Фантом

Елена Дмитриевна была перфекционистом в самом прямом смысле этого слова.
Если вы не знаете, что это такое, то смешной стишок-пирожок кратко и емко доносит суть определения:
в аду для перфекционистов
нет сковородок и чертей
и лишь чуть чуть несимметрично
стоят щербатые котлы
(из интернета)
Бедная женщина не отдыхала ни минуты. Стоило ей прилечь, как глаза озабоченно начинали шнырять по интерьеру, складка залегала между бровей, и через некоторое время из комнаты доносились до ее семьи нарастающее недовольное бормотание и печальные вздохи.
В такие минуты ее муж затаивался в недрах квартиры, если не успевал удрать в гараж, поскольку знал, что сейчас начнется очередная перестановка.
И точно! С каким-то боевым кличем, его неугомонная женушка вскакивала с кровати-кресла-стула и мчалась выковыривать его из квартирных недр, благо они были не глубоки – стандартная двушка и, держись, муженек!
С горящими глазами, со взмахами рук и подпрыгиваниями, Елена Дмитриевна объясняла свой новый проект, для которого всего-то нужно передвинуть это, просверлить то, а лучше вообще перенести ванную на кухню, снести все стены и зажить, наконец, по-человечески.
Сносы и переносы муж решительно отрицал, и она, якобы уступив, решительно настаивала на первой части проекта – сверлежке и передвижке. «Я прямо вижу!» - орала вдохновенно жена, и, не давая опомниться оглушенному супругу, волокла его скорей на подвиги.
Муж у нее был подкаблучник, как считали и она, и свекровь, а все потому, что был инертным с детства.
Елена Дмитриевна со временем с ней согласилась, а что?
С одной стороны, это было неплохо – в доме безраздельно царила жена, все было расставлено по ее вкусу, ходили и ездили, куда она скажет, ели, что приготовит, одевали, что посоветует, и ложились на то, что постелет. С другой стороны, когда у нее наступал упадок творческой активности, она гневно оглядывалась вокруг и начинала всех громить. Все сидят у нее на шее, расслабились, ведут себя, как плантаторы, а она, как нанятая, а-а-а, лодыри, нет, чтоб помочь, а отдыхать мне не надо?
Муж опять затаивался в недрах, а дети кидались к бытовой технике и начинали носиться по квартире, пылесося, подбирая, вытирая, гладя, и подогревая маме чайку для успокоения.
Детей было пока трое, но ей все время хотелось младенчика, такие они были прекрасными ангелоподобными существами, столько приносили радости и любви, и так открыто выражали свою привязанность, что мамино сердце таяло, как масло на горячем блинчике.
Младенцы – это люди в своем лучшем возрасте, и ночами, сидя над маленькой кроваткой, она горько плакала над очередными слишком быстро растущими ножками, нежными, пухленькими стопочками с пальчиками, как виноградинки. Только малыши давали ей недюжинные силы, она становилась сильной, как лошадь, ничем не болела, и с радостью несла свои олимпийские нагрузки, даже не покушаясь в тот период на перестановку.
Когда очередной малыш подрастал и переставал даваться в руки для лобзаний, Елена Дмитриевна вдруг осознавала, как же скучно они живут. Даже так – скуууууушно. Никуда не ходят, никуда не ездят, да и то, куда с оравой-то?
Поди, найди такого хозяина, чтоб, когда тебе разносят дом, любезно улыбаться и приглашать заходить еще!
Конечно, при таком количестве жадно разинутых галочьих ртов, отцу и мужу оставалось только работать, работать и работать, как завещал, наверное, один из многодетных праотцев. А его жене – прибираться, прибираться и прибираться, готовить, стирать и мыть с тем же количеством повторений.
Родня сказала, мол, умнички, нарожали, теперь воспитывайте, деды работали, как оголтелые, зарабатывая на новых спутниц жизни (все в свое время поразводились), одна оставшаяся в живых бабушка сама сподвиглась на роды в весьма зрелом возрасте и теперь отбояривалась от приезда, мотивируя разными причинами.
Короче, родители бились как рыбы об лед, стараясь обеспечить отпрыскам счастливое детство, а бабка с дедками только выслушивали с гордыми улыбками радостные отчеты о достижениях потомков, пару раз в год, и ласково трепали по подросшим макушечкам милых внучков, наперебой отыскивая в них свои положительные качества.
Елена Дмитриевна потом долго ядовито выговаривала мужу за такое поведение предков, и за своего папу тоже, потому что у нее были к нему претензии, а у мужа – нет.
И вдруг ее разобрало по-настоящему.
Что-то участились рассказы осчастливленных замужних подруг – то одна расскажет про до конца доведенный романтический вечер, то другая покажет смски от мужа на другое утро после ссоры, то сестре квартиру дадут, и целый медовый месяц ей был описан в красочных подробностях, то у третьей дедушка забрал детей на день, прямо плакать хочется от зависти!
А у них! Ни одного романтического вечера не состоялось! Конечно, пока приготовишь изысканный ужин, уложишь детей, уже вяло попираешь локтями скатерть, а напротив – наработавшийся супруг, разморенный теплом, едой и вином, сонно шепчет: «Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе, зайка?», и дети постоянно вваливаются попить, и хочется заскулить от обиды!
Какие там изысканные, полные скрытого смысла разговоры, нежные многозначительные взгляды, греющие душу признания - романтика от нас убежала со всех ног, завидев конкурентку - бытовуху.
Чего стоили одни совместные поездки на природу. Казалось бы, чем не отдых, что может быть лучше тихого созерцательного слияния с шорохом листвы, журчанием реки, зовущим чириканьем какой-нибудь уцелевшей после зимы певуньи!
Но, в исполнении маленьких варваров картинка теряла первоначальный розовый налет, – только и приходилось выдирать, застрявших, из кустов, да вынимать из журчащих рек, срочно изобретая запасные носки.
А когда, набегавшись, измучившись и озверев от голода и ожидания, родители начинали жадно грызть недожаренный шашлык, обнаруживалось, что запасы хлеба и питья уничтожены, и сытые дети радостно топчутся в угасающем костре.…
Вот, пожалуй, и все разнообразие. Поэтому, когда жену и мать разбирало на рыдания и жалобы, и встрепенувшийся муж начинал предлагать испытанные варианты времяпровождения, она готова была просто вцепиться ему в брови, густые такие, спокойные.
А тут еще она прочитала: «Любви нужен ее ежедневный хлеб!», и написал не кто-нибудь, а последняя императрица, вот, значит, как, а она, получается, сидит на голодном пайке. Эта навязчивая мысль, стоило ей прийти в ее голову, мгновенно делала ее несчастной.
«Ну и что дальше? – как-то устав чувствовать себя нечастной, конструктивно спросила себя Елена Дмитриевна, - что я могу сделать, чтобы стать счастливой?» И начала пробовать варианты.
Сначала в ход были пущены народные женские средства, как-то: смена прически и окраса головы, покупка дивана позитивной расцветки и культпоход в Третьяковку.
Как сказать, - культпоход, первую половину отведенного времени они носились по залам, подгоняемые криками детей «Где «Дуб с молнией»?».
Накануне Елена Дмитриевна пылко рассказала о своей неожиданной реакции – первый раз в жизни она заплакала перед картиной – потрясло! Дети вдохновились анонсом до такой степени, что пришлось срочно везти их на встречу с шедевром художника Воробьева, перекинув двухмесячного малютку через плечо.
А когда, с трудом добравшись до цели, перепрыгнув несколько запретных бархатных веревок, они остановились перед этим полотном, и мать вновь собралась испытать пережитое, дети, помолчав минуту, дружно заныли: «В Макдоналдс!». Вот и вся культура на сегодня.
По будням же вообще не было никакого повода к радости. Временно развлекали сплетни с мамашами во дворе, походы на стройрынок с прикидками на будущую переделку, но интересно было только по дороге туда, а обратно, с пустыми руками, неинтересно.
Поэтому, зайдя по дороге обратно в магазин «за хлебушком», она выползала, нагруженная продуктами, как наказанный ослик, с десятью мешками веером. А после, с тяжеленьким ребеночком на буксире, отдуваясь, карабкалась к желанному четвертому этажу. В то время как силы кончались на первой ступеньке.
О каком счастье речь! – любила приговаривать ее бабушка-оптимистка. - День прошел и, слава Богу!
И ведь дети учились хорошо, и малыш радовал новыми словечками, а где-то зудело – все, я стопроцентная гусыня, одета в просторное и истерично купленные модные сапоги проваляются новенькими до дочкиной свадьбы!
Недолюбленная женщина! Уймись и склонись над вечными кастрюльками, все одно и тоже, и ты превратилась в мебель на колесиках, катишься и скрипишь, и нет этому конца и края.
