Купание

«Не всё золото, что блестит…»
(Поговорка)

- 1 -
Лето 198.. года в городе–герое Севастополе выдалось жаркое. Курсанты 3–го курса 3–го (дизельного) факультета Севастопольского Высшего Военно–Морского Инженерного Училища, прибыли в 153–ю бригаду дизельных подводных лодок для прохождения практики. Пекло неимоверно. Одетые в форму №–2 (белый верх, черный низ) мы исходили потом. Скрыться было некуда. Руководитель практики капитан 2 ранга Бобров Николай Степанович исчез в преисподней штаба бригады, оставив подопечных жариться на плацу.
Деревья стояли по периметру, но они стояли не про честь будущих офицеров славного ВМФ СССР. По плацу то и время пробегали вспаренные матросы, видно, по плацу пешком ходить не полагалось. Курсантские рундуки лежали бесформенной кучей, и их хозяева такой же кучей стояли рядом с ними. Жара. Она донимала каждую клеточку их бренных тел, мечтавших попасть в благословенную прохладу. Но не тут–то было. Вся наша советская служба состояла из выставления перед военнослужащими немыслимых и непреодолимых преград, которые полагалось по ходу дела преодолевать с криком «банзай» и радостным выражением лица. Так и у нас. Вместо того, чтобы рассадить нас в курилке, которая стояла в благостной тени метрах в 100-150 от плаца, наш руководитель ставил нас жариться на плацу и убыл в расслабляющую душу и тело прохладу штаба бригады.
Пребывал он там часа два с половиной. Курсанты, а их было 39 человек – два класса дизелистов, уже перерассказали все анекдоты, которые помнили. Уже был послан казачок за КПП, через который его пропустили за пачку сигарет, и вернулся с трехлитровой банкой кваса, продававшегося рядом с памятником матросу Петру Кошке. Уже была выпита по–братски эта самая банка квасу и курсантам стало ещё жарче. Народ уже потихоньку начал медленное движение к недостижимой курилке, как появился начальник, имеющий слегка раскрасневшеёся лицо и посиневший нос, говорящие о том, что время даром потеряно не было, и процесс вливания дружного коллектива практикантов в героический состав бригады ДПЛ состоялся.
Николай Степанович нёс список. За ним шло несколько офицеров. Будущая надежда офицерского корпуса ВС быстро без приказания построились по классам. Началась читка фамилий с указанием экипажей, в которых курсантам предстояло провести ближайший месяц.
– ГКС  Пониковский  Станислав Семёнович, старшина 1 статьи Васильев Николай Павлович, старшина  2  статьи  Малкин  Алексей Владимирович, курсант Чекин Сергей Николаевич, курсант Владимиров Кирилл Юрьевич – выйти из строя. Ваша лодка – тридцать шестая, – объявил руководитель.
Пониковскому и еще четырем его товарищам досталась лодка проекта 641 (по классификация НАТО – «Фокстрот»), носящая номер «Б–36». Номер ничего хорошего не сулил, как и лицо толстенного капитана 3 ранга, оказавшегося замполитом (сейчас эта должность звучит – заместитель командира по воспитательной работе, хотя хрен редьки не слаще) корабля.
Он махнул рукой и курсанты поехали… вслед за ним. Прибыли в кубрик. На тумбочке стоял дневальный явно нерусской национальности, замполиту он четко отдал честь, но курсантов просто проигнорировал. Пониковскому это не понравилось. Он указал этому дитю среднеазиатских степей, что он не прав, причем после указания тот потихоньку сполз на пол. Замполит обернулся и остолбенел. Рядом с ним таким же взором наблюдали за телодвижениями дневального старшина 1 статьи, судя по повязке «Рцы» – дежурный по команде, и ещё одно тело с раскосыми глазами.
Это было неслыханно. Неуставные взаимоотношение! И это в присутствии целого зама! Ни хрена себе ягодки! А курсанты молча стояли и смотрели на физкультурные упражнения дневального, отбивавшего во всю ивановскую поклоны и приседания. На комплекс вольных упражнений №16 это явно не тянуло, но было очень и очень что–то около того…
– Кто? – вопросил замполит.
– Я, – так же лаконично ответил Станислав Семёнович.
– Вам что – делать нечего? Кто вас этому учил? – последовал совершенно идиотский с точки зрения бывшего десантника вопрос. 
– Нечего… нарушать Уставы. Я старше его по званию. Если он не уважает мои погоны – пусть уважает мой живот!– повторил Стас любимое выражение своего армейского инструктора по стрельбе. После чего добавил: – А учили меня в школе ШМС ВДВ. Вообще–то это не моя работа, а вон того старшины 1 статьи.
Старшина 1 статьи постарался стать как можно незаметнее. Тело с раскосыми глазами, слов-но иллюзионист, растаяло в просторах кубрика.
– Будете наказаны! – резюмировал замполит. – Кто умеет рисовать и писать?         
Народ впятером молчал, ибо сидеть и писать стенгазеты ни у кого желания не было, а у меня это нежелание было крепко вбито еще с армейских времен.
– Красить кто умеет? – поняв, что никто не хочет быть художником или писарем, замполит зашел с другой стороны.
