замолчала и, закрыв глаза и опустив голову, безжизненно опустила руки на колени. Пониковский сидел рядом и не знал, что ему делать – то ли хватать ноги в руки и тикать отсюда, то ли ещё раз пройтись по партитуре, но играть ему из–за бешено колотящегося сердца и лёгкой дрожи в руках от волнения совсем не улыбалось.
– Стас, да она уже на всё согласна! Играй далее, – посоветовал юному исполнителю Везельвул, но Станислав, словно очнувшись от напускной оморочки, встал, сложил ноты и под удивлённый взгляд пунцовой Татьяны вышел из комнаты.
– Вы уже закончили?, – спросила двигающегося к выходу Станислава  Галина Владимировна., за которой маячила фигура ухмыляющейся хитренько Светланы.  – Давайте чайку с печеньем попьём!
Какой там чай, какое на;хрен печенье? – душа Станислава рвалась обратно к прекрасной мелодии и не менее прекрасной дочери предлагающей утолить жажду и сестре этой 16-летней наглой моськи на кухне, которая давно – по уверенному мнению Пониковского – просившая кирпича, а вот сознание его требовало уйти – и как можно быстрее, чтобы юный музыкант мог успокоиться и побыть один…
В следующие разы, когда Станислав Семёнович приходил на «тренировки по специальности» ему было легче – душа его уже не волновалась и не требовала объятий и поцелуев, хотя он и наблюдал, что Татьяна Игоревна была совсем не против лёгкого волнения в виде прикосновения губ Стаса к своим щекам или обнимания своей талии крепкой рукой молодого человека. Но на-парник вёл себя достойно, что весьма качественно отобразилось на «технической отработке» и отрицательно сказалось на человеческих отношениях – после концерта Татьяна начала избегать общения с парнем, да и Станислав не очень–то к  этому стремился, хотя отец с матерью, которым «по очень большому секрету» рассказали о произошедшем в первое «сыгрывание» всё видящие и понимающие Игорь Афиногенович со своей дражайшей половиной Галиной Владимировной, и предлагали своему отпрыску приглядеться повнимательней к Татьяне…

– 3 –
Автобус в последний раз газанул и водитель, повернув ключ в замке зажигания, заглушил мотор, после чего в салоне наступила тишина. Пониковский открыл глаза и осмотрелся. Изделие львовского автобусного завода стояло на площадке перед зданием в форме буквы «П» – как понял Станислав – какой–то сельской школы.
– Выходим, – скомандовала старшая на «переходе морем» товарищ Козловская В.Т. – Первыми выходят девочки.
Представители лучшей половины несознательного контингента музыкальной школы встали, одёрнули свои платьица и покинули утробу средства коллективного передвижения. После этого покинули изделие с надписью на фэйсе «ЛАЗ» и будущие защитники Отечества. За ними вышли из автобуса товарищи Степанова Г.Г., Власова О.А., Соловьёва А.И и «другие сопровождающие лица». Директриса построила музыкантов в «один шеренга» (как любил говаривать будущий подчинённый Станислава матрос Музарбаев Н.А. – читай рассказ «Отходная»), пересчитала юношей и девушек «по головам», осмотрела их «внешний вид» – то есть одежду и причёску, после чего скомандовав: «За мной!» повела их внутрь здания.
Команда «Х» поднялась по четырём ступенькам, прошла сквозь двери и дружно повернула направо. Метров через двадцать, миновав очередные двери, учащиеся музыкальной школы вошли в актовый зал, уже заполненный благодарными слушателями в возрасте от 7 до 16 лет, которым предстоящий концерт был перпендикулярно нужен абсолютно так же, как и исполнителям, и рас-селись на отдельно стоящие у боковой стены помещения стулья.
Виктория Тимофеевна оставила на некоторое время своих подопечных, подошла сцене, поднялась по ступенькам на «лобное место» к одиноко стоящей на подиуме тётеньке лет 50 и о чём–то пошепталась с нею. Вслед за нею поднялся и преподаватель музыкальной грамоты Фёдоров Борис Борисыч с магнитофоном, поставил изделие советской радиопромышленности на верхнюю часть пианино, сиротливо стоявшего в правом углу и подключил его к розетке
После этого незнакомка в строгом сером костюме подошла к краю сцены и сообщила присутствующим:
– Дорогие ребята. Мы начинаем концерт. Сейчас первым номером выступит сводный хор музыкальной школы №1, художественный руководитель – Алла Ивановна Соловьёва.
После этого «мадам» Козловская махнула рукой и ватага молодых людей встала со своих стульев, не спеша поднялась на сцену и быстренько перегруппировалась, образовав полукруг и выдвинув в центр «построения» упитанного хлопца – как читатель уже догадался – это был Станислав Семёнович. Перед ним расположилась Алла Ивановна, ещё не подозревающая, что стоящий перед нею вундеркинд в недалёком времени оголит её младую грудь, будет поливать её с целью приведения в чувство, а затем, в соответствии с приобретёнными навыками, начнёт целовать в губы, маскируя этой действие под медицинское мероприятие «дыхание изо рта в рот». Сама же товарищ Козловская В.Т. прошла в левый угол сцены и села на стул, установленный за пианино.
