Возьми меня замуж

1.
Светло-серое утро пахнуло свежестью. Деревья, почти заглядывавшие в окна квартиры на пятом этаже, недовольно шумели, потрескивая ветками от сильного ветра и перебирая листьями, словно струнами на гитаре. А потом вдруг громыхнуло и свежий ветер ворвался в приоткрытое окно, шторы затрепыхались, словно в них закачали гелий, и вздернулись едва ли не до потолка. Спустя пару минут полил дождь так, словно у небесной хозяйки внезапно прохудилось ведро.
Петр Шумилов открыл глаза, потянулся и глянул в сторону стоявшего на прикроватной тумбочке будильника.
- Ч-черт! Проспали!
- Цветик, просыпайся! Какой-то дурак забыл нажать на кнопку будильника, а он сам по себе звонить не умеет.
Петр надел белый махровый халат.
- И кто же этот дурак? – не открывая глаз, повернувшись на бок и улыбнувшись, спросила девушка.
Сунув ноги в тапочки, Петр повернулся и, увидев, что Светлана и не подумала вставать, стащил с нее одеяло.
- Я не шучу, Цветик! У нас с тобой максимум полчаса на то, чтобы собраться, умыться и позавтракать. Я в туалет и в ванную, а ты давай, поднимайся.
Она все так же лежала на боку, абсолютно обнаженная. Только после того, как с нее стащили одеяло, сильнее сжалась и пыталась рукой нащупать краешек одеяла. Наконец, она открыла глаза, повернулась на спину и потянулась. Пышные густые светлые волосы ее распластались на подушках, высветив слегка оттопыренные уши. Затем начала оглаживать свое тело, снизу (куда хватило рук) до самого лица. При этом чему-то сладко улыбалась. В это время замяукал ее мобильник. Вздохнув, она поднялась, свесила ноги на пол, достала красный шелковый халат, накинула его на себя и подошла к креслу, на котором лежала ее сумочка. Мяуканье телефона продолжалось все то время, пока она искала кармашек, в котором должен был находиться аппарат. Найдя его, глянула на дисплей и слегка поморщилась.
- Алло, да, мамуль.
- У тебя все в порядке? Ты где?
- Я же тебе сказала, я у подруги переночевала?
- И как же зовут этого твоего подруга?
Светлана недовольно хмыкнула.
- Очень остроумно!
- Ладно! Ты не забыла, что я завтра рано утром улетаю, и хотела бы тебя сегодня увидеть?
- После института я приеду домой.
- Надеюсь! Ну, все, пока, целую.
- И я тебя целую.
В это время из ванной вышел Петр, обтираясь полотенцем.
- Интересно, я не успел скрыться в ванной, а ты уже кого-то целуешь?
- Мамуля позвонила, переживает.
- Ну, это вполне логично и предсказуемо. Давай-ка собирайся, Цветик.
Пока Светлана была в ванной, Петр достал из холодильника два йогурта, короткую палку ветчины, и пачку масла. Нарезал хлеб, стал заваривать кофе. 
Дождь продолжался. Небо было хмурое, солнце виновато пряталось в тучах, не решаясь показываться на глаза людям.
Петр был чуть выше среднего роста, широкий в плечах, но довольно худой тридцатиоднолетний молодой человек. Лицо немного вытянуто, нос заостренный, словно выточенный на станке, с небольшой горбинкой, как любил шутить сам Шумилов, «как у античных дам». Серые глаза не очень большие и довольно близко расположенные к переносице, слева и справа украшенной широкими, но аккуратными дугами бровей. Маленькая мушкетерская бородка и легкие темноватые усики дополняли его образ.
Допивая кофе в прикуску с овсяным печеньем, Шумилов произнес:
- Цветик, я реально опаздываю. Ты же знаешь, мне в Академию нужно к девяти ноль-ноль. Поэтому, извини, до педа я тебя подбросить не могу.
- Какие проблемы, Петушок, – Светлана, отставив в сторону опустошенную ею упаковку йогурта, придвинула к себе чашечку кофе. – Ты же знаешь, мы люди не гордые, мы и в автобусе, и в метро себя великолепно  чувствуем.
Шумилов встал, поставил чашку с тарелкой в раковину, включил воду.
- Оставь, Петя, я провожу мамулю в ее Турцию, заеду к тебе и все перемою.
- Спасибо! Давай, допивай свое кофе, и поехали.
Шумилов ушел в комнату переодеваться, а Светлана недовольно поморщилась.
- Вау, Петя! Ты, преподаватель русского языка, а кофе обозвал средним родом.
Шумилов засмеялся.
- Растешь, Цветик! Я специально оговорился: заметишь ты или проглотишь.
- Как видишь, не проглотила.
Светлана допила кофе и пошла в ванну причесываться и краситься. При этом, дверь оставила открытой.
 - Кстати, по поводу кофе. В истории русского языка этот напиток, завезенный из Европы царем Петром, изначально был мужского рода, только писался немного не так – кофей, отсюда и «кофеёк», «кофейку». С тех пор эта традиция (кофе – мужского рода) закрепилась в русском языке. А по нынешнему написанию, он как раз ближе к среднему роду: сравни – кашне, клише, туше. С другой стороны, возможно, небезызвестный тебе певец русского языка, автор справочника по правописанию Дитмар Эльяшевич Розенталь, как-то в буфете своего родного института попросил дать ему одно кофе. А на удивленные возгласы своих сослуживцев и, по большей части, учеников: «Дитмар Эльяшевич, как вы могли произнести слово «кофе» в среднем роде?» – Розенталь ответил: «Друзья мои, неужели вы дома соблюдаете все нормы русского языка?» Так то же дома, последовал ответ. «А для меня институт – тоже родной дом!» – завершил дискуссию Розенталь. Ну, ты готова?
- Готова! – Светлана повесила сумочку на плечо и поцеловала Шумилова в щеку.
- Тогда поехали! – Шумилов глянул в зеркало и стер со щеки влажной салфеткой след от губной помады. 
Светлана в ответ лишь хихикнула.

2.
Доцент Петр Владимирович Шумилов работал сразу в двух вузах – Педагогическом институте и в Академии туризма и гостеприимства. И там, и там преподавал русский язык. Иногда, подменяя коллег, читал лекции по русской литературе ХVIII века, которой интересовался давно. И там, и там, в общем-то, работал с географами: в пединституте преподавал на географическом факультете, а в Академии туризма учились будущие сотрудники турфирм, для которых география была ведущей дисциплиной. А в свободное от преподавания время пописывал стихи (не для печати, для себя) и занимался историей развития русского языка. Исследовательская работа его по-настоящему увлекала, недалекой целью становилась и докторская диссертация, на что ему уже неоднократно намекала зав-кафедрой:
- Петр Владимирович, не оттягивайте процесс защиты. Еще два-три годика я продержусь, а затем уже и на покой мне пора. А на кого кафедру оставлять? Вы же у меня самый перспективный из молодых.
- А как же ваша подруга, Алла Борисовна? Она ведь моложе Вас, – беседа была один на один, и Шумилов позволял себе некое панибратство, зная, что искренно любившая его Нестерова не обидится.
- Ну, какая Аллуша завкафедрой? Она прекрасный специалист, отличный педагог и достойный человек, но не лидер, не руководитель. Здесь ведь нужна хватка, умение не только навязывать свое мнение и зубами защищать на деканате своих педагогов и интересы кафедры. У вас это получится, у других нет.
На том тогда и закончили разговор.
Шумилов хорошо и интересно читал лекции, вследствие чего во время его лекций в аудитории почти не было пустых мест. А после одной лекции для второго курса и вовсе слава о нем пошла гулять по всему институту. Тогда он рассказывал про падежи в русском языке. Казалось бы, что в этом может быть интересного? Со школы ведь всем известно, что в русском языке шесть падежей и точка. И вдруг он сходу спросил:
- Скажите, друзья, как вы думаете, сколько падежей в нашем языке?
И загадочно посмотрел в зал. Кто-то сидел, уткнувшись в смартфоны и айпады, кто-то перешептывался с соседом или соседкой, некоторые, в последних рядах, так и вообще подремывали. Впрочем, хватало и тех, кто сознательно держал в руках ручки и приготовился конспектировать лекцию. А иные, облегчая себе работу, просто включили диктофоны.
- Ну, я жду, друзья!
Теперь к загадочности во взгляде прибавилась еще и надежда на то, что его все-таки слушают. Выручила, как и не раз перед тем, среднего роста светловолосая с волосами чуть ниже плеч, часто улыбающаяся девушка. Как ее имя он не запомнил, да и с фамилией путался: то ли Прокопова, то ли Прокофьева. Он уже несколько раз замечал, что эта девушка всегда на его лекциях садилась в первый ряд и периодически бросала на него исподлобья светящийся от очарования взгляд. Поначалу он не обращал на это внимание: многие студентки неровно дышат к своим преподавателям, а потом, чем ближе к выпуску, дыхание у них становится все ровнее и ровнее.
- В школе нас учили, что в русском языке шесть падежей, – ответила эта светловолосая девушка, – но вы, вероятно, открыли еще несколько.
Сидевшие рядом две ее подружки хихикнули, прикрыв рты кулачками. Кто-то из студентов хотел было еще что-то добавить, но не успел – Шумилов перехватил инициативу.
- Верно! В русском языке есть еще несколько падежей, о которых вам в школе, видимо, ничего не говорили. Но только это не я их открыл, а еще до меня.
- В XVII веке! – выкрикнул сидевший в третьем ряду длинноволосый, но плохо расчесанный, круглолицый, мускулистый студент со слегка свернутым набок и приплюснутым носом, как у боксера или борца, вспомнив цитату из «Кавказской пленницы».
- Пожалуй, что и в XVII веке эти падежи уже были, – живо откликнулся Шумилов. – Вот только тогда об этом еще никто не догадывался. Все вы знаете, разумеется, что современная школьная грамматическая традиция выделяет шесть падежей: именительный (на латыни – номинатив), родительный (генитив), дательный (датив), винительный (аккузатив), творительный (аблатив) и предложный (локатив). Однако же, мы с вами уже не школьники, а студенты пединститута, и нам положено знать, что в русском языке, помимо названных, есть еще несколько падежей, а некоторые ученые, например, академик Андрей Анатольевич Зализняк, чей учебник должен быть у каждого из вас в качестве библии, выделяет еще три падежа. И вообще, на мой взгляд, вопрос о падежах в русском языке – один из самых интересных в русской грамматике. Смотрите! К примеру, можно сказать «стоять в снегу», а можно и «думать о снеге». Какой это падеж?
- Предложный! – выкрикнула какая-то девушка из средних рядов.
- Верно! Если учитывать, что оба слова употреблены с предлогом. Но… Если второй пример («думать о снеге») – типичный предложный, отвечающий на вопрос «о чем?», то с первым примером несколько сложнее. Это, скорее, Местный падеж, или второй предложный – падеж, в котором ставится существительное, означающее место действия. Оригинальная (беспредложная) форма местного падежа практически полностью утрачена и перешла в формы предложного и творительного, однако у некоторых существительных грамматически отличная форма предложного падежа: в лесу, в тени;. А в какой падеж, интересно, вы бы отрядили известное «Люськ, а Люськ!» из кинофильма «Любовь и голуби»?
- Ну, это легко! Это звательный падеж, – парень с третьего ряда даже презрительно хмыкнул. – Этот падеж есть в некоторых славянских языках, например, в чешском и сербском.
- Молодец! Совершенно верно! Но ведь официально в современном русском языке звательного падежа нет. Хотя раньше он был. И остатки средневекового звательного мы используем до сих пор: старче, человече, боже, отче. Этот падеж считался седьмым русским падежом в грамматиках, изданных до 1918 года. Но есть и новый звательный. Та самая «Люськ». Или «Ань», «мам», «пап», «ба», ну и так далее. Даже особое произношение любого имени (Владимир, Ирина) уже интерпретируется, как звательный падеж. Зализняк выделяет еще и ждательный падеж. Он фактически совпадает с родительным, однако выделяется вследствие того, что некоторые слова в той же грамматической форме склоняются по форме винительного. Сравните: ждать (кого? чего?) письма, но ждать (кого? что?) маму. Также: ждать у моря погоды. Превратительный или включительный падеж – отвечает на вопросы подобные винительному падежу (в кого? во что?), но употребляется исключительно в оборотах типа пойти в сварщики, баллотироваться в президенты, взять в зятья и т. п. Счётный падеж – несколько отличная от родительного форма, использующаяся при счете: три часа; (не ча;са), два шага;. Или у Пушкина в «Евгении Онегине»: «И после, дома целый день, Один, в расчеты погруженный, Тупым кием вооруженный, Он на бильярде в два шара Играет с самого утра». А с родительным у нас с вами вообще черт-те что творится. Смотрите. Есть Родительный приименный, который имеет следующие значения: 1. Родительный субъекта действия обозначает лицо (субъект), которое производит действие, например: приезд брата. 2. Родительный объекта обозначает объект, на который распространяется действие, например: чтение книги. 3. Родительный носителя признака обозначает лицо или предмет, который обладает каким-либо признаком, например: белизна снега. 4. Родительный принадлежности обозначает лицо, которому что-либо принадлежит, например: дом отца. 5. Родительный определительный обозначает качество лица или предмета, например: человек высокого роста. 6. Родительный отношения называет предмет, к которому имеет отношение лицо или предмет, например: студент пединститута. Наконец, есть второй родительный, его можно назвать родительным части. В этом падеже ставится существительное, означающее целое по отношению к некоторой части, также упоминающейся. Например, как правильно говорить и писать: кусочек сахара или кусочек сахару? – он взял мел, подошел к доске и стал писать. – Головка чеснока или чесноку? За-дать жару (не жа;ра), прибавить ходу (не ход). Кто из вас скажет, как правильно писать: стакан чая, или стакан чаю?
Шумилов посмотрел в зал, но аудитория в задумчивости молчала. И вдруг кто-то из последних рядов громко спросил:
- Петр Владимирович, а как правильно писать «стакан коньяка» или «стакан коньяку»?
Шумилов глянул вверх, найдя глазами того, кто спрашивал: это был худощавый очкарик с высоким лбом и легкой небритостью. Шумилов улыбнулся и тут же ответил:
- Молодой человек, коньяк стаканами не пьют.
Зал утонул в громком хохоте. Популярность лекций Шумилова выросла после этого еще больше.

3.
Екатерина Прокофьева припарковала машину на стоянке около офиса, щелкнула брелоком и вошла в здание. Как и положено все уже трудились в поте лица на благо ее турфирмы. Рыжеволосая большегрудая девушка держала у уха телефонную трубку и, одновременно, водила карандашом по разложенной на столе перед ней схемой. На приветствие Екатерины она лишь кивнула головой и улыбнулась, продолжив разговор с клиентом:
- Да, конечно! Ну, если вы мне подскажете, где в Праге находится первая линия, я с удовольствием забронирую там вам самый лучший номер…
Поздоровавшись с сидевшей за стеклянной перегородкой бухгалтером-экономистом, Екатерина вошла в небольшой отдельный кабинет, который она делила со своим заместителем, сорокапятилетним, плотного сложения и с благородной лысиной на полголовы мужчиной. Он сидел и перелистывал какую-то квадратную книжицу средних размеров.
- Привет, Стас! Чего листаешь?
- О, Кать, здравствуй! Да вот, привез из типографии буклеты по Байкалу и Телецкому озеру. Сижу, изучаю.
- Это интересно!
Она повесила в шкаф бежевого цвета легкий плащ, поправила у зеркала прическу – короткую стрижку густых волос, покрашенных в цвет свежей соломы. Бросив сумочку на стул, она удобно устроилась в кресле, придвинув его к столу. Станислав встал, подошел к двум лежавшим на полу пачкам, вытащил по одному буклету из каждой и положил их перед Екатериной, присев рядом на стул, стараясь не помять сумочку. Екатерина взяла в руки один буклет и с удовольствием стала его листать.
- Сегодня у тебя какие-то новые духи? – принюхиваясь, спросил Станислав.
- Отстань Стас, иди на свое место.
- Как пса гонишь: иди, мол, Тузик, на место.
Она подняла голову и удивленно посмотрела на него.
- Ты сегодня не на ту ногу встал, или с женой с утра поругался?
- Ну, зачем ты так, Катя? – с обидой в голосе произнес Стас и поднялся. – Я же вполне искренне.
- Так и я вполне искренне! – улыбнулась она. – Не надо парковаться в неположенном месте.
- А кем место не положено? – съязвил он, возвратившись на свое место.
- Да ну тебя! – она отложила буклет в сторону. – Ты не забыл, что мне завтра утром лететь в Турцию.
- Как я мог об этом забыть, если сам тебе билеты заказывал?
- Послушай, должны звонить из  второго лицея, им нужно перезаказать два билета в Прагу. Там какой-то детский конкурс, а у них два участника заболели и они должны заменить их.
- Сделаем!
- Двадцать третьего меня пригласил к себе зампред комитета по туризму нашего заксобрания Белицкий. Я его предупредила, что меня не будет и вместо меня будешь ты. Его контакты у тебя есть?
- Конечно! А что у него за проблемы?
- По телефону ничего не стал говорить. Запиши: встреча в 11.00.
- Понятно! Куда-нибудь путевку, да еще со скидкой.
- Вот и выясни, только не очень уступай. Наши депутаты – не самый бедный контингент.
Станислав в ответ только хмыкнул. В этот момент у Екатерины зазвонил телефон. Она сняла трубку.
- Алло! Турфирма «Светлана»!.. Да… Конечно! Что вас интересует: Россия, Турция… Куда? Нет, к сожалению, с Кубой мы пока не работаем… Черногорию, пожалуйста! В какое место? Сколько вас человек? Подороже, подешевле? А вы на нашем сайте ничего не смогли подобрать? Хорошо, оставьте свой контактный телефон, мы подберем тур и вам перезвоним.
Екатерина положила трубку и быстро дописала необходимую информацию.
- Ну и клиент пошел. Нету Кубы, давай хоть Черногорию, – сыронизировал Станислав.
- Да это для разных людей. У них там какие-то две группы, как я поняла.
- Станислав Иванович, вы не подойдете ко мне? – заглянула в кабинет та самая рыжая и большегрудая девушка. – Там клиент пришел и хочет говорить только с вами.
- Интересно, что же это за клиент?
Едва Станислав вышел, в кабинет вошла бухгалтер.
- Кать, если мы июнь не закроем, у нас прибыли почти не будет, – она положила перед Екатериной распечатку расчетов. Та взяла в руки лист бумаги, внимательно пробежала по нему глазами и вздохнула.
- Ты же понимаешь, в стране кризис, денег на развлечения и даже отдых все меньше у народа. К тому же, ты же видишь, что творится в нашем турбизнесе. Многие стали предпочитать путешествовать самостоятельно. Тем не менее, я думаю, что июлем-августом мы все покроем. Я завтра лечу в Турцию смотреть новый маршрут – Каппадокию. Это самая сердцевина Турции – от Черного до Красного моря – четыреста километров, от Стамбула до Анкары тоже неблизко.
- Ты думаешь, это будет интересно клиенту?
- Надеюсь. Во-первых, это познавательно! Во-вторых, там христианские места самые древние. То есть туда можно будет подтянуть паломников.
- Ну, дай бог, как говорится.
Она возвращалась домой уже в сумерках. Сама просила дочь перед отъездом быть дома, а тут задержалась на работе. С другой стороны, ее не будет целую неделю, нужно было дать задание каждому, да и самой подготовиться к поездке.
МКАД местами был свободен, а кое-где создавались едва ли не заторы. Если по утрам Московская кольцевая автодорога стояла в сторону Москвы, то вечерами, наоборот – жители ближнего (а иногда и не совсем ближнего) Подмосковья в большинстве своем работали в столице. Но Екатерина всегда ездила в противоположную сторону – утром в Королёв, где у нее был офис, а вечером назад, в Москву, где она всего пару лет назад купила себе и дочери квартиру. И хоть Ярославское шоссе было довольно своеобразным – пробки там возникали непредсказуемо и в любое время – в этот раз  она ехала, что называется, с ветерком. И вдруг, что это? Какой-то непонятный хлопок снаружи, машину тут же повело сначала влево, потом вправо. Она жестко схватилась за руль и резко нажала на педаль тормоза. Машину снова стало заносить, но, благо, ехавший сзади «мерседес» успел вырулить влево, а ей лишь зло посигналил.
Когда ее красное «пежо» остановилось, она включила аварийку и вышла из машины. То, что она увидела, повергло ее в шок: заднее колесо лопнуло и резина ошметками висела на ободе, а большая ее часть осталась на дороге. Ее ведь Стас пару недель предупреждал, что с задним правым колесом не все в порядке – резина вся истерлась, она не послушалась, махнула рукой, не стала ехать в автосервис. И что теперь делать? Ч-черт! Это же надо почти перед самым отъездом такому случиться. Она, конечно, вспомнила, что в багажнике есть запасное колесо, но что с ним делать, как снимать это и ставить то, она понятия не имела.
Порывшись в багажнике, она установила метрах в десяти позади машины светоотражательный треугольник. И остановилась в нерешительности. Мимо нее проносились на большой скорости машины, она рискнула кого-то остановить, махнула несколько раз рукой, но у спешивших домой водителей никакой реакции на ее взмахи. Она вытащила мобильник, стала набирать номер Стаса. Но абонент, как назло, оказался недоступен.
И вдруг неожиданно перед ней стала притормаживать фура. Она испугалась. С дальнобойщиками связываться не хотелось. Но из окна фуры высунулась седоватая голова напарника водителя, осмотрела «пежо», затем голова спросила:
- Что случилось, женщина? Помощь не нужна?
- Нет, нет, спасибо! Я позвонила, сейчас муж приедет, – соврала она и для убедительности потрясла перед собой мобильником.
- Ну, как знаете! – ответила голова, скрылась в большой кабине и фура тяжело сдвинулась с места и постепенно набрала скорость.
Екатерина открыла багажник, подняла прокладку, убедилась, что запаска действительно лежала на самом дне, а внутри нее необходимый инструмент, включая домкрат. Она оперлась о кузов, достала из сумочки пачку тонких дамских сигарет, щелкнула зажигалкой. Курила она редко, одну пачку сигарет могла выкуривать неделю, но в такой ситуации не закурить она не могла. Было бы в сумочке спиртное, наверное, и выпила бы. Кстати, надо подумать и на эту тему. Стекло, конечно, возить не будешь, но фляжку вполне можно. Выбросив окурок, она едва не заплакала. Все больше вечерело, но красивый багровый закат ее нисколько не радовал. Автомобили проносились мимо, не останавливаясь. Она еще раз набрала номер Стаса. На сей раз ей, вроде бы повезло, но он долго не отзывался. Наконец, она услышала его голос.
- Да, Кать, что-то забыла или случилось?
- Случилось, Стас. У меня колесо лопнуло и я застряла на Ярославке…
В этот момент рядом с ней остановился бежевый КИА Сид.
- Помощь нужна? – спросил водитель.
- Погоди, Стас, – она опустила руку с телефоном вниз и просительно спросила:
- Вы колесо менять умеете?
- Это же мое любимое увлечение. Сейчас!
Водитель проехал немного вперед и съехал на обочину, сдав назад, приблизившись к ее «пежо». А Екатерина в это время снова заговорила в телефонную трубку:
- Слушай, Стас, я тебе перезвоню. Тут, кажется, мне помогут решить проблему.
- Ну, давай! Я буду на связи. Если что, звони.
Из передней машины вышел Шумилов (а это был он) и подошел к Екатерине.
- Что у вас случилось?
- Вы знаете, неожиданно лопнула резина. Слава богу, я успела вырулить на обочину.
Шумилов обошел машину, посмотрел на искореженное колесо и присвистнул.
- Не фига себе! Как же вы ездили?
- Да мне давно уже говорили, что с таким колесом нужно в автосервис. Но все, знаете, как-то времени не было.
- Перчатки у вас есть? – спросил Шумилов.
- Что?
- Перчатки, говорю, есть, чтобы руки не пачкать?
- А, да, да, сейчас. Кажется, впереди на дверце. Сейчас посмотрю.
Пока Екатерина искала перчатки, Шумилов вытащил из багажника домкрат, инструменты и запасное колесо, ударил его несколько раз в асфальт, проверяя на накачанность.
- Вот, вы знаете, нашла, – Екатерина протянула Шумилову белые хлопчатобумажные перчатки, тот надел их и поставил домкрат на асфальт под колесо.
- Никто хоть не пострадал?
- Да нет, я же одна ехала. А другие машины, слава богу, не задела. Иначе здесь бы без ГАИ не обошлось, вы же понимаете.
- Ну да, конечно!
Он ловко открутил болты, снял колесо и положил его в багажник. Тут же начал примеривать запаску.
- Вы знаете, запаска немного меньше, чем основное колесо. Домой вы, конечно, на ней доедете, но завтра рекомендую сразу в автосервис ехать.
- Да я, как назло, завтра улетаю, так что машинке придется недельку подождать.
- А куда, если не секрет?
- Не секрет. В Турцию.
- Что-то вы рано отдыхать собрались. В это время в Турции еще не фонтан, лучше в Египет или куда-нибудь еще на север Африки.
- А я не отдыхать еду, в командировку.
- Правда? Удивительно!
- Что удивительно?
- Так я тоже завтра улетаю в Турцию, и тоже в командировку.
- Поздравляю!
- Спасибо!
Шумилов открутил домкрат, колесо опустилось на асфальт, он подкрутил болты, убрал в багажник инструмент и стал стягивать перчатки.
- Ну вот, кажется и все. Сами-то доедете?
- Конечно! Мне здесь не очень далеко!
- Только аккуратней!
- Да я и так езжу довольно аккуратно. А вам спасибо за помощь, – она открыла переднюю дверцу. – Я вам что-то должна?
- Если только поцелуй! – улыбнулся он, но, увидев озабоченность на ее лице, произнес:
- Шучу, конечно! Меня, кстати, Петром зовут, а вас как?
- А меня Екатериной, Катей.
- Если не поцелуй, то хотя бы пожать вашу руку можно?
- Руку пожать можно! – теперь уже улыбнулась она, протягивая Шумилову руку.
А он взял и поцеловал кончики ее пальцев и тут же скорым шагом пошел к своей машине, на прощание, не оглядываясь, помахав ей.
У нее в этот момент дрожь пошла по всему телу, ноги стали подкашиваться, руки задрожали, сердце почему-то стало рваться наружу и ей казалось, что его стук слышен даже снаружи. А закат, до этого ничем не привлекавший ее, показался удивительно красивым. Екатерина испугалась. Она не понимала, что произошло. Такого с ней за все ее сорок лет еще ни разу не было. Она очнулась лишь тогда, когда услышала сигнал отъезжавшей от нее машины спасителя. Еще раз улыбнувшись, теперь уже самой себе, она села за руль, захлопнула дверцу и повернула ключ зажигания.

4.
Вадим Лесун, тот самый круглолицый, длинноволосый студент с кривым и приплюснутым носом, в джинсовом костюме с рокерскими шипами на рукавах, быстро перебежал дорогу и перегородил путь Светлане. Та от неожиданности остановилась, едва не уронив телефон, который она держала в руках, выбирая новую мелодию и вставляя в уши наушники.
- Вадим?! Какого черта пугаешь меня.
- А ты какого черта избегаешь меня, на звонки не отвечаешь? На репетиции почему не была? Ты же знаешь, у нас через месяц первые гастроли, концерт…
- Подумаешь, гастроли. Всего-то какая-то Балашиха!
- Ты дура, что ли?  Это же первый наш сольник за стенами институтского ДК.
Она сняла наушники, откинула волосы назад, положила телефон в сумочку и медленно пошла вперед. Вадим последовал за ней. Попытался взять ее под руку, она вроде бы и не отдернула руку, но дала понять, что этого не следовало делать. Вадим ее понял и убрал свою руку.
- Я же сказала и тебе, и Феде, что мне это уже не интересно. Рок мне стал не интересен, понятно?
- Не ври! Это все из-за Шумилова, да? Знаешь, я ему при встрече нюх намну так, что мало не покажется.
- Если ты его хоть пальцем тронешь, ко мне даже на пушечный выстрел не подойдешь, понял?
- Любишь его, что ли?
- Да, люблю! Ты и половины его не стоишь.
- Ну ладно, Свет, – примирительно сказал Лесун. – Не сердись! Давай заглянем в какую-нибудь кафешку, перекусим.
Она немного подумала и согласилась. В конце концов, матери дома нет, Шумилов тоже уехал, а ей одной ужинать как-то не очень хочется.
- Но только без последствий, Вадик, ладно? И вино заказывать не надо.
- Ну, хотя бы по рюмочке?
- Я сказала, нет. Или я не пойду в кафе.
- Ладно, пойдем. Не сердись.
Лесун сделал заказ, а в конце попросил принести двести граммов водки.
- Я же сказала, что пить не буду, – Светлана готова была встать и уйти, но Лесун положил свою ладонь на ее руку.
- Это я себе. Я-то могу выпить? – он смотрел на нее своими большими зелеными глазами, и она увидела в них такую боль, такое страдание, что ей стало жутко.
Она понимала, что Вадим любит ее. Он был ее первым парнем, с первого же курса. И она любила его, как ни смешно сейчас звучит это слово. Узнав, что она окончила семилетку музыкальной школы да еще и хоровое отделение, он привлек ее в свою недавно созданную рок-группу, состоявшую тогда всего из трех человек – из него самого, Вадима, бас-гитариста, ударника и соло-гитариста, он же и клавишник. Пел сам Вадим, низким, хрипловатым баритоном песни собственного сочинения, которые довольно профессионально клал на музыку клавишник и гитарист Федор Кулиш, смазливый длинноволосый блондин с золотой серьгой в левом ухе. Когда же выяснилось, что Светлана еще и хорошо пела, трое ребят уговорили ее быть солисткой. Несмотря на то, что она терпеть не могла рок, ей больше нравился джаз, влюбленная по уши в Лесуна, Светлана согласилась. Теперь уже их группа, которую они назвали «Падший ангел», существовала четвертый год. Появился и гитарист, что позволило Федору полностью переключиться на синтезатор и написание музыки. Их концерты во Дворце культуры института всегда проходили при аншлагах. Причем, ходили на них не только студенты и преподаватели, но и жители ближайших районов. Светлана и в самом деле добавила группе некоего шарма, репертуар стал более разнообразным, а почитателей «падших ангелов» стало еще больше. Институту это тоже добавляло очков и все были довольны. В прошлом году группа впервые съездила на фестиваль «Нашествие», проходившем на большом поле в Конаковском районе Тверской области. И там тоже их ждал успех. Появились какие-то свободные средста, обновили аппаратуру, купили новые инструменты. Ничто, казалось, не предвещало беды. 
Но вдруг в судьбе Светланы появился ОН – Петр Шумилов. Точнее, появился-то он еще раньше. С первого курса он читал у них лекции, и уже к концу второго семестра Светлана поняла, что влюбилась. Шумилов не блистал ни особой красотой, ни заметной статью, но не это было главным для нее. Она сама не поняла, как это случилось. Что-то в ней перевернулось. Когда она смотрела на него, мурашки бегали у нее по коже, когда он улыбался (даже не ей, а кому-то другому), у нее от умиления слезы выступали на глазах. И как она переживала, что он не замечает ее влечения к нему, не видит ее чувств. Она постоянно садилась на его лекциях в первый ряд и периодически устремляла на него задумчивый взгляд. Он же лишь искоса иногда обращал на нее взор и продолжал выступать дальше. На зачете в конце второго семестра она, понимая, что не может сосредоточиться из-за всех этих нахлынувших чувств, расплакалась. Одногруппники пытались выяснить, что с ней, а она не могла ничего сказать. Так и села перед ним, немая и заплаканная. А он терпеливо ждал, заполняя зачетку. Потом, не слыша от нее ни слова, поднял на нее глаза и некоторое время смотрел на нее в упор, боясь что-либо спросить, потому что предполагал, что если он сейчас ее о чем-то спросит, она просто разревется. Он вздохнул, молча поставил в зачетке отметку, расписался и также молча протянул ее ей. Она выскочила в коридор и разревелась.
- У нее что, какие-то неприятности или несчастье? – спросил Шумилов, когда Светлана ушла.
- Мы сами не знаем, – пожимали плечами две ее подруги. – Пытались расспросить ее, но она молчит.
И лишь на репетициях она забывалась и вся отдавалась музыке. Влюбленный Вадим не замечал никаких изменений у Светланы, зато Федор как-то сказал ему:
- Ты бы последил за Светкой.
- А что?
- Уж не втюрилась ли она в кого? Какая-то странная стала. Иногда ее спрашиваешь, а она отвечает невпопад.
- Да ну? – удивился Вадим, но прислушался к словам друга. Стал чаще присматривать за ней, чаще провожал ее домой, а она все реже оставалась с ним в общежитии.
А в четвертом семестре, она решила взять быка за рога. Знала, что у них дома в баре есть целая батарея разных бутылок. Долго перебирала, чего бы ей выпить. Остановилась на виски. Хлебнула прямо из бутылки и почувствовала, как ей обожгло горло. На глазах выступили слезы, в носу защекотало. Тем не менее, зажмурив глаза, она сделала еще один глоток, и тепло разлилось по всему ее телу. Лекция Шумилова была на второй паре. Всю перемену она ходила перед его кафедрой туда-сюда, дрожа всем телом. Лицо ее налилось краской, в висках невыносимо больно стучало, кончики пальцев дрожали. Наконец, дверь открылась, и в коридоре появился Шумилов в сопровождении то ли молоденькой преподавательницы, то ли аспирантки. Они о чем-то оживленно переговаривались и он улыбался своей убивающей ее, Светлану, улыбкой. От этого у нее еще больше взыграла кровь: неужели конкурентка-соперница? Девушка протянула Шумилову папку с файлами, тот приподнял свой портфель, отщелкнул замок и собирался положить эту папку в портфель. Но в это время словно вихрь поднялся в коридоре, словно молния сверкнула в закрытом помещении. Это Светлана на полном ходу втиснулась между Шумиловым и девицей да так резко, что у него из рук выпала не только папка, но и весь портфель. В портфеле, видимо, было что-то тяжелое, и оно сильно звякнуло при падении. Аспирантка от неожиданности только охнула, Шумилов застыл в недоумении, а Светлана неожиданно стальным голосом произнесла:
- Ой, простите, Петр Владимирович! Я все сейчас соберу.
В это время прозвенел звонок. Аспирантка было присела, чтобы помочь собрать хотя бы свою диссертацию. А Светлана уже начала собирать рассыпанные вещи, не давая аспирантке ни к чему даже прикоснуться. Та недоуменно посмотрела на Шумилова и пожала плечами.
- Ничего, Вера. Идите на семинар, а мы вдвоем с девушкой сами справимся.
- Хорошо! – кивнула Вера и удалилась.
Шумилов присел на корточки, но Светлана, к удивлению быстро, все собрала и уже протянула портфель Шумилову.
- Какой у вас тяжелый портфель, Петр Владимирович, – поднимаясь, сказала она.
- Просто там очень много умных мыслей, – ответил он и улыбнулся своей испепеляющей улыбкой. – Вы, кажется, на втором курсе? Я видел вас на моих лекциях.
- Да, Петр Владимирович. Я всегда сижу на первом ряду.
- Отлично! Тогда идемте, а то лекция уже должна начаться.
Он пошел рядом с ней, а она вся пылала от счастья. Спускаясь по лестнице на первый этаж, она старалась локтем, кончиками пальцев будто бы невзначай дотронуться до него, а потом, уже перед самым входом в аудиторию, она чуть приостановилась и негромким шепотом произнесла:
- Меня Светой зовут. Светланой.
- Отлично! Значит, будем знакомы, – он снова улыбнулся и протянул ей руку.
 Открывая дверь аудитории, он тоже как бы ненароком, прикоснулся к ее уху и зашептал:
- А еще я вас хочу попросить, не пейте виски перед тем, как идти на мои лекции.
Летом, на каникулах, узнав его сотовый телефон, она ему позвонила и попросила о встрече. А он в это время был на практике со своими студентами-туристами. Сказал ей, что вернется не раньше, чем через десять дней. Она спросила, может ли она ему перезвонить через десять дней.
- Перезвони! – ответил он, как-то незаметно перейдя на ты.
Светлана вдруг сообразила, что Вадим ей что-то говорил, о чем-то спрашивал, а она как-то невпопад отвечала. Он из-за этого злился и пил все больше.
- Выходи за меня замуж, Свет! – вдруг совершенно трезвым голосом сказал он.
Она в это время смаковала фисташковое мороженое, но, услышав эти слова, она весь этот холодный кусочек и заглотила. Протянула руку, погладила Лесуна по как всегда плохо расчесанным волосам, покачала головой.
- Нет, Вадик! Если бы ты об этом попросил меня еще хотя бы полгода назад, я бы подумала, а сейчас нет!
Лесун завыл, со всей силы стукнул своим большим кулаком по столу, так что даже подпрыгнул графин с водкой и тарелки и оглянулись посетители за соседними столиками. Он налил себе еще водки и выпил, не закусывая. Вскоре его голова потяжелела и завалилась на стол. Светлана сообразила, что Лесун напился вдрызг.
- Черт! Скотина! Вадим, ты опять нажрался, – тормошила она его за плечи. – Специально, что ли? Вставай же! Пойдем!
Это заметил официант и направился к ним.
- У вас проблемы? Помощь нужна?
- Да, вызовите, пожалуйста, такси и помогите мне довести эту скотину до машины.
- Да, конечно! Но сначала оплатите счет.
Официант отошел к кассе, что-то сказал кассирше, а сам достал телефон и начал звонить. Светлана встала, подошла к Лесуну и стала рыться в многочисленных карманах его джинсового костюма.
- Блин! Вадик, где у тебя деньги лежат?
Казалось бы, заснувший Лесун полез в задний карман штанов и достал портмоне. Хотел дать его в руки Светлане, но промахнулся и выронил его на пол. Светлана облегченно вздохнула, подняла портмоне и села на свое место, дожидаясь официанта. А тот не заставил себя долго ждать.
- Пожалуйста, чек! Такси будет минут через пять.
- Спасибо! – Светлана взглянула на чек, порылась в портмоне, достала нужную купюру, протянула официанту. – Сдачу оставьте себе.
- Благодарю!
Подъехало такси. Светлана с трудом поставила Лесуна на ноги, но идти тот не смог – ноги заплетались. Официант кивнул охраннику, тот пришел девушке на помощь. Так, вдвоем, они  доволокли могучего парня до такси, с трудом запихнули его на заднее сиденье. Сама Светлана села на переднее сиденье, назвала таксисту адрес Лесуна и машина быстро набрала ход. «Надеюсь, у него дома кто-то есть. Не очень светит мне оставаться с ним одной», – подумала она.

5.
Академия туризма и гостеприимства откликнулась на предложение Союза туриндустрии организовать специальный пресс-тур для российских туроператоров и руководства Академии в Каппадокию – неизвестную для россиян Турцию. Русские ведь привыкли ездить в Турцию, чтобы понежиться на солнечных пляжах Антальи и других средиземноморских курортов, но, оказывается, в этой стране есть и совершенно другой мир – мир одной из древнейших христианских цивилизаций.
Академия наполовину проспонсировала эту поездку, отправив туда ректорат почти в полном составе, а в качестве видеооператора и составителя будущего путеводителя выбрала Петра Шумилова, чему он был весьма рад, хотя и немало удивлен.
Добираться до Кайсери, административного центра Каппадокии, пришлось с пересадкой в Стамбуле на местную авиалинию. Из Кайсери до Гёреме добрались на автобусах довольно быстро. Так потом и ездили: маленький шестнадцатиместный автобус «Мерседес» для «главных» и большой – для всех остальных.
Все были в шоке. Будто попали на иную планету! Настолько здесь были необычны ландшафты: вулканы с заснеженными вершинами, невысокие, отдельно стоящие горы, скальные массивы и благодатные долины с каньонами. Долины Каппадокии носят названия одно другого романтичнее: долина Любви, Розовая, Голубиная… Собственно, эти три, расположенные между Учисаром и Чавушином, самые известные из всех и своими потрясающими пейзажами манят массу путешественников, склонных много ходить пешком или много фотографировать. Труднее попасть в долину Ихлара, но дело стоит того: внизу, в ущелье, можно вдоволь налюбоваться извилистой рекой, пышной зеленью и отвесными утесами до самого неба. И, словно растущие из земли, гигантские каменные грибы из лавы и пуфа – следы потухших вулканов. А еще сотни пещер, целые подземные города с десятками храмов и домов, насчитывающие не одну тысячу лет.
Русскоязычный гид живописал все, куда устремлялся взор людей, показывал то, что далеко не всегда показывают обычным туристам.
- А сейчас мы с вами посетим Деринкую – древнейший подземный город недалеко от Невшехира, построенный еще в 8-7 веках до нашей эры. Ранние христиане потом прятались здесь от притеснявших их арабов. Вместе с Каймаклы это два крупнейших подземных города в мире. Деринкую лежит ниже, на целых восемь этажей вниз, зато Каймаклы намного больше по площади, оба эти подземные города соединены девятикилометровым туннелем. Для посещений открыты только верхние четыре этажа, но для вас специально мы откроем еще пятый этаж, там есть кое-что интересное.
Дождавшись, когда водитель припарковался, гид встал и, положив микрофон, произнес:
- Пожалуйста, выходим из автобуса. И большая просьба – держитесь вместе, потому что в пещерах очень легко потеряться.
Екатерина вышла из автобуса, с любопытством оглядываясь по сторонам. Всех приехавших туристов тут же обступили местные торговцы, приглашая в свои палатки и павильончики и просто к прилавкам. Гид пошел оформлять билеты и некоторые туристы разбрелись, кто куда.
В этот момент подъехал маленький автобус, который сопровождал лично хозяин крупнейшего в Каппадокии туристско-гостиничного холдинга – среднего роста, коренастый черноволосый мужчина с аккуратно подстриженными такими же черными усами. Последним из этого автобуса вышел Шумилов с видеокамерой в руке. Он не спеша водил камерой по сторонам, одновременно наговаривая текст. И вдруг в объективе камеры оказалась женщина со знакомым лицом. Он приблизил ее зумом, пытаясь вспомнить, где он ее видел. Ну, как же! Это же та самая дамочка на красном «пежо», которой он незадолго до отъезда сюда менял колесо.
- Петр! Мы с господином Гюлетом ненадолго уединимся, а вы присоединяйтесь к экскурсии, – обратился к Шумилову ректор Академии.
- Хорошо, Игорь Сергеевич.
Екатерина подошла к прилавку, где торговали самовязаными изделиями из ангорской шерсти. Немолодая уже хозяйка прилавка тут же засуетилась, на ломаном английском предлагая товар.
- Нет, нет, у меня мало времени, – также на английском ответила Екатерина. – Пока только смотрю. Если будет время после экскурсии, я к вам снова подойду.
Продавщица кивнула и продолжила живописать свой товар, правда, уже без прежнего энтузиазма.
- А вот это маленький местный рынок. И мы видим, как турчанка обхаживает потенциальную покупательницу из России.
Шумилов подошел в плотную к Екатерине, выключил камеру и опустил руки. Екатерина обернулась и хотела было выразить недовольство тем, что ее снимают без ее разрешения, но тут же застыла в недоумении: рядом с ней стоял знакомый мужчина и миловидно улыбался. Улыбка была искренняя, на которую невозможно было не ответить. Она улыбнулась в ответ, пытаясь одновременно вспомнить, как же его зовут.
- Не думал, что нам с вами по пути! Здравствуйте, Катя!
- Ой, ну надо же! Тоже не могла подумать, что нам с вами доведется свидеться далеко от Родины.
- Как вы тогда добрались домой?
Они пошли в сторону пещер, где их уже ждал гид-сопровождающий с местным экскурсоводом.
- Вы знаете… нормально. Я даже никому не сказала о происшествии.
Ей было неудобно, но она никак не могла вспомнить его имя. И потому иногда делала между словами паузу, что не ускользнуло мимо внимания Шумилова.
- Да не ломайте вы голову, вспоминая. Ведь вы же не знали, что когда-нибудь еще встретите меня. Петром меня зовут.
Она покраснела от того, что он разгадал его мысли.
- Но ведь вы же запомнили мое имя.
- У меня это профессиональное.
- Вы что… эфэсбешник или… мент? – она посмотрела на него испуганно.
- Нет, что вы! – засмеялся он. – Я преподаватель, кандидат филологических наук. Знаете, сколько через меня студентов проходит!
- А-а! – она облегченно выдохнула.
- А вы меня, между прочим, обманули, Катя.
- Это как же? – удивленно вскинула она брови.
- Вы же мне сказали, что едете в командировку, а сами в Турцию отдыхать.
- А вот и неправда! – вспыхнула она. – Это именно командировка. Я здесь как хозяйка турфирмы знакомлюсь с новым маршрутом. А вы-то как здесь?
- Да я, вот, фильм снимаю о Каппадокии для Академии туризма, а потом путеводитель буду составлять для Академии.
Они уже вошли внутрь пещеры и переключились на рассказ экскурсовода. Шумилов снова включил свою камеру. Екатерина достала планшет и небольшой фотоаппарат, который повесила на шею. Ходили за экскурсоводом с открытым ртом и широко раскрытыми от удивления глазами – это же до какой степени самосохранения должны были дойти люди, чтобы так вгрызаться в землю. Как-то само собой получилось, что Екатерина держалась рядом с Шумиловым, да и тот не возражал против такого соседства.
Когда они спустились вниз на четвертый этаж, Екатерина вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. В висках застучало, сердце забилось учащенней. Она открыла рот, стараясь всякий раз при вдохе побольше захватывать воздуха. Но лицо стало бледнеть, икры ног – дрожать. Шумилов заметил в одной из ниш несколько человеческих костей и наполовину сохранившийся череп. Засняв это на камеру, он повернулся к Екатерине и хотел было обратить ее внимание на эту подробность, о которой, кстати, экскурсовод ничего не сказал, но заметил, что с ней творится что-то неладное. Он тут же выключил камеру, положил ее в сумку и озабоченно спросил:
- Вам плохо?
Пару секунд она решала, признаться ему или нет, но, почувствовав, что ее начало подташнивать и закружилась голова, жалобно кивнула головой.
- Не знаю, что такое. Голова кружится и тошнит.
- Ну, вот что, пойдемте на воздух, – он решительно взял ее под руку и развернулся назад. – Вам, наверное, воздуха не хватает. Вентиляции-то здесь нет.
- А мы не заблудимся? – послушно шагая за Шумиловым, спросила Екатерина.
- Не заблудимся! – заверил он.
- А как же ваше задание, ваш фильм?
- Послушайте, Катя, говорите поменьше и дышите поглубже! О каком фильме может идти речь, когда рядом человек погибает.
Они поднялись на второй этаж, воздуха стало побольше, дышать стало полегче. И вдруг Екатерина засмеялась. Он удивленно посмотрел на нее: все ли в порядке.
- Да нет! – догадалась она. – Это я вдруг вспомнила, как вы сказали обо мне – человек погибает.
- А! – хмыкнул он и сам хохотнул.
Наконец, они выбрались наружу. Увидели в нескольких метрах выступ из пуфа, который вполне мог служить лавкой. Он подвел ее к этому месту и посадил, одновременно сняв легкую куртку, которую надел, спускаясь в пещеру, и стал им обмахивать Екатерину.
 - Ну как, легче вам?
Зевота прекратилась, хотя тошнота никуда не ушла. Но здесь уже она вполне могла держать себя в руках, и, кивнув головой, сказала:
- Да, спасибо! Вы меня в течение одной недели уже второй раз спасаете.
- Ну да! Теперь вы моя вечная должница.
Они оба засмеялись. Он перестал махать курткой, свернул ее, засунув в сумку, и присел рядом.
- Вы не будете возражать? – на всякий случай спросил он. – Я тоже слегка утомился.
- Ну что вы, Петя… Ой! Ничего, что я вас так назвала?
- Но я ведь вас тоже Катей зову.
Он случайно, дернув рукой, прикоснулся к ней, и она почувствовала некий разряд тока, проскочивший между ними. Успокоившийся было пульс, снова застучал в висках. Правда, не так интенсивно, как в пещере.
- Послушайте, Петя, – она даже с каким-то наслаждением снова назвала это имя. – Я хочу вас попросить, когда вы закончите свой фильм, не пришлете ли мне копию?
- А что мне за это будет? – с хитрецой спросил он, но она, чувствуя себя все еще неважно, подвоха не расслышала и потому посмотрела на него с удивлением.
- А сколько вы хотите?
- Да не нужны мне ваши деньги, бог с вами. Мне, слава богу, своих хватает.
- А что тогда? – растерялась она.
- Поцелуй!
- Что?!
- Всего лишь один поцелуй.
- А-а! Вы все за старое? Тогда, у машины, вы сказали, что пошутили.
- Тогда я шутил. Вы тогда, на дороге были такой несчастной.
- А сейчас нет?
- А сейчас вы такая красивая.
Она улыбнулась, чуть склонив на бок голову. Сережка с изумрудом, в мочке слегка оттопыренного уха, заходила из стороны в сторону.
- Ну, хорошо! Давайте я поцелую вас в щеку. Все-таки вы и в самом деле, меня сегодня спасли от неприятностей.
Она собиралась его поцеловать, но он чуть отдернул голову назад, одновременно глядя в упор на Екатерину.
- Лучше в губы.
- Молодой человек, вам никогда не дарили машинку для закатывания губ?
- А что, есть такая? – искренне удивился он и тут же не выдержал, засмеялся.
Вслед за ним засмеялась и она.
- Да, ладно! Я шучу. Если вы мне дадите свою визитку, я вам не только копию фильма пришлю, но и путеводитель.
- Ой, конечно!
Она открыла сумочку, достала в одном из кармашков пачку визиток, одну протянула ему.
- Турфирма «Светлана», директор, – прочитал Шумилов. – А почему «Светлана», а не «Екатерина»?
- А вы где-нибудь встречали фирму с таким не очень благозвучным названием?
- Ну да! «Ромашка лтд» или «Иванушки интернешнл» звучит куда благозвучнее. Есть же, в конце концов «Инна-тур».
- Ну, вот видите, как звучит – «Инна-тур»!
- Я не понял, вам что, не нравится ваше имя?
Ответить она не успела – появился ректор Академии с господином Гюлетом и ректор, увидев Шумилова, тут же позвал его:
- Петр, поехали!
Шумилов поднялся, но уходить не спешил. Наконец, решился спросить:
- Кать, вы в какой гостинице остановились?
- «G;reme House».
- Отлично! Я тоже там же. А какой этаж?
- Третий.
- Значит, соседи. Можно, я к вам вечерком загляну?
- Можно, – кивнула она.

6.
Но в тот вечер Шумилову заглянуть к Екатерине не удалось: ректор забрал его с собой на переговоры. Гюлет решил открыть курсы русского языка для своих гидов и кто, как не Шумилов, мог лучше всего подсказать, как это сделать. Более того, в конце переговоров турок даже пытался уговорить ректора Академии туризма, чтобы эти курсы, хотя бы на первых порах, возглавил Шумилов.
- Этот вопрос вполне обсуждается, – согласился ректор. – Покажите ваши условия господину Шумилову и возможности для его работы. По возвращению в России мы их обсудим. Ты же не будешь возражать против того, чтобы поработать в Турции, Петр Владимирович?
- Все может быть, – неопределенно ответил Шумилов.
Переводчик даже не успел перевести эту фразу, его жестом руки остановил Гюлет.
- Окэй! Договорьилис? – по-русски спросил он и протянул руку Шумилову.
Тот руку пожал, но в ответ улыбнулся:
- Пока еще не совсем окэй? Условий-то я не услышал.
Дождавшись окончания перевода, Гюлет засмеялся. Вслед за ним засмеялся и ректор.
- Ждем ваших предложений, господин Гюлет.
Зато следующий вечер, а это был предпоследний день поездки, ничто не помешало Шумилову провести вместе с Екатериной.
- Господин Гюлет обещал завтра, на прощание, если, конечно, погода позволит, устроить полеты на воздушных шарах над Каппадокией. Я не знаю, хотите вы или не хотите посмотреть на все с высоты, но я вас записал на экскурсию.
Они ужинали вместе, сидя за одним столом.
- Если это в качестве извинения за мой вчерашний пустой вечер, то я это принимаю, – сказала она.
Он улыбнулся.
- Увы! Я не всегда властен здесь над своим временем. Но в качестве извинения я бы все-таки предложил нечто другое.
- Что же?
- Выпить на брудершафт.
- Да вы нахал, Петя. К тому же, мне не очень нравятся здешние турецкие вина.
- Что же делать, если других здесь нет… Хотя постойте!
Он встал и подошел к барной стойке. О чем-то долго говорил с барменом по-английски. Тот сначала качал головой, но потом согласился и ушел в служебное помещение. Шумилов вернулся к своему столу.
- Куда вы его послали?
- Я спросил, есть ли у них французские или итальянские вина. Он сначала отнекивался, потом сказал, что хозяин запрещает подавать иностранные марки. Но я его все-таки уговорил, он обещал принести что-то итальянское. Такое вино вас устроит?
- Я смотрю, вы умеете добиваться своего. Жена, наверное, вас за это особенно ценит.
- У меня нет жены, если вас это интересует. А вообще, умение добиваться своей цели – одна из важнейших черт любого человека. Человек без цели, как роза без шипов – вроде бы и пахнет так же, и красива так же, но – не то, потому как не колется.
Бармен принес бутылку «кьянти» и два фужера, поставил фужеры на стол, наполнил их вином, снял с рукава белоснежную салфетку, поклонился и ушел.
Шумилов поднял бокал, посмотрел, как на свету переливается темно-красный цвет вина, меняя окрас, в зависимости от угла наклона. Затем поднес фужер к носу, провел рукой справа налево, удовлетворенно кивнул. Екатерина зачарованно следила за всем этим действом. Она чувствовала в себе какую-то перемену, но какую, и в чем она заключается, понять пока не могла.   
Наконец, Шумилов произнес, глядя прямо в глаза женщине:
- Надеюсь, теперь вы не откажетесь от своего слова и выпьете со мной на брудершафт?
- А я разве давала такое слово?
- Конечно! – решительно произнес Шумилов, чем заставил Екатерину засомневаться в самой себе.
- Ну, раз я обещала, то я готова.
Они перекрестили руки и пригубили фужеры. При этом он внимательно следил за ней, а она, смутившись, прикрыла глаза.
- Ну, вот! – сказал он, ставя фужер на стол. – Ты уже знаешь, что у меня нет жены. А ты замужем?
- Не рановато ли вы… ты начал устраивать допрос? – деланно возмутилась она.
- Почему, допрос? – пожал он плечами. – Всего лишь праздное любопытство. Мы же на отдыхе, а на отдыхе принято праздно любопытствовать.
Она хмыкнула, прикрыв рот рукой, он в ответ улыбнулся.
- На отдыхе принято и курортные романы заводить. Уж не хочешь ли ты и этим заняться?
Он наполнил вином оба фужера, взял свой в руку и замер в ожидании. Екатерине ничего не оставалось делать, как последовать за ним.
- Споить меня хочешь?
- Одной бутылкой вина на двоих? Смешно!
Они чокнулись и выпили. Он наколол вилкой оливку и положил ее в рот. Вытирая губы салфеткой, произнес:
- И что касается нашего курортного романа – тоже смешно.
- Почему это? – пережевывая кусочек киви, спросила она.
- Курортный роман бывает где?
- Где?
- На курорте. Правильно? А мы с тобой где?
- Где?
- В служебной командировке! Поэтому, если у нас и роман, то никак не курортный, а, скорее, служебный, – он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой, а она не смогла удержаться и засмеялась.
Он снова наполнил фужеры, опустошив бутылку. Но теперь уже она взяла инициативу в свои руки.
- Петя! Я не могу, как ты, высокопарно выражаться, поэтому скажу прямо: мне было приятно с тобой познакомиться поближе, приятно, что ты скрасил здесь, в Турции, мой досуг. Видимо, богу было угодно, чтобы мы с тобой встретились. И тогда, в Москве, и сейчас, здесь.
- Взаимно!
Их взгляды встретились, они, казалось, целую вечность смотрели друг на друга. Губы их задрожали, сердце защемило в сладостной истоме, повлажневшие глаза подернулись легкой дымкой печали. Их лица стали приближаться друг к другу, но Екатерина, подняв свой фужер, остановила это движение и начала жадно, будто долго мучимая жаждой, пить сладкое, вкусное вино. Голова у нее от выпитого слегка закружилась, глаза стали слегка косить.
- Пойдем ко мне в номер? – зашептал ей в самое ухо Шумилов.
- Лучше ко мне, – так же шепотом ответила она.
Они встали и, взявшись за руки, вышли на улицу. Свежий воздух и теплый, но настойчивый ветер немного привел ее в чувство. Легкое опьянение начало проходить. И пока они поднимались по лестнице на третий этаж, Екатерина уже взяла себя в руки. У нее закралось сомнение на счет Шумилова: не такой же ли он ловелас, как тысячи других мужиков? Сначала обаяет женщину, добьется своего, а потом она ему станет не интересна. И потом, она его совершенно не знает. Даже то, что у него нет жены, еще не факт. Нет жены, так есть любовница. А она не хочет быть второй. Чувства, как и вино, требуют выдержки. С этой решимостью она и открыла дверь своего номера и впустила Шумилова в номер.
А он вдруг остановился посреди комнаты в нерешительности.
- Что-то не так? – удивилась она.
- Не так. Что ж я, пришел в гости к женщине и с пустыми руками?
- О боже! Да мы же с тобой только что из ресторана. Присаживайся в кресло, а я ненадолго загляну в ванную.
Она закрыла дверь ванной комнаты, подошла к зеркалу, долго и внимательно смотрела на себя, словно изучала, искала какие-то изъяны на лице, считала неглубокие и нисколько не портящие ее морщинки у глаз и у краешков губ. «Интересно, сколько ему лет? Вроде бы уже не мальчик, но и не ровесник мне. Да, кстати, а сколько лет он бы мне дал?» Она улыбнулась своим мыслям. Облокотилась о ванну, достала из сумочки расческу, провела по своим коротким, но достаточно густым волосам, затем вытащила губную помаду, провела ею по губам, пожевала немного, открыла кран, сполоснула руки. Вздохнула и вышла.
Шумилов сидел в кресле, листая какой-то турецкий журнал, лежавший на столе. Когда она вышла, он поднял на нее глаза.
- А ты красивая.
- Спасибо! – улыбнулась она.
- Расскажи немного о себе, – попросил он.
- Знаешь, Петя… Ну, в общем, я такой человек… Я же понимаю, к чему все идет у нас. А я так не могу.
- К чему идет? Как так?
- Да все ты понимаешь, – зарделась она от волнения. – Ты мне нравишься, не буду скрывать. Но я не могу вот так сразу. Давай, вернемся в Москву и подумаем.
Она вдруг села ему на колени и стала оглаживать его волосы, при этом старалась не заглядывать в его глаза. Он оказался в какой-то задумчивости. Потом взял руку, гладившую его, поднес к своим губам, стал целовать кончики пальцев. Затем взял вторую руку и стал целовать обе, поднимая их все выше, пока не довел до уровня подбородка. И только теперь она заставила себя заглянуть в его глаза. И прочитала в них какую-то странную печаль. Не удержалась, сама прижала свои губы к его губам. Они долго и сладко целовались и чувствовали, как из одного тела в другое перебегают кровяные тельца, сближая два организма.
И вдруг резко поднялась, улыбаясь, вытерла рукой переметнувшуюся на его сторону губную помаду. Взяла его за руки и подняла.
- Давай на этом сегодня и завершим нашу встречу.
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
- Хорошо! Но завтра с утра мы с тобой летаем на воздушных шарах. Ты не забыла?
- Не забыла.
В последний день, после полета на шарах, всем дали свободное время. При этом предложили желающих отвезти в Кайсери на крытый базар Капали Карси. Гид объяснил, что этому базару уже больше полутора веков и славится он сейчас продажей золотых и серебряных украшений. Разумеется, все согласились. Турецкие ювелирные изделия хоть и уступали индийским в цене, все же были намного дешевле отечественных.
Шумилов долго выбирал для себя кольцо – ему больше нравилось серебро и продавец предложил ему широкий серебряный перстень с красивым голубым ляписом, обрамленным точечками циркония. Поторговавшись в цене, он вытащил из кармана несколько долларовых купюр. И вдруг его внимание привлек более легкий, явно женский серебряный перстень с вделанным в сердцевину крупным черным опалом. Здесь он даже особо торговаться не стал.
- Я беру эти два перстня! – сказал он продавцу на английском.
Тот понимающе кивнул и достал красивые, отделанные темно-вишневым бархатом коробочки.
- Я думаю, жене твое кольцо понравится, – подошла к нему Екатерина.
Укладывая покупки в сумку, Шумилов спокойно ответил:
- Я уже тебе говорил, что я не женат.
- Но колечко-то для женщины?
- Разумеется, для женщины. Авось, кому-нибудь пригодится, – он улыбнулся. – Ты-то себе что-нибудь купила?
- Посмотри, мне идет эта цепочка?
Он окинул ее оценивающим взглядом и одобрительно кивнул.
- Хорошо! Нет, правда, хорошо!
В самолете он сидел рядом с ней. Своевременно договорился с коллегой по академии поменяться местами. Для Екатерины это стало неожиданностью, но неожиданностью приятной. Она улыбалась, глядя на него, затем, когда самолет уже был в воздухе, она слегка дрожавшими пальцами прикоснулась к его руке, он обнял ее ладонь, она положила обе руки (свою и его) себе на колени. И все продолжала счастливо улыбаться. Она поняла, что не ошиблась в нем.
- Ты знаешь, а я ведь случайно занялась турбизнесом, – заговорила она. – Я ведь юрист по образованию.
- Да ну? – удивился Шумилов.
- Ну да! – кивнула она. – Ты, наверное, в курсе, что в последние годы самыми востребованными профессиями были юристы да экономисты. Вот все и хлынули за этими корочками. И теперь их, как собак нерезаных. Вот и маются многие, перепрофилируются. А некоторые, как я, и вовсе занялись совершенно другим делом.
Шумилов понял, что ей нужно выговориться. Он откинулся на спинку кресла, чуть опустил его, так, чтобы мог видеть ее лицо, и прикрыл глаза.
- Ты меня слушаешь, Петя?
Он молча кивнул, улыбнувшись. Он, казалось, в этот момент тоже испытывал полное блаженство.

7.
Лесун уже рукой махнул на возможность вернуть в группу Светлану и от бессилия стал больше пить. Но Федор оказался более настойчивым, он решил еще раз встретиться с девушкой и поговорить с ней по душам.
- Бесполезная ситуация! – махнул рукой Лесун, прикладывая к губам банку пива. – Дурная трата времени. Мне проще отмутузить этого мудака препода, из-за которого Светка нас предала, чем уговаривать ее.
- Ты не забывай, что у нас через две недели сольник в Балашихе. И я, как руководитель группы, не позволю сорвать концерт. Администратор сказал, что уже билеты продаются, а ты знаешь, во что нам выльется отказ? Одна неустойка похоронит нас насовсем.
- И ты думаешь, что это теперь волнует Светку? Ее теперь волнует один лишь преподский хрен: будет ли он стоять, и сколько он будет стоять, – Лесун хмыкнул, допил пиво и бросил пустую банку в корзину для мусора.
- Посмотрим!
Федор был настроен решительно, но Светлану он нашел не сразу. На телефонные звонки она не отвечала, в институте ее в тот день тоже никто не видел. Она появилась лишь на следующий день. Вся сияющая, она вышла из машины Шумилова и, пока тот парковался, побежала в здание института. В холле она и столкнулась с Федором.
- Привет, Свет!
- Ой, Федя! – она слегка растерялась и стала глазами шарить по сторонам, затем улыбнулась и показала ему правую ладонь с кольцом на безымянном пальцем. – Глянь-ка, что мне подарили.
- Опал? – безошибочно определил Федор.
- Точно!
- Балует тебя твой Шумилов. Впрочем, не о нем сейчас речь, а о тебе. Разговор к тебе есть. Отойдем в сторонку?
- Ой, Федь, давай после. Скоро звонок будет.
- Ничего! Звонков будет еще полно, надоест даже.
Он довольно бесцеремонно взял ее под руку и отвел подальше от входа. А она все поворачивала голову, ожидая, когда же войдет Шумилов. Но вот и он. Она хотела позвать его, но, скользнув взглядом по решительному лицу Федора, поняла, что лучше дать ему выговориться. Это, конечно, не психопат Вадим – Федор более интеллигентен. Тем не менее, и он умел сердиться так, что мало не покажется. Тем временем Шумилов прошел, не заметив ее, зато встретив своего коллегу преподавателя. Поздоровавшись, они сразу же направились к лифту.
- Ты мне можешь внятно объяснить, почему ты решила забить на ребят, на всю нашу группу? Или тебе запретил заниматься музыкой твой Шумилов.
- Ничего он мне не запрещал, – вспыхнула Светлана. – Я сама так решила.
- Послушай, давай так договоримся: мы сыграем концерт в Балашихе и ты можешь быть свободна. Мы же не можем найти солистку за неделю и сделать так, чтобы она выучила весь репертуар.
Прозвенел звонок. Светлана было дернулась, но Федор удержал ее за руку.
- Ты не понимаешь, что из-за твоей подставы, мы сорвем концерт, налетим на неустойку – а это, поверь мне, большая куча бабок. И, между прочим, с тебя это тоже причтется, поскольку официально пока еще ты член группы. Кстати, можешь пригласить на концерт и своего Шумилова.
Последний аргумент подействовал на Светлану. Она вздохнула.
- Хорошо! Я согласна продолжить работу с вами только до Балашихи, но…
Федор облегченно    вздохнул, но Светлана приложила палец к его губам.
- Но ты предупреди Вадима, что, если он хоть пальцем тронет Шумилова, я к вам ко всем и близко не подойду. И вообще, объясни ему, что я его… Впрочем, ничего не надо объяснять. Можно я пойду уже, а?
- Если поклянешься, что сегодня вечером придешь на репетицию.
- Но сказала же, что приду.

