Первый урок

16.07.09
Первый урок

   Давно это было, но чистая правда!
   Ехал я как-то на макаке* после работы домой. Темно уже. Дорога только фарами нащупывается, клочья тумана, как слоёный пирожок над чёрным асфальтом. Настроение соответствующее. Поднимаюсь наверх - жена сидит за чашкой кофе заплаканная.
- Да что с тобой? Какая, с... обидела? Да я сейчас всех их...
- Подожди ты, дай отойти. Расскажу.
   В то время мы только нащупывали пути-дорожки эмигрантской жизни. То по подсказке, то из газеты, иногда и в случайном разговоре среди бывших сооте-чественников искали мы и находили возможность немного заработать, ибо „сидеть“ на господачке муторно и унизительно – могут и вечером придти и твой шкаф проверить, не богато ли ты живёшь, тогда и „пайку“ урежут. Не такие мы хитрые и ленивые люди, чтобы за чьей-то спиной прятаться. Нашли – она прибирать в частной семье, я семена голландские сортировать в коробочки.
   Музыкант все-таки, вот скоро и руки, и спину почувствовала. А у меня нормально, только внешние стороны кистей все порезаны. Точнее, пальцы. В кровь, в борозды незаживающие. Луковицы поганые по двадцать, тридцать штук нужно было в коробки, как из-под обуви, упаковывать. Потом их шеф продавал втридорога. Коробки приходили сложенные, плотно спресованные, как бы в одну тонкую обложку. В крышку вкладывалась нижняя часть. Их надо было научиться разьединять, раскрывая одним движением. Никто мне ничего не показывал, но за  экономией времени чётко следили. То толстый шеф, то его тощая жена неопределенного пола подходили: „Schneller, besser machen, zu langsamm, noch viel zu tuhn...“*
   И вот засовываешь пальцы с двух сторон в полураскрытую коробку между острыми, как бритва, картонными краями, выворачиваешь их наружу – коробка распадается на две половины. За вечер и ночь успокоится, а с шести утра опять пытка!
   Я немного завидовал супруге – в тепле, самостоятельно /хозяйка иногда ключ доверяла/, да и работа по своему дому знакомая. Чуть побольше, чуть почаще, но...
   У Бругильды была своя система /скорее это относилось к черте швабского характера!/. Когда моя жена приходила в этот дом, на столе уже лежала бумажка, отпечатанная на компьютере, с пунктами, что и как делать, кроме основной уборки – окна, полы, мебель, унитазы... Убиралось два раза в неделю – по понедельникам и четвергам.
   Для примера – „... пройтись по швам всей мебели с обратной стороны, очистить внутри все плафоны, снять все бра и прочистить под ними...“ Доставалось, конечно, но вслух никаких претензий. Ни воды, ни яблока какого, а бутылки все под замок в келлер* прятались. Зато механизмов жене на шею предостаточно – большой пылесос с водяной пылью и ароматизатором, малый на трёх колёсиках и с узкой трубой, кухонный на аккумуляторах, ещё всякие щётки-трещотки, шампуни, химия - для верхней поверхности крышки унитаза одна, для нижней вторая...“
   В этот раз почти ничего, кроме основной работы  – „...выпылесосить подушки, протереть кухонные шкафы сверху, вынуть все цветы из настольных ваз, почистить спецсредством, заполнить их свежей без калька водой и цветами, почистить мебельные шуфлядки...“
   Всё было выдраено, как и всегда – паркетный пол отдавал в лучах вечернего солнца желтизной золота, на стенах, потолке, мебели ни одного пятнышка, из саноборудования можно было бы пить, в свежих проветренных комнатах благоухал слабый запах viktoria regia*, напоминающий джунгли после благотворного, освежающего тропического ливня.
   Голодная, с ноющей спиной и напухшими руками супруга уже вбрасывала ключи в почтовый ящик, как к дому на последней двухместной модели BMW подкатила хозяйка.
- Так рано? Уже всё сделано? – сухо проскрипела жена адвоката.
- Так я всегда в это время, - оправдывалась жена.
- Да, но всё ли по записке выполнено?
- Всё. Что вы, я с душой всё делаю, как и у себя.
- Посмотрим, посмотрим, - и на тонких, кривых губах адвокатши появилось что-то загадочно противное – не то улыбка, не то гримаса, а, может, и удовольствие от ожидаемого?
   Как только дверь прихожей была открыта, Бругильда в два прыжка подскочила к огромному тёмного дуба буфету и приоткрыла центральную шуфляду. Жена со снисходительной улыбкой наблюдала за экзерсисом. Кто, кто, а она знала себе цену. Аккуратность и трудолюбие были её семейными чертами.
   Но через мгновение её глаза вылезли из орбит. Немка вытащила шуфлядку полностью и, нагло улыбаясь, протёрла пальцем в боковых пазах. Палец пок-
рылся лёгким серым налётом...
- Ну, что? Доказала я, что вы работаете не лучше, чем остальные? В следующий раз зарплата будет снижена или я откажусь от ваших услуг.
   Я еле смог хоть немного успокоить жену. Её плечи подпрыгивали в судоржных рыданиях, из глаз ниагарой лились слезы, её рука вцепилась в мою, словно я должен был защитить её от этих страшных людей – автоматов, людей из кожи, костей, но без нутра.
   Та звонила несколько раз, просила придти, но всякий раз натыкалась на наше непреклонное „nein, ich will nicht!“* Первичные знания языка не позволяли моей супруге обьяснить истинную причину, но богатая немка всё равно не поняла бы. Лакею – исполнять, а думать и переживать не позволено!

* так я называл свой мопед
*/нем./ - быстрее, лучше делать, очень медленно, ещё много работы...
*/нем./ - подвал
* большой, до 50 см. в диаметре, редкий цветок в пойме Амазонки
* /нем./ - нет, я не хочу!