Однажды - 401-450

401. Как шли, так и идут

Английский драматург Бернард Шоу (1856–1950) однажды посетил выставку часов. Устроители поинтересовались, какое впечатление она произвела на великого писателя. Он ответил:
– Не вижу ни малейшего прогресса. В дни моей юности часы шли с точно такой же скоростью.

402. Брюсов и Сологуб

На одном из литературных собраний Валерий Брюсов (1873–1924) читал стихи, посвященные «тайнам загробного мира». После чтения начался обычный обмен мнениями. Присутствовавшие один за другим выражали свои восторги. Молчал лишь драматург и публицист Федор Сологуб (1863–1927).
– Ну а вы, Федор Кузьмич, почему не скажете своего мнения? – спросили, наконец, его. – Ведь какая тема – загробный мир!
– Не имею опыта, – ответил Сологуб.

403. «Страшная» месть

Однажды граф Сергей Витте (1849–1915) узнал, что в Одессе собираются переименовать улицу его имени. В страшном волнении он прибежал к новому председателю Совета министров Петру Столыпину (1862–1911) и стал просить немедленно дать распоряжение одесскому городскому голове Пеликану (1861–1931) этого не делать. Столыпин отказался: это дело городского самоуправления, сказал он, а не председателя правительства. Витте настаивал, просто умолял исполнить его просьбу, а когда Столыпин повторил, что это против его принципов, граф вдруг опустился на колени. Столыпин оставался тверд. Витте поднялся, быстро, не прощаясь, пошел к двери, но возле нее повернулся и, злобно взглянув на главу кабинета, сказал, что этого он ему никогда не простит. И в самом деле: едва ли не весь второй том своих мемуаров он посвятил издевкам над Столыпиным, вроде таких: «Столыпин – человек ограниченный», «мало книжно образованный», «Столыпин посвящал очень много времени чтению чужих писем», «Столыпин всюду, чтобы иметь силу, сажает своих родичей».

404. Государева шутка

Государь Александр I (1777–1825) долго не производил полковника  Болдырева в генералы за его любовь к картежной игре. Однажды в какой-то праздник во дворце, проходя мимо него в церковь, он сказал:
– Болдырев, поздравляю тебя.
Болдырев обрадовался; все, бывшие тут, думали, как и он, и тоже поздравляли его. Государь, вышедши из церкви, и проходя опять мимо Болдырева, сказал вторично:
– Поздравляю тебя: ты, говорят, вчерась выиграл.
Болдырев был в отчаянии.

405. «Роман» с продолжением

Однажды Александр I (1777–1825), присутствовавший на одном из небывалых по размаху праздников, устроенным Александром Нарышкиным (1760–1828), поинтересовался, во что он ему обошелся.
– Ваше Величество, в тридцать шесть тысяч рублей, – ответил Нарышкин.
– Неужели не более? – удивился царь, еще раз взглянув на все это великолепие.
– Ваше Величество, – нашелся Нарышкин, – я заплатил тридцать шесть тысяч рублей только за гербовую бумагу подписанных мной векселей.
Через несколько дней император прислал Нарышкину книгу, в которую вплетены были сто тысяч рублей ассигнациями. Нарышкин, всегда славившийся своей находчивостью, просил передать государю «свою глубочайшую признательность» и добавил, что «сочинение очень интересное и желательно получить продолжение». Александр прислал Нарышкину еще одну книгу с вплетенными в нее ста тысячами, но при этом приказал передать, что «издание окончено».

406. Разрешите состариться?

В последние годы жизни Бернарда Шоу (1856–1950) к нему как-то вызвали врача.
– К сожалению, я не чудотворец, – сказал врач, – и не могу омолодить вас.
– Я не хочу, чтобы вы меня омолаживали, – ответил писатель, – я хочу только иметь возможность продолжать стареть.