Единственное место на земле, где ей было по-настоящему хорошо – была церковь. Там она была – раба Божья Елена, бессмертная душа, пришедшая в гости к своему Создателю. Он же и заберет, думалось с трепетом и благоговением, и хорошо, Он же милостивый, Он терпеливый, потерпи на мне, Господи, может, я соображу, как же мне исправиться, чтоб хоть глазком, хоть с самого краешку взглянуть на Тебя и больше ничего не надо.
Хорошо было, а на утро опять привычное раздражение и недовольство, и так до следующего раза.
Муж, видя благотворное влияние походов в храм, и сам стал ходить, и завязались знакомства, и все стало замечательно, в глазах всех они были примерными супругами.
Маски имеют свойство прирастать, и вскоре она поняла, что в образе мамы и жены, настоящей христианки, очень даже смотрится, и не заметила, как променяла внутреннее обновление на внешнее, это же просто – мысли и стремления в небо, глаза и юбку – в пол.
Признав за свою, с ней начали общаться постоянные прихожане, но Елене нравилось узнавать среди них бывших генералов Генштаба, бывших известных певиц и художников. А просто прекрасных жен и матерей, достойно проживших свою трудную семейную жизнь, уважая, Елена побаивалась, а ну как раскусят ее темное нутро, с посторонними мыслями о каком-то счастье и любви, кроме положенных христианину.
Перфекционистка и тут задала себе задачку по максимуму – в короткие сроки начать соответствовать своим высокодуховным друзьям и, ей показалось, что справилась. Заучила несколько приветственно-прощальных православных фраз, начиталась духовных книг, глотая их залпом, как романы в свое время, самые романы пожгла или снесла в библиотеку, давя всплески сожаления и жадности, глядя в изумленно-радостные глаза библиотекарей.
В общем, все шло отлично, казалось, рай близко – рукой подать, и Елене даже стало известно, что такое духовное утешение или, к примеру, сладость сердечная, пока она не попала к одному опытному батюшке, который и раскусил и выбил-таки из нее новоначальную дурь.
Ушел флер и сразу же стало грустно, разлад между внутренним и внешним нарастал, и притворяться дальше было невозможно, и совесть уже не позволяла глубокомысленно выступать перед собеседниками на тему: «Спасение души». Стало так понятно, что в таком состоянии окромя ада ничего не светит! Хочется еды и новой одежды, и чтобы на детей в школе не косились, мол, у этих вечно денег нет, и любви хочется по-прежнему земной и красивой, и, тогда до Елены Дмитриевны дошло, что рано ей в калачный ряд и хватит изображать святость, когда хочется припечатать нехорошим словом какого-нибудь осмелившегося друга-разоблачителя, опомнись, мол, Елена, совсем ханжа стала!
Ой, слава Богу, что вразумил, отодвинул, пока совсем с ума не спрыгнула, этак ведь недолго до раздвоения личности, попробуй поизображай из себя хорошую, когда глаз молнию мечет.
Тут же ее стало одолевать желание списать неудачи за свое несовершенство на окружающих – одни не поняли, другие не приняли ее широкой мятущейся души, не пожелали разобраться в закоулках, скинуть на сиротство и нагрузку, облегчить ее ношу, помочь и при этом не соваться с советами, она сама умная, это ж видно.
Теперь ей хотелось, чтобы духовные братья и сестры оставили ее в покое, и не давили на совесть, и это устроилось, а ощущение счастья пропало совсем. Дорвавшийся до заработков супруг одел жену и детей в новое, обставил всю квартиру мебелью – мотались по магазинам, аж надоело. Но все было скучно, и, устало обводя глазами свое гнездо, жена только и размышляла на тему, куда бы еще съездить, чтобы отвлечься.
И тут, падкий до передовых технологий, муж купил компьютер и провел Интернет. А подружка, плавающая там давно и привычно, подсказала, хочешь, мол, посмотреть, во что превратились твои одноклассники, есть такой сайт, залезь и депрессию как рукой снимет.
Когда она залезла в Инет, то первым делом кинулась искать Димку, о нем речь впереди, но тщетно! Была бывшая отличница Люда, посеревшая в борьбе за выживание в столице, когда-то относившаяся к Ленке дружелюбно, а теперь, пообщавшись, явно испугавшаяся ее темного церковного прошлого.
Был бывший одноклассник с новогодней фамилией, суровый дядя с не своим ребенком на руках. Елена Дмитриевна помнила довольно симпатичного серьезного мальчика с большой головой, которую он постоянно свешивал, как озадаченный Иванушка. Как-то Ленка, начитавшаяся накануне Майн Рида, в осенний туманный денек здорово струхнула, увидев впереди пешую безголовую фигуру, а это он опять головку повесил низко и брел себе в школу. Висел там, на сайте, и возмужавший мальчик-с-пальчик, который в детстве напоминал хорошенького гномика с неожиданно злобным поведением. А Димки не было.
Зато нашлись почти все институтские дружочки!
И тут действительно наступило для Елены Дмитриевны интересное времечко. Наспех переделав дела, сунув семье тарелки под нос, она мчалась к компьютеру наперегонки с мужем, тоже распробовавшим новинку, и сурово огрызалась на детей, норовивших прочитать через плечо, о чем это таком важном и неотложном мама неустанно строчит каким-то дядям и тетям.
Через недельку-другую все знакомые, близкие и далекие, были поприветствованы, лучшие фото были красиво развешаны на страничке и снабжены замысловатыми подписями, долженствующими повествовать о счастливой жизни многодетной домохозяйки Елены Дмитриевны, и о расцвете ее физических и интеллектуальных возможностей и… тут в своих гостях она увидела его, Димку, зашел и даже сообщение не оставил, заглянул и прикрыл дверь, даже «можно?» не спросил.
Развернув фото и впившись в него глазами, Елена Дмитриевна подперлась руками по-бабьи – вековечная женская поза! – и заплакала. Хорошо хоть дети спали, и, растирая тушь по щекам, она жадно обегала глазами фото, вспоминая.
Да, это он, Димка, его густые брови, ночные глаза с радостными фонариками внутри, длинный нос.… Вот, пожалуй, и все. В остальном, это был упитанный, напоминающий кота - кухаркина любимца, с лицом, заветревшим, как кусок сыру, холеный мужчина определяемого среднего возраста.
Не может быть! Красавчик Димка??
Так, ладно, Лена, возьми себя в руки. Пройдемся по его странице, ага, с женой – миленькая! Детей не видно, так, собака, какой-то заяц в руках, самолеты-парашюты, значит счастливо самореализовался, всегда мечтал стать парашютистом, да-а-а! Вспомнив, что на страну навалились праздники, Лена быстро составила вежливое поздравление, не забыв жену-семью, мало ли, может дети на фото не вышли, может попозже повесит, когда все поклонницы слетятся, и побрела на свое место на супружеской постели.
Она так обрадовалась этому подарку – увидеть Димку после стольких лет, прикоснуться к его щеке, пусть даже на мониторе белой компьютерной ладошкой, что спать не получилось до утра – вспоминалось.
В детстве Ленка прочитала рассказ Андре Моруа, где мужчина читал мысли, и долго потом пыталась научиться так же. «Вот здорово!» - думалось ей, - «Всегда буду знать, что обо мне думают, а еще лучше – вворачивать в разговор их же собственные цитаты».
Тщеславной девочке мерещились сплошь преимущества такого дара. Может, человек постесняется похвалить или признаться в чем-то приятном, а она уже мысленно обозрела весь букет лестных эпитетов в свой адрес. Правда, со временем дошло, что придется обозревать и эпитеты нелестные, особенно когда сосредоточилась на том, как сама походя обзывает людей или глумится над их привычками и слабостями (мысленно же!), или желает им чего-нибудь неприятного, поддавшись мести или зависти. Полюбилось же, сладко улыбаясь и рассыпаясь в похвалах ничего не подозревающей жертве, мысленно костерить ее, бедную, и при этом чувствовать себя хозяйкой положения....
Вообще, ей тогда понравился охотничий лексикон – выследить, расставить сети, наладить капканы, заарканить, сожрать и сплясать на костях. И этот лексикон стал особенно актуален во дни ее травли.
Вот интересно – каждый человек, хоть убей, думает о себе хорошо. С большой изобретательностью и добротой он готов извинить все свои, якобы мелкие, изъяны и слабости, от души пожалеть всегда невинно страдающего симпатягу себя и безжалостно обличить и опровергнуть заведомо неправых и жестоких обидчиков.
С пристрастием, пристально и зорко Лена взвешивала человека, осмелившегося выложить правду в лицо – имеет ли он право, достоин ли? И сделал ли это достаточно деликатно, чтоб не растоптать его прямо здесь или же отложить на удобное время холодненькое блюдо мести?
Самое главное чудо с ней случилось тогда, когда она с беспощадной ясностью поняла – да, это правда, эти мелкие подлые реакции – движения моей души навстречу ближнему, и как там в таком случае выглядит моя душа?
