Герои спят вечным сном 22

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/02/21/1552

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
КЛАДЕЗЬ

«Послушает мудрый - и умножит познания, и разумный найдёт мудрые советы».
Книга Притчей. Глава 1, стих 5.

«Привлекательность националсоциализма не в содержании, а в форме, - объяснял дочери отец. -  Его антураж, кабареточно-карнавальная обёртка, соблазнительная и праздничная, с лёгкостью превращается в эмоциональный фетиш, разжигающий похоть миллионов, пробуждающий и высвобождающий инстинкты толпы. Огненные отблески, форма одежды, жестикуляция, полные мелодики  и пафоса строки песен, покоряют неискушённые сердца. Этому нечего противопоставить. Юноша, однажды ощутивший себя частью, под страхом смерти не откажется от целого. Войска фюрера сражаются до последнего солдата! Будущее за ними. А мы, романтики человеколюбия, – рудимент или атавизм, не способный вырасти в плодоносную особь».

Зачем он так говорил! Что им двигало? Какой там был инстинкт: самосохранения или самооправдания? Теперь не спросишь. Но профессор Гэдке исподволь всеми правдами и неправдами отстранял дочку от  «BDM», * хотя ей очень хотелось броситься в эту бурю, связать с ней свою жизнь, иметь ясные глаза и деятельные руки, стать сильной и гордой, сполна обрести настоящий, не зависимый от взрослых  праздник.

Ты думаешь со всеми, чувствуешь со всеми, делаешь со всеми одно и то же. Восхищение и мощь — два ключевых понятия. Требование постоянно показывать отличный результат означает: «Не важно, что ты жив. Важно то, как ты выполняешь свой долг перед народом». Вот тут она и попалась!

После принятия дополнительного постановления об исполнении закона о Гитлерюгенде членство стало обязательным для всей немецкой молодёжи, кроме лиц, исключённых по «расовым обстоятельствам», и «выставивших собственные рамки «  династических профессионалов, к коим принадлежала Рита.

У неё были бы неприятности, но желание лечить людей во славу Рейха требовало полной самоотдачи, да и настоящее дело для девочки, выросшей «на кончике скальпеля», выглядело в глазах сверстниц предпочтительнее гимнастических ристалищ и «домашних вечеров». *

Овдовев, доктор-однолюб «переселился» в клинику, и дочь после школы шла туда же, не без основания полагая, что никем, кроме врача, как все Гэдке, она не станет.

Разумеется, у Риты была тёмно-синяя юбка, белая блуза, чёрный галстук с кожаной заколкой, берет и коричневая куртка, но право ношения формы не являлось обязанностью, а красный крест на рукаве исключал дополнительные вопросы.

Абитур * позволял выбрать любой университет Германии, в своём - откровенно ждали. Зачисление - осенью, Начало занятий на доклиническом этапе – с октября-ноября. Сейчас же «практика!» И полновесно!

Глуховатый топот лошади теряется метров за пятьдесят. Скрип повозки неотличим от надломленного дерева. Поступь множества людей растворена в травном шуме! »Где они? Есть тут кто?» Ни справа, ни слева! Молчок.

- Вставайте. - Слышит Рита и опускает ноги. Земля приняла, пошатнулась, замирая. Телега отделяется, удаляется. Ещё пара покачивающихся кряхтений, и тишина.

В полушаге светлое: ступень, крыльцо. Он поднимается, раскрывает чёрный зев двери, захлопнувшейся доводчиком. * Вторая – тоже в темень. За третьей – электричество и блеск огня.

В просторной комнате камин, лестница наверх, огромная карта на стене и, как ни странно, запах ротатора, до боли родной. *

Тиражированием раздаток для студентов занималась мама и разрешала дочери наблюдать процесс рождения матриц. Вили Штюбен, седовласый гардеробщик, качал ногой педальку, потому что Фрау Гэдке предпочитала качество скорости.

Погибли они вместе (ехали, припозднившись, по домам) в университетской машине, смятые автокраном, вывалившимся на встречную полосу.

Про маму слов нет, дыхание останавливается, а Штюбен! Милый был старичок, уютный. - «Представительское лицо клиники», - написали в некрологе. Не любил наци, между прочим, и мама не любила: старомодные, что с них взять.

