Спасибо

               


               
                пьеса в двух действиях




                Действующие лица:

Лидия, 65 лет
Виктор, 40 лет, ее зять
Нина, 15 лет, ее внучка
Анна, 40 лет, любовница Виктора

Действие происходит в московской квартире Лидии восьмого марта.















                Действие 1

Занавес открывается. Сбоку – вешалка для верхней одежды. В середине сцены – диван. Рядом – столик и письменный стол. Две вазы – в каждой по три белых розы. Появляется Лидия, держа в руках еще одну вазу с тремя розами. Она ставит ее на столик. Входит Виктор. Он наблюдает за Лидией.               

Виктор: Это… для Жени?
Лидия (ее спокойствие кажется неестественным): Да.
Виктор: Лидия Владимировна, я все понимаю… то есть… но ведь уже четыре года прошло! А вы все покупаете ей подарки к каждому празднику, будто верите в чудо…
Лидия (не оборачиваясь): Я не могу иначе… Просто… я не могу, и все.
Виктор (раздраженно): Но это… неправильно! Любой врач скажет вам…
Лидия: Я знаю, что он мне скажет. Но пусть он сначала дочь положит в могилу… а уж потом разглагольствует.
Виктор: Вы знаете, я не верующий… Но… надо ее отпустить, понимаете? Отпустить, не удерживать! Не делать вид, будто она среди нас…
Лидия: Может, когда-нибудь я и смогу.
Виктор: Теперь уже я не верю. Я так надеялся, что сегодня будет… иначе. Купил вам и Нинке по три красивых цветка…
Лидия: Витя, да ладно тебе… Ну, будут еще три цветка – они что, помешали?
Виктор: Нет.  (садится на диван) Но Нина… я представляю, что она скажет.
Лидия: Молодежь не любит восьмое марта. А Женя любила… и как не любить? Весна, цветы, по телевизору – только романтика… Правда, фильмы совсем не такого качества, как были когда-то… Такую романтику можно и невзлюбить.
Виктор: Она только американщину смотрит. У них, кстати, сладенького сиропа хватает.
Лидия (медленно идет к дивану, садится рядом с Виктором): Ты хотел ведь о Нине… поговорить?
Виктор: Ну, да. Не поверите, я боюсь ее. Нинка не в Женю пошла. Может выкинуть все что угодно. Я перед ней робел, даже когда она была крошкой. Уже тогда был командный тон, а взгляд… Нахальство какое-то несусветное! А вы ее на место не ставите.
Лидия: Витя, а, может, и надо такой быть… не знаю. Мне все больше теперь уже кажется, что это в сущности хорошо. Пробиваться, драться, царапаться за свое… выгрызать это всеми способами…
Виктор (испуганно): Да у кого?
Лидия: У жизни!
Виктор: Отчасти я не могу с этим не согласиться… но это другая крайность. Когда люди вообще без тормозов. Могут послать на три буквы кого угодно.
Лидия: Она это перерастет.
Виктор: Не уверен. Женю вы совершенно иначе воспитывали.
Лидия: В этом все дело!
Виктор: Я понимаю, теперь вы считаете, что с Женей были не правы… потому что тот путь привел в страшный тупик.
Лидия: Ты знаешь, что я из простой семьи. Да, родители – инженеры, формально они вроде как с высшим образованием, но особой изысканностью не отличались. И в детстве мне казалось, что это плохо. Я мечтала стать совершенно другой – тратила все свободное время на то, чтобы развиваться, читать, ходить по музеям, театрам… Включала телевизор и замирала от восторга, когда слушала рассуждения искусствоведов, профессоров… мечтала приблизиться к ним, понимать их… И когда родилась Женя… такая вдумчивая, одаренная, мечтательная и нежная… я восприняла ее как драгоценность. Раритет. Диковину, которая каким-то чудом упала с неба прямо мне в руки. И если бы мне не пришлось трястись от страха за ее хрупкое здоровье… все эти двадцать лет, пока она росла, можно было бы назвать счастьем. Книги, занятия в художественной школе, экскурсии… она внимала всему этому с удовольствием. Росла утонченной, как будто из другой эпохи… настолько ей чужд был двадцатый век. Куда более грубый, плакатный. Но, стоило ей впервые влюбиться… как я поняла, что родиться слабой в наше-то время… это значит быть нежизнеспособной. Сначала депрессия, потом, спустя долгие годы, и анорексия… Бороться за место под солнцем или за любовь… куда там! Она просто сгорала… изнутри, исчезала… постепенно… и с этим никто ничего поделать не мог.
Виктор: Лидия Владимировна, после… смерти Жени вы перестали читать.
Лидия: Для меня все это явилось таким… разочарованием… я даже и сформулировать не могу, почему отвернулась от книг. Мне даже захотелось их… в библиотеку отдать, что ли? Или выкинуть. Стало казаться, они-то Женю до этого и довели. Жить нужно в реальном мире. Нине я и не пытаюсь привить изысканный вкус, зачем? Разве такие люди счастливее? Нет, они одиноки, не поняты… Только в книгах девушки, похожие на Ассоль, встречают Грэя, который к ним приплывает на корабле с алыми парусами. А в жизни они – жертвы нервного истощения, суицида… И окружают их вовсе не принцы.  Незадолго до того, как Женя… ушла, я прочла в одной книге о женщинах, что профурсетки иной раз прекрасно устраиваются в жизни, а рефлексирующие интеллигентки счастливы никогда не бывают. Так стоит ли… вновь создавать модель несчастливого человека? (тихо вздыхает) Нина не любит читать, ее даже самые простенькие детективы совсем не влекут, ну и ладно… я с ней не ругаюсь. Пусть это будет здоровый… земной человек… чье сознание не отравлено… сладчайшим из ядов – книжным.
Виктор: Знаете, Женя, она… склонна была выдумывать людей, расцвечивать их внутренний облик своей фантазией… как будто писала невидимый иконостас… и воспринимала тех, кем она увлекалась, как некий собор, за двери которого может проникнуть только ее изощренное воображение.
Лидия: Знаю. Проблема в том, что влекло ее к весьма приземленным мужчинам. Даже к хамам. А вот почему – не знаю… если верить, что противоположности притягиваются, то, это, наверное, объяснимо. Ей нравилась сила, мощь, какая-то удаль. Все то, что меня отталкивало.
Виктор: Но в случае со мной все было иначе… (встает, подходит к столику, наливает бокал из графина, делает несколько глотков) Меня она романтизировала – впрочем, как всех. Придумала. А я… я не склонен наделять людей несуществующими достоинствами, наоборот… мне хочется разоблачить их, снять маски, показать, что за ними скрывается… И с Женей… я вел себя именно так. Когда никто нас не видел… не слышал… Как будто поверить не мог, что она такая, какой представляется… мне все чудилось, что ее романтизм – это поза. Может, это ее и сломало.
Лидия: Ты ее не любил. Да ведь это не новость.
Виктор: Да я и сам не знаю. Если в самые юные годы тебя обманули… причем так жестоко… не веришь потом никому. На самом-то деле мне куда больше нравились такие, как Нинка… другое дело – что я их побаивался… но уважал. А Женя… я куда больше думаю о ней сейчас, когда ее нет, чем при жизни… Вы были против нашего брака, считали, что я не в состоянии оценить ваше сокровище…
Лидия: Что сейчас говорить?
Виктор: Я слишком озлоблен, чтобы чье-то чистосердечие меня тронуло. Но наш брак держался на вас… и сейчас наша семья только на вас и держится… Меня ведь дочь ни во что не ставит.  Скорей всего, с внуками будет так же.
Лидия: Слишком слаба была Женя, чтоб стать опорой… хотя ей хотелось… Вы с Ниной как будто не можете ей простить ее слабость.
Виктор: Лидия Владимировна… вы за все это время слезинки не пролили…
Лидия: Я давно перестала плакать. Лет семь уже как… вообще утратила эту способность.
Виктор: И говорите о Жене вы так… отстраненно… как будто она героиня какой-нибудь книги. Как будто лекцию ученикам читаете… как это было, когда вы в школе преподавали литературу.
Лидия: Да, так… причем говорить могу долго и обстоятельно, нудно… со всеми деталями и подробностями… как заведенная пластинка. Включишь – и слушаешь ту же самую песню… до бесконечности.

