Последний матч

«Всегда помните – наши женщины способны
кого угодно вдохновить на подвиг,
но оглядываться по сторонам
всё же не помешает…»
(Из моей лекции молодым офицерам)

– 1 –
– Стас, выходи. Там уже нижние  пришли – все тебя с Толяном ждут!, – донёсся до слуха Пониковского Станислава Семёновича крик с улицы. Тот никак не отреагировал – ибо был занят очень важным делом – заканчивал натирку полов, что означало окончание «генеральной уборки» перед Новогодним праздником. Сын адмирала был приучен с детства, что ПХД  перед праздником – это чисто мужское занятие, а вот приготовление салатов, пирогов и прочих деликатесов – все вопросы к женской половине. Поэтому Пониковский до сих пор не видит ничего зазорного в том, что он сам и его сыновья наводят порядок в комнатах, вытрясают ковры, пылесосят и моют полы.
Окончив натирку полы, Станислав начал раскладывать и развешивать на «штатные» места вытрушенные и скрученные «трубочкой» ковры (подробнее о порядке вытрясывания можно ознакомиться в рассказе «Альпинистка»). Покончив и с этим делом, юный отпрыск адмиральской четы доложился «по команде» и запросил «добро на сход» .
«Добро» было получено, но заявлено, чтобы он в 21.00 явил своё тело родителям и чтобы там «не безобразничал и дурью не маялся» (читайте рассказы «Бросок под танк» и «Ракетчик»), ибо – по твёрдому убеждению супруги адмирала Ольги Станиславовны – сын был склонен к явно поспешным и необдуманным поступкам, с чем оный был категорически не согласен. Но согласия – ясен перец – у него никто спрашивать и не собирался, ибо в доме Пониковских было установлено, что всё сказанное матерью или отцом обязано быть «исполнено» безо всяких там комментариев и обсуждений – как потом сам Пониковский говаривал молодым лейтенантам: «Жить по Уставу гораздо проще и спокойней». Поэтому бывший спортсмен только кивнул головой возившейся с тестом матери, похлопал по плечу свою горячо «любимую» сестричку Валю – типа «Трудитесь, Пенелопа , – вас ожидают великие дела!» – и отбыл из кухни.
Придя в свою комнату, Станислав Семёнович снял с себя «рабочую форму одежды» и оделся в спортивную, состоящую из тёплых, но прочных штанов образца начала 50-х годов тёмно–синего цвета, и такую же утеплённую куртку образца уже начала 70-х, сложил аккуратно на стуле перед своим рабочим письменным столом снятую одежду и непроизвольно взглянул на стенку, на которой была закреплена полка с тетрадями и учебниками, а над нею виделся практически пустой отрывной календарь с единственным сохранившимся  листком с надписью «31 декабря 1979 года». Не став загружать свою голову сакраментальным выводом, что сегодня – последний день уходящего в небытие года, Пониковский развернулся, вышел в прихожую, одел кеды, на голову смело водрузил лыжную шапочку радикально синего цвета, обмотал широким шарфом свою шею, взял ключ от сарая, висящий на крайне правом крючке вешалки, после чего, предупредив отца что изволил убыть, открыл дверь и вышел на лестничную площадке.
На улице было на удивление тепло и безоблачно, только лёгкий ветерок качал голые ветви деревьев над знаменитой скамейкой во глубине «парка» (читайте рассказы «Альпинистка», «Покатался» и «Бросок под танк»). Выйдя из подъезда, юный любитель спорта обогнул по внешнему периметру свой дом и подошёл к сараю, на двери которого виделась табличка с чёрными цифирями «18». Открыв дверь, Станислав Семёнович наклонился к картонной коробке от телевизора «Крым», открыл её и достал оттуда свою хоккейную «сбрую» – перчатки, «сачок» (его Пониковский называл широковещательно «загребало»), используемый в Севастополе вместо хоккейной перчатки–ловушки, войлочный щиток на правую руку и войлочные ножные щитки, а также прихватил немецкую каску с закреплённой на ней собственноручно изготовленной Стасом из проволоки сетчатым «намордником». Проволока была обмотана нарезанными из целлофановых пакетов чёрными полосами, так что вид имела даже очень и очень презентабельный.