8.
Сотрудники турфирмы не могли понять, что произошло с их директрисой после возвращения из Турции: она не то, чтобы посвежела лицом, она посветлела, в глазах зажглись веселые огоньки, общение с ней стало более дружелюбным. Секрет этих изменений попыталась раскрыть бухгалтер Тамара:
- Не влюбилась ли в кого наша Екатерина Вячеславовна?
- Да ты что, Том? Не в Турции же, за какую-то неделю, – возразила ей рыжая и большегру  дая.
- Ой, не знаю, девчонки.
Вошедший в это время Ракицкий нахмурился и строго спросил:
- Это что за собрание вы устроили? Вы знаете, что власти запретили больше трех человек собираться в несанкционированных местах? Давайте работать!
- Во-первых, только с вашим приходом нас стало больше трех, – возразила бухгалтер. – Во-вторых, если мы собрались в одном месте, это вовсе не означает, что мы не работаем.
Зазвонил телефон. Рыжая сняла трубку.
- Алло! Турфирма «Светлана». Вас слушают!
- Вот видите, – негромко произнесла Тамара, кивнув в сторону телефона.
Ракицкий ничего не сказал, ушел к себе в кабинет, а третья сотрудница, уткнувшись в оказавшийся под рукой буклет, хихикнула. Бухгалтер также пошла на свое место.
Ракицкий после возвращения Екатерины из командировки тоже заметил изменения в ней. Поэтому и хмурился, сердился на нее, понимая, что у нее кто-то появился, но не он. Хотя и нелепо было ему, женатому на другой, ревновать начальницу к другому мужчине, но подспудно он осознавал, что это именно была ревность. Он имел на нее какие-то свои виды, хотел войти в долю – турфирма хорошо развивалась, и иметь проценты от прибыли было бы неплохо. А какой способ лучше всего сработает для того, чтобы войти в долю к женщине? Разумеется, постель.
Екатерина и в самом деле всю неделю после возвращения из Турции чувствовала себя необычайно легкой и счастливой. Вот и сегодня она вошла в офис с улыбкой на лице.
- Привет, девчонки! У нас все нормально? Дела идут? – задорно произнесла она и, не останавливаясь, проследовала в свой кабинет, который, впрочем, она делила с Ракицким.
- Все нормально, Екатерина Вячеславовна, – ответила рыжая и переглянулась с напарницей, которая в это время разговаривала по телефону с очередным клиентом, при этом обе улыбнулись.
- Здравствуй, Стас! Есть какие-либо новости?
Она бросила сумочку на стоявший рядом с ее креслом стул, подошла к зеркалу, висевшему посередине стены, между ее и Ракицкого столами. Поправила прическу, слегка припудрилась.
- Ты знаешь, как ни странно, был первый звонок по Каппадокии, спрашивали о возможности организовать паломнический тур.
Екатерина улыбнулась и вернулась на свое место.
- И что же здесь странного? Я ведь не зря туда ездила, и мы уже неделю назад выложили на сайте информацию об этом.
- Да, но это же не одиночные туристы, а целая группа. Чтобы так сразу среагировать.
- Ну, значит, мы с тобой хорошо работаем, не так ли, Стас? 
Ракицкий впервые за эту неделю позволил себе скривить губы в улыбке. В данном случае, ему понравилось, что Екатерина сказала «мы», а не «я», чем она прежде не раз грешила.
Зазвонил телефон у Ракицкого.
- Алло!.. А, да, да, да! Я вас внимательно слушаю…
Екатерина больше уже не могла терпеть. Если он сегодня ей не позвонит, она пошлет к черту свою гордость, и сама напомнит ему о себе. Он ведь обещал позвонить ей дня через три, а прошла уже целая неделя. Неужели и он такой же, как все? Ей не хотелось в это верить. Ведь там, в самолете, она почти раскрыла ему свою душу… Она, конечно, может понять всю его занятость: работа одновременно в двух вузах, докторская диссертация, научная работа, но все же, хоть пару минут мог бы найти.
Ее мысли прервала рыжая большегрудая Настя.
- Екатерина Вячеславовна, тут вас какой-то мужчина спрашивает.
- Кто? – вскинула она голову и сердце ее непроизвольно затрепетало: ей почудилось, что он на расстоянии прочитал ее мысли.
- Не знаю, говорит, что знакомый…
- Это я, Екатерина Вячеславовна, – отодвигая рыжую в сторону, в кабинет вошел Шумилов.
- А, Петр Владимирович, здравствуйте! Рада вас видеть!
Она встала, пошла ему навстречу. Голос ее внезапно дрогнул и лицо стало покрываться краской. И не только Ракицкому, но и рыжей девушке сразу все стало понятно. Она махнула своей большой грудью, разворачиваясь, и тут же бросилась в кабинет бухгалтера, заговорщически громко зашептав:
- Томка, он пришел!
- Кто – он? – отрываясь от компьютера, спросила Тамара.
- Ну, нашей Катьки ухажер или хахаль, не знаю точно.
- Да ты что?
- Сама глянь!
Бухгалтер встала, порыскала по столу в поисках подходящей бумаги, нашла какие-то расчеты и пошла к начальству.
А Екатерина в это время продолжала стоять.
- Чем обязана вашему визиту?
- Вот, как я и обещал, принес сидюк с фильмом по Каппадокии, – он протянул ей диск. – С путеводителем придется немного подождать. Сами понимаете, книжки пишутся дольше, чем снимаются фильмы.
- Ну да, конечно! – она взяла диск и вернулась к своему столу. – Ой, чего же вы стоите? Присядьте, а я пока диск посмотрю. Кстати, Стас, это вот тот самый человек, который, как я тебе говорила, даст нам копию фильма, который он снимал в Каппадокии для Академии туризма, но и я попросила ему сделать копию для нас.
- Очень приятно!  – Ракицкий привстал и протянул Шумилову руку. – Станислав.
- Петр!
- Это мой заместитель, – представила Ракицкого Екатерина.
- Я так и подумал.
В этот момент в кабинет вошла бухгалтер. Глянув на Шумилова и тут же скосив глаза на Екатерину, она все переиграла.
- Станислав, у меня есть к вам пару вопросов по расчетам, – она потрясла перед собой бумагами. – Не могли бы вы ко мне зайти?
- Что?! – не сразу среагировал Ракицкий, но тут же сообразил. – А, да-да, сейчас.
- Боже мой! Ты не давал о себе знать целую вечность, – горячо зашептала она, устремив взгляд повлажневших глаз на Шумилова. – А у меня, видишь, даже кабинета отдельного нет, экономим все.
- Причем здесь кабинет, – так же шепотом ответил он. – Кабинеты ведь существуют не для свиданий, а для деловых встреч, не так ли?
- Так! – немного подумав, ответила она и засмеялась.
- У меня было работы под завязку. А тут еще ректор контракт готовит для меня, хочет в Турцию на полгода меня отправить.
- Как в Турцию, зачем? – испугалась Екатерина.
- Господин Гюлет хочет организовать для своих гидов курсы русского языка, а ректор взял и рекомендовал меня.
- И… скоро ты уедешь?
- Я думаю, что еще не скоро. Большой сезон-то уже в разгаре. Если только зимой, к следующему лету.
- А ты не можешь… отказаться?
- Но это же хорошие деньги, Катя? Кто в наше нелегкое время от этого отказывается?
- Ну да, да! Это я так… Сама не знаю.
Вернулся Ракицкий, опять мрачнее тучи. Шумилов поднялся.
- Ну, ладно! Я свою миссию выполнил и с вашего позволения, пойду. Мне еще в институт на лекцию нужно успеть.
- До свидания! – обратился он к Ракицкому.
- Всего хорошего!
- Погодите, Петр Владимирович, я вас провожу.
Екатерина вышла из-за стола, пошла вслед за вышедшим Шумиловым.
- Стас, если есть желание, посмотри диск, который принес Петр Владимирович. Получишь удовольствие.
Они вышли на улицу. Не спеша пошли вдоль здания. Она держала его под руку, то и дело бросая на него влюбленный взгляд. Турфирма снимала трехкомнатный офис на первом этаже жилого, двенадцатиэтажного дома. Вход, правда, был не со двора, а с улицы.
- У тебя сегодня вечером какие планы? – спросил он.
- Я в твоем распоряжении, – она зарделась, будто девчонка, которой впервые в жизни назначают свидание.
- Вот и отлично! Приглашаю тебя в ресторан.
- Где и когда?
- Я заеду за тобой часов в восемь. Не очень поздно?
- Я буду ждать.
Они подошли к его машине, остановились.
- Кстати, хотел спросить. Ты живешь, насколько я знаю, в Москве. А офис у тебя почему в Королёве?
- Так я в Москву с дочкой всего три года как переехала, квартиру купила. А так родилась и жила здесь, в Королёве, по-старому в Подлипках. И потом, в Москве столько турфирм, такая конкуренция. А здесь нас раз-два и обчелся.
- У тебя и дочка есть? Ты не говорила.
- Да-а… Большая уже, студентка.
Она вдруг испугалась, что он сейчас удивится дочери-студентке и спросит, сколько ей лет. Но его этот вопрос совершенно не интересовал и спросил он совершенно о другом.
- А что со здешней квартирой?
- Сдаю, не очень дорого, правда, все таки двухкомнатная. А деньги дочери отдаю. Кстати, ты же видел мою квартирантку. Рыжую такую.
- А, это вот с такими сиськами? – он согнул обе руки в локтях и поднял их.
- Ага! – она захохотала, прижавшись к нему. – Она живет там с мужем и с сыном.
- Ну, можно сказать, что мы с тобой соседи. Я же в Мытищах живу, так что по Ярославке здесь всего ничего.
- Правда? Ой, как хорошо!
- Извини, Катя, я и в самом деле уже опаздываю. А вечером заеду. Кстати, вам должна позвонить группа паломников из взрослой воскресной школы в Каппадокию. Я терпеть не могу этих попов, но бизнес есть бизнес.
- Так это ты их на нас навел.
- Да наш ректор часто общается с благочинным, как это у них называется – окормляется. И этот самый благочинный, узнав о нашем вояже в Каппадокию, хотел через Академию тур для своей паствы заказать, ректор кивнул на меня, хорошо я оказался в тот момент рядом, а я уж предложил твою фирму.
- Вот спасибо! А то Стас все удивлялся, откуда на нас вышли эти паломники.
Он взялся за ручку автомобильной дверцы. Но Екатерина придержала его. Он повернулся к ней и они долго смотрели друг на друга, будто собирались запомнить черты лица перед долгим расставанием. Потом ее губы задрожали и она крепко прижалась к нему. Поцелуй был долгим и сладким. Их тела будто слились в одно. И плевать им было на прохожих.
Вечером он заехал за ней, как и обещал. Она оставалась в офисе одна, на месте ей не сиделось и она, от нечего делать, затеяла уборку помещения. Наконец, раздался звонок в дверь. Глянув на видеомонитор, она вся задрожала. Тут же нажала на кнопку, запипикал замок, Шумилов открыл дверь и вошел. В руках у него был большой букет желтых орхидей.
- Ты одна?
- Одна! Мы же до семи работаем.
Они поцеловались.
- Вот, это тебе!
Он вручил ей цветы.
- Спасибо! Я оставлю их здесь! Все равно все уже догадались, кто ты. И цветы на моем столе не вызовут у них удивления.
Она взяла стоявшую на одном из стеллажей пустую вазу, пошла в туалет, набрала воды, установила туда букет, насыщаясь ароматом цветов.
- Всё! Я готова!
- Тогда поехали.
- Стой, Петя, а как быть с моей машиной?
- Можем поехать каждый на своей, а можешь ее оставить здесь, а завтра я тебя сюда привезу.
- Второй вариант меня больше устраивает, – улыбнулась она.
Они вышли, закрыли офис, поставили его на сигнализацию. Уже сидя в машине, он сказал:
- Слушай, Кать, у меня для тебя есть еще один второй вариант, – он включил зажигание.
- Не поняла.
- Я тебе предлагаю вместо ресторана, поехать ко мне домой. Как ты на это смотришь? – он повернул к ней лицо.
 - Я согласна, – после очень короткой паузы еле слышно произнесла она.
Он выключил свет, горел один ночник. Шторы были плотно задернуты, окно открыто. Он лежал в кровати и ждал ее. Она была в душе. Холодная струя освежала все ее тело, но она дрожала не от этого, а от сладкого предчувствия…
Вытершись насухо, она не стала надевать длинную рубашку-поло, выданную ей Шумиловым вместо ночнушки, а в каком была виде вышла из ванной и вошла в комнату. Неяркий свет ночника, тем не менее, отбрасывал ее тень на стену. Шумилов даже приподнялся на локте, любуясь и оценивая ее фигуру. Она не была худой, но плотно сбитое ухоженное тело четко разделялось талией на две части – верхнюю и нижнюю. Будто случайно, она повернулась кругом, давая возможность ему оценить ее со всех сторон. Наконец, она присела на край кровати и заглянула в его глаза, ожидая оценки.
- Ты красивая, ты в самом деле красивая. И тело у тебя красивое.
- Спасибо, дорогой! Золото мое, клад! – она крепко обняла его и прижала к своему обнаженному телу. – Как я счастлива, что судьба свела меня с тобой. Никому в жизни я не говорила еще такие слова. Ты веришь мне?
- Верю! – сказал он тихо и медленно стал опускаться на спину.
Она оказалась сверху. Сначала целовала его. В лоб. В глаза. В щеки. В губы. Затем опускалась все ниже. Целовала шею, грудь, живот, а рука в это время гладила то самое место. Гладила до тех пор, пока туда не дошли ее губы. Потом он, обхватив ее за талию, перевернул и теперь уже она оказалась на спине. Настал черед его ласк. Она лишь тихо, сладостно постанывала. Когда же он вдруг оказался внутри нее, она даже вскрикнула. Не от боли, от наслаждения.
В изнеможении откинувшись на спину, он тяжело дышал. Но ему было очень хорошо. И поймал вдруг себя на том, что со Светланой он такого удовольствия не испытывал. Ему стало от этого не очень здорово, но, положившая ему голову на плечо Екатерина, отвлекла его от грустных мыслей. Она сначала лежала молча, поглаживая рукой редкие волосы на его груди.
Потом, не меняя позы, заговорила:
- Хочу тебе признаться, Петушок, у меня года три ни одного мужика не было… Хотя тот же Стас, я знаю, был бы не против. Я же еще молодая, организм иногда просит. Но я без серьезных отношений не могу, хотя знаю, что некоторые мои подруги этим не гнушаются, и меня хотели подложить… – потом спохватилась, приподняла голову. – Я глупая, да? Зачем я тебе все это говорю? Ты не будешь смеяться надо мной?
Он лишь молча покачал головой, повернулся к ней и закрыл ей рот долгим поцелуем.

9.
Шумилову позвонила сестра Валя. У отца открылась язва, он плохо себя чувствует, еле уговорили его лечь больницу. Мама тяжело переносит болезнь отца, почти все время проводила с ним в больнице. Совсем обессилела, и уже второй день не выходит из дома.
- Ты бы приехал, Петь. И отец тебя все время вспоминал, и мама тоже. Боюсь, как бы они не того.
- Да ты брось это! С язвой можно еще сто лет прожить, а им под шестьдесят только. Лучше скажи, лекарства какие нужны?
- Да все, что нужно, мы уже купили.
- Хорошо, я сегодня приеду.
Он хоть и одергивал сестру, чтобы «не каркала», но сам начал волноваться. У отца ведь, помимо язвы, еще и почки периодически отказывают, а у матери гипертония. А лет-то им не так уж и много. Мать всего год назад ушла из школы на пенсию, отцу и вовсе еще работать и работать.
Увидев мать, Шумилов испугался: за те полгода, которые они не виделись (лишь созванивались по телефону), она сильно изменилась – морщин стало гораздо больше, а волосы совсем поседели, точнее, уйдя на пенсию, она совсем перестала их подкрашивать, а болезнь отца даже сгорбила ее, отчего худоба казалась не такой явной.
- Петруша, как хорошо, что ты приехал, – мать впервые за последнюю неделю улыбнулась и поцеловала сына в щеку.
- Прости, что из-за этой чертовой работы реже стал к вам наведываться.
- Да я же понимаю все.
- Зато смотри, что я вам из Турции привез.
Он расстегнул прозрачный пакет и положил на пол небольшой коврик полтора на два метра ручной работы со строгим турецким орнаментом.
- Ух ты! – Валентина присела и сразу стала щупать шерсть.
- Он, в принципе, двусторонний, – объяснял Шумилов. – Можно его и этой стороной положить, и другой. Вам к дивану как раз хорошо.
Мать погладила ковер, аккуратно положила его перед диваном, стала на него босыми ногами.
- И правда, хорошо. Теплый. Дорогой, наверное?
- Ручная работа всегда дорогая, – сказала Валентина.
- Ерунда! Мне, кстати, если все срастется, контракт предложили в Турции – курсы русского языка для тамошних гидов.
- Класс! – неслышно похлопала в ладоши Валентина.
- Я рада за тебя, сынок. И отцу, я уверена, будет приятно. Я ему обязательно скажу эту новость.
- Как он, кстати?
- Да уже получше. Я потому и оставить его там могла со спокойной душой. А то был совсем плох… Ой, ты же, наверное, голоден? Пойду на кухню.
- Лежи ты, мам, что я сама не приготовлю, что ли?
- Ничего, ничего, ты лучше с братом поговори. А я себя лучше чувствую, когда что-нибудь делаю, чем когда лежу.
Мать ушла на кухню, а Петр с Валентиной пошли в ее комнату.
- Ну, а у тебя как дела, Валь? Замуж еще не собралась?
- Смеешься? Надо сначала найти вторую половинку.
- А ты ищешь?
- Да ну тебя! Сам-то чего не женишься?
- У меня, по крайней мере, уже выбор есть, – улыбнулся он.
- А вот с этого места давай поподробней, – она так же улыбнулась в ответ.
- Погоди немного, скоро все узнаешь. Расскажи лучше, что в школе?
- В школе, как в школе. Больше писанины, чем подготовки к урокам. Отчеты, отчеты, каждую неделю, а тут еще и электронный дневник добавился. Учителю некогда ни учебой, ни воспитанием заниматься. Отбарабанил урок и быстрее в учительскую писать. А потом удивляются, почему школьники тупеют и деградируют. Мать почему и ушла на пенсию, могла бы еще поработать, но не выдержала этой административщины. Да и с электронным дневником ей трудновато было.
- Ну, помогла бы ей.
- Так я и так помогала. За нее практически его и заполняла. Вроде бы и не старая она еще у нас, а с компьютером у нее что-то те пошло.
- Ну, это либо дано человеку, либо не дано. Я знаю людей, которые и в восемьдесят лет с компом на одном языке калякают. А ученики как?
- Ученики, как ученики: пятый класс, восьмой, девятый… А, слушай, Петь, что буквально неделю назад случилось, – она тронула брата за плечо и рассмеялась. – Мы проходили Пушкина, учили «Руслана и Людмилу», и знаешь, что у меня один пятиклассник, Юзефович, спросил? Причем, прямо на уроке. «Валентина Владимировна, говорит, а кто такой Епи?» Я не врубаюсь, в чем дело, спрашиваю, какой «епи», что за «епи»? Где ты нашел у Пушкина это слово? А он мне: «Ну, как же! Вот, смотрите, ткнул в хрестоматию пальцем и читает: «И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом». Ну, говорю, и где же ты тут увидел «епи». А он опять: «Неужели вы сами не видите: здесь же черным по-белому написано: «Всё ходит Поц Епи кругом». Класс весь уже ржет, за животы держится, а я все никак не врублюсь. А он, негодяй, продолжает: «Кто такой Поц, я знаю, а вот кто такой Епи понятия не имею». Я опешила, первый раз не нашлась, что ответить. Домой пришла, в интернете нашла этого самого поца… Надо же, такой жибздик, а уже такими словечками орудует. Да еще и по школе растрезвонили об этом.
- Юзефович, говоришь?
- Ну да! 
- Это его либо сионисты, либо антисемиты научили.
- Да ну тебя, Петь!
Шумилов захохотал. Засмеялась и Валентина, но потом спросила:
- Тебе смешно, а мне как быть? Эти шибздики теперь про этого поца только и рассуждают. Я уже и с завучем советовалась, она мне просто сказала, чтобы я предупредила, что если еще раз услышу это слово из чьих-нибудь уст, вызывала родителей.
- Ну и что! Ну, вызовешь ты родителей. Кто-то из них тоже, как и ты до недавнего времени, про этого поца ничего не слышал, а кто-то просто посмеется, при этом, сквозь смех, нащелкает сыну по заднице.
- А что же делать? Посоветуй.
- Как сказал бы Шерлок Холмс: «Элементарно, Ватсон!» Ты, если еще раз зайдет об этом речь, скажи примерно так: «Ребята, у меня для вас есть хорошая новость! Я не только узнала, кто такой Епи, но даже и лично с ним познакомилась».
Валентина заинтригованно посмотрела на брата, а тот улыбался, выдерживая театральную паузу.
- Именно так, Валь, как я сказал. После этих слов помолчи. Если им станет интересно, а им станет интересно, это же дети, они тебя обязательно попросят о нем рассказать.
- И кто же это? – нетерпеливо спросила Валентина.
- Новый русский.
- Не поняла.
- А что тут непонятного. Александр Сергеевич сам же о нем и написал: «Златая цепь на дубе том».
Почти минуту понадобилось Валентине, чтобы до нее дошел смысл сказанного. Поняв же, она захохотала еще громче, упершись головой в грудь брату. Шумилов тоже смеялся, нежно постукивая Валентину по спине.
- Ребята, идемте есть! – позвала с кухни мать.
- Мне бы и в голову такое не пришло, Петь!
- Ну, так не зря же говорят: одна голова хорошо, а две лучше. Пойдем, мама зовет.

10.
 Через несколько дней начиналась летняя сессия. У Шумилова в это время появлялось больше свободного времени, он мог больше заниматься наукой. Вот и сегодня он с утра час провел в библиотеке, работая над темой докторской диссертации «Влияние новейших заимствований на структуру современного русского языка».
Эпиграфом для диссертации лучше всего сделать высказывание первого русского академика Михайлы Ломоносова о русском языке. Шумилов помнил эту фразу наизусть, но, поскольку речь все-таки шла о научной работе, он заглянул в свой цитатник, помещенный в отдельной папке в компьютере. Ну, конечно, он не ошибся. Он скопировал текст и вставил в самое начало:
«Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе. Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему, трудов прилагали. Но кто, не упрежденный великими о других мнениями, прострет в него разум и с прилежанием вникнет, со мною согласится. Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично.  Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка...»
Из письма М.В. Ломоносова Пресветлейшему государю, великому князю Павлу Петровичу, герцогу голстейн-шлезвигскому, стормарнскому и дитмарсенскому, графу олденбургскому и делменгорстскому и прочая, милостивейшему государю.
Далее для начала следовало разобраться в причинах и факторах проникновения иностранных (в первую очередь, английских) слов в современный русский язык. Это как раз самое простое, но вокруг этого и будет строиться вся работа. Главными среди причин проникновения англоязычных заимствований в русский язык Шумилов определил три следующие: 1. Отсутствие соответствующего понятия в когнитивной базе языка-рецептора. В словарь делового человека 1990-х годов вошли такие англицизмы, как бэдж, классификатор, ноутбук. 2. Отсутствие соответствующего (добавим – более точного) наименования (или его «проигрыш» в конкуренции с заимствованием) в русском языке – около 15% новейших англицизмов – топ-модель, виртуальный, инвестор, спонсор, франчайзинг. Последнее слово вообще интересное в своем описании, ибо в переводе на рус-ский язык также иллюстрируется иноязычными понятиями – коммерческая концессия. 3. Сре-ди носителей русского языка распространено представление о том, что иностранные технологии являются более прогрессивными по сравнению с российскими, иностранные банки более надежны, иностранные товары – более высокого качества.
К факторам же, влияющим на интенсивный процесс заимствования английских слов, относятся: интенсивные информационные потоки; появление и развитие сети интернет; развитие международных отношений; интенсивное развитие торговых отношений; участие в различных фестивалях, конкурсах, спортивных соревнованиях...
Шумилов подъехал к институту за полчаса до начала зачета у третьекурсников. Взяв портфель, он направился к входу, но вдруг дорогу ему преградил высокий Лесун. В зубах у него была тонкая сигаретка, а изо рта попахивало выпитым спиртным.
- Здравствуйте, Петр Владимирович! С вами можно переговорить накоротке?
- У вас что-то срочное, Лесун? Через полчаса начинаются зачеты. Если хотите, можем переговорить на ходу, – Шумилов хотел было обойти Лесуна, но тот снова встал на его пути.
- Нет! Хотелось бы переговорить тет-а-тет.
- В чем дело? Только быстро!
- Слушай, оставь в покое Светку, а то у меня уже кулаки чешутся тебе нюх намять.
- Вы с ума, что ли сошли, Шумилов? Такие вопросы не решаются с бухты-барахты.
- А я не с бухты-барахты. Я люблю Светлану и так просто ее тебе не отдам.
- А ты у нее спроси, позволит она тебе себя не отдать. Третий, как известно, лишний, но кто этот лишний пусть решает сама Светлана. Простите, мне некогда, меня студенты ждут. И между прочим, Лесун, у вас сегодня тоже зачет по моему предмету.
Свою агрессию Лесун уже практически не контролировал, Шумилов это понял, и готов был уже ретироваться, но неожиданно для себя получил удар в глаз. Звезды вспыхнули и мгновенно погасли, а глаз поплыл в неизвестном пока направлении. Портфель упал на землю прямо у ног Лесуна. Тот хотел было на него наступить, но в последний момент все-таки остановился.
- А это мой зачет! Надеюсь, ты его запомнишь надолго, – Лесун двумя пальцами левой руки обвел пересохшие губы, а правая по-прежнему была сжата в кулак. – Если не отстанешь от Светки, я тебя еще и проэкзаменую. Понял?
Лесун повернулся и пошел прочь от института. А на крыльце стояло несколько человек и следило за развитием событий. Одна из девушек кому-то названивала по мобильнику. Когда Лесун ушел, крыльцо тоже почти мгновенно опустело, и только звонившая девушка стояла на том же месте. И тут выскочила из здания Светлана. Это именно ей звонила девушка. Крикнув ей на ходу:
- Спасибо, Люб, – она помчалась вдогонку за Лесуном.
Но тот уже исчез в неизвестном направлении и Светлана остановилась, тяжело дыша. Она в этот момент была похожа на львицу, готовую разодрать свою жертву на мелкие части. Вот только жертва успела скрыться. Она развернулась и побежала в обратную сторону. Теперь ей нужен был Шумилов, но он также куда-то ушел. Взгляд ее случайно упал на знакомую машину, и она поняла, что Шумилов уже сидел в машине. Он любовался на себя в зеркало заднего вида. Сейчас бы что-нибудь холодное приложить, но где его взять в такую жару.
Светлана подбежала к машине, рыдая, уселась на переднее кресло и обняла Шумилова за шею, пытаясь поцеловать его в щеки. Шумилов поморщился от боли и убрал руки Светланы.
- Прости меня, миленький! Тебе больно?
- Больно, конечно! Но больнее всего морально: как я в таком виде заявлюсь в аудиторию и буду принимать зачет.
- Я убью этого ублюдка! Я ему говорила, если он тебя хоть пальцем тронет…
Она размазывала слезы и жидкость из носа по щекам, достала платок, стала утираться. Вдруг перестала плакать.
- Посиди здесь, Петушок. Я сбегаю в аптечный киоск, здесь в здании. Есть такая мазь, «Синяк-off» называется, я тебе синяк замажу, никто ничего и не увидит.
- Ну, во-первых, уже, наверное, весь институт знает, что произошло, а, во-вторых, синяк-то ты, может и замажешь, а куда припухлость деть?
- Может очки темные?
- Это идея. По-моему, в бардачке какие-то лежат, – он открыл бардачок и стал в нем рыться. – Чего здесь только нет, – хмыкнул он. – Надо бы его почистить.
Она выскочила из машины и побежала в институт, на крыльце ее по-прежнему ждала подруга.
- Люб, мазь нужна против синяка. Я в аптеку!
- Я с тобой.
У Шумилова зазвонил мобильник. Сняв очки, он глянул на высветившийся номер. Звонила Катя. Он грустно улыбнулся, но ответил на звонок.
- Привет, дорогой! Как дела?
- Привет! Да вот сегодня звезды считал.
- Не поняла!
- Один идиот мне в глаз дал, представляешь? А мне через несколько минут зачеты принимать.
- За что? Что случилось? – встревожилась Екатерина.
- Какие-то у него счеты со мной.
- Тебе больно?
- Скорее, стыдно! Как я теперь предстану перед студентами? Что они обо мне подумают? А коллеги?
- Бедняжка! А я хотела сегодня заехать к тебе.
- Давай лучше завтра. Я хоть немного в себя приду.
- Хорошо! Пока! Целую!
- И я тебя.
Шумилов вздохнул, еще раз полюбовался на себя в зеркало и хотел было уже выйти из машины, но увидел несущуюся к нему Светлану.
- Вот! – она еле дышала от быстрого бега. – Сейчас, минуточку, отдышусь и наведу тебе полный марафет.
- Ай-яй-яй, Прокофьева, это что за жаргон такой. Уж не наркоманка ли вы? – улыбнулся Шумилов.
- Не поймаете, Петр Владимирович! – она достала из сумочки тюбик с мазью и осторожно начала водить пальцем по припухлости, Шумилов лишь морщился. – Наркоманы уже давно этот термин не употребляют. Зато француженки не жалеют средств на косметику и наводят себе полный марафет.
- Ладно, ладно, сдаюсь. Давайте зачетку! – засмеялся Шумилов.
- Не дергайтесь, Петр Владимирович, а то вместо синяка, я вам нос намажу… Ну, вот и все, – она чмокнула его в губы. – Как огурчик.
Он посмотрел на себя в зеркало, вздохнул, надел темные очки и вышел из машины.
- Я с тобой! – сказала она.
- Зачем? Я же тебе уже поставил зачет. В зачетке потом распишусь.
- Ладно! Спасибо. Ты только Любку Афанасьеву не обижай. Это она мне позвонила, когда Лесун с тобой драться начал.
- А вот это уже злоупотребление своим положением.
Он улыбнулся и пошел в институт. Она же решила позвонить Федору.
- Алло, Федь! Привет, это я!
- Здравствуй, Светик! Как дела?
- Федя, этот урод рядом с тобой?
- Ты про кого?
- Не притворяйся! Ты все понял. Так вот, Федя, я просила тебе переговорить с ним, чтобы он и на пушечный выстрел не подходил к Шумилову. Но только что он просто избил его…
- Погоди, Свет, кто кого избил?
- Короче! Подробности узнаешь у этого ублюдка, а про меня забудьте. Никакие репетиции, никакие концерты меня теперь не волнуют. Понял? Ты такой же козел, как и он! Я тебя просила с ним поговорить. Ты поговорил?
- Свет, Свет, успокойся! Сейчас мы все решим!
- Да пошли вы!.. Я уже все сама решила! И больше мне не звони, я на твои звонки отвечать не буду!
Она отключила телефон и снова заплакала. Идти было некуда и она просто решила прогуляться по городу. Благо, накрапывавший с утра дождь прекратился и из-за туч проглянуло солнце. Становилось даже душно.

11.
Федор потребовал от Лесуна немедленно извиниться перед Шумиловым. Они сидели в студии вдвоем.
- Ты мудак, Вадька, понял! Какого хера ты полез драться с этим несчастным преподом, зная, что у нас на носу концерт и что Светка без ума от своего Шумилова?
- Бес попутал, Федяка. Прости! Да и лишнего я тогда хватил, сам не понимал, что делал.
- Это ты перед нашим продюсером будешь извиняться, а я посмотрю на его реакцию. И по поводу выпивок твоих… Ты знаешь, я и сам любитель этого дела, но с твоей стороны это уже перебор.
- Слушай, а на кой хрен я буду извиняться перед Шумиловым? Ты унизить меня хочешь?
- Ну ты, блин, и  вправду дурак! Я же не прошу, чтобы ты извинился в присутствии всех. Один на один, понял! Если Шумилов примет твои извинения, мы через него воздействуем на Светку…
- А если не примет?
- Так ты извиняйся так, чтоб принял. А потом я сам с ним поговорю.
Лесун закурил, долго молчал, почесывая загривок. Потом взял в руки бас-гитару, поводил пальцами по струнам. Наконец, выдавил из себя:
- А где я его сейчас найду?
- В полдвенадцатого ночи ты его, конечно, не найдешь. А завтра с утра поедем в институт. Только прошу тебя, не пей пока.
- Да ладно! Я и так чувствую, что спиваться начинаю. Это все из-за Светки. Понимаешь, мы же с ней уже о свадьбе думали. И тут вдруг этот… Что она в нем нашла?
- А в тебе что? – хмыкнул Федор. – Здоровый торс, да кривой нос? Шумилов, предполагаю, ее интеллектом задавил. Светка ведь девушка любознательная.
- Интеллектом, говоришь? А ты знаешь, что я ей даже стихи посвятил.
- Ну-ка, ну-ка! Давненько не слыхал от тебя любовной лирики.
- Да, в общем-то, стихи – это громко сказано, – смутился Лесун. – Так, четверостишие. Но от души.
- Ну, так процитируй!
- Пришла! Очаровала! Победила!
И душу всю перевернула враз!
И в сердце, что доселе не любило,
Надежды маленькая искорка зажглась!
Когда Лесун это читал, в его глазах Федор заметил даже блеск огоньков, трудно было от него ожидать такой нежности.
- Хорошо! Жалко только, что мало! – похвалил Федор.
- Мало! – теперь уже хмыкнул Лесун. – Это ж ты у нас сочинитель, а я только так, на подхвате.
- Ладно, Вадька, поехали по домам, а завтра утром встречаемся у института. И не вздумай отлынить!
- Ну, сказал же что буду. Блин, ты что, мне не веришь?
На следующий день Лесун подъехал к институту даже раньше, чем Федор, и стоял у входа, ждал друга. Когда Федор оказался рядом, то сразу спросил:
- Ну, нашел Шумилова?
- Я бы хотел, чтобы это сделал ты, Федь. Чо-то мне не копенгаген.
- Ну-ка, дыхни!
- Да нет, я не пил! Просто чего-то струхнул. Понимаешь, он может не пойти на контакт со мной. Вдруг подумает, что я опять пришел это… – он сжал правую ладонь в кулак и покачал им в воздухе.
Федор улыбнулся.
- Ага! В глаз бить препода смелости хватило, а извиняться – струхнул. Ладно, пошли.
Они поднялись на третий этаж, подошли к кафедре русского языка, Федор слегка приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. В кабинете находилось несколько человек. Двое тихо о чем-то переговаривались, аспирантка Вера, стоя у зеркала, приводила в порядок свое лицо с помощью пудры и губной помады. Секретарь кафедры, немолодая, полноватая женщина, работала за компьютером. А в самом углу кабинета, у крайнего от окна стола сидел Шумилов, спрятавшись за раскрытый ноутбук, и быстро перебирал пальцами по клавиатуре. Ему казалось, что таким образом он будет меньше светить своим подбитым глазом, хотя, благодаря купленной Светланой мази, синяка и в самом деле почти не было видно, хотя припухлость под глазом оставалась. Федор оглянулся на Лесуна.
- Он там. Ну что, я его зову?
- Зови! – махнул рукой Лесун и повернул голову в другую сторону.
Федор открыл дверь, вошел в кабинет, негромко, но вежливо поздоровавшись, чем и привлек к себе на пару секунд внимание. Только Шумилов продолжал общаться со своим ноутбуком, то ли не услышав вошедшего, то ли не пожелав услышать. Впрочем, он ни разу Федора не видел, поэтому и никак на него не среагировал. Тем временем Федор подошел к нему и, слегка склонившись перед ним, произнес:
- Здравствуйте, Петр Владимирович! Можно Вас на минуточку отвлечь?
- Добрый день! В чем дело?
Шумилов нажал на кнопку «сохранить» и поднял голову.
- Можно Вас попросить выйти в коридор? У меня к Вам есть одна просьба и мне бы не хотелось обсуждать ее при всех.
Тут снова все разговоры на секунду прекратились и взоры устремились на вошедшего. Вера закончила макияж и подошла к своему столу, пряча в сумочку косметику. Шумилов пожал плечами и поднялся.
- Ну, пойдемте! А вы, собственно кто? Я вас что-то на своих лекциях не видел.
- Да я уже закончил институт, а зовут меня Федором. Кулиш фамилия.
Они вышли в коридор и тут же наткнулись на Лесуна. Шумилов вздрогнул и побледнел.
- Я не понял! Это что, провокация? – он взялся за ручку двери, но Федор его успокоил.
- Не волнуйтесь, Петр Владимирович, никакая это не провокация. Я друг вот этого вот раздолбая, и хочу, чтобы он перед вами извинился за вчерашнее.
Лесун стоял в позе нашкодившего первоклассника, потупив взор, лишь после слов Федора бросив косой взгляд на Шумилова.
- Мне не нужны его извинения! Пусть он оставит их при себе.
Шумилов вновь взялся за ручку двери, но Федор слегка придержал его за локоть. В этот момент к кафедре подошел еще один преподаватель, молча протянувший руку Шумилову для приветствия. Пожав руку коллеги, Шумилов посторонился, пропуская того в кабинет.
- Я понимаю ваши чувства, Петр Владимирович, но это нужно сделать ради Светы и ради нашего концерта.
Шумилов удивленно посмотрел на Федора и на несколько шагов отошел от двери.
- Я не понял, при чем здесь Света и, тем более, какой-то ваш концерт.
Федор открыл было рот, чтобы все объяснить, но Лесун остановил его жестом.
- Погоди, Федяка, я сам. Во-первых, все-таки я хочу извиниться перед Вами, Петр Владимирович, за свой весьма необдуманный поступок. Знаете, есть такая песня одного парня, Михея Крутикова, покончившего с собой, «Сука-любовь»? Это все она, проклятая. Я понимаю, что я потерял Светку, но мне с этим трудно смириться. А тут еще и выпил изрядно. В общем, говно я, простите меня. И зачет мне, к тому же, еще вам сдавать нужно.
- Не нужно! Я вам и так поставлю зачет, автоматом. Считайте, что я принял ваши извинения. А теперь по поводу связи Светланы и какого-то вашего концерта.
 - Видимо, Света вам не говорила, что является солисткой нашей рок-группы…
- Чего, чего? Какой группы?
- В нашем институте уже три года есть рок-группа «Падший ангел», – перехватил эстафету у Лесуна Федор. – Двух ее участников вы видите перед собой, еще двое отсутствуют. В их числе и Светлана, наша солистка.
- То есть, вы хотите сказать, что Светлана является солисткой рок-группы? – у Шумилова на лбу даже морщины образовались.
- Именно! – кивнул Федор. – Но после ее знакомства с вами, она стала капризничать, пропускала репетиции, ссылаясь на якобы ваш запрет. У нас через несколько дней первый сольник в другом городе, в Балашихе, но Света после… этого инцидента с вами, – Федор кивнул в сторону Лесуна и тот снова опустил глаза, – она заявила, что больше работать с нами не будет. Но вы же понимаете – концерт серьезный, профессиональный, билеты уже давно продаются, и если мы его сорвем, причем, по нашей вине, нам придется заплатить такую неустойку, что мало не покажется. Поэтому я, как руководитель группы, очень хочу попросить вас сообщить Свете, что инцидент исчерпан, и что вы не возражаете против ее участия в концерте… Вы ведь не возражаете?
Федор замолчал и глянул на Шумилова, а тот несколько минут еще переваривал услышанное. Надо же! Светлана солистка рок-группы. И об этом ему за полтора года ни разу не обмолвилась. Да он просто не знал, что она поет! Федор между тем молчал, ожидая ответа. С надеждой на него смотрел и Лесун.
Шумилов едва усмехнулся. Он вспомнил, как во времена своей студенческой молодости сам увлекался роком, и даже несколько текстов песен написал.
- Петр Владимирович, так вы не возражаете? – настаивал на ответе Федор.
- Вы какой рок играете?
- Нечто среднее между дэт-метал и блэк-метал. Стремимся к стилю группы «Слайер». Между прочим, две премии «Грэмми» имеет.
- Постойте, но «Убийцы» – это, скорее, трэш-метал, чем дэт и блэк.
Этим ответом Шумилов вогнал в шок обоих рокеров. Они некоторое время смотрели на него, словно только что увидели, а он им улыбался.
- Я в свою студенческую бытность тоже увлекался роком. Даже кое-какие тексты пописывал.
Опомнившись, Лесун стал возражать Шумилову:
- Ну да, они как раз и были родоначальниками трэша. Тем не менее, сейчас они не совсем трэшевые, как скажем, «Металлика» или «Антракс», а больше как раз уходят в дэт-метал.
- Петр Владимирович, в таком случае, я хочу вас пригласить на наш концерт. Вот вам контрамарка, – Федор вынул из кармана и протянул Шумилову билет. – И, в таком случае, умоляю вас уговорить Светлану не срывать концерт. Кстати, две наши песни вы можете найти в ютубе. Давайте я вам прямо на контрамарке напишу, где нас искать в ютубе.
- Я вас понял, ребята. Я постараюсь. Но, вы же сами понимаете, женщины – существа непредсказуемые. Она может пообещать одно, а сделать совершенно другое.
Шумилов решил немного схитрить. Еще до разговора с рокерами он договорился со Светланой встретиться у него дома. Он, разумеется, нашел в ютубе записи «Падших ангелов». И внимательно вслушивался в женский голос. Если бы не знал, кто это поет, ни за что не догадался бы – певческий голос у Светланы разительно отличался от обычного. Он прослушал и вторую песню, улыбнулся, свернул окно, не закрывая, и лег на диван. Ему стало и в самом деле смешно, что так получилось. Воспоминания о студенческих годах нахлынули на него. И вдруг он почувствовал, что под эти мысли стал засыпать. Глянул на настенные часы, вскочил: Светлана должна была прийти с минуты на минуту. У нее был свой ключ и она могла войти тихо и незаметно. Шумилов сел за стол и стал прислушиваться. Наконец, услышал звук открываемого замка, он тут же вошел на ютуб и, немного промотав запись вперед, нажал на кнопку мышки, включив запись.
- Петушок, это я! – крикнула она, едва захлопнув за собой дверь, и вдруг застыла в недоумении: из комнаты раздавалась песня ее группы.
Затем она скинула босоножки и прошла в комнату. Шумилов сидел перед компьютером в кресле и раскачивался в такт музыке. Она подошла сзади, обняла его, поцеловала в щеку. Он глянул на нее снизу вверх, хитро улыбаясь, но она, все еще пребывая в недоумении, не заметила этой хитринки.
- Петя, что это? Ты что, слушаешь рок?
Он чуть приглушил звук и, обняв ее, посадил себе на колени, чмокнув в губы.
- Привет, Цветик! Вот, случайно в ютубе нашел. Неизвестная мне рок-группа, музыка так себе, но мне понравился голос солистки – не очень сильный, но выразительный, с необычным таким тембром.
- Ты что, любишь рок? – спросила она, а лицо при этом покрылось красной краской.
- Тебя это удивляет? – хмыкнул Шумилов. – Я в студенческие годы увлекался роком, ходил на концерты разных групп, особенно импортных, типа «Металлики». У меня даже была целая фонотека из кассет с записями рок-музыкантов.
- И где же она сейчас?
- Да-а! – он начал подниматься с кресла и Светлана встала первой. – Выбросил несколько лет назад. Решил, что я теперь уже взрослый дядя, целый доцент, и негоже ему рок слушать. А теперь об этом жалею.
Он закрыл ютуб, свернул поисковик.
- Чайку попьем? Я тортик купил.
- Попьем, кивнула она, – прикрывая ладонями щеки, боясь, что ее краску увидит Шумилов.
А он внимательно следил за ней и, разумеется, от него не ускользнуло ее поведение.
Они пошли на кухню, он включил электрочайник, достал из холодильника небольшой торт, снял крышку и вручил Светлане нож.
- Давай, хозяйничай.
- Кстати, а ты-то как относишься к року, Цветик?
- Я?! – она едва не поперхнулась горячим чаем, и теперь уже вполне могла сказать Шумилову, если вдруг спросит, что это она покраснела от кипятка.
Она не знала, как ей поступить: признаться или отказаться? Шутит ли он, что любит рок, или на самом деле? И потом, она же понимала, что случайно наткнуться на старую запись в ютубе весьма сложно…
- Чего молчишь? – снова спросил он.
- Да, так! Чай горячий, чуть не обожглась.
- А ты разбавь холодной водичкой. Вон, в кувшине кипяченая, ты же знаешь.
Она отвечать не спешила, чайной ложечкой отломила кусочек торта, начала его жевать. Прожевав и сделав глоток чаю, все же решилась.
- Знаешь, как зовут ту солистку?
- Какую ту? – искренне удивился Шумилов.
- Ну, той, у которой голос не очень сильный, но с необычным тембром.
- А! Скажи, и буду знать.
Она сглотнула подкатившую к самому верху слюну и негромко произнесла:
- Это я!
- Кто-о?! Ты шутишь? Ты хочешь сказать, что ты солистка рок-группы?
- Тебе это неприятно, да? Я упала в твоих глазах?
- Нет, почему! Я же сказал, что еще лет восемь назад сам увлекался роком. Просто я тебе не верю.
- Хорошо! Пойдем!
Она взяла его за руку, подвела к компьютеру, кивнула в его сторону:
- Включай запись!
Когда прошли первые аккорды, она подхватила мелодию и негромко запела. Шумилов, откинувшись в кресле, прикрыв глаза, умиленно слушал ее пение. Допев до конца, она стояла все в той же позе, ожидая реакции Шумилова.
- Значит, они меня не обманули, – наконец сказал он, повернувшись в кресле в ее сторону.
- Кто они?
- Ну, эти, твои, Лесун и, как его, Кулиш.
- Ты что, с ними встречался?
- Ну да, они просили меня, чтобы я уговорил тебя не срывать концерт в Балашихе, и я им это обещал.
У нее глаза сначала округлились, а потом повлажнели.
- То есть… значит… Ты меня что? Разыгрывал?
- Почему разыгрывал? Просто хотел на самом деле убедиться, что это ты! – улыбнулся он.
- А как же Вадим? Ты что, его простил?
- Ну да! Он передо мной извинился и мы посчитали инцидент исчерпанным.
- Дурак! Сволочь! А я раскудахталась перед ним, как курица!
Она набросилась на него с кулаками, он смеялся, пытаясь увернуться от ее ударов и встать. Но она колотила его без устали. И все же ему удалось подняться, он обхватил ее за талию, прижал к себе, закрыл губы долгим поцелуем, при этом начиная раздевать ее. Она успокоилась и сама стала стягивать с него тенниску. Обнажившись, они, наконец, добрались до кровати. Она толкнула его и сама тут же прыгнула на него сверху.
- Значит, ты не против моих занятий музыкой?
- Глупая! Конечно же нет! Более того, мне твой Федор дал контрамарку и я очень хочу пойти на концерт рок-группы «Падшие ангелы».
Она хихикнула, прилегла, положив руку ему на то самое место, а губы, свернув трубочкой, подставила под его поцелуй.

12.
Была суббота. Светлана проснулась в самом прекрасном расположении духа. В унисон ее настроению оказалась и погода – солнце единолично царствовало на своем небесном троне, с помощью своего брата-ветра разогнав все облака, и даже в такую рань на улице уже чувствовалась духота.
Она сладко потянулась, встала, накинув халатик, побежала в ванную.
- Ты на завтрак йогурт съешь или тебе сделать омлет? – крикнула из кухни мать.
- Сделай, пожалуйста, омлетик. Он у тебя очень хорошо получается, – прикрутив кран, крикнула из ванной Светлана.
Позавтракав, она чмокнула мать в щеку.
- Пойду собираться. У нас сегодня концерт в Балашихе. Нужно пораньше туда приехать.
- Давай, давай, – моя посуду, ответила мать.
Светлана надела черную кожаную юбку, застегнув такой же кожаный, но украшенный металлическими ромбиками ремень, сверху – розовую полупрозрачную блузку на выпуск. Взяла из хохломской шкатулки большие серебряные сережки, украшенные небольшими шестигранными сапфирами (подарок матери на ее совершеннолетие), начала перебирать кольца, остановилась на серебряном с большим вставленным опалом черного цвета, который ей привез из Турции Шумилов. Осталось только нанести макияж, конечно же, черного, агрессивного цвета тени – и всё! Она вышла в прихожую, начала обуваться. Услышав это, мать спросила:
- Тебя сегодня ждать, или опять у подруга заночуешь?
- Мам, вообще-то мне уже двадцать лет! И я, наверное, сама могу распоряжаться своей судьбой.
- Можешь, можешь, только потом ко мне жаловаться на эту самую судьбу не приходи.
- Не приду, не беспокойся!
Светлана улыбнулась, обняла мать, поцеловала ее в щеку. И тут мать обратила внимание на ее кольцо, лицо у нее слегка вытянулось. Она взяла ладонь дочери в свою руку, разглядывая кольцо.
- Откуда у тебя это кольцо? Раньше я его не видела.
- Недавно один человек подарил.
- И что за человек?
- Помнишь, ты мне в детстве в таких случаях всегда говорила: любопытной Варваре нос оторвали.
- Не дерзи! Мать может так сказать, а дочь матери нет!
- Придет время, все узнаешь, мамуль. Не надо портить мне настроение в этот день. Все-таки мне сегодня много выступать.
Она схватила сумочку, открыла дверь и уже на ходу крикнула:
- Пока, мамуль!
- Пока, пока, – задумчиво ответил мать, стоя у двери до тех пор, пока лифт со Светланой не закрылся.
Зал во Дворце культуры был заполнен на две трети. Естественно, практически все – молодые люди, хотя были и уже вполне зрелые. Для дебютного концерта малоизвестной группы – совсем неплохо. Федор выглянул в зал из-за занавеса и облегченно выдохнул: главное, чтобы теперь у нас не сорвалось. Едва он отошел за кулисы, оттуда же посмотрела в зал и Светлана: ей было проще – она искала определенного человека. И Шумилов, словно почувствовав это, махнул ей рукой со своего второго ряда и улыбнулся. Она окончательно успокоилась.
- Ну что, готовы? Можем начинать? – спросил директор.
- Да! Можно приглушать свет и давать занавес.
Они вышли на сцену все вместе. Все в черных кожаных штанах (Светлана, правда, в юбке), а сверху – свободного покроя черные рубашки, на которых по всей груди красной краской   было выведено – «Падший ангел» и под надписью, сложив окровавленные крылья, стоял на коленях согбенный человек.
- Привет, Балашиха! Мы начинаем! – крикнул в микрофон Федор и в ответ из зала прозвучало уханье, свист, аплодисменты. – С вами весь вечер будут «Падшие ангелы», и только с вашей помощью мы сможем подняться с колен.
Снова свист, одобрительный гул. Не дожидаясь его окончания, по сигналу Федора, загремела тяжелая, сдобренная металлом музыка. Лесун готов был разорвать струны своей бас-гитары, сердито топая ногой по полу в такт и тряся головой, отбрасывая со лба непослушные длинные волосы.
Лесун запел неожиданно сильным, низким баритоном с легкой хрипотцой. Его голос поразил Шумилова, он такого не ожидал.
- Новые искры зажгутся в глазах,
Тени кругом уползут!
Ты хочешь богиней быть на небесах,
Но небеса упадут.
Рухнувшим вниз, не подняться опять,
Удел их ползти по земле.
Снова ты будешь о небе мечтать,
Но небо исчезнет во мгле.

К краю сцены подошла Светлана. Для нее зал не существовал, она пела только для одного человека:
- Падшие ангелы в пропасть летят,
В бездну, как камни с горы.
Крылья у ангелов, как пух, горят,
Принося себя бесам в дары.
Падшие ангелы в пропасть летят,
Никому их теперь не поймать!
Крылья у ангелов, как пух, горят,
И не смогут они вновь летать!

Второй куплет с припевом они пели вдвоем: Светлана и Лесун, при этом Федор в нужный момент что-то мычал в микрофон.
- Адское пламя охватит тебя,
И ты демоном стала теперь.
Ты теперь лишь преисподней раба
Твою душу забрал черный зверь.
Черные тени упавших с небес,
Превратятся в могильную пыль.
Сердце твое пожирает злой бес,
Не понять – это сон или быль!

Падшие ангелы в пропасть летят,
В бездну, как камни с горы.
Крылья у ангелов, как пух, горят,
Принося себя бесам в дары.
Падшие ангелы в пропасть летят,
Никому их теперь не поймать!
Крылья у ангелов, как пух, горят,
И не смогут они вновь летать!
Зал аплодировал. Песня понравилась, исполнители тоже. Хлопал, улыбался и кивал головой и Шумилов. Светлана отправила залу воздушный поцелуй, но сделала это так, что он долетел только до него одного. Лесун перехватил ее порыв и глаза его заблестели недобрым блеском. Чтобы немного успокоиться, он заорал в микрофон:
- Спасибо, Балашиха! Мы вас любим!
В это время свет в зале совсем погас, осталось лишь два небольших софита темно-красного цвета освещавших сцену. И из темноты выступила девичья фигура, тоже вся в черном, словно ангел ада.
Светлана запела:
- Вечная жизнь погрузилась во тьму,
Крики и стоны больных.
Так города повстречали чуму,
Не ждали прихода чужих.
Черную мессу безумный старик
Сыграет по вам в этот день!
Тысячи жертв приносил каждый миг,
Трупы сжигать уже лень!

Припев подхватили Федор с Лесуном:
- Проклятый ангел разбил на земле
Свое бесовское гнездо.
Грешные души исчезнут в золе,
Страшней суда не было до…
…после быть может свершится приход,
ангела в скорбный наш мир.
И будет от страха дрожать весь народ,
Приход обозначит вампир!

И снова не сильный, но запоминающийся своим необычном тембром голос Светланы:
- Волки придут в этот город пустой,
Летучие мыши придут.
Ада владыку ведя за собой,
На суд души павших зовут.
Душам умерших уже не помочь,
Живым еще можно спастись.
Только не медли, беги скорей прочь!
Из города мертвых беги!
Концерт удался. Публика была довольна. Долго не отпускала музыкантов. Светлане вручили несколько больших, красивых букетов, один такой же достался даже Федору. И Шумилов пожалел, что не догадался купить цветы. Он сидел на своем месте, дожидаясь, пока все зрители покинут зал, после чего поднялся на сцену.
- Вы куда, гражданин? – перекрыл ему путь директор.
- Пусти его, Лёха, это наш человек, – крикнул Федор из-за кулис.
И тут же навстречу Шумилову выскочила, успевшая снять свой черный балахон и снова облачиться в розовую блузку Светлана. Она обняла его, поцеловала в обе щеки и зашептала в ухо:
- Ну как?
- Во! – он поднял вверх большой палец. – Честно, честно! Это превзошло мои ожидания.
- Оставайтесь на фуршет, Петр Владимирович, – предложил Федор.
- Ну, ежели это будет для вас не накладным, с удовольствием.
- Не накладным, не накладным! – затараторила Светлана, довольная похвалой Шумилова. – Спасибо, Федя.
Уже было довольно поздно, Шумилов засобирался домой, но перед этим подошел к Кулишу.
- Федор! Искренне благодарю вас за то, что позволили мне вернуться лет, этак, на восемь-десять назад.
- Пожалуйста! Нам не жалко! – усмехнулся тот.
- И я вот что хотел спросить. Помните, при нашей с вами встрече, там, у кафедры, я говорил, что раньше даже тексты для рок-песен писал. Так вот, постараюсь их найти и принести на ваш суд. Может быть что-то вам подойдет. Я подберу под ваш стиль.
- Буду весьма признателен за это. Репертуар обновить нам не мешало бы.
Они пожали друг другу руки.
- Цветик! Я уезжаю, ты поедешь со мной или еще останешься? – спросил Шумилов.
Светлана растерянно переводила взгляд с Шумилова на Федора. Наконец, тот махнул рукой.
- Можешь ехать! Даю день отдыха, а потом не забудь приехать на репетицию. Будем готовиться к «Нашествию».
- Спасибо, Федя!
Она чмокнула его в щеку, затем подошла к Лесуну и поцеловала также его, причем, на сей раз в губы.
- Ты все же оказался лучше, чем я о тебе думала, – шепнула она ему на ухо.
- Да пошла ты! – буркнул он и отвернулся.
На душе у Лесуна стало так тоскливо. Ему захотелось все вокруг ломать и крушить. Он вынул из пачки, лежавшей на пюпитре, сигарету, размял ее пальцами, щелкнул зажигалкой. Сделав несколько затяжек, положил ее сверху на сигаретную пачку и стал бросать исподлобья взгляды на окружавшие его предметы. Глаз зацепился за шестиструнную гитару, которую Кулиш зачем-то всегда возил с собой (говорил, что это его талисман). Лесун схватил гитару за гриф так, что слегка скрипнули, как от боли, струны, приподнял ее, но этот жест увидел Федор и понял, что сейчас он может лишиться своего талисмана. Как можно спокойнее, Федор произнес:
- Э-эй, струны не порви!
Спокойный тон друга отрезвил Лесуна. Он глянул на него, скривил губы в грустной улыбке, еще раз затянулся сигаретой, положил ее на то же место, поднял ногу на стул, положил на поднятую ногу гитару и из его сердца полились экспромтом слова:
- Печаль-тоска меня заела:
Ну почему, ну почему?
Кому ко мне какое дело,
Я не пойму, я не пойму.

Летит над миром звук набата,
Церковный звон, церковный звон;
Мы пред тобой не виноваты –
Ни я, ни он, ни я, ни он.

Когда была со мною рядом
Однажды ты, однажды ты,
красуясь утренним нарядом,
цвели цветы, цвели цветы…
Федор удивился этому порыву друга – за более чем пятилетнее знакомство, с Лесуном случилось такое впервые. Подошедший директор хотел было о чем-то спросить Федора, но тот решительно замахал руками и приложил указательный палец к губам. Присоединились и двое других участников группы. Все стояли молча и слушали неожиданно тихий и проникновенный голос, без привычной хрипотцы, своего бас-гитариста. А Лесун пел, глядя в пол, ни на кого не обращая внимания.
- И птицы жалобно не пели,
Летя на юг, летя на юг.
Моих забыла неужели
Касанья рук, касанья рук?

Печаль-тоска меня заела
Не в добрый час, не в добрый час.
Я не могу, чтоб так смотрела
Судьба на нас, судьба на нас.

Изменит все ж свое обличье
Суровый рок, жестокий рок,
Всё будет вновь у нас отлично,
Дай только срок, дай только срок.

13.
Шумилов ехал не спеша. По городу он никогда не ездил быстро, старался не нарушать правила дорожного движения. Когда-то, когда он только начинал ездить на машине, с ним случилось неприятность – он тогда любил гонять, как заправский гонщик, не обращая внимания на «зебры» и пешеходов, переходящих дорогу в неустановленных местах, и однажды на мокрой дороге не смог справиться с управлением и, увидев в нескольких метрах от себя, как потом оказалось, пьяного мужика, медленно, пошатываясь, да еще и по диагонали, пересекавшего мостовую, резко нажал на педаль тормоза и вывернул руль вправо, стараясь его объехать. Но машина не послушалась и выскочила на тротуар рядом со столбом освещения. К счастью, никого из пешеходов не задел, но крыло прилично помял. Когда опомнился, выскочил из машины и, прежде чем звонить в ГИБДД, схватил за шиворот мужика, дотащил его, барахтающегося, до машины и швырнул в салон на заднее сиденье, дожидаться приезда гаишников. Тогда он, что называется, отделался легким испугом, зато взял себе за правило ездить по городу не больше семидесяти километров. Конечно, он пони-мал, что и семьдесят – не шестьдесят, но, во-первых, за это не штрафуют, во-вторых, на этой скорости машина вполне управляема.
 Он прямо из Академии туризма ехал к Екатерине, которая впервые пригласила его к себе домой, объяснив, что дочери два дня не будет – на выходные уехала на какой-то фестиваль в Тверскую область (уж не на рок-фестиваль ли «Нашествие», почему-то подумалось Шумилову). Купив пышный букет роз, бутылку своего любимого розового шампанского и фруктов, Шумилов думал о том, как быть – он совсем запутался. Он искренне любил Светлану, еще наивную, но преданную ему девушку, которая ради него даже готова была отказаться от рок-карьеры. Особенно, после разборок с ним Лесуна с Федором. Но и к Екатерине он привязался всей душой. Эта уже опытная, повидавшая многое женщина, состоявшаяся бизнес-вумен, родила в нем совершенно новые чувства. Он чувствовал, что их связало нечто большее, чем Шумилова со Светланой, но как именно описать это чувство, он не знал. Он даже пытался обнаружить в обеих женщинах что-то общее, роднящее их, ему казалось, что так ему станет легче. Как ни странно, сходство он нашел в слегка оттопы-ренных ушах обеих. Но это у него вызывало лишь саркастическую улыбку. Он понимал, что вечно так продолжаться не может, ему нужно будет сделать выбор. (На одной жениться, дру-гую оставить в качестве любовницы – хмыкнул он. – А еще лучше начать жить шведской семьей.)
Вдруг буквально перед машиной проскочил какой-то мальчишка. Шумилов ударил по тормозам, машину слегка занесло, два широких черных следа остались позади, а тормоза визжали так, будто их резали по живому. Было только слышно истеричное материнское:
- Ваня-я!
Шумилов едва не ударился головой в лобовое стекло – ремень безопасности выдержал удар. На его счастье дорога была пустой – все-таки до часа пик было еще далековато. Он глянул направо, где у самой обочины застыл семи-восьмилетний светловолосый мальчишка, вытянув от испуга лицо и нервно почесывая макушку. Затем посмотрел на противоположную сторону дороги. Там стояла женщина, прикрыв лицо ладонями, а рядом с ней девочка лет десяти-одиннадцати, с таким же вытянутым от испуга, как и у ее брата, лицом. У Шумилова пересохло в горле. Он хотел громко выругаться, но не смог произнести ни слова. Он взял, стоявшую под рукой, пластиковую бутылку, открыл крышку и сделал пару глотков. И только после этого открыл дверцу, вышел на дорогу и в сердцах прокричал:
- Что ж это ты, корова, за ребенком не следишь! Ты понимаешь, что он бросился под колеса, и я бы уже ничего не смог… – и вдруг он осекся, не договорив.
- Простите! – опустив руки, жалобно пропищала женщина. – Я сама не поняла, что произошло.
- Он стоял, стоял, и вдруг ка-ак побежит, – девочка тоже уже пришла в себя.
Но, увидев, как дядя смотрит на мать, она и сама подняла голову: мать побледнела, рот беззвучно издавал какие-то звуки.
- Ты-ы?! – наконец, произнес Шумилов.
- Я! – кивнула женщина. – Здравствуй, Петя!
- Так это твой? – он кивнул на продолжавшего стоять и чесать макушку мальчишку.
- Мой, – кивнула она.
По встречной полосе проехала машина. Шумилов чуть отступил назад, чтобы не мешать движению. После этого женщина с недоумевающей дочерью перешла на другую сторону улицы и взяла сына за руку, затем снова повернулась лицом к Шумилову.
- Что ж ты не следишь за детьми. Тоже мне мать.
- Не оскорбляй меня. Я же тебе говорю, он стоял рядом и бежать никуда не собирался, пока не было машин. Мы ждали зеленого светофора. И вдруг словно с цепи сорвался. Так что, извини и спасибо, что вовремя затормозил.
И тут она заметила, что Шумилов как-то странно смотрит на девочку. Она была не высокого для своего возраста роста, с короткой стрижкой чуть темноватых волос, лицо немного вытянутое, большие зеленые глаза и остроконечный нос с едва заметной горбинкой. Женщина занервничала. Раздумывала, сказать или не сказать. В это время он снова спросил:
- И это тоже твоя?
- Моя, – также кивнула она. – И…
Но договаривать не стала, развернулась, держа обоих детей за руки, и пошла прочь. Шумилов еще долго стоял и смотрел им вслед. Словно почувствовав это, девочка обернулась и встретилась глазами с Шумиловым. Будто маленькое, но острое копье вонзилось в его сердце. Он громко выдохнул и вернулся в машину.
- Кто это был, мама? – недоуменно спросила девочка.
- Да так! Один мой давний знакомый, – дрожащим голосом ответила она.
- Мам, а я ничуть не испугался! – не понимая в чем дело, но желая подбодрить мать, сказал мальчишка.
- Дурак, Ванька! Ты мог легко попасть под машину и дядю из-за тебя могли в тюрьму посадить, – вместо матери строго прикрикнула сестра.
Когда Екатерина открыла дверь, она даже не сразу узнала Шумилова – он был бледный, с немного перекошенным лицом и взъерошенными волосами.
- Боже мой! Что с тобой, Петя? – пропуская Шумилова и закрывая за ним дверь, встревоженно спросила Екатерина.
И только тут он сообразил, что все свои подарки забыл в машине.
- Тьфу ты, черт! Кать! Совсем крыша съехала. Я же в машине кое-что оставил.
Он взялся за ручку двери, но она придержала его за руку.
- С тобой все нормально?
- Давай я вернусь и все расскажу.
Екатерина налила в вазу воды и с любовью устраивала там букет, затем поставила шампанское в холодильник, а фрукты (виноград, сливы и персики) помыла и положила в вазу. Затем достала из духовки запеченного с яблоком гуся, поставила посреди стола, сняла фартук, обняла Шумилова, поцеловала его в губы и сказала:
- Ну, так рассказывай, что у тебя случилось.
- Пойдем, сядем где-нибудь.
- Пожалуй! Можем здесь, на кухне, а то в комнату пойдем, на диван.
- Пойдем на диван. Там удобнее.
Они сели рядышком, он обнял ее за шею.
- Представляешь, еду я к тебе, думаю обо всем хорошем и вдруг, прямо передо мной через дорогу сиганул какой-то пацан лет семи.  Я еле успел по тормозам ударить.
- О боже! Жив хоть, мальчишка?
- Да с ним ничего не случилось. А на противоположной стороне стояла его мать, закрывшись от испуга руками, и еще ее дочь. Как она потом сказала, она сама не поняла, что произошло: мальчишка стоял-стоял и вдруг, как сиганул. Что у него за тараканы в это время в голове были, видимо, знает только он сам. Но ты знаешь, это еще не все. Матерью этого мальчишки оказалась моя… бывшая жена.
- Да ты что?
- Да! И вдруг до меня дошло, что стоявшая рядом с ней дочь, девочка лет десяти, вполне может быть моей дочерью, – Шумилов поймал на себе взгляд Екатерины. – А, ну да! Ты же не знаешь, что я когда-то был женат. Как говорится, ошибка молодости. Мы с ней познакомились на первом курсе института, а уже на втором решили пожениться. Нам не было тогда еще и девятнадцати лет. И ее, и мои родители были против – мол, рано еще, кто семью будет содержать, ну и так далее. А мы же молодые были, дурные, трахались чуть не каждую ночь, а то и днем. Ну, и она, естественно, залетела.
- Почему, естественно? Вы же могли предохраняться.
- Я же говорю, дурные были. А презервативы я терпеть не мог. Ну, и на третьем курсе она родила. Девочку. Потом взяла академку. А я продолжал учиться. Когда первый порыв любви слетел, я уже был на пятом курсе. А тут еще она, сидя дома с ребенком, как мне рассказывали, погуливать на стороне начала. Ну, и развелись мы с ней.
- А на алименты она, что не подавала?
- Да какие алименты, Кать? Во-первых, студенты же еще, а во-вторых, изменяла ведь она мне. Знаешь, про таких баб говорят – бешеная матка.
- А может врали, ну те, которые тебе рассказывали.
- Может, и врали, да не совсем. Мальчишка-то ее года на три младше дочери. Вот и считай сама. К тому же, она вскоре после развода снова замуж выскочила. Не знаю, правда, мне не интересно, за отца ли мальчишки, или за кого другого?
- Точно не интересно-то? – с усмешкой спросила Екатерина.
- Абсолютно! Я ведь с тех пор не то что не виделся с ней ни разу, но даже не общался по телефону. И вот такая встреча.
- Да-а! Ну, не переживай. Все же хорошо закончилось.
- Слава богу!
- Ну и ладно! Пойдем за стол.

