Ангел и Бродяга Глава 1

 Глава 1.

        В которой старые друзья предаются воспоминаниям детства, не подозревая, что зеркало в гримерной Парижской Оперы скрывает свои секреты, а Ангел Музыки испытывает отнюдь не ангельскую ревность.


- Крошка Лотти, где же твой красный шарф?
… На первый взгляд, в комнате не было ни живой души. Разве что если предположить, что цветы тоже имеют душу. В какой-то миг юноше показалось, что он очутился в самом настоящем саду: роскошные розы всех мыслимых оттенков вызывающе улыбались ему со всех сторон – пламенно-оранжевые, цвета темного бургундского вина, лимонно-желтые и нежно-розовые, как поцелуй Авроры. Где-то в углу горделиво замер целый букет кроваво-алых гладиолусов. Для пушистых лиловых астр не хватило места в вазе – они лежали прямо на полу. А кому-то пришла в голову шальная мысль принести целый букет жасмина… жасмин? В августе? Впрочем – отгадка на этот вопрос нашлась внезапно: на звук голоса куст пошевелился, и стало ясно, что не куст это вовсе, а очаровательная девушка – совсем еще юная, почти дитя, она будто утопала в белоснежных кружевах и атласных оборках роскошного платья.
 - Крошка Лотти, так где же твой красный шарф?
Розовая тень смущения и задумчивости легла на лицо девушки – словно бы она ловила воспоминание за пушистый хвост и никак не могла поймать.
 - Помнишь, мы играли на берегу, и ты уронила его в море? А я вымок до нитки, когда доставал?
Теперь воспоминание явственно всплыло наружу и заплескалось бирюзовыми волнами в глазах юной красавицы: такими же, как волны того самого моря из далекого детства… Девочка в голубом платьице и полным подолом ракушек – «Я и еще соберу!» Белокурый кудрявый мальчик в матросском костюмчике. И конечно, шарфик из алого шелка: девчушка непредусмотрительно оставила его слишком близко к воде, и жадная волна прилива слизала его с песчаного берега и понесла в синюю даль…
 - Рауль!
 - Ну наконец-то, вспомнила! Как же ты повзрослела, Кристин! А в этом платье ты похожа на королеву – такая неприступная и гордая…
 - Правда?  - Кристин легко вспорхнула со стула и бросилась навстречу Раулю, а тот подхватил ее на руки и закружил по комнате, будто в радостном вальсе.
- Ай, отпусти, у меня голова кружится!
 - Пожалуйста, Ваше Величество! – Рауль галантно опустил девушку и преклонил перед ней колено, как вассал перед королевой. При этом слишком увлеченный кавалер нечаянно задел большую вазу китайского фарфора, и та с глухим звоном разлетелась на множество осколков.
- Прости, пожалуйста, - пробормотал Рауль, глядя, как по узорному паркету разливается лужа, а в воде плавают чайные розы.
 - Что, теперь наш отважный мореплаватель будет спасать свою Королеву от наводнения? – Кристин попыталась нахмуриться, но строгое выражение, на мгновение проступившее на ее красивом личике, тут же потонуло в  улыбке. Смех, озорной и звонкий, затанцевал по комнате – вместе с Кристин рассмеялся и Рауль, оставивший тщетные попытки вытереть пролитую воду носовым платком. Веселый смех беззаботных детей – словно бы и не было в их жизни суровых испытаний, будто бы они – не новая звезда Оперы и морской офицер, уже успевший испытать тяготы кругосветного плавания, а маленькие дети на берегу моря – того самого, что много лет назад поглотило красный шарфик Крошки Лотти…

ЗВЯК!!!

Смех разом затих.  Кристин резко обернулась – ее взгляд был направлен в сторону, откуда донесся неожиданный звук – судя по всему, уронили что-то металлическое и тяжелое. Звук раздался из-за зеркала – большого, в полный рост, в деревянной позолоченной оправе, красовавшегося в правом углу гримерной.
 Веселость как ветром сдуло – на ее место пришло смущение и недоумение.
 - Что это? – спросил Рауль.
 - Не знаю, - Кристин покосилась на зеркало,  - Наверное, это… это… крыса! – она сама тут же осознала нелепость своей версии: где ж это видано, чтобы одной крысе было под силу свалить что-то не меньше тяжелого напольного подсвечника? Она что, размером с собаку?
 - Ну, или… или Карлотта снова скандалит. С ней это часто бывает. На прошлой неделе она запустила пюпитром в одну из хористок. -    Кристин не стала уточнять, что злосчастной хористкой была она сама, и только чудо спасло ее от серьезной травмы. Впрочем, опять же, чудом, виновница проишествия оказалась покарана по заслугам, провалившись в «случайно» открывшийся люк – и, кажется, никто в целой Опере, кроме самой мадемуазель Кристин Даэ да всезнающей Мадам Жири, не знал, чья рука в черной бархатной перчатке оказалась десницей Божественного Провидения… Но об этом тоже лучше умолчать.
 - Ну а теперь, по случаю твоего блистательного дебюта, я приглашаю тебя отужинать со мной, - виконту явно не терпелось как можно скорее оставить это место, где гигантские крысы переворачивают канделябры, а истеричные примадонны в припадке ярости швыряются пюпитрами в ни в чем неповинных хористок.
 - Но… это невозможно, Рауль!
 - Отчего же? Я закажу столик в самом лучшем ресторане. Свечи, музыка, хорошее вино, вкусная еда – и мы: что может быть лучше? Тем паче, вижу, тебя здесь не слишком баловали, - виконт скользнул взглядом по чересчур худенькой фигурке девушки.
 - Понимаешь, наша наставница очень строга. Нравы как в монастыре, - Кристин усмехнулась, но это был уже не тот беззаботный смех, что пару минут назад жемчужинками рассыпался в воздухе. Как будто таинственный звук, не вовремя раздавшийся из-за зеркала, испугал ее… или взволновал.
 - Но ведь ты теперь Примадонна, не так ли? Не пора ли распрощаться со старыми привычками? Устроим им роскошные поминки…
 - Я… я должна сперва спросить Мадам Жири.
 - Ладно. Думаю, эта добрая женщина не откажет тебе  - в такой-то день.  Я сейчас, велю подать экипаж и вернусь за тобой, а ты за это время переоденься. Не думаю, что костюм Джульетты – подходящий наряд для ужина, - и юноша исчез за дверью.