407. Как кто понимает

Императрица Мария Федоровна (1759–1828) как-то раз спросила у знаменитого графа Платова (1751–1818), который сказал ей, что он с короткими своими приятелями ездил в Царское Село:
– Что вы там делали – гуляли?
– Нет, государыня, – отвечал он, разумея по-своему слово «гулять», – большой-то гульбы не было, а так, бутылочки по три на брата осушили…

408. Молебен перед работой

В обществе, где весьма строго уважали чистоту изящного, упрекали Гоголя (1809–1852), что он сочинения свои испещряет грязью самой подлой и гнусной действительности.
– Может быть, я и виноват, – отвечал Гоголь, – но что же мне делать, когда я как нарочно натыкаюсь на картины, которые еще хуже моих. Вот хотя бы вчера, иду я в церковь. Конечно, в уме моем уже ничего такого, знаете, скандального не было. Пришлось идти по переулку, в котором помещался бордель. В нижнем этаже большого дома все окна настежь: летний ветер играет с красными занавесками. Бордель будто стеклянный: все видно. Женщин много; все одеты, будто в дорогу собираются: бегают, хлопочут. Посреди залы – столик, покрытый чистой белой салфеткой; на нем икона и свечи горят. Что бы это могло значить? У самого крылечка встречаю пономаря, который уже повернул в бордель.
– Любезный, – спрашиваю, – что это у них сегодня?
– Молебен, – покойно отвечал пономарь, – едут в Нижний на ярмонку. Так надо же отслужить молебен, чтобы Господь благословил и делу успех послал.

409. Цветы для императора

Александра I (1777–1825) любили буквально во всех слоях русского общества. В народе его прозвали Благословенным. Ему пели дифирамбы профессиональные поэты, о нем слагали наивные легенды и сочиняли трогательные анекдоты. Петербургские дамы, что называется, сходили с ума при одном упоминании о своем императоре, а во время триумфальных Заграничных походов русской армии во главе с Александром I в 1813–1814 годах волна всеобщей любви к нему прокатилась по всей Европе. Иногда это принимало самые экзотические формы. Немецкие дамы ввели в моду так называемые «александровские букеты», состоящие из цветов и растений, начальные буквы названий которых должны были составить имя русского императора – Alexander (Anemone – Анемон; Lilie – лилия; Eicheln – желуди;  Xeranthenum – амарант; Accazie – акация; Nelke – гвоздика;  Dreifaltigkeitsblume – анютины глазки; Ephju – плющ; Rose – роза).

410. Полководцы без шапок

29 декабря 1837 года к 25-й годовщине победы России над Наполеоном, в Петербурге на площади  перед Казанским собором, лицом к Невскому проспекту, были поставлены памятники Михаилу Илларионовичу Кутузову (1745–1813) и Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли (1761–1818), отлитые по моделям, исполненным скульптором Б.И. Орловским (1793–1837). По городу тут же пошла гулять шутка:
Барклай-де-Толли и Кутузов
В двенадцатом году морозили
французов.
А ныне благородный росс
Поставил их самих без шапок на мороз.

411. Правда – превыше всего!

На одном из придворных собраний императрица Екатерина II (1729;1796) обходила гостей и к каждому обращала приветственное слово. Между присутствующими находился старый моряк. По рассеянию случилось, что, проходя мимо него, императрица три раза сказала ему:
; Кажется, сегодня холодно?
; Нет, матушка, Ваше Величество, сегодня довольно тепло, ; отвечал он каждый раз.
; Уж воля Ее Величества, ; сказал он своему соседу, ; а я на правду черт.

412. Гневная отповедь

Генерал-аншеф Кречетников (1729–1793), при возвращении своем из Польши, позван был в кабинет императрицы Екатерины II (1729;1796). «Исполнил ли ты мои приказания?» ; спросила императрица. Кречетников стал излагать причины, не дозволившие ему исполнить высочайшие повеления. Императрица не слушала, в порыве величайшего гнева она осыпала его укоризнами и угрозами. Кречетников ожидал своей гибели. Наконец императрица умолкла и стала ходить взад и вперед по комнате. Генерал стоял ни жив ни мертв. Через несколько минут государыня снова  обратилась к нему уже гораздо тише:
; Скажите мне, какие причины помешали вам исполнить мою волю?
Кречетников повторил свои прежние оправдания. Екатерина, чувствуя его справедливость, но не желая признаться в своей вспыльчивости, сказала ему с видом совершенно успокоенным:
; Это другое дело. Зачем же ты мне тотчас этого не сказал?