14.
Ирина Говорова долго еще не могла отойти от этой неожиданной встречи. Шумилов – ее первая настоящая любовь, ее первый муж и отец ее первого ребенка. Она давно уже не думала о нем, почти забыла, а тут встретила и все ее нутро перевернулось. Так стало обидно за прошлое! Он, судя по виду, стал вполне состоятельным человеком, у него своя машина, иномарка. Не известно, правда, есть ли у него семья? А что имеет она? Учительница начальных классов с не очень большой зарплатой. Муж, хоть и работает прорабом на строительной фирме, но получает копейки, потому что пьет. А когда она начинает упрекать его, что приносит мало денег, а все спускает на водку, он начинает злиться и, бывает, поколачивает ее. Хотя бывают периоды, когда он довольно долго воздерживается от выпивки. Тогда и муж он внимательный, и отец любящий. Особенно, как ни странно, любил Дашу, удочеренную им дочку. Если сына Ваню он иногда «лечил» или «учил» ремнем, то Дашу – никогда. Может быть, понимал, что это не родная дочь и соблюдал какое-то чувство такта?
Она отпустила детей гулять, мужа не было – он дежурил на стройке, и она бросилась на кровать и залилась слезами. Перед ней въяве за несколько минут промелькнула вся ее короткая совместная жизнь с Шумиловым.
Они близко познакомились, когда сдавали первую сессию. Она искала кого-нибудь, у кого были конспекты лекций Валерии Григорьевны Кургановой.
- Какой нормальный человек может разобраться во всех этих морфонемах и субморфах? – возмущалась она. – Это же просто кошмар: сегментные и суперсегментные фонемы, слабые и сильные фонемы.
И в самом деле, лекции Кургановой были слишком заумными, многие просто не ходили на них, уповая на то, что прочитают перед экзаменом ее книгу и все поймут. Но не тут-то было. Как раз на своих лекциях Валерия Григорьевна и разжевывала наиболее непонятные свои умозаключения, и отвечала своим критикам, возражавшим против ее концепции субморфа, что членение словоформы на субморфы видится слишком уж произвольным, и что существуют примеры различного морфонологического поведения омонимичных морфем и сходного морфонологического поведения синонимичных морфем. К тому же, она была придирчивым преподавателем, для которого не существовало мелочей в теории русского языка. Студенты, которые у нее получали четыре балла, ходили в счастливчиках, а кто удосужился «пятерки» (таких, правда, было очень немного) – и вовсе числились в героях.
Одна из подруг подсказала Говоровой, что текст лекций Кургановой есть у Петьки Шумилова из 5-й группы. Они были знакомы шапочно: так, виделись на лекциях, иногда в столовой. Она ведь была не москвичка, жила в общежитии, а он – москвич в третьем поколении. Родители у него тоже люди ученые – мать учительница в школе, отец – преподавал в этом же пединституте. Она же из простой семьи – мать кадровичка в одном из НИИ, отец в том же НИИ работал слесарем. Не сразу, но решилась она подойти к Шумилову. Он как раз был в столовой один и она решила составить ему компанию.
- Привет! Ты зачет по древнерусскому сдал?
Он сначала глянул на нее немного свысока – у него никогда не было проблем со сдачей экзаменов, а тем более зачетов. Он и школу закончил с золотой медалью, хотя никогда не считался пай-мальчиком. Но потом снизошел до Говоровой и улыбнулся.
- Сдал, конечно!
- А следующий экзамен у тебя у Кургановой?
- У нее? – кивнул он, разрезая ножом сосиску и макая каждый кусочек в горчицу.
- Не боишься? Говорят, она тетка строгая.
- Да я тоже слышал. Немножко побаиваюсь.
- Слушай, Петь, я слышала, у тебя есть ее лекции.
- Есть конспекты. А ты что на ее лекции не ходила?
- Ну, ты же знаешь, что они не для среднего ума.
Он хихикнул и посмотрел на нее. Она в это время доедала макароны с котлетой. Когда она жевала, у нее на щеках появлялись ямочки, и Шумилову было интересно наблюдать, как они то появлялись, то исчезали. Она не могла понять, что он в ней увидел: может что-то с прической или с лицом. Она положила вилку и машинально провела рукой по волосам, затем по щеке. Взяла стакан с компотом, отхлебнула, поставила на стол. Он перестал смотреть на нее и продолжил есть.
- Ты, я смотрю, вполне самокритична.
- А я с детства такая. Ну, так поможешь? Дашь почитать конспекты?
- Дать-то я могу, но, боюсь, ты в них все равно ничего не поймешь. Я ведь конспектировал самое основное.
По ее лицу было видно, что она расстроилась. И ему вдруг сделалось ее жалко.
- Послушай, мне стыдно, но я не помню, как тебя зовут.
- Ириной, – спокойно ответила она.
- Если хочешь, давай будем готовиться вместе. Что не поймешь, я тебе разжую.
- Давай! – тут же согласилась она.
Спустя некоторое время совместная подготовка к экзаменам переросла в совместное лежание в постели. Постепенно и чувства друг к другу переросли в нечто большее – в любовь. Поскольку он жил вместе с родителями, встречались чаще у нее в общаге. Правда, в комнате она жила не одна, а еще с двумя однокурсницами, но девчонки все прекрасно понимали и на некоторое время уходили либо гулять, либо в читальный зал.
Они все чаще и чаще закрывались в номере и, порой, их оттуда не могли выдернуть даже друзья. Соседки по комнате уже начали злиться. Просили помощи у ребят. Нашли даже друга Шумилова, с которым тот учился еще в одной школе. Друг, правда, был на курс старше. Узнав, что за проблемы у Шумилова, он долго ржал, потом все же решил помочь девчонкам. Подошел к двери  комнаты, постучал. Внутри было тихо, никто не отозвался. Он постучал еще раз – снова молчание. Юрий посмотрел на девчонок, но те закивали головами – они там, там.
- Петро, ты здесь? – крикнул Юрий.
Некоторое время никто не отвечал, но, когда он уже психанул и хотел уйти (мне некогда с вами разбираться), из комнаты раздался знакомый голос:
- А ты кто?
- Юрка Дьяченко.
- О, Юр, привет! Ты как здесь оказался?
- Так ты откроешь или нет?
- Не могу, видишь, я с тёлкой трахаюсь.
Всех смех разобрал. Подошло еще несколько человек, заинтригованных происходящим. Дьяченко, еле сдерживаясь, сказал:
- Как же я могу увидеть, ежели ты закрылся и не открываешь?
- А ты представь себе это!
Смех перешел в хохот. Когда же все постепенно замолчали, из комнаты послышался скрип кровати. Это уже разозлило Дьяченко.
- Петро, блин, в жизни бы не подумал, что ты такой придурок. Ты мне больше не друг! Фу!
Он повернулся и вышел в коридор, но через секунду из комнаты выскочил Шумилов, на ходу натягивая тренировочные штаны и футболку.
- Юр, погоди! Ну что ты, в самом деле.
Пока Шумилов побежал мириться с Дьяченко, девчонки-соседки накинулись на Говорову за то, что из-за нее им пришлось тусоваться под дверью несколько лишних часов. Но та, накинув на голое тело легкий халатик, с виноватой улыбкой произнесла:
- Ой, девчонки, ну не сердитесь. Я сама не знаю, что со мной творится.
Ближе к концу второго курса они поженились. Свадьбу сыграли довольно скромную. Первый месяц молодожены жили в квартире Шумиловых – типовой маломерной трехкомнатной квартире в типовой же панельной девятиэтажке. Для этого, пришлось переселить младшую сестру, Валентину, десятиклассницу, в бывшую спальню родителей (до этого брат с сестрой жили в одной комнате), а родителям переехать в гостиную. Затем им на выручку пришла бабушка Петра (мать отца, жившая после смерти мужа одна в однокомнатной квартире, правда, не в Москве, а в Мытищах). Но молодые с удовольствием откликнулись на это предложение.
Говорова вдруг вспомнила, как они с Шумиловым в выходные поехали гулять на ВДНХ. Она тогда уже была беременна с довольно большим, круглым животом. Там перед самым главным ходом стояли баллоны с гелием, которым надували воздушные шары. Говорова обрадовалась, взяла Шумилова под руку и попросила:
- Петя, надуй мне шарик.
- Да я тебе уже и так один надул, – тут же среагировал Шумилов, чем вызвал смех продавца шаров и улыбки у прохожих.
Что с ней случилось потом, она до сих пор не могла себе объяснить. В ее жизни совершенно случайно появился другой – Евгений, молодой строитель. Она как-то гуляла с дочкой в парке (Шумилов допоздна засиделся в библиотеке, работая над дипломной работой), дочка капризничала, закатывала истерику, Говорова успокоить ее никак не могла, от бессилия и усталости несколько раз отшлепала ее, чем только еще больше раззадорила ребенка. В этот момент откуда-то появился Евгений, протянул девочке карамельку на палочке. Говорова была против сладостей в таком возрасте, но сейчас лишь с облегчением вздохнула и поблагодарила его – дочка быстро успокоилась. Он вызвался проводить ее до дома, она не стала возражать. Постепенно случайное знакомство переросло в нечто большее, а доброжелательные соседи (или соседки) доложили об этом Шумилову… Совершенно потерянная, впавшая в депрессию, она не смогла даже доучиться в институте и после окончания четвертого курса ушла со справкой о незаконченном высшем образовании, впрочем, позволившей ей работать учителем в начальных классах…
Дочка открыла дверь своим ключом. Вошла тихо, Говорова даже не услышала ее. Девочка заглянула в одну комнату, затем зашла в другую, увидела лежавшую на кровати мать, подсела к ней, стала гладить по спине. Говорова вздрогнула, приподняла голову, затем села на кровати и обняла дочку, поцеловав ее в макушку.
- Ты почему плачешь, мама?
- Да так, Дашутка. Грустно почему-то стало, а дома никого нет, чтобы меня развеселить.
- Это все из-за того дяди, который чуть не сбил Ваню?
Даша отстранилась от матери и заглянула ей в глаза. А у Говоровой на душе стало еще тяжелее, она еще сильнее обняла дочь и снова заплакала.

15.
Шумилов, как и обещал, принес тексты песен Федору. Он даже удивился, сколько, оказывается, у него было текстов. Отобрал на свой взгляд лучшие. В студии собрался весь коллектив, включая и Светлану. Шумилов поставил на журнальный столик свой тяжелый портфель, напичканный умными мыслями, вытащил мобильник, положил его рядом с портфелем, взял листы со стихами и протянул их Федору. Лесун глянул на них из-за плеча друга. Прочитав первый текст, Федор с Лесуном переглянулись и оба почти одновременно кивнули головами.
Подойдя к синтезатору, Федор стал водить пальцами по клавишам, подбирая ноты. Лесун, тем временем, что-то колдовал над текстом. Светлана сидела рядом с Шумиловым на крутящемся кресле у того самого журнального столика, что-то ему говорила, но он ее почти не слушал, следил за музыкантами. Увидев, что Лесун что-то пишет на листе с его текстом, он встал, похлопав Светлану по коленке, и подошел к Вадиму.
- Что-то не так?
- Текст клёвый, но не хватает припева, – ответил Лесун. – Ты не возражаешь, если я его допишу?
Лесун взглянул на Шумилова, и смущенно улыбнулся:
- Ой, ничего, что я на ты?
- Да мы, вроде, уже и так тыкали друг другу, – усмехнулся Шумилов, вспоминая нелицеприятный момент в их взаимоотношениях.
- Но я же извинился.
- Так и я без претензий.
- Мне, вообще-то, уже двадцать семь лет. Так что, думается, я не намного моложе тебя.
- Мне тридцать один, – кивнул Шумилов. – Впрочем, давай к делу.
- Ну да! Смотри! Вот твоя «Ночь»:
Ночь, вольный ветер завыл,
Свет лунный режет глаза,
Ты, словно камень, застыл
И мысли твои все летят в небеса.
Даль там, где брезжит рассвет,
Ты охватил с глубиной.
Пусть небо даст мне ответ,
Где мир может стать вдруг мечтой.

Но вдруг прозрел ты на миг,
Как всплеск среди дремлющих вод.
И они заглушили твой крик,
Взрыв звезд просветил небосвод.
И ты вдруг взлетел, как святой,
И поднялся вслед за яркой звездой,
Твой путь лежит средь забытых ветров.
А ты станешь сыном богов.
- Все классно, но в песне же должен быть припев, верно? Или хотя бы повторы строк. Здесь нет ни того, ни другого, но явно не хватает припева. А что, если я добавлю всего две строчки? Смотри: «Все надежды твои  разбились о риф,
Счастье и покой – это только миф».
Шумилов пару минут стоял, нашептывая слова куплетов и вставляя между ними и в конце две строчки, предложенные Лесуном в качестве припева. Наконец, произнес:
- По-моему, ничего получилось. Согласен!
Лесун поднял кверху ладонь и Шумилов шлепнул по ней своей ладонью.
- Федяка! Один текст готов! – Лесун поднес лист Федору, тот положил его перед собой на синтезатор и стал вчитываться.
В это время зазвонил мобильник Шумилова. Он дернулся было за ним, но Светлана крикнула:
- Я принесу, Петь!
Мобильник настойчиво звонил, Светлана глянула на экран и слегка вздрогнула – номер показался ей очень знакомым: мама? Она удивленно смотрела то на телефон, то на Шумилова, а тот продолжал разбираться с музыкантами. Он отвлекся лишь тогда, когда Светлана вручила ему телефон, глянул на высветившийся номер и на несколько шагов отошел в сторону.
- Алло! Привет! – негромко произнес он, а Светлана все это время следила за ним и пыталась вслушиваться в его разговор, но ей мешали Федор с Лесуном, игравшие на своих инструментах.
- Здравствуй, Петя! – звонила Екатерина. – Ты сейчас занят?
- Немного. А что?
- Давай встретимся. Я страшно соскучилась по тебе, милый.
- Если только вечером.
- Нет, нет, ты знаешь, я тебе говорила, что свою квартиру королёвскую сдаю сотруднице, Насте, рыженькой такой.
- Ну да, помню, сисястую.
- Вот, вот! – засмеялась Екатерина. – Так вот я с ней договорилась, уговорила ее часа на два-три погулять с мужем и детьми. Квартира в это время в моем распоряжении. Приедешь? Я с ума схожу без тебя.
- Хорошо! Думаю, через полчасика я освобожусь и сразу к тебе.
- До встречи, милый! Целую, жду!
- И я тебя тоже.
Шумилов отключил телефон и вновь подошел к музыкантам.
- Ребята, у меня обстоятельства…
- Кто тебе звонил? – прервала его Светлана, явно нервничая.
- Коллега по работе. Просит срочно приехать, – Шумилов не заметил изменение в голосе Светланы. – Я вам оставлю тексты, смотрите, оценивайте.
- Нет проблем! Будем на связи, – Федор протянул Шумилову руку для прощания.
Попрощался с ним и Лесун, зато Светлана будто приклеилась к нему.
- Ты куда, Петь? Можно я с тобой поеду?
- Я же сказал, коллега попросила приехать.
- А как зовут эту коллегу?
Он остановился и улыбнулся, нежно щелкнув ее по носу.
- Ты что, Цветик? Ревновать стала? Ай-яй-яй! Нехорошо!
Он собрал свои вещи, все сложил в портфель и, помахав Светлане, быстро ушел.
- Свет, поди сюда! – позвал ее Федор. – Иди послушай аранжировку.
- Да пошел ты со своей аранжировкой! – еле слышно произнесла она и убежала в гримерку, там достала свой телефон и набрала номер матери.
- Алло, мамуль! Это я, привет!
- Привет, Свет!
- У тебя все нормально? Ничего не случилось?
- Нет, а что такое?
- Да у меня почему-то плохое предчувствие. Можно я к тебе сейчас приеду?
- Глупости! Какое предчувствие! Я на работе. Вечером дома поговорим. Всё! Пока!
Мать повесила трубку, а Светлана расплакалась. Слезы катились по обеим щекам, некоторые зависали на кончике носа, но она не обращала на это никакого внимания, даже не пыталась их вытирать. Сидела в кресле, поджав под себя ноги, и просто ревела. Заглянувший было в гримерку Федор, чтобы позвать ее, тут же закрыл дверь и махнул рукой Лесуну.
- Думаю, сегодня от Светки уже не будет никакого толку.
Не доезжая почти целого квартала до офиса «Светланы-тур», Шумилов заметил стоявшую на обочине Екатерину, в бежевой атласной блузе с глубоким разрезом и в такого же цвета юбке чуть выше колен. На шее у нее было толстое янтарное ожерелье, в ушах большие сережки из белого золота с рубинчиками внизу. Увидев знакомую «Киа Сид» она заулыбалась и едва ли не побежала навстречу, Шумилов еле успел затормозить.
- Ты сумасшедшая! – опустив стекло дверцы улыбнулся он.
- Ага! Чокнутая! – она, вся сияющая от счастья, чмокнула его в губы. – Припаркуйся здесь где-нибудь, а дом – вот он.
Она бегом, он еле успевал за ней, поднялась на второй этаж, быстро открыла дверь и, едва захлопнув ее, тут же повисла на нем, тесно прижавшись к нему всем телом.
- Ты правильно сказал, я сумасшедшая. И это ты свел меня с ума, миленький. Я хочу компенсировать все свои упущенные радости после гибели мужа. Потому и не могла утерпеть. Ты на меня не сердишься?
- Конечно, нет! – улыбнулся он и затем последовал долгий сладкий поцелуй.
Наконец, она оторвала свои губы от его, глянула на него снизу вверх (он был немного выше нее) своими большими преданными глазами.
- Пойдем скорее! – горячо прошептала она.
И пока вела его в спальную комнату, на ходу снимала с себя одежду. Она остановилась у края кровати в одном нижнем белье и повернулась к нему. Он красовался перед ней голым торсом. Она погладила его широкую почти лишенную волос грудь, плечи, затем снова прижалась к нему. Он расстегнул бюстгальтер, она же опустила вниз молнию на его джинсах. Через пару минут они уже предавались любовным ласкам с такой нежностью и страстью, будто это было в последний раз перед долгой разлукой. И, если прежде она еще как-то сдерживала себя, то сейчас вся отдалась своему безумному порыву.
Он приехал домой уставший, страшно измотанный, но счастливый. Любовное безумие Екатерины в тот день передалось и ему. И только сердце глодала мысль о Светлане. Эта девочка привязалась к нему с не меньшей страстью, да и он ее любил по-настоящему. Тогда какие чувства он испытывает по отношению к Екатерине? Пожалуй, страсть. Да, да! Любовь и страсть. Вот только его пугала мысль, что страсть не бывает долговременной, она может остыть так же внезапно, как и вспыхнуть. И, если говорят, что от любви до ненависти – один шаг, то какое противоположное чувство у страсти?
Он вдруг поймал себя на мысли, что начал размышлять не как обычный человек, а как лингвист, выкопавший новую тему исследования. И ему от этого стало смешно. Успокоившись, он удобно расположился в кресле, забросив ногу на ногу, и взял пульт от телевизора. Он действительно устал и работать сегодня больше не будет. На включенном канале показывали новости, он тут же поморщился и стал щелкать кнопкой пульта. Новостей по телевизору уже давно не было, сплошная пропаганда и доклады о неких мнимых успехах в экономике. Успехи в экономике он периодически наблюдает в магазинах, осматривая пустеющие полки и одновременно дорожающие продукты, а с новостями уже давно привык знакомиться по интернету. Наконец, наткнулся на какой-то старый советский фильм, отложил пульт в сторону и стал смотреть. Естественно, в силу своего возраста, он не мог сожалеть о развале великого и могучего Советского Союза, как это делали его родители и люди более старшего возраста, но советские фильмы смотрел с удовольствием: в лучших его образцах были и мысли, и сюжет, и великолепная игра актеров.
Впрочем, долго наслаждаться советской киноклассикой ему в тот раз было не суждено. Раздался звонок в дверь. Он нехотя поднялся, сунул ноги в тапочки и пошел открывать. Машинально глянул в глазок – перед дверью стояла какая-то женщина. Он открыл и замер от удивления – перед ним оказалась Говорова. Виновато улыбаясь, слегка скривив губы, она поздоровалась.
- Узнаешь? Можно войти?
Шумилов хмыкнул и сначала не хотел впускать ее в квартиру, но из квартиры напротив вышла пожилая соседка с собакой на поводке, хитро посмотревшая в спину Говоровой и затем кивнув головой Шумилову, приветствуя его.
- Здравствуйте, Альбина Семеновна! – спокойно ответил Шумилов и посторонился, пропуская Говорову. – Входи!
Закрыв за ней дверь, он встал так, чтобы она не могла пройти ни в какую комнату. А она с любопытством оглядывала то пространство, которое смогла разглядеть, вспоминая, так или по-иному выглядела квартира в ее присутствие.
- Я тебя слушаю! – заложив обе ладони подмышки, сказал он, все-таки не без некоторого любопытства разглядывая свою бывшую жену.
Да, то ли возраст, то ли нелегкая жизнь все же наложили отпечаток на ее внешность, хотя было видно, что она следит за собой, да и одета была вполне прилично. Телевизор продолжал работать, герои фильма о чем-то переговаривались и Говорова, не зная этого, спросила:
- Ты не один?
- Тебя это волнует?
Резкий, довольно холодный его прием смутил ее, она готова была прослезиться. Впрочем, а на что другое она могла рассчитывать, придя сюда?
- Знаешь, Петя, после той встречи с тобой, случайной, на меня что-то нашло. Будто наваждение какое. Я все передумала, всю нашу с тобой жизнь вспомнила, много плакала.
- И про свои хождения налево тоже вспоминала?
- Зачем ты так, Петь? Это и было-то всего один раз. Да и не любила я его никогда. Так, страсть вспыхнула и потухла. Любила я всегда только тебя. Долго любила даже после развода.
Шумилов вдруг подумал, что Говорова каким-то загадочным образом продолжила его недавние размышления о любви и страсти. И он испугался мысли, что и его страсть к Кате может вот так же внезапно потухнуть. От этого почему-то заныл висок.
Между тем Говорова продолжала:
- Я ведь тогда, на дороге, хотела тебе сказать, но не решилась. По поводу девочки моей.
- Ты хочешь сказать, что это моя дочь?
- Да! – закивала она и смотрела на него повлажневшими глазами.
- Во-первых, я тебе не верю. Во-вторых, за эти десять лет я ее и в глаза не видел, а посему никаких отцовских чувств к ней не испытываю. И ежели ты хочешь, чтобы я ей что-то…
- Дурачок ты, Петя! У нее все есть, она ни в чем не нуждается. Даже в твоей, отцовской ласке. Муж заменил ей отца, и Даша даже не догадывается, что это ее неродной отец.
- Тогда что ты от меня хочешь?
- Хочу, чтоб ты меня простил и разрешил мне с тобой видеться. Я ведь до сих пор тебя люблю.
Она подняла руки, хотела положить их ему на плечи, но он резко отстранился, убрал ладони из подмышек, готовясь перехватить ее руки, если она еще раз захочет его обнять.
- Не надо, Ира! Ты же знаешь, что в одну воду нельзя вступить дважды.
Она отрицательно покачала головой.
- Было бы желание, Петя, было бы желание.
- Но у меня его нет. И прошу тебя, больше не приходи сюда, я не хочу тебя видеть. Понимаешь, я ведь тебя тоже любил, а потом переболел и забыл. Всё! До свидания!
Он обошел ее, открыл дверь и жестом руки показал на выход. Она с навернувшимися на глаза слезами долго, очень долго смотрела на него в упор, а у него не было сил, да и желания поторопить ее. Возможно, и в его душе что проснулось.
- Прости меня, дуру! – наконец произнесла она, достала носовой платок, сморкаясь, и вышла.
Он облегченно выдохнул, закрыл дверь и вернулся в свое кресло. Но не прошло и нескольких минут, как в дверь снова позвонили.
- Ч-черт! – громко выругался он, выключил телевизор и снова вышел в прихожую.
Открыв дверь, он раздраженно, нервно выкрикнул:
- Ну что еще?
Никогда не видевшая его таким Светлана (а на сей раз звонила именно она) испугалась:
- Петь, ты чего? Что с тобой?
Шумилов выглянув на лестничную клетку и не увидев Говоровой, сразу же успокоился.
- Фу ты, я думал, что это она вернулась.
Они вошли в комнату.
- Кто она, Петь? Кто это был?
- Да моя бывшая жена. Десять лет ее не видел, даже забыл об ее существовании, а тут на тебе – здрасьте.
- Так ты был женат? – удивилась Светлана.
- Ну да! А что это тебя так удивляет?
- Ты мне никогда о ней не рассказывал.
- А что, должен был? – резко ответил он, но, поняв, что переборщил, уже примирительно продолжил. – Во-первых, ты меня об этом не спрашивала; во-вторых, слишком много ей будет чести, если я буду всем о ней рассказывать.
- Но я же не все, – обиделась Светлана.
Эта неожиданная встреча с бывшей женой Шумилова порушила все ее планы: она-то как раз хотела выяснить причину и следствие того неожиданного звонка, который сорвал Шумилова с места.
- Ну, извини, Цветик. Она просто меня завела, и я все никак не могу успокоиться. Пойдем на кухню. Ты, наверное, есть хочешь.
- Если только кофе попить, или чаю.
Сидя на кухне, Светлана подождала, пока Шумилов окончательно успокоится, и после этого решила сама перейти в наступление.
- Скажи, Петушок, а что за женщина тебе звонила, когда мы были в студии?
- Какая женщина? – Шумилов не смог сразу переключиться на другую тему.
- Ну, про которую ты сказал, что это твоя коллега по работе.
- А! Я уже и забыл про это. А что?
- А она тоже уже забыла про тебя?
- Откуда я знаю, – с легким раздражением ответил Шумилов. Он внимательно посмотрел на лицо Светланы и заметил для себя какую-то в нем перемену. В чем она, перемена, заключалась, он пока еще сообразить не мог.
- А давай, я отгадаю, как ее зовут.
- Ну, эт-то не сложно… Ты же наверняка видела высветившееся на экране имя.
- Правильно! Догадался. Но я не только ее имя знаю, но и лицо ее мне знакомо.
Она встала, вошла в комнату, достала из сумочки фотографию, вернулась на кухню и положила ее на стол перед Шумиловым.
- Это была она? Та самая Катя?
У Шумилова отвисла челюсть: на фотографии стояли в обнимку на берегу какого-то лазурного моря, рядом с пальмой Светлана и Екатерина. И только сейчас он понял, почему искал сходство между ними, и слегка оттопыренные уши, что у той, что у другой тогда никак не ассоциировались у него с их родственностью. Он почувствовал, как лицо его вспыхнуло, и прикрывая эту краску, он допил, обжигаясь, чашку кофе. Светлана все это время не спускала с него глаз и, конечно же, заметила его смущение.
- Надеюсь, ты понял, что это моя мать?
Шумилов долго покачивал головой, пока не выдавил из себя:
- Ну, д-да!
- А тогда скажи мне, какие у тебя с ней дела?
- А, слушай, – вдруг нашелся он и обрадовался, что в данном случае почти не придется врать. Голос его от этого стал более уверенным и спокойным. – Мы с ней в Турции познакомились. Представляешь? Я там на видео фильм снимал для Академии туризма, а она… ну, ты же сама знаешь, что твоя мама… что у нее турфирма. Ну, она и попросила меня, когда я смонтирую фильм, копию для нее сделать. Вот и… Ну, она мне напомнила об этом, а я уже почти и забыл. Поэтому, пришлось срочно уехать, взять копию фильма  и передать ей, твоей маме.
- Ты врешь! – глядя ему в глаза, произнесла она.
- Честное пионерское, не вру! – он поднял руку в пионерском жесте и улыбнулся.
Его улыбки всегда нравились ей, но сейчас у нее было не то состояние.
- Ну хочешь, давай я ей сейчас позвоню и ты спросишь… Или нет, сама можешь позвонить и спросить.
- Я так и сделаю! Но учти, Петя, если у вас с ней что-то было, я этого не переживу… Я… Я наложу на себя на руки!
Она вскрикнула и зарыдала, прикрыв ладонями лицо.
- Цветик, успокойся! Дорогая, ну я тебе клянусь.
Он обнял ее за плечи, прижал к себе, успокаивая, стал гладить ее.
- Ты меня любишь?
Она вдруг перестала плакать и красными от слез глазами посмотрела на него.
- Люблю! Очень люблю!
Она своими дрожащими губами приблизилась к его губам. Жаркий поцелуй ее немного успокоил.
- Пойдем? – спросил он.
Она молча кивнула.

16.
Духота в Москве, накрывшая столицу в последние дни августа, не способствовала улучшению хорошего настроения. Люди от такой погоды становились весьма раздражительными и агрессивными. Стоило вспыхнуть маленькой искорке, как тут же вспыхивал жуткий пожар. Хуже всего было людям, зависимым от погоды.
 У Екатерины самочувствие было тоже ниже среднего. Встала с головной болью, выпила таблетку. Хорошо, что на календаре суббота, можно отлежаться. Она стала хлопотать на кухне. Заварила себе и дочери кофе, достала из холодильника яйца, чтобы приготовить омлет. Выглянула в окно – от жары с земли поднимался пар даже в такое утреннее время. Включила кондиционер и сразу стало легче дышать.
- Свет, ты спишь еще? Если нет, иди завтракать.
Светлана пришла поздно ночью. Екатерина уже привыкла к таким возвращениям дочери, поэтому не особо волновалась. Прислушавшись, не встала ли дочь, она налила себе кофе, разбавила его сливками, разрезала омлет на несколько кусков. Начала завтракать.
Светлана встала через полчаса. Екатерина сидела в кресле, смотрела телевизор. Услышав, что дочь проснулась, она, не поднимаясь, крикнула ей:
- Кофе сама себе согрей, а в сковороде возьми омлет.
- Хорошо!
Позавтракав, Светлана в легком халатике зашла в комнату матери, села на диван, некоторое время молча смотрела телевизор – показывали какую-то юмористическую дребедень. Затем, не поворачивая головы, спросила:
- Мам, с тобой можно поговорить?
- Раньше ты почему-то об этом не спрашивала.
- Раньше и ты от меня ничего не скрывала.
- Не поняла?
Екатерина выключила телевизор и повернулась к дочери, пытаясь по ее лицу понять, на какую тему она хочет говорить. Но Светлана все так же смотрела в одну точку, в то место, где теперь темнел экран телевизора.
- Объяснись, пожалуйста?
И вдруг Светлана вспыхнула, резко повернула голову в сторону матери и решительно спросила:
- Скажи, мамуль, как ты решаешь свои амурные дела? А ведь ты их как-то решаешь, правда? Посмотри на себя – вся светишься.
- Ты что, с утра белены объелась? Я в омлет, кроме яиц и молока ничего не добавляла, – щеки Екатерины порозовели, но она все еще не понимала, о чем речь.
- Ну, хорошо, спрошу прямо – у тебя есть кто-нибудь? Партнер, любовник, хахаль, как там еще их называют?
Екатерина поднялась с кресла, подошла к окну, открыла его настежь. Затем повернулась к дочери и, облокотившись о подоконник, внимательно на нее посмотрела.
- Ну, говори, говори, чего смотришь, как баран на новые ворота.
- Не дерзи матери!
- Ага! Я не могу дерзить матери, а мать вполне может трахать мужчину своей дочери, да?
- Что-о? Что… ты… сказала?
- Ай, какое у нас невинное удивление на лице? Ты знакома с Петром Шумиловым? Только не надо мне врать! Ты ему звонила, когда он был со мной в студии, и я видела, как высветился твой номер.
Екатерина оказалась в шоке. Неужели? Неужели это правда? А если правда, то что же делать? И тут она вспомнила, что видела у дочери точно такое же кольцо, какое в Турции покупал для кого-то Шумилов. Теперь она точно знала для кого, и что это было то самое кольцо.
- Ну, давай, давай, рассказывай сказку, что ты с ним случайно познакомилась в Турции, что он снимал там какое-то кино и ты его попросила сделать копию для себя! Ну, что же ты молчишь?
Светлана, находясь в сильном возбуждении, даже не поняла, что подсказала матери отговорку. Более того, Екатерина поняла, что все это ей этими же словами объяснил Шумилов, когда она, вполне вероятно, и ему закатила скандал. О боже! Это же надо такому случиться.
- Я жду, мамуль! – с настойчивым нетерпением требовала ответа Светлана.
- Ну да! Именно так все и было, как ты сказала. Мы с Петром просто оказались в одной группе в Турции – он по линии своей Академии туризма, а я по линии Союза туриндустрии. И он там действительно снимал фильм о Каппадокии и я его действительно попросила сделать копию для моей турфирмы. И что, это запрещено?
- А ты знаешь, что он, помимо Академии, преподает еще в нашем педе и читает лекции на моем курсе?
Ах, вот оно в чем дело! Теперь Екатерина поняла, откуда у Светланы знакомство и любовь с Шумиловым.
 - Ты знаешь, что ты меня ограбила? Лишила меня счастья и, может быть, лишаешь жизни.
Светлана продолжала высказывать претензии, но Екатерина уже взяла себя в руки и, дождавшись, когда дочь выдохнется, начала говорить сама.
- Послушай теперь меня, доча.
Светлана снова открыла было рот, но Екатерина резким жестом руки и выкриком:
- Помолчи и послушай, – заставила ее замолчать.
- Ты мне уже все сказала, чтобы я тебя поняла. Теперь хочу сказать тебе я и так же надеюсь на твое понимание. А потом будем решать, что нам делать.
Светлана успокоилась, кивнула головой, села на диван, поджав под себя ноги и обхватив голову руками.
- После гибели твоего отца почти десять лет назад я всю себя посвятила тебе. Скажи, ты в чем-нибудь когда-нибудь нуждалась? Тебе не хватало моей ласки и заботы?
Екатерина на мгновение замолчала, ожидая реакции Светланы, но та сидела все в той же позе, уставившись в пол. Тогда Екатерина продолжила.
- А мне ведь тогда было всего тридцать лет. Я была молодая, красивая. За мной ухаживало несколько мужчин. Двое даже делали предложения, но я всем отказывала. Из-за тебя… нет, ради тебя, и ради погибшего мужа, которого я очень любила. Да, у меня были сексуальные партнеры – я же живая женщина. Да, я любила флиртовать – я ведь все еще не утратила своего обаяния, не правда ли? Но не более того. И вдруг в мою жизнь ворвался он, Петр. Ворвался, как вихрь, ураган, ранил меня в самое сердце. Я ощутила себя юной девчонкой, впервые испытавшей страсть к мужчине. Я люблю его, Света, как даже твоего отца не любила. У меня весь организм будто заново родился. И он меня тоже любит. Я же это чувствую. Женщина всегда чувствует, любят ее на самом деле или только на словах. И что мне теперь делать, если мой избранник оказался еще и избранником моей дочери? Ведь нельзя же выходить замуж матери и дочери  за одного и того же человека.
- Ты что, собралась за него замуж? – вскинула голову Светлана.
- Если позовет…
- Но он же моложе тебя намного, и потом…
- Какая ерунда – возраст! Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает. Ведь если рассуждать твоими словами, то ведь Петя – намного старше тебя. Тебя это не пугает?
- Нет!
- А почему меня должна пугать эта разница?
- Мам, ты не должна выходить за него, потому что я от него забеременела, – Светлана посмотрела на память взглядом нашкодившей девчонки, ожидая ее реакцию.
- На каком месяце?
- На третьем.
- Он об этом знает?
Светлана покачала головой.
- Я бы и тебе об этом не сказала, если бы не такое…
Екатерина грустно улыбнулась, подошла к дочери, присела рядом, обняла ее.
- Светка, что же нам делать? Ведь я, кажется, тоже беременна?
- Ты-ы? – лицо у Светланы вытянулось. – Это точно?
- Пока не знаю, – хихикнула Екатерина. – Менструации у меня в последний месяц не было. Вот, купила себе тест на проверку.
Они некоторое время смотрели друг на друга, и вдруг обе захохотали, обнявшись и прижавшись друг к другу.
- И что же делать? – спросила Екатерина, отсмеявшись.
Теперь она уже спрашивала совета у дочери.
- Знаешь что, мам, давай вызовем Петра, все ему объясним, и пусть сам решает.
- А что объяснять, я думаю, он и так уже все понял. Давай сделаем хитрее: сами поедем к нему, обе, одновременно.
- Типа сюрприз, да? – улыбнулась Светлана.
- Ага! Картина Репина «Не ждали»!

17.
Даша Говорова была девочкой умной и сообразительной не по годам. Она заметила перемену в характере матери (в этом возрасте она просто не знала такого слова, как депрессия) и стала искать причину этому. Но на все ее вопросы мать отвечала односложно и обтекаемо. Тогда она решила действовать по-другому.
Придя со школы и покормив младшего брата разогретым ею обедом, она усадила его воевать с компьютерными монстрами, а сама пошла в комнату родителей и, порывшись в книжном шкафу, нашла старый фотоальбом матери. Аккуратно и внимательно перебирая страницу за страницей, она искала фотографии, которые могли бы подтвердить ее догадку. Но поначалу ничего интересного не находила. Но вот… Наконец-то она, кажется что-то нашла! Средних размеров черно-белое групповое фото: группа молодых людей (девушек и юношей) стоят на ступеньках какого-то здания. Даша поняла, что это крыльцо пединститута, а эти молодые люди – студенты этого института. Среди четырех девушек она легко отыскала мать – молодую, с короткой стрижкой взлохмаченных ветром волос, улыбающуюся и счастливую. Тогда она стала внимательно рассматривать лица молодых людей. Черно-белая фотография десятилетней давности сохранилась не очень хорошо, но все же она нашла, что искала: вот он стоит, немного сбоку, но все же рядом с ее матерью, выше ее на полголовы, но, в отличие от остальных, он был совершенно серьезен. Она отложила это фото в сторону и стала листать альбом дальше. Вставленные в рамки и оформленные фотографии закончились, но в конце альбома был еще какой-то конверт. Она заглянула внутрь – там тоже были фото. Она высыпала их из конверта на стол и стала перебирать. Ага! Она от радости едва не вскрикнула. Маленькое, но на сей раз цветное восемь на десять фото, где ее мать и тот самый дядя обменивались обручальными кольцами…
Она аккуратно сложила фотографии, положила альбом на старое место, а эти две отобранные фотографии вложила в свой учебник и с нетерпением стала ожидать прихода матери. Чтобы время шло быстрее, она сама села за уроки и заставила выключить компьютер Ваню.
- Садись, тоже делай уроки! – приказала она ему.
Брат и прежде слушался старшую сестру, а после того случая на дороге и вовсе перестал с ней спорить и делал все, что она скажет.
Когда вернулась с работы Говорова, Даша молчала, давая матери возможность немного отдохнуть и пообедать.
- Мам, можно я пойду погуляю? – спросил Ваня.
- Ты уроки все сделал?
- Все! Даша проверила. Только чтение осталось.
Говорова глянула на дочь, та утвердительно кивнула.
- Хорошо, иди. Часа на полтора не больше. И никуда со двора!
- Ладно! – обрадовано крикнул Ваня и побежал в прихожую обуваться.
Даша дождалась своего часа. Говорова посмотрела на дочь и догадалась, что той не терпится о чем-то спросить.
- У тебя такое загадочное лицо, Дашутка, будто ты откопала целый клад, – Говорова улыбнулась и погладила дочь по голове.
- А как ты догадалась про клад, мам?
- Я же говорю, у тебя на лице все написано. Если хочешь что-то спросить, спрашивай, а то мне еще тетрадки проверять.
- Мне было скучно и я немного полистала твой фотоальбом.
- Вот как? И что-то интересное ты там нашла?
- Ага! Смотри, какая ты здесь молодая, – Даша положила на стол перед матерью то самое коллективное фото на ступеньках.
Говорова сначала с легкой улыбкой, а потом с грустью рассматривала фото.
- Да-а, как молоды мы были! – вздохнула она.
- А кто эти люди?
- Это мои однокурсники. Вот это – Маша Ельченко, она живет где-то то ли в Вологде, то ли в Череповце. Мы с ней после института практически и не виделись и не слышались. Это Давид Чиквадзе, Валя Еремина… Ой, а этих уже и не помню… Как же их?..
Она наморщила лоб, почесывая пальцем переносицу, искренне пытаясь вспомнить имена бывших однокурсников.
- А это кто? – Даша ткнула пальцем в знакомое лицо, одновременно не спуская глаз с матери.
- Это? – Говорова поперхнулась, лицо стало покрываться пятнами, наконец, произнесла. – Тоже мой однокурсник. Я же тебе говорю, здесь все наши, просто я некоторых имен уже не помню.
- И его имя тоже не помнишь?
- Даша, мне, честное слово, некогда, у меня много работы.
- А тебе не кажется, что он похож на того дядю, ну, под машину которого чуть не попал Ваня? – безжалостно продолжала свой допрос девочка.
Говорова взяла фото в руки и сделала вид, что еще раз внимательно его разглядывает. При этом руки ее предательски дрожали, а лицо продолжало покрываться нервными пятнами.
- Возможно, похож. Ты права! – как можно спокойнее ответила Говорова. – Но, может, это тебе только кажется.
- И ты не помнишь имя своего мужа? – выложила свой козырь Даша.
- Какого мужа, что ты мелешь! – выкрикнула Говорова. – Отстань от меня.
- Вот этого! – она показала свадебное фото с Шумиловым, но, понимая, что мать в порыве гнева, может даже порвать его, не стала класть его на стол, а держала на расстоянии.
- Ты где это взяла? – обескураженно спросила мать.
- В твоем фотоальбоме.
- Господи, да кто тебя просил рыться в моем шкафу!
- Так этот дядя был твоим мужем или нет? Я же видела, как вы тогда смотрели друг на друга.
- Да, был, был! Что ты еще от меня хочешь услышать? – кричала мать.
- Еще до папы?
- Да, до папы! Ты же видишь, какая я еще здесь молодая! И все, отстань, не то я тебя отшлепаю.
- Скажи, как его зовут, и я от тебя отстану.
- Шумилов его зовут, Петр! Хватит! Пошла вон!
Говорова заплакала, довольно грубо вытолкала дочь за дверь и тут же с шумом ее захлопнула.
В этот момент пришел муж Говоровой, открыл дверь и, увидев в прихожей Дашу, тут же улыбнулся.
- О, Дашутка! Ты меня встречаешь? Приветик! – он ласково щелкнул ее по носу. – Мама дома?
- Дома! – ответила Даша, пряча за спину фотографию и, не поворачиваясь, спиной, ушла в свою комнату. Эту фотографию она матери не вернула.

18.
В детстве отец частенько брал с собой сына на рыбалку. Ездили на электричке в особые места на Клязьме. Редко когда возвращались с пустыми руками. Сейчас, правда, времена изменились: и рыбы стало в Клязьме меньше, и работы стало гораздо больше, вырываться на природу удавалось все реже. Но в этот раз все срослось. Шумилов просил отца куда-нибудь уединиться и посекретничать. А где лучше всего секретничать, как не на берегу реки с удочками. Благо, бабье лето окутало Подмосковье своим теплом и рыбачить в такое время было сплошное удовольствие.
В субботу ранним утром, еще даже, как следует, не рассвело, Шумилов-старший сел на электричку на Ярославском вокзале, а Шумилов-младший присоединился к нему в своих Мытищах, заранее договорившись, в каком вагоне они поедут. Дачный сезон еще не закрылся и электричка была полна народу, но Петр локтями и корпусом пробивал себе дорогу, пока не оказался рядом с купе, где сидел его отец. Поприветствовав друг друга на расстоянии, они так и доехали до нужной им станции.
Пока шли, говорили мало. Петр только спросил:
- Как ты себя чувствуешь?
- Не дождешься! – в своем стиле ответил отец.
- Нет, пап, я же все-таки переживаю. Вижу тебя редко, слышу тоже нечасто.
- А ты не переживай, ты лучше пережевывай, да чаще звони.
Шумилов лишь вздохнул, ничего не ответив. Остаток пути проделали молча.
Подсыпав подкормку и дав ей приманить рыбу, отец и сын размотали спиннинги, поплевали на блесна и закинули леску далеко в воду. Укрепив спиннинги на берегу, они некоторое время, словно завороженные, смотрели на застывшие поплавки. Легкий ветерок слегка рябил воду, медленное течение лениво гнало вниз осенние улики – опадавшие с деревьев и кустов пожелтевшие, порыжевшие и покрасневшие листья. Вот кто-то снизу начал пощипывать поплавок одной из удочек, но опытный глаз старого рыбака было не обмануть – отец чуть-чуть подтянул леску и вновь отпустил ее на свободу.
- Ты когда женишься, Петро? – первым заговорил отец. – Мать, вон уже на пенсию пошла, а внуков все нет. Ни от тебя, ни от Валентины.
- А Валентине ты задавал этот вопрос?
- Сейчас я задал его тебе. Гляди, у тебя клюет!
Отец было дернулся к удочке, но Петр жестом остановил его с ухмылкой:
- Не замай! Не твое!
Он слегка дернул, чуть-чуть подсекая, и немного поведя удочкой, не поднимая, вдруг резко взмахнул рукой, и над водой задергалась в полосатых чешуйках небольшая рыбица.
- Окунек пошел! – обрадовался Петр.
- Давай, давай, гляди, чтоб не сорвался, – подначивал отец, при этом не забывая следить за собственной удочкой.
Вскоре и его поплавок утонул.
Закинув удочки во второй раз, они продолжили разговор.
- Так ты чего меня на рыбалку-то пригласил? Про здоровье спросить?
Шумилов улыбнулся.
- Ну, вообще-то, на рыбалку пригласил меня ты. А я просто просил тебя поговорить.
- Ну, так говори.
- Короче, пап! Я запутался. У меня идиотская ситуация…
- Надеюсь, не с деньгами связана? – встревожился отец.
- Да нет, деньги здесь абсолютно ни при чем. Это связано с женщинами.
- Та-ак! А вот это уже интереснее! – отец снимал с крючка очередную рыбешку. – Ты говори, говори, я слушаю.
- В общем, у меня две женщины…
- Да ты половой гигант, как я посмотрю. Нет, точнее, маленький гигант большого секса.
- Я серьезно! Или я вообще ничего не буду рассказывать.
- Прости! Это я о своем, о юношеском.
Петр улыбнулся. Он уже неоднократно слышал и от самого отца, и от матери, как старший Шумилов в пору своей первой молодости бегал за каждой юбкой и иногда даже добивался успеха.
Кстати, у самого Петра хотя уже и не первая молодость, но не в отца ли он пошел?
- У меня две женщины. Я люблю обеих, обе любят меня. Всерьез и искренне. Но самое страшное не в этом: совершенно случайно оказалось, что эти женщины – мать и дочь. Они это выяснили буквально несколько дней назад, и, соответственно, сообщили об этом мне.
Отец присвистнул.
- Н-да-а, скажу я тебе. Вляпался ты, сынок, в историю.
- Но что делать-то?
Отец долго молчал, наблюдая не столько за поплавками, сколько за все более покрывавшейся рябью рекой. Иногда, всплескивая воду, играли в свои подводные игры рыбешки, поклевывая с поверхности остатки подкормки. Ветер усиливался, гоняя по небу маленькие белые тучки и срывая с деревьев листья, все более слабеющие от осенней болезни, и оттого корешки их уже почти не держались за ветки. Солнце все больше припекало.
- Ну, Петруха, если ты говоришь, что ты любишь обеих и они тебя любят, то пусть сами и решат, кому с тобой оставаться, а кому расставаться. Причем, как я понимаю, одна старше тебя, другая моложе.
- Ты все правильно понимаешь, но если бы все было так просто. Знаешь, что они мне заявили? Что обе беременны от меня.
- Ого! – отец снова присвистнул, на сей раз гораздо более продолжительно и заливисто. – И ты еще будешь обижаться, когда я тебя обозвал половым гигантом?
Шумилов-старший некоторое время молчал, затем, почувствовав, что на крючок села какая-то довольно большая рыбина, схватил удочку, начал скручивать леску.
- Ну-ка, Петро, помоги! Видишь, как бы не щука.
Петр взял сачок и, помогая отцу вести рыбу, готовился ее тут же подцепить сачком. Однако, рыба оказалась с хитрецой: едва Шумилов-старший подвел ее поближе к берегу и приподнял над водой, давая возможность задействовать сачок, рыбина дернулась, вильнула хвостом, сорвалась с крючка и была такова.
- Тьфу ты! – с досады сплюнул отец.
А затем скрутил леску, положил ее на берегу, отошел метра на два, сел на завалившийся ствол ивы, закурил трубку, которую всегда носил с собой.
- Ну-ка, Петро, садись рядом, и давай подробнее обо всех своих похождениях.
Шумилов-младший удивленно посмотрел на отца.
- Ну, если ты хочешь получить от меня совета, тебе это придется сделать,  - отвечая на немой вопрос сына, произнес отец. – Я же должен знать все нюансы.
- Как скажешь, пап.
Петр Шумилов пожал плечами и присел рядом. Отец, зная, что сын не переносит табачного дыма, выпускал дым изо рта, отвернувшись в другую сторону. При этом он внимательно слушал.
- Ну, вот что, сын, я тебе скажу. Конечно, любая женщина, как непрочитанная книга, полна загадок. И, порою, они бывают настолько непредсказуемы в своих поступках, что впору хвататься за голову. Но, ежели бы передо мной стоял такой выбор, я бы решил так: Светлана твоя еще слишком молода, а любовь неоперившихся девчонок может так же быстро закончиться, как резко и началась. К тому же, ей проще, в случае разрыва, найти тебе замену, а себе утеху. Женщина же, которая была бита жизнью, испытала и взлеты и падения, трагически потеряла мужа, способна любить так, будто живет последним днем. Бывает, конечно, и они остывают, но, тем не менее, понимая, что это, может быть, ее последний шанс на счастье, она всеми силами будет за тебя держаться. Впрочем, сорок лет – не тот возраст, чтобы даже, в случае, предположим, твоего отказа или, снова предположим, твоей измены, ставить на себе крест. С другой стороны, ежели принять во внимание тот факт, в который она тебя посвятила, о трудностях ее взаимоотношений с мужчинами, она готова будет простить тебе даже измену, лишь бы оставаться с тобой.
Отец замолчал, выбил пепел из потухшей трубки, спрятал ее в карман дождевика. Петр молчал, переваривая все, сказанное отцом. Собственно, ничего нового он ему и не сказал. И выбор оставил именно за ним. Но в том то и дело, что Петр не мог, а сейчас и просто не хотел делать этот выбор, боясь потерять какую-то из женщин.
- Кстати, Петро, а чего это ты свою молодуху Цветиком обзываешь?
- А-а! – улыбнулся Петр. – Как-то в первые дни знакомства, она мне сама сказала, что в детстве ее любимой сказкой был «Цветик-самоцветик», и она всегда мечтала, если бы ей вдруг попался в руки этот волшебный цветок, она бы лепестки на ветер не выбрасывала по пустякам, а желала бы что-нибудь полезное  и доброе. Для начала, она говорила, я бы оживила нашего папу.
Шумилов-старший вздохнул.
- Значит, девочка получила правильное воспитание.
- Кстати, знаешь, пап, коль уж речь зашла о женщинах. Я тут некоторое время назад едва ребенка не задавил.
И он вкратце рассказал о том случае, а потом спросил:
- И знаешь, кто была мать этого пацана?.. Ирина! Бывшая моя.
- Вот как? – отец бросил на сына удивленный взгляд. – А ведь правду говорят, ничто в жизни случайным не бывает.
- Ты это о чем? – недовольно поморщился Петр.
- Это я о твоей случайной встрече с Ириной. Может так случиться, что тебе придется делать выбор не из двух, а из трех…
- Не говори ерунду! – обиделся Петр.
Отец в ответ лишь неопределенно пожал плечами.

19.
Два дня подряд был сильный ливень, сопровождаемый порывистым ветром, но подрядчик, опаздывавший по срокам строительства все подгонял рабочих. Ему объясняли, что при таком ветре опасно работать на кране – стрелу водит в разные стороны. Но он ничего слышать не хотел.
Рабочие, стирая с лица беспрерывно заливавшие их струи дождя, спешили, перепутали стропы, цепляя поддон с кладками кирпича и мешками цемента, «майнули» крановщику. Все стояли, задрав вверх головы. Стоял и прораб Евгений, муж Говоровой. Сильный порыв ветра качнул стрелу, груз стал раскачиваться из стороны в сторону.
- Влево! Влево заворачивай, – крикнул в рацию прораб. – И кран останови.
Но такую махину разве враз остановишь? Стропы зацепились одна за другую, груз накренился и кирпичи с цементом полетели вниз.
- … твою мать! – нервно выкрикнул кто-то из строителей. – Берегись!
Строители стали разбегаться в разные стороны, но не всем удалось укрыться: кто-то поскользнулся на мокрой земле и растянулся, кто-то побежал не в ту сторону. Двух рабочих и Евгения придавило кладками кирпича или мешками. Из троих лишь один еще был жив, когда к ним подоспели другие рабочие, но и тот скончался еще до приезда «скорой».
Ирина Говорова тяжело перенесла смерть мужа. Несмотря на частые ссоры, иногда доходящие до мордобития, несмотря на периодически возникавшие у нее мысли о разводе, особенно, когда муж уходил в запой на неделю, она все же привыкла к нему и теперь не представляла, как будет жить одна. Да где же одна – а двое детей? Да еще в таком возрасте, когда за ними нужен глаз да глаз.
У нее второй раз за последние месяцы началась депрессия, но теперь в гораздо более сильной фазе. Она взяла в школе отпуск без содержания, учить детей она сейчас просто не могла, да и из дома выходить не хотелось. В магазин теперь ходила исключительно Даша, иногда вместе с Ваней. Даша пыталась поднять настроение матери, вырвать ее из цепких лап болезни, но депрессия не уходила, а мать стала более нервной и истеричной.
Однажды вечером, вся измученная, Даша забралась на верхний ярус двухъярусной кровати в детской комнате, вытащила из хранившейся под подушкой толстой записной книжки, куда она вложила свадебную фотографию матери и стала всматриваться в Шумилова. И вдруг она машинально провела рукой по своему носу – у самой переносицы была маленькая, едва заметная горбинка. Она заметила, что и у Шумилова нос чуть-чуть с горбинкой. Девочка откинулась на подушку и задумалась. Она, разумеется, посчитала этот факт всего лишь совпадением, но все же решила попробовать найти этого человека. Ей подумалось, что только он сможет вырвать мать из состояния депрессии. Как тот царевич из сказки о спящей царевне.
На следующий день, после урока информатики (благо, он был последним) она подошла к учителю.
- Алексей Николаевич, скажите, а по интернету можно найти человека?
Алексей Николаевич Кашин, человек лет тридцати пяти, высокий, в очках, сухощавый, но с круглым лицом, с зачесанными назад рыжими волосами с прихваченным резинкой хвостиком не удивился этому вопросу. Ему часто дети задают вопросы подобного рода.
- Можно, если есть хотя бы какие-то данные.
- А если есть только имя, фамилия и фотография, тогда найти можно?
И тут уже Кашин внимательно посмотрел на Дашу.
- Ты хочешь кого-то конкретного найти? – спросил он.
- Да, – кивнула Даша, вытащив из портфеля фотографию. – Вот этого дядю.
Кашин взял в руки фото, стал его рассматривать. Разумеется, Дашину мать, Ирину, преподававшую в этой же школе, он узнал сразу, а кто рядом с ней?
- Это кто?
- Его зовут Петр Шумилов. Это первый муж моей мамы. Вы же знаете, мой папа погиб, а мама заболела. Я хочу, чтобы она поправилась, а для этого мне нужно найти вот этого человека.
- Он что, врач?
- Я не знаю, – девочка пожала плечами. – Я его видела только один раз, случайно, и очень недолго.
Кашин внимательнее пригляделся к Шумилову, затем пару раз взглядывал на Дашу, и в его сознание вкралась какая-то догадка: уж не отец ли это Дашкин? В чем-то они похожи. Интересный факт биографии Говоровой. Он даже не знал, что у нее второй брак. Он едва заметно улыбнулся.
- Тогда почему ты решила, что этот человек… Шумилов, может помочь твоей маме?
Даша снова пожала плечами.
- Мне хочется в это верить.
- Ну, хорошо! Давай я сканирую фото и мы с тобой попытаемся что-нибудь сделать.
Он вложил фотографию в сканер, скадрировал ее, вырезав Говорову, и вскоре на экране показалась фигура мужчины, смотрящего куда-то вниз. В класс заглянула завуч, женщина средних лет.
- Ой, Алексей Николаевич, это вы здесь? А я смотрю, дверь чуть приоткрыта, думала, вы позабыли ее закрыть.
- Да нет, мы тут с Дашей Говоровой одну тему разбираем.
- Кстати, Даша, как мама? – поинтересовалась завуч.
- Болеет. Все лежит, почти не встает. Нам еду приготовит, и снова ложится. Даже в магазин не выходит.
Даша отвечала и в это время следила за монитором компьютера. Завуч вздохнула.
- Бедная девочка! Передавай маме привет и скажи, что нужно брать себя в руки, нельзя опускаться.
- Хорошо, передам.
Завуч ушла, Кашин завершил обработку скана и набрал в яндексе нужные фамилию и имя, прицепив к ним фото. Сразу вышло несколько страниц ответов.
- Нет, так мы будем долго искать. Нужно знать хотя бы отчество, возраст.
- А я не знаю, – пожала плечами Даша.
- Ну, хотя бы, где живет. Ты его в Москве встретила?
- Ну да!
- Уже, значит, легче… А вообще, знаешь, Даша, давай договоримся. Ты иди сейчас домой, к маме, к брату, а я сам займусь поиском. Хорошо?
- Хорошо! – кивнула Даша, забрала фотографию, положила ее в портфель.
- До свидания, Алексей Николаевич!
- До завтра!
Кашин считал себя глубоко верующим человеком и поэтому решил, что нужно спасать не впавшую в депрессию мать, а невинную душу Даши Говоровой. Кто такой Петр Шумилов? Знает ли он сам о существовании этой девочки? Захочет ли он бороться с депрессией своей бывшей жены? Кашин ведь не знал, какова была причина развода, и какие отношения у них сложились после этого. Зато помочь девочке ему вполне по силам, и вполне по-христиански. Он позвонил своему старшему брату, игумену Богословского монастыря. Несколько лет назад при монастыре был открыт приют для детей «Богоугодный дом милосердия». Туда он и решил на время отправить Дашу, пока Ирина Говорова придет в себя и тогда она сможет забрать дочь домой. Но Даше пока решил не говорить правду: так сказать, лучше во спасение души человеческой.
И когда Даша пришла к нему на следующий день с вопросом, удалось ли ему отыскать хоть какие-то следы Шумилова, Кашин, не моргнув глазом, произнес:
- Кое-что нашел. Он велел отвезти тебя в одно место, поскольку он сейчас занят, а через два дня он приедет туда за тобой, заберет домой и поедет с тобой к маме.
- А это очень далеко?
Даша не могла подумать, что учитель задумал против нее нечто дурное, поэтому сразу поверила ему, только спросила:
- А маме можно об этом сказать?
- Конечно, можно… Впрочем, я думаю, что пока лучше не стоит. Ты же не знаешь, как она отнесется к твоему порыву привести ей бывшего мужа, правда?
- Пожалуй, вы правы? – немного подумав, согласилась девочка.
- Значит, давай договоримся так, Даша. Ты сегодня отсидишь в школе все уроки, а завтра приходи сюда пораньше, не позже половины восьмого. Я тебя на своей машине отвезу в то самое место. Договорились?
 - Договорились, Алексей Николаевич.