                Входит Нина. Она в домашнем халате.

Виктор: С праздником, дочка!
Нина (подходит к столику, нюхает цветы): Бабушка в своем репертуаре…
Виктор: Не надо…
Нина (отмахиваясь): Да ладно… уже все привыкли. То в школе болтали, что у меня мать чудная, теперь говорят, что бабуля тронулась.
Виктор: Ты хоть бы спасибо сказала…
Нина (кривляясь): Благодарю тебя, папа.
Лидия: Ты вчера опять выключила телефон и явилась в час ночи.
Нина: И что? Одной хотелось побыть. И не надо рассказывать, что примерная мамочка так никогда с тобой не поступала.
Виктор: Ты нервы нам истрепать хочешь?
Нина (огрызаясь): Это вы мне их истрепали! Не дом, а какое-то… кладбище. А до этого была форменная психушка.
Лидия (подходя к ней, кладет руку ей на плечо): Что тебе приготовить?
Нина (смутившись): Не знаю.
Лидия: Я заварю чай и яичницу сделаю, хочешь?
Нина (угрюмо бурчит): Ну, ладно…

    Лидия уходит. Виктор, раздраженный до крайности, смотрит на дочь.

Виктор: Думаешь, ты уже взрослая?
Нина: Отстань, а? Я про твою бабу ни слова не говорю…
Виктор: Ну, видела ты нас, и что? Все это не прочно… и несерьезно. Я когда-то любил ее…
Нина: Значит, этакие фифы-стервочки в твоем вкусе?
Виктор (вздыхает): Наверное, я старею… И уже не «ведусь» на такого рода кокетство и провокации… сил нет все это терпеть. Если бы я сейчас и женился, то на такой, как твоя бабушка… Которая все поймет, все простит…
Нина: Мало тебя мать прощала и понимала…
Виктор: Она меня выдумала. Создала образ… и ждала, что я… буду ему соответствовать. А меня это бесило.
Нина: Зачем же женился?
Виктор: Хотел доказать той… что у меня все в порядке, все хорошо…
Нина: Назло, значит?
Виктор: Назло. В том числе и себе самому.
Нина: Ты ее раздавил…
Виктор (тихо, застыв на месте): Это болезнь… Твоя бабушка… она меня не винит…
Нина (с горечью): Она ради меня старается… чтобы у девочки были хорошие отношения с папой… не понимаешь, почему наша баба старается быть такой вежливой? Иначе захлопнула бы дверь у тебя перед носом и никогда сюда не впустила бы. И покатился бы… к своей фифе… которой ты на  фиг не нужен.
Виктор: Твоя бабушка… она думает, что у меня с Анной все в прошлом… не надо рассказывать ей…
Нина (презрительно): Да я и не собираюсь. Да, кстати… сегодня же праздник… как-никак… ты поздравь ее. Не забудешь?
Виктор: Кончай издеваться, соплюха…
Нина (насмешливо): Ну-ну, наш Ромео… Звони ей. Ты можешь меня не стесняться.  Да ты и вообще никогда… никого… особенно-то не стеснялся.

             Уходит. Виктор достает мобильный и набирает номер.

Виктор (поспешно, нервно): Алло, Аня, слышишь меня? Давай вечером, ладно? А, может быть… завтра? Дался тебе этот праздник, ты никогда его всерьез не воспринимала… Что это? Возрастная сентиментальность? Тебе не идет… (вздыхает) Ну, вот. Отключилась. И, правда… чего я боюсь? Если уж Нинка смирилась…

    Входит Лидия с подносом, на котором чай и яичница. Следом за ней в комнату влетает Нина, переодевшись в спортивный костюм.