Из угла сарая была извлечена гордость Станислава и предмет нешуточной зависти многих ребят вратарская клюшка (одна из трёх), изготовленная из двенадцатислойной фанеры на заводе имени товарища С. Орджоникидзе и вывезенная с территории этого завода с огромными трудностями и приключениями. Затем Пониковский вытащил «сбрую» за пределы деревянного строения, положил на землю и закрыл дверь сарая на замок. Нагнувшись, молодой человек подсунул ключ под кирпич, что закрывал вход в «подземелье» сарая, а котором хранились два обреза от трёхлинеек, штык от нашей винтовки товарища Мосина, штык–нож от немецкой и пакет с патронами, о наличии которых родители даже и не подозревали.
Закончив с выполнением этих мероприятий, Станислав Семёнович сгрёб в охапку своё вратарское снаряжение и начал движение к месту предстоящего ристалища, для чего он вправо прошёл остаток стены своего дома, завернул за угол влево и наискосок двинулся к трапику, ведущему от 18-го дома к 20-му. С Божьей помощью ему удалось спуститься по ступенькам и молодой человек продолжил свой путь. В то время, как он уже было миновал четвёртый подъезд 20-г дома, Станислав почувствовал лёгкий подзатыльник и услышал злой голос «товарища» с рожками:
– Куда летит наш паровоз? Остановись, юноша бледный со взором горящим, и оглянись – там Нина вышла.
Пониковский резко затормозил и оглянулся – и «действительно – офигительно» – на дорожку, ведущую к почте, уже поворачивала Нина Викторовна, на левом плече которой сидела с улыбающейся мордочкой и приветливо помахивающим хвостиком Гайда , а над её головой парила в воздухе Адель , одетая в свою неизменно розовую тунику. Девушка выглядела сногошибательно в своём тёмно–зелёном спортивном костюме, поверх которого была надета тёмная курточка, а голову ея украшала вязанная сиреневая шапочка с «помпончиком» (как Станислав называл вязанный шарик, закреплённый наверху головного убора). На душе и в глазах адмиральского сына вспыхнуло и день явно стал светлее, а воздух наполнился ароматом нежности и обаяния.
– Здравствуй, Нина. Прекрасно выглядишь!, – шарахнул по девушке комплиментом бывший дзюдоист. – Ты на спортплощадку?
Получив утвердительный ответ внезапно покрасневшей девушки, молодой человек дождался, когда она поравняется с ним, после чего двинулся вместе с нею, стараясь подстраивать широту своего шага под движение своей спутницы. Сущности обеих сторон Мира Нави подхватили друг друга под руки и, предупредив своих хозяев, что они «один момент, мы на пять секунд», исчезли из поля зрения. Да молодым людям они, признаться честно, и не нужны были – они шли рядом, и им было хорошо и радостно.
Подойдя к правому торцу дома, Станислав с Ниной не стали сворачивать влево, чтобы по откосу спуститься прямо к дороге, ведущей к остановке «Верхняя Голландия», а, почему–то не сговариваясь, направили свои стопы немного левее по бетонной дорожке вверх, которая вела к верхнему «рукаву» дороги, ведущей к Училищу (читайте рассказ «Покатался»), достигли её, повернули ещё влево и пошли по асфальту в направлении в присно памятному Станиславу водоотбойнику. Выйдя на развилку дороги, молодые люди свернули влево и по нижнему «рукаву» направились вдоль – нет не «по Питерской» – а сетки, огораживающей залитый асфальтом теннисный корт, на котором уже разворачивалась хоккейная баталия.
Пара была замечена играющими и зрителями только в тот момент, когда они приблизились к «зрительским» местам.
– Где тебя, Стас, блин, носит? Мы уже проигрываем шесть два, – сообщил неизменному голкиперу сборной Верхней Голландии сидящий с сигаретой Павел Афанасьевич Петров, который предпочитал хоккею и футболу «литербол – по пивасику», а заодно и вентилировать свои лёгкие «свежей» порцией никотинчика.
 Станислав осмотрел «зрительские ряды». Слева от него сидели ребята, живущие в верхней части посёлка, а справа – нижней. Пониковский поздоровался со всеми – с ребятами – за руку, а с девушками – кивком головы.
– Жених и невеста, тили–тили тесто…, – начала было какая–то «пузатая мелочь» лет 11-ти, которую и взяла–то сестра Ирина Степановна (первая красавица нижнего посёлка) только из–за того, чтобы дома не мешал родителям готовиться к встрече Нового, 1980-го, года, но тут же получившего крепкий подзатыльник от сестры, ибо все в посёлке знали, что Станислав во гневе буен и неистов, так что при защите своей подруги мог надавать тумаков всем, не разбирая ни возраста, ни пола, а к тому же Владимирова И.С. сама была влюблена в нападающего сборной Нижней Голландии Белова и ей сильно не нравилось, когда недоросли обзывали её, идущую с Игорем Ивановичем под ручку, такими обидными, глупыми и злыми словами.