А тут, - действительно целый «арсенал»: под лампой - пишущая машинка, Мимеограф, типографская касса и, о, ужас! радиола.
«Вот где логово бандитов! – дрогнула душой Рита. – В предыдущем месте крестьяне были, невинные совсем! Здесь же – какой-то штаб».

Андрей пнул ногой дверь слева, щёлкнул выключателем, уложил Васю на топчан, выскочил, отряхивая праздные ладони, бросился наискось в кухню, потом (с мокрым полотенцем) - назад.

- Лежи. Удобно тебе? – Спросил он, вытирая братику лицо, руки, ноги от колен до пальцев. Вася утвердительно прикрыл веки, шепнул: Мамке перекажешь, что порядок, а я буду спать.

«Маленький! Счастье! Солнышко! Десять аппендицитов вырежу, только живи!» - так сказал бы, если б ни опасения за смех.

- Дедонька, почему не спишь, - спросил Андрей глянувшего от книги Мартына. – Зачем огонь распалил?
-А знаешь ты: борвичков подвялить. И туда же: сводку газетскую * сегодня пропустили. Поправить бы надо.

- Успеешь ли населённые пункты?
- Как Господь даст. Выбирать-то не из чего, лишь Сибирь осталась. Она вперёд нас.
- Спутал, дедка? Ну ладно. Не печалься, ступай себе с Богом. Будет тебе Совинформ.

Засияла шкала, поползла стрелочка, сквозь треск прорезался вибрафон позывных, и вдруг отчётливо, будто выстрел средь бурана, ладонями у лица возникли два ёмких, протяжно лаконичных слова: «Говорит… Москва».

Почему иной язык коверкает географические названия? Неужели трудно так же произнести! Русское радио ни на что не похоже: голос нарочито не взвинчивает, не вдохновляет, а, спокойный и внятный до мельчайших фонем, полным весом ставит что нужно и куда нужно: поражение без прикрас, победа без сомнений.

Это не бандиты. Это – гораздо серьёзней. Настолько серьёзно, что пропал страх, и осталось чувство непостижимости, как впервые при виде Альп.

Деменковы, трое, одинаковых с лица, но разных возрастом, делали своё. Андрей со страшной скоростью колотил клавиши так, что литеры влипали в восковку * до «глубин» и далее. Мартын переставлял флажки на карте, приговаривая: - Ох, по грехам, по грехам, не иначе. Парфён, изваянием явившийся на лестнице, прицельно смотрел на сына, будто в телескоп.

- Сегодня, - диктовал Левитан, после тяжёлых кровопролитных боёв советские войска оставили…
Флажки перемещались восточнее, очерченный их следованием «палец» вытягивался. Рита наблюдала глобальный жест в растущей уверенности: рано или поздно у основания ляжет перемычка.

«Неужели не видят, или думают, что «этих» сможет деморализовать какой-то психологический рубеж, типа Москвы или Волги! Не похоже. Аппендицит доказывает. Представить только: два дерзких мальчишки додумались вскрыть живот без анестезии! Да, вместе додумались, потому что по приказу такое не вытерпеть. Кругом ты прав, папочка: немцы до последнего гибнут в агрессии. Русские до последнего выживают в обороне, и это ужасно.

Каковы причины теперешнего неуспеха: экономическая слабость; бездарность командования; Ещё нечто? Но рано или поздно фактор выживаемости сработает и тогда!»

- Это кто! – Обнаружил Мартын Риту, обернувшись от карты. – Что ж ты стоишь, деточка? Садись. Не понимаешь? Как же так?

- Зачем сюда? - Спросил Парфён.
- Там нельзя оставить. – Ответил Андрей.
- Тут – тем более нельзя. Ты вот чего: пять часов тебе срок, и делай с ней, что хочешь.

- Благодарю за родительское благословение! – отчеканил, щёлкнув босыми пятками, вытянулся по стойке «Смирно» Андрей.
- Шут! Поганец! – Замахал руками Парфён.– Совсем одичал в своих «Архангелах», свистобол!

- Свисто кто? – Андрюшка откровенно хохотал, Мартын, отвернувшись к огню, будто помешивает уголья, делал то же беззвучно.
- Сказал бы я тебе, кто! Кабы не в дому! Дожили! Докатились!