И осознав страшную истину, вонзающуюся когтями в самое сердце, помчалась на исповедь.
У начитанной Лены это чувство, возникающее после покаяния ассоциировалось с мироощущением главного героя русской сказки, который поставил одну ногу на отрубленную драконью головешку, другую крепко упер в мать - сыру землю, усталой правой рукой сжал меч-кладенец, а левую приложил к сердцу, и сдерживает распирающий радостный смех и не сдерживает горячие благодарные слезы, потому как, свободен и спокоен.
Но это все пришло позже. А в детстве Ленка, будучи маленьким нарциссом, была уверена в своем воображаемом умственном превосходстве над туповатыми на ее взгляд сверстниками.  Убежденная в непогрешимости своих суждений, нахватавшаяся умных словечек из лингвистических словарей, наверное, скорей всего, почти наверняка, она производила впечатление раненой в голову девочки, больше похожей на неразвитую физически тетеньку-филолога.
Короче, она сбивала с толку своих нормальных одноклассников. То, что у них вызывало здоровую радость и дружный смех, на лицо Ленки навевало саркастическую ухмылку. То, что у них связывалось со скукой и вялой зевотой, у нее именовалось сокровищами мировой культуры и вечными ценностями.
Вдобавок, она лезла со своими способностями во все общественно-пионерские щели, и председатель-то совета отряда и редактор-то стенгазеты, и, как назло, юный поэт, получивший признание на областном уровне, и рисует идеологически выдержанные работы на конкурсы от школы, и в олимпиадах места занимает, и в каждой дырке затычка!
Разве могла это просто так спустить девчачья часть дружного коллектива во главе с заклятой Ленкиной подружкой Варькой, быстро превратившейся в лучшего врага?!
Ленка, из упрямства и из гордости, никак положение не исправляла, а наоборот всячески отталкивала одноклассников, открыто насмехаясь и демонстрируя без устали свои видимые интеллектуальные преимущества.
И тогда ее решили поставить на место, а по-простому – затереть.
И пусть кипит разум возмущенный, готовый к чему угодно, только не к этим страшным детским жестокостям. Им уже не противопоставишь одну презрительную ухмылку, и не обращать внимания долго тоже не получится, поскольку, когда унижают, открыто и толпой, надо либо где-то взять сил и пересилить толпу, либо признать поражение и молить о пощаде.
Упершейся рогами Ленке такие приемы как: воззвать к милосердию, надавить на жалость, тронуть струны совести – все казалось вторым вариантом, а значит, не принималось. А в те безбожные времена Ленка не знала золотых вечных слов Апостола: «Сила моя в немощи совершается».
Ленка поставила наполеоновскую задачу – победить свой класс, доказав, что все они не стоят ее одного нервно обгрызенного мизинца и все еще приползут к ее быстро растущим ногам.
Война так война. На войне все средства хороши.
Бедная девочка! Сколько же она потратила душевных сил и лучших чувств, сознательно растоптала свою наивность и доверие к людям, перестала всему открыто удивляться и радоваться, во всем происходящем видеть лучшую сторону и ожидать только лучшего!
И жила так Ленка три года и три месяца и поднаторела за это время в психологии, сама не зная, как. В психологии манипуляций….
Пребывание в недружелюбной атмосфере похоже на непроветренную комнату – также противно вдыхать, и деваться некуда.
Плюс прицел враждебных глаз, заранее готовых осудить и осмеять любой твой шаг и слово. В результате вырабатывается чутье на подвох и жесткая фильтрация поведения и словесного самовыражения, а также внутренний контроль над мимикой и жестами.
Ленка могла бы написать лабораторную работу по человековедению, да некогда было, напряжение предельное – не осрамиться, не дать повода торжествовать противникам, вовремя среагировать и, если повезет, на них же и потоптаться.
Но, надо отметить, по жизни Ленке закалка пригодилась. И еще, если вернуть ее обратно, думалось ей, только не в ряды гонителей, лучше все же быть жертвой.
Наверное, Господь дал ей это испытание, дабы хоть чуть-чуть ее глупая голова уразумела пагубность гордыни и черствого сердца – а все шло к этому. И, хоть немного, а все-таки, в категоричный ум вошли сочувствие и сострадание к некрасивым, гонимым, а после, – к гонителям.
Через годы она узнала, что всем им пришлось несладко – так или иначе, что ж мы за поколение такое, думалось ей, ни семьи, ни родины, ни флага. Из всех них у нее одной было трое детей, у многих их было один-два, а у некоторых не было вообще.  А еще тех, кого встретила, едва узнала, и очень удивило, что очень просили простить, объясняя свое поведение, кто Варькиным влиянием, кто безответными чувствами. Помните, «Чучело, прости нас!»? Конечно, прощаю, думала великодушная Ленка, милые мои, сопливые инквизиторы, благодарю вас от души за те бесценные уроки, что вы мне преподали – все пошло на пользу.
Самое интересное – на фоне всего тогдашнего кошмара в Ленке вдруг распустилось нежное чувство – первая любовь. Этот мальчик снился ей потом всю жизнь, и всегда на расстоянии – недосягаемом.
Мальчик потряс Ленку еще в четвертом классе своим раскованным поведением и прямо-разнузданным весельем, когда в течение всего урока он шептал ей в ухо: «Ты жена Плллллюшкина!» - нажимая на букву «Л». Может, он радовался, одолев произношение трудной буквы или еще чего, не зная, как реагировать на глупейшие выходки обожаемого всем классом веселого везунка, она молча отпихивала его на другой конец парты. А он бурно радовался. Их рассадили, позже он уехал в другой город, а когда появился, Ленка пропала.
Позже она пыталась понять, почему он? И создала несколько рабочих версий.
Во-первых, затмило глаза обилие чудных заграничных одежек, в которые он был выряжен щедрой родительской рукой, причем даже на фоне небедных одноклассников, понаехавших из соц. республик, смотрелся с особым шиком. Во-вторых, развит в музыкальном плане, то бишь знал всех рок, поп и диско звезд, имел кассеты с записями и магнитофон. И, в третьих, он начал встречаться с заклятой подругой, основоположницей движения «Против Ленки», хорошенькой злючкой Варькой.
Как-то стоит Ленка на балконе, не остывшая от общей праздничной дискотеки, где первый раз в жизни ее пригласил мальчик - он, Димка, и вдруг видит, как они воркуют с Варькой у соседнего подъезда….
А может, дело не в кассетах и не в одежках, хотя, кавалер Шиманович в серых драповых тапочках все же так и не показался ей прекрасным принцем, а в инаковости? Необычности?
На Ленкин взгляд у Димки было невыразимо прекрасное лицо – узкое, с длинным носом, нависающим над маленьким ртом с кокетливым бантиком губ, густющая монобровь и карие глаза, ах! От его взгляда в упор ее мгновенно кидало в жар и оцепенение. Откуда такая ближневосточная внешность, оставалось догадываться, а вот то, что на фоне голубоглазых курносых совят он смотрелся высокогорным орлом, это несомненный факт.
Возможно, одной ей этот Димка казался вместилищем всяческих достоинств, Мистером Совершенство, любовь, как известно, слепа, глуха и пристрастна.
Вот, например, он как-то накрутился на бигуди, и то не упал в ее глазах, а однажды у него в руках взорвалась бутылка с горючей смесью, и он потом ходил несколько недель с кровавым глазом – плевать, любовь только окрепла.
Дошла она и до посвящений в стихах, и до его портретов в тетрадках, и до глупеньких девчачьих гадалок и чихалок, а однажды 200 раз написала слово «приди», вообразив, что призыв будет услышан. Сбой произошел из-за того, что на 181 разе Ленка вдруг раздумалась над правописанием слова, вообразилась нехватка «и» краткого, потом пришло ощущение своего идиотизма, и затея провалилась.
В общем, и спалось плохо, и елось мало и мечталось много, и эта эйфория здорово скрасила ей грустные школьные будни – про любовь помнится все, а вот про сложности выборочно.
Удивительно, как он сохранял нейтралитет по отношению к Ленке.
Класс поделился на два лагеря – в одном 25 человек, в другом – она и две Маши, приятные воспитанные девочки, относящиеся к ней с добротой и сочувствием, адекватные дети, одним словом.
Как видно, Димку она отнесла к первому лагерю, поскольку он был лидер мальчишек, безоговорочный авторитет, но делал вид, что никак к Ленке не относится.
Он не останавливал своих молодцев, во всяком случае - открыто, а как-то переключал их внимание или ненавязчиво уводил, а бывало и постоит просто, полюбуется, как она молотит по мордам какого-нибудь Генку или Петьку…
Ленка к тому времени выдумала отчаянный прием – встать на ноги противнику и тыкать ему, качающемуся взад-вперед, в морду, пока звонок не прозвенит к уроку.