Красить умели все, выразив свою полную готовность повторить подвиг Тома Сойера, ибо красить – не строить – напрягаться не требуется. Но порыв курсантов был через минуту остужен еще одним капитаном 3 ранга, в котором они тотчас же признали командира ЭМБЧ – механика, то есть. Вид у него был соответствующий – грузноватый, с въевшейся в руки грязью. Одет он был в слегка замасленный китель и потертые брюки. Лицо вновь прибывшим военнослужащим понравилось сразу – открытые, в окружении мелких морщинок, светло–серые глаза, в которых отсутствовала вселенская скорбь по поводу неразрешимости поставленных перед ним задач, столь характерная для молодых командиров БЧ–5. Механик был старый (тогда в нашем понимании), естественно, – опытный и знал – с какого бока надо начинать стричь кошку. Лоб открытый, волосы пострижены коротко, голова крупная, как раньше любила говорить моя учительница по истории – сократовская. Фигура крупная, но в ней чувствовалась сила. Руки, как я уже упомянул, с въевшейся в кожу следами деятельности по поддержанию технической готовности корабля, казалось, могли согнуть подкову.
После представления курсанты узнали, что его зовут Петровский Александр Михайлович. Он чем–то напоминал Пониковскому его отца, только размерами был раза в два крупнее…
– Баню кто любит? – задал он курсантам вопрос.    
Баню, ясный перец, любили все, о чем с радостью они и поведали своему новоявленному шефу. Курсанты были готовы исполнить любое приказание механика, лишь бы избавиться от наваждения писанины, рисования вкупе с малярными работами на солнцепёке. Мускулы напряглись, и они были готовы совершить подвиг во славу нашей Советской Родины. И механик понял их со-стояние.
– Переодевайтесь, – сказал он курсантам, после чего спросил, – грязная роба есть?
– Грязной нет, есть чистая.
– Дневальный! – рявкнул мех так, что затренькали светильники под трехметровым потолком, – снабженца ко мне!
Дневальный  тут  же  прекратил выполнение комплекса вольных упражнений, что говорило о том, что он был парень сметливый, и резво побежал куда–то в конец кубрика. Через три минуты  к нам присоединился пожилой старший мичман.
– Звал, Михалыч? – спросил он, внимательно оглядывая вновь прибывших. – Кто такие?
– Курсанты. Обеспечь их, Сергеич, робой погрязнее. Рундуки орёликов к себе и смотри – не дай Бог что пропадет.
– Да ты что, Михалыч? – округлились глаза у снабженца, и по ухмылке на лице механика я понял, что это у них ритуал такой был. – Ну, гаврики, пошли за мной.
– Переоденетесь и ко мне. Я в каюте офицеров, – сказал курсантам в спину Михалыч, когда они гурьбой затрусили за старшим мичманом.
Пониковский сам был почти год старшиной роты в армии и отлично знал, что такое содержать ротное хозяйство. Поэтому он подивился разнообразию и полноте заполнения каптерки – сразу видно, что снабженец был свой человек у начальников складов. То, что и сколько прилипало к его рукам и рукам начальников складов, никого не волновало, но, судя по стопам робы и прочих компонентов сложного снабженческого хозяйства, Сергеич в пролёте не был, что устраивало всех. В течение пятнадцати минут он подобрал курсантам более и менее нормальную робу, прогары, рукавицы, пилотки, выдал кровати и постельные принадлежности. От шильного–мыльного снабжаемые отказались, так как все это у них было, и это привело Сергеича в хорошее расположение духа – можно на «дурницу» будет списать еще имущества.
Во время выдачи причиндалов курсанты как–то непроизвольно разговорились со старшим мичманом, и оказалось, что мастерства беседовать с людьми у снабженца было на порядок больше, чем у замполита. Расстались они довольные друг другом, причем, как потом оказалось, снабженец довольно быстро сложил о курсантах своё впечатление, которое впоследствии оказалось очень близким к действительности (со слов механика).
У Пониковского со школы было правило, которому он придерживается до сих пор, – на все мероприятия, типа экзаменов, собеседований, зачетов и так далее, всегда идти первым. Почему–то первому легче – экзаменаторы еще не одурены однообразными идиотскими ответами будущих строителей коммунизма, и головы их не забиты ожиданием скорого обеда. Поэтому к механику он и зашел первым. Тот сидел за столом и что–то писал в тетрадку. Писал он быстро и лист заполнялся ровными строчками бисерного почерка. Он увидел Стаса, спросившего разрешения внести своё тело в кабинет, и кивнул.
– Глаголь, отрок.
– Главный корабельный старшина Пониковский Станислав Семёнович, образца 1961 года, служил в 1980–1982 годах, повторно призван в 1984 году. Холост. Севастополец,– бодренько доложил тот, – готов к труду и обороне.
– Что умеешь делать? – последовал вопрос.
– Могу как в анекдоте – копать и не копать, но если надо – в принципе, всё.
– Устройство электрических машин знаешь?
– Каких – постоянных или переменных? У меня за спиной судостроительный техникум, плюс механиком плавал.
– Постоянных. В батареях разбираешься?
– У нас на пароходе была батарея 46СУ, заряды бил. РЭАБ знаю.
После этого в течении двадцати минут механик прогнал по знаниям Станислава Семёновича, и, хотя тот более или менее продулся, ему стало ясно, что свои знания надо кардинально освежать. Но механик остался почему–то довольным беседой со ним. После этого кратко Пониковский рассказал ему о своей службе в наших славных Вооруженных Силах СССР, в которой знания паровых турбин, котлов типа ПВГ–80 и дизелей оказались не такими важными по сравнению с его умением стрелять.
– Слушай, Семёнович, у меня старшина команды электриков в отпуске, – неожиданно механик обратился к гксу по отчеству. – Принимай хозяйство, пригодится по службе. А то движок мой зашивается. Народ, правда, не подарок, но, думаю, справишься.
Перспектива изнывать над стенгазетой бывшего старшину роты не радовала, в связи с чем он согласился. Механик удовлетворенно кивнул, а потом спросил неожиданно – Фамилия у тебя знакомая.
