Алжирский пленник - часть 30

Мне страшно не от того, что я ушел один в пустыню, что вокруг ночь, незнакомые звуки и силуэты, это меня как раз не пугает. Удивительно, но я ощущаю комфорт и спокойствие среди этих бескрайних барханов. Мне неуютно от осознания огромности мира. Я еще хорошо помню весь мой длинный многодневный путь. Путь этот был долгим, несмотря на скоростные самолеты и машины. Чтобы оказаться здесь, я преодолел сначала невероятные пространства Сибири, Урала, Центральной России, потом пролетел вдоль Европы и Средиземноморья. Затем мы проехали огромные расстояния Африканского континента от моря, через горную его часть и по сравнительно равнинной территории в глубь Черного континента. Хотя, если посмотреть на карту, я нахожусь еще где-то совсем близко к северному окончанию Африки. Звезды, которые я сейчас вижу перед собой, кажутся мне более близкими, чем далекий Казачинск, который не увидишь не в один телескоп. Как же далеко я забрался! Осознание этого и того длинного пути, который нужно будет еще преодолеть, чтобы вернуться домой, вызывают у меня тоску по дому, по своей семье.  Я всматриваюсь в темный горизонт пустыни, где-то там, а может там, в недосягаемой для меня дали, в заснеженном сибирском селе спят мои дети. Я достаю телефон и звоню. Невероятно, но на другом конце вселенной поднимают трубку и немного сонный голос жены удивленно спрашивает: «Что случилось?» Я говорю, что решил позвонить, потому что я сейчас в пустыне ночью, смотрю в даль и вспоминаю их. Жена отвечает, что они уже проснулись и будут собираться в школу. Этот короткий разговор, еще больше растревожил меня. Ничего нельзя изменить! Не смотря на кажущуюся близость и возможность поговорить, меня сейчас ни какими самолетами не унесешь домой к моим близким. И обратный путь мой будет еще более долгим и длинным.
Меня уже потеряли, Зино зовет, я откликаюсь. Костер виден в дали на вершине небольшого бархана. Луна освещает мой путь, как фонарь на столбе. Откуда-то сбоку время от времени слышен странный скрипящий звук. Я иду на этот звук, чтобы узнать, что там. У меня на лбу есть фонарик. Подойдя к тому месту, откуда шел звук, я включил его. Пучок света так резко высветил реальность, что я даже вздрогнул. Но ничего необычного я не увидел: маленький светло зеленый кустик округлой формы, без листьев, вместо них запутанная сетка суховатых стебельков. Именно отсюда и шел звук. Но ни на кусте, ни вокруг него ничего не было. Видимо таинственный житель ночной пустыни предпочел исчезнуть где-то в норе или прикинуться веточкой. Я выключил фонарик и пошел дальше, через некоторое время из того же места снова послышался странный звук.
«Все хорошо?!» - спросил меня Зино, когда я вернулся к костру. «Да, я ходил смотреть звезды» - ответил я. «Вот?» - не понимает Зино. Я показывал на небо: «Стар!»
Тем временем Измаил начал свой мастер-класс по изготовлению еды в условиях пустыни. Сидя на корточках при свете костра, он замесил тесто в большом алюминиевом тазике. Для этого ему потребовалась только мука и вода. Больше ничего! Потом выложил тесто на полиэтиленовую сумку из-под муки и стал его месить, а после лепить из плотного теста лепешку. Затем уложил в фольгу куски мяса, лук и помидоры. Накрыл их другим куском фольги и тщательно завернул края. Сгреб палкой угли с прогоревшего костра, разгреб под ним песок, и прямо на песок положил сырую лепешку, а рядышком пакет из фольги с мясом, потом засыпал обратно песком, и сверху нагреб угли.  На оставшиеся угли установил сваренный из металлических прутьев треугольник на ножках, и поставил сверху похожий на казан чугунок, только с горловиной и ручками по бокам. В него налил немного воды и положил куски баранины, порезанные овощи: картошку, морковку и помидоры. Никакой соли ни в мясе, ни в лепешке, ни в тушёных овощах с бараниной. К этому времени Хандж уже приготовил чай. И мы сели у другого костра в кружок, пить чай из стопок с булочками.
Это традиционное наливание в стопочки жидкости в узком мужском кругу, в  почти библейском месте, разогрело мне душу не хуже ста граммов. Захотелось поговорить, поболтать по душам,  что-нибудь рассказать, излить эту, переполненную чувствами душу, моим новым друзьям! Но как? Переводчика-то не было. А Зино понимал только небольшой набор наших с ним фраз. И тогда я решил им спеть песню, которую всегда поют у ночного костра подвыпившие мужики. Чтобы через безграничный язык музыки донести до моих новых друзей силу и красоту нашей природы, глубину и широту русской души, я запел Черного ворона... Наверное, со стороны было бы интересно понаблюдать, как у ночного костра собралась шайка чернокожих разбойников, и один бледнолицый в соломенной шляпе, развалясь у огня, запел какую-то унылую разбойничью песню. Мои алжирские друзья, вели себя по-разбойничьи: ни кто меня не слушал, они продолжали о чем-то спорить, перебивая друг друга, вскакивать с места и бегать смотреть, как там продвигается их варево на углях. Закончив свою песню бородатый белый разбойник, уныло посмотрел на остальных. Тут все наконец замолчали, а потом один из чернокожих бородатых разбойников запел другую разбойничью песню: «Выходи-и-ла наберег Катю-ю-ша!!!» Правда, Зино знал только эти слова.
Мне ничего не оставалось делать, как достать из сумки и начать писать свой дневник. В отличии от моих спутников, я к этому времени уже прилично утеплился. Надел кроссовки, так как песок стал жечь ноги неприятным холодом, а неприятный ветерок в спину, заставил меня накинуть подаренную Зино матерчатую куртку. Я и сейчас, находясь в Сибири, в сорокаградусный мороз бегаю в ней за дровами. Остальные же продолжали сидеть босиком или шлепках на босу ногу и легоньких ветровочках. Что им жителям Африки мороз! Надо мной же посмеялись, мол: ты ж из России, там холодно, а ты мерзнешь в Сахаре?! К моему удивлению легко переносили ночной холод и городские друзья Зино. Я же, был видимо, морально не готов к такому, и, подстелив под себя теплый плед, пододвинулся ближе к костру.