Приходилось и в углу постоять, конечно, и на линейке стыдили, зато перестали задирать и, надо же, младшеклассники уважительно показывали ее друг другу.
Научилась она и доводить девчонок одним словом до рева, припечатывала так, что бежали жаловаться, зато и держаться стали подальше, и, медленно, но верно, Ленка стала социально-опасным элементом.
Зато, с удовольствием вспоминала Елена Дмитриевна, ну и лица были у этой своры мучителей, когда покорной свитой они сопровождали своего короля на лавочку перед ее домом и растерянно топтались невдалеке, пока Дима с Леной беседовали!
Это было волшебное время! Ленка, которая вдруг из белобрысой неудачницы начала развиваться в привлекательную девушку, энергичную, неунывающую, с юмором оценивающую любые неприятности, вдруг проявилась как интересная фотография. Негатив превратился в позитив, она выстояла, пройдя через все эти проявители-закрепители.
Вдруг зашевелились старшие мальчики, начались какие-то записки, признания, какие-то курьеры бежали к ней с просьбами о рандеву, жизнь заулыбалась своей падчерице, обняла двумя руками и обещала помочь. Ленка же тогда еще не знала, перед чем такая милость…
Она праздновала победу. Была весна, птицы задыхались от любви, коты орали, трава отчаянно лезла из земли, хвастаясь новым цветом, листочки просто выстреливали из веток, а Димка в военной кепочке небрежно присаживался на лавочку, свита вокруг, Ленка же начинала метаться по окнам.
«Мам, я мусор вынесу!» « Ты уже выносила!» (Да, он и в обед приходил) «Так, накопилось!» (напихала старых тетрадок) «Иди уж! – мама прищуривала глаза – Димка пришел?» «Ну, мам!» И порх за дверь и полетела мимо, мимо, ой, Димка, привет, ну и вам тоже…
Самый лучший комплимент своим расцветающим интеллектуальным возможностям Ленка услышала под старым кривым деревом, когда Димка сказал: «Ты так интересно выражаешься…»
 У Ленки моментально выросли крылья и самомнение, и запылали щеки и, с новой силой, – чувство к Димке.
Только эти беседы внезапно прервались. Ее маме стало совсем плохо, она хотела к своей маме и Ленкиной бабушке, и плача, и рыдая, и пообнимав на прощание то дерево, бедная Джульетта собралась и уехала.
Да, то, что начало зарождаться между теми мальчиком и девочкой, было невинно и прекрасно! И все это происходило на фоне главной в девочкиной жизни трагедии.
Да нет, слава Богу, что он так хорошо меня пристроил, думалось замужней Елене Дмитриевне, что бы со мной было? Кто бы еще меня так долго выдержал? Что, цель нашей жизни – оставить след покрупнее или жить, радоваться и за все Бога благодарить? Вот и буду благодарить, за то, что имею!
Утром, в правильно-благостном настроении, она заглянула на свою страничку и ой! Димка-то ответил!
В том же бодром духе вечера встречи выпускников он поблагодарил за поздравление, сам разразился посылами добра и счастья и поинтересовался, как она, чего она?
Вот, кстати, этот вопрос про то, чем она занимается, Лену просто добивал.
Разуйте глаза, милые, чем тут можно заниматься при наличии троих детей, один из которых еще не ходит на горшок? Или перечислить им уже, чтобы закачались от подробностей ежедневного, грязного, неблагодарного мамкиного труда, который никто почему-то и во внимание не берет!
Чем занимаешься…. Ладно, я тебе покажу, чем я занимаюсь, пусть не думает, что я заезженная бытом лошадь, поиграем-ка в супер-женщину!
И Ленка с нарочитой скромностью блеснула наличием литературного труда, автором которого она является. Книжку пишу, ясно? И мы не лыком шиты.
Она не врала, лет пять назад ее замучил вопрос, для чего она живет и почему так, и откуда такой скверный характер и набор комплексов, и вообще, откуда есть пошла ейная семья. Сунула она нос в свое детство, и пошла писать губерния, вскоре сложилась повесть, которая с годами стала казаться все значительнее, а шансы напечатать ее все реальнее.
Вот об этой-то повести Ленка и упомянула, запомнив Димкино уважительное отношение к печатному слову. Заинтересованный Димка поинтересовался, о чем книжка?
И тут Ленку разобрало. Не почувствовав предупредительный тычок в ребро, вкупе с зашевелившейся сединой в волосах, она быстро настучала, что, мол, не смейся, но о тебе…. Прохихикав целый день, помолодевшая до уровня школьницы Елена Дмитриевна приготовила чудесный обед, ласково пожурила удивленных детей за огрехи и облобызала ошарашенного мужа с приговорками типа, до чего ж ты у меня хорошенький, а с годами становишься все лучше!
И правда, приглядевшись, она осталась довольна его сохранностью в лучшем виде. По ее настоянию, в свое время, мужнин подбородок, попирающий в своем бритом виде ее понятие о мужественности, облагородила модная бородка, а кстати подсевшее зрение было восстановлено с помощью красивых очков в стильной оправе, придавая ему сходство с интеллигентным студентом неопределенного года обучения. Так что муж был хоть куда, высокий, белозубый, казавшийся загорелым (цвет кожи такой удачный, смуглого оттенка), стройный, возмужавший, не мужик, а песня! Ну и что, что песня пелась, пелась долго и приелась.
Вечером, заглянув в ответы, Ленка обомлела. От Димки пришел ответ, где не сомневающийся в себе Дима с неуместным кокетством уверял, что смеяться не будет, но вроде прославлять его не за что.…или? - читался подтекст.
После первого изумления, возмущения и насмешек по поводу столь легко купившегося, видать, недалекого, самовлюбленного павлина, Ленка вдруг поймала себя на мысли, что в ней сработал какой-то рычажок, запустив подзабытые было процессы.
Ну почему есть такие уверенные люди, что солнце светит, травка зеленеет, и собаки машут хвостами только для них? И их невозможно не любить, ласковых эгоистов, умеют они внушить такое теплое чувство, что хочется броситься, прикрыть, обогреть, побаловать и порадовать этих вечных детей, лишь бы не сходило с их лиц это выражение нежности ко всему живому.
И ведь флора и фауна это чувствует, это всепобеждающее обаяние, и цветы у них дома хорошо растут, и собаки им машут хвостами, и зайцы сбегаются в ночи, чтобы сфотаться на память, и коты готовы сделать им массаж без когтей, как своим.
И даже двадцать лет назад влюбленная женщина, вспоминая всю жизнь ласкового негодяя, на самом деле бросившего ее одну в ночи, мечтательно улыбается, вздыхая.
Ленка ввязалась в переписку. Последствия начались немедленно, но она не била тревогу до тех пор, пока не обнаружила себя прослезившуюся, в каком-то потайном углу квартиры со свеженаписанным стихом в руке.
Мало того, каждый день она теперь вглядывалась в стремительно дорожающий образ на фотографии и удивлялась, как она не заметила раньше, что он ничуть не изменился!
Это как в сказке – лягушка отбрасывает противную скользкую шкурку, приросшую за годы, летят брызги, какие-то клочья тины, бородавки и опля!
Сегодня на арене цирка только для Вас сияющий образ уверенного в себе и своей привлекательности, владеющего тайнами души и ключами к Вашему счастью, Ваш идеал мужчины выросший из любимого черноглазого мальчика!
Вдобавок, он позвонил, сама покорно дала ему номер, и разве о таком мечталось! Набор «Девичьи грезы» был ей вручен в полном комплекте. Было как в надоедливой книжной рекламе деланным скрипучим голосом в электричке: «В этой книге есть все: и убийство, и расследование, и любовь, и т.д. и т. п.». Нет только правды.
Так и в этом нереальном разговоре неготовая Ленка послушно подставила ухо, и влился сладкий яд его бездумной нежности, полную чашу впитала, как миленькая!
В том наборе было все - и признание Ленки официальной первой любовью, и горькое сожаление, что упустил, и уверенность в будущей встрече и помнил, помнил, помнил – возопило сердце!
В самый разгар разговора, когда Ленка уже музыкально хохотала, подыгрывая, в ответ на остроты обольстителя, между портьер просунулась голова мужа, попросив ржать потише, детей, мол, разбудишь. «Контрасты!» - пожала плечами Ленка, пересела к окошку и уже не просто одноклассники принялись шептаться.
А когда выпалили друг другу все, что можно и нельзя говорить разумным людям и не в силах расстаться, обсудили и погоду заодно и где лучше встретиться, так ей стало с ним легко и весело, просто и тепло, что, уже улегшись спать и уставившись в стенку, как он просил и, сказав про себя: «И этот меня любил!», Ленка почувствовала себя самой счастливой женщиной на свете, не подозревая, что яд подействовал.