Нина (садится за стол и ест): Ты молодчина, бабуля.
Виктор (зажмурившись): Простите… но мне отлучиться надо… по делу… Вечером буду.  (берет куртку и уходит)
Лидия: Нина, пожалуйста… без комментариев, ладно? Женя была наивной, но я-то уж – нет… Я прекрасно знаю, как он живет, чем он живет, что собой представляет… Не критикуй его. Это твой папа – он не идеален… А кто – идеал?
Нина: Мама и мне простить не могла, что я – не идеал. Ей подавай рай какой-то… где дети похожи на ангелов, мужчины на рыцарей…
Лидия: Тут ты права, к сожалению.
Нина: Да уж! (отодвигает пустую тарелку) Ты мне стала матерью, а не она. С тобой я могла быть такой, какой есть… а она не прощала мне, что я, видите ли, не родилась возвышенным самоуглубленным созданием… считала меня верхоглядкой… а, может, вообще идиоткой. Вынести не могла ни одного моего… резкого слова. Думала, я свинья, грубятина, я недостойна… внимания и заботы. Все время дулась… как маленькая. Она меня хоть когда-то любила?
 Лидия: Женя пыталась… она очень старалась понять тебя, но вы с ней слишком разные… У нее не было сверхчеловеческих сил на понимание и терпение, преодоление трудностей… Природа отмерила ей такой минимум сил… Ты действовала ей на нервы, но ты не думай, она понимала, что ты в этом не виновата, просто, возможно, она была слишком больна… для материнства. Еще до того, как она забеременела, я переживала, думая, перенесет ли она это чисто физически… и как все будет потом. Говорят, сытый голодного не разумеет. Так же со слабыми… сильные просто не в состоянии понять, какой тяжкий крест – недостаток энергии, немощь… Каково жить таким людям, выносить то, что здоровым кажется нормой.
Нина (задумчиво): Наверное… Но только… я не виновата, что ничем на нее не похожа.
Лидия: Так только кажется, Нина. А ты смотри глубже. Манеры у вас отличаются – это правда. Женя была церемонной, тихой, старалась вести себя с посторонними деликатно… да и дома вспыхивала крайне редко… Но человеком она была очень прямым. Как и ты. Есть люди кривые… а у нее эмоциональные стрелы, как и у тебя, били ровно в цель… Она отличала главное от второстепенного, важное от не важного. И у тебя ясный ум – ты сразу же видишь суть. Вы обе гордые. Она очень много… о тебе думала, бывало, уснешь, а она сядет рядышком и разглядывает тебя.
Нина (смущенно): Она, наверно… много ждала от меня?
Лидия: Ей просто хотелось быть нужной. А ты вела себя так, будто тебе до нас дела нет. Я ей говорила, что дети хотят поиграть во взрослость, они так самоутверждаются… но ее это огорчало. Она говорила: «Я не увижу ее другой. Мне мало осталось…»
Нина: А мне казалось, что ты ее в детстве избаловала…
Лидия: Да, конечно. Отец ее был еще эгоистичней, чем твой… И я должна была любить ее за нас двоих. Кроме того, у Жени не было бабушек. Я ей заменила весь мир.
Нина: А из-за чего у нее… анорексия эта?
Лидия: Виктор отчасти себя винит… мол, упрекал ее, что расплылась после родов… Но, мне кажется, все не так просто. Для него это был предлог… хотел вырваться на свободу. И мне кажется, что она поняла это… почувствовала себя лишней. Она всегда и везде так себя ощущала. Первые годы твоего детства ее согрели – тогда ты тянулась к ней, а потом… стала важничать, изображать самостоятельность… Это нормально, но никакие доводы Женю не убеждали… Ей это как будто сердце разбило – что даже малышка отталкивает ее. И сколько бы я ни советовала набраться терпения, подождать…
Нина (вспылив): Еще и меня во всем обвини!
Лидия: Да я объясняю просто… Мне врач сказал, такая сверхчувствительность – явление нездоровое. Другая женщина развелась бы, нашла бы другого, еще нарожала… Но для твоей мамы это было бы перегрузкой. Она бы просто надорвалась. У меня всегда было чувство вины… перед тобой.
Нина: Что?!
Лидия: Я, когда советовала дочери забеременеть, грешным делом… думала, родится у нее существо, которое станет опорой, будет о ней заботиться… в некотором роде… заменит меня. Это было… эгоистично. Но когда речь шла о Жене, я всякое чувство меры утрачивала… ставила ее благо выше всех прочих.
Нина: Баба, ну что ты… для матери это нормально. Потом… ты и сама не заметила, как стала жить для меня… а не для нее. Хотя, конечно, ко мне ты таких трепетных чувств не питаешь… но я другой человек. И мне это не нужно.
Лидия: Врач мне тогда сказал, бывает, что организм сопротивляется жизни… не хочет больше функционировать… и ты хоть тресни.
Нина: Баба… а ты мне скажи… бывали моменты, когда ты жалела, что я родилась? Это подорвало здоровье матери… отвлекло тебя от забот о ней – ты была вынуждена думать в первую очередь обо мне… как это всегда бывает, когда появляется пусть и не самый любимый… но все же ребенок.
Лидия:  Нина, будут у тебя свои дети, поймешь, что и самые здоровые женщины чего только не испытывают… иной раз даже враждебность к детям. Но в этом они не признаются. Не то что другим, а даже себе. Жизнь – не сказка. И не идиллия.  А когда ты это поймешь, перестанешь воспринимать исключительно на свой счет… и взращивать в себе как личную обиду гигантских размеров. Извини, мне надо… (смотрит на часы) Созвонюсь с приятельницей. Пора поздравить ее. (уходит)

Нина, оставшись одна, достает мобильный телефон и набирает номер.

Нина: Алло… Это ты, коза? Ты написала в блоге, что я с уроков сбегаю, чтобы в мужском туалете тискаться с Маркиным?.. Какие еще доказательства?! Я тебе такое устрою! Сучара… (насмешливо) Иди… иди жалуйся, в блоге своем еще что-нибудь напиши. Виртуальное чучело! (швыряет телефон на пол, топает ногой) Вот дрянь… подожди, я устрою тебе… (садится на корточки, тяжело выдыхает, берет себя в руки, поднимает телефон и читает вслух) «Он с тобой встречается, чтобы потом высмеивать – за глаза. Они на тебя поспорили – Маркин и Видов. Они уже не первую девчонку так «разводят» - один ей врет, что влюблен, другой вываливает в Сети все подробности. Какого цвета у нее лифчик, трусики, где расположены родинки… Держись подальше от этих уродов». (медленно поднимается) Вот это да…

        Появляется Лидия. Она переоделась в серое платье.