20.
Екатерина ехала в Солотчу, что под Рязанью, где жила все последние годы после развода с мужем ее мать, Прасковья Михайловна. Затяжные осенние дожди размыли дорогу, ведущую к поселку и Екатерине на своем красном «пежо» приходилось заниматься фигурным вождением, чтобы как-то спасти подвеску и не особо забрызгать машину. Впрочем, счастливо отделаться от неприятностей ей все же не удалось. Недалеко от конечной цели,  у поселка Шумашь дорожные строители переусердствовали (а скорее, недоусердствовали) и разлили очень жидкий битум и в тот момент, когда Екатерина поравнялась с этим местом, по встречной полосе пронесся черный «мерседес», оросивший выскочившим из-под его колес битумом ее «пежо». От неожиданности она дернулась от лобового стекла и чертыхнулась. Ее успокоила лишь мысль о том, что ее машина сделала то же самое с тем встречным «мерседесом».
Зато окружающая природа – древние, некогда труднопроходимые мещёрские леса подействовали на нее умиротворяюще. Вот впереди показался и Солотчинский монастырь XVI века. Она даже названия его не помнила, знала лишь что там когда-то, при советской власти размещалась колония для малолетних преступников.
Ее несколько удивила настоятельная просьба матери приехать. Ни на здоровье, ни на отсутствие или нехватку денег, ни на какую другую проблему она в тот раз не пожаловалась, просто сказала: «Катя, приезжай! Давно тебя не видела, а хотелось бы переговорить».
Вот и Солотча с ее старинными деревянными домами с резными крылечками и цветными витражами. Когда-то давно, в начале ХХ столетия Солотчу часто называли «рязанской Италией». В прошлые века прямо у Солотчи протекала Ока, тогда-то и образовалась тут высокая песчаная терраса, поросшая позже густым бором. От реки осталась только тихая старица, за которой расстилаются заливные луга. Есть здесь и другая речка – Солотча, ее-то именем и назвали поселок.
Она проехала мимо двухэтажного деревянного особнячка, в позапрошлом веке принадлежавшего известному в конце XIX века художнику-гравёру Ивану Пожалостину. Впрочем, про этого академика, вероятно, никто бы уже и не вспомнил, если бы в его доме, превращенном в творческую дачу, не жили и не работали в разное время такие писатели, как Вересаев, Паустовский, Фадеев, Гайдар, Симонов, Гроссман, Панфёров, Солженицын, Шаламов…
Мать, словно почувствовала, что дочь вот-вот подъедет, стояла у приоткрытых ворот своего участка. Издалека заметив красное «пежо», она вышла на дорогу и подтянув узелок платка под подбородком, поправила очки. Лицо ее пока не выражало никаких эмоций и, заметив это перед тем, как нажать на педаль тормоза, Екатерина нахмурилась. Она знала это безликое выражение матери – значит, она чем-то сильно недовольна. Впрочем, она решила не показывать виду и, остановившись рядом с матерью, вышла из машины и поцеловала мать в щеку.
- Привет, мамуля! Как ты себя чувствуешь?
- Здравствуй, дочка. Загоняй машину, потом поговорим.
 Прасковья Михайловна пошире открыла обе створки деревянных ворот, придерживая одну из них, так и норовившую снова закрыться. Екатерина заехала во двор, поставила машину на забетонированную площадку под тентом и выключила двигатель. Мать в это время закрыла ворота на засов и пошла к дому – старому, но еще крепкому пятистенному срубу с ломаной крышей и высокой трубой. Прямо напротив крыльца, у забора под узеньким навесом из двух слоев рубероида была поленница на две трети заполненная аккуратными березовыми и сосновыми поленьями. У самого крыльца стояла выкрашенная в синий цвет бочка с водой.
- Мам, я тебе уже сколько раз говорила, не надевай ты платок таким образом. Ты сильно себя старишь, а ты же у меня еще совсем не старушка.
Подходя к крыльцу, сказала Екатерина. Прасковья Михайловна едва заметно улыбнулась, но ответила дочери деланным безразличным тоном.
- Как мне удобно, так я и хожу. А здесь, за забором, меня никто не видит.
- Пугачева, вон, на два года даже тебя старше, а посмотри, как выглядит.
- Ха! У нее муж молодой, ей нужно. А мне перед кем выпендриваться? Был один кобель, да и тот к молодухе сбежал после тридцати с лишним лет совместной жизни.
Мать сняла телогрейку и утепленные галоши, оставшись в старом, но чистом и аккуратно заштопанном в нескольких местах фланелевом халате зеленого цвета.
- Кушать будешь?
- Если только немного, – Екатерина сняла куртку и сапожки и перед зеркалом приводила в порядок прическу.
- Что значит, немного, – проворчала мать. – Я картошечки потушила, салат овощной сделала. Все свое, между прочим, вот этими руками выращенное.
- Мам, ты чего завелась с самого начала? – Екатерина присела на табурет у стола и посмотрела на стоявшую у электроплиты мать. – Ты мне можешь сказать, что произошло? Зачем ты меня пригласила приехать? Чтобы вылить на меня ушат помоев?
Лицо Прасковьи Михайловны постепенно стало покрываться красными пятнами. Впрочем, она поняла, что немного перегнула палку, и, переложив в сковороду тушеную картошку с мясом для разогрева, села напротив Екатерины и глянула на нее подслеповатыми глазами. Они некоторое  время так и сидели, молча глядя друг на друга. Наконец, мать заговорила.
- Прости, что сразу набросилась на тебя, не выслушав. Что-то нервишки стали пошаливать. Мне Света позвонила, стала на тебя жаловаться.
- Ах, вон оно что! – понимающе кивнула Екатерина. – Ну, и на что же она жаловалась, засранка? Чем ей мать не угодила, интересно?
И Прасковья Михайловна вдруг обратила внимание, как изменилась ее дочь с тех пор, когда они виделись последний раз несколько месяцев назад: она вся словно светилась изнутри, и лучики счастья поднимались из глубины и отдавали в глазах необычайным блеском. Материнское сердце приняло это счастье дочери, и уже сама Прасковья Михайловна смягчилась и даже не рада была уже, что заговорила об этом. Знамо дело, бабушки всегда по-другому относятся к внукам, нежели матери к дочерям. Им всегда кажется, что внуки уже одним своим появлением на свет отодвигают в сторону детей. Им позволяется то, что никогда бы не позволили детям. И внуки этим часто пользуются, наговаривая на родителей и ища защиты у более старших. А те и рады этому безмерно, выплескивая на внуков остатки материнских чувств, которые они берегли на всякий случай. И потому бывают неоправданно строги к своим детям после любой, даже самой малой и безобидной жалобы внуков.
- Так что тебе наговорила Светка? – повторила свой вопрос Екатерина и тем всколыхнула задумавшуюся мать.
- Ой, чуть не пригорело! – вскрикнула она, вскакивая и подходя к плите, выключая конфорку и, одновременно, включая электрочайник.
Она положила в тарелку дочери картошки, достала из холодильника и поставила на стол салатницу, отрезала пару кусочков хлеба, и по тому, с какой жадностью стала есть Екатерина, поняла, что та сегодня не обедала. Впрочем, поев совсем немного, Екатерина подняла глаза на мать с немым вопросом.
- Чего-то такого она мне наплела, что я даже не сразу в то поверила, – Прасковья Михайловна заговорила каким-то извиняющимся тоном. – Будто бы ты, мать, у нее жениха отбила… – Прасковья Михайловна на пару мгновений замолчала, а Екатерина, кивнув, придвинула к себе салатницу и начала есть прямо оттуда. – Она мне тут такую истерику закатила: я, мол, и повешусь, и вены себе порежу… Я уж ее пыталась и так и так успокоить: какие, мол, твои годы, Светочка. Будет у тебя еще и первая, и вторая, и третья любовь. А она: что ты понимаешь в любви, бабушка! Вот так! Сама приехала мне жаловаться и просить совета, а потом брякнула, что я ничего в любви не понимаю… Она говорит, что он для тебя просто игрушка, партнер, а у нее все всерьез. Они, мол, даже о свадьбе уже говорили.
- В общем, так, мама! Да, мы, как оказалось совершенно случайно, полюбили одного и того же человека. И что бы тебе Светка не говорила, я счастлива, что, наконец, встретила человека, которого полюбила всем сердцем, всей душой. И не ей упрекать меня в несерьезности. И не уступлю я ей его никогда, если, конечно, он сам не сделает свой выбор в ее пользу… - Екатерина вздохнула и грустно улыбнулась. – А вот тогда уже мне придется задуматься, что с собой сделать: повеситься или перерезать вены.
- Господь с тобой, Катя! – перекрестилась мать. – Кто он-то? Человек хоть достойный?
- Он – человек достойный! Преподаватель сразу в двух вузах, пишет докторскую. Но это не главный критерий, ты же, надеюсь, понимаешь. Петя – лучший человек, которого я до сих пор встречала. А то, что волею судьбы (или злого рока) у меня в соперницах оказалась родная дочь – еще ни о чем не говорит. Я своего не отдам! Так можешь ей и передать. А если она еще будет возводить напраслину на меня, родную мать, я вообще прокляну ее.
Решительный тон и жесткое выражение лица Екатерины не на шутку испугало мать. Она пыталась успокоить дочь, но та не реагировала на ее жесты.
- Господи! Да успокойся же, Катенька! Я все поняла… То есть, я ничего не поняла! Лучше бы я этого ничего не знала. Два самых близких мне человека, две мои родные душеньки, – Прасковья Михайловна махнула рукой, взяла со стола матерчатую салфетку и уткнулась в нее лицом.
Она больше не могла говорить. Слезы сами полились из ее глаз. Не сдержалась и Екатерина. Тоже заплакала. Так они и плакали, обнявшись на кухне, забыв про остывший чай и пироги.
Екатерина уехала в полдень следующего дня. А вечером бабушке позвонила Светлана.
- Привет, бабуль! Ну как, поговорила с ней?
- Поговорила, – вздохнув, ответила Прасковья Михайловна.
- Ну и что? Что она сказала?
- Она сказала, что, если ты любишь своего Петра, то должна за него бороться, а просто так она тебе его не уступит.
- Что!? – Светлана опешила. – То есть, ты встала на ее сторону? Ну, спасибо тебе, бабуля.
- Послушай, Светочка! Я ни на чью сторону не вставала. Вы обе мне родные, и как я могу принимать сторону одной в ущерб другой.
- Но я же просила тебя убедить ее бросить Петю! – голос Светланы сорвался на крик. С ней начиналась истерика.
- Знаешь что, милая моя, разберись со своей матерью сама!
Прасковья Михайловна отключила телефон. Некоторое время сидела, дыша полной грудью, успокаивая сердцебиение. Затем встала, держась за сердце, подошла к комоду, нашла пузырек валосердина, отсчитала двадцать капель, выпила залпом и пошла в спальную комнату.

21.
Во владимирских лесах при Богословском монастыре детским православным фондом «Серафим», попечителем которого и был монастырь, несколько лет назад был открыт «Богоугодный дом милосердия», заведовала которым матушка Иоанна. Игумен монастыря Нестор (в миру Василий Николаевич Кашин) несколько лет назад решил всерьез заняться увеличением паствы, приобщением к православной вере новых и новых россиян, а увеличивать и приобщать реальнее всего за счет детских душ. «Богоугодный дом милосердия» – детский приют, в котором три десятка мальчиков и девочек от восьми до семнадцати лет воспитывались в православном духе, для чего им приходилось работать ежедневно по двенадцать часов – с шести утра до шести вечера, а в оставшееся до сна время изучать православные и общехристианские источники, книги, библию, евангелие, псалтирь и молиться.
Дети попадали в приют разными путями: кого-то приводили сами родители-прихожане местного прихода, кого-то через органы опеки забирали на перевоспитание из светских детских домов, попадали сюда и дети-сироты. Потому детский контингент здесь был совершенно разношерстный: и дети из нормальных и даже приличных семей, чьи родители решили, что чем их детям давать приличное образование и заботиться об их беззаботном будущем, лучше предложить им одну божью благодать в надежде, что она-то и поможет детишкам во взрослых реалиях бытия; и дети из неполных или неблагополучных семей, где если денег и хватало, то на не слишком сытную жизнь; и, наконец, дети-сироты или детдомовцы, с младых ногтей познавшие трудности и несправедливости мирского бытия. Наставлять всех детей на путь истинный должны были, помимо матушки Иоанны, еще две монашенки и три монаха-наставника  из монастырской братии.
Приют занимал площадь почти в гектар и был отгорожен от мира высоким, трехметровой высоты забором, напичканным в нескольких местах видеокамерами. На территории приюта самыми лучшими и кирпичными зданиями были часовня и двухэтажное здание управления, на первом этаже которого были два небольших класса и большой общий зал с возвышением, а на втором этаже располагалась администрация и двухкомнатые покои самой матушки Иоанны. Впрочем, матушка бывала в тех покоях нечасто, больше она любила жить и отдыхать в отдельно стоящем в дальнем углу деревянном пятистенном скиту с собственной баней и туалетом. Были здесь также большая общая трапезная, баня, прачечная, мастерская со складскими помещениями и спальные корпуса – для воспитанников (в одном крыле жили мальчики, в другом девочки, а в центре находился пост охраны, где круглосуточно дежурило по одному охраннику) и для персонала. Всю остальную территорию занимали небольшой фруктовый сад и огород с теплицами.
Сюда-то и привез Дашу Говорову школьный учитель информатики Алексей Николаевич Кашин. Он въехал во двор монастыря на своем «жигуленке» двенадцатой модели безо всяких проблем, будто заезжал сюда каждый день. Да и то сказать – настоятель монастыря игумен Нестор родной брат Кашина, и вся братия о том прекрасно знала. Остановившись на площади за главным собором, Кашин заглушил мотор и открыл дверцу. Трижды перекрестившись на крест, он сказал:
- Ну, вот мы и приехали, Даша. Выходи.
Девочка сидела вся в нервном напряжении, с выражением необычайной тоски на лице и молча, сцепив зубы, смотрела по сторонам.
- Выходи, выходи, не бойся! Здесь тебе будет хорошо. Здесь благодать божия. Сейчас ты пообщаешься с отцом Нестором, а затем я отведу тебя в приют, там много детей, тебе будет хорошо. О! А вот и сам батюшка!
В это время  посреди монастырского двора остановилась телега, запряженная одной лошадью и груженная десятком набитых доверху картошкой мешков, с нее спрыгнули двое замызганных мальчиков лет семи-восьми и стали таскать на себе мешки в церковный подвал.
Пока Даша широко раскрытыми глазами наблюдала за всей этой картиной, из храма вышел среднего роста, довольно упитанный с густой, слегка посеребренной бородой в черной игуменской шапке и с посохом в руке настоятель монастыря. Кашин тут же  направился к нему, низко склонился, затем произнес:
- Благословите, батюшка!
Он встал перед священником, сложив руки ладонями вверх – правую поверх левой.
- Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа! – игумен осенил Кашина крестным знамением и они троекратно облобызались.
- Бог в помощь, брате! Кого ты нам привез?
Кашин  негромко произнес:
- Это та самая девочка, о которой я тебе говорил. Отец у нее погиб, мать впала в депрессию, а она ищет некоего человека, который, по ее мнению, способен спасти и ее мать, и ее самоё, и ее младшего брата. Кланяйся в пояс его преподобию, – Кашин обратился теперь уже к девочке и руками наклонил Дашу, а затем добавил:
- И скажи, благословите, батюшка!
Перепуганная Даша что-то невнятно пропищала в ответ, а игумен трижды перекре-стил ее.
- А отчего же младшего брата не привез? – с укором спросил Нестор.
- Так уговору по поводу брата не было.
Игумен погрозил младшему брату пальцем, затем снова взял посох в правую руку и обратился к Даше:
- Ну, пойдем, чадо божие, знакомиться.
Но Даша по-прежнему стояла, волчонком озираясь вокруг. Тогда Кашин взял ее за руку и стал подниматься по ступеням храма вслед за настоятелем.
- Веруешь ли ты в господа бога нашего Иисуса Христа, чадо мое? – спросил настоятель, удобно развалившись в кресле в своем кабинете и поглаживая густую бороду.
Он поставил посох в угол за своим столом, снял игуменскую шапку, оголив свою наполовину седую, наполовину лысую голову.
- Что? – испуганно переспросила девочка.
- Батюшка спрашивает тебя, Даша, веришь ли ты в бога?
- А вы верите в привидения, Алексей Николаевич? – с вызовом ответила вопросом на вопрос Даша.
Кашин растерялся, переводя взгляд с девочки на игумена и обратно.
- Запомни, чадо мое, никаких привидений в мире не существует, – вместо брата ответил Нестор.
- А почему же тогда об этом пишут и снимают фильмы? – продолжала допытываться Даша.
- Но это же все выдумки, сказки, – наконец нашелся Кашин. – Их же, привидений, никто никогда не видел.
- А бога что, кто-то видел? Или это тоже сказки?
- Не богохульничай, дитя неразумное! – Кашин густо покраснел, перекрестившись.
Игумен даже закашлялся от такой дерзости.
- Бога не дано увидеть ни одному смертному! В него нужно только веровать и исполнять все его заветы. И вот ежели ты, дитя, предположим, проживешь земную жизнь яко праведница, попадешь в рай, там-то есть вероятность и пообщаться с духом святым, триединой частью Всемогущего нашего Творца, – настоятель поморщился и с укоризной посмотрел на Кашина. – Как у тебя все запущено, брате!
- Ничего! Здесь перевоспитается.
- Ежели то будет угодно господу. А креститься ты умеешь, чадо мое?
- Это что, играть в крестики-нолики?
Даша теперь окончательно поняла, куда и зачем ее привез учитель, и поэтому решила играть в дурочку, полагая, что, таким образом, ее не захотят здесь оставлять и учитель отвезет назад, домой. Но девочка до этого еще ни разу не вкушала плоды коварства взрослых людей, поэтому, естественно, просчиталась. Игумен осенил сначала себя (после таких-то слов), а потом и Дашу крестным знамением и сказал со вздохом.
- Позови-ка, братец, брата Никодима. Пусть отведет девочку в обитель к матушке Иоанне. Надеюсь, что пока еще не поздно спасти ее заблудшую душу.
Кашин послушно пошел звать слугу игумена, а Даша, поняв, что ее номер не прошел, заплакала, стала просить:
- Отпустите меня домой, пожалуйста! Или хотя бы маме сообщите, где я.
- Окстись, дитя мое! Здесь тебе понравится. Здесь немало таких же отроковиц, как и ты.
Когда пришел брат Никодим в сопровождении Кашина и взял ее за руку, чтобы отвести в обитель, Даша вырвалась и снова бросилась к учителю:
- Алексей Николаевич, отвезите меня домой, пожалуйста.
- Я обязательно скажу маме, что ты находишься в хорошем месте, и тебе здесь будет хорошо, – ответил тот.
Брат Никодим снова взял ее за руку, но на сей раз держал крепко. Даша поняла, что она в ловушке. Перестав плакать, она глянула на игумена и крикнула:
- Я все равно отсюда убегу!
Игумен «раздавал» кресты девочке и брату Никодиму. Когда же дверь за ними закрылась, он сурово глянул на младшего брата, снова молча погрозив ему пальцем. А затем спокойно и негромко произнес:
- Из нашей обители еще никто не убегал.
Матушка Иоанна была женщиной в возрасте, хотя на круглом лице ее, обернутом со всех сторон черным монашеским платком, сохранились еще следы былой миловидности. Она была среднего роста, с большими карими глазами, и длинными ресницами, слегка тронутыми тушью. Ее белые холеные руки резко выделялись на фоне черной рясы. Она грозно смотрела на насельницу, девочку лет двенадцати, стоявшую перед ней на коленях.
- Ты кто такая? – зло спрашивала она несчастную девочку. – Вот вы думаете, что вы хорошие? А вы — твари и должны молиться о прощении. Сегодня будешь бить пятьсот поклонов всю ночь. Я предупрежу сестру Полину.
Все это слушала Даша, стоя с братом Никодимом у чуть приоткрытой двери комнаты матушки настоятельницы. И лишь когда, вся в слезах послушница вышла в коридор, брат Никодим молча подтолкнул Дашу и следом за ней вошел в келью настоятельницы. У Даши от услышанного и увиденного началась нервная дрожь во всем теле. Она поняла, что здесь никто шутки шутить не будет и реально испугалась.
- Вот, матушка, игумен прислал вам на воспитание сию отроковицу.
Матушка Иоанна, будто это привычное для нее дело, быстро взяла себя в руки после взбучки юной насельницы и постаралась улыбнуться. Улыбка получилась у нее не то, чтобы искренняя, но вполне добродушная.
- Здравствуй, дитя мое!
Она подошла к Даше, погладила ее по головке правой рукой, левой же махнула в сторону Никодима, давая ему понять, что тот может быть свободен. Никодим понял жест, поклонился и, спиной вперед, вышел из кельи.
- Как твое имя? Сколько тебе лет?
- Даша Говорова, – еле слышно ответила она. – Лет одиннадцать.
Но у матушки Иоанны слух был идеальный, она все расслышала.
- Ты сирота, или от родителей?
- У меня папа погиб на стройке неделю назад, а мама есть. Она у меня учительница.
- Очень хорошо, Даша. Тебя сейчас отведут в общую келию с нашими насельницами. Сегодня отдыхай после дороги, усваивай Устав, дабы при первых же шагах своего пребывания в обители не нарушала заведенного у нас порядка и дисциплины. Единственное, ты сегодня вечером вместе со всеми совершишь коллективную молитву, а завтра у тебя начнется обычная, как и у всех насельниц здесь, жизнь.
- А кто такие насельницы? – не удержалась от вопроса Даша.
Матушка Иоанна улыбнулась.
- А вот ты отныне и есть насельница, новоначальная. И для начала ты должна дать письменное обязательство… Ты писать умеешь?
Даша кивнула.
- Так, вот, письменное обязательство, что обязуешься свято выполнять все, изложенное в Уставе, а в случае нарушения Устава насельница подлежит соответствующему взысканию со стороны Настоятельницы в целях вразумления и покаяния, а при упорном непослушании может быть удалена из обители с благословения игумена Боголюбского монастыря, попечителя нашей обители. Вот тебе ручка, бумага, вот образец, садись и переписывай. И при этом, вникай в смысл написанного.
Пока Даша, все еще мало что понимающая, вчитывалась в текст и старательно переписывала, настоятельница по телефону вызвала сестру Полину. Та явилась довольно быстро, но, перед тем, как войти в келью настоятельницы, прочитала молитву:
- Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас.
И только услышав ответное «Аминь», она вошла в келью.
- Сестра Полина, я сегодня наказала насельницу Веронику пятьюстами ночными поклонами без отдыха, проследите, пожалуйста, за этим. И с утра ей хлеба не давать.
- Да, матушка! – склонилась в поклоне, облаченная в такую же черную рясу и черный же платок сестра Полина.
Даша на несколько секунд даже писать перестала, прислушиваясь, при этом делая вид, что изучает образец, с которого она переписывала письменное обязательство. Немного прекратившаяся до этого дрожь во всем теле, снова усилилась.
- А вот это наша новоначальная от игумена нашего монастыря. Посели ее в келию к старшим насельницам, пусть они приобщат к духовной жизни и Уставу в обители. Затем переведи ее  в общую.
- Да, матушка! – снова поклонилась сестра Полина.
Посмотрев на Дашу, все еще дописывавшую обязательство, настоятельница снова спросила:
- У нас в затворе еще кто-то остался?
- Только один насельник – раб божий Леонид. Завтра у него последний день.
- Хорошо! Мяса и воды ему еще два дня не давать. Чтобы в следующий раз не повадно было дерзить трудникам.
- Да, матушка.
- Ну, Даша, ты написала?
Матушка Иоанна подошла к невысокому столу, за которым на трехногом деревянном табурете сидела девочка, заглянула через ее плечо, удовлетворительно кивнула.
- Почерк у тебя красивый. Вот здесь поставь свою подпись и дату… А теперь передаю тебя в распоряжение сестры Полины.
Девочка встала и стояла в нерешительности, не зная, что ей делать дальше. Сестра Полина подошла к ней и довольно сильно надавила на затылок.
- В пояс, в пояс кланяйся матушке.
Даша неумело, глядя на сестру Полину, поклонилась.
- Идите с богом! – благословила их настоятельница обители.
 Дашу привели в келью, в котором жили три девушки-подростка, две шестнадцати лет и одна семнадцати.
- Принимайте, новоначальную. Обучите ее уставу обители и режиму нашему, – сказала сестра Полина и ушла.
Даша стояла, расставив ноги и глядя на девушек исподлобья. Она изучала и келью, и своих соседок – все в черных, по щиколотку, платьях, черные косынки лежали на тумбочках у койки каждой. Одно маленькое окошко почти под самым потолком на всю келью размером четыре на три метра. Кроме четырех узких с железными пружинами кроватей, прикроватных тумбочек, одного круглого стола посередине и четырех табуретов никакой мебели больше не было. А в углу, напротив двери висела большая икона, в крашеной под золото раме, обвитой рушниками – в полутьме Даша не могла разобрать, кто на ней был изображен. И еще она сразу почувствовала, что в келье было довольно прохладно.
Девушки тоже изучали ее. Наконец, самая старшая, светлокудрая с толстой заплетенной косой, с чуть вздернутым носом и большими красивыми, но чуть грустными глазами спросила:
- Тебя как зовут?
- Даша. Говорова.
- Откуда ты?
- Из Москвы.
- Из самой Москвы-ы? – протянула вторая, худенькая шатенка в очках. – Сама сюда захотела?
- Ага, сама! Меня учитель обманул, привез, и даже маме не сказал. Но я здесь ненадолго.
- Ну да! Мы тоже так думали, – усмехнулась старшая. – Я, вон, уже третий год здесь, а Маша, – она кивнула на шатенку в очках, – и вовсе четвертый.
- Если меня мама не заберет, я сама убегу.
- Ха-ха! Убегу, – засмеялась старшая. – Вон, гляди на нее! Ксюха, поднимись-ка, – старшая кивнула на третью, которая весь разговор молчала и даже прилегла на свою кровать, но когда к ней обратились, послушно поднялась. – Посмотри на нее! У нее были волосы такие же, как у меня, а коса была еще толще. А теперь посмотри!
Ксения покрутила головой во все стороны.
- Видишь?
- Ну и что? – не поняла Даша.
- А то, что Ксюша тоже решила отсюда убежать. Ее три дня найти не могли, а когда нашли, привели к матушке настоятельнице и та собственноручно, в наказание, взяла вот такие ножницы, – старшая широко расставила руки, – и самолично обрезала ее волосы. При этом, конечно же, не думая, ровно она отрезает или нет.
- А потом еще и до ста ударов ремнем с пряжкой да так, чтобы синяки остались, – продолжила Мария. – Покажи, Ксюша.
Ксюша повернулась к Даше спиной, двумя руками приподняла платье выше талии, затем одной рукой чуть приспустила трусики – вся спина и ниже был сплошной синяк, ни одного живого места. Запекшаяся кровь мешала ей не только лежать на спине, но и доставляла боль при ходьбе.
- А как же тебе удалось сбежать? – поинтересовалась Даша.
- Рано утро, когда еще все спали, перелезла через высокий забор и была такова.
Едва Ксения успела опустить платье, дверь келии открылась и в проеме показалась фигура сестры Полины.
  - Вечерняя молитва! Не забываем! Все на колени и по десять поклонов божией матери. И обучите новоначальную молитве об избавлении от иудейского ига. Я загляну проверю.
Дождавшись, когда девушки станут на колени лицом к образу (старшая силой заставила Дашу повиноваться), сестра Полина прикрыла дверь, но не до конца и пошла по другим келиям.
- А теперь спать девочки! – отчитав молитву, сказала старшая.
Они работали с шести утра до восьми вечера. Разумеется, очень сильно уставали, да еще их постоянно подгоняли ударами по спине, а ночью поднимали в 12 часов, и заставляли полтора часа вместе всей группой молиться, тех же, кто стоя засыпал, выгоняли в коридор на всю ночь молиться. Девушки надели черные ночные сорочки и легли, накрывшись одеялом под самый подбородок. Только Ксения сразу легла на бок, а когда хотела повернуться, тихо постанывала от боли. И только Даша в своем платье, служившем ей в эту ночь ночной рубашкой, долго ворочалась с боку на бок, заново переживая весь сегодняшний день и осмысливая свое новое положение.
Впрочем, заснуть до полуночи ей так и не удалось, а ровно в полночь их всех подняли на новую молитву. И только теперь Даша по-настоящему испугалась: что, если ей придется провести здесь остаток всей своей жизни?
   
22.
Декан факультета вызвал завкафедрой русского языка Нестерову. Софья Кирилловна удивилась этому приглашению – буквально вчера был деканат, на котором или после которого декан мог задать ей все вопросы. Поэтому она вошла в кабинет декана несколько озадаченная. Впрочем, тот либо не заметил ее состояние, либо не стал акцентировать свое внимание на этом.
- Присаживайтесь, Софья Кирилловна! – декан снял очки, прихватив одну их дужку губами. – Как у вас дела?
- Так мы же вчера все вроде бы обсудили на деканате, Андрей Семенович, – удивленно ответила Нестерова.
- Ну, видимо, не все, раз я вас сегодня пригласил, – хитро сощурил он оба глаза, а потом сразу перешел на «ты», как и во времена общей студенческой юности. – Что у тебя с докторской Шумилова?
- А что с докторской? Пишет, насколько я знаю. А что случилось-то? Не темни, Андрюша.
- На вот, почитай!
Декан выдвинул верхний ящик своего стола достал оттуда сложенный вчетверо лист формата А4 с отпечатанным на компьютере текстом и протянул его Нестеровой. Та сначала положила лист на приставной стол, за которым сидела, одной рукой разглаживала его, другой достала из очешника очки и нацепила их на переносицу, наконец, глаза зацепились за текст. По мере чтения Нестерова то бледнела, то краснела, то негромко, в ладошку покашливала.
«…Прошу Вас, Андрей Семенович, на деканате и в профкоме факультета обсудить моральный облик доцента кафедры русского языка нашего института Шумилова Петра Владимировича (завкафедрой профессор Нестерова С.К.).
Дело в том, что мне стало известно, что Шумилов П.В. имеет давнюю интимную связь с одной из своих студенток (Светланой Прокофьевой), что не очень хорошо характеризует его как человека, как мужчину, а тем более как педагога. Но и это бы еще ничего, учитывая свободные нравы, царящие в наше время в свободной России. Тем более, если бы у Шумилова П.В. с означенной С. Прокофьевой были какие-то определенные планы в смысле оформления брачных отношений. Однако, как мне удалось выяснить, Шумилов П.В. живет одновременно еще с другой женщиной. И это бы еще было ничего, поскольку юридически Шумилов П.В. является неженатым и имеет полное право иметь сколько угодно женщин. Но все дело в том, что вторая женщина – родная мать С. Прокофьевой, директор некоей подмосковной турфирмы Е. Прокофьева. А вот это уже, по-моему, может навести на какие-то не очень хорошие, я бы даже сказала грязные мысли об уважаемом (пока) и на кафедре, и на факультете в целом доценте П.В. Шумилове.
В связи с вышеизложенным прошу обсудить его поведение и принять действенные меры, которые смогли бы прекратить развратные действия П.В. Шумилова в отношении дочери и матери Прокофьевых.
И последнее. Не хотелось бы выносить весь этот сор из нашей избы, но, если не будут предприняты никакие действия, я решительно намерена вынести всю эту историю в средства массовой информации…»
Дочитав, Нестерова посмотрела внимательно на лицевую и обратную сторону бумаги, но, нигде не найдя ничьей подписи, подняла глаза на декана.
- Тебе это ничего не напоминает, Софа?
- Напоминает, Андрюша, очень напоминает. Вот из-за таких никчемных анонимок в советский времена можно было загубить карьеру любого талантливого ученого.
Декан, все еще продолжая жевать дужку очков, согласно кивнул.
- Никакого конверта не было?
- Ну, как не было! Вот он, – он показал Нестеровой узкий нелинованный конверт с не-сколькими выведенными через принтер словами: «Декану факультета А.С. Полуйко».
- Написано-то как витиевато!
- Явно женский ум водил по клавиатуре женской же рукой.
- Не иронизируй, Андрей Семенович. Ты же знаешь, женский ум бывает и гораздо изо-щреннее. Ты лучше скажи, что ты с этим собираешься делать?
- Если честно, я собираюсь вот эту писанину тебе отдать. Во-первых, ты там упоминаешься во первых строках, во-вторых, это твой сотрудник, к тому же, ты его научный руководитель. Вот ты с ним и разбирайся сама, – декан хихикнул и снова надел очки.
- Ну, спасибо, дорогой мой Андрей Семенович! Я давно  знала о твоем хорошем отношении и ко мне лично, и к возглавляемой мною кафедре, – Нестерова поднялась, снова сложила лист вчетверо, положила его в карман своего зеленого жакета. В другой карман положила очешник с очками.
- Нет, ну, если хочешь, давай я завтра же экстренно соберу внеочередной деканат совместно с профкомом, приглашу на него Шумилова и, как там в анонимке говорится, обсудим его моральный облик.
- Да пошел ты, Андрюша! – засмеялась Нестерова, и ей вдогонку послышался смех декана.
Пока шла на кафедру, Нестерова обдумывала, кто бы мог написать такое письмо. Разумеется, это кто-то из своих. У нее на кафедре четыре женщины. Ну, разумеется, себя и Аллу Борисовну она сразу исключила из списка. Остаются двое – Купрейчик и Антонова. Первой за тридцать, второй около того. Причем, обе не замужем. Правда, первая разведена, вторая просто свободна. Кто-то из них? Возможно! Но кто? Надо бы последить за одной и за другой. Впрочем, а почему я думаю, что это свои? У нас на факультете полно дамочек, которые, как ей кажется, иногда заглядываются на Петра. Ай, да Петька, ай да сукин сын! Я не знала, что он такой ловелас и бабник. Впрочем, главное, что это никак не сказывается на его работе.
Кстати, а самому Шумилову анонимку показать, или нет? Возможно, он быстрее раскусит автора-анонима, с его-то пытливым умом. А может, спустить все потихоньку на тормозах? Ну что она может ему сделать, эта несчастная? Это же понятно, что речь идет об обычной женской ревности: когда ты влюбилась в мужика, а он на тебя даже внимания не обращает. Или обращает, но только, как на коллегу.
Она вошла к себе в кабинет, проходя через кафедру спросила сидевшую и что-то писавшую на отдельных листах подругу.
- Аллуша, ты Шумилова не видела?
- Где-то здесь был, а сейчас не знаю, – не отрываясь от писанины, ответила Алла Борисовна.
Ну, значит, так тому и быть, решила Нестерова. Если он сейчас появится, она с ним поговорит, если уже нет, значит, поговорит при возможности. А пока будет время последить за двумя подозреваемыми, да и за представительницами других кафедр, которые иногда сюда заглядывают.
В тот день Шумилов на кафедре больше не появился, зато пришла Купрейчик. Нестерова решила позвать ее.
- Надя, загляни ко мне, пожалуйста.
- Я вас слушаю, Софья Кирилловна.
- Вчера на деканате поднимали вопрос о загрузке преподавателей, о количестве спецкурсов, спецсеминаров. Ты же у нас ассистент, кажется?
- Ну да!
- Спецкурса у тебя два?
- Точно!
- Ну, тебе больше и по часам не положено. Кстати, со следующего года у нас добавится ставка старшего преподавателя, так что потерпи чуток.
- Ой, правда? Спасибо! – лицо Купрейчик расплылось в довольной улыбке.
Нестерова изучающее смотрела на нее, пытаясь понять, способна ли она написать анонимку. Но по этому довольному лицу сейчас трудно было понять.
- Ну, ладно, иди… Да, погоди!
Купрейчик уже было вышла из кабинета завкафедрой, но тут же в него и вернулась.
- Ты, случайно, Шумилова нигде не видела? – спросила Нестерова, глядя в упор на женщину, но та безразлично пожала плечами, даже не изменившись в лице.
- Ой, нет, Софья Кирилловна. Я же только пришла.
- Софочка, да я смотрю, его знаменитого кейса здесь нет. Значит уже ушел, – крикнула со своего места Алла Борисовна, покончившая, наконец, со своей писаниной.
- Жаль! – вздохнула Нестерова, и вдруг подумала: а не привлечь ли на помощь Аллушу?
Да нет! В таком деле, чем меньше знают, тем спокойнее.

23.
А Шумилов ушел с кафедры пораньше потому, что обещал Екатерине сводить ее в театр «Ленком». К стыду своему, она до сих пор ни разу не бывала в этом театре и потому несказанно обрадовалась, когда Шумилов сообщил ей, куда они пойдут. Ее даже не волновало, на какой именно спектакль – в этом театре с таким главрежем плохих спектаклей а-приори быть не могло.
После спектакля заглянули в театральный ресторанчик, располагавшийся в театральном же подвале.
- Ну, теперь куда? Тебя отвезти домой или ко мне поедем? – спросил Шумилов, заводя машину.
- Если не возражаешь, давай я у тебя переночую. Светка совсем рехнулась. Сидит и плачет, сидит и плачет. Какой там диплом, какая защита! Я от нее скоро сама с ума сойду. А у тебя я, по крайней мере, спокойно отдохну… Ты бы с ней поговорил, а, Петя?
- Хорошо, на следующей неделе я ее свожу в Большой театр.
- О господи! И зачем мне такое наказание? Чем я тебя прогневила?
- Меня? – усмехнулся Шумилов.
- Да не тебя, а бога, – отмахнулась Екатерина. – Ну почему я, найдя свое счастье, должна делить его с другим человеком, пускай и с родной дочерью.
Шумилов невесело хмыкнул.
- У тебя есть хоть что-то, что можно с кем-то поделить…
- Не что-то, а кто-то!
- А что делать мне? Разорваться пополам? Я тоже жутко устал от всего этого. И самое ужасное, что вы обе…
Шумилов не стал заканчивать свою мысль, закашлявшись. При этом вильнув рулем и едва не заехав на другую полосу. Недовольный водитель, на скорости едва не врезавшийся в шумиловскую «Киа», со всей злости посигналил ему. Шумилов, извиняясь, в ответ ему поморгал фарами.
- Осторожнее, Петь! Тебе не плохо? – встревожилась Екатерина.
- Мне плохо, очень плохо! Но это не имеет никакого отношения к состоянию моего физического здоровья.
Припарковавшись у одного из подъездов своего дома, Шумилов с Екатериной, обнявшись, не спеша, зашли в подъезд, даже не обратив внимания, что у подъезда стояла какая-то женщина и, при виде их чуть подалась вперед. Это была Говорова. Она хотела окликнуть Шумилова, но, увидев рядом с ним женщину, растерялась. Долго стояла в нерешительности. Глаза ее повлажнели то ли от ветра, то ли от состояния души. Затем отошла на тротуар, подняла голову, всматриваясь в знакомые ей окна пятого этажа. Вот, наконец, Шумилов оказался в своей квартире, зажег свет, подошел к окну и задернул длинные, до пола шторы. Едва повернулся назад, как подошедшая тихо сзади Екатерина тут же обняла его за шею и, прикрыв глаза, долго целовала в губы. Он обнял ее за талию и нежно гладил.
- Петенька, счастье мое! Я так рада быть с тобой.
- Если честно, я устал. Пойдем спать, а?
- Пойдем, – согласно кивнула она и тут же пошла в ванную.
Шумилов в это время расстилал постель, раздевался, затем, оставшись в одних трусах, сел на край кровати, устало потянулся, зевнул.
Вышла из ванной Екатерина, завернутая в белый махровый халат. Увидев сидящего Шумилова, подбежала к нему, присела рядом, крепко обняла, прижавшись.
- В ванную пойдешь?
- Да, надо зубы почистить, – нехотя поднялся Шумилов, сунув ноги в тапочки.
Екатерина сняла халат, оставшись в красной шелковой довольно короткой ночнушке, и тут же нырнула под одеяло, сладостно улыбаясь в предчувствии чего-то жданного. Долго ждать ей не пришлось. Шумилов через пару минут уже лежал рядом, обняв Екатерину и через шелк ночной рубашки начал оглаживать ее тело. Она закрыла глаза от счастья и только еле слышно постанывала. Он опустил плечики ее ночнушки, обнажив круглую красивую грудь, слегка опустившуюся набок от лежания на спине. Кончиками пальцев стал водить вокруг сосков, отчего они, поначалу острые и выступающие над грудью будто вплавились внутрь. Екатерина задрожала всем телом, Шумилов лег сверху и теперь уже стал водить по соскам кончиком языка, одновременно рукой приподнимая ночнушку. Екатерина, помогая, слегка приподнимала тело…
В это время тревожным набатом отозвался дверной звонок. Они даже не сразу поняли, что кто-то звонит в дверь. И только когда позвонили вторично, Шумилов чертыхнулся:
- Ч-черт! Какой идиот в такое время ходит в гости?
- Может Светка? – испугалась Екатерина. – У нее ума хватит. Она теперь мне все на зло делает.
Шумилов встал, напялил все тот же белый махровый халат, сунул ноги в тапочки и довольно сердито отправился открывать дверь. Но то, что он увидел, точнее, та, кого он увидел за дверью и вовсе заставила его застыть, словно в столбняке, с открытым ртом. На пороге стояла Говорова, бледная, заплаканная, несчастная.
- Здравствуй, Петя! Это я опять. Прости, что не вовремя. Я видела, что ты с женщиной, но у меня обстоятельства…
- Какие к черту обстоятельства в полночь! – грудь Шумилова высоко вздымалась от недовольства. – Какого черта ты снова приплелась? Я же сказал, чтобы ты сюда больше…
Тут Шумилов заметил, как в квартире напротив, слегка звякнула дверная ручка. Он догадался, что это старуха-соседка наблюдает за сценкой в дверной глазок. Недобро глянув, в сторону той двери, он открыл пошире свою дверь и довольно грубо произнес:
- Войди! Не дам соседке порадоваться.
- Спасибо!
Пока Говорова снимала пальто и передавала его Шумилову из комнаты показалась, завернутая в одеяло, Екатерина. По разговору поняв, что это не Светлана, она решила и сама показаться.
- Это кто, Петь?
- Да вот, знакомься! Это и есть та самая Говорова, о которой я тебе рассказывал, моя бывшая.
- А, это ее мальчик чуть под колеса не попал?
- Здравствуйте! – кивнула головой Говорова.
- Здравствуйте! – ответила Екатерина.
- Мы вообще-то, уже спать легли, устали сегодня. Поэтому говори быстрей, что у тебя за обстоятельства?
- Даша пропала? – выпалила Говорова, готовая тут же расплакаться.
- Даша, это кто? – почти безразлично спросил Шумилов.
- Это девочка, которую ты видел тогда на дороге. Это моя дочь и… твоя дочь. Я тогда не решилась тебе это сказать, прости.
Шумилов оглянулся на Екатерину, та уже надела платье и стояла, прислонившись к стене, внимательно слушая.
- Ну, а я здесь при чем? – слегка дрогнувшим, но все еще таким же недобрым голосом произнес Шумилов. – У тебя есть муж, который, наверное, давно удочерил Дашу…
- Он погиб! Может быть, ты слышал, на стройке у крана стропы сорвались и мешки с цементом и кирпичи полетели вниз, трое строителей погибло, среди них был и мой муж.
- Нет, я что-то такое не припоминаю.
- Было, было! – закивала Екатерина. – Кажется месяц назад или чуть больше. Петя, что же ты держишь женщину на ногах. Смотри, она вся дрожит от усталости. Пойдемте на кухню, – Екатерина взяла инициативу в свои руки. – Сейчас согреем чай, за столом и поговорим.
- Спасибо!
Говорова послушно последовала за Екатериной. Шумилову ничего не оставалось, как присоединиться к женщинам. Впрочем, у него у самого слегка защемило сердце от новости, которую ему сообщила Говорова.
- Меня Катей зовут, а вас как?
- Ира!
- Очень приятно! Вы, кстати, пока чай греется, если нужно сходите в туалет, руки помойте, а я здесь пока по хозяйству.
- Спасибо! – еще раз поблагодарила Говорова и пошла в ванную.
- Ты бы не очень с ней любезничала, – начал было Шумилов, но Екатерина его одернула.
- Знаешь что, Петя, это для тебя она бывшая жена, с которой ты расстался не по-доброму. А для меня это женщина, попавшая в беду, у которой пропал ребенок. Между прочим, как ты и предполагал, твоя дочь. Сердечко не ёкает?
- Да ёкает, ёкает, – хмыкнул Шумилов. – Но давай сначала ее выслушаем.
В это время Говорова вернулась на кухню.
- Присаживайтесь! Вам с чем бутерброд сделать? С ветчиной, с сыром?
- Да, вы знаете, я не голодна. Мне вообще, после исчезновения Даши есть не хочется.
- А вот это совершенно напрасно! Вам, наоборот, сейчас нужно быть сильной, а не падать в обморок от голода.
Шумилов был поражен: такую деловитость в Екатерине ему еще не приходилось наблюдать. Он невольно подумал о том, что было бы, если бы сейчас на месте Екатерины была Светлана? Уж этих ночных посиделок точно бы не было!
- Давайте, расскажите, что, где и когда это произошло.
 Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда Даша впервые за все ее годы не пришла домой ни после школы, ни вечером, ни даже ночью, депрессию у Говоровой как рукой сняло. Она, первым делом, стала звонить родителям всех ее подруг, извинялась за столь поздний звонок и спрашивала, не знают ли их девочки, где Даша и была ли она вообще сегодня в школе. Родителям (по большой части матерям) неудобно было послать учительницу (а все знали, что Говорова учительница) подальше за столь поздний звонок. Но лишь одна мать могла более менее внятно ответить, что ее дочь говорила, что Даши Говоровой сегодня на уроках не было.
Тогда Говорова стала обзванивать больницы и даже морги. К счастью, в этих учреждениях девочка с такими именем и фамилией не поступала. В полицию ночью она звонить не решилась, зато с самого утра, отведя Ваню в школу и строго-настрого велев ему сразу после уроков немедленно идти домой, она, едва ближайшее отделение полиции начало свою работу, была уже там с заранее написанным заявлением о пропаже одиннадцатилетней дочери. Заявление приняли и, задав сопутствующие вопросы, обещали сразу же взять на контроль. После этого Говорова побежала в школу, расспросила всех учителей в Дашином классе, те подтвердили информацию, что Даши вчера целый день не было в школе. Затем стали успокаивать разрыдавшуюся Говорову. К ней подошла завуч, сообщив, что позавчера она видела (заглянув в класс), как с Дашей после уроков занимался учитель информатики Алексей Николаевич Кашин. Говорова побежала в класс информатики, но он оказался закрыт. Заглянув в учительскую, спросила:
- Девочки, никто Кашина не видел?
- У него сегодня свободный день, – ответила секретарь директора, как раз в это время находившаяся в учительской.
- А его телефон у кого-нибудь есть?
- Пойдемте, я вам его дам, – все та же секретарша, взяв в учительской журналы успеваемости, направилась в приемную.
Но телефон Кашина не отвечал.
Поняв, что в школе ей больше делать нечего, она побежала домой, снова обзванивать больницы и морги, но по дороге вновь наведавшись в отделение полиции. Там лишь руками развели:
- Выясняем! Пока ничего сказать не можем.
Вся в слезах, вернулась домой, автоматом, разогрела еду и покормила Ваню. Сын, видевший состояние матери и понимая, что с сестрой что-то произошло, ел быстро и молча, затем сказал:
- Мам, я сам сделаю уроки. Ты ищи Дашу.
Говорова погладила сына по голове, обняла его и расплакалась. Ваня долго держался, крепился, но, в конце концов, не выдержал и тоже заплакал. 
Вся в отчаянии, она уже не знала, что еще предпринять. Обегала вокруг все окрестности, заглядывая в каждый темный и укромный уголок, куда в других обстоятельствах даже приближаться боялась. Наконец, выбившись из сил, она вспомнило о Шумилове. Может быть он что-то посоветует. Все-таки Даша, как-никак, и его дочь. Но и здесь от нее удача отвернулась: Шумилов вернулся из театра лишь поздно вечером, она прождала его часа четыре…
Закончив свой рассказ, Говорова снова расплакалась. За все это время она съела лишь один бутерброд, запив чашечкой чая. Больше ни к чему не прикоснулась. Шумилов с Екатериной некоторое время сидели молча, осмысливая услышанное.
- А ты больше не пыталась связаться с этим, как его… Кашиным? – наконец прервал молчание Шумилов.
- Нет, я же… я к тебе поехала.
- А что он вообще за человек?
- Да я с ним, практически не пересекаюсь. Он ведет информатику только с пятого класса. А так вообще, довольно милый в общении, говорят, сильно верующий.
- Верующий? – хмыкнул Шумилов. – Знаешь, говорят, в тихом омуте черти водятся.
- Петя, я не поняла, ты так не любишь верующих? – спросила Екатерина.
- Я не верующих не люблю, а тех, кто глаголет об этом на каждом углу. Вот ты же никому не говоришь, что любишь свою маму, правильно? Вера, как и болячки, – это интимное дело каждое. А тот, кто об этом кричит во всеуслышание, тот не истинно верующий, а больной на голову.
- Так что же мне делать, Петя? Помоги, пожалуйста! – вернула разговор в нужное русло Говорова.
- Если бы я знал, что делать?..
- Петушок, ну, придумай что-нибудь, – попросила и Екатерина.
- Хорошо! Давай поступим так!.. – после некоторой паузы сказал Шумилов, и вдруг его осенило. – Послушай, а ты с ее одноклассниками говорила?
- Нет! Какой смысл?
- Понятно! Как была дурой, так ею и осталась…
- Петя! – воскликнула Екатерина, но Говоровой сейчас было все равно, как ее обзывают.
- Ладно! Давай сделаем так. Завтра я также наведаюсь в твою школу, поговорим с одноклассниками, заглянем к твоему информатику, авось что-нибудь и наскребем по поводу Даши.
Говорова почувствовала, что в тоне Шумилова, каким он назвал имя дочери, что-то изменилось. У нее даже лицо слегка налилось краской.
- Ты правда мне поможешь?
- Я что, в данном случае, похож на шутника? Завтра у меня в Академии никаких занятий нет, а в педе… Кать, попросишь Свету… ну, объяснишь ей все, чтобы она зашла на кафедру и отпросила меня у завкафедрой на пару дней. Это если я сам до нее не дозвонюсь.
- Конечно, скажу, Петь.
- Спасибо тебе, Петя! – Говорова поднялась расправила брюки и кофту. – Я пойду тогда?
- Ты на машине? – поинтересовался Шумилов.
- Да нет у меня машины никакой.
- Ну, и куда ты пойдешь в три часа ночи? Фонари не горят, луна не светит, темно, как у негра в жопе… Ой, это я чего-то лишнее.
Екатерина с Говоровой усмехнулись, потупив глаза.
- Но я же вам мешать буду.
- У меня тут где-то на антресолях, кажется, раскладушка старая завалялась. Кать, не поможешь мне?
- Давай, попробую.
Они совместными усилиями стали вытряхивать из встроенных в стену антресолей кучу ненужного хлама – пожелтевших папок со старыми вырезками газет, скрученные вентили и змейки из старых кранов, ботинки с коньками. Говорова тоже присоединилась к поискам. Наконец, во втором шкафу нашлась та самая раскладушка.
- Ну, вот и она! Катюха, давай чистый комплект белья и пусть Ирка вспомнит молодость: как ночевала в этой квартире с десяток лет назад. А?
Шумилов подмигнул бывшей жене, впервые назвав ее по имени, и у той вдруг после этого подмигивания тепло разлилось по всему телу: она поверила, что с их дочерью все будет хорошо.

24.
Шумилов оказался прав. Когда Говорова начала опрашивать одноклассников Даши, один из мальчишек – весь рыжий и в веснушках – сказал:
- А меня в тот день мама немного раньше в школу привезла и я видел, как Даша садилась в машину к Алексею Николаевичу, нашему учителю информатики.
От этих слов Говорову аж передернуло. Она растерянно посмотрела на Шумилова.
- А куда они поехали, не знаешь? – спросил тот.
- Не, я же в школу сразу пошел.
- Ну? Разве я вчера не говорил, что в тихом омуте черти водятся? – произнес Шумилов, когда они остались в коридоре одни. – Пойдем к этому Кашину. Надеюсь, сегодня он на работе.
- Я тоже надеюсь, – вздохнула Говорова и пошла в класс информатики.
Шумилов следовал за ней.
- Послушай, а что делать, если у него сейчас урок? – вдруг остановилась она.
- Ничего! Вызови его в коридор. Даст задание своим и выйдет. Это же не математика или русский, где все тут же бросятся списывать.
Они подошли к классу, остановились, Говорова прислушалась: за дверью раздавался негромкий, мерный голос Кашина. Шумилов в это время оглядывался: класс был угловой, соответственно ему можно для начала спрятаться за угол, а потом появиться в нужный момент. Говорова глянула на него и кивнула, тыча в дверь указательным пальцем и одновременно шепча:
- Он там.
- Слушай, Ир! – так же шепотом ответил Шумилов. – Ты его вызови, и станьте вот здесь, а я пока буду за углом. Послушаю, что он будет тебе отвечать. И когда надо будет, появлюсь.
Говорова понимающе кивнула и приоткрыла дверь класса.
Кашин повернул голову в ее сторону и, остановившись на полуслове, спросил:
- Вы что-то хотели?
- Да, Алексей Николаевич, можно вас?
Кашин кивнул и, прежде чем выйти в коридор, дал задание:
- Ребята, открываем пауэр-пойнт и тренируемся делать презентации, как я показывал.
Подойдя к двери, Кашин незаметно для ребят перекрестился и вышел.
- Где Даша? – сразу же спросила Говорова.
- Какая Даша? – Кашин изобразил на своем лице искреннее удивление.
- Моя Даша, Алексей Николаевич. Мне сказали, что видели, как вы посадили ее в свою машину и куда-то повезли.
- Кто сказал?
- Какая разница! Я спрашиваю, где Даша.
- Она в хорошем месте, не волнуйтесь… Слушайте, Ирина… как вас там, извините, за-был… давайте поговорим после урока.
- Нет, ты мне скажи, куда ты увез мою дочь? И на каком основании, без моего разрешения? – Говорова уже перешла на повышенный тон.
Кашин стал оглядываться по сторонам, но, к его счастью, в коридоре никого не было.
- Я же говорю, она в хорошем месте, в обители, где много детей. Ей там хорошо! А все остальное – после урока.
Говоря все это, Кашин потихоньку отступал назад, приближаясь к двери своего класса, и при последних словах он уже взялся за ручку и мгновенно скрылся в классе. Говорова даже не успела ничего сказать в ответ.
- Ну, не сволочь, а? – она почувствовала, что к ней подошел Шумилов и повернулась к нему. – Взял увез моего ребенка, не спросив разрешения у матери. Это как называется, а?
- Это называется киднеппинг. И после урока уже я с ним буду говорить.
Шумилов взял Говорову под руку и отвел к окну у противоположной стены.
- Кстати, а с кем ты сына оставила?
- С соседкой договорилась с верхнего этажа. У нее дочка с Ваней в один класс ходят, так мы иногда друг дружку подменяем. Ты хочешь есть, Петя? Я ведь последние два дня почти не ела ничего, а сейчас, когда узнала, что Даша, по крайней мере, жива, меня вдруг жор стал атаковать, – смущенно улыбнулась она. – Пойдем в нашу столовку, я попрошу девочек чего-нибудь нам приготовить.
- Нет, Ир, ты иди, а я подежурю. Что-то у меня такое ощущение, что этот тип собирается после урока (а, возможно, и чуть пораньше) молча улизнуть. Уж больно неприятно ему было отвечать на твои вопросы.
- Хорошо! Я тебе хотя бы пару пирожков принесу и какой-нибудь сок. Да?
Она посмотрела на него, их глаза встретились и долго-долго перекидывали мостики от одного к другому. Она положили ему ладони на плечи и придвинулась ближе, их носы едва ли не прикасались друг к другу. Но у него не заискрило. Хотя что-то давнее все-таки зашевелилось в его мозгу. Он не стал ее отталкивать, но довольно жестко ответил на ее вопрос:
- Да!
Она все поняла, отняла руки и быстрым шагом направилась в школьную столовую.
Шумилов оказался прав. До конца урока оставалось еще минут пять, а за дверью уже послышался ребячий шум, какой обычно бывает после звонка с урока. Шумилов, лихорадочно дожевывая первый пирожок, тут же переместился к классной двери, жестом показав, чтобы Говорова оставалась у окна.
Буквально через минуту из класса вышли первые ученики и среди них Шумилов заметил, косичку Кашина, который двинулся в противоположную от него сторону. Но тот, понимая, что Кашин может ускользнуть, быстро сориентировался и, сделав большой шаг вперед, успел ухватить его за кончик хвоста и одновременно позвать:
- Алексей Николаевич!
- Ай! – воскликнул тот от боли и неожиданности.
Выходившие из класса ученики, ставшие свидетелями этой сценки, заржали и приостановились, чтобы понаблюдать, что будет дальше. Говорова тоже подошла к Шумилову, при этом обратившись к ученикам:
- Ребята, если учитель вас отпустил пораньше, то и идите, пока вас директор или завуч не увидели.
- Вы что себе позволяете? Вы кто такой?
Возмущенный детской выходкой, Кашин повернулся и, взглянув на Шумилова, слегка побледнел: он узнал его – этот был тот самый человек, фотографию которого приносила Даша.
- Вы кто такой? – все же переспросил Кашин.
- Шумилов. Петр Владимирович.
- Это Дашин отец, – уточнила Говорова.
В этот момент прозвенел звонок с урока. Школа мгновенно наполнилась детским криком и смехом. Кашин понял, что серьезного разговора не избежать и, заглянув в свой класс и убедившись, что он уже опустел, распахнул дверь, приглашая:
- Заходите! Не в коридоре же нам разговаривать.
Закрыв за гостями дверь, Кашин переводил взгляд с Шумилову на Говорову и обратно, не зная, от кого последует первый вопрос. А потом, вдруг что-то сообразив, заговорил сам:
- В день накануне нашего с ней отъезда Даша пришла ко мне вся в слезах. Папа, сказала, у меня погиб, а мама заболела, почти не встает с постели. Помогите мне, Алексей Николаевич, я не знаю, что делать. Я сам был в замешательстве, а потом вдруг вспомнил, что недалеко от Владимира есть детский православный приют «Богоугодный дом милосердия». Там и на временной основе, и на постоянной живет два десятка детей примерно Дашиного возраста…
- А почему Даша пришла именно к вам, а не к Светлане Игоревне, своей классной? – перебила его Говорова.
- Понятия не имею! Пришла и пришла! А я не мог отказать плачущему ребенку.
- А знаешь ли ты, дорогой мой, что то, что ты совершил, на юридическом языке называется киднеппинг, похищение ребенка. И сие деяние уголовно наказуемо. И заявление от Говоровой уже лежит в полиции. Поэтому тебе тоже очень скоро придется временно поселиться в каком-нибудь богоугодном приюте с зарешеченными окнами.
- Пугаете?
- Пугаю! – согласно кивнул Шумилов. – И у тебя есть единственный выход, как выпутаться из этой ситуации – сегодня же отвезти нас с Ириной туда. Ты меня понял?
- У меня еще сегодня урок.
- А у меня сегодня должно было быть две лекции в институте, но я, ради ребенка, отпросился. И ты отпросись. Не можешь сам, Ирина тебя проводит к директору и попросит за тебя.
- Но это двести двадцать километров от МКАДа.
- Почему-то, когда ты вез туда Дашу, это тебя не пугало.
- Хорошо, а если я вам напишу адрес и подробно расскажу, как туда добраться, может, вы без меня съездите?
Шумилов переглянулся с Говоровой. Может, и в самом деле съездить без него? Они ведь не знали, что игуменом монастыря, при котором был приют, был родной брат Кашина. Шумилов понял, что Говорова перекладывает решение этого вопроса на него. Он взглянул на часы. Половина первого.
Прозвенел предварительный звонок. Решение нужно было принимать быстро, в класс начали заглядывать ученики.
- Здравствуйте! Алексей Николаевич, можно войти?
- Да, да, входите! – пригласил Кашин, а сам испуганно посмотрел на Шумилова.
- Хорошо! – наконец произнес Петр. – Надеюсь, у вас лист бумаги найдется?
- Конечно!
- Тогда, прежде, чем начать урок, вы подробно напишите адрес и как доехать. А дети вас подождут. Правда, дети?
Шумилов посмотрел на десяток уже заполнивших помещение шестиклассников.
- Ага! Конечно!
- И, главное, не шумите, а то Алексей Николаевич может ошибиться, а дело очень серьезное.
- Да ладно! Хорошо!
Поскольку Кашин и в самом деле начал что-то писать, Шумилов с Говоровой вышли в коридор, пропустив перед этим еще нескольких ребят. Прозвенел повторный звонок. Дверь закрыли вошедшие последними две девочки.
- Как ты думаешь, он не станет снова тянуть время? – обеспокоенно спросила Говорова.
- Сейчас, думаю, нет. Судя по его виду, он понял, насколько все серьезно.
- Хочешь еще пирожок, Петя?
- Давай! И сок достань.
Не прошло и пяти минут, как Кашин вышел в коридор, протянув Шумилову два листа бумаги.
- Вот, я здесь все написал, а тут даже распечатал схему проезда и карту, как туда дое-хать.
Шумилов начал изучать карту, а Кашин извиняюще посмотрел на Говорову.
- Только вы напрасно беспокоитесь, Ирина Леонидовна, – он с перепугу даже отчество Говоровой вспомнил. – Девочке там и правда понравится. Тем более, там тоже с ними занимаются, там есть учителя…
В это время в классе поднялся шум. Кашин прикрыл дверь и теперь уже просительно посмотрел на Шумилова.
- Вы меня простите. Видите, дети расшумелись. Мне нужно в класс.
Шумилов решительно приблизился к нему и стал говорить, периодически тыча указательным пальцем в его грудь:
- Послушай! Если мы не найдем девочку там, куда ты нас посылаешь, или, не дай бог, с ней что-то случилось, я тебя везде найду и урою. Ты меня понял?
- Я прошу вас потише. Дети же слышат, – Кашин держался за ручку двери.
- Вот и отлично! Значит, будет полно свидетелей того, что я тебя предупреждал.
Шумилов развернулся и пошел к выходу, Говорова догнала его и взяла под руку.
- А также и того, что ты мне угрожал убийством, – негромко произнес Кашин, глядя им вслед. Затем перекрестился, громко выдохнул и вернулся в класс.