             ***
Как же, как же! Крыса! Кристин смышленая, молодец, выкрутилась. Интересно, как бы этот юнец отнесся к истории об Ангеле Музыки, швыряющемся канделябрами. История со скандалящей Карлоттой и вовсе позабавила Призрака – он-то, как никто другой, достоверно знал, что в данное время на территории Оперы никакой Карлотты не наблюдается – как бежала еще днем, после падения задника ей на голову, так и не появилась в театре – поди, глотает одну рюмку вина за другой да плачется в объятиях жирного тенора-любовника. Радоваться бы да и только: он, зловещий Призрак, страх и гроза всея Оперы, избавил театр от настоящего монстра – а как еще можно назвать вздорную и скандальную женщину, отличающуюся на редкость неприятным голосом, напоминающим визг пилы, и совершенно невыносимым характером? Лошади понятно, что старый добрый мсье Лефевр продал Оперу этим двум дельцам-мусорщикам, не отличающим квинту от кварты, а Моцарта от Россини, только потому, что смертельно устал от беспочвенных амбиций и бесконечных скандалов Синьоры Джудичелли… Впрочем, удовольствие от победы над Карлоттой было жестоко омрачено. Его Кристин, его единственная любовь, его чистый Ангел… понимает ли она, что творит?! Еще час назад она дарила свой волшебный голос ему – ему одному. Каждая нота, каждый трепетный звук сложнейшей арии принадлежал ему – не этим бездушным куклам, увешанным орденами и побрякушками,  - а ему, чье одно лишь появление способно отнять покой у любой из душонок, ограниченных лишь прожиганием жизни. Это он, чудовищный монстр, лишенный обычных людских радостей, ночами напролет учил безвестную хористку высотам вокального искусства, наслаждаясь каждой минутой, проведенной вместе. Это он всеми мыслимыми и немыслимыми способами добился того, чтобы его юная ученица дождалась признания публики. Не вздорная Карлотта с ее омерзительным голосом, а она, Кристин и только Кристин была предназначена, чтобы стать примадонной Оперы Гарнье. Первый шаг к триумфу был сделан сегодня. Не потому ли она пела так восторженно, так самозабвенно, что знала – сокрытый мраком от людских взглядов, ей внимает ее Учитель, ее бедный и счастливый Ангел, ловя каждый звук ее дивного голоса, легкого и серебристого, как звон колокольчика, как морозные узоры на окнах домов там, на суровом Севере, откуда она родом… Еще совсем недавно она благодарила его – там, в часовне театра, при свете одинокой восковой свечи… А он любовался ее юным искренним лицом, по которому плясали желтоватые отблески огня, и шептал слова одобрения – Brava, bravissima! Неужто она – его непорочная Кристин, его любовь, всего несколькими минутами спустя могла беззаботно шутить и смеяться с этим дерзким мальчишкой? Откуда он вообще взялся? Судя по их беседе – давний друг детства. Интересно, где был этот горе-рыцарь-красного-шарфика, когда его подруга страдала от голода и холода в чужом городе, когда в убогой лачуге в трущобах Парижа умирал ее отец? Хорош друг, однако! Будь Эрик на его месте… Однако, тогда он еще не знал юной мадемуазель Даэ – был только странный сон: еще не старый, но сильно изможденный тяготами жизни человек с лохматыми седыми волосами передал ему свою скрипку и произнес загадочные слова: «Вот инструмент, на котором Ангел Музыки будет играть для Избранницы». А на следующий день Мадам Жири привела в балетную школу при театре маленькую, хрупкую девчушку с золотистыми локонами и холодно-синими как северное небо глазами.  Кое-в-чем этот мальчишка – кажется, она назвала его Раулем, - прав: Кристин изменилась. Маленькая, боязливая девочка, похожая на фею из сказки, превратилась в настоящую красавицу, и при этом сама не отдавала отчета в собственной привлекательности и очаровании. Мадам Жири и он сам позаботились, чтобы тлетворный дух мира не тронул эту целомудренную лилию, созданную только для Музыки – и для своего Учителя… И вот теперь, когда пробил ее – и его! – звездный час, откуда ни возьмись, появляется этот смазливый аристократ и, судя по всему, претендует на ее сердце! Жгучие взоры, которые он бросал на точеное личико Кристин, на ее маленькие белые руки, украшенные единственным колечком с жемчужиной, на ее прикрытую