Да, вот так мягко, ласково обнял голосом, утер слезы двадцатилетней давности, окутал пушистым облаком нежности, а, по сути – придушил, как того кролика на фото на своей груди, прижал, чтоб не дергался, стреножил лапки, сиди, косой, тихо, сейчас вылетит птичка, оп, готово, любуйтесь, ах, как я люблю животных! Вскочив, Ленка продралась сквозь темноту к компьютеру, не пригрезился ли?
Вот стоит и смотрит, светится в темноте, как модель Рембрандта, темнота прикрыла голову, забралась в глаза и включила сигнальные маячки – лети сюда, милая, мошечка моя, погрейся!
«Я словно бабочка к огню-у-у…» - завывала тринадцатилетняя Ленка в унисон с модной песней из грустного фильма, вибрируя голосом, как заправская цыганка. Как это называется – тремор? Ах, нет, то у алкашей дрожь рук, а когда голос.…
А! Природный вибрат, вот как сказал один продюсер позже про ее голос.
Только и оставалась ей, сидя в пустой квартире, поджидая работающую маму, снова и снова заводить ту же пластинку и вибрировать никому не нужным голосом, и рваться душой, летать бабочкой вокруг желтой пятиэтажки, где жил ни о чем не подозревающий обладатель ее сердца.
«Властелин души моей!» - думала, сидя на уроке, маленькая дурочка, обласкивая взглядом заросший затылок, помятую синюю форму и домашние тапочки властелина.
Как может выглядеть человек, мечтающий вернуться в детство и попавший туда? Ленке, если и мечталось когда, то не иначе, как героем боевика – смелым, решительным, языкатым качком, или лучше Зорро в маске, на тебе за Ленку и тебе, гадина, и вот тебе тоже, ой, Димка! И сорвать маску и упасть в, конечно же, подставленные объятья и …учиться на одни пятерки…гм.
Ладно, не в детство, пора забыть, жизнь так хороша и интересна! Живу!!!
Проснувшееся благородство к бывшим мучителям, ладно, мол, прощаю, накрыло Ленку в институте, когда из бедно одетой, некрасивой, белобрысой отличницы она превратилась в нахальную рыжую девушку, которая держалась так, будто все вокруг только что присудили ей первое место.
Учиться в вузе было захватывающе-интересно и необычно.
Главное, что возвышенно-интеллектуально, а, в общем, местами непонятно, но интригующе. Сама-то себе Ленка напоминала юного альпиниста, который понабрал себе новенького оборудования, запасся книжками по выживанию под снегом и рванул покорять не меньше Эвереста, не умея толком ни крючок какой вбить, ни костерок развести, но, точно зная, как жизненно важно вскарабкаться на вершину, любой ценой, напролом, в облаз, в кровь обдирая руки, в лохмотья красивенькие брючки, рыча, пыхтя, не зная толком зачем, но только вперед и вверх.
И как-то получилось, что со всех сторон посыпались предложения, то в молодежном проекте поучаствовать, то руки и сердца, то еще чего…как-то пролезла мимо вершины….И так же мимоходом ободрала институтское древо познания, в мешок сложила, под деревом забыла. А в стихах оправдалась:
Нас учат лгать, нормированно, с толком,
И душу выжигать по-взрослому, не сразу.
Мне хочется ногами затоптать заразу!
Как не корми, я все ж останусь волком.
А вот с любовью все было сложно. Какой должна быть настоящая любовь, Ленка не знала, а то, всякая любовь по факту кажется настоящей, а по прошествии времени - Боже мой, кого ж я любила, ну и далее по тексту.
Девочкой она представляла себе этакого мудрого громилу в роли своего повелителя. То есть вовремя рявкнет, подавив восстание пупсиков, проигнорирует просьбу, внезапно исполнит каприз, бросит на дороге, подберет через пять километров уже смирную и осыплет полевыми ромашками, предугадает желание и оставит одну на несколько дней, защитит от мерзавцев и нашепчет кучу волнующих нежностей… Такой вот сплав дрессировщика с психологом-одиночкой, Адриано Челлентано с Реттом Батлером. Мечта кающегося манипулятора.
Но, в жизни, встреченные ею типажи, даже не обладая полнотою всех черт, были настолько отъявленными негодяями, что Ленка вскоре задумалась – не накликать бы, что ли, исполнения мечты, а то мечтать одно – помечтал и спать лег, а когда твои нервы реально мотают на кулак, а ты безвольно висишь на гвоздике, как Буратино у Карабаса, рискуешь пойти на дровишки в очаг старого папы Карло, и где там твоя индивидуальность окажется в следующий миг, неизвестно…
Будучи на пятом курсе, решив как-то поразмыслить над воображаемой картинкой своего брака, Лена сама того не зная, в деталях описала свою будущую семейную жизнь: «Темная тихая квартира, вечер. Дети уже спят, вымытые сытые ангелочки, тихо бормочет телевизор на кухне, булькает завтрашний борщ на плите. В замке входной двери елозит ключ и входит усталый муж, пахнущий улицей и работой. Я дарю ему поцелуй, пахнущий жвачкой и гигиенической помадой. Мы идем ужинать. Наливаю полную тарелку, ароматного борща, сажусь напротив и любуюсь, как он ест, низко наклонив усталую голову, и говорю: «Тебе надо в ванную и спать». А он мне: «А ты как, зайка?» И тяжеловесная зайка с всклокоченными, тронутыми хной волосами водружает ноги на стул напротив, устраиваясь поудобнее, чтоб поныть поподробней и пошла-поехала, про детей, кто звонил, что подумала, как придумала, и как бы похитрей натолкнуть его на свою идею, да подвытянуть деньжат на свои прихоти.…
А напротив добрые плывущие глаза под парусами век и каждый жест жилистых рук внушает уверенность в реальности, скучноватую незыблемость предметов вокруг, и в то же время тепло и сытно – чего еще надо?
А за окном зима и где-то грохочет жизнь, что-то происходит, перемены судеб частных и общих, катаклизмы потрясают природу и семьи, происходит любовь без ответа, с ответом и ответ без любви, животные мчатся по равнинам, саваннам и прериям, в морях и океанах плавают огромные гладкие рыбины, а в безвоздушном пространстве плывет космическая станция, усталый космонавт со следами перегрузок на лице уже не смотрит в иллюминатор на надоевший шарик. Земля и Земля, сколько можно ее разглядывать, второй год здесь торчу! Он разглядывает фотографии семьи в интерьере, свеженькие. О! Ковролин новый постелили, не за зря я здесь вкалываю. Вот вернусь, даст Бог, шубу жене справим, машину себе куплю, наконец.…И водяной соленый шарик, отделившись от ресницы, поплыл вглубь корабля…»
Искренне посмеявшись над написанным, она задумалась. Неужели она правда всего этого хочет? А зачем тогда любимый Ленкой Хемингуэй гонялся по всему свету за впечатлениями, влезал во все войны, рисковал жизнью, перебрал множество женщин, а в своих книгах описывал простые алгоритмы человеческих действий? А ведь за ними и скрывается вся трагедия....
Не жилось ему спокойной жизнью пенсионера-обывателя, хоть и богатый, и знаменитый, не любилось спокойно изо дня в день, предчувствие несчастья звенит и дрожит натянутой струной под всеми этими длиннющими описаниями бытовых сцен и разговоров. А про счастье у него немного и с надрывом, и хэппи-энд – не для него. Поэтому он и гениален, что понял – счастье заключается в стремлении к нему, а как достиг – началась скука.
Ну, и расплата у гениев за понимание соответственная… Скучно ему, что ли стало, что он сам прервал свою жизнь, надоело ли событий ждать, а может, подумал, что кончаются силы, чтобы взять, да и изменить все по своему вкусу.
А любовь? Всегда ли должна быть разделенной, чтобы быть счастливой? «И моего коснулся платья…» - писала Анна Ахматова про мужское вежливое безразличие, да, значит, не любит! Любимые за коленку берут, любящие за руку, а он, вишь, за платье, и нет ему, жулику, дела, что рядом с ним страдает великая поэтесса.
А может, если бы взял за коленку и поэтессы бы не получилось, да-да, мудрая тоже это понимала, поэтому благословила небеса, спасибо и на этом, лучше и не надо.
Так ведь это и есть наша неповторимая жизнь, состоящая из мелочей, мгновений, разноцветных стеклышек, который кто-то собирает в одну ему известную мозаику. И можно догадаться – кто. А у Него всегда все получается хорошо, главное не лезть под руку…
А любовь… Самую настоящую любовь на земле Лене целых четырнадцать лет давала мама. А самая главная небесная любовь была с ней всегда.
«До чего же Господь милостив…» - часто думалось ей. Ни разу не было, чтобы Он не дал бы что-то взамен утраченного, не утешил бы.
