палач

Я вошёл в чёрную обгоревшую комнату. Странно, но дверь уцелела.

Здесь я иногда сидел, чертил карты на клочках старых календарей. Но какой из меня полководец – я не кабинетный стратег, а боец, сколько себя помню.

Теперь не осталось ничего – всё в труху. Стол, стулья, лампа, флаг, даже портрета Главного на стене нет.  Да и самой стены нет. Чёрное месиво.

Я вернулся сюда, ещё не прошло положенных трёх дней. Меня больше нет. Мой дом теперь здесь.

Камуфляж на рукавах висел клочьями. Если бы я видел свои руки и лицо – они были бы коричневыми, как у негра, или угольно-чёрными. Если бы они были.



Танюха вошла за мной, в белых носочках, рубашке в клетку, с рюкзачком за плечами, с бантиками. Как девчонки, мои одноклассницы с выпускного в той далёкой прошлой жизни.

- А вторая где? – зачем-то спросил я.

- Мирка? В больнице. Её только так, потрепали. Выживет, - уверенно заявила Танюха, активно работая челюстями.

Она была как живая, только сбоку была дырка в черепе. Это не бросалось в глаза и ничуть её не портило.

- Ты кто, мент? – прищурилась Танюха и оскалилась.
- Я Скальд.

- Рэпер,  чтоль?

- Это позывной. Мой позывной. Меня вчера, здесь.

- Ааа, ну так  антураж подходящий. Я такие места люблю. Развалины, заброшенные дома, всё такое…


Танюха подошла к тому, что когда-то было стеной, поставила ноги крест-накрест для устойчивости, некрасиво вывернула язык и чпокнула жвачкой. Розовый пузырь лопнул и залепил ей щёки и кончик носа.

- Больно было? – поинтересовалась она.

- Никак не было, не помню. Жарко было… Так ты зачем их резала, а? Собачек там, котов?

Я смотрел на неё внимательно. Ангелоподобное личико даже не дёрнулось.

- Допрашиваешь? Или интересно стало? – она поправила бантик. – Смотрел в инете? И как?

- По кайфу птичкам крылья отрывать было, да, чтоб не летали? Кошечкам кишки выпускать, дрелью к стенкам привинчивать? Посмотреть хотела, что будет? А снимала зачем? – меня чего-то понесло. – Прославиться хотела?

- А они своими мимимишными котиками вконтакте задолбали уже, - пожала плечами Танюха. – Бесит просто. А нате вам, изнанку жизни. Вы мимими, а я – бац, и нету зверика. Там косточки. Они так дёргались прикольно. Вроде уже мёртвые, а дёргались. По кайфу было, да. Потому что я тоже летать хотела, а крылья мне ломали, долго. По пёрышку, по косточке. Мамке вечно некогда, папка служит. Придёт, тычок даст. Им плевать на меня. Что есть я, что нет. Как эти вот кошечки. Это ж остальным слабо, а мне нет. Хоть так, боялись меня. Потом какой-то козёл донёс. Слабак. Мирка быстрее бегала, а я и убегать не хотела. Я и не чувствовала ничего – хватало мне боли и так…

- Дура, млять, - сплюнул я. – Тварь ещё та. Боли ей хватало… Получила? Мало было?

Я буравил её взглядом насквозь, как она собачек дрелью. Но там, где сердце, было пусто. Его не было, никогда.

Сверху сквозь труху и обгорелые балки таращились слепые глаза разбитой лампы.

- А сам? Кто говорил, что города с землёй сравняет? А там женщины, дети, кошечки твои любимые, ничего, да? И чем ты лучше? Думаешь, не мучились они, нет?

- Я родину защищаю.  Разницы не видишь?

- А про пленных… напомнить? Теперь же ничего ни от кого не скрыто. Чем ты лучше меня? Сказать, что у тебя было там, в голове? – она попробовала мой лоб на прочность взглядом, но куда там. Дилетантка. Только слабых бьёт.

- Больше телевизор смотри. Живодёрка, млять. Кошечки враги тебе были, а у меня враг реальный. Знаешь, сколько они домов, городов разбомбили, нет? Кроме своего ютьюба и лайков не видела ничего? Окажись ты здесь, в этом городе, в подвале бы пряталась, дрожала. И, главное, кто меня сдал – свои же, друзья… нет ведь на войне друзей.

- Слышь, Скальд, ты уже просёк, что мы в аду? – доверительно шепнула Танюха, сделав шаг ко мне. - И ты, и я. Я за кошечек, а ты за тех, кого пристрелил.  И не надо врать себе – мы ж друг друга насквозь видим. Меня сначала в таком же подвале держали, а за стеной кошечки с собачками выли. Думали, совесть проснётся, что мучиться буду, как они. А мне пофиг, ты ж видел – у меня сердца нет и не было. Не выросло, прикинь. Решили иначе наказывать. Это как квест. Вот теперь ты для меня типа палач, а я для тебя. Кто-то первым должен начать… А если все те, кого ты убил, придут вот сюда и встанут, и будут смотреть… Ты же считал, что они не должны жить? Ты же стрелял в них?

- Я в них не стрелял, заткнись!

- Ты в них…

Здесь не было оружия, в нём уже не было смысла. Только взгляд. Глаза – зеркала души, наверное, поэтому. Душа, она там? Проверим.

Я вперил в Танюху взгляд и стал жечь насквозь. Она задёргалась, как в агонии, и захохотала нервным, истеричным смехом. Я жёг её пальцы, сильнее и сильнее, дробил суставы, они рассыпались у меня на глазах, как в кровавой мясорубке, она становилась меньше, короче, кровь хлестала во все стороны. Её не было, а кровь – была. И в голове пусто – у неё не было мозга, как не было и сердца.

Кучка пепла и трухи. Через мгновение и это смело порывом чёрного ветра из окна, где не было стекла, одни лишь обгорелые рамы.

Всё.



Кто начинает войну? Такие, как я, кто встаёт живым щитом на защиту своей земли, или такие, как она? Которым однажды просто становится скучно – настолько, что они начинают убивать?


Я поднял с пола единственный уцелевший обгорелый стул, отряхнул зачем-то. Даже если придут они все, я к этому готов. Хочется верить. Каждому здесь воздаётся по верованиям… Мне есть что сказать Богу.



Я сел на обугленный стул и стал ждать.