Разнос захлебнулся дрожью звонка. Парфён схватил трубку с притаившегося под полотенцем аппарата.
- Шестой. Здравствуйте, Алексей Петрович. Самолёт?  Зачем? – Андрей знаками подсказал про Васю так, что и Рите стало понятно, о чём разговор. – Нет. Спасибо. У нас порядок: девочка из автобуса справилась.

- Девочку - отпустить аккуратненько, - сказал Сыня. – А мне нужен Сомов, очень нужен.
- Когда. Куда.
- Через час на Захаровский пост успеете?

- Так точно. Что с собой?
- Запасные штаны, фуфаечка, пара  лаптей, поесть на первый случай. Кто ещё у вас собачник, кого подскажете?

- По собакам кто? – спросил Парфён Мартына.
- Буканин Федос, лучшего нет. Любую тварь понимает, не только пса.
- Федос Буканин, - повторил Парфён в трубку.

-Правильно. Совпало. - Ответил Сыня.
- Вы это! Полегче там, он жену сегодня схоронил. Уведомить его?
- Не надо. Здесь. Ждём вашего мальчика.

- Витю найди. – Велел Андрею Парфён. Тот, было, шагнул к лестнице, но отец отрицательно покачал головой, кивнул на выход, - во дворе где-то, Викентьеву собаку привечает.
- Правда, что ли! – Восторгом вскинулся Андрюшка, выскочил вон.

Рита лишь теперь смогла вполне воспринять окружающее: разглядела скамьи, двери, пианино в белом чехле.
 Парфён прошёл на кухню, приготовить торбасок, * Мартын подвинул Рите плетёное кресло: - садитесь, пожалуйста, - пригласил по-немецки. – Следует отдохнуть и подкрепиться.

Произношение было безупречным, взгляд и облик старика располагали к умиротворению, действительно, позволяя отдохнуть. Волшебным образом на столе явился хлеб, яйца, кувшин с молоком. Мартын указал рукомойник у входа: - помыться здесь.

- Благодарю вас, мой господин, отвечала Рита, - вы так добры ко мне и так хорошо говорите!
- Некогда учился в Тюбингене.

- Эберхард-Карл университет! Великолепное место. Мы рассматривали, где лучше, там или Эрланген. У вас инженеринг?
- Экономика. Отец имел текстильное производство, брат унаследовал дело.

- Обошёл!
- Нет, зачем же! Иной род деятельности: представитель фирмы в Амстердаме и Лондоне. Мы с братом близки были. А этот, - мартын глянул в сторону кухонной двери, его правнук. Давно я живу, очень давно.

Поздний вечер полон шорохов и запахов. Далеко-далеко за лесом догорает заря, не давая звёздам глянуть в полную силу.

Населённый пункт именем «Кладезь» угнездился на ночь. Надворные строения угадываются, как стоги. Вода, густо-синяя, ещё позволяет видеть отражения деревьев на той стороне. Скоро сольются они в сплошную тень, резко отличную от высеребренной серёдки.

Тишина вступила в законные права. Лишь слева, в птичьем сарае, устраиваясь на ночлег, подгогатывают беспокойные гуси, да перепел рекомендует выспаться.

Глиняная гора дышит теплом. На белёсом полотне плотинки Скандинавским полуостровом вырисовывается кот Артур, ленивейшая из тварей Божиих. Собак не слышно.

- Витёк, ты где! – Позвал Андрей.
- Тут я. – Раздалось откуда-то снизу. – В конуре.
- Зачем?
- Потому что – щен.

- Не понимаю.
- Признала меня Альма за своего. Сижу, чтоб щенков не перепрятала. Пусть привыкнет к месту.
- Это не правильно. Ты – человек, вожатый. Дай слабину, и не совладаешь потом.

- Как же быть?
- Вылазь, иди в кухню. Тебя Комиссар ищет.
- А щенки?
- Кто в доме хозяин, ответь сполпина!
- Понятное дело, только она очень огорчится.

Витька вылез из-под груды ящиков, в которой устроил обитель Альме, передал Андрею рядно с малышами. Ничего себе, псятки! Семеро – счастливое число.