Так и мамин уход, пошатнувший все здание ее жизни, все-таки произошел в таком ее возрасте, когда все существо стремится только вперед и думает только о том, что там ждет его хорошего. И Ленкина любовь к кареглазому мальчику, обратившему на нее внимание, помогла ей выжить в той страшной ситуации.
Мама ее понимала лучше всех других, она знала, как мало радости, комфорта и защищенности было отпущено ее дочери. Она морщилась, как от боли, когда Ленка, рыдая, рассказывала, как смеются над ней во дворе из-за отсутствия отца или немодной одежды. Она плакала по ночам, мучаясь за дочку, когда та переживала классовую ненависть. Она защищала ее, как могла, любила, как умела, старалась изо всех сил. Мама ходила к учителям, завучам и директорам, даже сама как-то провела беседу в Ленкином классе, пытаясь достучаться до совести гонителей. От горя у нее затряслась голова и она, такая красивая, мучительно от этого страдала. Зато как она радовалась, глядя на дочь, видя, как она развивается и растет, а по ночам шила для нее красивые вещи, полный эксклюзив!
А, как-то они встретили мамину подругу, и та сказала про Ленку, что мол, гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя.
Неприятное начало фразы Ленку расстроило, она-то потихоньку всегда себя считала красавицей, зато здорово утешила концовка. Чтобы ускорить процесс превращения, мама как-то взяла дочь за руку и отвела в только что появившийся салон красоты на предмет прокола ушей и модной стрижки. А после подбадривала, поскольку изменившийся имидж жертвы всколыхнул весь девчачий серпентарий с Варькой во главе, которая носила неактуальные коски и хвостики.
Мама, мама…. Она, в последнем порыве вдохнуть в дочь свою угасающую жизнь, свою огромную любовь, желая всю себя оставить на память, повела ее как-то, уже уходящая, прозрачная, истощенная борьбой с болезнью, на вечернюю прогулку по улицам бабушкиного села.
Раньше они очень любили гулять вдвоем по выходным, со вкусом проводя это немногое совместное время, ходили по магазинам, исполняя маленькие женские прихоти, готовили что-нибудь вкусненькое и хихикали над каким-нибудь «Вокруг смеха» или чем там еще баловало скудное советское телевидение.
В эту последнюю с ней прогулку они ходили по вечерним, припорошенным первым снегом улицам, и мама готовила дочку к своему уходу, говорила ей теплые мудрые слова, утешала, отвечала на все вопросы и так сумела обогреть, что хватило на долгие годы.
Ничего конкретного не могла вспомнить Ленка, как после сна, в котором с кем-то говорил, человека помню, а что говорил, увы, нет, но есть ощущение состоявшегося разговора, созрели решения, даны ответы и греет спокойная уверенность в лучшем.
После того, как они уехали из городка, мама прожила год.
В осенний день Ленку вызвали с урока и велели бежать в больницу, где все лето пролежала мама. Она очень изменилась, так, что ее с трудом можно было узнать, но при этом в ней появилось спокойствие, смиренная покорность и тихое ожидание исхода. Ленкин разум опровергал сам себя, то вопя о неизбежном, то яростно это отрицая, и она так намучилась, что просто тупо и тоскливо ждала, не зная чего. Она взяла маму за руку и вдруг четко-четко осознала, что все, это конец, другого шанса не будет, все, что она сейчас услышит, останется с нею навсегда и все, что она не скажет матери из ложного стыда или дурацкой манеры врать умирающим, что все еще наладится, тоже останется с ней навсегда страшным грузом, разрывающим сердце сожалением.…
И она просто попросила прощения, чего не могла сделать, как следует, последние несколько лет, весь ее противный подростковый возраст, и простить в ответ. И мама ее простила и сказала совсем как в детстве, когда уезжала куда-нибудь: «Слушайся бабушку и дедушку…» и вскоре ушла, и Ленку не взяла с собой, оставила бьющуюся в истерике, и она все никак не могла понять, ну неужели никогда больше...никогда?
А потом были дни горя и недоверия к реальности происходящего и приезжали родственники, такие, которых видишь только вот по таким событиям, и стол был накрыт постоянно, как раньше по праздникам и усиливал ирреальность, и всегда угрюмый неродной дядька вдруг подсел, обнял неуклюже, сказав: «Вот, мы теперь с тобой сиротки, и у меня тоже…недавно…мама…» и зарыдал.
А потом, выйдя на балкон покурить, уснул, как был, в одной маечке и трико на мешке с картошкой и обнаружили-то потому, что все, наплакавшись, притихли и вдруг услышали раскатистый храп с улицы.
И Ленке пришлось быстро стать большой и взрослой, утешать постоянно плачущую бабушку, которая в безмерном своем горе с наивным эгоизмом повторяла: «Ты не понимаешь, ведь я потеряла дочь!» А на Ленкины возражения, мол, понимаю, бабуля, ведь я потеряла мать, она возражала, что так и должно быть – молодые хоронят старых, а не наоборот, как будто умаляя размер и значение внучкиной потери.
Вообще все они немного рехнулись в тот период, про Ленку подзабыли, а когда опомнились, ужаснулись, потому, как та успела в короткий период начать курить, жутко ругаться, хладнокровно хамить взрослым и вообще считать, что раз она теперь никому не нужна, то и ей на фиг никто не нужен.
И все. К ней стало страшно приближаться – звереныш! - возопили возмущенные взрослые, мы к ней с сочувствием, а она! Неблагодарная – отныне приклеилось к ней.
Ну и ладно, все равно, родные, вы мне все противны, чужие вообще отвратительны, а я-то сама просто поганая гадина, которую раздавить мало и счастье мне отныне заказано, никому я не нужна! – вот примерный мотив Ленкиной любимой волчьей песни на тот период.
«Почему ты меня с собой не взяла?», вот так, запрокинув голову, сбежав от бабушки, усевшись в пустом парке и взывая к холодным звездам, размазывая их ответные плевки по щекам, ладно, нет, так нет, сигаретку закурим, чесночком закусим (реверанс в бабушкину сторону) и поплетемся обратно в теплую сиротскую каторгу, слушать ежедневный пилеж, что ведет она себя не как сирота, довела до слез пожилого физика, красится, как индеец, и долго ей будут звонить, и молчать в трубку?
И вдруг бабушка объявила, что они едут в городок, забирать мамино барахлишко, ну там мебель, вещи всякие от покойницы, собирайся, Леночка!
И ей вдруг закралась безумная мысль – а вдруг мама дома? И правда, так долго ее не видела, где же она? Дома, конечно!
Ленка по приезде даже забежала вперед бабушки, чтобы позвонить в дверь, а потом они, обнявшись с бабушкой и теткой, долго выли в нежилой, тоже осиротевшей квартире. Утерев последние разочарованные слезы, Ленка вновь затвердела пуще прежнего.
И тут она встретила Димку.
К тому времени, имея год на размышления по поводу Димки, Ленка пришла к выводу, что, да, она его любит потому, что он прекрасно воспитан. Ведь это просто удивление, откуда в этаком мальчишке столько терпения, такта и деликатности по отношению к женскому полу. Ну, прямо Рыцарь Прекрасного образа. Он добрый и любит веселить, бездумно даря свое тепло и неосознанную нежность ко всему живому от букашки до любимой девушки. На эту-то душевную щедрость и повелась девочка, настрадавшись от традиций сдержанности и условностей, не зная отца, не узнав этой первой безусловной мужской любви и нежности, и какие они вообще, мужчины и чего от них ждать, кроме неприятностей.
Встретив Димку в школе, куда она нагрянула по поводу каких-то средств, собранных для сироты педколлективом, буквально наткнувшись на него за углом, Ленка вдруг осознала, что будь он даже распоследним прохвостом, любить его она не перестанет. Все. Образ идеального возлюбленного накрепко ассоциировался с Димкой, засел в самом укромном углу сердца, и выковырять его оттуда без изъятия самого сердца не было никакой возможности. Отныне он мог вести себя, как угодно, образ жил себе и жил, даже не нуждаясь в присутствии прототипа, даже мысль о том, что любит она безответно, не нарушала целостности образа.
А тогда над осиротевшей Леной Дима вдруг взял настоящее шефство. Она смутно чувствовала подвох в этой опеке, ощущая себя скорее тимуровским объектом, чем объектом восхищения, но радость ее была такова, что ну и ладно, будь, что будет, главное, что вот он, пощупать можно, живой, красивый, внимательный, и глаза жгучие и нежные на месте, и новая стрижка – ежик темных волос надо лбом очень ему идет! И приходит, дня не пропускает, и беседы упоительно-интересны, и память у него прекрасная – сыплет стихами и сонетами, как из поэтического сборника….
Короче, то, что надо утомленной слезами, истерзанной переживаниями, истомившейся душе одинокой влюбленной девочки.