Лидия: Нина, да что с тобой?
Нина: Пустяки, баб…
Лидия: Ну, я же вижу…
Нина: Скажи, а у вас мальчишки хвастались после свиданий… Я с той целовался, я с этой… подробности всякие разглашали?
Лидия: Уж это-то точно не ново. Думаешь, ваше поколение такую забаву изобрело? Только тогда интернета не было… телефонов этих…
Нина: А с матерью было такое?
Лидия: Нина, ты что?
Нина: Ты сейчас скажешь, что ей приличные мальчики нравились…
Лидия: Не мальчики. А мужчины постарше – учителя, например…
Нина (вытаращив глаза): А что ее в них привлекало?
Лидия: Бывают женщины, которым хочется смотреть на мужчину снизу вверх, восхищаться им, идеализировать в какой-то мере… видеть в нем наставника, руководителя… авторитет… А разве это возможно с мальчишками-сопляками? С ними ей было не интересно.
Нина (доверительно): Вообще-то мне тоже…
Лидия: Да ну?
Нина: Представь себе.
Лидия: Так зачем же тебе…
Нина: Мне интересно… вначале. Вижу неприступного с виду парня, хочется в нем разобраться… а стоит встретиться пару раз, как он наскучивает. (звонит ее телефон) Алло… Слушай, давай сегодня встретимся около школы, придумаем, как нам их проучить… Сердце разбито? У кого – у меня?! Думаешь, Маркин мне нравился? Я с ним от скуки связалась… Он тоже? Понятно… Но о нем ничего потом не писала. А он, гад такой…
Лидия: Нина, Нина!
Нина (убирает телефон в карман): И не смотри на меня с таким видом, как будто бы я готовлю как минимум ограбление банка.
Лидия: Не надо им уподобляться… Даже если они… так поступают…
Нина: Ну, вот еще! Обнаглели совсем! А если напорются на какую-нибудь идиотку, которая решит себе вены вскрыть, как тогда быть? Один раз промолчишь, выгораживая такую вот сволочь, а он продолжать в том же духе будет…
Лидия: Может быть, ты и права, но…
Нина: Баб! Я сказала – не лезь! Я пойду разбираться.
Лидия: Ты что, думаешь, они тебя испугаются?
Нина: Не знаю. Посмотрим.

  Входит Виктор. Он снимает куртку, держит ее в руках.

Виктор (Лидии): Вы переоделись?
Лидия: Ну… все-таки праздник.
Виктор (Нине): А ты куда?
Нина: На кудыкину гору.
Виктор (визгливо): Вы видите? Вот плоды – либерального воспитания.
Нина: Ты что-то не больно отчитываешься… куда ходишь… Может, расскажешь, где был?
Виктор: Не твое дело!
Лидия: Нина, не стоит…
Виктор: Лидия Владимировна, вы знаете, что я вас уважаю…
Лидия: У нее возраст…
Виктор: Мне осточертело слушать про возраст! Я ни в каком возрасте родителям этого не говорил.
Нина: А что ты матери говорил, когда она здесь, больная, лежала?
Виктор (растерянно): Ну… я был не в себе… и выпил немного…
Лидия: Нина, о чем ты?
Нина: Он сказал: если б она хотела умереть, давно развязала бы ему руки, а она тянет-тянет и жизнь ему портит, он тратит… на нее свое драгоценное время. Мне было одиннадцать. Я ушам своим не поверила. (содрогаясь всем телом) Но разве такое забудешь?
Лидия (застыв на месте): И он… сказал это при тебе?
Виктор: Господи, нет, конечно! Она подслушала… и извратила смысл моей фразы…               
 Лидия (как будто разговаривая сама с собой): А мы еще удивляемся, почему у нее манеры такие… и тон… А откуда другим-то взяться?
Виктор: Любой человек может сорваться. Однажды. Дважды… Она же ведет себя так каждый день, каждый час… с тех пор, как ей исполнилось восемь… или девять… Ее я другой и не помню.

              Лидия подходит к Нине и обнимает ее.

Лидия: И ты все эти годы держала такое в себе?
Нина (раскаиваясь): Мне не надо было тебе говорить… никогда-никогда…
Лидия: Ты ошибаешься, дочка.
Нина: Как ты меня назвала?
Лидия: Дочка… внучка… какая разница? Вы для меня – одно. (прижимает ее к себе)
 Виктор (словно оправдываясь): Ну, не был наш брак счастливым…  Она – меланхолик, я человек хмурый, угрюмый… Мало солнца, света, тепла… мы не согревали друг друга. Хотя поначалу старались… верили, будто все может быть хорошо.
Лидия: Давайте не будем о Жене… я редко о чем-нибудь вас прошу…
Нина (покорно, сквозь слезы): Это точно, баба. 
Лидия: Я прошу вас сейчас успокоиться. К обеду я… накрою на стол. Куплю торт в магазине. И мы посидим… как семья.   
Нина (тоскливо): Для чего вся эта комедия, бабушка?          
Лидия: Для всех нас… чтобы восстановить… хотя бы контуры прежней жизни. Нельзя же все рушить вот так…
Нина: Я пока погуляю.
Лидия: Иди. Только будь осторожна.       

                Нина надевает куртку и уходит.               

Виктор: Уснуть бы мне летаргическим сном… или впасть в кому. И проснуться тогда, когда она, наконец, повзрослеет. Если вообще хоть когда-нибудь соблаговолит это сделать!
Лидия: Витя, а ты… совсем не скучаешь по Жене? Тебе ведь не угодишь – жена слишком покладиста, дочка слишком строптива…
Виктор: Да я и сам не подарок, не знаю, чего хочу, мучаю… и себя и других. Но вот с вами, Лидия Владимировна… мне спокойно. Я перестаю психовать, накручивать себя, вздергивать…
Лидия: Да… я чувствую это.
Виктор: Были у меня мысли устроить опять свою жизнь…
Лидия: Ты говоришь… о той же самой женщине…
Виктор: О ней. И теперь есть возможность – она овдовела, живет одна. И ей скучно.
Лидия: Ты действительно этого хочешь?
Виктор: Не знаю.
Лидия (сухо): Так определись. Не можем же мы… и она… вечно жить в подвешенном состоянии. Это нервирует твою дочь, которой нужна ясность, определенность.
Виктор: Я предлагал Анюте – встречаться, ездить отдыхать вместе… Но ее такой вариант не устраивает – все или ничего.
Лидия (саркастически): Бедный Витя! В какую ситуацию бы ни попал, он всегда – жертва и только жертва… каких-нибудь роковых обстоятельств.
Виктор (опешив): Вы раньше так не говорили со мной…
Лидия: Слишком ты затянул… свое откровенное признание.
Виктор: Я не обязан… отчитываться…
Лидия: Нет, конечно. Но разрешить вопрос раз и навсегда… ты, как считаешь, обязан?
Виктор: Вы не можете мне простить, что, живя с Женей, я продолжал любить Аню?
Лидия: Или себя в роли жертвы. Вот кого ты на самом-то деле любил.
Виктор: Так мы поссоримся…
Лидия (взяв себя в руки): Нет-нет… я этого не хочу. Худой мир лучше… для твоей дочери. Она у тебя – одна.
Виктор: Ну, ладно… вы правы, я должен подумать… решиться…
Лидия: Да, Витя.
Виктор: Но не сегодня… не в праздничный день…
Лидия: Хорошо. Только давай не будем затягивать это решение до бесконечности… так ведь можно и дочь потерять… и женщину эту…
Виктор (умоляюще): Вы мне поможете сохранить… хотя бы видимость…
Лидия: А что я, по-твоему, делаю все эти годы?