25.
В шесть утра опять всех подняли. Пора было идти на работу. Кому-то в теплицы, кому-то в сад, собирать урожай яблок, который в этом году был на загляденье – ветви деревьев согнулись вниз от тяжести висевших на них плодов.
Но перед тем утренняя молитва и скудный завтрак – пшенная каша слегка сдобренная молоком и маленьким кусочком сливочного масла. Свежий ароматный хлеб мальчики-насельники каждое утро привозили из монастырской пекарни и это единственная еда, в которой не было ограничения. Запивали несладким чаем на травах.
Пока все остальные девочки были в трапезной, сестра Полина вызвала в свою келию Дашу и вручила ей комплект одежды:
- Вот, здесь черная косынка, черная ночнушка, платье. А свою одежду ты должна сдать сестре-хозяйке. Да, и место тебе приготовили среди младших насельниц. С сегодняшнего дня ты будешь жить с ними.
Даша стояла с красными глазами, периодически зевая, прикрывая рот кулачком. Взяв в руки весь пакет, она словно бы взвесила его и затем глянула на сестру Полину:
- А мне не нравится черный цвет? Я что, теперь монашка в монастыре?
- Ты теперь насельница в православном приюте и должна подчиняться общему уставу. Ежели тебе что-то не по душе, можешь жаловаться матушке-настоятельнице, – строго выговорила сестра Полина. – Но запомни, всякий раз при встрече с матушкой настоятельницей следует оказывать ей почтение смиренным глубоким поясным поклоном. Подобает беспрекословно повиноваться матушке настоятельнице, помня, что и сам Христос сказал о себе: «Ибо Я сошел с Небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца».
Даша уже знала норов настоятельницы, и встречаться с ней лишний раз ей никак не хотелось. Она вздохнула и направилась к выходу.
- Через пять минут ты должна быть на подворье. Оттуда вы все направитесь на ра-боту.
- А куда?
- Куда скажет брат Алексий. Сегодня он распределяет фронт работ.
Старших девочек отправили на сельхозработы в скит – частный дом, находившийся за стенами приюта, принадлежавший монастырю, в котором жил отец Никодим, помощник игумена монастыря. Мальчиков снова отправили на ферму возить картошку и морковь. Дашу с новыми соседками по келии отправили в монастырский сад, снимать как никогда обильный в этом году урожай яблок.
Дул пронизывающий ветер, пробиравший до костей – легонькие пальто на спасали от холода, а руки из-за отсутствия перчаток довольно быстро замерзли. Остановившаяся было, чтобы теплым дыханием согреть закоченевшие пальцы, Даша тут же получила палкой по спине от надзиравшего за девочками брата Алексия.
- Ой! Вы что, с ума сошли? – воскликнула Даша не столько от боли, сколько от обиды. – У меня руки замерзли!
- Получишь сорок ударов ремнем, когда вернешься. Я сообщу о твоем богохульстве сестре Полине.
В глазах у Даши вспыхнули злые огоньки, она готова была еще больше нахамить надзирателю, но ее остудил шепот стоявшей рядом десятилетней насельницы, говорившей не поворачивая головы:
- Лучше молчи! Иначе тебе будет еще хуже. Здесь бьют только за то, что ты не так или не туда посмотрела.
Даша все поняла, сцепила зубы и продолжила работу.
А в это время Шумилов с Говоровой отправились в путь. Настроив навигатор по указанной Кашиным схеме, они ехали по Горьковскому шоссе пока без проблем. Ранние осенние сумерки, да тяжелые предгрозовые тучи вкупе с пробками возвращавшихся с работы жителей Подмосковья не способствовали быстрой езде.
- Интересно, когда эта Москва работает? – ворчал сам себе Шумилов. – Когда не поедешь, всегда пробки. Вроде бы еще и пяти нет, а вся трасса уже забита.
Говорова сидела справа от него и молча смотрела через лобовое стекло. Она думала о Даше и почти не слышала ворчания Шумилова. Как же могло случиться, что она потеряла контроль над собой, а этим так подло воспользовались и увезли ее девочку? Ей хотелось плакать, но она понимала, что слезами горю не поможешь. Да и, наоборот, сейчас нужно быть сильной. И хорошо, что в ее жизни снова появился Шумилов. Видимо, бог все-таки есть. Она, конечно, понимает, что прошлое не вернуть, но, чтобы она делала сейчас, если бы тогда случайно не встретила Шумилова вновь?
 Шумилов перестраивался с полосы на полосу, думая, что так он будет быстрее ехать. Но, по закону подлости, едва он перестраивался с той полосы, которая ползла, на другую, как эта, другая, останавливалась, а та, первая, начинала довольно скорое движения. Чертыхаясь про себя, он только и делал, что переключал рычаг передач – с первой на вторую, со второй на третью и обратно.
Вдруг передняя машина резко затормозила и Шумилов едва успел нажать на педаль тормоза. Они с Говоровой слегка ткнулись вперед: ремни безопасности сделали свое дело.
- Что ты делаешь, коз-зел! – выругался Шумилов, глядя на то, как передняя машина, резко затормозив, тут же снова поехала вперед.
Этот случай отвлек Говорову от мыслей. Она посмотрела сначала вперед, затем повернула голову к Шумилову.
- Слушай, а у Даши есть мобильник?
- Да, где-то дома лежит.
- Почему ж ты его не даешь ей. Был бы у нее телефон, с ней гораздо проще было бы связаться.
- Да ты знаешь, как-то не было необходимости. Она же все время у меня на виду была – в школе, затем дома, – пожала плечами Говорова. – Я давала ей телефон, если куда-нибудь на экскурсию ехали.
Дальше дорога стала свободнее, пробка рассосалась, ехать стало веселее.
Какие-то непонятки начались, когда они, судя по схеме должны были уже приближаться к тому месту, где нужно было свернуть налево – на второстепенную дорогу. Но Шумилов не увидел поворота, а навигатор женским голосом монотонно повторял: «Через пятьсот метров поворот направо… через четыреста метров»… Шумилов нажал на педаль тормоза.
- Послушай, Ир! Я боюсь, как бы мы не проскочили эту чертову грунтовку. Не вижу я здесь поворота в этой темноте.
- Что же делать?
- Посиди в машине, я пойду пройдусь по трассе.
Шумилов включил аварийные огни и вышел из машины. Он перешел на другую сторону шоссе и сначала пошел назад, боясь, что, и правда, пропустил поворот. Шел долго, почти километр, но никакого поворота не было, развернулся и пошел назад. Его обгоняли редкие уже в этих местах и в это время машины.
- Надо было, блин, все-таки этого козла заставить поехать с нами! – в сердцах выругался Шумилов.
Он поравнялся со своей машиной, увидел, что Говорова стояла на обочине и вглядывалась в темноту. Заметив Шумилова, крикнула:
- Ну что, Петь?
- Сзади поворота не заметил, пройду еще вперед.
- Но если сзади ничего нет, зачем идти вперед. Давай не спеша поедем.
Шумилов остановился, поскреб бородатый подбородок, хмыкнул.
- Логично!
И пошел к машине.
Они проехали еще около километра, пока и в самом деле заметили слева поворот, на указателе было написано: «Боголюбский монастырь». Шумилов облегченно выдохнул:
- Кажется, едем правильно.
Кашин, едва закончились у него уроки, позвонил брату-игумену и предупредил, что за два дня назад доставленной им отроковицей едут родители.
- Ты уж там, брате, встреть их, как подобает, – попросил Кашин.
- В том не сомневайся, Алёша! – ответил настоятель.
Крепкая белёная монастырская стена замаячила впереди. Шумилов облегченно вздохнул. Кажется, доехали. На заасфальтированной площадке перед воротами монастыря стояло две машины – «ауди» и «мерседес». Припарковавшись на этой же площадке, Шумилов с Говоровой вышли из машины, постояли пару секунд разминая ноги и тело после долгого сидения, направились к небольшой округлой башне, посреди которой находились уже закрытые ворота, а в них – калитка. Какая-то женщина в светлом пальто и такого же оттенка платке, держа в руках сумочку, вышла из монастыря и направилась к своему «мерседесу», в котором, оказывается, сидел водитель и, увидев хозяйку, он тут же включил зажигание.
- Чувствуешь, какой воздух! Это тебе не загазованная Москва! – восхищенно произнес Шумилов. – Дыши полной грудью, наслаждайся!
В воздухе по-прежнему пахло грозой, тяжелые тучи все так же висели на небе, почти не двигаясь, готовые в любой момент вылить на землю ушаты холодной октябрьской воды. Легкий ветерок будоражил редкие, остававшиеся еще на ветках побуревшие и пожелтевшие листья.
У Шумилова зазвонил мобильник, он глянул на номер – звонила Светлана. Он глянул на Говорову и немного отошел в сторону.
- Алло, Цветик, привет!
- Привет, дорогой! Ты где сейчас?
- В монастыре.
- Где? Ты шутишь?
- Отнюдь! Но ты успокойся, монастырь мужской.
- А! А эта с тобой?
- Конечно! – Шумилов скосил глаза в сторону Говоровой, та, видимо, почувствовала, что речь идет о ней, но не стала подходить, а медленно ходила вдоль монастырских ворот. – А куда же деваться? Кто же мне ребенка-то отдаст без матери.
- И когда вернешься?
- Поскольку я у монастырских стен, отвечу тебе так: о том знает один лишь всевышний. Ладно, Цветик, прости. Пока. Целую.
- И я тебя целую. Смотри там, не расслабляйся со своей бывшей.
Шумилов засмеялся и отключил телефон.
«Мерседес» уехал в тот момент, когда Шумилов взялся за металлическую ручку калитки. Но едва они вошли на монастырское подворье, перед ними выросла высокая большеголовая фигура в черной рясе с теплым подрясником, с небольшой бородкой на круглом лице.
- Что вам угодно? Монастырь уже закрыт на сегодня.
Шумилов глянул на часы: двенадцать минут восьмого.
- Мы собственно, не в монастырь, нам бы узнать, где у вас здесь детский приют.
- Это мужской монастырь, никаких детей здесь нет. И, кстати, женщинам в брюках в храм божий входить не положено.
- А мы не молиться пришли! Мы знаем, что нашего ребенка похитили и привезли сюда. Или вы хотите, чтобы мы сюда пришли с полицией?
Священник после этих слов немного убавил пыл, но продолжал стоять на своем:
- Без благословения Его Преподобия я не могу вас пустить далее подворья.
- Ну, так пусть Его Преподобие нас благословит, – заговорила Говорова.
- Его Преподобия сегодня уже не будет, он приедет только завтра к заутрене.
Шумилов понял, что дальше спорить бесполезно, да и в самом деле людей в монастыре уже не было. Вот мимо них прошел какой-то служитель в светской одежде: в черном пальто и круглой черной вязаной шапочке. В руках у него была метла. Не останавливаясь, он прошел мимо них и Шумилову показалось, что он незаметно для священника махнул ему рукой. Так же, не останавливаясь, он вышел за ворота.
- А где-то у вас здесь переночевать можно?
- У нас келии только для монастырской братии да трудников, – священник кивнул в сторону прошедшего мимо мужчины.
Шумилов чертыхнулся про себя и тронул Говорову за руку.
- Пойдем! Я так понимаю, с ним не договоришься.
Они вышли за ворота. Шумилов повертел головой, ища того самого трудника. А вот и он, у самого края площадки работал метлой, очищая асфальт от опавших листьев. Шумилов направился прямо к нему.
- Ты куда, Петь? – не поняла Говорова.
- Я видел, как он, проходя мимо нас, махнул нам рукой. Думаю, мы у него быстрее все узнаем, чем у этих попов, – негромко ответил он, не останавливаясь, и, подойдя к труднику, поздоровался.
- Здравствуйте! – ответил тот. – Не хорошо, конечно, подслушивать, но я понял, что вы не ради любопытства приехали в монастырь.
- Вы правильно поняли, – кивнул Шумилов. – Нашу дочь без нашего согласия, можно сказать, похитили и привезли куда-то сюда, как нам сказали, в детский приют при Боголюбском монастыре.
Трудник кивнул. В это время начал накрапывать дождь. Редкие, но крупные капли с шумом падали на асфальт. Говорова приподняла воротник своего пальто, Шумилов пока на дождь никак не отреагировал.
- Да, есть при монастыре детская обитель, но она отсюда километрах в полутора туда, в лес, – трудник махнул рукой в неопределенном направлении. – Их всех, детишек, сначала сюда привозят, к Его Преподобию Нестору. А потом отводят в обитель.
- А вы не могли бы объяснить, как туда добраться? – попросила Говорова.
- Да вы сами-то не найдете… Погодите! Я вам помогу, завтра с утра, после службы отпрошусь у его преподобия якобы за грибами да клюквой для монастырской кухни. Уж больно хороши у нас пирожки с клюквой. Так я вас и провожу. Только вот…
- Что? – спросил Шумилов.
- Не знаю, как вы туда, в приют-то этот войдете? Без благословения Его Преподобия туда не пускают.
- Ну, это уже будет наша забота.
Дождь начал усиливаться, трудник снова замахал метлой.
- Ну, как хотите! Это ваша машина? – кивнул он в сторону «киа».
- Моя! – ответил Шумилов.
- Хорошо! А то я уж было подумал…
- Скажите, а вы ведь не священник. Вы работаете в монастыре? – поинтересовалась Говорова.
- Да, я трудник. Скоро послушником стану, тогда и рясу смогу носить.
- А как вы сюда попали?
- Обет я себе дал такой. Чуть не помер от передозировки… И сказал себе, ежели выживу, значит бог меня спас, а потому, в монастырь пойду, грехи земные замаливать. Я ведь одинокий. Родители померли, жена, узнав, что я наркоман, сбежала, детей бог не дал. Мне и жить-то не хотелось особо. А здесь дух особый, душе спокойнее.
- Ну да! Особенно детским душам, которых украли у родителей, здесь спокойно.
- Ну, то мне не ведомо. Ничего не могу сказать. Где приют, я знаю, а что там происходит – меня не посвящают. Простите, дождь. Я пойду на подворье. До завтра!
- Спасибо вам, до завтра! – поблагодарила его Говорова и повернула голову к Шумилову. – Что делать будем, Петя?
- Песни петь и танцевать!
- Я серьезно.
- И я серьезно! Ты же видишь, что в округе ни одного дома, ни одной избы нет. А дождь все сильнее, – он, наконец, поднял капюшон. – Придется нам в машине заночевать. Ч-черт! Вода-то у меня есть, а еды мы с собой взять не догадались.
В этот момент сверкнула молния, через какое-то время громыхнуло и дождь уже полил сплошной стеной. Разразилась последняя той осенью гроза. Они побежали к машине. Ночка предстояла им веселая.

26.
Ливень долго барабанил по крыше автомобиля. Шумилов включил печку, опустил свое кресло, затем помог это сделать Говоровой.
- Делать нечего, – сказал он. – Придется всю ночь коротать в машине.
Когда в очередной раз сверкнула молния, Говорова в испуге закрыла глаза и взяла в свои ладони ладонь Шумилова. Так они и заснули. Проснулись от того, что кто-то постучал в лобовое стекло. Шумилов открыл глаза. Тусклый свет солнца, едва пробивавшегося сквозь плотные тучи, постепенно освещал окрестности. Дождь кончился, воздух насытился йодом. Рядом с машиной стоял вчерашний трудник с лукошком в руке. Шумилов тронул за плечо Говорову, та открыла глаза, зевнула, потянулась. Шумилов опустил стекло и улыбающийся трудник, кивнул головой, здороваясь:
- Здравствуйте! Так я отпросился за клюковкой и грибами. Пойдете со мной, или как?
Трудник был в утепленном цвета хаки плаще с капюшоном, в высоких, до колен резиновых сапогах и во вчерашней вязаной шапочке на голове.
- Да, да, конечно! – ответил Шумилов и посмотрел на часы: начало седьмого утра.
- Петя, я писать хочу, – зашептала Говорова, застенчиво улыбнувшись.
Шумилов хмыкнул и вышел из машины.
- У вас здесь где-нибудь туалет есть? – спросил он у трудника.
- В монастыре есть, конечно. А то, вон, в лес же идем.
- Ну, нам-то с вами и в лесу не в напряг, а ей как? – он кивнул в сторону Говоровой, которая также вышла из машины и от свежести воздуха поеживалась.
- Ну, пойдемте, попробуем. Обувка, правда, у вас не для лесной прогулки.
Он завел их на территорию монастыря и показал, куда идти.
Они вошли в лес. Воздух наполнился запахом прелых после дождя листьев, голые деревья шумели ветвями как-то по-особому, звеня и постукивая друг о друга. Увидев пришельцев, где-то в глубине застрекотала сорока, затем, задергав вверх-вниз своим длинным хвостом, покинула свой пост и полетела вглубь леса, словно почтальон с дурным известием.
- Грибов-то много в этом лесу? – поинтересовалась Говорова. 
- И грибков, и ягод – всего полно. Лес-то малопосещаемый здесь, вот и растет все. Только сейчас уже холодно, основная-то ягода сошла, разве что клюква и осталась.
- Ягод нет кислее клюквы, я на память знаю буквы, – Говорова пробормотала вполголоса азбучный стишок и сама же этому засмеялась.
- Чего? – не понял или не расслышал трудник.
- Это она память тренирует, чтобы алфавит на забыть, – съехидничал Шумилов, чем еще больше рассмешил Говорову.
Трудник немного испуганно посмотрел на приезжую парочку, но больше ничего пере-спрашивать не стал. Пройдя молча еще какое-то расстояние, трудник склонился и осторожно срезал рыжий гриб с приподнятой вверх шляпкой.
- О, лисичка! – обрадованно произнес он и перекрестил находку. – Ну, как говорится, с богом! Начало положено.
Они прошли еще немного. Шумилов все время оглядывался, стараясь по приметам запомнить направление пути. Наконец, трудник остановился.
- Ну, далее я с вами не пойду. А во-она туда идите! Видите, купол часовенки блестит. Это вот она и есть, обитель-то!
Шумилов с Говоровой одновременно посмотрели туда, куда указал рукой трудник. Там и в самом деле поблескивала жестью небольшая луковица часовенки, да и высокий деревянный забор просматривался довольно четко.
- Ну, тогда спасибо! – Шумилов протянул труднику руку.
Тот пожал ее и посмотрел на Говорову.
- А вы бы за дочкой лучше присматривали, – сказал он. – От хороших родителей дети в монастырь не бегут.
Не ожидавшая подобных слов, Говорова не нашлась, что ответить. Впрочем, трудник и не ждал ответа, он уже шел в известное ему клюквенное место.
Шумилов с Говоровой подошли к забору. Шумилов поднял голову, оценивая высоту. Метра два с половиной, а то и все три. Это же сколько леса надо было загубить, чтобы сделать такой забор – обрезная доска с заостренными концами, выкрашенная в коричневый цвет. Ни одной щели не видно. Они довольно долго шли вдоль забора, пытаясь найти ворота или калитку. Вот, наконец, и она. Шумилов сразу увидел глазок видеодомофона, чуть ниже была кнопка звонка. Он стал раздумывать. Время раннее. Позвонить или подождать? А может, кто-нибудь выйдет? Видимо, Говорова думала о том же, поэтому, когда Шумилов в нерешительности посмотрел на нее, она ответила:
- Давай подождем.
- А если ждать придется долго?
- Но что же делать? Может быть, дети еще спят?
Им, однако, повезло. Довольно скоро ворота отворились и показалась запряженная в телегу лошадь, которой управляли два мальчишки, лет семи-восьми. Чтобы  не привлекать к себе внимания, Шумилов, схватив Говорову за руку, быстро отошел на несколько шагов и они укрылись за стволами деревьев. Вслед за телегой вышел какой-то монах в рясе и шапочке, посмотрел вокруг, крикнул мальчишкам:
- Матушка велела до обеда вам вернуться!
- Да, брат Симеон, – ответил один из мальчишек.
Монах тут же удалился и закрыл ворота.
- Стой здесь и жди, – сказал Шумилов, а сам погнался за телегой. Догнал довольно быстро, поскольку мальчишки не очень торопились.
- Ребята, погодите!
Мальчишки вздрогнули и испуганно посмотрели на неизвестно откуда появившегося мужчину.
- Тп-р-ру! – державший вожжи мальчишка, натянул их, останавливаясь.
- Вы кто, дядя? – спросил другой.
- Вы меня не бойтесь. Я хотел у вас узнать, здесь в приюте есть девочки?
- Да! Но нам запрещено с ними общаться.
- Послушайте, здесь находится наша дочь, которую у нас похитили и привезли сюда. Мы хотим ее забрать домой. Туда вообще можно как-то войти? – Шумилов кивнул головой в сторону приюта.
- Войти, наверное, можно, но вас до келий не допустят.
- У вас есть благословение его преподобия, игумена монастыря? – спросил мальчишка-кучер.
- Нет!
- Тогда вас даже до матушки Иоанны, настоятельницы обители, не допустят, а без нее вам никого не разрешат не то что забрать, но даже увидеть.
- Извините, дяденька, нам нужно ехать, а то, ежели опоздаем, нас накажут.
Возница тронул вожжи и лошадь медленно пошла вперед, Шумилов шел рядом с телегой.
- Скажите, а вам там… как живется? Хорошо? Плохо?
- Нам запрещают жаловаться! Н-но! – мальчишка стегнул плетью лошадь и та прибавила ходу.
Шумилов остановился, некоторое время смотрел вслед мальчишкам, затем вернулся назад.
Он решил действовать нахрапом. Как говорится, смелость города берет. Он нажал на кнопку звонка.
- Что вам угодно? – басом спросил чей-то голос.
- У меня благословение его преподобия, чтобы забрать мою дочь домой.
Раздался щелчок, калитка открылась. Шумилов оглянулся назад. Говорова стояла с вытянутым лицом, открыв рот.
- Жди меня здесь. Без Даши я не уйду.
Говорова лишь кивнула в ответ, и Шумилов тут же шагнул на территорию приюта. Ему навстречу уже шел охранник. Сзади у него на ремне болталась резиновая дубинка.
- Здравствуйте! – Шумилов решил играть на опережение. – Мне бы к матушке Иоанне по поводу ребенка.
Охранник оценивающе посмотрел на Шумилова, затем на его куртку, карманы. А тот слегка заискивающе улыбался.
- В карманах ничего нет? – строго спросил охранник.
- Разумеется, – ответил Шумилов и похлопал себя сначала по карманам куртки, потом, расстегнувшись, по джинсам.
- Вообще-то еще рано. Матушка в такое время молится и никого не принимает. А у вас точно есть благословение его преподобия?
- Да, конечно! Я получил его еще вчера вечером, его преподобие даже ради этого задержался. Но, на ночь глядя, я не рискнул идти сюда.
- Это правильно! Поздно вечером я бы вас и не пустил. Насельницы спать ложатся рано… Хорошо, – после непродолжительной паузы ответил охранник. – Пройдите во-он к тому двухэтажному зданию. Это административный корпус. Матушка сейчас в скиту, я не имею права туда заходить. Сейчас вызову сестру Полину, только она может потревожить матушку.
- Я вас понял! Уже иду.
Шумилов не стал тянуть время и, стараясь побыстрее отделаться от охранника, тотчас же направился в указанную сторону. Проходя мимо часовни, услышал доносившийся оттуда какой-то шум. Оказалось, что там молится небольшая группа насельниц. Он приостановился, ему захотелось заглянуть внутрь, чтобы убедиться, там ли Даша, или нет. Но непроизвольно глянул назад и увидел, что охранник наблюдает за ним. Тогда Шумилов пошел дальше, не особенно торопясь, в надежде, что молитва закончится и девочки выйдут наружу. Но они не выходили. Зато охранник ушел искать сестру Полину. Шумилова вдруг забил озноб. Он подумал, что это от холода – все-таки октябрь, да еще раннее утро, да еще в лесу. Но, застегнув молнию на куртке, понял, что озноб его бил не от холода, а от волнения и переживания. Все-таки он блефовал, и откуда ему было знать, поверят ему или нет. А если не поверят, удастся ли ему отсюда выбраться?
Он стоял некоторое время возле здания, не решаясь войти внутрь, потом, чувствуя, что начинает подмерзать, стал прохаживаться взад-вперед. Наконец, увидел, как из одного из зданий вышла монашка в накинутом сверху черном длинном пальто, глянула в сторону Шумилова. Тут же появился и охранник и Шумилов понял, что это и есть та самая сестра Полина. Потом она пошла в противоположную от него сторону. Ей повстречалась на пути еще одна служительница обители. Увидев сестру Полину, та приклонила голову, одновременно поприветствовав ее:
- Спасайся, сестра!
- Спаси, Господи! – ответила сестра Полина.
Шумилов времени не замечал, но когда все же глянул на часы, оказалось, что он здесь уже находится около сорока минут. Сестра Полина подошла к нему неожиданно, прервав его раздумья.
- Бог вам в помощь, – приветствовала она его. – Матушка ждет вас, пойдемте.
Она развернулась и, не говоря больше ни слова, пошла вперед. Шумилов двинулся за ней. Они шли, наверное, минут десять, пока не оказались рядом с крепко сложенной избой с высокой трубой на крыше. Это и был скит настоятельницы. Заведя Шумилова в сени, сестра Полина строго произнесла:
- Стойте здесь, ждите, спрошу у матушки благословения, чтобы вас впустить.
Шумилов молча кивнул, а ладони в карманах куртки непроизвольно сжались в кулаки. Его уже стали доставать эти постоянные благословения. Впрочем, он быстро взял себя в руки: у него было еще пару минут для того, чтобы сообразить, о чем говорить с настоятельницей и как ей объяснить, что для нее и для всей обители будет лучше, если они добровольно отдадут ему дочь.
Дверь открылась и сестра Полина жестом пригласила Шумилова войти.
- Матушка просила вас подождать, пока она закончит моление, но разрешила вам ждать ее в кабинете.
- И на том спасибо! – пробормотал Шумилов, следуя за монахиней.
Кабинет настоятельницы оказался не очень большим, но довольно уютным. В углу висела большая икона, на стене, сбоку от единственного окна висела талантливо написанная маслом на холсте картина, на которой Шумилов легко узнал главный храм монастыря. Большой стол из мореного дуба с письменными приборами и стопкой каких-то бумаг и закрытым ноутбуком в самом углу, с вычурными, сделанными со вкусом ножками, рядом со столом стояли два таких же дубовых стула со все теми же вычурными ножками. Вдоль всей задней стены стоял книжный шкаф, не сказать, чтобы весь заполненный книгами.
Через несколько минут в кабинет вошла среднего роста, не слишком худая, но и абсолютно не полная монахиня в черной сутане и черном платке, открывавшем только половину ее морщинистого лба, с золотым наперсным крестом. Она вошла и на пару секунд застыла у самого порога, изучая своего нежданного гостя. Шумилов заметил ее и непроизвольно слегка приклонил голову. Он понял, что это и есть настоятельница матушка Иоанна.
- Здравствуйте!
- Вы, стало быть, человек не воцерковленный? В бога не веруете? – жестко спросила настоятельница, проходя к столу и садясь на один из стульев.
- Да, я не верующий. Но не воинствующий!
- Значит, время еще ваше не пришло, коли о боге не задумались. Человеку без веры жить сложно.
- Возможно, и не пришло. А что касается веры, то она у каждого своя, и не обязательно это должна быть вера в бога, матушка настоятельница. Впрочем, я в ваш монастырь со своим уставом не навязываюсь. Хотелось бы, чтобы и вы уважали людей, не желающих коротать свои дни в монастырских кельях. Особенно, когда речь идет о детских душах.
Матушка Иоанна с удивлением смотрела на мирянина, посмевшего с ней разговаривать в таком тоне. Впрочем, она пока еще не знала, кто стоит за ним, потому и ответствовала довольно спокойно.
- Не вам судить о грехах наших и о душах детских. Они еще сами не могут в себе разобраться, и наша святая обязанность помочь им в этом.
- В чем, в этом? В том, чтобы запретить им думать, а принимать все сказанное или написанное на слепую веру? Этому учит христианство?
- Вы, я так понимаю, пришли сюда не для того, чтобы спросить меня, что есть истина? – лицо у матушки становилось все более злым и решительным.
- Да, простите! Разумеется, не за этим. Мне бы хотелось забрать отсюда мою дочь, похищенную из дома и привезенную сюда насильно…
- Этого не может быть! – прервала Шумилова настоятельница. – Мы детей не похищаем! Их сюда приводят либо сами родители, либо отделы опеки и попечительства.
- А я вас и не обвиняю в похищении. Я просто констатирую факт, что мою дочь, Говорову Дарью, сюда насильно, без согласия матери, воспользовавшись ее, матери, болезнью, привез ее учитель Кашин Алексей Николаевич. На него уже в прокуратуре и в полиции написано заявление по обвинению в киднеппинге.
Услышав знакомую фамилию, матушка Иоанна побледнела. Благо, небольшое окно и пасмурное небо установили в ее кабинете дневной полумрак и, благодаря этому, Шумилов не заметил ее бледности. Она знала, что у игумена Боголюбского монастыря есть родной брат, учительствующий в светской школе. Но если то, о чем сейчас говорит этот человек, – правда, то тень уголовного преступления упадет и на игумена, и на монастырь, и на ее приют. Она растерялась. Следовало проконсультироваться с отцом Нестором.
- Вы сказали охраннику, что у вас есть благословение его преподобия, настоятеля монастыря? – спросила она уже гораздо спокойнее.
- Я солгал ему, ибо понимал, что иначе он меня сюда не пустит.
- Значит, вы нарушили одну из заповедей…
- Этот грех во благо восстановления истины и ради ребенка. Думаю, что вы мне этот грех отпустите? – улыбнулся Шумилов, и матушка Иоанна для себя отметила, что улыбка у него была искренняя и приятная. 
- Грехи отпускаются в церкви, а не в кабинете, пусть и находящемся на церковной территории.
- И, тем не менее, что вы ответили на мой вопрос по поводу моей дочери.
- Мне нужно посоветоваться с его преподобием.
- Разумеется! Мне выйти?
- Нет! Выйду я, а вы оставайтесь здесь. Можете присесть. В ногах ведь правды нет, не так ли?
- Истинно так! – кивнул Шумилов и склонился в благодарственном поклоне.
Настоятельница вышла из кабинета, тут же, завидев ее, поднялась со стула, дожидавшаяся ее в гостиной сестра Полина.
- Приглядывай за ним, – бросила на ходу настоятельница и скрылась в спальной комнате.
Там она взяла сотовый телефон, нажала на нужную кнопку. Через пару секунд услышала голос игумена Нестора.
- Благословите, ваше преподобие!
- Спаси господи! – ответил игумен. – Слушаю тебя, сестра.
- В курсе ли ваше преподобие, что в нашем приюте находится сторонний человек?
- Кто такой будет? – сразу встревожился игумен.
- Родитель недавней насельницы нашей, Говоровой Дарьи.
- Кто посмел пустить?
- Охранник. Но ему сказали, что от вас благословение имеется.
- Ложь прямая!
- Да я знаю, отец Нестор! Мирянин сам сознался в этом. Сказал, что иначе не попал бы к нам.
- Охранника наказать все одно. А по поводу родителя насельницы твоей… Вчера мне докладывали, что приехал. Но было поздно и его ко мне не пустили. А чего он хочет?
- Забрать хочет отроковицу. Но самое страшное, ваше преподобие, говорит, что на брата вашего, Алексия, заявление в прокуратуру и полицию подано – по поводу похищения дочери. А вы понимаете, чем это может грозить нам?
- Не глупей тебя буду, сестра, – после короткой паузы недовольно произнес настоятель. – Алексий убеждал меня, что там все чисто. Мать ее в курсе. Нешто солгал мне, Ирод окаянный? А что сама отроковица?
- Уж очень она упряма. Сестра Полина говорит, что ее бы надо в затвор дня на три для начала, без воды и хлеба. Молитв не знает, поклоны отбивать не желает.
- Ты вот что, сестра, ты пока подержи этого родителя, а я созвонюсь с Алексием. Выясню, что да как. Потом сам перезвоню тебе.
- Поняла вас, отец Нестор. Могу ли я ему показать наше хозяйство? Ну, чтобы несколько смягчить его.
- Пожалуй, так будет лучше.
Отключив телефон настоятель откинулся на спинку кресла и зашептал в сердцах:
- Господи, спаси раба твоего Алексия и его святыми молитвами прости мои прегрешения!
Перекрестившись, он тут же позвонил Кашину.
Матушка Иоанна приказала сестре Полине проверить, чтобы на подворье не было праздных насельниц, ибо она хочет показать гостю приют. Та кивнула и тут же поспешила выполнять приказание, настоятельница вернулась в свой кабинет, Шумилов тут же поднялся, посмотрев на нее в ожидании.
- Его преподобие занят ненадолго. Велели обождать. Как только освободится, он мне перезвонит. А пока, ежели есть желание, могла бы вам провести небольшую экскурсию по нашей территории.
Не ожидавший такого предложения Шумилов даже несколько опешил, но через пару секунд согласно кивнул.
- Был бы вам премного благодарен, матушка.
Разумеется, настоятельница водила Шумилова по тем местам, по тем дорожкам, где даже при самом большом желании они не могли встретить детей. Тем не менее, Шумилов ее внимательно слушал и не менее внимательно рассматривал все строения и маячившие вдалеке теплицы.
- А в теплицах у вас что? – поинтересовался он.
- Так, зелень всякая, свёколка, морковка, огурчики, помидорчики, всё для внутреннего потребления и отрокам и воспитателям.
- Я так понимаю, работают в них дети?
- Ну да! Взрослых-то воспитателей у нас немного. А труд – как элемент воспитания – весьма почетен и важен. И потом, сами же дети это и потребляют, как я вам уже сказала.
- А Даша тоже там?
Матушка Иоанна слегка поморщилась, но спокойно ответила:
- У нас несколько мест для работы. К сожалению, где конкретно работает Даша, сказать не могу, о том ведает только распорядитель, да сестра Полина. Но, как видите, она ушла по делам.
В это время раздался спасительный звонок. Перезванивал игумен.
- Простите! – матушка Иоанна показала на телефон и отошла в сторону.
В небе закружились первые в этом году легкие снежинки, таявшие еще в воздухе. Изо рта шел пар, но Шумилов старался вдыхать воздух поглубже, наслаждаясь его чистотой.
К нему снова приблизилась настоятельница.
- Его преподобие дал свое благословение на то, что вы можете забрать свою дочь. Но, видите ли, сейчас время обеда, насельники собираются в трапезной. Думаю, вы не будете возражать, чтобы и ваша дочь потрапезничала со всеми.
- Разумеется!
- Тогда давайте сделаем так. Вы идите в административное здание, подождите там, а я дам команду, чтобы Дарью после трапезы вывели к вам.
- Хорошо!
Настоятельница ушла, а Шумилов подумал, что она могла бы и ему предложить пообедать. Впрочем, он понял, что это было бы слишком любезно с ее стороны. А, во-вторых, как бы он себя чувствовал в трапезной, зная, что там, за воротами его дожидается голодная и, вероятно, уже замерзшая Говорова.
Шумилову показалось, что обед длился слишком долго, он даже стал нервничать. Но вот, наконец, от спального корпуса отделилось несколько фигур – две он узнал сразу: настоятельница и Даша, третьим был мужчина. Шумилов, задрожавший от приближающейся развязки, пошел им навстречу.
Даша остановилась в нерешительности, переводя взгляд с настоятельницы на Шумилова. У нее за спиной был полупустой рюкзачок. А у Шумилова комок подступил к горлу и он не мог ничего сказать, только жестом обеих рук подзывал к себе девочку. Наконец, она, в последний раз глянув на ставшее злым лицо матушки Иоанны, пошла к Шумилову. Сначала медленно, потом быстрее, пока, в конце концов, не очутилась в его объятиях. Он присел, обнимая дочь, а она обхватила его за шею и заплакала. Он гладил ее по голове, по спине и успокаивал, шепча на ухо:
- Успокойся! Все уже в прошлом. Сейчас мы с тобой поедем домой, в Москву.
- А где мама? – так же тихо, на ухо, спросила она.
- Мама здесь… там, – он махнул в сторону ворот. – Ждет тебя. Пошли?
Даша кивнула и протянула Шумилову руку. Он взял ее за руку и, не оглядываясь, повел ее к выходу. У самых ворот она остановилась и грустно посмотрела на Шумилова снизу вверх, а потом спросила:
- А вы мой настоящий папа, да?
Он долго смотрел на нее, губы его слегка задрожали, глаза повлажнели то ли от переживания, то ли от ветра.
- Да! – коротко ответил он, поднимаясь.
- А я знала это. Я хотела вас найти. Я нашла вашу с мамой свадебную фотографию. Но все равно я папу Женю люблю.
Говорова нервно вышагивала взад-вперед недалеко от ворот, волнуясь о том, как и когда все это закончится. Она уже дрожала всем телом от холода, ужасно хотелось есть. Когда же она увидела, что приоткрылась одна створка ворот, то застыла от ожидания, но, увидев появившуюся фигуру Шумилова, а рядом с ним маленькую фигурку дочери, она бросилась к ним со всех ног.
- Мама! – крикнула Даша и тоже побежала ей навстречу.
Они встретились, обнялись, поцеловались. Долго стояли так, смеясь и плача одновременно. Шумилов не стал им мешать, медленно пошел вперед. Они догнали его уже почти на самой опушке леса. Даша встала между взрослыми и взяла каждого за руку. Так они и дошли до машины.
Говорова с дочерью сели на заднее сиденье и крепко обнялись. Шумилов включил зажигание и глянул на датчик топлива – бензина осталось литров пять, а то и меньше.
- Ч-черт!
- Что случилось? – испугалась Говорова.
- Бензин на исходе! Мы же всю ночь печку топили. Хоть бы до заправки какой дотянуть. А то толкать придется.
Машина тронулась. Даша постепенно приходила в себя. Шумилов периодически смотрел на нее в зеркало заднего вида. 
- Как тебе там было, Даша? Как ты себя чувствуешь?
- Спать очень хочется, – улыбнулась она. – Нас несколько раз за ночь будили, заставляли молиться. А потом в шесть утра вообще подъем, завтрак и на работу, часов до четырех, обедали и опять шли на работу. При этом девочкам никогда не давали мяса почему-то.
- И ты тоже молилась? – спросила Говорова.
- Я – нет, я же молитв не знаю. Но меня девочки прикрывали, говорили, чтобы я открывала рот и что-то там шептала. Иначе нельзя было – могли наказать – до пятисот земных поклонов без отдыха, или вообще били ремнем с пряжкой до синяков. Одну девочку больше ста раз били ремнем.
- Ур-роды! – Шумилов от злости даже ударил ладонями по рулевому колесу.
- В монастыре жить было трудно, наказывали очень строго, почти ни за что. Посмотришь не так, воспитателю не понравится, может дать очень много поклонов земных, тысячу без отдыха делать, поставить на неустойчивый стул на всю ночь молиться. Спокойно могут лишить еды на день или на три дня. А если в комнату зайдешь без Иисусовой молит-вы, то тысячу раз заставят открывать и закрывать дверь и при этом читать молитву. Ходили на службу каждый день, хочешь ты или не хочешь, все равно заставят идти. Стоять было очень тяжело, службы длинные, по 4 часа, а стоять надо, не шелохнувшись. Из-за этого у многих девочек больные ноги. Врач запретила стоять больше 30 минут, но мы все равно стояли. Работали с 6-ти утра до 8-ми вечера. Уставали очень сильно, нас постоянно подгоняли, а ночью поднимали в 12 часов, и мы полтора часа вместе всей группой молились, а кто стоя засыпал, тех выгоняли в коридор на всю ночь молиться.
Даша на некоторое время замолчала, собираясь с мыслями и облизывая пересохшие губы. Затем продолжала свой рассказ.
- А в кельях холодно было – батарей не было. Только обогреватели маленькие. Но самым
страшным наказанием были двенадцать дней в карцере, который носил название «затвор». Мне в этом смысле повезло, я туда не попала, но девочки много про это рассказывали. Первые три дня вообще без воды, сухая голодовка, потом просфоры, хлеб, вода, отхожее ведро, помещение неотапливаемое…
- Да это же на уголовное дело тянет, а? – Шумилов на секунду повернул голову назад, посмотрев на Говорову.
- И вообще странно, почему их никто не проверяет, – согласилась та. – Где отдел опеки и попечительства? Где прокуратура, полиция?
- Нет, это нельзя так оставлять. Вернемся в Москву, я этим займусь. И Кашиным твоим тоже.
Даша стала зевать, глаза покраснели, ей явно хотелось спать. Она облокотилась на плечо матери и стала подремывать. Говорова глянула на дочь, стала гладить ее по голове.
- Ну, поспи, поспи, Дашутка.
Шумилов глянул в зеркало заднего вида и молча кивнул.
Дорога после вчерашнего ливня в кое-каких местах расплылась, появились рытвины. Шумилов снизил скорость, чтобы вовремя эти рытвины объезжать и чтобы не очень трясло машину – жалел Дашу. При этом боковым зрением периодически следил за датчиком топлива – бензина становилось все меньше. Но вот, к счастью, показалась трасса. Пропустив две мчавшиеся на бешеной скорости машины, он вырулил на шоссе. Ехать стало легче и быстрее. Он вытащил из кармана куртки смартфон, нажал на нужную кнопку и передал его Говоровой.
- Ир, посмотри там, по маршруту, через сколько заправка будет.
Ирина пальцем двигала по экрану смартфона, пока не остановилась в нужной точке.
- Ближайшая через четыре километра, – сказала она и вернула Шумилову смартфон.
- Ну, будем надеяться, что дотянем.
Но сбыться надеждам было не суждено – мотор поурчал, поворчал, а потом и вовсе зачах, когда до заправки оставалось чуть менее километра.
- Приехали! – Шумилов опустил стекло и сплюнул на дорогу.
- И что будем делать?
- Толкать будем! – хмыкнул он. – Любишь кататься – люби и саночки возить. Хорошо хоть трасса льдом не покрылась после вчерашнего ливня и ночных заморозков.
Он начал говорить громко, затем сам себя одернул и посмотрел назад, но Даша спала крепко.
- Умаялась, бедняжка! – вздохнула Говорова.
- Скорее, умаяли!
Шумилов вышел из машины, снял куртку и открыл заднюю дверцу с правой стороны. Говорова непонимающе глянула на него.
- Вылезай потихоньку. И, знаешь что, сними ей ботинки, а куртку мою под голову подложи, вместо подушки.
Говорова послушно выполнила все и захлопнула дверцу.
- Ты не замерзнешь? – спросила.
- Тут еще как бы не вспотеть. Слушай меня. Я буду впереди рулить, а ты сзади машину толкай. Слава богу, горок здесь нет, по равнине ехать проще. Ну, готова?
- Готова! – ответила Говорова.
- Тогда поехали!
Мимо проносились машины, по встречной в это время одна за другой проехали три фуры. Шумилов открыл переднюю дверцу и, держа руль одной рукой, другой придерживал дверцу, а ногами уперся в землю. Говорова тоже напрягла все свои силы. Машина медленно стронулась с места, затем пошла веселее. Метров через пятьдесят развеселился и Шумилов, и у него вырвалось:
- Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зеленая, сама пойдет!
Его веселость передалась и Говоровой, она тут же подхватила известный мотив бурлацкой песни и они запели дуэтом:
- Потянем, потянем, да у-ухнем!
Потом они смеялись. Потом уже было не до смеха, по крайней мере, ей. Силы стали покидать ее и она стала уставать: сказывались нервотрепка и волнения последних дней. Она иногда останавливалась, всего на пару секунд, чтобы передохнуть, затем снова догоняла машину и толкала. Но скоро начал уставать и Шумилов, дыхание становилось тяжелее, а воздуха – меньше. Наконец, он выпрямился, посмотрел назад, на Говорову.
- Устала? Давай передохнем.
Она согласно кивнула и улыбнулась.
Они сели в машину на передние сиденья. Оглянулись назад: Даша крепко спала, лишь иногда во сне подергивалась. Потом взгляды их пересеклись. Они долго смотрели друг на друга, словно изучая изменения, произошедшие в их лицах за те почти десять лет, которые они не виделись. И вдруг губы их стали сближаться, веки задрожали, прикрывая глаза и вскоре долгий поцелуй ознаменовал их окончательное сближение. Она положила голову на его плечо, поглаживая пальцами его ладони. Говорить ни ей, ни ему не хотелось. Так они и сидели, прижавшись друг к другу, молча, может десять минут, может, пятнадцать.
- Я ведь тебя все эти годы вспоминала, Петя, – шептала она.
- Ну да, незлым, тихим словом, – так же шепотом ответил он. Затем хлопнул ладонью по рычагу переключателя скоростей и сказал:
- Ладно! Время скачет зайцем. Уже третий час. Пошли снова на работу.
Прошло чуть более получаса, пока, наконец, они дотолкали машину до АЗС. Заправившись до полного бака, Шумилов отогнал машину в сторону и кивнул Говоровой в сторону находившегося здесь же, на стоянке кафе. 
- Тебе не кажется, что мы давно не ели?
- Кажется, – кивнула она. – А как же Даша?
- Я думаю, ей сейчас лучше отоспаться. Поест она и дома. Я печку включу, чтобы она не замерзла, а мы в окно будем следить за машиной.

27.
Светлана приехала в Королёв, быстро нашла свой дом, поднялась на этаж и нажала на кнопку звонка. Дверь открыла большегрудая рыжеволосая Настя, сзади нее стоял, выглядывая из-за спины, ее пятилетний сын. Вид Светланы ее несколько удивил: розовая вязаная шапочка как-то неуклюже сидела на самой макушке, молния на куртке была наполовину расстегнута, из-под нее выглядывал желтый джемпер.
- Света? Привет!
- Привет! Слушай, Настя. Тут такое дело, – Светлана переминалась с ноги на ногу, шевеля губами и глядя круглыми глазами куда-то в стену. – Короче, тебе надо съехать с квартиры.
- Что значит, съехать? – не поняла Настя.
Светлана недовольно поморщилась.
- Это значит, что тебе нужно освободить квартиру и притом, немедленно.
Светлана была на грани нервного срыва. Все последние дни (особенно после неудачной попытки воздействовать на мать через бабушку) она не только не разговаривала с матерью, но даже видеть ее не могла. Потом неожиданно к ней пришло самое простое решение: она решила переехать в Королёв на старую квартиру и жить отдельно от матери.
- Погоди, Света! Что значит, освободить? – и без того продолговатое лицо Насти еще больше вытянулось. – Мы заплатили твоей маме до конца месяца.
- Сколько нужно? Я вам верну деньги.
- Послушай, Света, квартира все-таки не только твоя, но и мамина. К тому же она ответственный квартиросъемщик. Давай, я ей позвоню, и мы решим вопрос.
- Нечего ей звонить! – истерически выкрикнула Светлана. – Я сказала – выметайтесь, значит, выметайтесь.
- Знаешь что! Ты на меня голос не повышай. А матери твоей я сейчас позвоню.
Настя захлопнула дверь перед самым носом Светланы, и та, не ожидавшая этого, даже опешила. Но, придя в себя, снова стала звонить в дверь и одновременно стучать по ней ногами.
- Я сейчас полицию вызову! Вы забрались в мою квартиру и не хотите ее освобождать.
Всполошились соседи: одни стали прислушиваться к крикам, стоя под дверью, другие наблюдали за развитием событий в дверной глазок. Настин сын испуганно забежал в спальню и спрятался под кровать. Мужа дома не было – задержался на работе.
Настя в это время звонила Екатерине.
- Екатерина Вячеславовна, что случилось с вашей Светой?
- А что с ней случилось?
- Она заявилась сюда и потребовала, чтобы я немедленно покинула квартиру, поскольку она решила уехать от вас и жить самостоятельно.
- Где она сейчас? Рядом?
- Нет, я ее пока не пустила в дом, но, слышите, она, вон, звонит и долбит ногами, – Настя подошла поближе к двери и выставила вперед телефон, через несколько секунд снова заговорила. – Она мне ребенка испугала.
- Хорошо, Настя, я сейчас ей перезвоню.
Настя слышала, как за дверью зазвонил мобильник. Она подошла к самой двери и стала прислушиваться.
Светлана, глянув на высветившийся номер, сбросила его, крикнув через дверь:
- Уже позвонила, да? Сука!
Екатерина снова набрала номер дочери. Второй раз Светлана сбрасывать номер не стала, ответила на звонок.
- Что, мамуль, тебе уже пожаловались? А что, я не имею права жить в своей квартире? Тебе денег не хватает? На панель пойди!
- Успокойся, Света! – наконец Екатерине удалось вставить слово. – Не делается все так с бухты-барахты! Во-первых, людям надо собраться, во-вторых, найти новую квартиру. В-третьих, в конце концов, они заплатили до конца месяца.
- А меня это не волнует! Я с тобой больше жить не хочу.
- Послушай, дочь, ты не забыла, что ты беременна. Тебе нельзя не то что истерики закатывать, но даже волноваться. Ты не задумывалась, что это может сказаться на плоде?
Последний аргумент несколько успокоил Светлану. Она и в самом деле забыла, что носит в себе плод любви. Но разговаривать с матерью больше не стала. Правда, не стала больше досаждать и Насте. Заплакав, спустилась по лестнице и вышла на улицу. Настя вздохнула с облегчением, но поняла, что ей, видимо, придется искать новую квартиру. По крайней мере, завтра на работе она это обсудит с Екатериной.
 
28.
Шумилов привез их на квартиру Говоровой почти в десять часов вечера. Дорога вымотала всех. Даша давно уже проснулась и с любопытством смотрела на вечерние огни, освещавшие Москву, будто видела все это впервые.
- Ну что, я, наверное, поеду домой? – Шумилов немного посидел на кухне, отдохнув.
- Я тебя никуда не отпущу, ты, что, Петя! Ты разве не устал? Я сейчас быстро что-нибудь сварганю перекусить… Ой, Дашутка, поднимись к тете Оле, забери Ваню, и поблагодарить ее не забудь.
- Ага, сейчас! – живо откликнулась Даша. – А вы и, правда, оставайтесь. Вам же досталось не меньше мамы.
Шумилов с Говоровой улыбнулись. Даша тут же убежала за братом. Шумилов в это время вспомнил, что не брился уже два дня. Он потер ладонями лицо чуть выше бородки – щетина уже была довольно ощутимой.
- Послушай, Говорова, я останусь у тебя только в том случае, если у тебя есть бритва. Мне ведь отсюда завтра прямо на работу ехать.
Говорова закрыла холодильник и, держа в руках несколько яиц, глянув на Шумилова, улыбнулась.
- Найду я тебе бритву. От Жени же остались.
Через пару минут вернулась Даша, ведя Ваню, в руках у которого был полиэтиленовый пакетик с пирожками.
- Мама, а тетя Оля нам пирожки… Ой, здравствуйте!
Мальчик растерянно смотрел то на мать, то на Шумилова, которого он, безусловно, узнал. Даша тут же взяла у него пирожки и положила их на стол.
- Тетя Оля сказала, что мы, наверное, все вернулись голодные, а у нее пирожков много осталось. С капустой и с картошкой.
- Вот и замечательно! Значит, у нас будет яичница с пирожками.
- Ну, привет, молодой человек! – Шумилов решил прервать неловкость парня и протянул ему руку. – Больше под машины не бросаешься?
Ваня пожал руку (ему польстило, что с ним здоровается за руку взрослый мужчина) и засмеялся:
- Не, больше не бросаюсь!
- Я его тогда отчехвостила хорошо, после этого случая, – серьезным тоном произнесла Даша.
- Ты у меня вообще умница, Дашутка, – улыбнулась Говорова. – Ну, идите руки мыть и за стол… Да, Ваня, ты уроки-то сделал?
- Да мне только одно чтение задали, – уже из ванной крикнул мальчик.
- Что значит, одно чтение? – удивилась Говорова. – Ладно, завтра выясню.
Поужинав, Говорова отправила детей спать, сказав перед тем Шумилову:
- Ты, если хочешь, можешь ванну принять. Там, в шкафчике полотенце должно быть.
- Конечно, хочу! – хмыкнул Шумилов. – После таких-то приключений.
Вымытый и побрившийся, Шумилов вышел из ванной, словно заново родившийся. Когда он вошел в комнату, Говорова как раз раздвигала диван.
- Ты извини, Петь, у меня раскладушки на антресолях нет. Придется спать на одном диване.
- Да? Жалко! Заснули дети-то?
- Еле угомонились. Даша еще надумала делиться с Ваней впечатлениями. У него и так в голове тараканы бегают, он же сразу начинает в красках воображать. Насилу заставила ее замолчать.
- Ну, для нее же это стресс огромный. И тут ей как раз нужно выговориться.
- Да, но не в постели же, когда уже спать нужно. Но я ее знаю: в школе она об этом ни слова никому не скажет.
- Ей, самое главное, с Кашиным встречаться не надо.
- Уж об этом я позабочусь.
Говорова закончила стелить постель и смущенно посмотрела на Шумилова.
- Ну, ты ложись, Петя, а я в ванную пойду… Да, может быть тебе другое одеяло дать?
- Да ладно, обойдусь и без одеяла, – сказал он и улыбнулся.
Говорова, еле сдерживаясь от смеха, ушла в ванную.
Когда она вернулась, Шумилов лежал на спине с открытыми глазами и, почти не моргая, смотрел в потолок, заложив руки за голову. Говорова подошла к угловому шкафу, стоявшему чуть сбоку от дивана, открыла дверцу, выдвинула ящик, встала спиной к дивану, сняла халат, тут же стала надевать ночную сорочку. Было темно, но сквозь оставшуюся полоску штор в окно светила яркая луна и Шумилов с удовольствием следил за тенью, которую отбрасывало на потолок тело его бывшей жены. Странно, но это был тот редкий момент, когда в его голове не было никаких мыслей, он просто лежал и смотрел в потолок. Видимо, все же сказалась усталость.
Говорова тихонько подошла к дивану и осторожно стала ложиться, стараясь не задеть Шумилова. А он, как лежал с руками под головой, так и продолжал лежать, даже не шелохнувшись. Говорова в темноте никак не могла разобрать – спит он уже или нет. Приподняла голову, посмотрела, у Шумилова по-прежнему – ноль эмоций. Она прислушалась к его дыханию (она вдруг вспомнила: когда он спит, то слегка посапывает), но никакого посапывания не услышала.
- Петь, ты спишь? – зашептала она, и только тогда он зашевелился, убрал руки из-под головы и повернулся к ней.
- А ты как хочешь, чтобы я уже спал или еще не спал?
- Мне все равно! Хотя, Даша правильно сказала – тебе ведь досталось больше, чем мне.
- Ну, если все равно, то считай, что я уже сплю.
Он повернулся к ней спиной и начал сопеть, притворяясь спящим. Говоровой стало смешно. Она погладила его по голой спине (Шумилов не носил маек и спал всегда в одних трусах, а иногда и без них).
- Ну, ладно, не сердись.
Шумилов засопел еще громче. Говорова беззвучно захохотала и легла на спину. Через некоторое время Шумилов также повернулся на спину и, будто невзначай, желая высунуть руку из-под одеяла, провел ладонью по телу Говоровой. Ее ночнушка задралась, еще когда она ложилась, и ладонь Шумилова скользнула по голому телу. Говорова повернулась к нему лицом и робко спросила:
- Может, вернешься, Петя?
- У тебя мужу еще сорок дней не прошло, а ты уже к другому мужику ластишься.
- Ты мне не другой – ты первый! И я тебя любила сильно.
- Ага, прям как в анекдоте: девица сдает экзамен по литературе, билет ей попался по творчеству Адама Мицкевича. А ее заклинило: она всё – Мицкевич да Мицкевич, иногда только вставляет – польский поэт. Ну, экзаменатор и решил проверить, случайно это или нет: возьми да спроси: «Скажите, что вы все Мицкевич да Мицкевич, а как звали поэта, не помните?» Девица тужилась-пыжилась, никак не вспомнит. Ну, экзаменатор и решил подсказать: «Ну, как звали первого мужчину?» Девица, конечно, покраснела, опустила глаза и еле слышно выговорила: «Валера».
Говорова засмеялась, прикрыв рот одеялом, тело ее сотрясалось от смеха. Шумилов в это время придвинулся к ней вплотную и, улучив момент, закрыл ей рот долгим поцелуем. Она погладила его по голове и тут же аккуратно перевернулась на спину. Он оказался сверху, все продолжая целовать ее. Но страсть едва успела захватить их, как вдруг дверь их комнаты открылась и туда просунулась голова Даши:
- Мам, я никак не могу заснуть.
Шумилов с Говоровой замерли. Благо, было темно, и дочь вряд ли что-то увидела, но оба почувствовали ужасную неловкость. Шумилов, стараясь практически не шевелиться, медленно сползал с Говоровой, а та только повернула голову в сторону двери и с замиранием сердца смотрела на абрис Даши.
- Мам, посиди со мной, слышишь? – продолжала настаивать Даша.
Наконец, Говорова опомнилась и проговорила:
- Сейчас приду, Даша, дай мне встать.
Шумилов уже сполз и Говорова сначала села на диване, потом, поправляя рубашку, встала. Увидев это, Даша тут же ушла в свою комнату, а Шумилов, уткнувшись в подушку, долго-долго беззвучно смеялся.
Говорова не возвращалась довольно долго, Шумилов уже даже задремал. Но, когда Говорова вернулась, он поднял голову и взглянул на дверь – она была закрыта.
- Заснула! – прошептала Говорова. – Чуть мы с тобой не влипли.
- Ты знаешь, мне кажется, она что-то такое предполагала, а потому, выждав некоторое время, решила себя проверить.
- Она вообще девочка очень сообразительная, и вполне может быть и такой вариант, как ты сказал.
- Знаешь, это мне напомнило анекдот про Вовочку.
- Расскажи.
- Да он уже старый, с бородой.
- Но ты же знаешь, я анекдоты вообще не запоминаю.
- Как-то приходит Вовочка с подбитым глазом и синяками на лице. Учительница испугалась, спрашивает: «Вовочка, что с тобой?» «Вы же знаете, Марья Ивановна, мы живем с мамой и папой в однокомнатной квартире, и вот вчера вечером мы уже легли спать, а папа через некоторое время спрашивает: «Вовочка, ты спишь?» – Я отвечаю: «Нет!» Ну, папа почему-то рассердился на меня и засветил сначала в глаз, а потом тумаков по щекам надавал». Через неделю Вовочка приходит в школу, учительница видит, что у него опять глаз подбит и на руку шина наложена. Вовочка ей снова отвечает: «Вы же знаете, Марья Ивановна, что мы с мамой и папой живем в однокомнатной квартире. И вот мы уже легли спать, а через некоторое время папа и спрашивает: «Вовочка, ты спишь!» Но я же помню, чем закончился мой первый ответ, потому сейчас решил ответить «да!». Но это почему-то еще больше разозлило папу, он встал и очень сильно поколотил меня, даже, вон, руку сломал. Прошла еще неделя. Вовочка приходит в школу весь перебинтованный – с головы до ног. Учительница еще больше испугалась: «Вовочка, а сейчас что случилось?» «Ну, вы же знаете, Марья Ивановна, мы с мамой и папой живем в однокомнатной квартире. Мы уже легли  спать и вдруг папа через некоторое время спрашивает: «Вовочка, ты спишь?» Но я же не дурак, я уже дважды попадался на этот приемчик, поэтому лежу и молчу, притворяюсь, будто сплю. Тогда папа сказал маме: «Ну что, поехали?» А мне стало любопытно, я возьми и спроси: «Куда?»
Говорова тоже уткнулась в подушку и долго смеялась. Она почувствовала себя снова счастливой.
- Ну что, поехали? – совершенно серьезно спросил Шумилов.

29.
Директору школы позвонили из прокуратуры и сообщили, что им поступило заявление на учителя информатики Кашина Алексея Николаевича по поводу похищения ребенка, ученицы этой же школы, Говоровой Даши, и в соответствии с законом прокуратура обязана проверить сигнал.
- Постарайтесь обеспечить присутствие Кашина Алексея Николаевича на рабочем месте.
- Да, да, конечно! – голос у директрисы сразу же осип, лицо вытянулось.
Положив трубку, она тут же вызвала к себе Кашина. Тот пришел быстро и был совершенно спокоен, пока еще не догадываясь ни о чем.
- Алексей Николаевич, я, как вы знаете, спокойно отношусь к любым пристрастиям моих сотрудников. Для меня важнее, чтобы ученикам было интересно на том или ином уроке. Я знаю, что на ваших уроках дети не скучали. И для меня это показатель. Однако меня несколько шокировал ваш последний поступок.
- Какой вы имеете в виду? – удивился Кашин.
- Вы зачем увезли в монастырь Дашу Говорову?
- А, вы об этом. Ну, во-первых, не в монастырь, а в детский приют при монастыре. Во-вторых, вы же знаете, что у самой Говоровой была апатия, она абсолютно не занималась ребенком.
- А вам что от этого, я не поняла?
- Ну, как же, Даша сама ко мне пришла, попросила ей помочь.
- И что, она просила тебя отвезти ее куда-нибудь подальше от матери, от  семьи?
- Это я сам решил. В православном приюте при  Богословском монастыре много детей. Там с ними занимаются, воспитывают в послушании, в любви к матушке России. Только там могут вырасти настоящие патриоты. И пока никто не жаловался.
- Вы знаете, Алексей Николаевич, я слушала вас и вспомнила один старый анекдот, как раз в тему.
- Ну-ка, ну-ка! – оживился Кашин.
- Как-то встретились Черт с Богом и заспорили о несовершенстве мира. Черт говорит: «Объясни мне, Боже, почему так бывает. Если с человеком случается какая-нибудь неприятность, он всегда тут же начинает ругать меня, даже если я к этому никакого отношения не имею. А когда с ним происходит что-то приятное, даже помимо твоей воли, он всегда начинает восхвалять тебя». Бог отвечает: «С человеком ничего помимо моей воли не происходит. А тебя он ругает вполне справедливо, поскольку все плохое и грязное, что происходит на земле, исходит именно от тебя». Черт вздохнул и сказал: «Ладно! Я с тобой не буду спорить. Давай проведем эксперимент! Вон, видишь, идет мужик с коровой. Давай подойдем к нему, пусть он нас и рассудит». «Давай!» – сказал Бог и направился к человеку. Но корова, увидев какого-то незнакомца, окутанного каким-то непонятным для нее нимбом, испугалась и понеслась прямо к болоту. Мужик закричал на нее: «Куда тебя черт понес!» «Ну, вот видишь, – сказал Черт. – Корова испугалась тебя, а мужик стал ругать меня. А теперь смотри, что будет дальше». Корову занесло в самое болото, мужик пытался ее вытащить, но у него ничего не получалось. И тогда Черт нырнул в болото и снизу вытолкал ее на берег. Мужик облегченно вздохнул, вытер пот и произнес: «Слава богу! Вытащил!»
- Это вы к чему? – не понял Кашин. 
- Это я к тому, что не все то хорошо, что навязывает церковь. Она запрещает думать, а требует только верить. Но человек, перестающий думать, превращается в животное.
- Но это же основы религиозного воспитания! Главное, что их пиндосы не усыновили в своих америках... а то геями и проститутками стали бы все! – убеждал Кашин директора школы.– Монастыри собирают детей,  оказавшихся в трудных жизненных обстоятельствах, лишенных родительской и государственной заботы и опеки, детей, вынужденных вести беспризорное существование. Если бы не монастырь, то тот или иной ребенок был бы обречен на гибель. 
- О каком воспитании вы говорите, Алексей Николаевич? Вы в своем уме? Да это же настоящий концлагерь… Хотя, если вы имеете ввиду, что и в Освенциме на воротах висела надпись: «Труд облагораживает!», тогда да, можно сказать, что в этом вашем богоугодном приюте детей воспитывали. Любое воспитание базируется на определенной идеологии, а идеология предполагает, что ребенок овладевает системой ключевых, ведущих, системообразующих идей о законах развития природы и общества, знание различных идеологических направлений и способность критического отношения к ним. Для его обеспечения требуется полноценная общественная жизнь ребенка, а не изоляция от общества. Политика же любого монастыря направлена, прежде всего, на изоляцию от окружающего мира. В лучшем случае, монастыри соглашаются   на то, чтобы их посещали со стороны, но сами они чуждаются контактов со светом. В то время, как светская идеология базируется на разумном принятии или отвержении тех или иных утверждений, религия стро-ится на основах и догматах веры. Кроме того, всем известно, что православное ве-роисповедание рекомендует применение по отношению к детям мер физического наказания, лишения возможностей удовлетворения жизненно важных потребностей, унижения человеческого достоинства. Наказание молитвами, поклонами, лишением и ограничением еды, трудовыми повинностями (послушанием), публичным устыжением, помещением в изолированные помещения являются законными с точки зрения церкви, но никак не согла-суются с современными подходами в воспитании детей. Широкая практика использования монастырскими приютами антипедагогических способов воздействия на ребёнка в качестве дисциплинирующих средств говорит о порочности применяемой ими воспитательной системы. В общем, так, Алексей Николаевич! Вот вам бумага, ручка. Прямо сейчас вы напишите заявление об увольнении по собственному желанию.
- А если не напишу? – скривился Кашин.
- Вы знаете, что вами по заявлению Говоровой Ирины Леонидовны заинтересовалась прокуратура? А это уже серьезно. Вам грозит суд. Мне такого пятна на школе не нужно, мне честь школы дороже таланта любого учителя. Если вы не напишите заявления по собственному, я найду для вас специальную статью, уж поверьте мне на слово.
Кашин, скорчив недовольную мину, придвинул к себе лист бумаги, взял ручку и начал писать.

30.
На следующий день свежий, как огурчик, Шумилов появился в институте. Сегодня он был налегке, без своего знаменитого портфеля, только в руках была тонкая черная кожаная папка на молнии. Разумеется, первым делом ему следовало объясниться с Нестеровой. Все-таки, целых два дня неожиданно отсутствовал, и ему хотелось узнать, кого завкафедрой поставила на замену. Он ради этого специально приехал в институт пораньше – у него семинар был только на второй паре. Войдя на кафедру, он увидел лишь одну сидевшую за своим столом Аллу Борисовну, которая отрешенно смотрела в окно, дожидаясь звонка.
- Алла Борисовна, я вас приветствую, – поздоровался Шумилов.
- О, возвращение блудного сына. Где пропадали-то?
- А-а! В монастыре был.
- А! Ну, и как, выбрали себе монашку? – не без ехидства она поддернула его. Разумеется, Нестерова не удержалась и все же дала почитать своей подруге анонимку.
- Так в мужском же монастыре, Алла Борисовна, – усмехнулся Шумилов, но этот странный вопрос его явно озадачил.
Он положил папку на свой стол у самого окна и снова обратился к Алле Борисовне, кивнув на кабинет завкафедрой.
- У себя?
- У себя, но только там сейчас у нее Вера.
- Понятно!
Он направился к двери, но не успел даже взяться за ручку, как она отворилась. И тут он услышал, как Вера дрожащим голосом, едва ли не выкрикнула:
- У меня нет привычки анонимки стряпать!
После этого раскрасневшаяся Вера едва не сшибла с ног Шумилова, а, увидев его, вздрогнула и, ойкнув, тут же выскочила в коридор.
- Вера! – позвал было Шумилов, но аспирантка его уже не слышала.
Зато его голос услышала Нестерова. Она поднялась со своего места и, подойдя к двери, позвала:
- Петр Владимирович? Очень хорошо! Зайдите, пожалуйста!
- Здравствуйте, Софья Кирилловна! Я, собственно, и хотел к вам зайти. А что с Верой случилось? Она вся красная прямо, меня чуть не сбила.
- И об этом сейчас поговорим. Прикройте дверь, пожалуйста.
Свой кабинет Нестерова закрывала нечасто, и Шумилов понял, что разговор с ним будет серьезный. Он это относил на свое неожиданное исчезновение, поэтому и сразу начал с объяснения. Нестерова слушала его внимательно, не перебивая.
- Вы не волнуйтесь, Софья Кирилловна, свои часы я отработаю.
- Не сомневаюсь! Если честно, не ожидала от вас такого благородного поступка после того, что о вас стало известно.
- Не понял! – дуги бровей Шумилова поднялись от удивления. – Что, пока меня не было, обо мне что-то неизвестное доселе стало известно?
- Ты, как всегда, в самую точку попал, Петр Владимирович. Удивляюсь твоей интуиции. «Что-то неизвестное доселе стало известно»! На, вот, почитай!
Она протянула Шумилову уже известный лист с анонимным письмом и, пока он читал, она сначала прочитала пришедшую ей эсэмэску, а затем писала на нее ответ.
Анонимка шокировала Шумилова не меньше, чем, в свое время, саму Нестерову. Ему даже стало душно, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и подергал шеей. Дочитав, положил на стол бумагу и испуганно посмотрел на Нестерову.
- Ну, как, впечатляет? Ты и в самом деле не знал о себе такого, или здесь все правда?
- Какой подонок мог написать это?
- А вот теперь я тебе отвечу на твой самый первый вопрос – о Вере. Как ты понимаешь, автором письма по всей логике должна быть женщина.
- Ну-у… – Шумилов поводил головой из стороны в сторону, поглаживая одной рукой другую. – Скорее всего, да.
- Тогда ты, опять-таки, понимаешь, что, скорее всего, эта женщина к тебе неровно дышит. Следовательно, из списка женщин нашей кафедры, вычеркиваем сразу двух – Аллу Борисовну и меня. Хотя, конечно, мы обе тебя любим, но, согласись, это, скорее любовь материнская.
Шумилов согласно кивнул головой.
- Значит, остаются только две кандидатуры: Купрейчик и, соответственно, твоя аспирантка Вера, которая, как ты сказал, чуть было не сбила тебя с ног. Я рассуждаю логически?
- Ну, если предположить, что это именно сотрудницы нашей кафедры, то, вероятно, да.
- Здесь я с тобой согласна. Я убедилась, что Купрейчик не могла написать это письмо, а ответ Веры ты слышал сам.
- Тогда кто? И как оно попало к вам?
- Ну, на второй вопрос ответить проще простого: меня из-за этого вызывал декан и настоятельно просил разобраться. Ты же обратил внимание, что там, в конце письма отображалась некая угроза о вынесении сора из избы. А вот что касается первого твоего вопроса – пока полнейшая неясность… Да мне кажется, что ты сам лучше знаешь своих ухажерок. Вот сиди и соображай, кто бы это мог быть. Кстати, в анонимке-то хоть правда написана, про мать с дочерью.
Шумилов покраснел и опустил глаза.
- Так получилось. Совершенно случайно. И выяснилось это слишком поздно.
- То есть, ни они, ни ты об этом даже не догадывались?
- Совершенно верно!
- Ну, и как ты будешь выпутываться из всего этого?
- Ох, лучше не спрашивайте, Софья Кирилловна, – тяжело вздохнул Шумилов.
- Впрочем, это твое личное дело. Меня лишь волнует, чтобы из-за твоих любовных амуров работа над докторской не пострадала.
- У меня работа всегда на первом месте. Вы же знаете.
- Раньше знала, а сейчас не уверена. Ну ладно, иди, скоро звонок будет.