Руководитель хора с ещё не «подмоченной» репутацией повернулась к залу, провозгласила, что сейчас слушатели будут осчастливлены исполнением хором песни «Ревёт и стонет Днепр широкий» на слова Тараса Григорьевича Шевченко, но не русском, а на украинской мове. Затем оборотилась, явив хору переднюю часть своего тела, в это время Борисыч «в квадрате» нажал кнопку с широковещательной надписью «Пуск» и в зал ворвались первые аккорды вступления на-родной песни.
Товарищ Пониковский собрался, набрал «полну грудь воздусей» и в нужное время запел незабвенное:
«Реве та стогне Дніпр широкий,
Сердитий вітер завива,
Додолу верби гне високі,
Горами хвилю підійма.
І блідий місяць на ту пору
Із хмари де–де виглядав,
Неначе човен в синім морі,
То виринав, то потопав.
Ще треті півні не співали,
Ніхто ніде не гомонів,
Сичі в гаю перекликались,
Та ясен раз у раз скрипів»А.
Песня лилась широко и привольно, грудь юного спортсмена высоко вздымалась, а голос вёл мелодию чисто и прозрачно. Хор на припеве вступал в песню своевременно и мощно, Алла Ивановна, прикрыв глаза, упоённо махала руками, подпевая слова себе под нос. Наконец слова с мелодией иссякли,  Пониковский выдохнул остатки воздуха и в зале наступила тишина. Товарищ Соловьёва повернулась и в полупоклоне поблагодарила зал, в котором начали раздаваться жиденькие аплодисменты. Участники хора повернулись влево и предводительствуемые учительницей пения, после которой с насупленными бровями и недружелюбным взглядом карих глазах шагал юный Карузо, покинули сцену.
После этого на опустевшую сцену вышла вставшая из–за пианино директриса музыкальной школы, повернулась «ко мне лицом, задом – к лесу», то есть левым боком к пианино и сообщила, что сейчас юное дарование осчастливит слушателей фугой Баха. Зал приуныл, но юное дарование смело взбежало на сцену, подошло к пианино, открыло крышку, село на стул и, чуть помедлив, ударило по клавишам. Музыка может быть и была хороша, но для присутствующих учеников сельской школы она была непонятна, скучна и неприемлема…
Очередь Станислава и Татьяны дошла где–то через час с небольшим. В зале уже большая половина слушателей откровенно спала, уронив голову на грудь или на плечо соседа. После объ-явления заметно подуставшей Викторией Тимофеевной Козловской о предстоящем исполнении дуэтом «Танца с саблями» Арама Хачатуряна, Станислав Семёнович не спеша спустился в зал, взял один свободный стул, поднялся с ним на сцену, установил его на своём месте, после чего передвинул уже находящийся там стул девушке, галантно пододвинул его под зад Татьяны, обтянутой коричнево–белой клетчатой юбкой, после чего уселся и сам.
Ольга Андреевна подошла к ребятам, установила на пюпитре альбом с нотами, встала с левой стороны от Станислава и после того, как четыре руки мощно ударили по клавишам, начала контролировать «процесс», периодически в нужном моменте переворачивая листы.
Пониковский прикрыл глаза, мысленно производил счёт вместо метронома, и спокойно вёл свою партию, не мешая исполнять соло Татьяне, которая, покачиваясь и вкладывая в своё исполнение всю свою чувственность и страстность, вела мелодию торжественно и вдохновенно. Их руки соприкасались, но ничего не тревожило как прежде сердце и душу Станислава…
Как и всё на этом свете – выступление пары закончилось, и зал снова отметился жидкими похлопываниями ладошек неблагодарных слушателей, после чего юный дуэт встал, Станислав Семёнович – как и положено настоящему мужику – пропустил вперёд свою напарницу, взял её левую руку своей правой, они вместе подошли к краю сцены и поклонились полуспящему, полу-бодорствующему залу. Окончив поклон, товарищ Пониковский, не выпуская руки девушки из своей, подвёл её к трапику, ведущему вниз, отпустил руку, дождался, когда товарищ Камова Т.И. твёрдо встала на пол зала, спустился сам и препроводил свою напарницу к стулу, помог ей сесть, вслед за чем уселся слева от Татьяны Игоревны на соседний стул и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и стал ожидать окончания концерта…
После выступления оставшихся участников благотворительного концерта и заключительного слова товарища Козловской В.Т. и дамы в строгом сером костюме сидящие в зале слушатели дружно проснулись (кто спал), вскочили и, громко гомоня и толкаясь, двинулись к выходу. Вслед за тем, как последний «благодарный слушатель», мать его, покинул храм искусств, по команде руководителя выездной «фронтовой» бригады участники концерта вышли на свежий воздух и направились к автобусу. Дверь открылась в чрево автомобильного монстра и после некоторого времени вместило в себя всех. Мотор взревел, включились фары (а уже был десятый час вечера и на небе ярко сверкали звёзды) и автобус через открытые ворота покинул территорию школы…
И откуда было знать Станиславу Семёновичу Пониковскому, сидящему в автобусе рядом с Татьяной Игоревной Камовой (как оказалось – в последний раз в их жизни), что на втором ряду слушателей в зале на 4-м сиденье слева сидела Савина Валентина Петровна, которая через 11 лет станет его верной и любимой женой, с которой он проживёт и счастливые годы «развитого социализма», и лихие годы построения «развитой демократии» под руководством вечного пьяного «царя Бориски» и более спокойные годы под предводительством «дяди Вовы», и которой тогда на концерте было абсолютно неинтересно – а кто там пел «Реве та стогне…» и играл «Танец с саблями» на сцене…