Прихватив с палисадины подстилку, за день высохшую до звона, Андрей вернулся в дом. Меж камином и сундуком было у него обжитое место для таких гостей. Щенята осознали принадлежность к семье предшественников, перестав скулить.

- А ну, показывай! – Велел Парфён и тут же умолк, огорошенный звуковой волной от страшного удара в дверь снаружи.

- Матушка просится, - охнул Мартын. – Что делать будем?
- Объезжать, чего же ещё.
- Как объезжать! Конь она, что ли!
- В разы хуже. Гаси свет. Увидишь.

– Штаны бы ватные, - посоветовал Парфён. Андрюшка отмахнулся, раздеваясь до трусов.
Отщёлкнув ставни затемнения, трое заняли позицию у окна. Рита запомнила эпизод, как битву двух призраков: белого с чёрным.

Андрей толкнул дверь за миг до очередного тарана, скинув Альму с крыльца, тем самым перехватил инициативу.
В первом тамбуре висела упряжь, на полице лежали старые шапки. Надев одну из них на руку, Андрей сунул в пасть собаке обмотанный овчиной кулак, разжал и выдернул пальцы при захвате, тотчас стянув челюсти сыромятным ремнём.

Альма теперь могла только затоптать похитителя детишек и сумела бы, если б ни Деменок оказался перед ней.

Двуногий встречал наскок тяжёлого тела плечом, бедром, ладонью, норовя оседлать противника, прижать к земле, и, хоть сила позволяла,  преимущество в ловкости было на стороне животного.

Альма увёртывалась, выигрывая тактически, выбирала неожиданный угол и направление новой атаки.

Но человек на то и царь природы, чтобы царить. Андрюшка, в конце концов, заманил собаку в пруд. Здесь глубоко, обрывистый берег. До пологого, где полощут  бельё и купаются, - метров пятьдесят.

Без точек опоры не повоюешь. Пришлось загребать воду всеми четырьмя, а человек, приняв вертикальное положение, невесть откуда взявшимся конским гребнем начал оглаживать холку, спину, бока, притом нажимал с учётом, чтобы псина стабильно погружалась, но не чувствовала себя тонущей.

Альма начала нечто понимать: так с ней прежде поступали (Он поступал). И когда лапы ощутили грунт, не метнулась для нападения сверху, но встала, позволив тщательно отмыть забывшую ласки хозяйских рук шкуру. Сама собой освободилась  пасть, и не появилось желания огрызнуться.

Человек и собака восстали из воды добрыми друзьями. На балясинах купальни, заготовленные Витькой для дрессировок, лежали кусочки – лакомство: подсоленный и пропитанный мёдом хлеб, вяленая рыба. 

Рита видела жесты команд, безупречность выполнения, но всё же, когда включили свет, и вошла пятнистая овчарка, - вжалась в кресло.
Хороша! – констатировал Парфён, - Красавица, умница! Теперь ты – не случайная напасть, а направленное возмездие.

Альма села посреди, верхним чутьём взяла запах: да, здесь доводилось бывать с ним, и люди - знакомые.
Мартын откуда-то из-под занавеси достал книгу, протянул собаке. Она подошла, коснулась носом корешка, и тихий вой сгустил притаившиеся тени, болью прошёл по сердцу.

- Вот ведь как! милая. – Старик присел, позволив Альме положить голову на плечо, обнял. – Что поделаешь! Надо жить, надо. Ступай уже. Дети ждут.

Рита не поняла, когда сталось: мокрый победитель, собрав одёжки, скрылся за дальней дверью и выскочил сверху, с лестницы, облачённый в чистое. В руках держал, нет! тащил за лапки розовенького, чрезвычайно крохотного младенца.

- Вот он! – Откликнулся на недоумённый взгляд Риты Андрей. – Деменок (Verum). Гроза гитлеров и прочей нечисти. Обитает повсеместно на одной шестой части планеты Земля. Согласно расовой теории, уничтожать нужно сразу, потому что годам к трём-пяти уже способен на поступок. Васюн! Смотри, чо у нас есть!