413. Государь и коровы

Когда в Петербурге была открыта сельскохозяйственная выставка, Николай II (1868–1918) со всей своей свитой присутствовал на открытии. После молебна государь совершает обход выставки и, между прочим, входит в отделение искусственных удобрений. Министр земледелия дает нудные пояснения и обращает внимание Его Величества, как чрезвычайно важно для сельского хозяйства иметь дешевые искусственные удобрения.
– Все это прекрасно, – говорит Николай, – но скажите, пожалуйста, что, собственно, дают мужики своим коровам, чтобы те давали искусственные удобрения?

414. Раз уж собрались

Однажды Бунин (1870–1953), желая подольститься к Толстому (1828–1910), который, как известно, был большим трезвенником, сказал ему:
– Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости…
Толстой сдвинул брови…
– Какие общества?
– Общества трезвости…
– То есть это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться.

415. Как поют фельдмаршалы?

Знаменитая итальянская певица Катерина Габриелли (1730–1796) запросила у Екатерины II (1729;1796) пять тысяч дукатов за два месяца выступлений в Петербурге.
; Я своим фельдмаршалам плачу меньше, ; запротестовала императрица.
; Отлично, Ваше Величество, ; отпарировала Габриелли, ; пусть ваши фельдмаршалы вам и поют.
Императрица уплатила ей пять тысяч дукатов.

416. Машины Победы

В самый разгар борьбы с фашизмом автозавод «ЗИС» разработал и выпустил образцы новых легковых машин. Уже летом 1943 года члены Политбюро осматривали сияющие лаком «Зис-110», «Победу», и «Москвич». Сталин (1879–1953) буквально все ощупывал, садился за руль, проверяя, удобно ли будет шоферу в кабине. В заключение спросил:
– Какая стоимость машин?
– «Победа» – шестнадцать, «Москвич» – одиннадцать, а «ЗИС» – семьдесят пять тысяч, – пояснил директор завода Лихачев (1896–1956).
– Дороговато, дороговато…
– Товарищ Сталин, мы дешевле не можем. Иначе потерпим банкротство.
– Ничего. Народ выдержал такую войну… Поэтому часть убытков государство возьмет на себя. После войны давайте запускать машины в серийное производство.
Так и случилось…

417. Ошибка в объекте

Двоюродная бабушка знаменитого американского писателя Курта Воннегута (1922–2007), квакер, высокоморальная дама, как-то сказала:
– Не люблю китайцев.
На что внук заметил:
– Вам не кажется аморальным не любить сразу миллиард человек?!

418. Без вины виноватый

Император Александр I (1777–1825) в последние годы своего царствования совершал частые и повсеместные поездки по обширным регионам  России. В это время дорожная деятельность и повинность доходили до крайности. Ежегодно и по несколько раз в год делали дороги, переделывали их и все-таки не доделывали – разве только для проезда государя, а там опять начнутся землекопание, ломка, прорытие канав и прочее. Разумеется, к этой тяжести присоединялись злоупотребления земской администрации, которая пользовалась, промышляла и торговала дорожными повинностями. Народ, кряхтел, жаловался и приписывал все невзгоды Аракчееву (1769–1834), который тут ни душой, ни телом не был виноват. Но в этом отношении Аракчеев пользовался большою популярностью: он был всеобщим козлом отпущения на каждый черный день. В Саратовской губернии деревенские бабы напевали в хороводах:
Аракчеев дворянин,
Аракчеев сукин сын,
Всю Россию разорил,
Все дорожки перерыл.

419. Перед лицом смерти

Во время предсмертной болезни  Федора Тютчева (1803–1873) император Александр II (1818–1881), до тех пор никогда не бывавший у Тютчевых, пожелал навестить поэта. Когда об этом сказали Тютчеву, он заметил, что это приводит его в большое смущение, так как будет крайне неделикатно, если он не умрет на другой же день после царского посещения.

420. «Лицевой» счет к оплате!

Некий князь должен был графу Толстому-американцу (1782–1846) по векселю довольно значительную сумму. Срок платежа давно прошел, и дано было несколько отсрочек, но денег князь не выплачивал. Наконец Толстой, выбившись из терпения, написал ему: «Если вы к такому-то числу не выплатите долг свой весь сполна, то не пойду я искать правосудия в судебных местах, а отнесусь прямо к лицу Вашего Сиятельства».