Правда Дима на людях менялся, для него вообще много значили общественное мнение и статус. Ленка была личностью яркой и неординарной, живой и веселой, плюс развилась в симпатичную девушку с хорошей фигурой. Вдобавок, любимая тетя, пока что проживающая за границей, успела снабдить ее кучей заграничных вещей. И Ленка, в попытках соответствовать новому имиджу маленькой красивой разбойницы, начала щедро краситься, хотя это скорее минус, поскольку юная неумеха с деструктивными наклонностями мазала свое лицо так, что походила то на жертву вампира (темно-серые тени вокруг глаз, белая помада), то на мечту мазохиста (не поддается описанию, каждый судит в меру своей испорченности).
А тут еще вкус подводил начинающую модницу, раньше-то ее одевала безупречная мама, а теперь самой приходилось подбирать одежду. Слабым местом Ленки всегда было новое, оно ей казалось уместным в любом ансамбле, но один промах ей дорого дался и многому ее научил….
Как уже упоминалось, мамины коллеги собрали ей на сиротское житье некоторую сумму денег, и приглашенная Димкой на школьную дискотеку (о-го-го!), она упросила бабушку ее приодеть. Они мирно отправились в местный универмаг, который после бабушкиного сельского запустения показался им просто Домом моды.
И Ленка хапнула, привыкнув полагаться на чей-то вкус, послушав бабулю, «приличный» свитерок цвета тоски и натуральные (!) кожаные тапочки, в стадии превращения в туфли, ярко-красного цвета с белой отделкой и цветочками врастопырку по левому борту. Не насторожило даже обилие этого добра размера Ленкиных сверстников, затишье в магазине и, прямо-таки, радушие продавцов. Ну, позже она поняла, почему.
Поскольку дискотека была школьная, и бабушкой предполагалось наличие учителей-благодетелей, она настояла на приличном виде внучки. Конечный вариант включал в себя новый свитер указанного выше цвета, материнскую велюровую синюю юбку (разрез сзади великоват, - хлопотала бабушка,- ну да ножки у мамы были песня, не то, что у тебя), черные колготки и веселые красно-белые тапочки.
От себя Ленка добавила умеренный макияж в зеленых тонах, вздыбленную, как от ужаса челку и траурный черный шарфик.
Бабушка, в принципе, осталась довольна, а Димка, увидев готовую Ленку в школе, спросил: «Ты еще будешь переодеваться?», услышав ответ, приподнял брови, и исчез в толпе. Сам он был в умопомрачительных джинсах и куртке, настоящих фирменных – мальчик с обложки западного журнала!
Оглядевшись вокруг, Ленка ужаснулась, когда поняла, как она выглядит на фоне этих наперебой модных, красивых ребят, родители которых и не думали заглядывать в местный универмаг, разве что бедным родственникам в какие-нибудь Василишки-Топилишки отослать, а давно все берут у пройдох-поляков, возящих чистый западный гламур.
Поняв, что выглядит, как персональная пенсионерка, девушка поначалу стушевалась. Неловко топчась под музыку в жидком кругу еле всплывших в памяти одноклассников, озираясь, злясь и ища глазами Димку, расхватанного друзьями, она остро вдруг ощутила свою ненужность и неуместность на этом празднике жизни.
И тут с ней случилось то, что никогда не давало ей окончательно загнуться – Ленка воспротивилась. Распрямившись, она нахально обвела взглядом окружающих и твердо решила им всем показать, правда, пока не решила, что и как. Стоит только решить, а возможность представится, и тут заиграл рок-н-ролл, и как старый боевой конь, заслышавший звуки трубы, Ленка, подтянув юбочку к подмышкам, вступила в круг.
Не смутило ни то, что прыгали одни мальчишки, ни то, что все остальные образовали любопытный круг, вот он, подходящий момент, чтобы доказать, рано, мол, встретили по одежке, натренированная на сельских дискотеках заезжая звезда выдала такие па, что все, как ей показалось, ахнули! И действительно рьяно хлопали, а по какому поводу, история умалчивает….
Когда довольная собой, вспотевшая, славно попрыгавшая звезда, с лицом цвета ее тапочек поискала взглядом Димку, она вдруг увидела его с какой-то девицей и две топтались рядом, глядя ему в рот, а тот веселил и развлекал этих пираний, заливаясь смехом, а по ней, проходящей только скользнул взглядом и все. И тут только Ленку накрыло глубокое чувство провала.
Она тихо оделась и аккуратно вынесла это чувство за двери школы. Да, здесь ее место, на вечерней слякотной улице, с блестящими лужами в медяшках берез, с унылым шорохом ветвей, секущими струйками дождя, так гармонично сливающимися с ее слезами. И побрела она, как бывало, к своему-чужому уже дому, нещадно топая новенькими противными тапочками по грязи и вслух жалуясь своей маме….
Ну и что, что он целовал ее в подъезде, говорил ей неумелые нежности и так трогательно боялся нарушить их чистоту и целомудрие…. Нет, никогда не быть им вместе. Слишком они похожи и слишком разные. Слишком хороши друг для друга. Слишком влюблены сами в себя. Останься они вместе, только выступали бы по любому поводу, не желая уступать, измучились бы до такой тошной степени, что потом устало морщились при воспоминании. Слишком настойчиво один манипулятор заставлял быть зеркалом другого.
Как ей самой казалось, Ленка любила глубже, дольше и сильнее, и у нее была надежда на будущее и будь в этой паре мужчиной она, несмотря ни на что, она бы попробовала.
Это как в ее любимом фильме «Обыкновенное чудо», один раз в жизни выпадает день, когда у влюбленных получается все, кроме медведей.
Мог бы. Найти, увезти, повести за собой, вознести, отогреть, примирить, утешить. Нет. Не захотел, значит. А может так лучше, что он остался для нее идеалом, путеводной звездой, капитаном корабля «Алые паруса», где-то подзадержавшимся из-за шторма? Вдохновением, манящей целью, возможной наградой после трудов. Уголком живых свободных чувств, не портящихся от соприкосновения с реальным субъектом, способным одним постоянным раздражением вкупе с дурацкими привычками отравить все желание трепетать и восхищаться.
Да, для него потом всю жизнь она улучшалась и обновлялась, преображалась и добивалась. А он всегда выручал ее в трудную минуту, когда реальность больно била по самолюбию, мстя за пренебрежение, ничего, приговаривала она, зато у меня есть он, мой идеал, мой фантом, созданный моим же воображением, он-то меня не подведет….
И все-таки она испытала очень сильную боль, когда, заявившись уже студенткой в городок, так же примерно и с теми же целями, что и Наполеон в Париж, встретив одноклассников и порадовавшись переменам в них, узнала, что Дима женился. И Лена об этом подумала словами удачно названного романа Р. Киплинга - «Свет погас».
Тогда ей было послано утешение - будущий муж. Вот именно – послано, как еще объяснить это совпадение, что ему вдруг ужасно захотелось навестить свою бабушку, живущую неподалеку?
И получилось, как в «Красной шапочке» наоборот – из-за кустов выскочила голодная волчица – Ленка, готовая сожрать первого встречного, лишь бы саму тоска не грызла, и вдруг остановилась, призадумалась – надо же, какой хороший…. С ним было просто и интересно, он был прекрасен и смотрибелен, как древняя статуя – сто раз виденная и все такая же ценная. Когда Ленка прислонялась к нему, она чувствовала покой и нежность, чего еще надо?
Вдобавок, он тоже прыгал с парашютом, так что и разговоры, в принципе, были те же, и, может, с фантазией у него было поплоше, зато с предсказуемостью все в порядке. А главное, что он Ленку полюбил, глубоко и искренне, и она оценила это чувство защищенности, которое давала его любовь. Да, его для нее точно с небес предназначили, сжалились там над сиротой и на тебе вот, сущий ангел, только без крыльев, ну да нам без надобности.… А Димка ушел на дно души, осел там, расположился, заняв подвальное помещение, ладно, что с тобой поделаешь, любовь ты моя первая, сиди, раз пришел, все равно я тебя буду помнить…
Его повторное появление в жизни Елены Дмитриевны можно было сравнить лишь с эффектом выстрела над ухом. Было стойкое ощущение, что некая фея буквально ткнула в нее своей палочкой и из замученной домохозяйки внезапно появилась женщина.
«Да-да!» - хотелось крикнуть ей, - «Меня помнят тоненькой девочкой, в меня все-таки был влюблен черноглазый мальчик, по которому я буквально умирала!» Да что там говорить, ее просто распирало ощущение счастья, как же, ведь сбылась ее давнишняя мечта!
Всякая счастливая женщина немедленно начинает распространять вокруг себя флюиды и волны и на это весьма скоро начинают реагировать окружающие. Теперь, где бы она не появилась, мужчины поворачивались к ней, как намагниченные, друзья наперебой хвалили ее цвет лица и вернувшийся задор, и даже родной муж, чей замылившийся на жене глаз не возвещал о поводе к комплиментам, вдруг прозрел и отметил, что она просто замечательно выглядит!