- Ого! – очнулся от вспышки света Вася. – Как его зовут?
- Мамка сказала: Иваном бы, но у Глущенковых сегодня крестили.
- И чего? – Васин голос дрогнул от негодования. – Сил на всех достанет. Хоть укрестись! Чем больше их, тем лучше, особенно, в теперешнее время. А ты как думаешь?

- Да, конечно. Мы ща проверим устами младенца!
На лежанке  спал, не раздевшись, «убивший» ноги грязненький Митя, самый младший, до недавнего времени, Деменок. Он вытерпел Васино пришествие, Альмино нашествие, но тут сел, потревоженный шумом.

- Мить, - спросил Вася, - как бы ты мальчика назвал?
- Ванькой.
- Почему?
- Мне так хочется.

- Никого нет в родстве твоём, кто назывался бы сим именем. - * Процитировал Вечную книгу Андрей.
- Что здесь происходит! – Стукнул кулаком по притолоке Парфён. – Быстро отнеси назад!
- Иди-иди, бездельник! – Весьма недружелюбно поторопил Андрюшку Мартын. – Свербит у тебя в одном месте!

Андрей сунул малыша за пазуху, распластал на груди лягушонком. Новоявленный Иоанн упокоил головушку в вороте рубахи, притих, вслушиваясь в стук братнина сердца.

Мите же достался «непросыпанчик». Известное дело: спёкся – варись до утра. Проснувшихся злые родичи заставляют вымыть ноги. Мартын сгрёб Митю за опояску, повлёк к умывальнику.
- Сатрап ты, дедка, - захныкал Митя, - вот кто!

- Смелей вперёд! – подбодрил Андрюшка. – Будешь вопить, в пруд брошу, для нереста.
- Я тебя самого брошу! – огрызнулся Митя. – Дай только вырасти!
- Даю. – Позволил Андрей. – Расти беспечально и ноги мой.

Митя хотел в пику всем драпануть босиком по полу, но Андрей поймал мысль на выходе, а с ней – мыслителя. На руку повесил и понёс наверх.

По случаю родов и тревожных вестей старшие сёстры не спали. Анисья собирала Витьку в путь.
- Принеси мне там обмоточек снизу, - Велела Андрею.

- Почему сама не спустишься? – Спросила Катя. – Нам тоже мамка заказала ходить. Почему?
- Чужие люди, вишь ты.
- Ну и что!

- А то, - объяснил Андрей. – Может, она – ничего себе, немка эта, только бережёного Бог бережёт. Идёшь ты, например, по городу (зачем-нибудь), она глядь! Мигнула страхом, мол, видела тебя. Те спросят, ей деваться некуда, и в гестапо. Оно тебе надо?
- нет.
- Ну и сиди от греха подальше.

Загрохотала входная дверь. Андрюшка съехал по перилам, и милые родители! Явление пятое, акт тоже пятый! На пороге в полном вооружении однокласснички: Денис Марьенков (акушерка) и Вадик Кателин: братцы-акробатцы, с которыми гибнул в Черемисове.
Первый ужас, первый бой, первый, реально проломленный черепок. Аккурат под Покров было.

Шли с Дениской из города. Застал комендантский час, поэтому, условно послушные, заночевали у Кателиных, а утром – «премьера», сиречь массовая ликвидация. За какую провинность в этом селе, так и не довелось узнать.

Матрёна Власовна, Вадькина мать, как началось, взяла с ребят обещание, не рваться в защиту до времени, но выбрать верный момент у оврага, например.
Вошли два автоматчика. Один выгонял из хаты, другой хватал со стола и запихивал в рот свежеиспечённые пирожки.

Матвея Гурьича, отца удар хватил накануне, он встать не смог и, тотчас, был застрелен. Матрёна Власовна, пытаясь что-то объяснить, получила очередь в живот.
Парни, молча, подчинились, пошли с поднятыми руками. Последнее, что видели, - её довольный взгляд с благодарностью за послушание.

А потом, перемигнувшись с другими умельцами, коих набралось до трёх десятков, перед мостками над оврагом ударили дружно и слаженно, голыми руками положили подвернувшихся конвоиров, захватили ручной пулемёт.

Многим в тот день удалось спастись, а деревню сожгли. Денис подался на Ясенев к тётке, Вадик – в город. Там, в механических мастерских, работал приёмный брат.
Спустя месяц арестовали обоих. Алёшу повесили, а Вадим, чудом выбравшись, слетал на «Большую Землю» и вернулся.