421. Запоздавший доктор

Генерал Ермолов (1772–1861) в конце 1841 года занемог и послал за годовым своим доктором Высотским. Разбогатев от огромной своей практики, доктор, как водится, не обращал уже большого внимания на своих пациентов; он только на другой день вечером собрался навестить больного. Между тем Алексей Петрович , потеряв терпение и оскорбясь небрежностью своего доктора, взял другого врача. Когда приехал Высотский и доложили о его приезде, то Ермолов велел ему сказать, что он болен и потому принять его теперь не может.

422. Венценосец с «коровой»

После коронации Николая II (1868–1918) в народе долго гуляли анекдоты на эту тему. Например, говорили, будто в одной из столичных газет появилось сообщение, в которое вкралась опечатка: «На голове царствующего венценосца ослепительным блеском сияла ворона». Этот анекдот породил множество подражаний. Появились еще более острые варианты. Вот один из них – о якобы имевшей место редакционной поправке:
«В слова нашего отчета  “митрополит возложил на голову Его Императорского Величества ворону” вкралась досадная опечатка. Редакция приносит свои извинения и просит эти слова читать следующим образом: “Митрополит возложил на голову Его Императорского Величества корову”».

423. Княжеская хандра

На Потемкина (1739–1791) часто находила хандра. Он по целым суткам сидел один, никого к себе не пуская, в совершенном бездействии. Однажды, когда был он в таком состоянии, накопилось множество бумаг, требовавших немедленного его разрешения; но никто не смел к нему войти с докладом. Молодой чиновник по имени Петушков, подслушав толки, вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Петушков с бумагами вошел прямо в кабинет. Потемкин сидел в халате, босой, несчастный, грызя ногти в задумчивости. Петушков смело объяснил ему, в чем дело, и положил перед ним бумаги. Потемкин молча взял перо и подписал их одну за другою. Петушков поклонился и вышел в переднюю с торжествующим лицом:
– Подписал!..
Все к нему кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова поздравляют:
– Молодец, нечего сказать!
Но кто-то всматривается в подпись – и что же? На всех бумагах вместо «князь Потемкин» – подписано: «Петушков», «Петушков», «Петушков»…

424. Главное – закуска!

Приходит поэт Михаил Светлов (1903–1964) как-то домой, а его жена в панике – маленький сынишка зачем-то выпил полный пузырек чернил.
– Ты правда это сделал? – строго спросил Светлов.
– Ага… – робко ответил сын.
– А промокашкой закусил?

425. Часы с кукушкой

Стоял превосходный летний день, Николай II (1868–1918), не довольствуясь прогулкой по парку, прилегавшему к его летнему дворцу, забрел со своим адъютантом в ближайший лес. Вдруг он слышит кукование: «Ку-ку», «ку-ку».
–  Что это? –  спрашивает Николай.
– Это кукушка, Ваше Величество, – поясняет адъютант.
– Кукушка? – переспрашивает царь. – Ну, точь-в-точь, как часы в нашем швейцарском павильоне.

426. Старый орел

В Тегеране, во время встречи лидеров трех держав в 1943 году, во время острого обсуждения проблемы второго фронта британский министр иностранных дел Энтони Идеен (1897–1977) передал Черчиллю (1874–1965) небольшую записочку. Английский премьер, прочтя ее, что-то приписал и вернул Идену. Тот, пробежав глазами черчиллевскую запись, скомкал листок и бросил в корзину для бумаг. Когда заседание закончилось и все разошлись, Сталин (1879–1953) поручил своему переводчику Бережкову (1916–1998) извлечь эту записку и доложить, о чем там идет речь, видимо, полагая, что это могло быть нечто относящееся к позиции Англии по обсуждавшемуся вопросу.
Листок нашли. Там было написано: «Уинстон, у вас расстегнута ширинка». И дальше рукой Черчилля: «Благодарю. Старый орел не выпадет из гнезда».
Сталин очень потешался.

427. Как разговорить слугу?

Александр Дюма (1802–1870) писал «Трех мушкетеров» для газеты. За работу писателю платили построчно – то есть за каждую строку Дюма получал гонорар. Чтобы побольше заработать, автор придумал мушкетеру Атосу слугу, который разговаривал односложно:
– Да!
– Нет!
Когда Дюма писал «Двадцать лет спустя», ему платили уже за количество слов. Тогда слуга Атоса стал более разговорчивым…

428. Кино для собак

Английский писатель Честертон (1874–1936) предпочитал не расставаться со своим фокстерьером и однажды взял собачку в кино. Одна пожилая леди, желая уязвить писателя, сострила:
–  Мне кажется, ваш пес наслаждается фильмом больше, чем вы!
– И это странно, сударыня, – с живостью ответил Честертон, – потому что роман, по которому снят фильм, ему совершенно не понравился!