«Пузатая мелочь» реветь не стала, но нахохлилась и начала смотреть на Мир Божий насупленно и обиженно.
– Ирина, не обижай брата, – посочувствовал горю «мелочи» Станислав, – ему просто завидно.
После этого парень разложил возле себя «доспехи» и начал приводить свой внешний вид с надлежащий порядок. Нина Викторовна стояла рядом и помогала молодому человеку преобразовываться в столь знакомый всем поколениям 70-х внешний вид голкипера сборной СССР Владислава Третьяка.
Наконец, Станислав Семёнович был должным образом экипирован и приготовился выйти на площадку, чтобы заменить стоящего в воротах своей сборной Андрея Поповича. Нина Викторовна взяла размотанный с мощной шеи ухажёра шерстяной шарф, аккуратно сложила его пополам, расстелила возле своей подруги Татьяны Игоревны Камовой (читайте рассказ «Концерт») и села на него. Убедившись, что его подруга сидит прочно и надёжно и её здоровью со стороны кормы ничего не угрожает, Пониковский взял в правую руку клюшку и, широко раздвигая ноги, которым – не как танцору механизм вырабатывания спермотозоидов – мешали хоккейные щитки, направился к вырванному куску сетки Рабица, который служил «входной дверью» на корт (читай – хоккейную площадку).
Разреши, уважаемый читатель, ввести тебя немного в курс – а что есть такое хоккей в городе–герое Севастополе. Начну немного издалека – когда отца Станислава Семёновича перевели из стольного града Полярный, где тот проходил службу, в не менее славный град Севастополь на должность Заместителя Начальника Училища. Пониковскому–младшему тогда было 7 лет. Прибыли они в посёлок Голландия в аккурат под «елочку» – то есть как раз 31 декабря 1968 года, поэтому он уже многое понимал и кое–что помнил, а именно – что под Новый год в Полярном как правило всегда мело, пуржило и снегу было по самое не хочу, да и температура была гораздо ниже минус 10, а поэтому народ ходил укутанный в шубы, полушубки, меховые куртки и прочие приспособления, используемые для предохранения тел хозяев от воздействий отрицательных температур.
Здесь же – в Севастополе – первое, что изумило Станислава – было то, что на спортивной площадке 31 декабря ребята играли в футбол в спортивных майках и трусах, а температура была чуть ниже 18 градусов по шкале господина Цельсия. И никакого ледяного ветра с пургою, и никаких тросиков, натянутых вдоль тротуаров, за которые местные аборигены пристёгивали свои карабинчики, которые венчали тросики, прицепленные к ремням, что охватывали пальто или куртки желающих переместиться в пространстве, дабы ветром не сдуло.
Поэтому хоккей в Севастополе радикально отличался от хоккея, в который играли ребята в Полярном. Площадка – в отличие от северного града – была залита не льдом, а асфальтом, вместо коньков на ногах юных севастопольцев красовались ролики, и играли юные хоккеисты не шайбой, а теннисным мячиком, который, если попадал в незащищённые участки тела оставлял «отметины» ничуть не хуже настоящей шайбы. Клюшки делались ребятами самостоятельно, и самым писком моды было изготовление «перьев» клюшки из спинки школьных стульев, которые – как читатели постарше наверняка помнят – имели закругления с концов.
В посёлке, где располагалось знаменитое на весь Советский Союз училище подводников, ребята коньками пренебрегали, а играли как в хоккей на траве, только вместо мягкой травки под ногами при падении сбитого с ног спортсмена почему–то оказывался обдирающий как наждак всё тело асфальт. Играли – как и в настоящем хоккее пятёрками, а в воротах всегда стоял вратарь с «загребалом» в виде своеобразного сачка – из проволоки диаметром 6 мм делалась окружность 20 см в диаметре, концы проволоки сворачивались и загибались, образуя небольшую своеобразную рукоятку, а на окружность «насаживался» кусок сетки из–под картошки, который завязывался на конце мелкой проволочкой и образовывал таким образом нечто вроде сачка, которым «любители Природы» ловят бабочек (и на фига крылатые им понадобились – ну летают, да и хрен с ними – пусть летают).