– Ага, –  ответил вопрошаемый. – Отец мой был зам начальника училища в Голландии.
– Помню  его, – ответил  Михалыч, – ох, и хорошо драл он нас. Передай привет ему, я у него раза четыре на ковре стоял, но если бы не твой отец – выгнали бы меня с треском, а так видишь – в люди выбился.
И Пониковский ему поверил. После чего был отпущен, и ему дано было  полчаса времени на приведение своего места в порядок в соответствии с Уставом Внутренней службы и прочими премудрыми документами, регламентирующими нашу военную жизнь.
Через час механик переговорил со всеми, коечки курсантов были собраны и установлены, заправлены как положено. Тумбочки стояли на своих местах, внутри были подписаны, обернуты бумагой (ах, с каким наслаждением мы оборачивали полки «Боевыми листками», но тех у замполита была стопка чуть ли не в пол–метра толщиной). Бирки наклеены, подматрасники закреплены, полотенца повешены. Одеяла отбиты баночками квадратиком по ниточке, причем, после указания Пониковского дневальный, который не попадал под его горячую руку, вместе с дежурным по команде привели остальные одеяла в такое же состояние. Все было выровнено, отбито и   выставлено параллельно–перпендикулярно. Даже бывший старшина батареи Станислава Семёновича в ШМС прапорщик Соколов Семён Аркадьевич, прозванный за нудный характер Семён Семёнычем, вряд ли был недоволен.
Оказалось, за манипуляциями курсантов наблюдали Михалыч, зам и Сергеич. Не знаю, что там думал зам, но Сергеичу это, в отличие от дневального, понравилось. И с тех пор у них (у курсантов, то есть) с ним и с механиком сложились великолепные отношения, что впоследствии им очень сильно пригодилось.

- 2 -
После обеда хорошо бы вздремнуть. Расслабиться. Предаться сну и неге где–нибудь в коечке. Посидеть на спинке минуток эдак 100–120. Помечтать о сущности предстоящего летнего отпуска, до которого ещё целый месяц…
Но у механика были совершенно другие планы. После сытного обеда (а раньше, надо признаться, почему–то по той же четвертой норме подводников кормили гораздо сытнее и обильнее) курсанты были построены в «один шеренга» в соответствии с переданным нам дневальным приказанием механика. Пониковский был вызван опять в каюту.
– Добро войти, по вашему приказанию, – начал было он, но был остановлен.
– Хорош болтать. Слушай внимательно. У среднего ГГЭДа (главного гребного электродвигателя) изоляция упала. Будем сушить созданием температуры калориферами. Работать круглосуточно. Температуру держать не менее 80 гр.С. Распиши народ по двое. Вахта 4 часа. Один в шестом отсеке, один на подстраховке в седьмом. Ты на контроле круглосуточно, спать в седьмом если уверен, что все будет тип–топ. Вопросы?
– Из эбсент. Нет. Когда приступаем?
– Вчера. Через полчаса выходим. График составь и мне на подпись.
Взяв стандартный лист, Пониковский быстро составил график, расписав народ по желанию – кто с кем хотел. Зайдя к механику, он с ужасом увидел зама. Но делать было нечего. Гкс протянул механику листок. Так как писать Станислав Семёнович умел, то график был нарисован чертежным шрифтом, что зама, естественно, обозлило. Он начал упрекать его в том, что тот скрывает свои таланты и самым безбожным образом зарывает их в землю, подрывая партийно–политическую работу в массах.
– Ты комсомолец, значит, должен вести работу, – его ажно трясло он негодования и сознания моей низкой комсомольской сознательности.
– А я не комсомолец, – ехидненьким голосом доложил бывший старшина роты ему. И добавил мстительно, – исключен из рядов ВЛКСМ, слава Богу.
– А как ты в  училище  учишься? –  зам  нервно  начал  писать  что–то  в свою тетрадочку, и всё выражение его фигуры Пониковскому подсказывало, что это было не рождественский хорал в его честь.
– Молча. С разрешения ЧВС, – Стасу было весело, хотя, признаться, весёлого в ту пору было мало быть не членикам и не членам. Видать, он был единственный, кто ухитрился вылететь из ВЛКСМ и остаться во ВВМУЗе.
– Ладно, Николаич, ГГЭДу до лампочки – комсомолец он или нет. Работать надо. Пошли, – это уже относилось к бывшему десантнику.
Они вышли из каюты, товарищи Станислава присоединились к идущим. Они вышли из казармы, повернули вправо, подошли к КПП, пересекли запретную линию, повернули вправо и по-шли по городской улице, которая в обратном направлении вела к проходной Севастопольского завода имени Серго Орджоникидзе, по которой шесть лет назад я (автор), как и Пониковский, ходил в течение полугода, когда проходил заводскую практику, учась в техникуме. Пройдя памятник матросу Кошке, на который выпускники мичмана каждый год натягивали тельняшку в день своего выпуска (а это был такой же освященный годами ритуал, как и надраивание до зеркально-го блеска одного места у коня Петра I в Ленинграде молодыми лейтенантами), они повернули вправо и пошли мимо своей казармы. Пройдя её по спуску мимо памятника героям революции 1905 года, они повернули немного вправо и подошли к еще одному КПП. Миновав это серьёзное учреждение, неспешно спустились по трапу и вышли на пирсовую зону, где на зеркальной поверхности Севастопольской бухты дремали в благостной неге боевые лодки. «Б–36» стояла на третьем пирсе. Там уже был выстроен экипаж, так что процедура представления курсантов морякам времени много не отняло.