Теперь Mundi descendit в Terrae оси: * два бандита, все из колорита  (хоть полотно пиши), дико озираясь, стоят в передней Кладезянского дома. 
Вадику хватило сил дойти до стола и поставить автомат, а Денис свернулся на последнем шаге, опознав место, лёг и уснул.

- Откуда эдакие? – Спросил подставивший табуретку Парфён.
- Батаево. – шепнул Вадик. – Нельзя спать на заставе, сюда доплелись.
- Небось, милый, не сомневайся. Мартын проворно снял с Дениса дедовский зипунок, расстегнул пуговицы на штанах. – Помоем, уложим, оружие приберём.

Андрей прежде не слыхал населённого пункта из Вадькиного ответа, и правильно. Гнали ребята с вестью. Порознь бежали, да вместе сошлись. Спроси Марьенкова, он какое-нибудь Сорокопузово выдумает.

- В баньку или растереть, - бормотнул Мартын, а то ведь плохо встанут.
- Сложности нету. – Андрей вытянул на простор скамью, воздвигнул Дениса. – Неси растир, дедка. Снизу от окна третий горшок. И подушку не забудь.

Рита с любопытством наблюдала «священнодействие». Безвольное тело в опытных руках скручивалось, пласталось, вытягивалось, отдавая усталь. Человеку, должно быть, снился добрый сон: выражение лица на то указывало.

С одним кончили, уложив в постель, принялись за второго, но что это! Обычный парень, с лица совсем молодой, скрытое же под одеждой! Дежурный препарат в анатомичке краше выглядит. Складывается впечатление, что сперва содрали кожу, а потом приклеили. Поверх вдоль и поперёк струятся причудливой формы рубцы: висят, скрещиваются, стекают.

- Хорошо починила Акуля, - похвалил Андрей. – То и дело, что крёстная. Он, когда вернулся из госпиталя, коснуться нельзя было. А сейчас! Видишь? Спит себе, хоть бы что.

- Умаялся, вот и спит.
- Ага, вот. Не вот, а полноценный сон. Раньше, чтоб тебе знать, стонал на каждом вздохе.

- Кто его так? Горел, не иначе? Я слыхал про беду, но без подробностей.
- В яму с известью выкинули, сочли за мёртвого. Всё. Порядок. Водички теперь. Где поилка? Одеяло дай.

Рита заледенела изнутри. «Сжиженный газ», впрыснутый в область пупка, равномерно и медленно расходился, занимая всё новые и новые области.

Вот оно. До сих пор была игра в наших и не наших, где, при всей нелепости постановки вопроса, допускалось обсуждение действий противника. Теперь – молчок, стоп. Эти видели, что сделали те, и фроляйн Гэдке – крайняя, разменная монета. Странно, почему-то хочется, чтобы скорее разменяли.

Андрей поднял вещмешок, кивком позвал следовать за собой.
- Что-нибудь нужно? – спросил старик. – Дорога дальняя, остановок может не быть.

Рита отрицательно покачала головой. – Позвольте поблагодарить Вас ещё раз и пожелать удачи.
- Вам я рекомендовал бы всё-таки Тюбинген. – Отвечал Мартын. Там нет промышленности. Меньше будут бомбить.
- Вы думаете?
- Знаю.

1.       Bund Deutscher Madel - Союз немецких девушек.
2.       "Домашние вечера" - занятия по политической подготовке.
3.       Абитур - Диплом об окончании школы.
4.       Доводчик - приспособление, закрывающее дверь.
5.       Ротатор – устройство для размножения машинописного или рукописного текста.
6.       Мимеограф - машина трафаретной печати.
7.       С пяти до шести по Москве сводка Совинформбюро читалась нарочито медленно, для местных газетчиков.
8.       Восковка - покрытый воском лист бумаги для изготовления полиграфической матрицы.
9.       Торбасок - узелок с едой.
10.   Verum - настоящий (лат).
11.   Евангелие от Луки. Глава 1, стих 61.
12.   Mundi descendit в Terrae оси мир наткнулся на земную ось (лат).



Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/02/23/23