Трудности перевода

Она громко и некрасиво смеялась. Горланистый смех, раздающийся на всю округу, привлекал внимание, но ей, похоже, было плевать. Она смеялась над его шутками, хоть совсем не понимала, о чем он говорит. Просто улавливала интонацию, просто всматривалась в мимику его лица, изучала его жесты. И что самое характерное — она была искренней.

Он не смеялся вообще. В большинстве своем молчал, иногда рассказывал какие-то шутки, которые вызывали такую бурную реакцию. В основном, слушал ее быструю речь, в основном — внимательно. Он тоже ни черта не понимал из ее слов.

Она была финкой. Худая, высокая, немного неуклюжая и нисколько не походящая на эталоны с обложек журналов. Она могла болтать без умолку: о звездах, об экономике, о литературе и итальянской кухне. Она увлекалась спортом: любила теннис и баскетбол, часто смотрела соревнования по спортивным каналам в своей одиноко-холодной квартире.

Он был японцем. Среднего роста, с обычной внешностью. Говорил нерасторопно, в свойственной манере людей его национальности. Он увлекался средневековой литературой и генетикой. Настолько полярные области привлекали его в равных мерах, и он даже посещал лекции в университетах для повышения своей начитанности.

Ей нравились тонические ударения в его говорах, ей нравилось читать японскую мангу, переведенную на финский и слушать вместе с ним музыку на английском.
А ему нравилось слушать аудиокниги на японском, бесцельно мотаясь по веткам метро в выходные дни.

Они оба знали английский. Оба им совсем не пользовались.

Он приезжал к ней раз в год. В основном — летом на пару недель. Они встречались в аэропорту, крепко обнимались, а потом в кафе рассказывали друг другу последние новости. Она ему — на финском. Он ей — на японском. На английский они переходили лишь при необходимости — когда надо заказать что-то в кафе или переговорить с другими иностранцами.

Она не приезжала к нему вообще. Она говорила, что Япония навевает на нее тоску и чувство одиночества. Ей нравится культура его страны, она стала увлекаться историей его государства, но на большее не решится. Ровно как и на то, чтобы выучить японский.

Он, правда, и слова не мог разобрать из ее быстрой речи, но понимал посылы ее долгих монологов. В принципе, ему и не хотелось, чтобы она приезжала. Здесь, в Финляндии, он точно знал, как проводить с ней время. Там, в Японии, он не мог себе этого даже представить.

По вечерам они выходили на улицы в объятия белых ночей. Их встречали ветераны уличной музыки, которые напевали что-то из северного фолка. Они проходили мимо уличных собак, застывших посреди дороги, словно увидавших что-то в белесом тумане провинции. Они заходили в людные кафе, заказывали что-то наугад из меню и болтали без умолку.

Она — на финском.
Он — на японском.

Заказывать наугад что-то из меню было их игрой. Было их безмолвным развлечением, в котором не требовались слова или знания языков друг друга. Просто открываешь меню на первой попавшейся странице, тыкаешь пальцем в первое попавшееся блюдо, не смотря ни на цену, ни на рецепт, а потом либо давишься от мерзости, либо наслаждаешься вкусом.

Доедать до конца — еще одно негласное правило.

Она показывала ему свой фотоальбом. Вот ее мать со своим новым мужем, которому недавно исполнилось двадцать девять, вот ее сестра, получившая солидную премию и празднующая свою маленькую победу. Вот ее новый парень, которого, как оказалось, интересуют другие парни. Вот ее новый кот, она купила его на выставке. А вот она недавно съездила в Хельскинки.

Он не показывал ей своих фотографий. Он показывал ей свои новые проекты, на которые угробил последние полгода своей жизни. Вот это здание будет в центре Нагои, а это — на окраинах Аити, префектура Тюбу. Ей нравилось. Она выражала свой восторг громкими восклицаниями и непонятными изречениями на финском.

Он мог шутить только с ней, а он могла слушать шутки только с ним. Они не помнили, как давно знали друг друга, у них не было общих знакомых и даже тем для разговоров, но они находили о чем поболтать.

Она — на финском.
Он — на японском.

Она водила машину, он предпочитал метро и автобусы. Он плохо спал и рано утром вставал, она могла проваляться в постели до обеда, а окончательно подняться часам к трем. Они не испытывали друг к другу никакого влечения, и даже друзьями друг друга не называли, но он приезжал к ней каждое лето, а она звонила ему каждый месяц.

Ему она нравилась. Нравился ее гомерический смех, нравились грубые манеры. Она была привлекательна, но в ней, на его взгляд, не было женственности. Да ему и наплевать было на то, какой бы она должна была быть, исходя из стереотипов, канонов и эталонов. Она была настоящая, и этого было вполне достаточно.

Она провожала его в аэропорт, никогда не плакала. Долгие объятия на прощание — не про них. Не про них — трудности перевода и недомолвки. Он дарил ей что-нибудь на память — маленькую игрушку или календарик на следующий год. Дарил именно тут, в аэропорту, а она прятала это на полке и никому не показывала. Потому что это было лично ее вещи, лично ее воспоминания, и она не хотела делиться ими ни с кем.

Он улетал, самолет скрывался из виду, а она сжимала в руках сувенир и ждала следующее лето. Для того, чтобы вновь увидеться и пообщаться. Для того, чтобы выслушать друг друга.

Его анекдоты на японском.
Ее молитвы на финском.