тонкими лепестками шелка девственную грудь, не оставляли никаких сомнений. Да как он смеет прикасаться – хотя бы взглядом – к той, кто не принадлежит и никогда не будет принадлежать ему! Никогда! Не будет! Принадлежать! Это сокровище слишком ценно, чтобы быть обреченным на банальность семейных уз с ограниченным и недалеким человеком! А сама она – как посмела болтать и смеяться с ним, отвечать на его заигрывания, когда за тонкой преградой зеркала терзается невыносимой болью тот, для кого один ее взгляд дороже всех радостей бытия, а о прикосновении к ней он не посмел бы грезить даже в самых сокровенных мечтах… Неужели даже за минуту триумфа он должен заплатить столь высокую цену? Его Кристин стала знаменитой. Тысячи взглядов были обращены на нее в этот вечер, а сколько еще впереди – триумфов, цветов, поклонников… Теперь она принадлежит и всем им – он сам решил поделиться своей драгоценностью с толпой. Будет ли она верна своему незримому Ангелу, или предпочтет кого-либо облеченного в плоть, особенно если этот поклонник молод, явно не страдает стесненностью в средствах, да к тому же искусен в ухаживаниях и дарении кратковременных удовольствий? Воображение нарисовало Призраку леденящее душу зрелище его возлюбленной в объятиях белобрысого юнца на противно-розовых кружевах  постели, стонущую от плотского наслаждения… Эрика передернуло от отвращения. С досадой он схватил огромный семисвечный канделябр, стоящий рядом, и с силой отшвырнул его в дальний угол. Звон бронзы – тусклый и жалобный, будто погребальный, вернул его в реальность и напомнил, что стоило бы вести себя потише и никоим образом не выдавать своего присутствия… Благо, Кристин обратила все в очередную шутку. Хватит ли у наивной девушки мудрости, чтобы распознать опасность скользкого пути, на котором может оказаться?.. Надо же, он ее еще и в ресторан дерзнул пригласить, каков наглец! Вестимо, обычный транжира  родительских денег. Хотя – у него таки было одно достоинство, отсутствовавшее у Эрика и превратившее  существование Призрака Оперы в кошмар. Рауль был красив. Белокурые локоны спускались ниже плеч, на безусом лице оставил поцелуй юношеский румянец, большие глаза цвета хмурого неба, широко, будто в постоянном изумлении, раскрытые, слегка полные губы – признак чувственной натуры… Пожалуй, не слишком высок ростом -  едва ли выше Кристин, - и по-детски хрупок телосложением. В общем – по обычным меркам ничего особенного, тем паче, ото всей этой юношеской красоты и следа не останется через два-три года, но все же… Эрик снова и снова трезво и беспристрастно сравнивал миловидную мордашку Рауля с собственным изуродованным лицом, на которое он сам не мог смотреть без содрогания… А впрочем – не все еще потеряно. Во-первых, Кристин еще неизвестна его тайна, то, почему он скрывает лицо – так что, ни о каком внешнем сравнении не может быть и речи. Во-вторых, некстати подвернувшегося соперника можно в случае чего устранить с пути – например, задушить тем самым красным шарфиком, если, конечно, шарфик еще не почил естественной смертью. А в третьих…в третьих, мсье Фантом, прекращай корчить идиота и начинай действовать. Можешь убедить хоть весь Божий свет, что ты – призрак, но сознайся: человеческое чувство любви тебе все ж не чуждо. Значит, борись за свое человеческое счастье, чтоб оно не осталось призрачной, бесплотной мечтой. Права была Мадам Жири, ох, права! Легенда об Ангеле Музыки хороша для маленькой девочки-сиротки. Но девочка выросла и скоро станет смеяться над собственными детскими верованиями. Значит, Ангел Музыки отыграл свою роль, и отыграл блестяще, а теперь белоснежным перистым крыльям пора на покой в гардероб. Пришло время открыть свою человеческую сущность, свое страстное и любящее сердце. Чем дольше он будет скрываться от нее – тем больше вероятность, что девушка выберет кого-либо более материального: а чего еще можно требовать от молодости, наивно-глупой, витающей в разноцветных облаках, но при этом не забывающей о поисках сугубо земного счастья? Собственно, чего он ждет? Время на редкость подходящее. Пусть в сладостный день триумфа Кристина узнает своего Ангела…пока другой не увел ее навсегда.