                Слышится звонок в дверь.

Виктор (вздрагивая): Я подожду в своей комнате. Это, наверно, соседка. (уходит)

                Лидия открывает дверь. На пороге – Анна.
                Занавес опускается.



Действие 2


             Анна входит в комнату. На ней – легкое пальто.

Анна: Вы знаете, кто я?
Лидия: Догадываюсь. Вы что… пришли открыть мне глаза?
Анна (покачав головой): Зять вас явно недооценил.
Лидия: Что вам угодно… может, хотя бы представитесь?
Анна: Анна. Подруга Виктора. Знаем друг друга уже… двадцать три года. Не мало.
Лидия: Он говорил о вас…
Анна: Видимо, только в прошедшем времени?
Лидия: Как-то… неопределенно. Вроде бы… понимай как хочешь… Трактуй как хочешь…
Анна: Вполне в его духе.
Лидия: Зачем вы пришли?
Анна: Для такой дамы, как вы, вопрос, пожалуй, звучит грубовато. Но я отвечу. Пришла внести ясность. Я не из тех, кто будет годами ждать, когда у мужчины хватит решимости…
Лидия: Да, не из тех. Вы хотите выйти за него замуж? И почему-то решили, что я и Нина – это препятствие, которое вам нужно преодолеть?
Анна: Однако! Я думала, мне придется здесь проповедь произнести… о том, что надо смириться, жить дальше, похоронить мертвых…
Лидия: Нет. Не придется. Просто скажите, чего вы хотите. И я подумаю, сумею ли вам помочь.
Анна: Кажется, я понимаю… Вы решили, что все эти… возвышенные… духовные темы не для таких откровенных хищниц, как я. И не стоит тратить время на душещипательные беседы. А надо ставить вопрос ребром.
Лидия: Как я могу делать выводы? Я вас не знаю.
Анна (задетая): Ну, так поверьте, что я… не столь примитивна. Я даже могу вам сказать, почему Виктор сначала загорелся идеей женитьбы на Жене, а потом проникся к ней такой неприязнью… что даже старался ударить как можно больнее – пройтись насчет изменившейся внешности…
Лидия: Вы хотите сказать, что причина в вас?
Анна: Да нет… Не думайте, что у меня – мания величия. Это он о себе невероятного мнения. Женя – искусствовед. У нее действительно здорово получалось писать о художниках, скульпторах… к тому времени она была автором двух книг, написанных простым языком, для широкой аудитории. Они продавались неплохо. И Виктор решил, что эта девушка будет пахать на него. Она и не отказывалась. Но он понял одну очень важную вещь… Она не считает его настоящим талантом. В ее глазах он… так, подмастерье, делающий вторичный продукт. Она написала о нем – добротно, проанализировав его творчество, постаравшись заинтересовать публику. И надо сказать, что ей очень умело удалось скрыть свое истинное отношение к его творчеству. Он вызвал ее на откровенный разговор, и Женя призналась… вот она – ее роковая ошибка. Этого Витенька наш никому не прощает.
Лидия (удивленно): Мне он этого не говорил.
Анна: И не скажет. Кому же приятно рассказывать о своей уязвимости, демонстрировать Ахиллесову пяту?
Лидия: Значит, они из-за этого…
Анна: Именно. Книга вашей дочери куда интереснее, чем объект, о котором она написала…  Женя была талантливее него. А он хотел, чтобы она исполняла роль второй скрипки. Об этом заговорили… стали шептаться, что Женя из жалости к нему самому не дает настоящую оценку его картинам. Им она увлеклась, потому что друзья выставили его в романтическом свете – как несчастного брошенного влюбленного. Но его творчество ее нисколько не впечатлило. И она, как хорошая сердобольная девочка, решила, что надо молчать. Может, со временем он усовершенствуется, у него будет прогресс? Он станет расти? Вот что на самом деле случилось.
Лидия: Анна… спасибо, что вы мне все это рассказали.
Анна: Вы, правда, не знали?
Лидия: Она жалела его… до последнего… не говорила мне о его картинах ни слова.
Анна: На самом-то деле она рассудила достаточно мудро… другое дело – есть люди, которые просто не в состоянии врать. У нее на лице все было написано… и он прочел.
Лидия: А я не прочла… Так ли я хорошо ее знала?
Анна (искренне): Лидия Владимировна… да не стоит он вашей семьи, этого дома… Я-то готова принять его со всей мелочностью, капризностью, вздорностью, бездной жалости к самому себе… Просто за неимением лучшего. В моем возрасте выбор уже не богат. Пусть строит из себя гения… чем бы дитя ни тешилось.
Лидия: Анна… речь ведь не обо мне. Не ради себя я хочу, чтобы Виктор… все-таки жил здесь…
Анна: Я все понимаю. У Нины больше никого нет. И ей может понадобиться его помощь. Но, знаете… на расстоянии отношения, бывает, становятся лучше… он не в другую страну уезжает и не в другой город. А всего-навсего – в соседний район.
Лидия: Я… спасибо вам, Анна.
Анна: За что?
Лидия: Вы мне так помогли! Перечитаю ту женину книгу… постараюсь уловить то, что ускользнуло тогда от меня…
Анна (тихо): Вы только о ней и думаете… понимаю. Простите его… за все. (быстро уходит)
Лидия (одна, опускается на диван, бормочет): Я должна… найти эту книгу… Не только эту – я все ее статьи и эссе перечитаю, может, мне что-то откроется… Я увижу мир Жени другими глазами.