– Главный корабельный старшина Пониковский Станислав Семёнович, 1961 года рождения, отслужил в ВДВ старшиной роты, теперь курсант. Будет исполнять обязанности старшины команды электриков, – так бывший десантник был представлен застывшим в строю морякам, после чего механик так же представил и его товарищей, дав им краткую характеристику.
Старшина 1 статьи Васильев Николай Павлович, будущий свидетель на свадьбе Пониковского, отслужил год в морской пехоте Северного флота командиром отделения минометчиков, благодаря чему имел прозвище «Морпех». Руки его, необычайно длинные – когда он стоял по стойке «смирно» они за малым не достигали колен, были постоянно в движении. По внешнему виду он был эдакий добрячок – увалень, однако, внешность была обманчива. Любителям померяться с ним силой приходилось нелегко, так как длинные руки, с одной стороны, давали ему большое преимущество. Но были и недостатки в этом – уж очень долго он складывал их, чем Стас частенько пользовался, когда они разминались в части побороться. Попал он в команду мотористов, о чём Станислав несколько жалел.
Старшина 2 статьи Малкин Алексей Владимирович, хохол, как и  я (автор),  по  прозвищу «Щирый», также отслужил в своё время год в армии где–то в конной артиллерии. Был он невелик ростом, но коренаст и плотен. Лицо открытое и почему–то всегда привлекающеё на танцах в училище внимание женского пола. Механик распределил его к трюмным.
Курсант Чекин Сергей Николаевич, по прозвищу «Щекатый» за выступающие одуловатые щеки, балабон и разгильдяй, но, в принципе, нормальный парень. В армии он не служил, но отличался порядочностью и добросовестностью. Распределили его в команду электриков.
Курсант Владимиров Кирилл Юрьевич, из страны, как он сам постоянно выражался, «вечно зеленых помидоров» – Мордовии, по прозвищу «Юстас» (по фамилии Штирлица), также был крепышом, потому что в детстве крепко занимался боксом. Распределили и его в команду трюмных.
Корабельные мореманы приуныли. Мало того, что курсанты пришли все какие–то накаченные, а слух о воспитательном процессе в кубрике до них уже донесся и, как понял вновь назначенный ио (исполняющий обязанности) СКЭ (старшина команды электриков), радостных ассоциаций не вызвал, так их ещё и на должности командиров отделений назначили. Придется подчиняться. В те годы, как я уже однажды рассказывал, с воинской дисциплиной было маленько по-проще, нежели в нынешние демократические. Любителей не выполнять приказы обламывали, применяя всякие приёмчики, как–то: гауптвахта (а в Севастополе в те времена на ней сидеть я бы никому не рекомендовал), прокурорское предупреждение (это было самым действенным) и так далее, и тому подобное. Были, конечно, уникумы, которые не желали подчиняться, но воспитательная работа велась тогда постоянно, и все поставленные Родиной перед военными задачи выполнялись неукоснительно и, как правило (что никого не удивляло), – в срок.
Механик отозвал курсантов и команду электриков в сторону. Туда же после краткого инструктажа и распределения работ подошел капитан–лейтенант, представленный нам как Мишин Артур Артурович, – командир группы движения, «движок» в простонародии. Был он приземист и имел посеревшеё от хронического исполнения своих служебных обязанностей лицо. Механик сказал ему, чтобы он шел в койку и ближайшие 24 часа если он увидит того в вертикальном виде – «движку» будет кердык. Движок все тут же понял и через минуту скрылся в рубке.
– На ближайший месяц, – было сказано механиком выстроившимся в безмолвии под солнцепеком матросам, – ваш командир – вот этот ГКС. Не справится он – справлюсь я. Вопросы?
Вопросов, ясен блин, не оказалось. Далее механик, не обращая внимания на стоящих в строю моряков, в течении 20 минут объяснил задачу Пониковскому, вызвал из строя и представил командиров отделений, с которыми я буду работать, а потом передал журнал, впоследствии оказавшийся журналом проведения ППО и ППР. Как тот понял, почетное право расписывать на работы личный состав он передал ему. Уяснив, что Стасу все понятно, и он ориентируется в отчествах комодов, он повернулся и пошел в курилку, которая находилась на корне пирса.
Станислав Семёнович решил потратить полчаса на знакомство с новыми  подчиненными.  Русских  среди  них  не было, как и лиц славянской наружности. Все оказались детьми Средней Азии, что его несколько обрадовало – в армии в роте Стаса из 120 человек русских и украинцев было 16 человек, а молдаван он всегда ставил по уровню интеллекта ниже чукчей, хотя соседи Украины и Румынии на его глазах как–то ухитрились обмануть приехавших на запуски ракет румын (но про это как–нибудь в другой раз). 
– Арак бар (водка есть)? – задал новый ио СКЭ самый любимый вопрос своего бывшего подчиненного Тургунова, прозванного «Джудди» за свою обезьяннюю внешность и такой же интеллект.
Народ в строю оживился. Кто–то вспомнил ридну мову, кто–то понял, что «арак» то же, что и «арака» и т.д. Кто–то начал оглядываться в поисках механика, готовясь ответить вопросившему, приняв за своёго, что «арак», и ежику понятно, в наличии и вечером все будет по высшему разряду.
– Переходим на «сух» (воду), – прервал тот вращательные движения головами своих новых подчиненных. – Угрожать не буду. Увижу пьяного – воды за бортом немеряно, будет плавать пока не протрезвеет. Теперь представляйтесь по очереди.