Пятёрки менялись – как и в хоккее, но с отличительной особенность – за сменой следил «тренер» сборной – как правило из числа самих ребят, которым было влом бегать, и который контролировал, чтобы очередная пятёрка не находилась на площадке более 5 минут плюс минус секунды. Со стороны команды Верхней Голландии «руководителем» был Апанпсенко Сергей Васильевич, вооружённый свистком и перебинтованной повреждённой при падении с мопеда «Верховина 3» правой ногой. Команду Нижней Голландии «возглавлял» Никитин Михаил Иванович, 20-летний хлопец под 100 кг веса, боксёр и член сборной Севастополя, который был принципиальным противником всякого рода бегов и ускоренных перемещений.
Судьёй в поле в сей день был назначен брат ещё одной подруги пассии Станислава Ольги Филимоновой – Вадим Николаевич, 17-ти лет от роду, занимавшийся крепко культуризмом и имевший объём груди гораздо больший, чем у собственной сестры, которая мелкой тоже не была, и формы коей всегда восхищали отпрысков офицерского и мичманского состава СВВМИУ .
Дойдя до начала площадки. Пониковский дождался, когда атака пятёрки из Нижней Голландии закончится взятием родных ворот, окликнул Вадима, указующего рукой с зажатым свистком на центр площадки, и когда тот поворотился к нему лицом, сказал:
– Разреши войти.
Товарищ Попович, с понурым видом уже успевший достать мячик из сетки своих ворот, увидел Стаса и обрадованно закричал:
– Давай быстрее, а то уже задолбался…
Судья разрешил замену, и Пониковский, пройдя косолапо всю площадку, занял своё привычное место в воротах. Попович убежал отдыхать, а на площадку вышли две пары пятёрок. Станислав пригляделся и под ложечкой у него эдак нехорошо заныло. В составе «нижней» пятёрки находились трое сильнейших игроков сборной посёлка Голландия, которая в прошлом году – не без помощи Стаса – заняла первое место в городских соревнованиях «Золотая шайба». Итак, взору Пониковского–младшего предстали:
Белов Игорь Иванович, 20 лет;
Степанов Степан Андреевич, 19 лет;
Козлов Сергей Владимирович, 16 лет;
Безпалов Борис Юрьевич, 15 лет и
Горелов Алексей Игоревич, 21 года.
Со стороны «верхних» готовы были скрестить клюшки с противниками:
Валетов Юрий Павлович, 17-ти лет;
Боровиков Тимофей Трофимович, 20 лет;
Лесовой Игорь Анатольевич, 20 лет;
Базаров Сергей Александрович, 21 года;
Алёхин Валерий Викторович, 18 лет.
В противоположных от Стасовых воротах маячила фигура сына соседа четы Пониковских по огороду Стрельцов Роман Иваныч, одногодок вратаря «верхних»…
Вадим взял мяч в руки, дождался когда товарищ Лесовой с левой и товарищ Белов с правой стороны встанут согнувшись и раздвинут клюшки и резким движением руки бросил между разведёнными «перьями» хоккейных «орудий производства» мячик. Белов отбросил мячик Безпалову, который точным пасом вывел рванувшегося вперёд Степанова. Форвард «нижних» обыграл брата несостоявшейся будущей жены Пониковского (читай рассказ «Альпинистка») и с силой метнул мячик в верхний левый угол ворот «верхних». Станислав Семёнович взмахнул левой рукой с зажатым в перчатке «загребальником» и мяч забился в сетке, как сердце поймавшего его вратаря в тот момент, когда бок Нины Викторовны прижимался к его налитому телу…

– 2 –
Судья дал свисток и вкинул «шайбу» в игру. Клюшки ударились друг об друга, и игра продолжилась. Мячик метался по полю от одних ворот к другим, все бегали, не жалея себя, но счёт практически не изменился, разве только разница изменилась на две «шайбы».
К первому перерыву установился окончательный счёт: 10:7. Вадим Николаевич что было мочи дунул в свисток и звонкая трель остановила бегущие по площадке разгорячённые тела, которые дружной гурьбой отправились на травку посидеть и отдохнуть.
Пониковский покинул свои ворота и пересёк площадку, вышел из дырки в ограждении и подошёл к Нине, которая сидела с раскрасневшимся лицом, а рядом с нею с левой стороны виднелось тело Чертковой Ирины Сергеевны (читай рассказ «Покатался»), а с правой по–прежнему сидела сестра главного судья сегодняшнего матча.