31.
Вадим Лесун беседовал с заместителем руководителя школы по учебной работе, куда его направили на обязательную для всех студентов пединститута месячную практику. Ей, с одной стороны, не понравились его длинные, плохо ухоженные и непослушные волосы, но, с другой стороны, во время общения она поняла, что этот студент-практикант не так уж и прост и довольно начитанный, с грамотной речью. Одновременно она попросила секретаря позвать к ней классную руководительницу 8-го «б».
Когда вошла Валентина Шумилова, Лесун даже слегка привстал: модная короткая прическа светлых волос, красиво подбритые дуги бровей, окаймляющие большие зеленые глаза, тонкий нос с легкой горбинкой, черная обтягивающая юбка чуть выше колен и красивая розовая атласная блузка – все это настолько было неожиданно, что Лесун даже непроизвольно сглотнул слюну. Он кивнул ей, приветствуя, а Валентина, также кивком головы ответила и обратилась к завучу.
- Вызывали, Роза Михайловна?
- А, да, да! Вот, Валентина Владимировна, познакомьтесь – студент-стажер. Будущий учитель географии, месяц будет проходить у нас практику. И, заодно, заменит приболевшую Левченко.
- Здравствуйте! – теперь уже непосредственно к Лесуну обратилась Валентина. И тот, застенчиво улыбнувшись, тоже поздоровался.
- Валя, в твоем классе следующий урок география?
- Ну да! Великолепно! Вот и отведешь Вадима Андреевича в класс, представишь его.
- Мне кажется, это лучше сделать вам, Роза Михайловна. Вы все-таки завуч.
- А ты – классный руководитель! – решительно ответила та. – Вы не волнуйтесь, Вадим Андреевич. Наш восьмой «б» – не самый плохой класс, в смысле дисциплины. Валентина Владимировна сумела найти к детям подход. Чего, кстати, и вам желаю.
- Спасибо! Главное, сделать так, чтобы детям было интересно, а там они уже и сами со своей дисциплиной справятся, – сказал Лесун.
- Тогда, как говорится, и флаг вам в руки, – улыбнулась Роза Михайловна.
Валентина сразу повела Лесуна в класс географии, пустовавший из-за болезни учительницы. Пока шли, разговаривали.
- У вас в школе все дамы такие, как вы?
- Какие такие?
- Ну-у, красивые, модные, – Лесун почесал затылок и убрал волосы со лба.
- А вы присмотритесь сами, – лукаво произнесла Валентина, но тут же перевела разговор в деловое русло. – Вы где учитесь, на каком курсе?
- В педе, на четвертом уже.
- Но вы не выглядите совсем мальчиком, какими часто бывают четверокурсники.
- Да мне уже двадцать семь. Армия, работа, потом зачем-то решил, что нужно идти учиться.
Они подошли к кабинету, Валентина открыла дверь и вошла первая. Лесун сразу же оценил обстановку: большая физическая карта России, чуть поменьше – политическая карта мира, глобус, на стене портреты знаменитых географов и путешественников, на стеллаже у задней стены – разная литература, методички, пособия.  Оглядев все это, Лесун одобрительно кивнул:
- Не дурственно.
И вдруг спросил:
- А вы музыку любите?
- Смотря какую.
- Рок, например.
- Ой, рок – нет. Терпеть не могу этих патлатых, горластых, да еще, вероятно, обкуренных.
- Ну, по поводу обкуренных – это вы зря. А вообще – жаль! – вздохнул Лесун.
В это время прозвенел звонок с урока.
- Ой, вы побудьте здесь, Вадим… как вас?
- Просто Вадим.
- Хорошо, просто Вадим. Мне нужно предупредить моих, что сегодня будет география, потом забегу в учительскую и вернусь.
Лесун подошел к учительскому столу, на котором лежал учебник по географии для восьмого класса, стал листать его, на каких-то страницах останавливался чуть подольше, какие-то просто просматривал. Ему даже стало интересно, он присел на стул и увлекся учебником. Даже не сразу сообразил, что в класс вернулась Валентина, принеся Лесуну классный журнал. Вскоре прозвенел звонок и класс стал заполняться учениками. Лесун встал и не без любопытства рассматривал ребят. Те также с интересом смотрели на незнакомца, стоявшего рядом с их классным руководителем.
Когда за последним учеником закрылась дверь, Валентина сделала шаг вперед и улыбнулась.
- Ребята, вы знаете, что Анастасия Николаевна заболела. Вместо нее географию будет у вас вести Вадим Андреевич. Прошу любить и жаловать!
Лесун улыбнулся и помахал согнутой в локте рукой.
- И, самое главное, не подведите меня. Ведите себя хорошо! Ну, я пошла? – Валентина глянула на Лесуна. – А то у меня свой урок начался.
- Да, да, идите! Спасибо! Я думаю, что мы будем взаимовежливы. Правда же, ребята?
- Постараемся! Посмотрим! Ага!
Валентина еще раз посмотрела на класс, затем на Лесуна и убежала.
- А вы к нам надолго или насовсем? – спросил один из мальчишек с третьего ряда.
- Это будет зависеть и от вас тоже.
- А вы из какой школы? – настала очередь девчонок задавать вопросы.
- Я не из школы, я из института, – сказал Лесун и тут же сообразил, что он ляпнул лишнее.
И в следующий миг его опасения подтвердились.
- Студент, что ли? – хмыкнул все тот же мальчишка с третьего ряда.
К счастью, Лесун быстро нашелся.
- А вы что, считаете, что в институтах бывают только студенты? А аспирантов, преподавателей вы куда денете?
- А-а! – по всему классу пронесся вздох облегчения и тут же начался шумок.
Лесун понял, что пора заканчивать с вольными речами, иначе он потеряет нить управления. Он подошел к столу, открыл журнал, пробежался глазами по списку – двадцать шесть учеников. Поднял глаза – в классе было явно меньше.
- А почему не все присутствуют на уроке?
- Двое болеют, один отпросился на весь день, а еще двое сачкуют, – отчиталась, по всей видимости, староста класса.
- Что значит, сачкуют? – удивился Лесун.
- Да они у нас известные прогульщики. Забили они на школу.
- А, ну тогда передайте им, что и я на них забил.
По классу пробежался смешок.
- Давайте договоримся так. Сейчас я не буду тратить время на знакомство с вами, познакомлюсь в процессе. А сейчас хочу уточнить. Насколько я понимаю, вы сейчас изучаете географическое положение России?
- Да мы уже неделю ничего не изучаем, – снова прорезался голос у мальчишки с третьего ряда. – Вам же сказала Валентина Владимировна, что у нас училка заболела.
- Кстати, вам нравится Валентина Владимировна?
- Нормальная училка.
- Только иногда палку перегибает.
- Что значит, перегибает палку?
- Да орет на нас.
- Но, вероятно, орет же не просто так, а по делу, – вступил в спор со школьниками Лесун.
- А я не люблю, когда на меня орут, даже если по делу! – отозвался с последней парты, высокий, физически крепкий парень с длинными черными волосами.
- Я смотрю, ты крутой, да? Как тебя зовут?
- Ага! У меня второй юношеский по боксу. А зовут меня Вадим.
- Отлично! Значит, тезка, после уроков можем поговорить, как боксер с боксером. А сейчас посиди и помолчи. Идет?
- У вас же разные весовые категории, – заметил парень с третьего ряда.
- Неважно! Зато у него есть разряд, а у меня только слегка загнутый в сторону нос, – Лесун ткнул пальцем себе в переносицу.
Кто-то хмыкнул, кто-то хихикнул. В классе снова начался шум. Лесун даже вспотел, соображая, как бы ему утихомирить класс. И тут взгляд его упал на физическую карту России. Он сам себя погладил по голове и подошел к стеллажу, где стоял глобус. Взял его, поставил к себе на стол и стал медленно крутить его вокруг своей оси. Это заинтересовало сидевших ближе к нему ребят и они с любопытством уставились на Лесуна. Он заметил это внимание и улыбнулся.
  - Ребята, посмотрите сюда! – он повысил голос, стараясь подавить особенно шумных.
Не сразу, но постепенно класс успокоился.
- Я тут обратил внимание на одну интересную штуку. И мне интересно, обратите ли вы на это внимание тоже, или нет. Даю маленькую подсказку. Речь идет о горах. Смотрите!
Он взял одной рукой глобус, вышел с ним на середину класса и стал его медленно крутить другой рукой. Как он и предполагал, никто ничего интересного не заметил. Две девочки даже встали и подошли поближе, но тоже безрезультатно.
- Ладно, садитесь! – сказал он девочкам, сам же вернулся и поставил глобус на стол. – А теперь смотрите. Это что за материк?
- Евразия!
- Правильно! А это?
- Вы что, нас совсем за тупых принимаете. Мы даже в детском саду знали, что это Африка.
- Молодцы! И совсем я вас за тупых не принимаю. Я просто спрашиваю. Ну, хорошо. А вот это, как вы знаете, Америка. Здесь Северная, здесь Южная. И обратите внимание: все горные системы Евразии и Африки тянутся по параллелям, а в Америке – по меридиану. Правильно?
- Ага!
- А теперь обратите внимание, – Лесун подошел к карте России и провел рукой по Уральскому хребту. – Уральские горы, единственный, не находящийся в Америке хребет, расположенный меридианально, проще говоря, вертикально. А теперь давайте представим, что было бы, если бы эти две тысячи с лишним километров располагались бы по параллели, вдоль побережья Северного Ледовитого океана. Кто мне может ответить на этот вопрос?
После долгого молчания ответила та самая предполагаемая староста класса.
- Наверное, у нас было бы теплее.
- Молодец! Умница! Тебя как зовут?
- Афанасьева. Таня.
Лесун подошел к журналу. Афанасьева была первой в списке.
- Я тебе ставлю пятерку.
Он поставил оценку и снова посмотрел в класс.
- Совершенно верно предположила Таня. Уральские горы хотя и невысокие, в силу своей древности, но вполне способны были бы изменить климат Заполярья. Тем более, что вплоть до Баренцева моря доходят остатки теплого течения Гольфстрим.
- А где же тогда проходила бы граница между Европой и Азией? – спросил староста.
- Но есть же река Урал, есть, наконец, Кумо-Манычская впадина. Это реки такие – Кума и Маныч. Да, в конце концов, границы определяют по определенным географическим координатам, а не по географическим субъектам. А, кстати, кто мне скажет, где находится центр Азии?.. Понятно! Вы это еще не проходили. Есть в России такая республика, Тува называется, а столица ее называется Кызыл. Так вот, близ Кызыла как раз и находится географический центр Азии. Надеюсь, вы поняли, что география – это не просто наука, а очень интересная наука?
- Ага! А еще что-нибудь интересное вы можете рассказать? – попросил боксер Вадим.
- Еще? – Лесун почесал затылок, затем снова глянул на карту. – Ну что же, мы уже с вами сегодня поговорили о западном и восточном полушариях. Ну, это когда об Америке и ее горах говорили. Так вот, кто мне скажет, в каком полушарии Земли находится наша с вами страна?
Несколько человек чуть ли не хором закричали:
- В восточном!
- Ага, точно! Да не совсем, – Лесун обвел взглядом класс и увидел на многих лицах воспаленные от любопытства глаза. Он понял, что класс завоевал, оставалось дело за малым – удержать эту марку до конца практики. – Вы слышали такое выражение – нулевой меридиан?
- Я что-то слышала, – сказала Афанасьева. – По-моему, это где-то в Европе.
- Точно! Это так называемый Гринвичский меридиан, условная черта его проходит по городку Гринвич близ Лондона, там находится британская обсерватория. Так вот этот меридиан делит наш земной шар пополам. В круге сколько градусов? Триста шестьдесят, правильно? Триста шестьдесят разделить пополам будет сто восемьдесят. Следовательно, 180 градусов на запад от Гринвича – будет западное полушарие, а 180 градусов на восток – будет восточное полушарие. Так вот, дорогие мои, – он взял указку и подошел к карте, – сто восьмидесятый меридиан проходит вот здесь – через Чукотку и остров Врангеля. И получается таким образом, что самая восточная часть нашей страны лежит в западном полушарии.
  После урока Лесун зашел в учительскую, держа подмышкой журнал. Там сидело не-сколько учителей, в том числе и завуч. Он обвел глазами кабинет, но не увидел ту, которую хотел увидеть. Заметив несколько смущенного этим обстоятельством Лесуна, Роза Михайловна улыбнулась и спросила:
- Ну, как, Вадим Андреевич? Справились? Устали?
Остальные учителя (один из них был мужчина) устремили на него свои взгляды: пытались понять, что делать, сочувствовать ему или поздравлять.
- Устал, да! А справиться? Отчего ж не справиться. Мы же тоже не лаптем щи хлебали.
Все заулыбались, стали его поздравлять и напутствовать на будущее. Он благодарил, а сам все украдкой поглядывал на дверь. И ожидания его не обманули, вскоре появилась и Валентина. Увидела Лесуна, окруженного коллегами, тоже улыбнулась.
- Вадим… Андреевич, я вас поздравляю. Я, честно говоря, волновалась за вас, а еще больше за своих. Несколько раз даже подходила к двери во время урока и была поражена тишиной и вашим уверенным голосом.
- Спасибо! Я же вам говорил: главное – заинтересовать, а дальше можно из них веники вязать.
- Ну, слишком-то не обольщайтесь, молодой человек, – сказала учительница в очках, лет пятидесяти. – Сегодня заинтересовали, а попробуйте это сделать и завтра.
- Не пугайте мне стажера, – улыбнулась завуч. – Не так страшен черт, как его малюют.
- Да это я и сам понимаю. Готовиться к уроку надо лучше.
Валентина сидела за своим столом, открыла ноутбук и что-то там писала. Остальные учителя разошлись кто куда – у кого еще уроки, у кого они уже закончились. И только Лесун маялся, не зная, куда себя приткнуть: сегодня у него уроков больше не будет, но просто так уходить в первый же день он посчитал неприличным. Сел за один из опустевших столов, закинув ногу на ногу и покачивая верхней.
- Скажите, а у вас здесь курилка есть?
- Вообще-то директор запрещает на территории школы курить кому бы то ни было, – ответила, не отвлекаясь от компьютера, Валентина.
- И что? Все учителя целый день маются без курева?
- Да у нас мало кто курит. Ну, а те, кто курит, как-то выходят из положения. Выходят на улицу или еще где-то. Если честно, я этим даже не интересовалась.
Валентина улыбнулась и выглянула из-за ноутбука.
- А что вы делаете? – поинтересовался Лесун.
- Да вот, заполняю электронный дневник. Сейчас это обязаловка для всех. Учить детей некогда, главное, чтобы все документы, отчеты, дневники вовремя были заполнены.
- Какая нудота эта школа, – скривился Лесун.
- Но вы ведь тоже эту, как вы ее назвали, нудоту выбрали.
- С чего вы взяли? Я отработаю педпрактику, тоже обязаловку для всех студентов пединститута, и в школу больше ни ногой.
Валентина закончила, вышла из компьютера и, в ожидании, пока погаснет экран, подошла к зеркалу, посмотрела на себя, провела по губам губной помадой, поправила прическу и, улыбнувшись, повернулась к Лесуну.
- Вы еще останетесь? А то я ухожу.
- Да нет, мне здесь сегодня вроде больше делать нечего. А м-можно я вас провожу, Валя? – робко спросил он, пытаясь заглянуть в ее глаза.
Она поймала его взгляд и сама некоторое время изучала его лицо. Затем подошла к гардеробу, в котором висело ее пальто, сняла его с вешалки. Он тут же перехватил пальто и поднес его к ней. Она снова улыбнулась, повернулась спиной и сунула руки в рукава.
- Отчего же! Проводите, пожалуйста!
Пока она застегивалась, он быстро напялил на себя куртку-аляску, закрутил вокруг шеи длинный вязаный шарф, перекинул через плечо небольшой кожаный рюкзачок и открыл дверь. Они вышли в коридор, Валентина закрыла дверь на ключ, торчавший в двери, взяла его и отдала на выходе из школы охраннице средних лет в синей униформе.
- До свидания, Варя!
- Да завтра, Валентина Владимировна.
Они прошли через школьный двор, где две небольшие группки школьников перебрасывались снежками под веселые возгласы, и вышли на улицу. Лесун остановился, достал сигареты, закурил, с наслаждением сделав первую затяжку. Работали дворники, сгребая на обочину тротуара оставшийся еще после дневного снегопада снег. Небо прояснилось и лишь маленькие белые облачка лениво плыли куда-то по своим делам. Зеленогрудые синички прыгали с ветки на ветку, с одного дерева на другое и о чем-то радостно друг с дружкой переговаривались на своем синичьем языке. По проезжей части  туда-сюда сновали машины. Немногочисленные прохожие обгоняли их.
- Мне собственно, тут не так далеко. Три автобусных остановки. А вы где живете, Вадим?
- Гораздо дальше. Аж на Соколе.
Он слегка опередил ее и снова заглянул ей в глаза.
- Валя, а вы очень торопитесь?
- Ну, не так, чтобы особо.
- Тогда давайте пешком пройдемся. Что такое три автобусные остановки?
Она засмеялась.
- Хорошо! Только я боюсь, вы свою голову застудите без шапки-то. На улице все-таки минус семь.
- Да я всю зиму без шапки бегаю, – обрадованный, ответил он. – В крайнем случае, когда очень сильный ветер, капюшон поднимаю.
- Ну, тогда давайте я вас хоть под руку возьму, что ли?
- А, это пожалуйста! – он перекинул рюкзак на другое плечо, и чуть оттопырил локоть.
Лесун в этот момент почувствовал себя настоящим кавалером. Они пошли не спеша. Под ногами поскрипывал не убранный еще в этом месте дневной снежок, кристалликами бриллиантов переливаясь на солнце. Ветра не было совсем, и легкий морозец всего лишь приятно пощипывал щеки и кончик носа. Валентина шла и думала: это что с его стороны, легкий флирт или, как говорят, любовь с первого взгляда? Что он за человек? Есть ли или была у него семья? Он ей понравился и своими повадками, и тем, что за словом в карман не лез, да и умением работать с коллективом, что в их профессии не самое последнее качество. А ему казалось, что он в Валентине нашел продолжение Светланы, только в более взрослой, что ли обстановке, с более взвешенным характером и умением не зацикливаться на частностях. Еще не плохо было бы узнать ее семейное положение. Впрочем, судя по отсутствию на безымянном пальце обручального кольца, с этим у нее все в полном порядке.
- Вы вот сказали там, в учительской, что в школу после педпрактики ни ногой, – прервала молчание Валентина. – А что, у вас уже есть какие-то планы по будущей работе?
- Да планов громадьё! У меня есть возможность и в экспедицию отправиться, причем, и в археологическую, и в геологическую. Есть возможность устроиться в турфирму. Согласитесь, специалист по географии там лишним не будет. Но даже и это для меня не так важно.
- Интересно!
- Я у вас, если помните, спрашивал, как вы относитесь к року.
- Ну да! А я ответила, что терпеть его не могу.
- Так вот, я бас-гитарист и солист рок-группы «Падшие ангелы». Мы пока мало известны, только раскручиваемся. Денег у нас особо нет, продюсера толкового пока тоже, но шумим потихоньку.
- Интересно! – снова повторила Валентина и теперь уже с любопытством посмотрела на Лесуна.
А тот с улыбкой на лице начал ей рассказывать про свою группу, про концерты, про рок: какие бывают жанры рока, чем они отличаются друг от друга. Он даже стал размахивать руками, изображая то игру на гитаре, то просто таким образом выражая свои мысли. Валентина с интересом слушала, не перебивая, пока не дошла до своего дома и остановилась.
И тут Лесун опомнился.
- А почему мы стоим?
- Потому что мы уже пришли. Спасибо, что проводили и что развлекли меня по дороге.
- Это вы здесь живете? – Лесун осмотрел дом, затем соседние дома, небольшой дворик с детской площадкой и множеством припаркованных автомобилей.
- Ну да, я здесь живу.
- Значит, мы должны попрощаться?
- Но ведь это только до завтра. У меня завтра четыре урока, а у вас, насколько я правильно посмотрела расписание, два. Так что увидимся, – она протянула ему руку на прощание.
Он сначала пожал ее, а потом склонился и поцеловал в щелочку между краем перчатки и краем рукава. Она засмеялась и пошла к подъезду, на ходу еще помахав ему рукой. А он стоял и смотрел ей вслед, пока подъездная дверь за ней не захлопнулась.
 
32.
Светлана добилась того, чтобы квартиру в Королёве квартиранты освободили. Она дала им неделю, чтобы подыскать новое жилье. И была весьма довольна своим решительным поступком. Екатерина ничего не смогла сделать, и только лишний раз выяснила отношения с дочерью.
- Ты, блин, достала меня окончательно! – кричала Светлана. – Всё! Я уезжаю сегодня же. Пока поживу у Пети, а потом перееду в свою квартиру и знать тебя не хочу больше. Ясно?
- Не плюй в колодец, пригодится воды напиться, – ответила Екатерина.
- Я лучше от жажды сдохну, чем выпью хоть каплю из твоего колодца.
- Посмотрим!
Настя наскоро собрала кое-какие свои вещи, запихнула их в небольшую сумку на колесиках, надела пальто и шапку и, уходя, хлопнула дверью.
Шумилов работал над докторской, разложив на столе перед собой несколько монографий и периодически залезая в интернет. Он настолько увлекся работой, что даже не услышал, как, открыв дверь своим ключом, пришла Светлана. Оставив сумку в прихожей, раздевшись, она, неслышно ступая, вошла в комнату. Шумилов сидел спиной к ней. Светлана подкралась и закрыла ему глаза ладонями.
- Черт! – вздрогнул от неожиданности Шумилов. Тут же отстранив ее руки, он повернулся к Светлане. – Нельзя же так пугать человека.
- Пугать! – захохотала она. – Да будь на моем месте Родик Раскольников, он бы тебя топориком тюкнул, ты бы даже не ойкнул.
Она склонилась к нему, обняла его за шею, поцеловала.
- А я к тебе насовсем.
- Что значит, насовсем? – удивился он, вставая.
- А, с матерью поругалась! Даже вещи с собой кое-какие захватила.
Он вышел вслед за ней в прихожую, увидев сумку с вещами, даже присвистнул.
- Точнее, пока на недельку. Я попросила квартирантов убраться из королёвской квартиры. Дала им неделю, и потом перееду туда… Слушай, Петушок, а ты что, не рад?
- Рад! Только мне не нравится, что ты с матерью поругалась. Догадываюсь даже из-за кого.
- Ну, ты у меня вообще догадосный, – улыбнулась она. – У тебя что-нибудь пожевать найдется? А то я есть хочу.
- Ну, если очень быстро, то могу предложить либо яичницу, либо пельмени.
- Давай пельмени.
Она пошла в ванную, а Шумилов внес сумку с вещами в комнату, а сам тут же направился на кухню, налил в кастрюли воду, поставил на плиту и тут же достал из морозилки открытую пачку пельменей.
- А что ты писал, когда я вошла? – поинтересовалась Светлана, выйдя из ванной.
- Я вообще-то над докторской сейчас работаю, если ты не знаешь.
- А, ну да, ну да! Вы же у нас, Петр Владимирович, большой ученый.
- У тебя, кстати, что с дипломом? Тему выбрала?
- Пока еще нет!
- Ну, на четвертом курсе пора бы уже и определиться.
Вода в кастрюле вскипела, Шумилов, посолил ее, бросил лавровый лист и засыпал пельмени. Тут же помешал ложкой, чтобы не прилипали ко дну.
- А я, может быть, в академку уйду.
- С какого это перепуга?
- С двух раз догадайся, – хитро посмотрела она на Шумилова, но, поняв, что тот будет долго думать, слегка похлопала себя по животу. – Так мне же через четыре с небольшим месяца рожать, глупенький.
Шумилов широко раскрытыми от удивления глазами посмотрел на ее уже слегка округлившийся живот, погладил его и покачал головой.
- Ай-яй-яй, какой я негодяй!
- Это что за оптимистические стихи такие, Петя?
- Это, скорее, пессимистический пассаж. Как там поэта Вишневского подделывали? Скажи отцу, чтоб впредь предохранялся. Кажется, так. Тебе бы нужно было сначала институт закончить, а потом уже рожать. Но, как вышло, так вышло. Ты в женской консультации была?
- Конечно! Мамочка меня вместе с собой в платную потащила.
- Да-а! Это из той серии, что Джапаридзе в неволе не размножается. Кстати, о мамочке. Что у тебя с ней?
- У меня? Это, скорее, у тебя что-то с ней! – Светлана взяла шумовку и стала вылавливать пельмени на тарелку.
Шумилов достал из холодильника сметану и поставил на стол.
- Что у меня, я знаю, я про тебя спрашиваю.
Наколов на вилку первый пельмень, обмакнув его в сметану, и проглотив, Светлана подняла глаза на Шумилова.
- Петя, я хочу, чтобы ты с ней больше не встречался. И вообще, мы, кажется, с тобой уже вели разговор о свадьбе.
- Да, только ты забыла, что речь шла о том, что свадьба должна была быть после окончания института.
- Но я же не виновата, что забеременела.
- Здрасьте, приехали! То есть, ты всю вину хочешь свалить на меня?
- Петушок, я же не настаиваю, на свадьбе прямо сейчас. Я просто не хочу, чтобы ты и дальше встречался с моей матерью.
- А она этого тоже не хочет?
Съев очередной пельмень, Светлана вытерла салфеткой губы и удивленно посмотрела на Шумилова.
- Я не поняла, ты что, предпочитаешь ее мне?
- Это ты сказала. Я просто спросил, хочет ли Катя, чтобы я с ней больше не встречался? Или это лишь твое желание?
- А что, мое желание тебя уже больше не интересует? – лицо Светланы становилось пунцовым. – Или как? Прошла любовь, завяли помидоры?
- Вот только истерики не нужно, Цветик, – Шумилов обнял ее и поцеловал в щеку. – Понимаешь, не все так просто, как хотелось бы. Вы обе мне дороги и я не знаю, что в таком случае делать. Я сам от этого мучаюсь, голова пухнет.
- Так вот я и хочу избавить тебя от мучений. Ну, подумай сам: ей уже сорок один год, лет через десять совсем старухой будет…
- Хорошего же ты мнения о своей матери, – хмыкнул Шумилов. – А ты не слыхала такую поговорку: в сорок пять баба ягодка опять?.. А мне через те же десять лет будет сорок. Ну и зачем я тебе такой старый буду нужен, а? Налево пойдешь, молодых любовников трахать?
- Если ты не откажешься от нее, я не только на кафедру, я и в ректорат напишу обо всем твоем разврате, я и до твоей Академии туризма доберусь…
И тут Светлана, даже пребывая в своем возбужденном состоянии, поняла, что сказала лишнее. Она осеклась, прикрыла рот ладонью и с испугом посмотрела на Шумилова. А до того даже не сразу дошел смысл услышанного. Но уже через минуту он побагровел, выпрямился, резко поднял Светлану и посмотрел на нее в упор. 
- Что? Что ты сказала? То есть, та самая анонимка – твоих рук дело?
- Я хотела… Я не знала, как мне еще отвадить от тебя мою мать. Я люблю тебя, Петя. Возьми меня замуж.
Она обвела руками его шею, но в его глазах уже вспыхнули огоньки злости. Он резким движением освободился из ее объятий и процедил сквозь зубы:
- Ты что, дура, что ли? Или любовь покрыла твои мозги плесеньею? Чего ты хотела этим добиться? Угробить мою карьеру? Ославить меня на весь институт? Сделать посмешищем на кафедре? Уезжай сейчас. Слышишь? Ты мне испортила настроение.
- Как уезжать? – испугалась Светлана.
- Так же, как и приехала. Не знаю, на автобусе или на электричке.
- Т-то есть… ты меня… в-выгоняешь?
- Мне плевать, как ты это назовешь.
Посмотрев на сердитое лицо Шумилова, она покрылась пятнами. На глазах выступили слезы.
- Петушок, ты что, меня больше не… любишь?
- Я сказал всего лишь, что ты сейчас испортила мне настроение. И поэтому сегодня я тебя видеть не хочу.
Слезы теперь уже брызнули из глаз Светланы двумя ручьями, она открыла рот, желая что-то сказать, но слова не сразу вырвались наружу.
- Тогда я брошусь под поезд!
- Не строй из себя Анну Каренину! Тебе не идет! – бросил Шумилов и ушел в ванную, где закрылся и включил воду.
 Ошеломленная Светлана некоторое время еще стояла посреди комнаты, затем подошла к двери, подняла руку, чтобы постучать, но в последний момент передумала, разрыдавшись во весь голос. Затем бросилась в прихожую, быстро оделась и выскочила наружу, забыв про свою сумку с вещами.
Услышав звук захлопнувшейся двери, Шумилов вышел из ванной, прошелся по квартире – ни на кухне, ни в комнате Светланы уже не было. Тогда она подошел к окну, погасив свет. Через некоторое время увидел, как Светлана выскочила из подъезда и побежала прочь, лишь однажды оглянувшись назад. Шумилов тут же отстранился от окна, но Светлана в темном окне его и не могла бы заметить. У него защемило сердце: а вдруг она и в самом деле бросится под поезд? Она ведь явно чокнулась, и от нее можно ожидать всего, что угодно. Что же делать? Даже если он сейчас бросится за ней, то вряд ли успеет. Но вдруг он успокоился: да ни под какой поезд она не бросится, слишком любит жизнь. Но, на всякий случай, решил позвонить Екатерине, рассказать ей обо всем и попросить проследить за дочерью.

33.
Даша начала понемногу общаться с Шумиловым, да и он после «монастырского» приключения привязался к девочке. Он обещал в ближайшие выходные куда-нибудь сводить ее. В пятницу вечером она позвонила ему, чтобы напомнить об обещании.
- Я все помню, Даша. Раз я обещал, значит, будем выполнять.
- Папа Петя, а можно вас еще попросить?
- Ну, конечно, Даша. Но прежде я хочу тоже тебя попросить – давай будем на «ты», а? А тот как-то неудобно: папа и вы. Согласись.
- Хорошо, будем на «ты». А теперь можно попросить?
- Ну, я же сказал, конечно, можно.
- Папа Петя, можно вас попросить… ой, тебя, сводить нас с Ваней в зоопарк. Мне еще папа Женя давно обещал, и мама. Но маме я не верю, она много чего обещает, но редко что выполняет.
- Вот что, Даша. Во-первых, запомни: взрослые люди, даже если это мамы или папы, могут обещать одно, но обстоятельства иногда бывают выше них. Ты же не будешь отрицать, что твоя мама очень занята, особенно сейчас, когда она осталась одна, а вас двое?
- Не буду, – согласилась Даша.
- Вот и отлично! А теперь – во-вторых. Я могу сводить вас в зоопарк, но только в том случае, если с нами поедет ваша мама. Поэтому тебе задание: уговорить маму отложить на завтра все дела и поехать смотреть зоопарк.
- Спасибо вам, папа Петя. Уж что-что, а уговаривать маму я умею.
- Скажи ей, что завтра ровно в десять ноль-ноль я буду ждать в машине у вашего дома.
Шумилов подъехал к дому Говоровой минут на десять позже – он не рассчитывал, что в субботнее утро в городе будут пробки. Впрочем, главная причина пробок, видимо, все-таки была в обильном снегопаде, щедро засыпавшем Москву большую часть ночи. Говорова с детьми гуляла вдоль дома в ожидании Шумилова, а Даша так и вовсе начала нервничать из-за того, что и Шумилов оказался не хозяином своему слову. Впрочем, это не помешало ей первой заметить его машину.
- Приехал! – радостно выкрикнула она и побежала навстречу.
- Осторожней, Даша! – крикнула ей вдогонку Говорова.
Девочка первая впрыгнула в машину, на переднее сиденье и радостно погладила руку Шумилова.
- А я думала, что вы меня тоже обманули.
- Извини, пробки задержали.
В это время подошла и Говорова, которая вела Ваню за руку. Шумилов вышел из машины.
- Здравствуй, Петя! – поздоровалась Говорова.
- Привет! – ответил Шумилов и протянул руку Ване. – Ну, давай пятерню.
Мальчику было лестно, что с ним за руку здоровается взрослый мужчина, но он сконфуженно опустил глаза.
- У меня, естественно, детского кресла нет, – сказал Шумилов. – Поэтому смотри, как поедем. Пусть уж Даша едет на переднем. Я подложу ей под попку куртку, тогда она сможет пристегнуть ремнем безопасности. А ты с Ваней садись сзади. Если вдруг увидим гаишников, пусть пригнется. Договорились?
- Договорились!
- Ты все понял? – спросил Шумилов у мальчика.
- Если что, я ему сама все объясню, – за брата ответила Даша.
- Ну, тогда все в порядке, – улыбнулся Шумилов, а вслед за ним и Говорова.
Легкий морозец испугал многих москвичей, потому в зоопарке было не так много посетителей. Но это и к лучшему.
- Мам, дай мне фотоаппарат, – попросила Даша.
Говорова открыла сумочку, вытащила фотоаппарат, протянула его дочери.
- И мне дашь пофоткать! – не просящим, а настойчивым тоном произнес Ваня, но Даша была сегодня в очень хорошем настроении, поэтому ничуть не обиделась на брата.
- Ладно, дам! – сказала она.
Они ходили почти до полного изнеможения. Несколько раз останавливались отдохнуть. К сожалению, по такой погоде не особенно где посидишь. Если только детям на аттракционах, которых зачем-то в зоопарке установили немало, развлечься. Наконец, Шумилов предложил зайти в одно из кафешек погреться, а заодно и перекусить. Никто возражать не стал.
- Ну что, через мост, в другую часть зоопарка пойдем, или домой поедем? – спросил Шумилов.
- Конечно, пойдем, папа Петя, – решительно заявила Даша. – А то в следующий раз когда еще сюда выберемся.
Ее слова вызвали улыбку на лицах взрослых. Ваня дернул мать за рукав и, когда та наклонилась к нему, тихо спросил:
- А почему Даша называет дядю папой?
Говорова глянула на Шумилова, а тот молча пожал плечами. Даша спокойно потягивала сок из трубочки.
- Потому что это ее настоящий папа, – так же тихо ответила Говорова.
- Значит, он и мой настоящий папа?
Тут уже не утерпела Даша.
- Нет! Это только мой папа! А наш другой папа, Женя, умер.
- Так нечестно! – Ваня готов был заплакать. – Я тоже хочу, чтобы у меня был папа.
Шумилову стало грустно. Он встал.
- Пойду расплачусь.
Расплатившись, он не стал возвращаться к столу, а вышел на улицу. После обеда, пусть и легкого, мороз не казался уже таким страшным. Он стоял, дышал, пар вырывался из его рта и тут же кристаллизовался крохотными снежинками.
В это время Говорова, как могла, успокаивала сына.
- Понимаешь, Ванюша, когда родилась Даша, я еще не была знакома с папой Женей, а была замужем как раз за Петей. А потом мы с Петей расстались, я вышла замуж за Женю, и затем появился ты. Вот так и получилось, что у вас с Дашей мама одна, а пап два.
- Но я тоже хочу, чтобы у меня был папа, – слезы все-таки брызнули из глаз мальчика и только незнакомая обстановка останавливала его, чтобы не разрыдаться.
- Мам, а давай я поговорю с папой Петей, чтобы он усыновил Ваню, – предложила Даша.
- Для начала он бы должен жить с нами, – горько вздохнула Говорова, найдя глазами через стекло Шумилова.
- А я его уговорю.
- Попробуй, дочка. Я буду только рада.
Даша вскочила из-за стола и, надев пуховичок и шапку, которые она сняла перед тем, как начать есть, и выскочила на улицу. Говорова, сама готовая расплакаться, одевала хнычущего Ваню и одевалась сама.
- Перестань плакать, слышишь? Ты же не хочешь, чтобы твои слезы на улице тут же превратились в льдинки, и тебя забрала к себе снежная королева.
- Ну и пусть заберет. Каю со мной будет веселее, – шмыгая носом, отвечал мальчик, но все же стал вытирать глаза кулачками.
- Кая уже давно Герда домой увезла.
- Интересно, а Даша бы спасла меня от Снежной королевы?
- А вот сам у нее и спроси, – улыбнулась Говорова и открыла дверь кафе.
- Ну, так что? Будем смотреть вторую часть или домой поедем?
Все посмотрели на Ваню, а он обвел взглядом каждого и недовольно проворчал:
- Будем!
Шумилов привез их домой уже поздно вечером. Даже Даша, не говоря уже о Ване, на-столько устала, да и свежий воздух сделал свое дело, что уснула в машине. Припарковавшись, Шумилов повернулся к Говоровой, на коленях у которой спал сын.
- Ну, будить их, что ли? – тихо спросил он.
- Ты останешься на ночь? – так же тихо сказала она.
- А смысл?
- Даша просила.
Шумилов взглянул на откинувшуюся на спинку сиденья спавшую девочку и вздохнул, покачав головой:
- Это нечестно, понимаешь. Бить по больному месту.
- Она к тебе привязалась.
- Я тоже к ней привязался. Но с тобой у меня свои счеты.
- Мы уже приехали? – разговор взрослых разбудил Дашу, она сладко потянулась и посмотрела сквозь стекло.
- Приехали, дочка. Ванечка, поднимайся. Сейчас домой придем и ты сразу ляжешь спать.
Говоровой с трудом удалось растормошить крепко спавшего мальчика.
Шумилов с Дашей вышли из машины. Она подошла к нему, взяла его за руку и нежно посмотрела на него снизу вверх:
- Ты останешься у нас? Мама очень хочет.
- А ты?
- И я тоже!
Она прижалась к его руке, стала гладить его ладонь. Шумилов прижал ее к себе, погладил по головке, затем нагнулся и поцеловал ее в щеку. Наконец, и Говорова с Ваней вышли из машины. Шумилов щелкнул брелоком сигнализации и послушно пошел за Дашей, которая уже открыла подъездную дверь, приглашая всех войти.

34.
Две недели пролетели как-то незаметно. И Лесун оказался в растерянности. Он, вроде бы, только втянулся в школьные будни, а их уже не осталось. Он вел географию в трех классах, но к нему особенно привязался 8 «б», и когда он объявил, что завтра проведет у них последний урок, ученики недовольно загудели.
- А мы не хотим вас отпускать, Вадим Андреевич, – за весь класс сказала Афанасьева.
- Ребята, но сие не от меня зависит. К тому же, выходит ваша учительница географии. Я же не могу отнимать у нее кусок хлеба.
- А мы ей каждый день будем приносить по три кусочка хлеба, – произнес Вадим, которому так и не удалось сразиться на ринге с Лесуном, о чем он, естественно, никак не жалел.
В классе засмеялись. Улыбнулся и Лесун.
- Спасибо, ребята. Но для меня будет лучшим подарком, если вы и на уроках Анастасии Николаевны будет удерживать планку на той высоте, на которую мы вместе с вами запрыгнули. Договорились?
- Договорились! – дружно выкрикнули почти все.
Тем не менее, восьмиклассники решили просто так не отпускать Лесуна и, когда он пришел к ним на свой последний урок, уже вместе с Анастасией Николаевной, староста подняла руку и, когда у нее спросили, в чем дело, она вышла к доске с каким-то красивым пакетом в руке и сказала:
- Уважаемый Вадим Андреевич! Разрешите мне от имени всего класса поблагодарить вас за то, что вы за такое короткое время влюбили в географию почти всех нас, что вы открыли для нас заново этот, как оказалось, очень интересный предмет…
- Это было Великое географическое открытие восьмого «б», – выкрикнул невысокий парень со своего третьего ряда.
- Да! – поддакнула староста.
- Ритка, кончай демагогию разводить! – Вадим с последней парты даже привстал.
- Короче, разрешите мне от имени нашего класса вручить вам вот этот скромный подарок.
Девушка подала Лесуну пакет, тот заглянул внутрь, вытащил оттуда большую, полулитровую керамическую чашку с выпуклым орнаментом и надписью «Вадим». Лесун глянул на Анастасию Николаевну, затем на класс и вдруг у него на глазах выступили слезы и голос неожиданно задрожал:
- Спасибо, ребята! Не ожидал, честное слово!
Он хотел еще что-то сказать, но почувствовал, что комок подступил к самому горлу. Он постоял еще несколько секунд, потом махнул рукой, положил чашку обратно в пакет и быстро выбежал из класса. А ученики, по взмаху старосты, дружно ему зааплодировали.
Лесун вошел в учительскую сам не свой. Какой-то растерянный и даже жалкий. Находившаяся там в единственном числе завуч Роза Михайловна даже испугалась.
- Что с вами, Вадим Андреевич? Вы не больны?
- Да нет! Вы знаете, Роза Михайловна. Я вот, думал, отбарабаню свою педпрактику и гудбай, школа… А тут вот, он поднял перед собой пакет. Ребята, восьмой «б» подарили. Сказали, что я им открыл глаза на географию. Вот! – он вынул из пакета чашку и повертел ее в руках. – Когда они успели… Это же надо было деньги собрать, найти чашку с моим именем…
Завуч улыбнулась.
- Я вас поздравляю, Вадим Андреевич! Значит, школа – это ваше призвание. Вы даже сами себе не отдаете пока отчет, что вы педагог милостью божьей. И, честно скажу, буду рада, если вы после окончания института вернетесь к нам уже дипломированным специалистом.
Вадим сел за стол (он уже знал это) Валентины, обхватил голову руками и, опустив глаза, стал думать о чем-то своем. Даже не слышал, когда прозвенел звонок с урока, и учительская стала заполняться учителями. Пришла и Валентина. А он все сидел на ее месте и даже не слышал, как с ним кто-то заговорил. Пришел в себя лишь тогда, когда Валентина похлопала его по плечу.
- Вадим! Вы, случайно, в кому не впали? С вами разговаривают, а вы не слышите.
- Ой, простите! Я задумался. Сегодня у меня был последний урок и я, как говорится, теперь свободен, как птица в полете, – он поднялся, уступая Валентине ее законное место.
- Ну что же, поздравляю! Вы меня проводите? – тихо спросила она его.
- Да, конечно! – так же тихо ответил он.
- Кстати, меня тут в коридоре перехватила Анастасия Николаевна. Вы что сделали с моим классом? – она говорила и одновременно собиралась.
- А что я сделал?
- Она мне сказала, что вы влюбили в ее предмет почти весь класс, но после вашего ухода все ребята сидели, как пришибленные. Ни на один ее вопрос не могли ответить.
Лесун улыбнулся и слегка махнул рукой.
- Ну, это до завтра пройдет.
Они вышли из школы и пошли уже знакомой дорогой. Некоторое время шли молча. Лесун курил, Валентина смотрела под ноги. Дворники посыпали тротуар технической солью и она поняла, что подошвы сапог опять придется дома отмывать, чтобы сапоги могли прослужить хотя бы этот сезон. Наконец, выкинув в урну сигарету, Лесун, не глядя на Валентину, заговорил:
- Валя, вы замечали, что бывает у людей так: они живут, дружат, сходятся в чем-нибудь общем, влюбляются, ревнуют, от этого бесятся, бьют морду сопернику, а потом вдруг – бац! – встречают совершенно неожиданно другого человека, и у них вдруг все переворачивается наизнанку: им начинает казаться, что все, что было до этого – было во сне, и только теперь они просыпаются и начинают въяве испытывать абсолютно те же чувства: дружить, сходиться в чем-нибудь общем, влюбляться…
Лесун замолчал, а Валентина поняла, что все это он рассказал не просто так, а вывернул наизнанку перед ней свои чувства. Ей вдруг стало тепло и радостно на душе, под стать голубому безоблачному небу, нависшему над городом в этот час. А еще она почувствовала, что он хочет услышать продолжение рассказа от нее. Она остановилась, заглянула ему в глаза, улыбнулась:
- Ну, морду пока никому вам бить не придется.
- Это радует. А то, честно говоря, настроение пока у меня слишком паршивое и драться совсем неохота.
Они стояли и смотрели друг на друга. Губы их потихоньку стали сближаться. Он обнял ее за талию. Валентина от близящегося блаженства прикрыла глаза… Но Лесун вдруг заговорил снова.
- А знаешь что? Я знаю, тут недалеко есть небольшой ресторанчик. Пойдем, поужинаем, а?
- Пойдем! – ни на секунду не задумываясь, согласилась она, так же, как и он, незаметно переходя на «ты».

35.
Даша как-то позвонила Шумилову, спросила, как у него дела и может ли она его снова увидеть, а он возьми и предложи ей:
- А хочешь, Даша, я отвезу тебя в одно место, где ты еще никогда не была, и познакомлю с людьми, которых ты еще не знаешь, но которые тебя обязательно полюбят. А потом, надеюсь, и ты их полюбишь.
- Конечно, хочу! А когда?
- Послезавтра, в субботу.
- А что это за люди?
- Ну, знаешь ли. Я же хочу тебе сделать сюрприз, а что же это будет за сюрприз, если ты о нем узнаешь заранее. И потом, слышала поговорку: любопытной Варваре нос оторвали?
- Я же не Варвара, у меня нос крепкий, – на полном серьезе ответила Даша, чем вызвала улыбку у Шумилова.
Он заранее договорился с Говоровой, что в субботу заберет Дашу минимум на полдня. Сердце у Говоровой защемило от радости: неужели у Шумилова что-то щелкнуло по отношению к Даше? Хотелось бы, чтобы у девочки был отец. И еще, естественно, ей хотелось бы, чтобы такой же отец был и у сына. Она все еще надеялась на возвращение к ней Шумилова, но заводить снова с ним разговор на эту тему она не решалась, боясь спугнуть птицу удачи. Время само покажет, что к чему.
Шумилов забрал дочку у подъезда и пешком отправился с ней к метро. Даша удивилась.
- А ты разве не на машине?
- Сегодня нет. Хочу с тобой на метро покататься. Давно на нем не ездил.
- Ух ты!
У матери вчера был день рождения, но, поскольку все, кроме самой именинницы, работали, отмечать решили в субботу. При этом уже много лет назад Шумиловым-старшим было заведено, что семейные дни рождения отмечаются только в семейном кругу, других гостей никогда не звали. И Шумилов-младший решил сделать родителям сюрприз – привезти и показать им свою дочь.
Выйдя из метро, Шумилов сразу же направился в находившийся недалеко от станции метро цветочный магазин, долго выбирал цветы, пока не остановился на пышном букете крупных темно-красных роз.
- Ух ты! А цветы для какой-то женщины? – полюбопытствовала Даша, немного удивленно.
- Ты угадала. Но только тс-с-с! – Шумилов приложил к губам указательный палец. – Пока это тайна.
Они уже были рядом с домом, когда у Шумилова зазвонил телефон. Звонила сестра Валя.
- Ты где, Петь? Мы тут уже все слюни глотаем от изобилия пищи. Но мама не разрешает без тебя за стол садиться.
- Прости, несколько задержался. Давно на метро не ездил, слегка не рассчитал время. Но я уже рядом, минут пять-семь и я у вас.
Зайдя в подъезд и вызвав лифт, Шумилов погладил Дашу по головке и сказал:
- Давай немного разыграем других. Я позвоню в дверь и отойду в сторону, а ты останешься у двери. Когда откроют и спросят: «Девочка, ты к кому?» – в это время пришел лифт, они зашли в него и Шумилов продолжил, – ты отвечай: «Меня пригласили на день рождения к Анне Павловне». Запомнила?
- Да, а кто такая Анна Павловна?
- Это моя мама. У нее сегодня день рождения.
- Ух ты! Правда, что ли?
- Погоди!
Лифт остановился, они  вышли и Шумилов, прежде чем позвонить, продолжил наставления:
- Если удивленно спросят, кто пригласил? – отвечай: «Мой папа Петя». Запомнила?
- Запомнила, – кивнула Даша и улыбнулась. – Это и есть тот самый сюприз, который ты мне обещал.
- Ну да! Ну что, звоним?
- Звоним! – снова кивнула Даша, и Шумилов, нажав на кнопку звонка, тут же спрятался за угол, спустившись на пару ступенек вниз.
  Дверь открыла Валентина. Увидев перед собой незнакомую девочку, она удивилась и, оглядев всю лестничную клетку, спросила:
- Девочка, это ты звонила?
- Я.
- Ты не ошиблась? Ты точно к нам?
Даша несколько смутилась, оглянулась, но Шумилов себя не выдавал. Тогда она собралась и ответила:
- Меня папа Петя пригласил на день рождения к Анне Павловне.
- Кто пригласил? – не поняла Валентина.
Тут из комнаты послышался голос матери.
- Валечка, кто там?
Шумилов понял, что хватит интриговать и вышел из своего укрытия.
- Ну, тебе же сказали, что пригласил папа Петя, – смеясь, он подошел к двери и поцеловал сестру в щеку.
Даша облегченно выдохнула и улыбнулась.
- Петь? Привет! А это кто? – Валентина кивнула на Дашу.
- Скоро узнаешь. Не всё сразу. Давай, заходи, заходи, – Шумилов обнял за плечи Дашу и вместе с ней вошел в квартиру и закрыл дверь. – Раздевайся.
В прихожей появилась мать.
- Валечка, кто?.. Петруша! – она улыбнулась и подошла к сыну.
- С днем рождения тебя, мамочка! – Шумилов вручил ей букет. – Ты сегодня бесподобна!
- Ох, какой огромный! Спасибо, сынок!
Анна Павловна взяла букет, обменялась с сыном поцелуями и только сейчас заметила Дашу, уже снявшую шапку и пальто.
- Ой, а это кто? Ты кого привел, Петруша?
- Мам, ты поставь цветы в вазу, мы разденемся, войдем в комнату и я представлю нашу маленькую гостью.
Анна Павловна ушла с букетом в комнату за вазой. А пока Шумилов с Дашей раздевались и приводили себя в порядок, Валентина шепнула брату:
- А я тоже не одна.
- То есть?
- Зайдешь, увидишь.
- Ну, я смотрю, сегодня сплошные сюрпризы, – хмыкнул Шумилов и обратился к Даше. – Ты всё?
- Всё!
- Пойдем!
Он взял Дашу за руку и вместе с ней вошел в родительскую комнату, где стоял большой стол, накрытый всевозможными салатами, сырами, ветчинами, селедкой под шубой и студнем. Посередине стояла большая глубокая тарелка с вареной картошкой, а рядом на тарелке поменьше, тушеное мясо. Ну, и разумеется, бутылки с вином, водкой, и упаковки сока. За столом, спиной к двери сидел отец с каким-то мужчиной и о чем-то с ним оживленно разговаривал и Шумилов понял, почему отец не вышел его встречать. Анна Павловна уже установила в вазу цветы и, вдохнув их аромат, повернулась к сыну, улыбаясь.
- Здравствуйте все! Разрешите вам представить маленькую гостью.
Все замолчали и повернулись к Шумилову. Валентина обошла брата и прошла на свое место, между мужчинами.
- Это Даша. Моя дочь.
- Чья дочь? – почти одновременно произнесли отец с матерью.
- Ну, вот вы же все время упрекали нас с Валей, что у вас до сих пор нет внуков. Теперь вот есть…
Вдруг Шумилов осекся и глянул на парня, сидевшего рядом с Валентиной.
- Не понял? А ты что здесь делаешь?
- Здравствуйте, Петр Владимирович! – улыбаясь, Лесун (а это был он) поднялся и прошел к Шумилову, протягивая ему руку.
- А это мой сюрприз, – хихикнула Валентина. – Это мой знакомый… Стоп, а вы что тоже знакомы?
- Это мой студент, вообще-то. Ну, и партнер творческий. А ты-то где с ним пересеклась?
- А он у нас педпрактику в школе проходил…
- Так, стоп! – пристукнул ладонью по столу отец. – Кто чей студент и, тем более, кто чей партнер, вы потом решите. Ты нам давай, рассказывай, что это за девочка.
Анна Павловна принесла еще один табурет и поставила его рядом с табуретом Шумилова.
- Садись, детка. Сок тебе налить?
- Угу! – кивнула Даша.
Анна Павловна взяла чистый стакан, налила в него апельсиновый сок.
- Вы же все знаете, что я некоторое время был женат. На некоей Ирине Говоровой. И, вероятно, помните, что, когда мы с ней расставались, у нее только что родился ребенок. С тех пор прошло десять лет и этот ребенок слегка вырос и теперь сидит рядом с нами. Вот такая вот история. Да, а где-то месяца два назад, у Говоровой погиб муж, она теперь, стало быть, вдова. Даша была им удочерена, а теперь у нее вместо того отца появился другой. Как сейчас модно говорить, биологический, то есть настоящий.
- Ну, мать! У тебя сегодня не день рождения, а сплошные сюрпризы. У Вали появился… Ну, женихаться ему еще, наверное, рано, пока назовем его так, молодой человек. У Петра – так и вообще целая дочь, а у нас, значит, внучка. Вот на этой оптимистической ноте я и хочу предложить первый тост.
Отец налил себе, сыну, дочери и Лесуну водки, жене – вина.
- Прошу всех, кроме новорожденной, встать и стоя выпить до дна за нашу маму, за ее долготерпение, за ее прекрасный характер, и пожелать ей и в ближайшие пятьдесят восемь лет оставаться такой же молодой, красивой, и чтобы никогда не подводило ее здоровье, которое она ежедневно растрачивает на таких охламонов, как мы.
Все дружно засмеялись, чокнулись и выпили.
Когда все снова сели за стол, отец тихо произнес:
- Ну что, Петро, я оказался прав?
- В смысле?
- Ну, что выбирать тебе придется теперь не из двух, а из трех.
- А! – проглатывая очередную порцию селедки под шубой, так же тихо ответил Петр. – Ну, если в качестве третьей иметь в виду вот ее, – он кивнул в сторону Даши, – то да, ты прав!
- Ой ли! Ну, ладно, поглядим, как оно будет. Скажешь что-нибудь матери?
- Обязательно, если ты наполнишь бокалы, пап.

36.
Шумилов лежал рядом с Говоровой. Последние несколько дней он ночевал исключительно у нее, вдруг почувствовав прилив былых юношеских чувств. Боясь нарушить родительскую идиллию, Даша больше не врывалась в их комнату, хотя по-своему, по-детски понимала, что мать с отцом не просто спят в одной постели. Говорова и радовалась и боялась этой новой близости. Радовалась, что рядом с ней снова ее первая любовь; боялась же непредсказуемости Шумилова, который может так же, как вернулся в ее судьбу, так же и исчезнуть. И когда она услышала зазвонивший мобильник Шумилова, вздрогнула, и сердце ее предательски застучало так громко, будто хотело заглушить звук телефонного звонка.
Шумилов откинул одеяло и встал. Он был совершенно голый. Оглянувшись на Говорову, он накинул на себя ее халат, а она, такая же голая, тут же натянула на себя по самый подбородок одеяло, и в нервном возбуждении застыла.
Звонила Екатерина. Запахнув халат, Шумилов вышел на кухню и негромко ответил:
- Привет, Катюш! Слушаю тебя.
- Ты вообще где пропал? Я приехала к тебе, а тебя нет.
Шумилов, почесал подбородок, затем пригладил свободной ладонью свою бородку и присел на табурет. К счастью, отговорка нашлась быстро.
- Ты знаешь, я у родителей засиделся допоздна, ну, и они уговорили меня заночевать у них.
- А что случилось? Опять что-то с отцом? Или с матерью?
- Да, нет! Хуже! – хмыкнул он.
- Что значит, хуже? И почему ты при этом усмехаешься.
- Ты не поверишь! Тут такая детективная завязка сюжета произошла… Представляешь, сестрица моя, Валентина, влюбилась.
- Поздравляю! И что же здесь за детектив? Ей-то уже под тридцать, я так понимаю. Пора бы уж.
- Да, скоро двадцать семь будет. Но детектив не в этом, а в том, что влюбилась она в одного моего студента, который проходил педпрактику в их школе. А зовут этого студента… Ты там одна или Светка рядом?
- Не рядом. Она в Королёве.
- Так вот, зовут этого студента Вадим Лесун. Если тебе ничего это имя не говорит, могу уточнить – это бывший жених, ну, или хахаль, не знаю, как лучше, Светланы.
- Да ты что-о! – Екатерина схватилась за голову. – Действительно, сюжетец еще тот.
- Ты ей только пока не говори об этом. Пускай они сами разберутся.
- Так она со мной вообще сейчас не разговаривает. Это, скорее, ты сам ей пока не говори.
- Да уж постараюсь! Хотя, ты же знаешь, после той подставы с анонимкой, я тоже ее особо ни слышать, ни видеть не хочу.
- Бедная девочка, совсем запуталась. Мне ее жалко. Дочка все-таки, – вздохнула Екатерина, а потом вновь переключилась на Шумилова. – Слушай, Петюня, я соскучилась по тебе. И вообще неважно себя чувствую. Хочу увидеть тебя.
- Давай завтра! У меня в Академии всего одна лекция и день свободен. Я, правда, хотел немного над докторской поработать, но не важно…
В прихожей, спрятавшись за углом, надев ночную рубашку, стояла Говорова. Она понимала, что поступает по-детски нехорошо (как говорила ее мать в таких случаях – грела уши, т.е. элементарно подслушивала), но ее стала душить ревность к этой женщине. Она прикусила губы, чтобы не выдать себя. Услышав последнюю фразу, она прислонилась спиной к стене, закрыла вмиг повлажневшие глаза. Но когда Шумилов стал прощаться, она быстро, неслышно вернулась в свою комнату и шмыгнула под одеяло.
 Шумилов не обманул Екатерину. Все-таки, его к ней тянуло не меньше, чем ее к нему. Если какое-то время назад он рассуждал о разнице между любовью и страстью (к Светлане и Екатерине), то теперь он вдруг заключил для себя, что страсть к Кате начала отходить на второй план, зато на первый выдвинулась страстная любовь. А чувства к Светлане? Он понимал, что ее поступок с анонимкой вызван исключительно ее ранимостью, свойственной молодому возрасту, и ревностью, пусть даже и ревновать пришлось к родной матери. Но он, тем не менее, расценил этот поступок как предательство, предательство его к ней любви; то, что она вынесла на всенародное обсуждение их общие, взаимные чувства, ни капли ее не оправдывало. Да, он ее смог понять, но ничуть не оправдать. И с того самого дня, когда она сама созналась в своем поступке, он вдруг понял, что его больше к ней не тянет так, как всего пару недель назад. Он понимал, что при очередной встрече с ней, между ними всегда теперь будет стоять та самая анонимка. А еще осознал, почему он вновь повернулся лицом к Говоровой. Даша здесь была совсем не при чем. Говорова стала для него как бы заменой Светланы. Он за последние полгода привык раздваиваться (делить свои чувства между двумя женщинами). Третья, в данном случае, становилась лишней.
Стоп! А не патология ли это? Ведь это же не нормально! И так не может продолжаться вечно или даже долго. Рано или поздно все равно придется делать выбор…
Он чуть не проехал нужный адрес. Затормозил в последний момент. Вышел из машины, взяв пышный букет роз. И открыл дверь уже знакомого ему офиса турфирмы «Светлана».
- Здравствуйте, девочки! – поздоровался он.
- Здравствуйте, мальчик! – в его же тоне ответила Настя.
Вторая сотрудница прыснула в кулак и спряталась за плоский монитор компьютера.
- А это, между прочим, вам! – Шумилов вручил букет Насте.
- Мне-е? – несказанно удивилась та.
- Вам, обеим. А то что же я? С пустыми руками, что ли? Я же не клиент, денег вам не приношу, так хоть цветами порадую.
Вторая сотрудница снова прыснула в кулак, но на сей раз высунувшись из-за монитора. Настя поднялась, держа в руках букет, и увидела в этот момент вышедшую на знакомый голос Екатерину. Она слушала весь разговор с улыбкой на устах.
- Вот, Екатерина Вячеславовна, цветы нам принес Петр Владимирович, – как бы извиняясь перед начальницей, произнесла она.
- Пойдем, я тебе вазу дам.
Они вместе вошли в кабинет. Екатерина рукой указала Насте на вазу, а сама открыла шкаф и сняла с вешалки короткую беличью шубку.
- Ты уезжаешь, что ли? – спросил Ракицкий.
- Да, Стас! Остаешься за начальника. Пока! – она взяла сумочку и помахала в воздухе рукой.
- Куда это она сорвалась? – удивился Ракицкий, едва за Екатериной закрылась дверь.
- За ней приехал ее ухажер, – зашептала Настя, устанавливая в вазу букет и наливая туда воды из графина.
- Ни хера себе, ухажер. Пузень, вон, у нее уже растет от таких ухаживаний, – проворчал Ракицкий, оставшись один и берясь за трубку телефона.
- Я что-то не совсем поняла с цветами, – выходя на крыльцо, где уже ее ждал Шумилов и целуя его в губы.
- Цветы, конечно, я купил для тебя. Но ты знаешь, я подумал, что в лес ехать с цветами как-то не комильфо.
Они подошли к машине Шумилова, он открыл правую переднюю дверцу, помог ей сесть, захлопнул дверцу и тут же, обойдя вокруг, сел на водительское место. Екатерина посмотрела в окна своего офиса и увидела там двух подружек, наблюдавших за ней. Она улыбнулась.
- А в лес в мороз ехать комильфо? – спросила она. – И, кстати, почему ты вообще решил поехать в лес?
- Тебе нужно побольше свежего воздуха, а мороз сейчас не такой уж и сильный. Да и потом, это не совсем лес. Лосиный остров. Прогуляемся к лосиной биостанции. Ты никогда не видела лосей вблизи?
- Никогда! А это не опасно?
- Ну, мы же не будем с ними бодаться. Просто посмотрим. Я тут познакомился не так давно с лесником, точнее, с главным лесничим национального парка «Лосиный остров». В Академии туризма устроили «круглый стол» по проблемам городских национальных парков. Вот там мы с ним и познакомились. А, узнав, что я живу недалеко, в Мытищах, приглашал меня заглянуть к нему на огонек.
- Ух ты! Здорово!
- Вообще-то дирекция находится в Москве, но мы с лесничим договорились, что он будет ждать нас в визит-центре «Чаепитие в Мытищах». Так что, тут ехать недалеко. Кстати, тебе для сведения, как туристке, именно в Лосином острове находится исток Яузы.
- Правда? К стыду своему, действительно, не знала.
Шумилов остановил машину перед самым шлагбаумом. К нему вышел из кабинки охранник, Шумилов опустил стекло.
- Здравствуйте! Мы к Семенову, договаривались.
- А вы кто?
- Доцент Шумилов из Академии туризма… Впрочем, погодите, – охранник пошел было к себе звонить, но Шумилов его остановил. – Я его сейчас сам наберу…
Он достал визитку, нашел там визитку главного лесничего, набрал номер.
- Александр Данилович, добрый день. Это Шумилов из Академии туризма. Вы меня на чай приглашали, помните?
Услышав ответ, Шумилов улыбнулся и через пару секунд передал трубку охраннику. Тот взял и стал кивать головой.
- Хорошо, Данилыч, понял. Покажу.
Охранник отдал трубку Шумилову и произнес:
- Значит, так. Я сейчас подниму шлагбаум, а вы езжайте по дороге, затем второй поворот налево. Он вас там будет встречать. Это рядом с лосиной биостанцией.
- Понял! Спасибо, шеф.
Не прошло и десяти минут, как Шумилов увидел стоявшего у края дороги большого бородатого мужчину в зеленой униформе, опоясанного толстым, кожаным командирским ремнем.
- Здравствуйте, Александр Данилович!
- Ну, теперь вы в моем хозяйстве, – улыбнулся Семенов, двумя руками пожимая ладонь Шумилова.
В этот момент из машины вышла Екатерина.
- О, вы с дамой!
- Да, познакомьтесь. Это Екатерина.
- Катя! – протянула она руку для приветствия.
Семенов бережно пожал ее.
- Ну, пойдемте! – жестом руки он указал на ближайшее строение. – Сначала я вас чаем угощу, потом покажу хозяйство.
Не успели они еще дойти до двери, как увидели бегущего им навстречу мужчину средних лет в телогрейке и черной вязаной шапочке.
- Данилыч! Еще две кормушки для оленей готовы.
- Молодцы! Пока отдыхайте!
- Понял!
- Ой, а у вас здесь и олени есть, не только лоси? – удивилась Екатерина.
- И лоси, и олени, и кабаны, и лисы, и зайцы. Даже енотовидные собаки бегают, – не без гордости произнес лесничий. – Зимой, правда, животным тяжеловато. Вот и приходится устраивать кормушки для подкормки.
Он завел их в большую комнату с чучелами птиц и мелких животных. Стол уже был накрыт, посередине стояли две литровые банки с медом.
- У меня и своя пасека здесь есть. И чай на травах. Так что угощайтесь, не стесняйтесь.
Пока они чаевничали, лесничий им рассказывал о своем хозяйстве, о Лосином острове, первые упоминания о котором появились еще в 1406 году.
- C XV по XVII; века эти угодья входили в состав Тайнинской дворцовой волости, земли которой с древних времен служили охотничьими угодьями для русских князей и царей. Так, что здесь даже Иван Грозный на медведя охотился.
- Ох ты! – удивился Шумилов.
- А вы как думали? Сейчас, правда, трудно стало. Даже, несмотря на то, что это национальный парк, все еще продолжаются на нас наезды.
- А что же вы хотели! Воздух, лес заповедный! Самое оно для наших коррумпированных чиновников, – Шумилов с удовольствием вкушал мед из розетки. – Но вы боритесь!
- Так и боремся. Что же еще нам остается.
- Спасибо, у вас действительно все вкусно. А лосеферму вы нам покажете? – отставив чашку, спросила Екатерина.
- Это не лосеферма, дамочка, это лосиная биостанция. Научное учреждение. Мы пытаемся одомашнить этих благородных животных, ну, и изучаем их повадки. Лося-то живого вам трудно будет увидеть – сохатый очень осторожный по натуре зверь и умело избегает встреч с человеком. У нас же на биостанции вы можете их не только увидеть, но и погладить, и корму им подсыпать.
- А приручать получается? – спросил Шумилов.
- Трудновато, скажу я вам. Но мы стараемся. Впрочем, пойдемте, все сами и увидите.
День, как говорится, прошел не напрасно.