        Входит Виктор. Он медленно бредет к дивану, садится рядом.

Виктор: Вы… меня презираете?
Лидия (смотрит на него с горьким недоумением): Кто и, правда, тебя презирает, так эта она…
Виктор: Анна?
Лидия: Ты это и сам почувствовал, правда?
Виктор: На это-то я и «ведусь»… на презрение. Меня тянет к женщинам, которые меня мучают, изводят, стараются задеть побольнее…
Лидия (равнодушно): Да бог с тобой… Ты мне должен был рассказать о книге Жени, своих сомнениях…
Виктор: Поздно теперь говорить.
Лидия: Вовсе нет! Мне теперь будет, чем жить, чем дышать… Эта Анна… мне… будто воздух вернула.
Виктор: Лидия Владимировна… это странно и необъяснимо мне самому. Но вы стали моей семьей. Не Женя, не Нина… а именно вы. И я понимаю, что просто не в силах уйти… из-за вас. Что это за чувство? Мужчины к женщине? Нет. Так что же? Какое-то… родственное. Но серьезное… и реальное для меня. Иногда мне все на земле, кроме вас, кажется ненастоящим. И я понимаю – без вас мы с дочерью не то, что не поладим… будем не в состоянии даже зачатки вежливости сохранить. Анна не понимает, до какой степени в этом доме все на вас держится и держалось всегда. Ушла так поспешно… как будто сама вдруг прониклась к вам чувством… и испугалась чего-то. Плохой я художник или же небезнадежный, я знаю, что я никудышный муж и отец никакой. Но жалко мне, тем не менее, вас. А не тех, кому вы посвятили себя – без остатка.
Лидия: Витя, я, правда… я очень тронута… Но материнство, вообще забота о детях – вещь безвозмездная…
Виктор:  Неблагодарная – вы хотите сказать.  Когда вами пользуются и даже «спасибо» не говорят. Воспринимают как маму, бабушку, тетю… приставку к тому или иному ребенку.
Лидия: А мне не нужна отдельность от них.
Виктор: Но ведь когда-то эта отдельность была…
Лидия: Да, но, когда родилась моя Женя… я сразу же поняла, в чем мое предназначение… И мне захотелось в ней раствориться. Я не испытывала никакого желания отстаивать что-то свое. Растворение то было счастьем… самым большим счастьем в жизни. Как будто бы только с ней родилась я. А до этого… просто существовала физически… как организм. С мутными и расплывчатыми мыслями, чувствами – неприкаянное существо, которое не могло оформиться, найти себя… не понимало совсем ничего ни о себе, ни о жизни…
Виктор: Все ясно. Но это вы так воспринимаете. Наверняка, есть люди, которые считали вас интересной именно в ту пору… когда вы еще не стали наседкой. (улыбаясь) Помню, как Толстой в «Анне Карениной»  назвал Долли – наседкой… Ей это понравилось, даже польстило. Хотя… нельзя сказать, что ей совсем не хотелось отдельности.
Лидия (дотрагивается до его руки): Витя… и все-таки ответь мне на один вопрос…
Виктор (отворачиваясь): Знаю-знаю… Вам хочется знать, не ослышалась ли Нина… тогда, когда мы… перепирались с Женей… Нет, не ослышалась. Дело в том… что я пытался так на нее воздействовать. Чтобы она встряхнулась. Вышла из этой апатии. Это было чем-то вроде шоковой терапии – я знал, что сначала будет невыносимая душевная боль, но потом… у человека проснется сила духа и сила воли… Меня убедила в этом одна из приятельниц Анны.
Лидия: А не она ли сама?
Виктор: Нет-нет-нет… Для этого она чересчур осторожна.
Лидия: Ладно… будем считать это… неудачной попыткой… (смотрит на часы) Пора накрывать на стол. Поможешь мне?
Виктор: Ну, конечно.

Лидия и Виктор выдвигают столик на середину комнаты. Несут чашки, тарелки, вилки, ножи. Приносят три стула из кухни.

Лидия (накидывая пальто): Я за тортом. В «Кулинарию».
Виктор: Да-да…

Лидия уходит. Виктор достает из шкафа книгу, садится на диван и читает вслух фрагменты.

Виктор: «Художника упрекают в искусственности всего – замысла, исполнения. Виктор Захаров никогда не высказывал претензий на гениальность, абсолютную оригинальность своих идей и методов. Но то, с какой тщательностью он относится к выполнению поставленной задачи, вызывает уважение». (с горечью) Уважение! Вежливая ты моя… А ведь смотрела на меня такими ясными, не сомневающимися глазами… И почему я решил, что найду в ней слепое обожание? Поклонение? Анька при всей своей кажущейся стервозности ни разу меня не ударила так… как Женя. Но она просто в этом не разбирается… и поэтому с ней… мне проще.

     Появляется Нина. Она снимает куртку и подходит к отцу.

Нина: Я бабушку встретила… Она мне сказала, что те твои слова были желанием растормошить мать… встряхнуть… Это правда… или ты так для нее придумал, чтобы смягчить удар?
Виктор (спокойно): Да правда… И ты все годы думала, что я монстр?
Нина (садится на диван): Что это за книга?
Виктор (протягивает ее Нине): Твоей матери… обо мне.
Нина: Исключительно… в хвалебных тонах?
Виктор: Да нет… твоя мама была аккуратна… в выражениях. Нигде ты не найдешь «гений», «великий»… даже не найдешь «незаурядный».
Нина: Правда? Надо прочесть… (внезапно) Знаешь, я о чем думаю, папа?
Виктор: Сто лет ты уже меня папой не называла…
Нина: Я неплохо рисую, но не гениально… это понятно. Вот я и хочу пойти… в промышленность. Картинки для ткани, обоев, мебели… Эта работа, она… без претензий. Здесь не надо быть гением и не надо мучительно что-то себе доказывать.
Виктор: Камень в мой огород?
Нина: Ты тоже мог бы… Все лучше, чем… (осекается, увидев его выражение лица)
Виктор: Когда я был в твоем возрасте, это занятие…
Нина: Презирали! Я знаю. Но ведь это глупо… Заработок как заработок. Не всем быть великими! Как можно кого-нибудь презирать за то, что величие ему не отмерено? Природой, богом… не важно, суть-то от этого не меняется.
Виктор: Я как будто слышу твою мать… Ты знала, что она заводила со мной разговор на ту же самую тему?
Нина (удивленно): Да нет… понятия не имела. У нее, оказывается, был здравый смысл… Я думала, она в космосе пребывала.