А у них с Димкой в это время цвела романтика, диктуя свои условия – никаких условностей, полная свобода в выборе образов и способов общения!
Они оказались благодарными хранителями традиций, столько глупостей и нежностей, сколько выслали друг другу эти бывшие дети в смсках, компьютерных сообщениях и телефонных разговорах, хватило бы на толстенький томик! Дорвались вчера пенсионеры до ночного клуба «Трокадеро»…
Сначала они играли в доктора и благодарную пациентку, но не долго. Димка иногда сбивался на какой-то вредный для романтики юмор: «Доктор, у меня проблемы…». «Что с Вами?» «Мне не хватает адреналина!» «Вам надо ездить на велосипеде…». Конечно, кто видел парашютиста в роли доктора? Привык с разбегу….
И Ленка настрочила ему, пусть помучается : «…и я сказала, нежно глядя на его помятую, но дорогую физиономию: «Ты Доктор Зло. Ты воруешь сердца влюбленных дурочек, а потом, не зная, что с ними делать, нанизываешь на веревочку, как грибы, и сушишь на ветру, мотаясь на своем самолете. Но моего сердца там нет. Оно осталось в правом кармане серой куртки черноволосого мальчика из моего класса, жаль, что он про него забыл…».
«Ты такая же чокнутая, как и я, - сказал он ласково, - и этим меня и притягиваешь, и отталкиваешь. А еще ты требуешь много внимания, а я тебе столько дать не могу». «Я тебя пугаю, да? Прости! Но неужели тебе неинтересен тот мешок нежностей и глупостей, который я хочу вывалить на твою голову? (собиралась двадцать лет назад, да не удалось). Если что, нет, так нет, я не обижусь, так и скажи, завяжи, мол, тесемкой свой мешок и отваливай, занято, иди сублимировать в свое творчество, но ты же так не говоришь». «И не скажу, я воспитанный…».
Посылая ему это, Ленка про себя надеялась, что не выдержит, выдаст себя чем-нибудь, забьется в припадке откровенности или, на худой конец, примчится, что ли…. Но Димка держался превосходно, тот еще орешек, двадцать лет назад был ей не по зубам, а теперь и подавно зубы не те. Он умилялся содержанию текста, хвалил стиль, но упорно не замечал хитрых Ленкиных капканов и ям, доброжелательно предаваясь воспоминаниям и не поддаваясь на провокации.
Потом играли в зайца и лису, изображали из себя охотника и жертву. Потом попеременно попадали в Инет, не встречаясь, сыграли заодно в Юстаса и Алекса. Даже как-то поругались смсками. Умолкли на время….
Но разве реальность исполняет все твои причуды? Захотелось загадочности, надрыва и дымки печали, с едва брезжащей на горизонте зарей надежды?
Димка всегда готов был подыграть, этот удобный напарник по смс-романтике, любитель порезвиться в безопасном месте.
Между делом сыграли в Ассоль и Грея.
Вдобавок, все эти забавы подогревались его уверенностью, что они обязательно встретятся! И вот, когда Ленка, в ночи, наигравшись словами, намеками и обещаниями, разбито прибредала на свое койко-место, заснуть ей не удавалось, потому как начинались самые мечты.
Вот, к примеру, суетится она себе по хозяйству, вдруг звонок. Входит он. Ой, не забыть голову покрасить, а то корни отросли. Нет, не входит, тут тебе и дети, и соседи, то-се…. Ладно. Звонок. По телефону. Леопольд, выходи!
Так, отыскать новые сапоги, надеть хорошенькую кофточку, элегантно выскочить, сколько лет, сколько зим, и мы бежим на электричку в Москву, час смотрим в окна, стиснутые ближними, перебрасываясь короткими фразами, и украдкой любуясь друг другом. А как доехали, дальше что?
Мечты не докладывали, так, неопределенное что-то…посиделки в кафе, беготня по парку, осыпаться листьями, что ли…. Хотя, какие там листья, ранней весной, не прелью же кидаться в первую любовь?! Ладно, поедем лучше в обратную сторону. Непременно в Бородино, место битвы, романтично и многозначительно. А что? Неплохо!
Стоять на холме, любуясь пейзажем, освещенным закатным солнцем, силуэты памятников, взаимный накал, их шевелящиеся на ветру волосы…ах, да, он жаловался, что нет уж челки боле, пятьдесят процентов волос унесло время, ничего, пусть у меня шевелятся за двоих…. Так, новые сапоги заменить на старые, сколько я там прохожу в новых? По полям, по холмам! - максимум, сто метров от платформы…или пусть на руках несет обратно.
Хотя, есть одно обстоятельство….
Да, не заметила Елена Дмитриевна, как начала вести двойную жизнь….
Одна была обычная – земная, та же, да уже не та, что-то потихоньку начал рушиться ее пряничный домик, который теперь она воспринимала не иначе, как место своего домашнего ареста. Механически исполняя, как повинность, свои обязанности по дому, она ждала, как наркоман дозы, очередную порцию романтики. Ничего земное не волновало ушедшую мозгами вдаль Елену Дмитриевну.
Незаметно снова закурил морально заброшенный муж. Дети жили в соседней комнате, уже не трогая вечно чем-то занятую маму. Зато и она никого не трогала, живите себе тихо, не пилю, не жужжу, ну и радуйтесь себе, что нашлось маме занятие. Ей наконец-то стало интересно, а почему -она старалась не задумываться.
Другая жизнь была фантастическая, где она могла быть и королевой, и охотницей, и девочкой-припевочкой, ведь она была физически свободна от напарника по грезам, и в то же время… так душевно зависима от него!
Обнаружив этот неприятный факт и собрав разбегающиеся мысли, она поговорила сама с собой на тему, что подразумевается под определением «мое идиотское поведение», каковы симптомы и чего ожидать в недалеком будущем.
«Лена, ну куда ты полезла? Ну, повспоминали, хорошо, может, внукам расскажу, когда буду в безопасном для компромата возрасте, а теперь что ты творишь? Ведь он уже не тот мальчик, которого ты помнишь, он нормальный обычный мужчина, состоявшийся в профессии и личной жизни, разве что детей нет, ну, да это дело наживное. Ну, и куда тебя несет? Ты его даже не знаешь, может, утомила уже своими воспоминаниями, и он уже не знает, как загнать тебя обратно в бутылку, откуда так неосмотрительно вызволил! Ты ведь не с фантомом своим разговариваешь, с живым человеком!»
Это открытие ее поразило. Тем более ее поразил тот факт, что Димка считает ее абсолютно счастливым человеком, состоявшейся личностью. Она попробовала, было пожалиться ему на метания и муки неистовой натуры, загнанной в тесные рамки надоевшего быта. А в ответ он ее прямо-таки отчитал, как, неужели она не понимает своего счастья, у нее целых трое детей, да ему хотя бы одного и все, жизнь, считай, удалась!
Нарыдавшись как-то по поводу, почему, раз они так друг друга чудно понимают, и их души совпадают всеми шестеренками, не быть им вместе, не родить ему детей, о которых он так мечтает, а ей они идут в руки один за другим, Ленка-таки задумалась – зачем же все-таки он в наш колхоз приехал, зачем нарушил мой покой? Может это все-таки….
И тут вдруг она почувствовала, как внутри нее постучалась маленькая жизнь.
Это было первое шевеление, которое она ясно почувствовала, после трех месяцев нудного токсикоза и тоскливого ожидания его окончания. А она и не заметила, что ее не тошнит, чувствует она себя, как призовая лошадь и сил, хоть отбавляй!
Елена Дмитриевна схватилась обеими руками за живот, не в силах даже слова вымолвить от нахлынувшего умиления и счастья.
Да, мое маленькое сокровище, стучись, буди свою заблудившуюся, непутевую мамашку, приглашай ее в страну Большого Живота, где ты полноправный хозяин и король! Конечно, милый, ты самый желанный ребенок на свете, после своих умненьких, красивых братиков и сестры…
А я-то, я - просто зажравшаяся пушкинская старушонка на третьей стадии деградации личности, где-то между царицей и крахом всего предприятия!
Да, ее позвала сама жизнь. И в этой жизни найдется место всему: и радости, и печали, и любви, и чему-то новому, все нужно, все неповторимо и поэтому ценно.
Так вот зачем он появился, этот Димка. Вдруг ее озарило! Он опять ей помог.
Обрадоваться, раскрыться навстречу новому, увидеть жизнь по-другому и поблагодарить за все. Как хорошо, что эта встреча случилась с ней сейчас, когда она поставлена в такие условия, что рано или поздно, а ей пришлось смириться, что статус кво таково и надо просто порадоваться, до чего ж все хорошо устроилось!
 И тогда она от всего сердца пожелала Димке счастья, а конкретно – ребенка.