37.
Светлана несколько недель после резкого разговора с Шумиловым ходила, как потерянная. Ей стал безразличен мир вокруг нее. Заканчивался семестр, скоро должна была начаться сессия, но учеба не шла ей в голову. Она пару раз пыталась снова встретиться и поговорить с Шумиловым, однако он не желал ее видеть. Она заходила на кафедру, но там он всегда ссылался на свою занятость и просил его не беспокоить. Ездила к нему домой в Мытищи, но он поменял дверной замок, и все попытки Светланы открыть дверь оканчивались ничем. Она с досады разревелась и выбросила уже не нужные ключи в мусорный контейнер. Лишь однажды, позвонив с неизвестного Шумилову городского телефона своей королёвской квартиры, она услышала его голос.
- Петя, это я!
- Кто я? – он не узнал ее дрожавший голос.
- Твой Цветик.
- А, это ты, – безразлично ответил он.
- Я хотела к тебе заехать, но ты замок поменял, что ли? Можно мне приехать?
- Зачем? Лишний компромат собрать?
- Ну, зачем ты так, Петь?
- Это я зачем так? Ни хрена себе! То есть, это я сам на себя анонимку написал, не правда ли?
- Ну, прости меня, дуру! Я люблю тебя, поэтому не знала, что мне сделать, чтобы ты не бросил меня.
- А сделала как раз наоборот! Прости, мне некогда, у меня работы много.
Он отключил телефон, и сколько еще не пыталась она до него дозвониться, он просто не отвечал.
Светлана зарыдала, стала бить кулаками по стенам, затем схватила с дивана декоративную подушку и швырнула ее в прихожую. Обессилев, она упала на диван и сама не заметила, как заснула.
На следующий день она искала в институте Лесуна, но его не было. И тогда она решила заглянуть в студию «падших ангелов». Скорее, все же, чтобы повидаться с Вадимом, чем на репетицию. Студия была в подвале одного из жилых домов. Подвал раньше служил бомбоубежищем и был приписан к районному военкомату, но Федор смог договориться с военкомом и им разрешили занять его под студию на неопределенный срок. Ребята покрыли стены и потолок звуконепроницаемой изоляцией и никаких неудобств жители дома от этого не испытывали.
Еще спускаясь по лестнице, Светлана услышала знакомую мелодию их главной песни – «Падший ангел». Но что это? Звучал какой-то незнакомый женский голос. Светлана даже остановилась, вслушиваясь, с завистью заметила, что голос у певицы был посильнее, чем у нее. Потом хмыкнула, пожала плечами и вошла в гримерку. Разделась и села, разглядывая себя в зеркало. Уши непроизвольно прислушивались к тому, что происходило на репетиции.
- Падшие ангелы в пропасть летят,
В бездну, как камни с горы.
Крылья у ангелов, как пух, горят,
Принося себя бесам в дары.
Падшие ангелы в пропасть летят,
Никому их теперь не поймать!
Крылья у ангелов, как пух, горят,
И не смогут они вновь летать!
- Стоп, стоп! – Федор убрал руки с синтезатора. – Таня, не тяни ты так: «Никому их тепе-ерь не пойма-ать»!  Я же тебя просил прослушать старые записи.
Вадим продолжал тихонько перебирать струны своей бас-гитары.
- А я не хочу петь, как эта ваша. Я чувствую эту мелодию так.
- Но тогда придется делать новую аранжировку, – возражал Федор.
- Ну так сделай, в чем проблема?
- Так, стоп! Перерыв десять минут.
Из звукозаписывающей комнаты выбежала невысокая, рыжеволосая девушка с маленькой грудью, но слишком несоразмерной ее телу нижней частью. Светлана, увидев ее через открытую дверь, презрительно скривилась. Вскоре вышел и Федор. Заметив Светлану, он остановился.
- Привет, Федя! – поднялась она и вышла в коридор.
- А, Светик, привет! Шла мимо, дай, думаешь, зайдешь? - дружелюбно улыбнулся он, чмокнув ее в щеку.
- Ага! Ты точно подметил. Это кто такая? – кивнула она в сторону убежавшей девицы.
- Татьяна. Наша новая солистка. Кстати, могу вас познакомить.
- Не надо, я тут краем ухом слышала, как она обо мне отозвалась. Значит, на мне ты крест поставил?
- Прости, Свет. Но мы с Вадькой устали от твоих капризов. Ну и потом… ты же беременная. Сама понимаешь, все равно на какое-то время пришлось бы тебе искать замену. У нас же концерты.
- Да, ладно, ладно, я не в обиде! Вадик где?
- Там? – кивнул он в сторону комнаты звукозаписи. – Прости, я пойду наверх, тоже покурю.
Светлана не без внутреннего волнения вошла в комнату и тут же едва не столкнулась с Лесуном. Он прислонил гитару к стене и уже подошел к двери, как увидел Светлану. Та улыбнулась и  виновато посмотрела на Лесуна.
- Здравствуй, Вадик!
- А, Светик! Ну, привет! Как дела?
Он поцеловал ее в щеку, при этом она вытянула губы, думая, что, как и раньше они поцелуются, как более близкие люди, и получилось так, что ее поцелуй пришелся в воздух.
- Да вот, соскучилась по тебе, по Феде, решила вернуться в группу, но, вижу, что слегка опоздала.
- А ты наблюдательная, – он скривил губы в усмешке.
- Кто ее нашел: ты или Федька? Небось, в каком-нибудь ресторане надыбали?
- Не ерепенься! Ты же сама сачковать стала. А музыка – дело серьезное! Халтуры не любит.
- Ага! Я, значит, халтурила? – обиделась Светлана.
- Халтура твоя заключалась в прогулах репетиций. И ты сама это знаешь.
- Ну да, знаю.
Она опустила глаза, но поняв, что Лесун хочет уйти, подняла голову и взяла его за рукав свитера, останавливая.
- Вадик, ты на меня очень обижаешься?
- В смысле? – он перехватил ее взгляд.
- Ну, что я… Ну, что я тебе предпочла Шумилова.
- А, ты об этом? Да нет, как-то я уже успокоился.
- Вадик, хочешь меня?
- Чего-о?
- Ну, я хочу к тебе вернуться.
- Что, Шумилов тебя поволтузил, пузо накачал и дал пинок под жопу? Мол, типа на, Лесун, бери, снова пользуйся? Так, да?
Светлана ошарашено смотрела на Лесуна, не узнавая его.
- Вадя, ты дурак, что ли? Что ты несешь? Значит, я, по-твоему, отброс какой-то?
- Это твои слова. Дай мне пройти.
- Нет, послушай! – в глазах Светланы заблестели капельки слез, губы задрожали. Она положила ему руки на плечи.
- Нет, это ты меня послушай! – он снял ее ладони с плеч, но пока не выпускал из своих рук. – Помнишь, детскую шутилку: прошла любовь, завяли помидоры? Чтобы долго не городить огород, скажу тебе прямо: у меня появилась женщина, которую я полюбил, и которая меня полюбила. Надеюсь, наши с ней взаимоотношения будут серьезнее, чем у нас с тобой. Извини, пойду подышу чуток.
Он разжал свои ладони и, на ходу сняв с вешалки куртку, стал подниматься по лестнице.
- Какие помидоры, Вадя, ты о чем? – закричала она ему вслед.
Оставшись одна в студии, она разрыдалась, истерически всхлипывая.
- Кто эта сука? Кто? Я убью ее! – кричала она, понимая, что ее все равно никто не слышит.
Вскоре она услышала, как кто-то спускается. Шмыгнув носом, она достала платок, высморкалась, глянула на себя в зеркало, полезла в сумочку за пудреницей. В этот момент в гримерку вошла рыжая.
- Ой, кто здесь? А, это ты! – она узнала ее по плакатам и многочисленным фото, висевшим в студии. – Познакомимся, что ли? Я – Таня!
Она протянула руку Светлане, но та, пару раз промакнув лицо пудрой, встала и, не говоря ни слова, вышла в коридор. Татьяна пожала плечами и покрутила пальцем у виска.   
У лестницы встретила Федора, остановила его:
- Федь, скажи, это правда?
- Что – правда?
- Ну, что у Вадьки… тёлка какая-то появилась.
- На счет тёлки не знаю. Но, по-моему, у них там, действительно, любовь.
- Кто она такая?
- Слушай! – Федор даже улыбнулся. – Кажется, Вадька что-то говорил по поводу сестры твоего препода.
- Шумилова, что ли?
- Ну!
Светлана вихрем взлетела наверх, выскочила во двор. Она готова была расцарапать Лесуну лицо, но… Его нигде не было видно. Она бросилась в одну сторону, ближайшую к углу дома. Там его тоже не было, повернула обратно. Лесун исчез. Она спустилась вниз, нашла Федора, закричала в истерике:
- Где он, Федь?
Кулиш спокойно ответил:
- Свет, успокойся. Вадька понял, что ты сегодня от него не отстанешь и отпросился. И просил тебе передать, чтобы ты его не искала.
- Короче, сегодня репетиции уже не будет? – спросила Татьяна.
- Да какая, блин, репетиция. Ты же все видишь! Иди домой.
Светлана прямо в одежде и обуви бросилась на тахту в гримерке, которая иногда служила «падшим ангелам» постелью. Федор почесал затылок, раздумывая, как ему поступить со Светланой: подождать, пока успокоится, или попробовать ее каким-то образом уговорить покинуть студию?
Но сомнения Федора вскоре разрешила сама Светлана. Она как-то неожиданно быстро успокоилась и встала. Посмотрела на Федора, усмехнулась:
- Ладно, Федя. Я сейчас приведу себя в порядок и пойду. Не буду тебя задерживать.
Она пошла в туалет, включила воду. Постояла несколько минут, опершись руками о раковину. Долго смотрела на себя в зеркало. Затем умылась, подкрасила ресницы, губы и вышла совершенно спокойная, как будто и не у нее была истерика всего несколько минут.
- Пока, Федяка! Как говорится, не поминайте меня лихом. А Вадьке передай, пусть простит меня, если сможет.
Почуяв что-то неладное, Федор спросил:
- Может, тебя проводить, Светик?
- Не, не надо! Я же теперь далеко живу, в Королёве.
 Федор присвистнул, а Светлана в это время уже закрывала дверь студии.
Отойдя подальше от дома, чтобы ее не увидел Федор, она остановилась и сделала несколько глотков полной грудью, вдохнув в себя морозный воздух. В горле даже запершило. Кашлянув один раз в кулак, она медленно пошла по улице, безо всякой цели. На душе у нее было гадко. А гаже всего оказалось то, что вновь у нее на пути встал Шумилов, теперь со своей сестрой. Откуда она только взялась, эта чертова сестра? Позвонить ему, что ли? Может он уже остыл и простил ее. Она достала мобильник, нажала на нужную кнопку, долго ждала. «Абонент не отвечает или временно недоступен».
- Сволочь! Скотина! – прокричала она, а потом, сама испугавшись, оглянулась.
Недалеко позади нее шла в обнимку молодая парочка. Услышав выкрик, они остановились, переглянулись, хихикнули. Девица покрутила пальцем у виска и парочка повернула в другую сторону.
Светлана пошла дальше. Прошла мимо магазина, оскалившегося на нее своими большими окнами, полными света. Вдруг она остановилась. Решение пришло быстро. Она вернулась, зашла в магазин, спросила у охранника:
- Где тут у вас винный отдел?
- Вон там, справа, – кивнул он.
Светлана долго выбирала, что купить. Глаза разбегались от выбора. Коньяки, водка, вина, ликеры, бренди… Бренди! Ну, конечно! Она давно хотела попробовать этот коньяк. Взяла бутылку наугад, пошла к кассе. По дороге на глаза ей попался шоколад. Кивнув сама себе, пальцем поводила по разным видам, выбрала пару плиток «Бабаевского» и теперь уже подошла к кассе. Людей в очереди было не много, и через пять минут кассир уже заговорила с ней:
- Здравствуйте, пакет нужен?
 - Да нет, спасибо!
Расплатившись, она почему-то положила кошелек не в сумочку, а в карман шубы. Стоявший у самой двери жаждущий опохмелки заросший и грязный, в несколько раз штопаном пальто невысокий и худой мужик неопределенного возраста, пропустив Светлану, тут же последовал за ней. Зайдя за угол магазина, куда не доставал свет фонаря, Светлана остановилась, сняла перчатки, сунула их в тот же самый карман, достала бутылку, отвинтила крышку, поднесла горлышко к носу, насыщаясь ароматом бренди. Вдруг сообразила, что надо было бы еще и пластиковые стаканчики купить. Постояла, подумала, стоит ли вернуться. Потом сама себе махнула рукой и приложилась к горлышку. Резкий вкус и большой градус алкоголя обжег нёбо и горло. Светлана даже непроизвольно открыла рот, чтобы отдышаться. Затем вспомнила про шоколад, сделав еще один большой глоток, завинтила крышку, сунула бутылку в сумочку, оттуда же достала одну плитку шоколада, разорвала обертку и отломила кусочек, тут же сунув его в рот. Даже глаза прикрыла, разжевывая. А ничего пошло, подумалось ей. Все это время шагах в десяти от нее стоял все тот же бомжеватый мужик, порывавшийся подойти и попросить у дамочки, чтобы она его угостила. Впрочем, он так и не решился к ней приблизиться – уж слишком хорошо одетой и ухоженной она была. В это время Светлана повесила сумочку на плечо, вынула из кармана перчатки и пошла дальше. Бомж последовал следом и вдруг почувствовал, что одна его нога наступила на какую-то кочку. Он пригнулся, поднял эту кочку, присмотрелся – это оказался кошелек. Кошелек Светланы, который она еще в магазине положила не в сумочку, а в карман шубы. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, бомж открыл кошелек и аж выругался матом – там было несколько тысяч крупными и мелкими купюрами, да еще и какая-то мелочь. Еще раз посмотрев вокруг, бомж сунул кошелек во внутренний карман своей куртки и смешно подпрыгивая и размахивая кулаком, подался куда-то, в одно ему известное место.
Светлана, между тем, оказалась в каком-то то ли сквере, то ли небольшом парке. Цен-тральная аллея довольно ярко освещалась, зато в глубине было довольно темно. Она прошла туда, нашла даже лавочку, очистила ее от снега, села. Было морозно, поэтому сквер был практически пуст. Вот и хорошо! Значит, ей никто не помешает. Она достала бутылку, в другую руку взяла шоколад. Пила мелкими глотками, закусывая маленькими кусочками шоколада. Ей стало тепло и хорошо. Она улыбалась. В голове все поплыло, словно она находилась на карусели. Захотелось выпить еще и еще. Шоколад, правда, закончился быстрей, чем бренди. Захотелось повторить. Попробовала встать, но получилось не сразу. Она открыла сумочку, чтобы посчитать, сколько денег у нее еще есть и вдруг обнаружила, что кошелька-то и нет. Проверила на всякий случай еще и карманы.
- Украли, суки, что ли? – пробормотала она.
Решила, что все-таки пора домой, а то здесь можно и замерзнуть. Но ноги плохо ее слушались, скользили, она даже пару раз упала, с трудом поднимаясь. Вышла из сквера на улицу. Пыталась вспомнить, в каком районе она находится. Но ее совсем развезло. Тогда она подняла руку, останавливая машины. Несколько автомобилей пронеслось мимо. Она подошла ближе к обочине, но при этом оступилась на бордюре и едва не свалилась под колеса проезжавшего мимо «ауди».
- Эй, блин, совсем голову потеряла! – водитель едва успел затормозить.
Светлана уперлась в капот и не могла сдвинуться с места.
- Совсем охренели эти ****и, уже под машину бросаются.
Водитель, мужчина лет сорока, гладко выбритый, без шапки с полулысой головой, но в хорошем манто, вышел из машины и подошел к Светлане.
- Я проститутками не интересуюсь, мадам. Освободите дорогу!
- Я не про-сти-тутка! – Светлана с трудом подняла голова и поводила перед лицом мужчины указательным пальцем. – Мне домой надо.
Внимательнее присмотревшись к девушке, водитель решил, что она и в самом деле на проститутку не очень смахивает. Возможно, была на какой-то вечеринке, а теперь не может домой добраться. Еле на ногах держится.
- Тебе куда надо-то? – спросил он.
- Домой!
- А дом твой где? – хмыкнул он.
- На Осенней… А тебе зачем?
- Отвезти тебя хочу, так уж и быть. Садись в машину, – он открыл заднюю дверцу.
И вдруг он подумал, что ей может стать плохо и, не дай бог, начнет блевать прямо в салоне. Но было уже поздно – Светлана ввалилась на сиденье, прижав к себе сумочку.
Едва машина тронулась, Светлана спохватилась.
- Ой, я, кажется, кошелек потеряла, – заплетающимся языком лепетала она. – Тебя устроит вместо денег трахнуть меня?
- Сиди уж, блин! Только смотри не начни блевать в салоне. 
- Без-защитную женщину… мож-жет каждый обидеть, – в конце она даже икнула, чем развеселила водителя.
Водитель настроил навигатор на улицу Осеннюю и добавил газу. Приближаясь к цели, он спросил у Светланы:
- Номер дома-то помнишь свой, а? – но Светлана не отозвалась. – Эй, как там тебя?
Он посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что неожиданная его спутница разлеглась на заднем сиденье и благополучно заснула.
- Тьфу, ты! – водитель сплюнул и нажал на педаль тормоза.
Когда машина остановилась, он повернулся и стал толкать Светлану, пытаясь ее разбудить. Но она лишь что-то пробормотала во сне и, немного поменяв свое положение, продолжала спать.
- Бля, ну что ты будешь с ней делать!
Он еще раз чертыхнулся и стал разворачиваться. Развернувшись, направился к себе домой, в один из элитных районов Москвы. Направил сканер на шлагбаум, тот немного задрожав от того, что примерз, медленно поднялся. Машина въехала во двор. Из будки вышел охранник.
- Здравствуйте, Степан Ильич!
- Здорово, Егор! Ну-ка, помоги вытащить груз.
Охранник с живостью подбежал к машине и стал подталкивать Светлану с противоположной стороны, пока Степан тащил ее за ноги.
- Надеюсь, не труп, Степан Ильич?
- Типун тебе на язык! Упилась вусмерть.
- Где же это она так набралась-то? Небось, попотчевали ее от всей души?
Степан не стал отвечать на вопросы не в меру любопытного охранника. Он уже держал Светлану на руках и направился с ней к подъезду.
- Ты, вот что, Егор, я тебя попрошу – открой мне дверь подъезда, а потом отгони машину в гараж. Бокс мой знаешь?
- Так не первый же раз! – оббежав бизнесмена, охранник услужливо открыл подъездную дверь.
- А ключи я у тебя завтра заберу. Ты во сколько сменяешься?
- Мне еще сутки дежурить.
- Ну, тогда бывай.
Дверь захлопнулась. Степан вызвал лифт, поднялся на свой этаж и, прижав Светлану к стенке, освободил одну руку, которой достал из кармана манто ключи, открыл дверь, сразу прошел в спальню и швырнул спящую на кровать. Затем, сделав сначала глубокий вдох, затем еще более глубокий выдох, вернулся в широкую прихожую, разделся, разулся, сунув ноги в кожаные тапочки, прошел в ванную, где умыл руки и сполоснул лицо. И только после этого снова подошел к Светлане, начал ее раздевать. Снял сапоги, шубу, кофту. И тут, почувствовав какой-то некомфорт, Светлана вздрогнула и открыла глаза.
- Ну, привет! Очнулась?
- Где я?
- У меня дома. К сожалению, где твой дом, ты мне так и не сказала.
- А вы кто?
- Зови меня просто – Папик. И вот что! Давай поднимайся и под холодный душ.
- Не хочу под душ!
- А я тебя и не спрашиваю!
Степан подхватил Светлану, поставил ее на ноги и повел в ванную. Ее ноги больше заплетались, чем двигались, и поэтому ему пришлось ее больше тащить, чем вести.
- Тяжелая какая! Молодая, а пузо, вон, какое отрастила.
Они вошли в ванную, он закрыл дверь, посадил ее на край ванной.
- Ну, сама разденешься, или мне тебе помочь?
- Я сама!
- Вот  и ладушки! Да, кстати, вот тебе полотенце и, погоди, сейчас халат тебе принесу. Вот здесь жидкость для ополаскивания рта, а то от тебя перегаром несет, как от хорошего алкаша.
Светлана все делала на автомате, хмель пока еще крепко держался в ее теле и, главное, в голове. Она не совсем понимала, где она, как сюда попала и что ей делать.
Пока она приводила себя в порядок, Степан открыл ее сумочку, порылся в ней, нашел студенческий билет и паспорт, проверил, есть ли прописка. Прописка была, правда, не московская, а подмосковная. Но это уже было для него не так важно – главное, что не провинциалка, заехавшая в Москву, покорять столицу.
Степан разделся и лег в кровать, через пару минут появилась и Светлана. Она была в коротком парчовом халате, походка ее была неуверенна не только по причине сильного возлияния, но еще и потому, что в новом доме не очень ориентировалась.
- Поди сюда! – позвал Степан.
Светлана пошла на звук голоса и вскоре уже оказалась в крепких мужских объятиях. Сбросив халат, она, похихикивая, легла рядом с ним. Степан не стал долго церемониться и тут же взгромоздился сверху, поглаживая выпуклые формы девушки. И вдруг, дойдя до живота, сообразил, что такой округлый живот не может просто так вырасти у такой довольно стройной и складной  фигуры.
Он приподнялся над ней на руках и, глянув на нее спросил:
- Послушай, ты что, беременна?
- Ну да, есть немножко, – чуть осипшим голосом ответила она.
- Ни хрена себе, немножко!
Он сел, опустив ноги на пол, затем повернулся к ней и похлопал ее по ягодицам.
- Знаешь что, ну-ка, давай становись раком.
- Зачем? – испугалась она.
- Вставлю свой пыж в твою жопу.
- Не надо в жопу, Папик.
- Надо, Света, надо! Должна же ты расплатиться за мое гостеприимство и долгую возню с тобой. Как там у Пушкина: «Мой дядя, самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Своей он теще так заправил, Что дворник вытащить не смог»...

38.
Она шла под руку с Папиком под вспышками фотоаппаратов, с улыбкой глядя в телекамеры, и замечала на себе любопытствующие взгляды всех присутствующих. Они шли по красной ковровой дорожке, их встречала какая-то пожилая пара: старик в смокинге и галстуке-бабочке, дама в длинном темно-синем платье с глубоким вырезом на спине и бриллиантовым ожерельем на шее. Она не понимала, где она, но была довольно произведенным ею впечатлением на окружающих. На ней было красивое платье от Гуччи, золотые с бриллиантами в четыре карата сережки и такой же перстень на безымянном пальце правой руки.
- Рад вас приветствовать, Папик, – дежурная улыбка хозяина бала высветила два ряда ровных белых вставных зубов.
- Представьте, пожалуйста, даму, – сверкая такими же белыми и ровными вставными зубами, попросила хозяйка.
- Знакомьтесь, моя будущая жена Светлана.
Услышав это, стоявшая недалеко от них какая-то черноволосая дама с короткой стрижкой  тут же упала в обморок. Вокруг нее все сразу засуетились, а Светлана поняла, что это, вероятно, бывшая пассия ее Папика. Узнав о том, что у него теперь другая, более молодая и красивая невеста, та не выдержала и свалилась. Светлана улыбнулась и еще плотнее прижалась к Папику, а тот вообще никак не отреагировал на это события, а просто повел Светлану к столу с закусками и вином. Кто-то, склонившийся над упавшей дамой, крикнул:
- Есть ли здесь врач? Или вызовите скорую!
И Светлана очень сильно удивилась, когда уже буквально через пару минут (она даже не успела еще пригубить бокал с шампанским) как послышался характерный звук сирены «скорой помощи».
В следующий миг она открыла глаза и ничего не могла понять: она лежала одна, в незнакомой постели, в незнакомом доме, да еще и голова после вчерашнего перепоя раскалывалась. Встала, подняла с пола дорогой, парчовый халат. Подошла к окну, раздвинула шторы, выглянула во двор: ничего знакомого. Боже, где она, с кем провела ночь? Пошла в ванную, увидела лежавшие на полу ее трусики, надела их, включила воду. Сейчас прохладный душ будет в самый раз. Правда, увидев ванну-джакузи, поняла, что никакой душ ей не нужен – она с удовольствием поваляется в этой ванне.
Войдя в столовую, увидела на столе большой лист, на котором что-то было написано. Подошла, прочитала. Это была записка от него: «Вынужден был закрыть тебя. Ключи не оставляю. К обеду придет домработница и выпустит тебя на волю (если захочешь). Папик».
 Позавтракав тем, что нашла в холодильнике (а нашла она там немало продуктов), Светлана стала потихоньку осваиваться в квартире – четыре комнаты с балконом и лоджией, большая кухня-столовая, домашний кинотеатр, два шкафа-купе, забитые одеждой. При этом, она обратила внимание, что один из таких шкафов был заполнен женской одеждой. Впрочем, такие люди (а она поняла, что хозяин квартиры – человек более чем состоятельный), вполне могут себе позволить иметь несколько женщин.
- Не фига себе! Не подарок ли это судьбы? – вырвалось у нее. – Э-эй, Петя, Вадя, вы где? – она приложила ребро ладони ко лбу и сделала вид, будто смотрит вниз с большой высоты. – Копошитесь там у земли? Ковыряетесь в говне? И флаг вам в руки. Вперед и с песней. Хотя бы про помидоры, которые завяли.
Удобно устроившись в большом мягком кресле, взяв из вазы с фруктами большое яблоко, она включила телевизор и щелкала пультом в поисках чего-то для нее интересного.
Между тем, пока Светлана, таким образом, осваивалась в незнакомой и чужой ей квартире, в которую она даже не помнила, как попала, события шли своим чередом.
 Рано утром (когда Светлана еще спала), Степан спустился во двор и направился в будку к охраннику.
- Егор! Ключи от машины у тебя?
- Так точно, Степан Ильич.
Охранник, бывший майор, а сейчас военный пенсионер, вышел из будки, подбрасывая в ладони брелок с ключами от машины.
- Все в порядке, Степан Ильич.
- Я и не сомневался, – Степан взял ключи, хлопнул охранника по плечу, развернулся, чтобы спуститься в подземный паркинг, но тут раздался громкий хлопок откуда-то сверху и сбоку, Степан успел сделать еще один маленький шажок и рухнул на землю на спину.
- Ё…! Степан Ильич!
Охранник подбежал к нему, но остановился в шаге – во лбу бизнесмена зияла большая кровавая рана – он был убит одним выстрелом прямым попаданием в голову. Снег вокруг тела быстро наливался красным цветом. Сразу было видно, что киллер – профессионал своего дела. Но и охранник не лыком шит – все-таки майор Вооруженных сил, хоть и в отставке. Он глянул на положение трупа, затем провел линию, откуда предположительно мог стрелять снайпер – скорее всего, либо с последнего этажа, либо с крыши. Оценив все это, Егор тут же стал звонить в полицию, а затем в «скорую помощь».
Вторые приехали на несколько минут раньше, чем первые. К тому времени вокруг трупа собралась толпа. Дом был элитный, огражденный забором и шлагбаумом, поэтому собраться здесь могли только местные жители. Но, выскочивший из полицейской машины капитан, тут же приказал:
- Прошу всех разойтись! Останутся только свидетели.
- Да не было свидетелей! – произнес охранник Егор. – Дело было ранним утром. Я во дворе был один, увидел Степана Ильича, вышел к нему. Он вчера просил меня загнать машину в подземную автостоянку и сказал, что утром ключи у меня заберет. Так вот я ему отдал брелок с ключами, он и пошел, да не дошел.
- Мы можем с вами поговорить один на один? – спросил капитан.
- Да, конечно, пойдемте ко мне в будку.
- Ребята! Займитесь трупом, а я к охраннику.
- А нам что делать? – спросила врач «скорой помощи».
- Сейчас мы сфотографируем его, дождемся прокурора, и можете забирать его, – ответил второй полицейский. Капитан в это время уже заходил в будку к охраннику.
- О, а вот и прокурор! – полицейский лейтенант поздоровался за руку с прокурором.
- Свидетели есть? – разглядывая труп, спросил тот.
- В будке! – кивнул лейтенант в сторону охранника.
Прокурор подошел к трупу, присел, посмотрел, как работают специалисты, заметил на себе вопросительный взгляд врача.
- Забирайте! – махнул он рукой и пошел в будку охранника.
Труп тут же накрыли, положили на носилки и сунули в «скорую». Через пару минут она уже выезжала со двора.
Светлана услышала, как кто-то открыл дверь квартиры. Запахнув халат, она поднялась и вышла в прихожую. Там уже стояли трое – одна женщина вся в черном, в черной же распахнутой шубе, без шапки с аккуратной стрижкой черных волос и чёлкой до самых ресниц, на вид ей можно было дать и тридцать, и сорок лет; а вместе с ней вошли двое мужчин, один среднего роста, седоватый, лет сорока, второй молодой, огромный качок. Не предполагая никого увидеть, они спокойно переговаривались.
- Стрелок ушел? – спросила дама.
- Без проблем, – ответил седоватый.
- В квартире не наследил?
- Обижаешь, Жанна. Мы работаем только с профессионала…
Он остановился, не договорив. Все трое устремили взгляды на вышедшую им навстречу незнакомку. А Светлана встретила их с улыбкой.
- Здравствуйте! Вы домработница? – спросила она, глядя на даму.
Этот вопрос всех троих поверг в шок.
- Это кто такая? – первой пришла в себя дама.
Качок тут же сделал по направлению к Светлане пару шагов, но его остановил седой.
- Ты кто такая? – строго спросил он. – Как ты здесь оказалась?
- Меня Папик сюда привез.
- Кто привез? 
- П-папик, – Светлана начала понимать, что здесь что-то нечисто.
Седой окинув острым взглядом комнату, заметил в кресле сумочку Светланы. Он сразу же подошел к ней, взял в руки, но Светлана тут же бросилась к нему, закричав:
- Вы не смеете, это мои личные вещи! – она вырвала сумочку у опешившего от такой наглости седого.
- Гляньте на нее! Ей можно трогать мои личные вещи, а нам ее нельзя. Ну-ка, Вован, освободи девицу от моего личного халата, – приказала Жанна качку, и тот без промедления подошел к Светлане, стукнул ее по рукам, опуская их вниз так, что при этом сумочка упала на пол, а через секунду упал на пол и халат. Оставшись в одних трусах, Светлана прикрылась руками и сквозь слезы произнесла:
- Вы не смеете!
Седой снова взял сумочку и стал рыться в ней. Нашел студенческий и паспорт. Раскрыв последний, сверил фото с оригиналом и удовлетворительно кивнул, сунув паспорт в карман пальто. После этого еще раз окинул взглядом Светлану и вдруг побледнел.
- Где твоя одежда? – спросила Жанна.
- Не знаю, где то здесь.
- Вован, помоги даме найти ее одежду.
Вован хихикнул и вышел из комнаты, Светлана, прикрывая грудь, последовала за ним.
- Ты ничего не заметила в ней, Жанна? – все еще бледный на лице, поинтересовался седой.
- А что я должна была заметить?
- А то, что она беременна. И, если она беременна от него, то никакого смысла убирать его не было: по закону, даже не родившийся ребенок, уже считается наследником отца.
- Скотина, Кузнецов! Меня заставил сделать аборт, а этой суке сделал ребенка.
Жанну даже всю передернуло от злости. Она сжала кулаки с такой силой, что даже пальцы хрустнули.
- Надо выяснить, Игорь, что это за тварь, и какое она имеет отношение к Кузнецову.
- Ее паспорт у меня! – он похлопал себя по карману. – А ДНК-анализ я ее заставлю сделать, не отвертится.
- А если он окажется положительным?
- Тогда и будем решать, что с ней делать?
- А что сейчас? Впрочем, пусть посидит здесь. Дверь изнутри она не откроет.
- Ты что, Жанна! Нам, причем с ней вместе, нужно убираться, как можно скорее. Скоро следаки сюда припрутся с обыском.
- И то верно! Вован, ну что там?
- Все в порядке, Жанна Валентиновна! Нашла она свою одежду.
- Слушай сюда, Вован! – заговорил седой. – Бери девицу подмышку и спускайся в лифте в подземный гараж. Жди нас в машине! Мы с Жанной здесь кое-что возьмем и тоже спустимся.
- Я никуда с вами не поеду! – закричала Светлана, бросившись к двери.
- Да, Вован, и сделай так, чтобы все было тихо.
Вован сделал характерный жест, проведя ребром ладони по горлу и при этом переводя взгляд с седого на Жанну.
- Ты что, полный идиот, Вован? – жестко сказала Жанна. – Тебе же сказали, бери девицу и тихо спускайся с ней к машине.
- Понял! Извините, – смущенно ответил Вован и подошел к Светлане, безуспешно пытавшейся открыть дверь.
Он стукнул ее кулаком по голове, подхватил на руки, забросил на плечо, открыл дверь ключом и вышел на площадку, вызвав лифт.
Середина рабочего дня помогала – ни в подъезде, ни в подземной парковке не было никого, поэтому Вован без проблем спустился со Светланой вниз, щелкнул брелоком, открыл дверь черного «рэйнджровера», положил Светлану на заднее сиденье, сам не стал садиться в машину, а закурил и прохаживался взад-вперед в ожидании хозяйки. Между тем, Светлана пришла в себя, приподняла голову, посмотрела, что в машине никого нет, опустила ноги и села. Увидев, что Вован находится снаружи, она пару мгновений решала, что ее делать, затем решила бежать. Тихонько, стараясь, чтобы не ничего не звякнуло, она открыла дверцу и, подождав, пока Вован отойдет подальше от машины, выскочила из нее и бросилась бежать. Однако бежать беременной, в теплой одежде, да еще и когда каблуки сапожек стучат по бетонному полу не так-то легко. Вован не сразу, но сообразил, что пленница убежала, а когда сообразил, бросил сигарету и тут же погнался за ней. Поняв, что ее догоняют, Светлана стала кричать:
- Помогите! Помогите!
- Сейчас я тебе помогу! – проворчал запыхавшийся Вован, едва не схватив беглянку за полы развевавшейся шубы.
Но Светлана резко изменила направление и споткнувшийся Вован едва удержался на ногах, несколько метров промчавшись на четвереньках. Но это лишь сильнее разозлило его. К тому же, он боялся, что должны вот-вот спуститься вниз Жанна с седым, и тогда не сдобровать не только этой несчастной девице, но и ему самому. А Светлана продолжала кричать. Наконец, ее крик услышал охранник в самом конце стоянки, он вышел посмотреть, что там происходит. Но Вован ускорился и вот уже крепко стиснул Светлану своими мощными ручищами. Охранник издалека выкрикнул:
- Эй, вы, что там?
- Все нормально, шеф! Баба моя взбрыкнула, – лоб Вована даже покрылся потом.
Он со всей силы зажимал рот Светланы, из последних сил отбивавшейся, пытавшейся вырваться и снова закричать. Вован вертел головой, пытаясь определить, где его машина. Найдя ее, направился туда скорым шагом. Но поравнялся с «рэйнджровером» одновременно с появившимися Жанной и седым.
- В чем дело, Вован? – спросила Жанна.
- Все нормально, Жанна Валентиновна. Вот, сбежать хотела, но у меня ж не убежишь.
Он снова втолкнул ее на заднее сиденье и вытер лоб рукавом дубленки.
- Небось курил, сволочь, а машину не закрыл, – недовольно произнес седой, слегка подталкивая Светлану и усаживаясь рядом с ней на заднее сиденье.
- Виноват! – смущенно ответил Вован, открывая правую переднюю дверцу и, после того, как Жанна села, захлопывая ее.
Быстро оббежав спереди машину, он сел на место водителя и повернул ключ зажигания. Машина завелась мгновенно.
- Куда едем? – спросил он.
- К нам, на Рублёвку, – негромко произнесла Жанна, кося глазом назад, где сидела Светлана.
Седой, едва выехали на улицу, тут же приступил к допросу Светланы.
- В твоих интересах, подруга, сказать нам всю правду. Начнешь врать, прирежу и выбросим тебя где-нибудь в лесу, где найдут твой остывший труп месяца этак через три-четыре.
- Что вам нужно? – дрожащим голосом спросила Светлана.
- Где, при каких обстоятельствах ты познакомилась с Кузнецовым?
- Не знаю я никакого вашего Кузнецова.
Седой дал ей легкую пощечину.
- Я же просил тебя не врать, а ты с вранья начала.
- Ничего я не вру, я правда не знаю, кто такой Кузнецов, – едва не заплакала Светлана.
- Вот они, современные ****и! Спят с мужиками и даже не поинтересуются их фамилией! – хмыкнул седой.
- Можно подумать, что раньше они этим интересовались, – хмыкнула вслед за своим помощником и Жанна.
– Кузнецов, это фамилия того человека, с которым ты провела ночь, – продолжал свой допрос седой. – Итак, где и когда ты с ним познакомилась?
- Вчера вечером, кажется.
Седой стукнул ее по другой щеке.
- Не понял! Что значит, кажется?
Светлана заплакала.
- Я выпила очень сильно и тормозила машину, чтобы отвезли меня домой. Первый тормознул Папик… Ну этот… ваш Кузнецов. Только он привез меня не ко мне домой, а к себе. Вот и все. Честное слово! Прошу вас, больше не бейте меня, – сквозь слезы говорила Светлана. – Я вам правду сказала.
- А забрюхатела от кого?
- От жениха своего… бывшего.
- Вот такие все современные кобели – пока брюха у бабы нет – жених, как только брюхо появилось – сразу в кусты, – ответила Жанна на предыдущий выпад седого. – Да, Игорь?
Седой на это ничего не ответил, но через пару минут приказал:
- Вован, тормозни-ка?
- Ты чего? – удивилась Жанна.
Вован сбросил скорость и нажал на педаль тормоза.
- Жанна, переговорить надо! – сказал седой и открыл дверцу. – А ты заблокируй двери, чтобы птичка снова из клетки не выскочила, – снова приказал он Вовану.
- Теперь не выскочит, – заверил его тот.
Они отошли от машины метров на двадцать, мимо них проносились другие машины, отчего было довольно шумно. Они остановились на обочине, седой повернулся к Жанне, ожидавшей объяснений.
- По ходу, тёлка правду говорит. И ее брюхо никакого отношения к твоему бывшему не имеет.
- Уверен?
- Не на сто процентов, но тем не менее.
- И что ты предлагаешь?
- Пару дней пусть посидит у нас в подвале, потом я еще раз ее допрошу. Ежели будет стоять на своем, ну, значит, так тому и быть: пусть гуляет на все четыре стороны и про нас забудет.
- А не боишься, что она в подвале родит?
- Ну, вызовем «скорую». Скажем, племянница рожает, а там из роддома пускай сама как-нибудь…
- Ну и сука же ты, Овечкин!
- У тебя есть другие предложения? – обиделся седой.
- Нету! Поехали! Некомфортно здесь стоять.

39.
У седого были свои контакты в прокуратуре и он, умело, ни капли не выдав себя, прослеживал ситуацию с расследованием убийства Кузнецова. Двух дней вполне хватило, чтобы понять – Жанна вне подозрений: с Кузнецовым она рассталась уже почти полгода назад, а почти месяц ее никто рядом с ним не видел, да в утро убийства у нее было алиби – она все время была с ним, Овечкиным. Поэтому, даже когда до нее дозвонился следователь и пригласил на допрос, седой ее успокоил:
- Это чистая формальность! Ты ведь бывшая жена, у тебя с ним был общий бизнес, часть которого, при  разводе, Кузнецов отдал тебе полностью. Именно на этом и строй свои ответы. Да, кстати, я позвоню Приходько – он будет присутствовать на допросе в качестве твоего адвоката.
- Почему не ты?
- Жанночка, мне вообще не нужно светиться рядом с тобой. Ты, главное, веди себя спокойно. А я Приходько коротко введу в курс дела. Езжай, не волнуйся. Мне сейчас важнее выяснить, имеет ли беременность этой сучки хоть какое-то отношение к Кузнецову.
- А если нет?
- Тогда ее нужно отпускать. Не хватало нам еще обвинений в похищении человека. Ведь ее наверняка уже кто-то разыскивает.
- Ты прав, Овечкин, как и … почти всегда, – улыбнулась она и поцеловала его в щеку.
Жанна уехала с Вованом в Москву к следователю, а седой спустился подвал. Услышав шаги по лестнице, Светлана вся сжалась. Она понимала, что здесь с ней могут сделать все, что угодно, и никто даже не узнает, что с ней и где она. Ее хорошо кормили, фрукты, овощи, соки. Даже телевизор был. Единственное неудобство – здесь не было ни ванной, ни туалета и ей приходилось каждый раз звать Вована или седого, чтобы ее проводили в нужное место. Да и свет в подвале был не очень яркий. Но она от волнения стала плохо себя чувствовать, ребенок в ее утробе, восприняв тревоги своей матери, стал сучить ногами и, вероятно, переворачивался с боку на бок. И даже, как ей казалось, он готов был вырваться наружу, на свет божий. Ей приходилось в такие моменты поглаживать себя по животу, успокаивая ребенка.
Седой сел в кресло так, чтобы тень от лампы прикрывала его лицо. Он долго изучающе разглядывал девушку, про себя отметив, что ее, конечно, нельзя было назвать очень красивой, но Жанна ей уступала в красоте. У той была эффектность и ухоженность, эта тоже, судя по всему, не из бедных дурнушек, но в ней не было чего-то такого, гламурного, что ли.
- Вот что, детка! – наконец заговорил седой. – У тебя есть два выхода: сказать мне всю правду, и тогда я отпущу тебя на все четыре стороны, либо сидеть тебе здесь в подвале до скончания века.
- Но я же вам всё сказала… Правда, все, – Светлана готова была расплакаться.
- Тогда тебе ничего не стоит еще раз мне повторить: где, когда и при каких обстоятельствах ты познакомилась с Кузнецовым.
- О, боже мой!.. Я поссорилась со своим любимым. Он посчитал, что я его предала…
- Так, а вот здесь, пожалуйста, подробнее.
- Я не буду вам всего рассказывать. Это не имеет никакого отношения ни к вам, ни к этому… вашему… как его… Кузнецову. Просто я написала на него анонимку, а затем, случайно, сама ему в этом и призналась. Он вспылил и выгнал меня. А мы с ним уже к свадьбе готовились.
- Вон ты какая стерва, оказывается! На будущего мужа анонимки пишешь. Прям, как в старые добрые советские времена… Ребенок у тебя от него… этого твоего жениха?
- Конечно, от него! Я же вам не шлюха какая-то!
- Ну, с этим бы я поспорил, учитывая, в чьей постели мы тебя нашли.
- Это вышло случайно. Я с горя слишком много выпила… Целую бутылку одна.
- Что пила хоть?
- Не помню, то ли виски, то ли бренди…
- Ну, ну! И что было дальше?
- А дальше меня развезло. Я ловила такси, чтобы домой уехать, но остановился этот ваш… Кузнецов. Он мне представился как Папик. Видимо, у него в салоне я заснула. Как я оказалась в его квартире я не помню. Когда же утром проснулась, его уже не было. Только записку оставил… Ну, вы ее видели: мол, когда придет домработница, меня из квартиры выпустят. Я бы и раньше сама ушла, да дверь открыть не смогла.
- Еще бы! Там три замка – все с секретом. Впрочем, ему это не помогло, все равно замочили…
- Как?! – вскрикнула Светлана. – Его что… у-убили?
Седой недовольно поморщился: кто дернул его за язык такое ляпнуть.
- Его счастье, что не насмерть, – выкрутился он, и тут же продолжил свой допрос.
- Значит, ты говоришь, что переночевала с ним только одну ночь?
- Ну да!
- Он был один? Ну, в смысле, в квартире больше никого не было: домработницы или еще кого-то?
- Неужели вы думаете, что, если бы я видела домработницу, я бы потом спутала ее с этой вашей… Жанной, кажется?
Пожалуй, она права, – слегка сам себе кивнул седой. Девица и в самом деле попала, как кур в ощип. Надо ее отпускать. Вот только как?
Он встал, поднялся наверх, закрыв за собой люк, оставив Светлану в недоумении. Решение пришло к нему спонтанно. Не стоит дожидаться Жанны с Вованом. Меньше свидетелей, спокойнее на душе. Он на своей машине отвезет ее куда-нибудь подальше от города по трассе, свернет в лес, там ее и отпустит. Как она дальше будет добираться к себе домой, это его уже не волнует. Он достал из бара слегка початую бутылочку французского коньяка, сделал два маленьких глотка, посмаковал на языке, проглотил, отломил лежавшую на столе плитку шоколада, положил ее в рот. Оделся, вышел из дома, прошел в гараж. Включил там свет, проверил, все ли в порядке, погладил по капоту свою коричневую «хонду», вставил ключ зажигания, проверил, сколько там бензина. Нормально! Оставив включенную машину прогреваться, вернулся в дом, снял с вешалки шубку Светланы, снова спустился в подвал.
- Вот что, красавица, одевайся, поехали! – он бросил ей шубу. – У тебя на все сборы есть пять минут?
- Куда вы меня повезете?
- Ты же беременная! Тебе нужен свежий воздух! А то тут, взаперти, еще рожать начнешь!
Больше он ничего не сказал, поднялся наверх и сам стал собираться. Через пять минут спустился за Светланой. Она уже была готова.
- Вот это ты молодец! – похвалил он. – Поднимайся!
Когда Светлана поднялась, у него в руках оказался ремень. Она испуганно посмотрела на него, а он в ответ захохотал.
- Что испугалась? Думаешь, сейчас я тебе по заднице нашлепаю? Вообще-то следовало бы за твое поведение.
- За какое такое поведение? – все еще испуганно спросила она.
- Ну, как же? Анонимка на жениха, затем целую бутылку одна выжрала, как алкаш какой-то, затем залезла в постель к совершенно незнакомому тебе мужику… Но ты уже девица взрослая, ремень по жопе тебе все равно не поможет. Руки за спину отведи!
- Зачем?
- Я сказал – руки за спину, и без лишних вопросов! – прикрикнул он.
Она выполнила его команду, он тут же скрутил ремнем оба запястья, потрогал ремень, спросил:
- Не очень туго?
- Очень! – зло сказала Светлана, предчувствуя нехорошее.
Седой еще раз потрогал ремень, слегка ослабил его, сам себе сказал:
- Нормально!
И тут же взял шелковый Жаннин шарф и завязал ей глаза. Накинул ей на шею ее сумочку, Светлана начала было вертеть головой, но седой больно дал ей щелбана, и она тут же смирилась.
- Для тебя же лучше, дура! А теперь пошли!
Он взял ее под руку, вывел из дома, завел в гараж, усадил в машину на заднее сиденье. Машина хорошо прогрелась, седой даже снял пальто, свернул его и бросил на переднее сиденье. Выехал из гаража, с помощью брелока-сканера открыл ворота, затем таким же образом закрыл их и через несколько минут уже ехал по шоссе.
- Куда вы меня везете? – снова поинтересовалась Светлана.
- В лес, на свежий воздух. Я уже тебе говорил.
- И там вы меня убьете? – к удивлению спокойно спросила она. Ей было неудобно сидеть со связанными руками и завязанными глазами.
Седой только хмыкнул.
- Больно надо пачкаться о тебя.
Заехав на обочину шоссе, седой остановился. Посидел некоторое время в салоне, глядя вперед и назад. Дождавшись момента, когда на дороге не стало видно машин, быстро вышел наружу, открыл дверцу и потянул Светлану за рукав.
- Давай, быстрей выходи! Быстро, быстро!
Он явно занервничал, заметив, что та замешкалась.
- Не могу я быстрее, у меня руки занемели. Да и не вижу я ничего.
Седой схватил ее за шиворот и выволок из машины, затем, подтолкнув ее в спину, он направил в сторону опушки леса. Проскочив овраг, начинавшийся сразу за обочиной, они пошли спокойнее. Скрывшись за первым же рядом деревьев, седой остановил Светлану.
 - Вот что, красавица! Я сейчас тебя покину, ты останешься в лесу. Привязывать к дереву я тебя не стану, но и развязывать руки, а тем более снимать повязку с глаз – тоже. В твоих интересах – выждать некоторое время, а потом уже звать на помощь… Да, вот еще что! Опять же в твоих интересах ни-ко-му ни-че-го не рассказывать о том, что с тобой было, где ты была, ну и так далее. Ты поняла? Потому что твой паспорт остался у меня и, в случае чего, он пойдет в дело.
- А как мой паспорт может пойти в дело? – негромко спросила Светлана.
- Ну, к примеру, кредит в банке возьмет некая Прокофьева Светлана… миллионов этак на сто, да не подумай еще, что рублей. А потом на тебя будут капать проценты, а потом к тебе явятся судебные приставы с требованием вернуть кредит с процентами, ну и так далее. Это в лучшем случае! Что может быть в худшем, я тебе говорить не буду. Ну, все, пока! Некогда мне здесь с тобой философствовать.
Седой завел Светлану еще немного вглубь леса, затем бегом направился к шоссе. Сел в машину, развернулся и помчался в Москву.
 Светлана еще долго, минут десять стояла на одном месте, не двигаясь и дрожа всем телом. Ждала худшего. Наконец, до нее стало доходить, что седой уехал и бросил ее здесь, в лесу. Она стала шевелить руками, пытаясь освободиться от ремня. Поначалу это никак не удавалось – было слишком морозно и руки замерзли, а ремень и вовсе превратился едва ли не в ледяной трос. Тогда она попыталась хотя бы освободиться от повязки на глазах. Но и это пока не получалось. Она нерешительно сделала несколько шагов вперед, но вдруг уперлась в ствол дерева. И поняла, что не знает, в какую сторону ей идти. С другой стороны, сообразила, что как раз с помощью дерева ей, может быть удастся содрать с глаз ставший уже ненавистным шарф. Она потерлась лбом о дерево, но вскоре вскрикнула от боли – наткнулась на тонкую обломанную ветку, будто шилом проткнувшую кожу на лбу. Впрочем, этот сучок и помог ей – шарф зацепился за него и он, когда Светлана на полшага отошла от дерева, сполз ей на шею. Теперь она хотя бы божий свет видит. И уже сможет ориентироваться в пространстве. Повертев головой и прислушавшись к шуму проезжавших мимо машин, она определила, в какой стороне находится шоссе. Пока шла к нему, осто-рожно ступая в снежные сугробы, все шевелила руками, пытаясь все-таки освободить и их. И вот, кажется, кожа на ремне стала поддаваться, но в этот момент Светлана, дойдя до того самого овражка, находившегося рядом с обочиной шоссе, провалилась. Упала прямо на живот и закричала не столько от боли, сколько от испуга. Лежала в снегу и плакала. Жевала снег, набивавшийся в рот, и работала руками, понимая, что в таком положении, со связанными сзади руками ей будет очень трудно подняться. Хотела кричать, но из глубины вырывался лишь жалкий стон. Она перевернулась на бок и с еще большим остервенением стала шевелить запястьями, пока не почувствовала, что ремень поддался окончательно, и она освободила сначала одну руку, затем и вторую. Счастливая от того, что освободилась, она снова уткнулась в снег и зарыдала. Вокруг ее головы снег слегка окрасился в красный цвет – кровь из пораненного лба потихоньку капала на снег. Наконец, поднялась и сначала на четвереньках, а затем поднявшись в полный рост, выбралась из овражка и вышла на обочину. Отряхнулась от снега, поправила сумочку, Жанниным шарфом обмотала себе горло и, заметив мчавшуюся ей навстречу машину, приподняла руку. Первая машина проскочила, даже не притормозив. Вторая, хоть и притормозила, но, видимо, водителю не понравился ее внешний вид, и он снова нажал на педаль газа. И только третья машина – «жигули»-девятка – остановилась. Опустив стекло со стороны пассажира, водитель, пожилой, весь в морщинах и с рыжими с проседью усами, вопросительно посмотрел на Светлану. Она подошла к машине и. еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать, попросила:
- Подвезите меня в Москву, а?
Мужчина посмотрел на нее, почесал затылок, раздумывая пару минут, затем покачал головой:
- Москва в другую сторону, детка, а я тороплюсь.
Он закрыл окно и уехал. А Светлана, недовольно топнув ногой, постояла еще несколько минут, голосуя. Потом сообразила, что нужно перейти на другую сторону дороги. Она устала, икры ног дрожали, ей вдруг здесь, почти в лесу, стало трудно дышать. Стало тянуть низ живот. Она обняла живот двумя руками и, как могла быстрее, пересекла шоссе. Мимо проносились редкие машины. В глазах стало рябить. Она подняла руку и стояла, практически не глядя на дорогу. И потому очень удивилась, когда увидела рядом с собой огромную фуру. Она подняла голову и увидела прямо над собой улыбающееся ей из открытого окошка кабины добродушное лицом дальнобойщика, мужчины лет сорока. Она растерялась, но дальнобойщик спросил:
- Тебе куда надо, красавица?
- В М-москву. Только у меня денег нет… Украли, – уже тише добавила она.
- Ну что, возьмем девчонку, Серега? – спросил первый дальнобойщик у сидевшего за рулем напарника.
- Отчего же не взять, веселее будет, – согласился тот.
Первый дальнобойщик открыл дверцу, спрыгнул на землю и стал помогать Светлане взобраться наверх. Ступенька в «IVEKO» была высоко, и дальнобойщику пришлось подсаживать Светлану.
- Никогда на таких машинах еще не ездила, – улыбнулась девушка, наконец, устроившись в кабине между двумя мужчинами.
- Все когда-нибудь случается впервые, – зевнул сидевший за рулем Серега.
В отличие от своего напарника, он был более серьезным, если не сказать хмурым. Возраста они были приблизительно одного, да и чем-то внешне похожи. Светлане даже подумалось – уж не братья ли, но спросить об этом не решилась. Она еще не совсем отошла от пережитого шока и потому говорить ей особенно не хотелось. Этих незнакомцев она побаивалась. Успокаивало лишь то, что дорога для них – работа. И уж ради нее они не станут отвлекаться и терять драгоценное время.
- Как же ты здесь оказалась, красавица? Одна, посреди дороги, – допытывался улыбчивый. – С мужем, что ли, поругалась и он тебя высадил?
Светлана даже обрадовалась, что ей не придется сейчас придумывать какую-нибудь нелепость – водитель сам за нее все придумал. 
- Почти все так и было, – согласилась она.
- Урод он, твой мужик, – сказал Серега. – Беременную бросить на шоссе… – он не нашел больше слов и только головой покачал.
- Ты что беременна? – удивился первый дальнобойщик.
- Кажется, да! – улыбнулась Светлана.
- Не, Серега, у тебя глаз – алмаз, – восхитился напарник. – Я ведь ее подсаживал, и то этого не заметил.
- Да ты и гаишников, когда надо, не замечаешь, – Серега оставался все таким же серьезным, как и прежде.
- Тебя как зовут? – поинтересовался первый.
- Светой!
- Очень приятно! Это Серёга. А меня Виктор, – он протянул ей не совсем чистую, большую, сухую ладонь.
Она улыбнулась и пожала руку. Вдоль дороги стояли какие-то села, поселки, на одном светофоре пришлось несколько минут постоять, дожидаясь зеленого света. Чем ближе к Москве, тем увеличивался, уплотнялся поток машин.
Согревшись в кабине, иногда подпрыгивая вместе с машиной на неровностях дороги, Светлана вдруг почувствовала, что ей становится нехорошо. Опять потянул низ живота, ребенок слишком резво начал шевелиться. Она немного побледнела и открыла рот, захватывая побольше воздуха. Она непроизвольно несколько раз утыкалась в широкое плечо Виктора. И тот на сей раз первым заметил, что со Светланой что-то происходит.
- Слушай, тебе что, плохо? – он слегка похлопал ее по щекам.
- Да, что-то есть немного. Воздуха не хватает.
- Приглуши печку, Серег, – попросил Виктор, открывая со своей стороны окно кабины. – Ну-ка, давай, потихоньку, пересядь на мое место.
Виктор аккуратно приподнял Светлану, усадил сначала ее к себе на колени, затем сдвинулся в сторону Сергея, а Светлана оказалась на его месте. Ей стало немного легче. Встречный ветерок обдувал ее, бледность потихоньку исчезала и ей на смену пришла розовость.
- Слушай, Вить, я чего предлагаю, – заговорил Сергей. – Через пару километров будет пост ГАИ. Надо с гаишниками договориться, оставить ее там. Пусть «скорую» вызовут или сами отвезут ее в больницу. А то как бы она у нас здесь в кабине и не родила.
- Согласен, – кивнул Виктор и тут же обратился к Светлане. – Потерпишь немного, а?
- Потерплю, – выдавила она из себя. – Хотя рожать-то мне еще рановато, вроде.
К удивлению дежурившего у поста ГИБДД капитана фура стала притормаживать по собственной инициативе. Сергей спрыгнул вниз и пошел навстречу гаишнику, тот козырнул, представившись:
- Капитан Синицын. У вас проблемы?
- Да, есть одна. Понимаешь, капитан, мы тут на трассе одну попутчицу подсадили, просила до Москвы подбросить, а она, по ходу, рожать собралась. Боюсь, не довезем мы ее до Москвы. Мы могли бы ее у вас оставить, вам ведь проще «скорую» вызвать, а капитан?
- Ну, пойдемте, посмотрим на вашу попутчицу.
Сергей с капитаном обошли вокруг машины и подошли к правой стороне кабины, а там Виктор уже помогал спускаться Светлане. Она при этом несколько раз ойкнула и все чаще стала хвататься за живот. Спустившись, она виновато переводила взгляд с дальнобойщиков на полицейского. Вид у нее был действительно жалкий. В этот момент из помещения вышел еще один гаишник, тоже капитан, не понимающий, что происходит. Синицын, увидев напарника, кивнул на Светлану.
- Вот, мужики даму подвозили, а она рожать вздумала. Надо бы ей «скорую» вызвать.
Капитан взглянул на Светлану и понимающе кивнул.
- Вызовем, какие проблемы.
- Спасибо! – Сергей впервые за все это время улыбнулся. – А мы тогда поехали, а то груз у нас.
- Езжайте! – махнул рукой с палочкой капитан Синицын.
- Витек, давай за руль!
«Скорая помощь» приехала через тридцать минут.

40.
Шумилов с Говоровой были в театре. Места – не очень удачные, было плохо видно, но спектакль Романа Виктюка можно было смотреть даже стоя. Дети остались дома, Даша обещала проконтролировать уроки Вани, разогреть ужин, поужинать и вовремя лечь спать. Говорова была рада, как она полагала, возвращению Шумилова в семью. А вот сам Шумилов ни в коем случае не считал себя вернувшимся. Просто он, в некоторой степени, возвращал долг дочери, к которой за короткое время очень привязался. Ну, а ее мать, Говорова, как говорится, была для него как бы бесплатным приложением. Поэтому и приходилось ему иногда уделять ей отдельное внимание.
Мысли Шумилова были далеко от спектакля, он думал об Екатерине. Та в последние дни вся издергалась, плохо спала и от этого стала чувствовать себя неважно. Ее стало подташнивать, начали отекать ноги. Все из-за исчезновения Светланы. Пришлось даже вызвать из Солотчи мать. Так они и познакомились – Шумилов, который по мере возможности все время проводил с Екатериной, и Прасковья Михайловна, которая, после возвращения в Москву перестала повязываться платком на сельский манер, и даже начала прихорашиваться. Выяснилось, что она еще женщина – в самом соку. Прасковье Михайловне Шумилов понравился своим обстоятельным характером и интеллигентскими повадками. И она вдруг про себя подумала, что у дочери с внучкой совсем не дурной вкус, если обе, независимо друг от друга, выбрали этого человека.
Прасковью Михайловну больше всего встревожили именно эти отеки.
- Как бы у тебя не того, с почками нелады не начались.
- Не накаркай, мам.
- А я не каркаю, я все таки пожила больше тебя. Я тебе мяту сейчас заварю, тебе мочегонного надо побольше пить.
Екатерина в тот день даже на работу не пошла – так плохо себя чувствовала. А Шумилов, как назло, пошел в театр с Говоровой. Они для себя приняли решение – ничего друг от друга не скрывать. И Шумилов честно сказал ей, что еще месяц назад купил два билета на спектакль Виктюка, да и то с переплатой. И Екатерина ответила, что, конечно, такой спектакль пропускать нельзя.
- Но ты, если что, звони, – попросил он.
- Если что? – грустно улыбнулась Екатерина.
- Ну, если тебе уж совсем невмоготу станет… Или, если вдруг объявится Светлана.
Шумилов поймал себя на том, что его тоже взволновало исчезновение девушки. Он уже давно забыл про случай с анонимкой, и простил Светлану, хотя пока еще не горел желанием с ней встречаться. Он также позвонил в полицию и в больницы. Вот и сидел теперь в театре, как на иголках. Говорова чувствовала это, и это ее начинало бесить. Если в начале спектакля она еще как-то пыталась реагировать на происходящее на сцене, пыталась зарядить виктюковскими эмоциями и Шумилова, но ближе к антракту поняла, что лучше его не трогать, чтобы и самой себе окончательно не испортить настроение.
А во время антракта, когда они рассматривали висевшие на стенах фотосцены из различных спектаклей, у Шумилова зазвонил телефон. Он даже вздрогнул от неожиданности. Быстро вытащил из кармана аппарат и глянул на высветившийся номер. Он отошел от Говоровой на пару шагов и нажал на кнопку.
- Я слушаю тебя, Катюша.
- Петя, Света нашлась, – произнесла она это таким убитым голосом с надрывом, что у Шумилова в голове сразу вспыхнуло очень недоброе предчувствие.
- Жива?
Его эмоциональный вскрик заставил обернуться на него нескольких человек сразу, а Говорова тут же поняла, о ком идет речь и на душе у нее сразу стало грустно, захотелось плакать.
- Она в больнице, – ответила Екатерина.
- Что с ней?
- Я не хочу это говорить по телефону. Ты можешь сейчас приехать?
- Конечно! Уже еду.
Он положил в карман телефон и подошел к Говоровой.
- Прости, Ира, мне нужно срочно ехать. Какие-то неприятности со Светланой. Надеюсь, домой ты сама доберешься?
- Неужели тебя и это волнует? – она сама от себя не ожидала, что может так довольно грубо ответить, но Шумилов то ли этого не понял, то ли сделал вид, что не понял.
- Если меня что-то не волнует, я этим не интересуюсь, – ответил он.
Раздался первый звонок с антракта. Шумилов поцеловал Говорову в губы, помахал ей рукой и пошел в гардероб. Говорова всплакнула и направилась в зал. Она понимала Шумилова: разве не так же он поступил, всё бросив, когда исчезла Даша? Душой-то она это понимала, но чисто женская ревность грызла ее организм изнутри.
В приемном покое долго не могли решить, в какое отделение направить Светлану: по всем приметам рожать ей было еще рано, а девушка находилась на грани нервного срыва. Да и температура вдруг резко подпрыгнула – далеко за тридцать восемь. Но у нее неожиданно начались предродовые схватки, начали отходить воды и ее быстро оформили в родильное отделение. Ей было очень плохо, она практически не вставала с кровати. Соседка по палате даже помогала ей пройти в туалет.
На следующий день Светлана родила. Роды были очень тяжелыми – мало того, что плоду было всего тридцать шесть недель (такие ранние роды вообще чреваты летальными исходами), так ситуация осложнялась еще тем, что у плода возникла гипоксия из-за обвития пуповиной шеи и туловища младенца.
- Пуповина нормальной длины, но кровоток между организмами матери и плода ослаблен, – переговаривались друг с другом врачи.
Случай был не совсем рядовой, рядом с гинекологом средних  лет находилась молодая акушерка.
- Кесарево будем делать?
- Сначала стимулируем ее, – акушер-гинеколог глянул на анестезиолога. – Давай эпидуральную анестезию.
Анестезиолог кивнул, подошел к манипуляционному столику, взял шприц, наполнил его раствором, затем подошел к Светлане.
- Скажите, у вас аллергические реакции на какие-нибудь медикаменты есть?
Светлана на секунду задумалась.
- Да вроде бы нет.
- Вот и хорошо. Я вам сейчас сделаю укольчик, а потом применим эпидуральную анестезию.
Светлана слегка поморщилась, когда шприц вошел в ее тело, затем спросила:
- А что это такое?
- Это сейчас самый лучший метод обезболивания родов. Вот эту тоненькую пластиковую трубочку, это и есть эпидуральный катетер, – сестра подала врачу катетер, – нужно будет ввести в эпидуральное пространство в области нижней части спины. В вашем случае недоношенной беременности такая анестезия как раз рекомендуется. Она расслабит мышцы тазового дна и поспособствует плавному и мягкому продвижению плода по родовому каналу. Если вы согласны, то я готов приступить.
- Ладно! Если это будет не больно и быстро – я согласна.
- Вот и хорошо! Тогда как вам удобнее – сесть «верхом» на стул или лечь на бок, свернувшись калачиком.
- Давайте лучше на бок, – после недолгого раздумья ответила Светлана.
Минут через десять анестезия начала действовать.
- Тужимся, тужимся, роженица! – командовал доктор.
Светлана делала все, как ей и говорили, но вдруг она начала задыхаться, ей стало не хватать воздуха.
- Маску! – крикнул доктор.
Светлане надели на лицо кислородную маску, девушке сразу стало легче.
Родился мальчик, но, несмотря на все усилия, спасти его не удалось – он прожил всего полчаса. Неонатолог ничего уже не смог сделать, не помогла даже барокамера. Сказались нервные потрясения матери последних дней.
Светлана замкнулась – два дня после родов она отказывалась от еды и даже питья, не произнесла в это время ни одного слова. Пришлось ее поить насильно. На третий день она постепенно стала приходить в чувство. Встала, подошла к медсестре, дежурившей в коридоре.
- Мне можно позвонить? – спросила она.
- Да, конечно, звоните, – сестра развернула телефонный аппарат, чтобы Светлане было удобнее набирать номер.
Голова у нее болела, все тело ныло. Грудь увеличилась, молочные железы разбухли. Светлана даже с трудом вспомнила номер. Наконец, на той стороне послышался знакомый ей голос.
- Алло, мамуль, это я!
- Ой, кто это? – Екатерина не узнала голос.
- Это я, мама, Света!
- Светуля? Радость моя! Ты где? Что с тобой?
- Я в больнице. Я родила мертвого ребенка…
Она не смогла больше говорить, зарыдала и бросила трубку. Медсестра взяла трубку и хотела было положить ее, но услышала на другом конце взволнованный женский голос.
- Алё, алё! Света! Светуля.
- Это не Света, – грустно ответила медсестра. – Она заплакала и ушла в палату.
- Скажите, пожалуйста, что с ней?
- Она родила мальчика, который умер вскоре после родов.
- Когда ее выписывают?
- Я не знаю, надо у доктора спросить, она очень слаба.
- Доктор когда принимает?
- К часу подъезжайте.
Положив трубку, Екатерина сразу же перезвонила Шумилову. Пока он ехал к ней, они с матерью места себе не находили, а потом обе заплакали.