Входит Лидия с тортом. Нина подбегает к ней, берет торт, ставит его на стол, открывает коробку, разрезает на части и раскладывает по тарелкам.

Нина (командует): Всем садиться!
Лидия (улыбаясь): Командир полка растет…
Нина: Я уже выросла.

                Все трое садятся за стол.

Виктор (поднимает чашку с чаем): В этом доме сухой закон – и правильно. Я хочу поздравить вас… Нина, Лидия Владимировна… с женским праздником. Думал, сказать что-то еще… многозначительное… Но скажу так, как чувствую. Не все художники могут подняться на недосягаемую высоту… Но есть люди с душевным величием… Мне не дано ни то, ни другое. Может ли человек подняться над мелочными обидами, муками задетого самолюбия? Или природа и дар человечности отмеряет строгими дозами – одному столько, другому меньше?  Лидия Владимировна… в этом смысле природа к вам невероятно щедра. Давайте выпьем за вас.
Нина: За бабушку!
Лидия Владимировна: Спасибо, Витя, конечно… Но я хочу выпить за то, чтобы ты перестал сердиться на Женю и мысленно спорить с ней…
Виктор: Это трудно. Но я попытаюсь.

       Все трое делают по глотку из чашек. Начинают есть торт.

Нина: Бабушка, я тебе не рассказывала? Я решила… свои средненькие художественные способности применить в прикладном искусстве. Хорошо, у меня хватило адекватности понять, чего они на самом-то деле стоят. Буду придумывать рисунки для тканей… что-нибудь в этом роде.
Лидия: Ты это твердо решила? А то у тебя что ни день, то идея…
Нина: Увидишь.
Виктор: Вам Женя… она никогда не рассказывала о моей семье? О том, как родители относились к моим увлечениям?
Лидия: Что-то она говорила. Но коротко.
Виктор: Понятно. Ведь я даже ей не рассказывал все подробности… Дома и слышать не хотели, чтобы я обучался живописи… В книгу свою она это не вставила. Я не хотел.
Нина (насмешливо): И эти домашние гонения убедили тебя, что такова судьба всех непризнанных гениев?
Виктор (вспылив): Ты смеешься над тем, что я вынес тогда…
Лидия: Да она не со зла… У Нины просто… манера такая.
Нина: Картина вырисовывается в моей голове все четче и четче… Мать видела в тебе жертву – по разным причинам… Неприятие выбора профессии твоими родителями, разлука с любимой женщиной… И готов портрет великомученика. Как такого не полюбить?
Лидия: Это очень по-женски… Верить в то, что любовь возрождает… и лечит раны.
Виктор: Нельзя эти раны вылечить… тем более, если любишь наполовину…
Лидия: Женя была очень критичной, сверхтребовательной… но люди этого не понимали, она не высказывала им вслух свои замечания, мысли… И каждый считал, что к нему она особенно благосклонна.
Нина: Ты ее воспитала так, что во всеуслышание обсуждать людей не прилично?
Лидия: Этому ее и учить не надо было… сама понимала, что это просто невежливо.
Нина: А я могу и в лицо залепить… если надо. Чтоб не наглели.
Виктор: То-то и оно, я никогда не мог разобрать, когда она искренняя, а когда она… вежливая.
Нина: А я понимала… А почему? Не знаю. Ну… просто чувствовала.
Виктор: Ты была ребенком. С детьми взрослые люди церемонятся меньше.
Лидия: Вы с ней просто были чужими, Витя… Ну, совершили когда-то ошибку, сделали не тот выбор… не разглядели друг друга. Это теперь не исправить, назад жизнь не отмотаешь. Когда мы перестанем все это обсуждать?
Нина: Нет-нет, я хочу разобраться. Вечно ты, бабушка… как только самое интересное начинается…
Виктор: Вы правы. (встает, Лидии) Спасибо вам… за эти годы. Я без вас бы с ума сошел. А теперь мне надо пройтись. Принять… окончательное решение.  (берет куртку и уходит)
Нина (Лидии): Я знаю, что ты сейчас скажешь. Папочка у нас очень ранимый, над ним подтрунивать – преступление, так можно его сердечко разбить…
Лидия: Он еще слабее, чем Женя. Пойми ты это.
Нина: Да понимаю… увы.
Лидия: Слабее в моральном смысле. Он не выносит правду. Ему ее нужно смягчать, приукрашивать…
Нина: В этом я не мастак.
Лидия: Учись!
Нина: Еще чего!
Лидия: Ты же женщина… это нужно…
Нина: Бабушка-бабушка… знаешь, это захватывает – ну… взросление. Начинаешь отчетливо видеть людей со всеми их страхами, тараканами… Думаешь: я никогда не буду такой! И в то же время… хочется иной раз почувствовать себя маленькой, свернуться клубочком, закутаться одеялом… и чтобы тебе колыбельную спели.
Лидия (подходит к Нине и гладит ее по голове): Взрослая ты моя…
Нина: Я не смогу стать такой, как ты. И считать, что прощать надо все что угодно.
Лидия: Нина, самые нетерпимые люди – те, кто сами не ангелы. В себе они ничего плохого не видят. Может быть, искренне… Кто их знает?
Нина: Да, у нас есть такая… Оксанка Кривцова, коза драная… Со всеми парнями перегуляла, а если узнает что-нибудь про кого-нибудь, начинает косточки перемывать… Я с ней разбираться ходила.
Лидия: Вы что… дрались?
Нина: Ну да! Я ей пригрозила только. Она дала деру… Пусть знает, как связываться со мной.
Лидия (медленно бредет к дивану, видит книгу, берет ее в руки): Вот хорошо… а то я забыла, куда поставила эту книгу. (прижимает ее к себе как ребенка) Буду вчитываться… на этот раз по-другому… как следует…
Нина: Ты ее что… баюкаешь?
Лидия (машинально, думая о своем): О чем ты, Нина?
Нина (подходит и садится рядом): Бабушка… а скажи, что тебя так мучает все эти годы… это связано с тем… как мама… как она уходила…
Лидия: Твой папа говорит, что таким, как я, не говорят «спасибо»… или говорят крайне редко…
Нина: В кои-то веки я с ним согласна.