В течении 15 минут все были переписаны и расписаны по работам. Новые комоды, в смысле курсанты, ребята тоже перекурили, и они все направились через люк седьмого, который был открыт и через него тянулись кабеля, на передовую предстоящей деятельности. В седьмом, в который военнослужащие втиснулись по трапу с немалым трудом, было где–то градусов под 50. В соседнем отсеке раздавался мерный гул нескольких вентиляторов. Через переборку они проникли и туда, после чего тут же покрылись липким потом – в отсеке было как в хорошей парилке – под сотню. И тут им предстояло провести неделю…
Чем хорош русский человек – глаза боятся, а руки делают. Неделя прошла до неприличия быстро, курсанты даже, в принципе, и не разглядели бега времени. Вахта неслась двое через двое – и не так уставали и высыпаться успевали. Пониковскому было несколько тяжелее – приходилось ещё приглядывать за моряками, участвовал в проведении зарядки АБ и работах по ППО и ППР. Зама на корабле мы видели только на подъеме Флага, который был обязателен всем, кроме лиц ДВС и несущих вахту в шестом и седьмом отсеках. Кормили – как на убой, и еще добавки меха-ник им выбил. Хотя народ и похудел прилично, даже Стас сбросил что–то около 10 кг. Чох якши!
Через неделю появился помощник НЭМС по электрочасти в сопровождении механика. Мегомметр был ио СКЭ приготовлен, и даже концы были штатными – кто служил, тот поймёт. Прозвонил помощник НЭМС все обмотки на ГГЭДе, и гкс с механиком вздохнули облегченно – стрелка ни в одной точке не стояла ниже 2,0 МОм. Пока ПНЭМС мерял, Станислав Семёнович с механиком, несмотря на отключенные калориферы, покрылись потом пожалуй даже в большей степени, нежели при сушке. Но все было нормально. ПНЭМС с видимым облегчением вздохнул и оторвался от ГГЭДа. Механик бодро ему доложил, что отличились курсанты во главе со Стасом, и надо бы их поощрить чем–нибудь – типа увольнением.
– Лучшее поощрение – это ненаказание, – глубокомысленно произнес ПНЭМС. – Отдохнут в отпуске. Готовьтесь в море, завтра выход. Сутки в море, потом зайдете в Балаклаву, возьмете науку и по их плану дня на три. Вопросы есть?
Вопросов, как и следовало ожидать, не оказалось. И  зачем  их  задавать, если ответ на них известен заранее, и все твои правильные с внешнего вида доводы и умозаключения на них никак не влияют.

- 3 -
Прошло около двух недель. Чем хорош флот – чем больше планов, тем чаще их меняют. Поэтому никто не удивляется и не хватается за сердце в случае их срыва.
Что–то не заладилось в БЧ–люкс, и ПЛ «Б–36» загнали на неделю в 13–тый завод на ремонт. Пока они там вправляли мозги какому–то комплексу, Пониковский с механиком закончили наконец–то ППО и ППР ЭТГ (электротехнической группы), а остальные ребята (курсанты) – своих групп. Всё отремонтировать на ПЛ невозможно, можно только выполнить всё от тебя зависящеё, чтобы матчасть не подвела. Работали как черти. Матросы ЭМБЧ (электромеханической боевой части), что Стаса поразило, не напивались и в самоволки бегали только с его «добра», ибо он понимал, что если не отпустит – всё равно сбегут, а ему – головная боль. А так со спокойным сердцем Пониковский их отпускал, предупреждая обязательно, чтобы не совали свой нос и прочие выступающие части тела, особенно расположенные в промежности, не туда, куда на следует, без предварительной разведки, а методам этой разведки он был обучен на лекциях по НВП в судостроительном техникуме преподавателем подполковником Петрякиным Владимиром Ильичом, и чтобы прибывали не позднее 05.30 утра. Надо отдать им должное, что за всё время никто не опоздал, и ни у кого с конца не закапало. 
Особенностью дизельных ПЛ было малое количество пресной воды на борту. Так что с помывкой было туговато. А в отсеках жарко, народ потеет. Учитывая то, что подводные гальюны в базе закрыты на замок, а моряки – народ ленивый, до ветру им бегать на берег в облом, а кандеек в отсеке навалом, то процесс облегчения мочевых пузырей ими был упрощен до предела. Запахи были еще те. Сколько начальство ни билось в прямом и переносном смысле этого слова с некоторыми несознательными гражданами нашей некогда великой и могучей Державы, дышать в отсеках было сложновато. Надо было исправлять положение. Если с гальюнами всё было ясно – после того как содержимое кандейки было вылито перед строем на головы провинившихся, а их затем, привязав за пояс шкертами, прополоскали в замазученной воде возле стенки 13–го завода, народ отливать в кандейки мы вроде бы отучили.
А вот с помывкой механик нашел лучший выход. В корме ограждения рубки есть надводный гальюн. Многим подводникам хотелось  посадить на эту дучку конструкторов при волнении более 3–х баллов, когда вода через сливную трубу хоть и подмывает задницу, но и старается при этом еще и воткнуть все то, что из неё благополучно вылезло, обратно. И посмотреть, как это они будут справлять свою нужду при этом. Но, увы, не получилось – лодки списали раньше. Так вот, перед этим гальюном надводным, была площадка. Механик раскошелился на трёхлитровую банку шила, пришел народ, за это шило готовый ко всему, и от трубы охлаждения газоотвода РДП протянули медную (почему–то раньше её было больше и Прибалтика не была на третьем месте по экс-порту меди) трубку Dy10 и Рy100 с крантиком, имеющим такие же параметры, а на конце крантика был закреплена сеточка, как на садовой лейке, но не простая, а из нержавейки.