429. Уроки дипломатии

Когда после победы Октябрьской революции 1917 года Троцкий (1879–1940) впервые появился в Министерстве иностранных дел, то нашел там только двух старых курьеров. Все чиновники разбежались, а эти двое никак не могли решиться не идти на службу.
Троцкий приказал им провести себя в кабинет министра, сел за письменный стол и стал читать лежавший на столе документ. Это был какой-то мелкий запрос голландского правительства. Троцкий хотел, чтобы дипломатическая работа не прерывалась, поэтому сам написал ответ, запечатал в конверт, а конверт адресовал «Его Превосходительству господину голландскому посланнику». Затем он позвал одного из двух оставшихся курьеров и передал ему пакет для отправки. Курьер прочел адрес и покачал головой:
– Позвольте заметить: есть голландская сельдь, есть голландский сыр, но голландского посланника не существует, есть посланник нидерландский.
Так молодая советская дипломатия получила первый урок дипломатического протокола.

430. Мужская солидарность

Однажды философ Шопенгауэр (1788–1860) обедал в компании весьма словоохотливой дамы. В продолжение всего обеда она в подробностях рассказывала ему, как несчастна в замужестве. Шопенгауэр терпеливо слушал ее, но когда она спросила, понимает ли он ее, ответил:
– Нет, но очень хорошо понимаю вашего мужа.

431. Доставьте по адресу!

Писатель Юрий Олеша (1899–1960) , автор романа «Три толстяка», предпочитал кафе гостиницы «Националь». Однажды он, выходя из него, к тому же отягощенный загрузневшим некстати приятелем, увидел при входе человека в черной форме, расшитой золотыми галунами и шевронами.
– Такси! – попросил Юрий Карлович.
– Я не швейцар, я – адмирал! – рявкнул обладатель пышной формы.
– Тогда – катер! – невозмутимо потребовал Олеша.   

432. Непонятая шутка

Публика вечно ожидала от Марка Твена (1835–1910) шуток, независимо от серьезности обстановки. Однажды он должен был выступать с приветствием на выпускном вечере в женском колледже. Он вышел на сцену и объявил, что вместо речи прочтет серьезное стихотворение, – в ответ раздался хохот. Когда все успокоились, он еще раз сказал, что собирается прочитать серьезное стихотворение. Это только сильнее рассмешило девушек. С большим трудом он вновь утихомирил своих слушательниц и обратился к ним с сердечной просьбой поверить ему, что он вовсе не шутит и действительно хочет прочитать серьезное стихотворение. От хохота буквально начали рушиться стены.
Писатель покинул сцену, так и не прочитав своего стихотворения и распекая школу на чем свет стоит. А девушки решили, что это была очередная шутка великого юмориста. 

433. Шашки по наследству

Во время Московской битвы Буденный (1883–1973) сказал Сталину (1879–1953), что новых шашек нет и кавалеристам выдали старые с надписью «За веру, царя и отечество»
– А немецкие головы они рубят? – спросил Сталин.
– Рубят, товарищ Сталин.
– Так дай же Бог этим шашкам – за веру, царя и отечество! – сказал Сталин.    
 
 
434. Особая диета

Журналисты травили Хемингуэя (1899–1961) со всех сторон, даже те, кто прикидывался его другом. Однажды он и его четвертая жена Мэри (1908–1986) сидели в баре. Вошел корреспондент какого-то американского журнала, увидел Хемингуэя, закричал:
– Как я рад тебя видеть! – и побежал к стойке купить бутылку. Но писатель сказал:
– Ты знаешь, я не пью. Я на диете.
– На какой диете? Когда я вошел ты держал стакан с выпивкой!
– Нет, я на особой диете. Я не пью с дерьмом.