Лидия: А я с ней по-настоящему не попрощалась… Она говорить пыталась – в последние дни. Но не было сил. И я слов разобрать не могла. Давала ей лист бумаги, она пыталась что-то нацарапать карандашом или ручкой… но не получалось. Бывают минуты, когда я… хочу узнать, что она думала обо мне? Может быть, ее что-то во мне раздражало?
Нина: Скажешь тоже!
Лидия: Я бы хотела… сама не знаю… (закрывает лицо руками)
Нина: Получить весточку с того света?
Лидия: Это звучит абсурдно, но… да.
Нина: А вы с ней вообще когда-нибудь переписывались? По обыкновенной почте, по электронной?
Лидия: Редко. Если она куда уезжала, то вместе со мной.
Нина: А дневник она не вела?
Лидия: Спрашиваешь, как следопыт. Нет… насколько я знаю.
Нина: Блог в интернете?
Лидия: Его я прочла от корки до корки.
Нина: Вспомни, им задавали в школе сочинения – на тему восьмого марта или вообще что-нибудь о матери…
Лидия: Кажется, да. Только давно это было…
Нина: Черновики мать хранила?
Лидия: Почему-то мне в голову не пришло в них порыться…
Нина (вставая): Тогда это сделаю я. (подходит к письменному столу, открывает верхнюю полку и начинает перебирать бумаги)
Лидия: Тебе любопытно… да?
Нина: Хочу узнать, как она тогда говорила… писала…
Лидия: Не как ребенок. У нее были зрелые тексты… это все отмечали…
Нина: Посмотрим.
Лидия: Ниночка, только ты… ничего не выбрасывай… и не мни…
Нина: Баб, я не маленькая.
Лидия: Я тебе помогу…
Нина: Нет, сиди. Я лучше всех в этом доме умею отыскивать… то, что нужно.
Лидия: Да ты вообще у нас… суперкрутая.
Нина: Смеешься?
Лидия: Да я как будто сто лет уже не смеюсь…
Нина: И не плачешь.
Лидия: Как деревяшка.
Нина: Пока только стихи нахожу.
Лидия: Это она распечатывала из интернета. Сама никогда рифмовать не пыталась. Ее к этому не тянуло.
Нина: Понятно. Меня, впрочем, тоже.
Лидия: Мы тут ничего не найдем…
Нина: Кто знает? Может, ты просто забыла что-нибудь… важное, нужное?
Лидия: Если это касается Жени…
Нина: Она могла и стесняться тебя… не показывать… какие-то тексты.
Лидия: Меня?
Нина: А что удивительного? Это ведь и со мной бывает. (достает листок бумаги) Кажется… я нашла! (подходит к Лидии и садится рядом с ней на диване) Может быть, это и не о тебе… а о мамах вообще…
Лидия (берет листок в руки): Мне надо очки.
Нина (достает их из ее нагрудного кармана): Забыла, куда положила?
Лидия: А и, правда… забыла… (надевает очки)
Нина: Читай же!
Лидия: Да, почерк Жени… Миниатюра… она называется «Маме»… Им в школе когда-то задали написать на эту тему, Женя все писала и выбрасывала черновик за черновиком… а потом учительница забыла об этом задании. Значит, это один из ее черновых вариантов. Он сохранился… А потом она переделала сочинение в миниатюру. (дает листок Нине) Прочти.
Нина (читает вслух): «Образ Мамы и мама… Насколько же это может дисгармонировать, не совпадать, ранить так, как не ранят все мыслимые влюбленности и привязанности. Разочарование в матери. В тот миг, когда ты дозреваешь до четкого осознания: это не высший судья и не вся мудрость мира, а человек… ВСЕГО-НАВСЕГО кто-то, подобный тебе, а если и хуже? Но не каждый готов признать это мысленно, а уж вслух сказать – нет, эта тема – табу. Ведь не бросила, вырастила – и на том спасибо. Надо быть неблагодарным свиньей, чтобы требовать что-то еще. Мама – наверное, это тоже призвание. Тоже талант. Как у моей. И он выше любого другого таланта. Я от нее это не унаследовала, мне никогда не достичь такой человеческой высоты. Но все-таки без следа не могло не пройти то, как я впитывала увиденное и услышанное день за днем, год за годом… Может быть, и, к сожалению: я привыкла многого ждать от людей. Слишком многого требовать. Свое невероятное везение я воспринимала как что-то само собой разумеющееся. С какой же болью пришло в свое время открытие, что это – не правило, а исключение. Такой человек. С таким отношением ко всем живым существам, вплоть до растений – внимательное, очень чуткое и заботливое. О себе она может забыть, на себя может плюнуть, но не на других, иной раз даже на посторонних! Сочувствие – не легковесное, не формальное, а глубокое, помощь не на словах, а на деле. Самоотдача. Притом безо всякого морализаторства, как это бывает у демагогов, которые обожают болтать о добре, но не делать его. Озорной ум – веселый, живой, искрометный… ни слова о Вечном. И аллергия на пафос. Неверие ни во что, скептицизм на словах, но НА ДЕЛЕ… и слов даже не подобрать. Ни одному воцерковленному из моих знакомых даже в голову не придет помогать кому-либо так, как она помогает. Я привыкла все эти качества воспринимать как некую норму. Я и представить себе не могла до поры до времени всю неизмеримую пропасть человеческой черствости и равнодушия, трусости, жадности, подлости и непомерно разросшегося самолюбия. Даже не думала, что такое бывает – не у злодеев в кино, а в обычной будничной жизни. Философы размышляют о жизни души до рождения – где был тот или иной будущий человек? Где он впитывал мудрость божественную? Как называлось то заповедное место? Помнит душа об этом? И что испытывает, приходя в мир и сталкиваясь с искажением этой мудрости? Всего лишь людским ее отражением. Пониманием. Воплощением в жизнь. Как же счастливы те, для кого это Высшее не было искажено! Измельчено, в худшем смысле - очеловечено. Счастлива я, несмотря ни на что. Мама есть. Значит, Высшее – существует». (Нина смотрит на Лидию. Лидию трясет, она пока не плачет, но долгожданные слезы вот-вот появятся.) Вот оно – это «спасибо».

      Звучит Ave Maria Шуберта. Лидии наконец-то удается заплакать. Нина ложится на диван, голову кладет Лидии на колени – как маленькая.
                Занавес опускается.