При работе дизеля запускаются насосы забортной воды, которые подают воду на охлаждение газоотвода РДП. Оставалось открыть крантик и встать под тёплый душик. Вот оно преимущество советского человека. Американцы бы умерли, но до такого бы не додумались. А у нас – вот шедевр инженерной мысли! Просто и сердито. Командир ПЛ оглядел произведение механической мысли, помылся под ним (так сказать, провел швартовые испытания) и остался, в целом и в общем, глубоко удовлетворён увиденным и ощущенным… Народ начал мыться и запахи в отсеках резко пошли на убыль, но крантик этот чуть не привел к измене Родине… 
Наконец, ремонт был закончен, комиссии проверили всё, вплоть до носков самого последне-го трюмного, и корабль получил мощный пинок под корму из штаба, отчего благополучно под электромоторами вылетел за боны Севастопольской бухты в море. Дифферентовка прошла нор-мально, лодка всплыла, продулась и пошла по утверждённому плану под средним мотором. Первое впечатление от подводной лодки – это ровный гул вентиляторов главного гребного, пальба дизелей, доносящаяся из пятого отсека, и тихий шелест линии вала. Всё вращается, лампочки горят ровным, успокаивающим цветом, в общем, обороноспособность страны на высшем уровне. Лодка пошла и, надо полагать, в штабе ВМС США народ взволновался – а что надобно «Фокстроту» в водах Чёрного моря, может он идет «на Вы», как говаривал Вещий Олег.
Но пока они там ломали головы – с чем нас надо есть, мореманы на «потаённом судне» пришли в район погружения и благополучно, в соответствии с законом Архимеда, погрузились под перископ, о чём всем и поведал «Каштан» с предложением осмотреться в отсеках. Осмотрелись – всё в норме, даже гальюн не заполняется забортной водичкой – почему–то стали держать забортный кингстон с дублером, чему народ в отсеке несказанно обрадовался а механик зело уди-вился. Походили под перископом, и с Божьей милостью ринулись на 40 метров. Сверху закапало. Пониковский смотрел на своих нукеров – те были спокойны. «Наверное, так и надо», – подумалось ему и он успокоился. После этого Стасу стало понятным обилие кандеек в отсеке, которые на глубине 30 метров личным составом были развешаны под всякого рода ДЗА – донно–забортной арматурой, которая «пускало слезу», и в довольно значительных количествах.
Пришли на 40, осмотрелись, и затем по команде перешли под моторы экономического хода. Через 10 минут Стаса вызвали в центральный. Там собрался «бомонд» – командир, СПК, механик и прочая, прочая и прочая. На палубе стоял лагун с водой, в руках командира был плафон с водичкой. «Пей», – командир был лаконичен. Бывший старшина роты взял плафон (а там литра полтора воды), и начал пить. Одно помнил твердо – остановится – потом никакое гестапо не за-ставит его продолжать пить эту морскую  воду.  Но перемог и выпил. После чего был приведен к поцелую с кувалдой и награждён таранькой и шоколадкой.
«Принимается ГКС Пониковский Станислав Семёнович в братство подводников, – про-звучал голос механика по «Каштану», – глубина 40 метров, ширина …, долгота …». Станислав Семёнович был горд, ибо стал третьим мужчиной в поколении Пониковских, которые связали свою жизнь с «потаёнными судами».       
После этого были приняты в подводники и его товарищи. Жизнь была прекрасна, воздух пока ещё был свеж в отсеках, и ничего, в том числе и зам, не омрачал прелести курсантского бытия. После церемонии всех вновь принятых в морское братство подводников отпустили по отсекам. Стас убыл в свой шестой отсек и лёг спать. В 20.00 он заступал на вахту, но в 18.45, как это всегда бывает, его разбудили. «Нечаянно, – как любят объяснять моряки, – Задели не с умысла, тащ». Понятное дело, кому же охота в морду получать, но сон пропал. Работали два мотора (бортовые) – лодка куда–то спешила. Было жарко. Пока Пониковский поднялся, сходил в гальюн, прошло минут 10. Он сел на стульчик около левого щита ГГЭД и прикемарил. Вдруг раздался визг кремальеры со стороны пятого отсека. Переборочная дверь открылась и в отсек ввалилось тело, наподобие снеговика. Тело пошмыгало носом, и начало неторопливо раздеваться. Вначале была снята меховая доха. Затем за ней последовала шинель, потом бушлат, потом водолазный свитер, олимпийка шерстяная и все это было сверху накрыто ЧШ ядовито синего цвета, давным–давно забывшая свой натуральный цвет, и потому бывшая радикально чёрного цвета. Из всего этого добра выглядывало тело торпедиста, которое прильнуло к станции левого ГГЭДа и замерло в истоме.
– Что это с ним? – спросил бывший десантник.
– С вахты в 1–м, тащ, – последовал ответ.
Это удивило главного корабельного старшину. Как вы помните, был июль месяц, и стояние на плацу ещё не выветрилось из головы. Ио СКЭ искренне посочувствовал бедолаге, на что тот, стукая зубами и упорно не желая отлипать от станции управления ГГЭД, посоветовал ему самому посидеть в 1–м хотя бы часик. До вахты оставалось ещё время, и Стас запросил у ЦП разрешения пройтись по ПЛ с целью её изучения. Добро было дано, Пониковский прошел в торпедный отсек. В 1–м было темновато. Тихонько задраив за собой переборку, он спустился по ступенькам немно-го вниз и рассмотрел вахтенного. В отсеке было около 5;7 градусов тепла. Вахтенный сидел на РДУ (читай – у старпома на шее), укутанный до неприличных размеров и засунув себе под верхний тулуп пару работающих переносок. После этого у старшины команды дурных вопросов больше не было, и он переключился на фактическое изучение материальной части…

- 4 -
Лодка шла малым ходом из бухты Балаклавы. Если кто не был там, то поясню – посмотрите фильм «Водитель для Веры», там есть эпизод, когда на катере Командующего ЧФ (как я понял по сценарию), а на самом деле – на каком–то обшарпанном катерке, бригада VIP–бездельников образца 1958 года выходит в море. Снят там как раз выход из Балаклавской бухты с её неповторимыми зигзагами под 90 градусов. Вначале, отойдя до пирса, вам необходимо около 8 кабельтовых пройти вдоль набережной. Далее следует очень крутой поворот на 120 градусов вправо, далее идем 1,5;2 кабельтова, после чего поворачиваем на 90 градусов влево и далее идём на выход с последующим небольшим подворотом вправо. Ландшафт великолепный. Отвесные скалы, узкий вход в бухту. Экзотика с пограничным статусом.