435. Пытка диваном

Чайковский (1840–1893) был человеком трепетным, легкоранимым, избегал конфликтных ситуаций и не умел отказывать. Некий Корсов (1845–1920), оперный певец, долго приставал к композитору, чтобы тот написал для него специальную вводную арию. Петр Ильич всячески увиливал, но сказать решительное «нет» не хватало духу. Однажды Корсов заявился к нему с неожиданным визитом. Слуга, следуя полученному указанию, сказал, что барина нет дома. «Ничего, – отвечал настырный баритон, – я подожду», – и пошел прямиком в кабинет. Услышав шаги, хозяин пришел в ужас: сейчас он окажется в неловком положении – его уличат во лжи! И он залез под диван. Корсов уселся на этот диван и точал там до тех пор, пока у него не закончилось терпение. А терпения у него было много! В таких условиях вылезать из-под дивана было совсем уж невозможно, и бедный Чайковский целых ори часа дышал пылью, боясь пошевелиться.
Самое занятное, что арию для Корсова он все-таки написал.

436. Как сказал князь

Князь Александр Николаевич Салтыков (1775–1837) написал на министра внутренних дел Козодавлева (1753–1819) следующую эпиграмму:
Министр наш славой бы гремел
И с Кольбертом его потомство бы
сравнило.
Из внутренних когда бы дел
Наружу ничего у нас не выходило.

437. Славная фамилия

Однажды после выступления к Есенину (1895–1925) подошла женщина с просьбой об автографе – невысокая, с виду лет сорока, черненькая, невзрачная… Назвалась по фамилии: Брокгауз.
– А… словарь? – начал Есенин
– Да-да! – прерывает любительница поэзии (или автографов). – Это мой дядя!
– Здесь неудобно. Едем с нами! – решает Есенин.
Впоследствии его друг Эрлих (1902–1937) спросил Есенина, с чего ему вздумалось пригласить товарища Брокгауз («дуреху», как он ее язвительно охарактеризовал).
Есенин задумался.
– Знаешь, все-таки… племянница словаря! – ответил он.

438. Брак по-суворовски

Граф Рымникский, князь Италийский, генералиссимус Александр Суворов (1730–1800) обнаружил как-то, что в его имении очень много холостых парней – невест не хватало.
– Купить невест! – велел Суворов.
Невест и женихов построили по росту.
– В церковь шагом марш!
Священник венчал все это безобразие. После венца не все запомнили лицо супруга! Из положения вышли легко: опять построили по росту…

439. Находчивость Рабле

Однажды великий французский сатирик Франсуа Рабле (1494–1553) очутился в денежном затруднении: ему нечем было заплатить за проезд из Лиона в Париж.  Но не в натуре Рабле было унывать и «ждать у моря погоды». Он насыпал в три бумажных пакетика сахарного песку, надписал на них: «Яд для короля», «Яд для королевы», «Яд для дофина» – и положил их на видном месте.
Служанка гостиницы, убирая комнату, прочла надписи и побежала к хозяину. Тот вызвал стражу. Рабле схватили и под конвоем отправили в Париж. Представ перед прокурором, он поторопился признаться в своей проделке и, прежде чем блюститель закона успел опомниться, проглотил «яды».

440. Как бы не узнали

Австрийский биолог и ботаник Грегор Иоганн Мендель (1822–1884), ожидая гостей, снял с полок десяток самых дорогих книг и спрятал их.
– Ты боишься, что гости их украдут? – спросила его жена.
– Нет. Боюсь, что узнают.

441. Ребенок с деревяшкой

Шут герцога Бирона (1690–1772) Кульковский (нач. XVIII в. –?) часто посещал одну вдову, к которой ходил и один из его приятелей, лишившийся ноги под Очаковом, а потому имевший вместо нее деревяшку.
Когда вдова показалась с плодом, то Кульковский  сказал приятелю:
– Смотри, братец, ежели ребенок родится с деревяшкою, то я тебе и другую ногу перешибу.

442. Галоши под охраной

Однажды член Политбюро ЦК КПСС председатель КГБ СССР Юрий Андропов (1914–1984) вышел на улицу в галошах, но, садясь в машину, снял их! Он уехал, а галоши остались на обочине. К ним немедленно приставили часового, который целый день охранял галоши вождя…

443. Жена без имени

Выдающийся ученый и композитор Бородин (1833–1887) был весьма рассеянным человеком. Как-то он поехал за границу. Во время проверки паспортов на пограничном пункте, чиновник спросил, как зовут его жену. Бородин в то время думал про что-то свое и не понял сразу вопроса. Чиновник посмотрел на него с подозрением:
– Не знаете, как зовут вашу жену?
В этот момент в помещение вошла его жена, Екатерина Сергеевна. Бородин бросился к ней:
– Катя! Ради Бога, как тебя зовут?