– Что забыла, болезная?, – грозно вопросил голкипер сборной «верхних», увидев, что соседка из 21-ой квартиры не только заняла его «штатное» место, но и ещё ухитрилась выдернуть из–под Нины завёрнутую часть шарфа и самым наглым образом усесться на него. – Брысь, пернатая…
Но «пернатая» не пожелала шевелиться вовсе. Станислав Семёнович расценил это как злостное «невыполнение приказания» и уже было протянул руку, чтобы схватить «за грудки» борзую и наглую девчонку и оттащить её куда – нибудь подальше и там, вдалеке – чтобы Сабельникова не видела – объяснить неразумной, что можно делать и чего нельзя, однако благой порыв молодого человека был остужен голосом Ольги Николаевны, которая попросила подойти Стаса к ней для консультации по какому–то вопросу.
Вопрос оказался пустяковым и разрешился быстро – Ольге необходима была – ну вот до зарезу, иначе кранты! – книга «Наследник из Калькутты», которую она возымела желание прочитать. Пообещав обладательницы прекрасной фигуры и меньшего, чем у её брата, бюста, приводившего в сердечный трепет всех парней училищного посёлка, кроме самого Станислава, для которого никого, кроме Кулёвой Нины Владимировны  (практически отрезанный ломоть – и хотелось бы Стасу забыть о ней – но не получалось почему–то – иногда нет–нет и грусть накатывала, да и Везельвул с Купидоном рассказывали, что Купида  с Лилит  уже жалеют, что ничего не вышло), Валентины Игоревны Николаевой  (в большей степени – но безответно, несмотря на все отчаянные попытки «сотоварищей» привлечь на свою сторону Веронику  с Азизой ) и Нины Викторовны Сабельниковой (в меньшей степени – но взаимно), не существовало.
Побеседовав с Ольгой о том, о сём Станислав развернулся, подошёл к троице, сидевшей на его шарфу, и, посмотрев на умоляюще–просящие глаза небесного цвета Нины Викторовны, молча развернулся и отошёл от них. Затем он снял с себя куртку, снова подойдя к Нине, отдал ей верхнюю часть своего одеяния, после чего пошёл на площадку. Там он встал в ворота, которые находились с ближнего края корта, облокотился на верхнюю перекладину и стал ожидать продолжения матча…
Станиславу стало жарко. «Нижние» давили, «верхние» играли более чётче и слаженно, но счёт был явно не в пользу «верхних», оставаясь в две шайбы разницы. Броски следовали по обоим воротам, однако вратари ухитрялись или ловить в своё «загребало» или отбивать клюшкой или щитком правой руки все мячики, что летели в створ защищаемых Станиславом и Романом ворот. После каждого удачного парированного удара со стороны зрителей доносились хлопки рук и крики «Ура» со стороны парировшей удар и возгласы «Блин!», «Мазила!», «Дави их!» – с противоположной стороны.
Но Пониковскому крики женской части болельщиков, проживающих в Верхней и Нижней Голландий, были мало интересны – его сердце наполняла радость и гордость от своих «подвигов» только звук голоса Нины Викторовны, а её искренняя улыбка зажигала в душе Станислава огонь счастья и желание «выложиться на все 100». Периодически – когда его товарищи шли в атаку на ворота Романа Ивановича – Стас оборачивался и посматривал на предмет своего обожания. Увидев, что Станислав смотрит на неё, та улыбалась и махала ему ручкой, чем хоть ненамного сглаживала горечь на душе вратаря от соседства с Ниной двух девиц, чтоб им пусто было.
– Стас, внимание, они в атаку пошли, – сообщил Пониковскому представитель Тёмной Нави, который расположился на верхней перекладине ворот в обнимку с Гайдой. Станислав поворотился лицом «к лесу» – то есть к площадке и стал внимательно следить за действиями лучшей пятёрки «нижних». Горелов А.И., получивший пас от Козлова С.В., пробежал треть площадки и сильным ударом отправил мяч в направлении ворот Станислава Семёновича. Тот отреагировать не успел, но ворота «верхних» спас проволочный «намордник», от которого мячик отскочил влево от ворот и полетел в направлении к сетчатому заграждению, где и застрял в проволочной ячейке.
Стас выбежал из ворот и подбежал к мячу, имея благородную цель вытащить того из западни и выбросить своим в поле. Протянув левую руку, он начал вытаскивать мяч, одновременно смотря на сидящую на его шарфе Нину Викторовну в обрамлении – хоть и красивых – но абсолютно не нужных здесь и сейчас девиц.