Командир стоял на мостике крепко, как влитой. Механик сидел в третьем в телогреечке, ибо когда двигатели работают на «просос» – в ЦП слегка сдувает с места и простуда, в лучшем случае, вам обеспечена. Зам блуждал в недрах лодки как тень отца Гамлета, никем не видимая и не слышимая, и повышал уровень партийно–политической обстановки. Движок сидел в пятом, Пониковский сидел на станции среднего ГГЭДа в шестом. Все крутилось и вертелось в полном соответствии с руководством по боевому использованию технических средств и инструкциями по эксплуатации. Народ сидел на боевых постах в готовности совершить подвиг. Но подвигов совершать не нужно было, и через некоторое время поступила команда дать полный ход и вахте заступить по БГ №–2 надводная.
Хорошая команда и была исполнена хорошо, то есть с перекрытием норматива. Ио СКЭ сдал пост командиру отделения электриков и после команды «Подвахтенным от мест отойти» убыл  из  шестого. В четвертом он столкнулся с механиком.
– Семёныч, пошли купаться, командир дал добро, старпом сейчас  помоется, затем  он, после него – мы, – обрадовал он бывшего десантника.
По «Каштану» раздался голос помощника, что командир дал добро освежиться народу в душе, и выход на помывку только с добра мостика. В отсеках повеселело.
Старпом помылся быстро, командир потратил на водные процедуры полчаса, так что торопиться механическим силам было особенно некуда. Быстренько приготовив плавки и полотенце с шампунем (для незнающих говорю, что в морской воде мылится только шампунь и еще специальное мыло, в продаже которое я видел только один раз – хотя, может, и не туда смотрел, но моряки предпочитают шампунь), Станислав Семёнович присел в центральном рядом с механиком, который передоверил управление ПЛ в ЦП механёнку.
Через 10 минут после окончания водных процедур командиром, получив добро с мостика, Стас с механиком поднялись наверх и быстренько освежились тёплой водой. Потерли себя мочалками и ещё раз смылись. Намылили головы и ещё раз помылись. Дедовщину на флоте никто не отменял официально, поэтому механик мылся основательно и на часы не смотрел. Ио СКЭ же мылся, как и положено военнослужащему – быстро, но качественно, ибо второго раза может и не наступить – тому множество примеров во флотской жизни. Благодать какая! После помывки Пониковский закрыл пресловутый крантик, и он с капитаном 3 ранга Петровским двинулись к ВРЛ, по пути крикнув, что душ свободен. Подойдя к ВРЛ (а он находится практически в носу ограждения рубки) механические силы столкнулись с замом.
Памятуя о состоянии замовской фигуры, когда он негодовал по поводу отсутствия у Стаса комсомольского билета и его желания рисовать и писать стенгазету, ио СКЭ решил незаметно прошмыгнуть мимо него, но ни размеры ОР ни габариты главного корабельного старшины этого не позволили сделать. Я шёл впереди и моя немаленькая фигура скрывала позади идущего механика. Зам остолбенел.
– Я не понял, – раздался его голос, – почему курсанты вылезли на мостик?
– Потому что, – выступил из–за фигуры курсанта механик, – он со мной пошёл.
– А почему ты, Михалыч, в плавках? – спросил зам, оторвавший свой взор от Стасовых чресл.
– Командир дал добро купаться – ты что не слышал? – ответил мех.
– А что серьёзно можно? – пролепетал зам, явно обалдевший.
– Со словом фактически, – бодро ответил Михалыч  и  начал  протискиваться в ВРЛ.
Пониковский не проронил ни слова. После того, как голова механика исчезла в чреве боевой рубки, бравый старшина обтёк фигуру обалдевшего от щедрот командира зама и поставил ногу на балясину трапа, перекинув её через комингс. Пока  Стас перекидывал и устанавливал вторую ногу на трапе – зам исчез. Рядом с ВРЛ лежал ворох его одежды. Ио СКЭ спустился еще на две балясины, как раздался звук открываемой двери в ограждение рубки.
Далее раздался истошный вопль вахтенного офицера «Человек за бортом. Стоп дизеля, руль лево на борт». Пониковского вынесло из боевой рубки, но не вверх, а вниз. Честно говоря, он не помнил (по его словам) как спускался, но произошло это очень быстро. Не успел  Стас приземлиться возле переборки во второй отсек, как его оттерла от люка выбегающая наверх швартовая команда. В это время механик уже успел по команде с мостика отработать полный назад враздрай. Пониковский – как был в плавках, так и пролетел в горячо любимый шестой отсек. Станции моторов бортовых были отключены – дизеля все выдавали на винт, средний работал на 1000А, то есть на одни потребители, а остальное дизель также шуровал на винт. Дело было серьезным. Стаса моряки спрашивали – кто же выпал, но он и сам был в неведении.