444. Адмирал с приставкой

Сын писателя Аркадия Гайдара (1904–1941) Тимур (1926–1999) в юности служил на флоте, а потом, оставаясь в запасе, работал в газетах «Советский флот», «Красная звезда» и «Правда». С выслугой лет его воинское звание росло. Наконец, ему присвоили звание контр-адмирал в отставке.
Отставникам разрешалось носить военную форму, правда, шить ее приходилось за свой счет. Тимур Гайдар форму пошил и явился в «Правду» на редакционную планерку. Когда планерка заканчивалась, кто-то сказал главному редактору «Правды» Афанасьеву (1922–1994):
– Виктор Григорьевич, а Гайдар у нас получил звание контр-адмирала…
– Да? – воскликнул Афанасьев и, оглядывая зал, увидел Гайдара. – Встань, покажись народу, Тимур!
Гайдар поднялся. Афанасьев долго смотрел на него, потом сказал:
– Да, Тимур, на контру ты, конечно, похож. А вот на адмирала – нисколько!

445. Завещание поэта

Незадолго до смерти Гейне (1797–1856) позвал нотариуса и продиктовал свою последнюю волю: «Все свое состояние и гонорары за будущие издания своих произведений я оставляю своей жене при условии, что она снова выйдет замуж». Нотариус очень удивился:
– Но почему вы так поступаете?
Поэт ответил:
– Я хочу, чтобы на земле хоть один человек вспоминал меня с благодарностью.

446. «Испарившиеся» бриллианты

Берлинскому живописцу Крюгеру (1797–1857), писавшему портрет Николая I (1796–1855), приказано было выдать драгоценные золотые часы с бриллиантами, но, проходя через руки чиновников министерства, бриллианты улетучились, а когда Николай I увидел у Крюгера эти часы, он сказал ему:
– Видите, как меня обкрадывают! Но если бы я захотел по закону наказать всех воров моей империи, для этого было бы мало всей Сибири, а Россия превратилась бы в такую же пустыню, как Сибирь.

447. Подайте на выпивку

Придворный шут Адам Педрилло (XVIII в.), прося у герцога Бирона (1690–1772) пенсию за свою долгую службу, говорил, что ему нечего есть. Бирон назначил ему пенсию в 200 рублей. Спустя некоторое время шут опять явился к герцогу с просьбою о пенсии.
– Как, разве тебе не назначена пенсия?
– Назначена, ваша светлость. И благодаря ей я имею, что есть. Но теперь мне решительно нечего пить.
Герцог улыбнулся и снова наградил шута.

448. Ошибка в объекте

Однажды император Павел Петрович (1754–1801) после аудиенции, простившись с католическим митрополитом Сестренцевичем (1731–1826) и уже идя во внутренние покои, заметил в одежде одного пажа что-то неформенное. Государь, бледный от раздражения, крикнул графу Палену (1745–1826):
– Отведите сейчас же эту обезьяну в Петропавловскую крепость.
По уходе государя Пален подошел к Сестренцевичу и сказал, что должен исполнить волю государя. Растерявшийся митрополит безропотно покорился своей участи. Когда затем Пален приехал во дворец доложить об исполнении приказа, ошибка объяснилась.

449. Вопрос с подвохом

Однажды товарищ Сталин (1879–1953) вызвал авиаконструктора Яковлева (1906–1989) и поставил задачу: создать новый, лучший в мире истребитель. Срок – три месяца. Яковлев возразил, что американцы тратят на подобную разработку полтора года. Сталин совершенно искренне удивился:
– А разве вы американец?
Самолет был создан за три месяца.

450. Близкие звезды

Император Николай Павлович (1796–1855) однажды посетил Пулковскую обсерваторию. Не предупрежденный о посещении великого гостя, ее начальник Струве (1793–1864) в первую минуту смутился и спрятался за телескоп.
– Что с ним? – спросил император у Александра Сергеевича Меншикова (1787–1869).
– Вероятно, испугался, Ваше Величество, увидев столько звезд не на своем месте.