Но, господа товарищи, инерция – кто изучал механику – великая и страшная вещь. Товарищ Лёша Горелов на бегу ухитрился обогнуть пустые ворота «верхних» и приблизиться к вратарю с немецкой каской на голове. Подбежавшие сзади товарищи Тимофей Боровиков и Лесовой Игорь решили «коробочкой» заблокировать попытку атаки на своего вратаря, уже почти доставшего мячик из сетки.
Но – вспоминаем почившего в бозе господина Черномырдина – «хотели как лучше, а получилось – как всегда» – оба тела игроков сборной «верхних» толкнули нападающего «нижних», которое при попытке увернуться успело только немного развернуться и своим боком принять воздействие двух немалого веса тел. В результате одного из лучших нападающих сборной Голландии бросило вместе с телами «верхних» на тело Стаса, который, не ожидая этого, не успел сгруппироваться, ибо стоял боком к месту приложения утроенной силы, и впечатался своим левым плечом в сетку Рабица.
Вроде бы ничего и не произошло, но отдираться от сетки тело Стаса как–то посчитало ниже собственного достоинства. Пониковский, мысленно обругав собственные телеса, рванулся и почувствовал, что освободился от железных объятий ограждения корта. Плечо обожгло, и из зрительских мест раздались крики. Жжение усиливалось. Станислав медленно повернул лицо своё, дабы оценить степень воздействия железа на своё плечо, но увиденное его совсем не обрадовало.
На левом плече набухало кровавое месиво, подозрительно точно копирующее рисунок пресловутой сетки. Оказалось, что три тела «впечатало» немалого веса тело Пониковского в сетку, и та своей проволокой, как ножиком, разрезало плоть и проникло (как потом оказалось) на 1,5 сантиметра вглубь плечевых мышц. Было больно и обидно, кровь мощными толчками покидало пределы организма молодого человека, к которому крича и размахивая руками уже подбегала его верная подруга, по лицу которой опять – к огорчению Станислава – из прекрасных голубых глаз текли слёзы. Сверху летал Купидон, который обнимал за плечи и успокаивал рыдающую Адель.
По серой шерсти мордочки Гайды пролегли две тёмные полоски и Везельвул – вот что Станислав от него никак не ожидал – миниатюрным платочком вытирал доказательства расстроенных чувств своей подруги.
– Да всё нормально. Нина, не плачь. Переживём и это – в первый раз, что ли, – попытался успокоить свою подругу сын адмирала и обратился к зрителям. – У кого платок есть?
Платок нашёлся – как это ни странно – у Тани Камовой, которая видать в благодарность за прошлогоднюю подготовку к совместному выступлению в сельской школе (читайте рассказ «Концерт») не пожалела своего платочка, благоухающего какими–то духами на богоугодное дело. Нина, даже не поблагодарив, выхватила платок из рук Татьяны, оторвала залитый «рудою»  рукав майки и, сложив платок вдвое, приложила его к истекающему кровью «рисунку» на левом плече своего друга.
Стасу было больно, он морщился и мысленно ругал застывших невдалеке спортсменов. Те пытались извиниться, но винить – по мнению пострадавшего – было некого, ибо спорт без ранений не бывает и те были абсолютно невиновны в том, что реакция основного вратаря сборной Голландии, так некстати засмотревшегося на предмет своего обожания, «не сработала».
Матч сам собой заглох. Подошедшие ребята помогли Станиславу «разоблачиться от доспехов» и, сложили их в две кучки. Главный судья вместе с тренером «верхних» подхватили вратарскую «сбрую», Ольга Николаевна решительно отобрала у Нины Викторовны куртку Стаса, освободив руки последней для поддержания Пониковского. Они убедились, что со Стасом всё «тип–топ», что он в сознании и в обморок не падает, после чего все вместе в сопровождении остальных «заинтересованных лиц» и расстроенных существ Мира Нави направились к дому №18…
Затем было прибытие истекающего кровью сына в отчий дом, расстройство Ольги Станиславовны, снова принявшей близко к сердцу травму сына, реанимационные мероприятия по отмывке и перевязке левого плеча Станислава, в котором самое живое участие приняла и Нина под лукавым взором отставного адмирала и ухмылки сестры пострадавшего. Затем – по окончании медицинских мероприятий, Дульсенея Станислава ушла к себе домой, сопровождаемая успокоившимися «подругами», несмотря на настойчивые уговоры его родителей и молящий взор потихоньку отходящего от боли дон Кихота…