Через минут двадцать застопорили ход, а еще через минут пятнадцать сыграли отбой «человек за бортом». На корабле жизнь пошла своим чередом. Заступили по «БГ №–2 надводная» и пошли в район БП – учиться военному делу настоящим образом. И только после смены с вахты ио СКЭ узнал что же случилось.
Заместитель, узнав, что можно купаться, быстренько разделся, открыл дверь в ОР и сиганул в воду. Народ так и не понял – как до него не дошло, что лодка пёрла под тремя дизелями полным ходом, как его под винты не засосало и как его подводное течение на затянуло под эти самые винты. Не верьте Чёрному морю по пляжам – вода в ней на глубине 20-25 см уже холодная в самый жаркий день на расстоянии 1,5–2 мили от берега, а на глубинах 2-3 метра (всё зависит от массы вашего тела, то есть от скорости, с которой вы входите в воду)  проходят иногда мощные течения, так что, нырнув в одном месте, можно, в лучшем случае, вынырнуть метров за 300-400 от места входа в воду (что и спасло нашего зама), или не вынырнуть совсем, получив из–за холода судорогу мышц. Зама откинуло течением воды, и только это не позволило его затянуть под винты. А то, что вахтенный офицер повернулся вправо для того, чтобы выкинуть спичку после того как прикурил с «добра» командира сигарету, так это впоследствии было названо бдительным несением вахты. Не повернись он вправо – и как знать, может быть передовой отряд КПСС лишился бы навеки  своего верного бойца.
Но нет, повезло заму, чего нельзя сказать о механике, курсантам и остальному экипажу. На механика зам орал, что это тот ему подговорил искупаться, а Пониковский, как любимое дитё капитана Гранта, то есть Петровского, был за козла отпущения. Сколько много нового он о себе узнал – до сих пор никто нового ещё не добавил, несмотря на все ухищрения. Зама трясло и коре-жило от негодования. Особенно, когда наш горячо любимый особист, проходя мимо, вздыхал тихонько, как бы в пространство: «И как это я автомат–то забыл?», что настроения зама, понятный перец, не улучшало. Времена, если кто жил в то время, тогда были суровые.
Математику учили все, и не по компьютеру. Тридцать пять минут полным ходом – старпом с командиром, еще минут тридцать – СКЭ с механиком – лодка была хоть и в наших территориальных водах, но где–то около границы, на которой, как вы помните, висел ржавый амбарный замок, который наши супостаты, несмотря на все ухищрения, так и не смогли открыть до тех пор, пока Миша Меченный не начал читать  лекции за границей о перестройке и получать за это гонорары (читай – узаконенные взятки). А тогда любая попытка сигануть с борта в непосредственной (да и не только) близости от государственной границы заканчивалась, как правило, автоматной очередью с мостика. И это, я считаю, было правильно.
Это сейчас все поливают Родину помоями и радуются, как мыши – поели и тут же нас…ли. А Родина – как и Мать – была и остается одна на всю жизнь. И никто другой не даст. Все эти диссиденты, что смотались на Запад, я считаю, как были трусами, так и остались – легко, сидя в тёплой навозной куче, чирикать на морозе, что вокруг всё замерзло. А вылезти на мороз, то есть при-ехать на Родину, и своим трудом приблизить её к процветанию – силы и желания пропали. А то есть у нас тут некоторые, особенно на телевидении, которые живут в Америке, прилетают раз в неделю на 1–ый канал и учат нас, сирых, как все зашибись в Америке, и что мы тут все по самую шею в дерьме сидим. Вот кого надо было стрелять из автомата, но бодливой корове Боженька рога спилил, чтобы всю сволочь не забодала.
Вот заместитель наш по очень партийной линии это и понимал, что судьба дала ему два шанса – первый не попасть под винты, а вторая – под автоматную очередь столь сокрушающегося впоследствии особиста. Поэтому и распирало его от благородного негодования, и поэтому всю неделю, что лодка была в море, курсанты старательно прятались от него, особенно в понедельник, когда он собирал всех на политзанятия. Вот тогда Пониковский и сказал свою знаменитую ныне фразу, что «количество дырок в прочном корпусе, в отличие от количества дырок на погонах и на кителе, никак не влияют на любовь механика к Родине – её можно или любить, или не любить, а третьего нам свыше не дано». Его спасало только то, что Стас не был комсомольцем, а поэтому Родину любил гораздо сильнее, нежели те, что были увешаны значками с партийными билетами (смотри фирму «ЛИС–С»).
По приходу в базу с моря в течение недели зама нашего под благовидным предлогом перевели куда–то, курсанты не задавались вопросом – куда, но, скорее всего, как всегда с повышением. Новый зам, помятуя о печальной судьбе свое го предшественника, желанием обратить энергию курсантов на ниву парт–полит просвещения не тяготился, и с механиком жил довольно дружно, то есть практически совершенно не влезал в его дела, кроме конспектов первоисточников офицерского и мичманского состава (курсанты, изучающие это дело в училище, были освобождены от бумагомарательства) и конспектов по политзанятиям свободных сынов Средней Азии, но это ему и Богом было завещано по должности.
А на лодку приехали киношники снимать фильм «Слушать в отсеках», но про это особый рассказ. А курсанты под конец нашей практики всё–таки ушли в незапланированный отпуск – механик сдержал своё слово. Как он уламывал своё начальство – им не ведомо, но попотеть капитану 3 ранга пришлось здорово и в прямом и в переносном смысле (июль в Севастополе не самый про-хладный месяц, как вы догадываетесь, а тут еще побегай в горку с километр и обратно), так что с тех пор курсанты твёрдо уяснили для себя – если дал слово – умей держать его, чего бы это тебе ни стоило.