41.
Светлана, ко всем своим несчастьям, добавила еще и двустороннее воспаление легких. Сказались стресс и неожиданная прогулка в заснеженном лесу. Еще лежа в больнице после родов, она почувствовала недомогание, однако не стала ничего говорить врачам, хотелось быстрее оказаться дома. А там, в первый же день у нее начался сильный жар. Екатерина хотела вызвать «скорую», но Прасковья Михайловна запретила класть внучку в больницу.
- Я сама ее лечить буду. А то таблетками да уколами ее полгода лечить будут. А антибиотиками и вовсе организм испортят. Знаем мы эти наши больницы: лечить будут одно, а больной помрет совершенно от другого.
- Мам, это все-таки не простуда, а воспаление легких, – стала возражать Екатерина. – Ведь можно запустить болезнь…
- Мои травы любую болезнь вылечат.
- В самом деле, Прасковья Михайловна, может быть, лучше в больницу? – заговорил и Шумилов. – Вы не забывайте, в каком состоянии находится Катя. Ей сейчас лишние треволнения ни к чему.
Прасковья Михайловна глянула было недовольно на Шумилова, но, поймав на себе молящий взгляд дочери, ничего отвечать не стала. Задумалась. И, в самом деле, Екатерина и так довольно тяжело переносила беременность (в ее-то возрасте!), а вид больной дочери никак не будет положительно влиять на нее. Но тут подала свой слабый голос Светлана:
- Я лучше с бабушкой буду, чем в больнице.
- Вот! – благодарно кивнула внучке Прасковья Михайловна, поднося к ее рту стакан с самолично сделанным клюквенным морсом и поддерживая ее голову за шею. Светлана сделала несколько глотков и отвела бабушкину руку со стаканом в сторону, но Прасковья Михайловна удерживала ее голову на весу. – Ты пей давай! Тебе сейчас нужно много пить, а не то в больницу и впрямь поедешь, там тебе капельницы ставить будут.
И пока, морщась от головной боли, Светлана пила, Прасковья Михайловна посмотрела на Екатерину.
- А чтобы тебя, Катюша, не смущать видом больной дочери, я с ней перееду в Королёв. Вот, молодой человек, нас и перевезет. Не так ли?
Светлана осушила стакан и ее потная голова медленно опустилась на подушку, а Шумилов даже выдохнул с облегчением.
- Разумеется! Твоя мама совершенно правильно предлагает, Кать.
Екатерина улыбнулась.
- Моя мама всегда найдет выход из самой непростой ситуации.
Екатерина улыбнулась, подошла к матери и поцеловала ее в щеку. Та поставила стакан на комод у Светланиной кровати и, слегка смутившись, ответила:
- Ага! Только вот с отцом твоим так выхода и не нашла.
- Это не самый страшный твой грех.
Но перевозить Светлану сейчас было опасно: пусть хоть немного спадет температура.
Через два дня, когда Светлана с бабушкой уже были в Королёве, Екатерина почувствовала себя плохо. Ей показалось, что начались схватки. Не хватало, чтобы еще и у нее случились предварительные роды. Она еле дождалась приезда Шумилова. Тот, поняв, в чем дело, тут же отвез ее в больницу. В приемном покое ее сразу определили в предродовое отделение, где лежали на сохранении другие женщины.
- Ты маме пока не звони, а то мы ее до инсульта доведем, – попросила Екатерина, улыбаясь. – Мне станет полегче, я ей сама позвоню.
- Хорошо! Как скажешь.
Шумилов вышел из больницы, сел в машину, попытался включить зажигание, но дрожавшая рука никак не могла вставить ключ в замочную скважину. Он устало вздохнул и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Так и сидел, отдыхая, несколько минут. Сам не заметил, как задремал. Неожиданно раздавшийся звонок мобильного телефона даже заставил его вздрогнуть. Ощупью найдя, в каком кармане был мобильник, он вытащил его и глянул на высветившийся номер, затем нажал на кнопку вызова.
- Алло, Дашутка, я тебя слушаю.
- Папа, привет!
- Привет!
- Что ты делаешь?
- В данный момент просто отдыхаю. Я очень устал.
- Когда ты к нам приедешь? Я соскучилась по тебе. И мама спрашивает, можно ли к тебе приехать?
- Даша, у меня сейчас очень тяжелые дни. Я мотаюсь по местным командировкам и уже почти не чувствую под собой ног. Так что, передай маме, что раньше, чем на следующей неделе, я приехать не смогу. А ты не скучай.
- А звонить тебе можно? – явно расстроенным голосом спросила Даша.
- Звонить, конечно, можно. Я всегда рад слышать твой чудесный голосок.
- Ну, тогда пока! – сразу повеселела девочка.
- Пока, Дашутка!
Он сунул телефон в карман и включил зажигание.
 
42.
Первая глава диссертации была близка к завершению. Последний абзац и Шумилов откинулся на спинку кресла и, слегка раскачиваясь влево-вправо, пробегал глазами по написанному. В словах, где встречались ошибки или опечатки, тут же их исправлял и шел дальше. Он торопился, понимая, что через месяц ему нужно будет лететь в Турцию – контракт с Гюлетом уже подписан, согласованы все нюансы. А до этого необходимо написать еще вторую главу, заготовки которой, впрочем, уже готовы. Она, хоть и поменьше будет, но с точки зрения научности и терминологии, даже несколько сложнее первой. Перед отъездом нужно отдать Нестеровой черновой вариант докторской – в годовой отчет на ка-федре должна войти и его работа.
Но мысли его постоянно перескакивали на другое, на бытовое. Сейчас ему вдвойне было тяжело: устал мотаться то в больницу, где на сохранении лежала Екатерина, в Королёв, проведать Светлану. Обеим женщинам уже было получше. Разумеется, Света была еще слаба и сильно кашляла, но по всему было видно, что болезнь пошла на убыль – бабушкины травы с успехом делали свое дело…
Кто-то позвонил в дверь. Шумилов глянул на часы на мониторе – половина одиннадцатого вечера. Кто бы это мог быть? Он потянулся, встал, запахнул халат, в котором сидел, сунул ноги в тапочки и пошел открывать.
Глянул в глазок. Даже головой помотал – да нет, все верно: звонила Говорова. Он открыл дверь, пропуская женщину внутрь.
- Привет, Петя!
- Добрый вечер! Я чего-то не понял: ты? В такое время? А дети как же?
- Я Ольгу попросила уложить их, а сама к тебе.
- Что-то сверхсрочное, которое нельзя отложить хотя бы до завтра? Или что-то сверхсекретное, о чем нельзя сказать по телефону?
Шумилов, задавая эти вопросы, помогал Говоровой раздеваться. Раздевшись, она тут же направилась в ванную мыть руки, а сама, сквозь открытые двери и шум водяной струи отвечала:
- Ты можешь иронизировать сколько угодно, но мне нужно тебя увидеть и, наконец-то, определиться.
  - С чем определиться? – Шумилов стоял, опираясь спиной о дверной косяк, а одну руку положил на дверь сверху.
- С моим будущим, с будущим моей… нашей дочери, да и с твоим, наверное.
Она закрутила кран, повернулась к Шумилову лицом, одновременно вытирая руки.
- И это необходимо сделать именно сегодня и, как говорится, на ночь глядя?
- Да!
Она вышла из ванной и уже по-свойски, не стесняясь, прошла в комнату и села на диван. Он вошел следом, но остановился у двери, снова опершись о дверной косяк, скрестив руки на груди.
- И потом, я не понял. С какого это перепуга ты хочешь определиться с моим будущим?
- Хорошо, прости. Я не совсем правильно выразилась…
Она обхватила свою голову руками, вздохнула, опустила руки и посмотрела снизу вверх на Шумилова.
- Прошу тебя, Петя, сядь. Мне, правда, очень нужно с тобой поговорить.
Он постоял еще пару секунд, затем, еле слышно хмыкнув и покачав головой, прошел к столу, за которым сидел еще пару минут назад и сел в кресло, развернув его лицом к Ирине.
- Ты можешь выслушать меня, не перебивая?
- Но я же молчу, и слушаю.
Она некоторое время собиралась с мыслями, а он, не сводя с нее глаз, следил за ней. И заметил, что в ее лице сейчас появилась даже какая-то решительность, которой не было прежде. Дуги бровей слегка приподняты, крылья носа бесшумно разжимались и сжимались. Ему вдруг подумалось – еще немного и желваки заходят на ее скулах. Такую Говорову он никогда не знал. То ли время, то ли замужество так на ней сказались?
- Петя, я, конечно, понимаю, что мои проблемы в настоящий момент тебя не очень волнуют, поскольку тебя со мной, по сути, ничего, кроме одного, не связывает. Но, тем не менее, я надеюсь, какие-то остатки чувств у тебя ко мне остались (или новые зачатки народились).
- Интересный зачин, – начал было со свойственной ему иронией Шумилов, но Говорова его тут же одернула, визгливо вскрикнув:
- Я же просила тебя меня не перебивать!.. Хорошо! Буду говорить прямо. Я осталась одна, у меня на руках двое детей, к одному из которых ты имеешь прямое отношение. Мне сейчас трудно. Трудно не только в моральном, но и в финансовом плане. Если раньше у нас на четверых было две зарплаты, то сейчас на троих осталась одна. И не самая большая, как ты, вероятно, догадываешься. На двух работах, как ты, я работать не могу опять же по той причине, что у меня двое детей. Поэтому у меня к тебе есть два предложения.
Она замолчала и посмотрела на Шумилова, а тот, также молча, смотрел на нее.
- Почему ты молчишь? – спросила она.
- Интересно! Ты сама меня просила не перебивать тебя.
- Хорошо! Тебе разве не интересно, что это за предложения?
- Интересно! Поэтому я и слушаю.
- Первое предложение… – она вдруг замялась, лицо ее приняло прежнее, обычное застенчиво-добродушное выражение, голос слегка задрожал. – Вернись ко мне. Возьми меня снова замуж.
Она по-прежнему смотрела на него и глаза ее засветились каким-то тусклым светом безнадёги, он смотрел в них и боялся заразиться этим светом, но оторваться долго не мог. Наконец, усилием воли, отвел взгляд и тихо, даже с какой-то нерешительностью произнес:
- А второе?
- Что второе?
- Второе предложение какое?
Она разочарованно вздохнула, свет в глазах и вовсе потух, она опустила голову и тоже тихо сказала:
- Тогда я подам на алименты, Шумилов. Пусть Даша получает от тебя хотя бы деньги, если не сможет получать отцовскую любовь.
Он тут же вскочил с кресла, она подняла голову. Пройдясь по комнате взад-вперед, он остановился перед ней.
- Послушай, Говорова, так не пойдет!
- Как не пойдет?
- Теперь ты меня не перебивай, пожалуйста.
Шумилов сел рядом с ней, но смотрел не на нее, а на висевшую на стене напротив картину – морской пейзаж.
- Мне кажется, Даша сейчас вполне получает от меня и деньгами, и отцовской любовью. Я, если тебе не известно, ни в чем ей не отказываю и вижусь с ней при каждой возможности. Да и созваниваемся мы с ней чуть ли не каждый день. Если же ты хочешь получить с меня алименты, то, уверяю тебя, я смогу сделать так, что сумма будет минимальной, поскольку понимаю, что, в противном случае, деньги будут тобой тратиться не только на дочь, но и на сына, да и на себя тоже. Взять же тебя снова замуж, как ты выразилась, мне тоже пока не резон, поскольку, как ты знаешь, в одну реку дважды вступить нельзя. К тому же, я люблю другую женщину. И ты это тоже знаешь.
- Ты все сказал? – Говорова не сразу решилась прервать наступившую паузу.
- В принципе, да.
- А теперь объясни, пожалуйста, какую из женщин ты имеешь в виду? У тебя же их, как у того султана.
- Ты сама знаешь.
- Откуда?! Ты же стал настоящим бабником и даже этого не понял, что ли? – голос ее стал нервно срываться на визг. – Живешь с несколькими бабами сразу и при этом пытаешься выглядеть джентльменом. Ха-ха-ха!
- Вот только давай без истерик! Я понимаю, тебе сейчас тяжело. А кому легко? Мне, думаешь, легко?
- Конечно, тяжело! Я же и не спорю – с тремя бабами одновременно трахаться. Но хватит! Или ты принимай мое предложение, или я подаю в суд на алименты. Всё!
- Да заткнись ты! Достала уже!
Говорова от неожиданности, округлив глаза, несколько секунд молчала, словно рыба беззвучно шевеля губами. Затем встала, уперев руки в бока, сделала шаг по направлению к Шумилову и завизжала:
- Ты мне рот не затыкай, сволочь! Ты меня бросил в самый трудный момент, с маленьким ребенком, когда у меня вообще ничего не было ни с кем… Разве что, кроме поцелуев. Оставил, по сути, без средств к существованию, не дал мне возможности закончить институт. Так и хожу с тех пор с незаконченным высшим…
Говорова кричала, уже ничего и никого не замечая. Вся та грусть, вся та боль, копившаяся в ней годами после расставания с Шумиловым, теперь, не зависимо от ее желания, извергалась наружу и лилась потоком горячей лавы в сторону бывшего мужа. Шумилов понял, что ее, эту лаву, уже не остановить обычным путем. Он выскочил на кухню, налил в стакан из-под крана холодной воды и вернулся в комнату, в которой уже начали дымиться стены и, того и гляди, вспыхнут шторы.
- Ты успокоишься или нет? – тихим голосом спросил Шумилов, но это лишь еще больше раззадорило Говорову.
- Нет уж, ты мне рот не затыкай, а выслушай. Я десять лет ждала этого момента, чтобы высказать тебе все про тебя… Мне пришлось Дашу обманывать про ее отца, пришлось уничтожить практически все снимки, где мы с тобой, я сама пыталась вычеркнуть тебя из памяти…
Говорова не сразу поняла, что произошло. Почему это от ее кипящей лавы вверх стал подниматься пар, лава стала остывать. И лишь когда струйки холодной воды потекли с ее лица под блузу, охлаждая разгоряченное тело, она остановилась и по-детски обиженно спросила:
- Ты что сделал? Ты меня облил холодной водой?
- Прости, но ведь ты уже была не в состоянии остановиться и еще немного взорвалась бы из-за перегрева, – он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
- Дурак! – крикнула она, но уже без истерики в голосе. – Я же теперь вся мокрая. Как я такая домой поеду?
- Ничего! Мы сейчас твою блузку высушим, выгладим и будет, как новенькая.
Он поставил стакан на стол, подошел к Говоровой, стал расстегивать пуговицы на блузе.
- Ты что делаешь? Ты меня раздеваешь? – ее голос принял нормальное звучание.
- Нет, я всего лишь снимаю твою мокрую блузу, – она не сопротивлялась, помогая ему стаскивать с себя одежду. – И потом, куда ты попрешься в полночь. До твоей Москвы сейчас ни на чем не доберешься… Ой, вода и брюки твои намочила.
Брюки она уже снимала сама, пока он относил блузку в ванную и аккуратно укладывал ее на сушилку. Когда он вернулся, Говорова сидела на кровати в одних трусах и лифчике и плакала. Он присел рядом, обнял ее за вздрагивавшие плечи. Она прижалась к нему. Постепенно ее всхлипывания становились все реже. Наконец, она слегка отстранилась и посмотрела на него, втянув в себя вдруг выскочившие из носа капельки.
- И что, Петь, никакого света в конце туннеля не видно?
- Ира, послушай, – он взял ее тремя пальцами за подбородок, слегка приподнял и заглянул ей в глаза. – А нельзя ли пока оставить все, как есть? И про туннель не надо, пожалуйста. Ты же понимаешь, что пока мы с тобой находимся на поверхности.
Он закрыл ей рот долгим, смачным поцелуем. Она спустила с его плеч халат и медленно опустилась на спину, он же расстегнул ей бюстгальтер.
- Какая же ты скотина, Шумилов, – горячо зашептала она. – Пользуешься женской слабостью.
Он лишь тихо хихикнул, щекоча кончиком языка ее круглые выпуклые соски.

43.
Все тонкости с контрактом в Турции были улажены, нюансы обговорены, билеты куплены. Одно смущало Шумилова – лететь нужно было 30 декабря. А хотелось бы на родине, в кругу любимых женщин отметить Новый год. Но Гюлет настаивал на том, чтобы Шумилов прилетел в Турцию именно тридцатого. Зная русские обычаи отмечания Нового года, продолжающиеся две недели, Гюлет боялся, что Шумилов будет не в состоянии начать работу 2 января, как то и записано в контракте. Делать нечего – контракт стоит больших денег, с этим не поспоришь.
И он в предновогодней лихорадке решал, с чего (точнее, с кого) начинать прощание. Решил начать с дочки, все-таки два билета в Кремль на главную елку страны нужно передать заранее. Два билета он взял в ректорате Академии туризма. Решил, что, в данном случае, не стоит обижать сына Говоровой, да и Даше будет с ним веселее – она ведь уже девочка взрослая. Возможно, елка ей не так и интересна, а тут вроде бы она будет в качестве няньки с младшим братом. Набрал Дашин телефон.
- Привет, Дашутка! Как дела?
- Здравствуй, папа Петя! Какие у меня сейчас дела – каникулы же.
- А ну да! Слушай, тут такое дело. Мне нужно срочно улетать за границу по работе…
- Ух ты-ы! Надолго?
- Надолго! На несколько месяцев.
- А ты мне что-нибудь привезешь оттуда?
- Конечно! Но сейчас послушай меня. Я не хотел тебе заранее говорить, думал сделать тебе сюрприз, но, видишь, не судьба. Так вот! У меня есть два билета, для тебя и для Вани, в Кремль, на елку…
- Пап, ну какая елка! Мне уже сколько лет по-твоему?
- Тебе-то уже много лет, я знаю, но Ваня-то у тебя еще маленький. Ему одному будет страшно в таком огромном зале с таким количеством людей…
- А мама что же?
- Взрослых туда не пускают. Поэтому ты будешь там в качестве старшей сестры следить за младшим братом, чтобы он не потерялся и не испугался.
- Ну ладно! – вздохнула Даша.
- Вот и умница! Я завтра же передам билеты маме, и не подведи меня.
Он вздохнул и сел в кресло. Хотелось просто отдохнуть хоть полчасика. Потом позвонит Говоровой. Прощание с Екатериной решил оставить на самый последний момент, дабы было меньше слез и соплей.
Но не тут-то было!
Буквально через пять минут она позвонила сама.
Екатерина навестила все еще болевшую, но уже поправлявшуюся после своего воспаления легких Светлану. Она сильно исхудала за эти месяцы, лицо осунулось, волосы переплелись. И только слегка погрустневшие, но все такие же большие и красивые глаза выдавали прежнюю Светлану. Прасковья Михайловна умаялась от болезни внучки не меньше, чем та сама, и Екатерина отпустила ее съездить к подруге.
Перед тем сильно кашлявшая Светлана успокоилась и, как показалось Екатерине, заснула. И она решила позвонить Шумилову. Она понимала, что ему предложили очень хороший контракт, но нервы, бывшие на пределе уже несколько месяцев, не выдержали – у нее началась истерика. Она начала беспокоиться о том, чтобы он там в Турции себе гарем не завел, потом стала ревновать его к Говоровой. В это время проснулась Светлана. Узнав, с кем разговаривает мать, попросила ту сделать громкую связь. Екатерина сначала отмахивалась, но, когда Светлана попыталась у нее вырвать телефон, сдалась и включила громкую связь.
- Какую ерунду ты несешь, Кать! – спокойно отвечал Шумилов. – Какой гарем. Я еду туда работать. Причем, график очень жесткий. Особо не разбежишься.
- Ну да, я понимаю! Но ведь и свободное время у тебя тоже будет, выходные, праздники какие-то.
- Послушай, Кать! Если ты мне перед отъездом решила закатить истерику, то я сейчас просто отключу телефон и всё – до свидания!
Екатерина зашмыгала носом, расплакалась, пару минут пыталась что-то сказать, открывая рот, но звуки словно бы застревали в горле. Наконец, она немного успокоилась.
- Прости, Петь! Это от осознания долгой разлуки. Ты же знаешь, я родить должна, а ты уезжаешь.
- Так получилось, Кать. Прости и ты меня. Да, кстати, как там наша болезная? Передавай ей привет.
Светлана была довольна, что Шумилов не забыл ее, она улыбнулась и крикнула:
- Спасибо, Петушок! Мне уже легче.
- А, ты там рядом с матерью? Ну, тогда и тебе мои приветствия и одновременно прощания, Цветик.
Светлана снова хотела взять у матери телефон, но та увернулась и умоляюще попросила:
- Возьми меня замуж, Петя, когда вернешься.
- Не-ет! – вдруг закричала Светлана.
И тут Шумилов, который и сам сильно нервничал, вдруг взорвался и крикнул в трубку:
- Вы меня, блин достали! Идите в жопу, обе!
Он отключил телефон, бросил его на стол, а сам завалился на кровать.

44.
Шумилов довольно комфортно устроился в Кайсери. Гюлет сразу же распорядился выделить русскому преподавателю личный автомобиль из автопарка своей фирмы и просил его не стесняться, если ему что-то понадобится.
- Я, к сожалению, не всегда могу быть на месте. Бизнес, сами знаете, не любит ленивых. Но моя помощница Лейла всегда будет с вами на связи и через нее вы можете передавать все ваши просьбы.
 Гюлет любезно улыбался, прощаясь с Шумиловым.
- Надеюсь, Турция вас не разочарует.
- А я надеюсь, не разочаровать Турцию в вашем лице, господин Гюлет, – улыбнулся Шумилов своей запоминающейся улыбкой.
- Сегодня вечером я устраиваю прием с фуршетом в честь открытия курсов. Очень хотел бы вас там видеть.
- Не смею отказываться, вы же теперь мой работодатель.
Гюлет засмеялся и похлопал Шумилова по плечу.
В аудитории находилось двенадцать человек, почти поровну молодых людей и девушек. Шумилов просил в первые группы набирать людей со знанием английского языка, в данном случае – языка посредника. При этом он пообещал, по возможности, осилить хотя бы азы турецкого, а через четыре месяца, в конце контракта его слушатели должны уже будут сами общаться на русском языке.
Он внимательно обвел взглядом всех присутствующих, по своей привычке стараясь визуально определить – будет из них толк, или они пришли просто отбывать номер. Через пару минут он удовлетворенно сам себе кивнул и, наконец, произнес:
- Я рад приветствовать вас и надеюсь, что наши с вами совместные занятия принесут нам обоюдное удовлетворение. А теперь вопрос: кто-нибудь из вас понимает по-русски хотя бы на начальном уровне?
- Я знаю «здравствуйте», «до свидания», «хорошо», «спасибо», «пошел на х…»…
Миловидная черноволосая с короткой стрижкой, красивым прямым носом, большими черными глазами и чуть припухлыми губами турчанка, лет двадцати восьми-тридцати начала демонстрировать Шумилову свои познания русской лексики, тот при первых словах удовлетворенно кивал, но на последней фразе закашлялся и смущенно заулыбался.
- Что-то не так? – так же смущенно спросила женщина.
- Друзья мои! В каждом языке есть слова, которые не относятся к цензурной словарной лексике, так называемые ругательства. И при этом каждый человек почему-то первым делом старается научить иностранца именно этим ругательствам. Поэтому вам следует быть осторожным, прося, в нашем с вами случае, русских научить вас каким-нибудь словам.
- Коуч! – поднял руку один молодой человек с узкой полоской усиков над верхней губой. – Мне кажется, что Гюнеш ничего плохого не сказала. Ведь на нашем языке huy – это характер, нрав.
Шумилов кивнул и улыбнулся.
- Вас как зовут, простите?
- Эмин.
- Так вот, Эмин. С точки зрения турецкого языка это слово, действительно, совершенно нормальное, как говорится, нейтральное. Но дело в том, что у переводчиков во всем мире, и вы, вероятно, с этим также сталкивались, есть такие понятия, как ложные друзья переводчика. И вот здесь нужно быть весьма осторожным. Готовясь к нашим с вами занятиям, я разумеется, кое-что почитал, кое-что посмотрел. Могу сразу сказать, что в русском языке очень много тюркизмов. Но это исторически оправдано, поскольку, как вы, наверное, знаете, русские очень много соприкасались и с собственно тюрками-османами, и с тюркоязычными народами, в первую очередь с татарами. Но я пытался выяснить, есть ли в турецком языке русизмы. Русизмов, к сожалению, не нашел, зато нашел очень много тех самых ложных друзей переводчика. Слова на наших языках вроде бы звучат одинаково, но означают совершенно разные понятия. Начну с самых известных и, на мой взгляд, смешных. Таких, как дурак, кулак и стакан. Но если первое – это остановка, стоянка, а второе – ухо. То вот с последним – совсем бардак получается. Поскольку по-турецки «бардак» –это «стакан», а по-русски – это «хаос, беспорядок». А русский бардак по-турецки звучит, кажется так – kar;;;kl;k. Если я ошибся в произношении, поправьте меня.
Все засмеялись, переглядываясь. 
- Поэтому давайте договоримся сразу: чтобы нам не попадать впросак с русскими туристами и потом не сожалеть об этом, давайте аккуратнее относиться к языку. Я, кажется, хорошо обыграл понятия? – поинтересовался он. – Я правильно понял, что турецкое слово «язык» на русский переводится как сожаление?
- Правильно, только с одной поправочкой – ударение в слове язык стоит на первом слоге, – уточнил Эмин.
- Вот видите! И я сам попался в ловушку ложных друзей. Да, и еще готовьтесь к тому, что легкой жизни у вас не будет, ибо русский язык – один из самых сложных языков в мире.

45.
В Кайсери прилетела из Стамбула группа русских туристов из турфирмы «Светлана-тур». Помощница Гюлета Лейла пригласила к себе Шумилова и спросила, может ли кто-то из его слушателей уже поработать с русской группой.
- Да что вы, Лейла! Ни в коем разе. Я занимаюсь с ними меньше месяца. А чтобы выучить язык в такой степени, чтобы общаться с иностранными туристами, даже для моего ускоренного курса это слишком мало.
- Я вас поняла, господин Шумилов. Извините, что побеспокоила.
- А откуда туристы, разрешите полюбопытствовать?
- Москва. Наши уже постоянные партнеры из турфирмы «Светлана-тур». Знаете такую?
- Увы! – развел руки в сторону Шумилов. – В Москве слишком много турфирм, я знаю только крупные.
Он вышел из офиса, а сердце его запрыгало, будто дикий зверь, попавшийся в капкан браконьера. «Светлана-тур» – как говорится, привет от Кати. Узнать, в какой гостинице они остановились – для него не составило никакого труда. Его знали уже сотрудники офиса продаж и обеих гостиниц фирмы Гюлета и сразу же ответили на его вопрос. А оказалось, что «Светлана-тур» поселилась как раз в его гостинице. Он вбежал в холл, и тут же ему в глаза бросилась пышная рыжая шевелюра полноватой женщины с большой грудью. Она стояла у стойки ресепшена и о чем-то договаривалась с администратором. Прибывшие туристы с чемоданами и сумками разбредались по этажам: кто на лифте, кто по лестнице.
Дождавшись, когда рыжая освободится, он направился прямо к ней. Едва она взялась за ручку чемодана на колесиках, Шумилов сзади подхватил чемодан.
- Разрешите вам помочь, мадам!
- Ой! – Настя от неожиданности вздрогнула и оглянулась. – Фу, как вы меня напугали, Петр Владимирович.
Она улыбнулась и, перекинув на освободившуюся руку плащ, пошла рядом с Шумиловым.
- Как Москва поживает?
- Да как она поживает. В снегу вся и морозна.
Они вошли в лифт, Настя нажала на кнопку третьего этажа. К ним успели войти еще двое туристов из ее же группы.
- А как в этой морозной Москве поживает ваша шефиня.
- А она сейчас не в Москве поживает.
- Ух ты! А где же?
Лифт остановился, все вышли. Когда туристы пошли вперед в поисках своих номеров, Настя заулыбалась и хитро посмотрела на Шумилова.
- Она сейчас здесь, в этой же гостинице. На четвертом этаже, в шестом номере.
Чувства еще больше переполнили Шумилова. Он недоверчиво смотрел на Настю, которая продолжала улыбаться.
- Вы не шутите?
- Не шучу! – замотала она головой. – Когда Екатерина Вячеславовна узнала, что набирается группа в Каппадокию, она придумала хитрый план: меня сделала сопровождающей, а себя вписала обычной туристкой.
- Но она же уже на девятом месяце, как ее пропустили.
- А вот об этом вы у нее самой спросите. А я, с вашего позволения, пойду искать свой номер.
- Ой, простите! И спасибо за добрую весть.
Шумилов сорвался и, как мальчишка, быстро взбежал по лестнице на следующий этаж. Настя посмотрела ему вслед и рассмеялась.
- Детский сад!
Он быстро нашел шестой номер и только тут сообразил, что прибежал с пустыми руками. Тут же развернулся, спустился в холл, выбежал на улицу, добежал до цветочного магазинчика, выбрал большой букет желтых хризантем и вихрем вернулся назад. Дернул ручку двери, она оказалась закрытой. Постучал. А ему показалось, что сердце его стучит громче, нежели палец, соприкасавшийся с дверью. Он постучал громче. Через минуту услышал, как изнутри щелкнули замком.
- Минутку! Я сейчас приведу себя в порядок.
Дверь номера слегка приоткрылась, а Екатерина тут же скрылась в ванной комнате, откуда слышался шум водной струи.
- Это ты, Настя? Я сейчас.
Шум воды прекратился. Шумилов захлопнул дверь и остановился в нерешительности у двери ванной, пряча лицо в цветы. Он тяжело дышал, нервная дрожь пробежала по всему телу. Наконец, не выдержал, рванул дверь ванной.
- Ой, кто здесь!
Екатерина, совершенно голая, стояла на коврике у душа и вытиралась насухо. Когда же кто-то открыл дверь, она едва успела прикрыться все тем же полотенцем.
- Мадам! Ну, вы даете! Не глядя, впускаете к себе в номер не известно кого, сами убегаете в совершенно неприличном виде в ванную, а потом спрашиваете, кто здесь.
Шумилов протянул ей букет и заулыбался.
- Я думала, это Настя, – обрадовалась она, взяла букет одной рукой, другой, машинально все еще прикрываясь полотенцем. – Петенька, как ты узнал, что я здесь?
- Разведка донесла.
- Как ты меня напугал. Я же и родить могла прямо здесь от испуга.
Он взял ее за ту руку, в которой было полотенце, и притянул к себе. Полотенце упало, букет оказался в умывальнике, а губы их слились в горячем поцелуе. Наконец, она слегка отстранилась от него и, обняв за шею, улыбаясь, спросила:
- Что, и правда, вид у меня совершенно неприличный?
- Кто тебе сказал такую глупость?
- Ты. Пару минут назад.
- Дурочка! Я имел в виду, что неприлично открывать дверь, не известно кому в голом виде. А вид у тебя совершенно, совершенно приличный.
Он отошел от нее на полшага, покрутил ее вокруг своей оси, погладил удивительно правильный круглый живот, слегка выпирающий наружу пупок, захихикав.
- Вот это мячик! – он присел и приложился ухом к самой середине живота.
Сидел так довольно долго, пока не почувствовал, как кто-то изнутри двинул ему в это самое ухо то ли ножкой, то ли ручкой. Он поднял голову и деланно-плаксиво пожаловался Екатерине:
- Он меня двинул в ухо.
- И правильно сделал! Нечего было мать пугать до смерти. Защитничек уже растет.
Она, наконец, надела халат, они вышли из ванной комнаты, прошли и сели на кровать.
- Ой, цветы! – она снова порывалась встать, но он ее придержал.
- Да ничего с ними не будет. Ты лучше расскажи, как тебе удалось на девятом месяце беременности пересечь границу.
- О, это целая история. Мне пришлось подделать медицинскую справку, что у меня не девятый, а всего лишь седьмой месяц. Спасибо, здесь мама помогла. Нашла свои старые связи в медицинских кругах. Затем пришлось напялить на себя безразмерный балахон, я тебе сейчас его покажу, чтобы уменьшить свой живот.
Она встала, открыла чемодан, достала оттуда этот самый балахон сине-зеленой расцветки, скинула халат и надела балахон на себя и покрутилась перед Шумиловым.
- Ну, как тебе?
- Вполне себе стройная дамочка.
Она захохотала, села на кровать рядом с ним и вплотную прижалась к нему, слегка раскачиваясь.
- Петюня, не могла, не выдержала больше без тебя. Оставила фирму на Ракицкого, сделала Настю сопровождающей, а сама как простая туристка… А-а, поняла. Ты Настю встретил, она тебе все и рассказала.
- Ну, все было не совсем так, но приблизительно верно. На какой срок твой заезд?
- На неделю, – она снизу вверх, все так же прижимаясь к нему, заглянула в его глаза. – Ты рад?
- Конечно!
- Ну, а если рад, то прошу предоставить мне, русо туристо облико морале, программу действий на эту неделю.
Она встала, подошла к столику, где стоял пустой графин, взяла его, чтобы налить воды и поставить туда букет, но в ванную не уходила, ждала его ответа.
- Ну, первую половину дня тебе придется саму себя занимать, или ездить по экскурсиям со своей группой. Зато во вторую половину я уж тебя повожу и по Каппадокии, и по ее окрестностям. Здесь есть, что посмотреть. Благо, господин Гюлет мне выделил на время действия контракта автомобиль. 
- Ура! – крикнула она и пошла с графином в ванную.

46.
«Падшие ангелы» совершали новогодний чёс по небольшим городкам Тверской и Владимирской губерний. Тверскую губернию они уже окучили, во Владимирской же осталось два концерта в соседних городах, ближайший в Зареченске. И на том их новогодний чёс заканчивался.
 Зимой в России почти все дороги нормальные – снежный наст тщательно скрывает все дорожные недостатки. Новенький шестнадцатиместный «мерседес» лихо катил к очередному поселению. Мимо оставались немноголюдные села и почти вымершие деревни, оживавшие только летом, когда многие избы (причем, иные наполовину покосившиеся) использовались в качестве дачных домиков и приусадебных участков.
С погодой повезло – солнечные лучи сверкали на зимнике миллионами драгоценных бриллиантов. Леса, окаймлявшие дорогу с двух сторон, натянули на себя по самую шею пушистое белоснежное одеяло, и лишь иногда с какой-то ветки вспорхнет сорока или ворона, разнося по округе весть о приближении людей.
Валентина молча смотрела в окно с печальным видом. Ее убивала эта умирающая крестьянская Русь. Через какой-нибудь десяток лет, если в стране ничего не изменится, все это разрушится и умрет окончательно. Печальнее всего то, что многие это видят и понимают, но ничего предпринимать не хотят. Вот и «Падшие ангелы» даже не смотрят по сторонам – о чем-то весело перебраниваются и над кем-то подшучивают. То ли привыкли к таким картинам, то ли не хотят их замечать.
Лесун уговорил Валентину поездить с его группой по дальнему Подмосковью на концерты во время зимних каникул. Она сначала упиралась: мол, в школе дела нужно делать, но никакие отговорки на Лесуна не действовали.
- Знаем мы все эти школьные дела: парты и окна мыть, ремонт делать… Ничего, я думаю, недельку без тебя обойдутся. Договоришься, как-нибудь. А хочешь, скажи, что не с кем-нибудь, а со мной поедешь. Сама же говорила, что ваша директриса обо мне иногда вспоминает незлым тихим словом. Зато наберешься новых впечатлений, надышишься свежим воздухом глубинки, а потом как вдаришь своими эмоциями на уроках – вся школа затрясется.
Валентина захохотала, потрепала непослушные локоны Лесуна и согласилась. Ей хотелось познакомиться с рок-культурой, которую она до знакомства с Лесуном считала слишком агрессивной и примитивной, и считала себя выше этого музыкального жанра. И вот теперь она смотрела в окно автобуса, и ей становилось страшно за будущее России, а Лесун сидел рядом с ней и посапывал во сне. Несколько раз Валентина порывалась его растолкать, но потом жалела.
Впереди сидел Федор с администратором. Они разбирали какие-то бумаги, по очереди тыча в листы пальцы. За ними – гитарист с ударником потягивали  то ли какой-то энергетик из жестяной банки, то ли пиво. С другой стороны от них одна скучала, также глядя в окна по сторонам, солистка Татьяна. Иногда она переглядывалась с Валентиной, когда с двух сторон они видели практически одну и ту же картину. На задних сиденьях лежали концертные костюмы и коробки с гримом, макияжем и прочим. Инструменты были отправлены на «газели» отдельно.
Неожиданно у администратора зазвонил мобильник. Они с Фёдором прервали разговор. Администратор прицепил к уху наушник.
- Алло!
Лесун открыл глаза, сначала сонно окинул взглядом автобус, затем посмотрел в окно, на Валентину, слегка толкнул ее локтем и подмигнул.
- Посмотри, где мы едем! – сказала та, обрадовавшись, что, наконец-то, может поделиться с Вадимом своими эмоциями.
- Ты думаешь, я узнаю эти места, которые вижу впервые.
- Да я не о том. Я о том, что русская деревня вымирает.
- Какого черта! – вдруг закричал администратор. – У них что там, крышу снесло?
Всё внимание тут же было переключено на администратора, все начали тревожно вслушиваться, будто могли что-то услышать из телефонного разговора.
- Ты мне пургу не гони, блин! Мне чтоб был порядок обеспечен, или я с вас такую неустойку возьму!
Лесун не выдержал, подошел к администратору с Федором, встал рядом с ними, переводя взгляд с одного на другого. Фёдор, пока еще тоже ничего не понимавший, выглядел растерянным.
- Включи громкую связь! – попросил он, но в этот момент связь с устроителем концерта прервалась.
Администратор отключил телефон и в сердцах хотел бросить его на пол, но в последний момент передумал и положил.
- Что случилось, Лёха? – спросил Фёдор.
- Представляете, позвонили из этого грёбаного Мухосранска, куда мы едем, блин, и сказали, что концерт находится на грани срыва. Там некто благочинный, или как его там, сказал, что ему не по душе выступления каких-то падших ангелов, а в его понимании – демонов, когда страна только отметила рождество.
- Бли-ин! Мне нравится эта Россия, скатывающаяся в Средневековье. Скоро попы людей на кострах сжигать будут за бесовщину, – Фёдор хлопнул себя по коленям.
- А что ты хочешь, Федяка! Ты же знаешь, сколько примеров, когда попьё решает, какой спектакль можно ставить, какое кино можно показывать, а что нельзя, – Вадим изобразил на своем лице отвращение.
- Да, ты еще вспомни про нанопыль и мираж часов на руке патриарха, – хихикнул ударник. – На столе они отсвечивали, а на руке их «не было».
- Ребята, не богохульствуйте, – Татьяна вставила и свое слово. – Вы же понимаете, что идиотов хватает везде: и среди светских, и среди священнослужителей.
 - Да, но при этом, заметь ни один, как ты их назвала, светский не учит жизни попов, а попы – словно каждой бочке затычка, – возразил Федор.
- И еще не известно, что нас ждет на концерте, да и вообще, состоится ли он, – добавил администратор.
- Главное, чтобы вдруг резко ремонт в этом доме культуры не затеяли, – сказал Лесун и вернулся на свое место.
Оставшуюся часть пути ехали молча, но в невероятном напряжении. Ожидали любого подвоха. Когда же въехали в город и остановились на одной из центральных улиц, где, собственно, и находился Дворец культуры, предоставивший им свою сцену, ничего из ряда вон выходящего не заметили. Разве что вокруг Дворца дежурили усиленные наряды полиции. Но так и всегда бывает во время каких-либо массовых мероприятий. А для небольшого городка приезд, пусть и малоизвестной, практически не раскрученной рок-группы, но уже участвовавшей в двух фестивалях «Нашествия» было событие нерядовое.
Увидев остановившийся автобус, с крыльца спустились директор Дворца и устроитель концерта. Лица обоих были спокойны, успокоились и все «падшие ангелы».
- Пронесло, что ли? – выдохнул администратор, выходя из автобуса.
- Ага! Думали, что отравились, но, слава богу, пронесло, – вдогонку ему произнес Лесун.
Федор с клавишником нервно хохотнули.
Дворец культуры работал, публика в зале собралась, музыканты приободрились. Видимо, кто-то решил немного поиграть у них на нервах. Лесун выглянул из-за кулис: не сказать, чтобы зал был переполнен, но свободных мест было немного. В основном, разумеется, молодежь, некоторые даже с цветами. У обеих дверей дежурили по билетерше и полицейскому. Он перевел взгляд на первый ряд – там сидела задумавшаяся Валентина, кому-то отвечала или от кого-то принимала эсэмэску. Он вернулся за кулисы. В гримерной негромко распевалась Татьяна, Федор о чем-то переговаривался с гитаристом. Лесун встретился глазами с только что появившимся администратором.
- Лёха, кажется, всё пучком? Думаю, можем начинать.
- Да, директор меня заверил, что никаких провокаций не ожидается.
- Федяка, ну что? – Лесун вопросительно посмотрел на Федора, тот глянул на часы и кивнул:
- Поехали!
Они вышли на сцену и взялись за инструменты.
Администратор нашел рабочего сцены и приказал:
- Занавес давайте! И свет!
Едва поехал занавес, в зале приглушили свет, лишь наведя на сцену два светящихся разноцветными огнями юпитера. Публика стала успокаиваться, раздались сначала негромкие, затем более резкие аплодисменты.
 Все концерты в эти гастроли группа начинала с песни, автором слов которой был Шумилов. Так попросил Лесун, Фёдор не стал возражать. Таким образом Лесун хотел заставить Валентину изменить свое отношение к року. И Валентина знала, что ее брат, Петр, приложил свою руку к этой песне, и потому сразу заулыбалась, едва зазвучали первые аккорды на синтезаторе. Лесун тут же ударил по струнам своей бас-гитары и запел своим привычным уже хриплым низким баритоном:
- Ночь, вольный ветер завыл,
Свет лунный режет глаза,
Ты, словно камень, застыл
И мысли твои все летят в небеса.
Даль там, где брезжит рассвет,
Ты охватил с глубиной.
Пусть небо даст мне ответ,
Где мир может стать вдруг мечтой.
Припев подхватила Татьяна и они с Лесуном запели в два голоса.
Когда песня закончилась, зал еще некоторое время молчал, потом зааплодировал. Кто-то выкрикнул:
- «Падших ангелов» давай!
Лесун с Фёдором переглянулись. Затем Фёдор подошел поближе к краю сцены.
- Привет, Зареченск! Мы тебя любим! У-у!
Ударник сопроводил эти слова красивой дробью.
- Мы приехали к вам не просто так, а петь. Будут вам и «Падшие ангелы» и «Ночь»!
Он вернулся на свое предыдущее место, встал за синтезатор, заиграл вступление. В зале стало еще темнее, сцену юпитеры окрасили в кроваво-красный цвет. Вперед выступила вся в черном и кожаном Татьяна:
- Новые искры зажгутся в глазах,
Тени кругом уползут!
Ты хочешь богиней быть на небесах,
Но небеса упадут.
Рухнувшим вниз, не подняться опять,
Удел их ползти по земле.
Снова ты будешь о небе мечтать,
Но небо исчезнет во мгле.
Подойдя к самому краю сцены и, глядя на Валентину, Лесун подхватил припев:
- Падшие ангелы в пропасть летят,
В бездну, как камни с горы.
Крылья у ангелов, как пух, горят,
Принося себя бесам в дары.
Падшие ангелы в пропасть летят,
Никому их теперь не поймать!
Крылья у ангелов, как пух, горят,
И не смогут они вновь летать!
Второй куплет они запели вдвоем, однако допеть до конца его не успели:
- Адское пламя охватит тебя,
И ты демоном стала теперь.
Ты теперь лишь преисподней раба
Твою душу забрал черный зверь…
В этом месте раздался истошный, истерический крик, непонятно даже – мужской или женский:
- Прекратите! Прекратите гнать бесовщину!
Тут же на помощь первому подключился второй голос – более зычный и более спокойный:
- Люди, как вы можете слушать такие песни. Это кощунство!
- Это претит православной вере!
Свет в зале включился на полную мощь. Начался шум, свист, крики. Кто-то не менее истерично заорал:
- Идите вы на хер со своим православием! Какого черта приперлись?
Федор глазами стал искать полицейских, но они, как всегда, в нужный момент исчезли, у дверей стояли лишь растерянные билетерши. Лесун подошел к краю сцены, позвал первого оравшего:
- Слышь, чувак, тебе чего надо? Наши песни не нравятся? Так, вон, здесь из зала аж два выхо…
Но не успел он договорить, как ему прямо в лицо попало тухлое яйцо, жидкость поползла вниз, а резкий запах ударил в нос. Валентина сначала в испуге закрыла глаза ладонью, потом вскочила и по ступенькам взбежала на сцену, на ходу доставая из сумочки платок, чтобы вытереть лицо Вадима.
- Товарищи, господа! Успокойтесь! – более сдержанный Фёдор пытался образумить православных. – Вы кто такие, простите?
- Мы – представители православной общественной организации Зареченска «Радонеж»! – крикнул второй. – И не потерпим, чтобы в нашем православном городе звучали бесовские песни.
С этими словами из зала полетели яйца и гнилые помидоры. Федор только успел заметить, что бросали несколько человек, устроившихся у сцены с разных сторон. Татьяна тут же с визгом ускакала за кулисы.
- Алексей, занавес закрывай! – кричала она.
Один из помидоров угодил и в спину Валентине, она повернулась и глядя на ближайшего к ней православного экстремиста по своей учительской привычке начала его увещевать:
- Как вам не стыдно, молодой человек! Это же артисты!
Но у молодого человека перед глазами уже стояла бесноватая пелена, он вытащил из кармана пузырек с зеленкой, открыл его и с диким возгласом:
- На! – брызнул струей в направлении Валентины.
Под горячую руку (точнее струю) попала и вдруг решившая вернуться на сцену Татьяна. Она снова завизжала, пытаясь закрыться рукой. Валентина зажмурилась и тем же, уже испачканным в яичном месиве платком стала утирать с лица зеленку, но этим лишь сделала себе только хуже. В этот момент поехал занавес, одновременно в зале показалась группа полицейских, размахивавшая резиновыми дубинками, освобождая, таким образом, себе путь к сцене.
Лесун заметил того, кто брызнул в Валентину зеленкой. Лицо его сразу приняло зверский вид, он положил гитару на сцену и резко спрыгнул в партер, одним прыжком приблизился к невысокому, слегка полноватому парню в сером свитере, схватил его за плечи, сжав их, словно клещами и заорал, дыша ему прямо в лицо:
- Ты мудак! Ты кого облил зеленкой? Ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?
Парень завизжал тем самым истеричным (не то мужским, не то женским) голосом, которым он кричал в самом начале:
- Богохульники православных бьют!
Лесун крепко сжал свой большой кулак и занес его над головой парня, тот вжал голову в плечи и закрыл глаза. Но ударить Лесун не смог – сзади его руку схватило несколько человек. Он повернул голову, чтобы посмотреть, кто его держит, и в этот момент спасшийся православный острым носком сапога врезал ему между ног. Лесун взвыл от боли и согнулся. Подоспевшие полицейские дубинками стали отгонять людей от сцены, приговаривая:
- Отойдите от сцены! Освободите зал! Концерт отменяется.
- Ну все, Леонид Аркадьевич! За срыв концерта вы мне ответите! Одной неустойкой не отделаетесь, – администратор, дрожа от злости, разбирался с директором Дворца.
- Алексей Иванович! Да этот «Радонеж» уже всех здесь достал. Я уж и с благочинным разговаривал, просил его усмирить своих прихожан. Но вы же понимаете, что сейчас у нас в стране творится. Мы уж и так им на уступки идем. Но тут монастырь рядом…
- Не надо свои проблемы на других перевешивать. Вы мне гарантировали безопасность, вы меня обманули.
 
47.
Три дня Валентина смывала с лица зеленку. Очень нервничала из-за того, как ей в таком виде появиться в школе. Да и родители были в шоке, когда увидели дочь в таком виде. Пришлось рассказать все, как есть. Отец долго хохотал, мать пила валерьянку.
К счастью, зеленка оказалась не такой сильной консистенции, и трех дней хватило, чтобы отмыться. Она подошла к кровати, где уже лежал Вадим, перегоняя давно потухшую сигарету из одного угла рта в другой. Валентина легла рядом, положив голову ему на грудь.
- Знаешь, что больше всего меня бесит? То, что этим мудакам все сошло с рук.
- А ты ожидал чего-то другого? Это же церковь, православные, они сейчас в фаворе.
- Ничего! Лёха у нас деловой. Он это дело так не оставит. И неустойку получит, и с этих православных мзду сдерет.
- Но, самое печальное во всей этой ситуации, наверное, что этим православным все с рук сойдет. Закон же о защите прав верующих.
- Ага! А неверующих можно долбать и в хвост и в гриву… Слушай, Валентинка, – ты красива, как картинка.
Лесун лег на нее сверху, она заулыбалась комплименту, а он тут же закрыл ей рот поцелуем. Затем снова заговорил:
- Послушай, какого черта ты полезла на сцену?
- Тебя вытереть хотела, – она снова улыбнулась.
Они не спеша, с наслаждением начали шевелиться.
- А какого черта ты стала ублажать этого дебила? Училкой себя почувствовала?
- Ну, я думала, что у него есть совесть.
- У него кроме библии в башке давно уже ничего нет.
Страсть взяла верх, они перестали разговаривать, полностью предавшись инстинкту.
Усталый, Лесун перевернулся на спину. Затем повернулся боком к Валентине, провел рукой по ее волосам.
- Валюша, можно я тебе сделаю предложение?
Губы ее задрожали, глаза закрылись, она кивнула.
- Можно! Делай!
- Выходи за меня замуж.
Она открыла глаза и долго-долго смотрела на Лесуна, словно бы хотела понять, насколько серьезными были эти его слова.
- Это всё?
- Всё! – удивленно ответил он. – И заметь, ты первый человек в моей жизни, которому я делаю такое предложение.
- Хорошо, я подумаю, – с серьезным видом ответила она.
Он снова откинулся на спину, и все тело его судорожно задергалось, затем он в голос захохотал.
Она смотрела на него еще некоторое время, спросила:
- Ты чего?
Он захохотал еще громче. Тогда и она не удержалась, стала смеяться.

48.
У Светланы среди ночи неожиданно зазвонил мобильник. Она даже не сразу это поняла. Но звонок был очень продолжительный и настойчивый. Она открыла глаза, лежала некоторое время, не двигаясь и глядя в потолок. Телефон умолк, Светлана вздохнула, повернулась на бок и снова закрыла глаза. Но не прошло и пяти минут, звонок повторился снова. Она снова открыла глаза, нащупала на прикроватной тумбочке мобильник, взяла его в руку, посмотрела на высветившийся номер, одновременно взглянув на время: четыре тридцать две. Пожала плечами, нажала на кнопку и, прокашлявшись, алёкнула.
- Светлана Игоревна? – спросил довольно бодрый мужской и даже немного, как показалось Светлане, заигрывающий голос.
- Да, это я.
- Деньги когда возвращать за кредит будете?
- Ну, блин, у вас и шутки среди ночи!
Она отключила телефон, положила его на тумбочку, рухнула на подушку и тут же закрыла глаза. Но не прошло и пары минут, как звонок повторился. Она подняла голову, посмотрела на номер – звонили с другого аппарата.
- Алло!
- Какие шутки, красавица! – на сей раз голос был тот же, но уже со стальными нотками. – За тобой долг в десять миллионов, плюс проценты уже капают. Нехорошо брать кредит и не возвращать его.
- Какой кредит, блин? У тебя с крышей все нормально? – раздраженно выкрикнула Светлана.
- Это у тебя, видимо, крыша прохудилась и все извилины выветрило. Четыре месяца назад ты взяла кредит в ГНОМ-банке по двадцать шесть процентов годовых…
- Послушай, на календарь посмотри – до 1 апреля еще полтора месяца.
Она выключила телефон и бросила его под подушку. Попыталась снова заснуть. Даже, кажется, задремала, но тут зазвонил городской телефон.
- Ой, блин, что же сегодня за ночь такая! – зевая, она поднялась, сунула ноги в тапочки и пошла в прихожую, где стоял телефонный аппарат. Сняла трубку.
- Алло!
- Светлана Игоревна? – женский ласковый голос не предвещал вроде бы ничего дурного.
- Я вас слушаю.
- Вам уже звонили на сотовый по поводу какого-то кредита?
- Ну да! Вы представляете, у людей крыша совсем…
- Девушка, десять миллионов – это не шутка, – прервал Светлану все тот же женский и все такой же ласковый голос. – Вам лучше начать выплачивать кредит, а то ведь за такую сумму и убить могут.
- Да не брала я никакого кредита, дура!
Она швырнула трубку в стену и телефон, дзенькнув, разлетелся на кусочки. Светлана тут же заревела, бросилась на кровать, уткнувшись в подушку. Проплакавшись, решила позвонить матери. Глянула на часы – пять часов. Будить или не будить? Кто знает, спит ли она, или возится с малышом?
И вдруг ей стало страшно. Кто это мог быть? Какой кредит? Розыгрыш это или нет? Тело ее покрыли мурашки нервной дрожи. Короткая шелковая ночнушка ничуть ее не согревала. Она вытащила из-под подушки телефон, включила его, подождала, пока он активизируется. Но не успела найти нужную кнопку, чтобы позвонить матери, раздался звонок. Светлана даже вздрогнула, едва не выронив из рук аппарат.
- Да!
- Светлана Игоревна, вы зря так себя ведете. Вы понимаете, чем рискуете?
- А-а-а! – закричала Светлана, тут же отключила телефон, бросила его кровать, а сама, не имея сил, сползла на пол, села на ковер и завыла.
Немного успокоившись, решила пойти в ванную. Вышла в прихожую и сразу же наступила на что-то острое. Тихо ойкнув, осторожно прошла к выключателю и включила свет – это оказался один из осколков трубки радиотелефона. Она нашла саму трубку, осмотрела ее, проверила батарейки, нажала на кнопку – он загудел частыми прерывистыми гудками. Собрав все осколки, она отнесла их на кухню и положила на кухонный стол. Там попыталась их собрать, чтобы склеить. Оставив их лежать таким образом, пошла в ванную, сняла ночную рубашку, залезла в ванну и включила в душ. Сначала полилась струя холодной воды, Светлана вскрикнула и немного отпрянула, одновременно раскручивая вентиль с горячей водой. Потом она долго стояла под душем, ни о чем не думая, закрыв глаза.
Высушив голову феном, Светлана оделась, схватила, не включая, мобильник и выскочила на улицу. Она все же решила поехать к матери с бабушкой. Благо, электрички уже ходили, а пока она доберется до Москвы, заработает и метро.
Открыв дверь своим ключом, она вошла, зажгла в прихожей свет, стала раздеваться. При этом, уронила сапог, и вскоре на шум вышла Прасковья Михайловна, на ходу запахивая халат. Увидев в столь ранний час внучку, бабушка опешила.
- Что случилось, Света? – негромко спросила она.
- Бабуль, представляешь… – начала было говорить Светлана, но Прасковья Михайловна резко на нее прицыкнула.
- Говори потише! Мать умаялась с малышом. Только час, как заснула. Пойдем в комнату.
Светлана, закрыв за собой дверь в комнату, тут же бросилась к Прасковье Михайловне, обняла ее и громким шепотом, перемежая слова со всхлипами, стала рассказывать.
- Представляешь, какой-то урод разбудил меня в пятом часу и потребовал, чтобы я вернула, якобы, взятый мною кредит в каком-то банке… Я, конечно, спросонья ничего не поняла и послала его. Но через пару минут он снова перезвонил, а потом какая-то девица позвонила на городской телефон… Я психанула и разбила трубку…
С каждой фразой голос ее становился громче, лицо краснело, всхлипы становились чаще. А Прасковья Михайловна смотрела на нее и никак не могла понять, в чем дело.
- Ты что, брала кредит в банке?
- Какой кредит, ба?! Я все банки за километр обхожу, разве что банкоматом пользуюсь.
- А почему же тогда у тебя требуют вернуть кредит?
- Бабуль, да я сама хочу понять, какой кредит они с меня требуют! – выкрикнула Светлана и заплакала, уткнувшись бабушке в плечо, а та лишь гладила ее по спине, по голове и ничего не могла понять.
- А может, это шутка такая? – наконец, выдавила она из себя.
- Ага! Прикол посреди ночи!
Шум все-таки разбудил Екатерину. Она вошла в комнату матери в одной ночной сорочке, со взбитыми после сна волосами и слегка припухшими от недосыпания глазами.
И все-таки роды пошли ей на пользу. Несмотря на усталость, она даже помолодела, слегка похудела, а грудь увеличилась.
- Света? Ты как здесь оказалась? – удивилась Екатерина.
- Мам, меня кто-то шантажирует каким-то кредитом, – Светлана бросилась к матери.
Та обняла дочь и вместе с ней подошла к кровати Прасковьи Михайловны. Села и тут же, прикрыв рот, зевнула.
- Кто шантажирует? Рассказывай по порядку.
Светлана достала из сумочки телефон, включила его и пощелкала несколько раз, выбирая нужные номера.
- Вот, видишь? По этому номеру и вот по этому какой-то урод позвонил мне и начал рассказывать, будто я в каком-то банке взяла кредит на десять миллионов…
- Сколько-о? – лица у матери и бабушки вытянулись от удивления.
Но не успела Светлана ничего ответить, как ее мобильник зазвонил. Она глянула на номер и побледнела.
- Опять, наверное, они.
Она растерянно посмотрела на Екатерину.
- Ну-ка, дай, я с ними поговорю, – Екатерина протянула руку к телефону, но Светлана отвела телефон в сторону.
- Погоди, я включу громкую связь… Алло!
- Светлана Игоревна? – снова был мужской голос, но совершенно другой.
- Да, я вас слушаю.
- Это вас беспокоят из отдела по работе с физлицами ГНОМ-банка. Четыре месяца назад вы у нас взяли кредит, и нас интересует вопрос, когда вы начнете выплачивать проценты.
- Никакой кредит я у вас не брала, соответственно, ничего вам выплачивать не должна. И прекратите мне звонить по ночам.
Светлана отключила телефон и снова была готова расплакаться. Прасковья Михайловна в ужасе схватилась за голову.
- Светочка! Что же это?
- Бабуль, я же тебе говорю, никакого кредита я не брала.
Прасковья Михайловна выдвинула ящик комода, вытащила аптечную коробку, отыскала пузырек корвалола, пошла на кухню за стаканом и водой.
- Мам, но ты-то мне веришь?
Светлана опустилась перед матерью на колени, положила ей на ноги руки и заглянула снизу вверх в ее глаза. Мучимая мигренью, потирая пальцами виски, Екатерина некоторое время молчала, прикрыв глаза. Вернулась Прасковья Михайловна со стаканом воды в руке.
- Катюша, тебе нельзя волноваться. Молоко пропадет. Вот, выпей воды.
Екатерина взяла стакан, пригубила и тут же скривилась.
- Мам, ты же корвалол свой пила, почему не сполоснула стакан.
- Почему не сполоснула? Я специально и тебе накапала.
Екатерина сделала еще несколько небольших глотков, затем встала.
- Так! Я все поняла. Ночью тебе звонили коллекторы. Не уверена, что и сейчас звонок был не из коллекторского агентства. Уж если банки продали коллекторам долг, они напрягаться больше не будут.
- Кто такие коллекторы? – удивилась Прасковья Михайловна.
- Мам, погоди. Сейчас не до этого. Я тебе потом все объясню, – Екатерина тут же перевела взгляд на дочь. – Ты скажи, дорогая моя, после того, как твой паспорт остался у этих бандитов, ты написала заявление в полицию о краже паспорта?
- Ну да! А как бы мне новый выдали.
- Тогда все немного проще, – облегченно выдохнула Екатерина. – Хотя… зная наши коррумпированные органы, я бы, конечно, не стала так уж обольщаться. Но, тем не менее. Сегодня же, я покормлю Витеньку и мы с тобой сходим в полицию. Пусть затребуют расшифровку ночных звонков на твой номер и займутся этими коллекторами. Учат, учат их, а они все никак не могут от своих бандитских привычек отказаться.
Закряхтел, заплакал малыш в соседней комнате.
- Мам, Света, вы пока отдохните, а я к ребенку.
- Какой уж тут отдых! – махнула рукой Прасковья Михайловна. – Пойду завтрак готовить.

49.
Екатерина со Светланой сидели в кабинете районного отдела полиции. Молодой рыжеволосый старший лейтенант Пицык внимательно читал заявление, которое составила Екатерина, а подписала Светлана. Шантаж коллекторов продолжался еще двое суток. И все это время обе женщины, мать и дочь, пытались добиться того, чтобы их заявление приняли в полиции, но всякий раз под тем или иным предлогом им отказывали. И лишь когда Екатерина пригрозила, что обратится в прокуратуру с жалобой, до них снизошли, приняли заявление и поручили это дело как раз Пицыку. Пока старший лейтенант читал, у него отчего-то розовели щеки и кончики слегка оттопыренных ушей. Возможно, оттого, что все это время Светлана внимательно его разглядывала и при этом немного улыбалась. Это его напрягало и нервировало.
  Екатерина в это время сидела, в задумчивости разглядывая свои ногти, за которыми из-за малыша практически перестала ухаживать. Надо бы сделать маникюр. И вообще, нельзя так себя запускать.
Пицык закончил чтение. Положил листы на стол перед собой и поднял глаза на Светлану. А та только сейчас обратила внимание, какие они у него большие и изумрудного цвета.
- Кредит, вообще-то, положено отдавать, – зачем-то сказал он, понимая, что говорит явно невпопад.
- Но я ведь не брала никакого кредита, – ответила Светлана. – Там же все написано – у меня украли паспорт…
- Да, я это все прочитал, – Пицык положил свою небольшую белую ладонь на заявление. – Я хотел сказать, что с вами же пока ничего не произошло.
- Молодой человек, если бы с ней что-нибудь произошло, она бы уже перед вами не сидела, – заговорила Екатерина. – А то, что ей угрожали и, в случае невыплаты кредита, обещали убить и получить, таким образом, хотя бы моральное удовлетворение – это для вас ничего не значит? А то, что до этого мою дочь похитили и держали трое суток в каком-то подвале, это для вас ничего не значит? И, кстати, похититель так и не был найден и наказан.
Пицык совсем засмущался и негромко произнес:
- Женщина, успокойтесь, не кипятитесь. Я во всем разберусь.
- Хочется надеяться.
- Мы поставим ваш телефон на прослушку, с вашего разрешения, и засечем, откуда исходят звонки…
- Они ведь звонят с разных номеров.
- Неважно. По распечаткам звонков мы все выясним. И для начала проведем с вашими коллекторами разъяснительную беседу, а если они…
- Они не наши коллекторы! – снова возмутилась Екатерина. – Бандиты, скорее, по вашей части.
- Что вы так нервничаете, женщина! – не выдержал сидевший в том же кабинете коллега Пицыка лейтенант. – Алексей Борисович сказал же, что разберется во всем.
- Как мне не нервничать. Моей дочери угрожают, а у меня еще и маленький ребенок на руках. И мама пожилая. Что нам делать?
- Послушайте, вы успокойтесь, идите домой. А я буду держать вас в курсе событий. Если что, вот мой сотовый телефон, – он протянул Светлане визитку. – Звоните в любое время!
Мать с дочерью встали и направились к выходу.
- Я сегодня же займусь коллекторами, – на прощание заверил их Пицык.
Свежий воздух и приятный ветерок остудил Екатерину, которая покидала отделение полиции крайне недовольной, что-то ворча себе под нос. Но на улице она успокоилась. Она припарковала свою машину за углом, и пока они шли туда, с лица Светланы не сходила улыбка, появившаяся еще в кабинете у молодого опера.
- Чего ты все лыбишься? – укоризненно проворчала Екатерина. – Ей угрожают, а она лыбится.
- Не сердись, мамуль. Просто я все это время смотрела на нашего следователя и меня смех разбирал. Еле сдерживалась.
- И что же ты в нем смешного нашла?
Они сели в машину, Екатерина завела мотор и дала возможность ему немного прогреться.
- Ну как же! Ты разве не обратила внимание, что, когда он читал, у него покраснели сначала щеки, а потом и кончики ушей. И потом, ты не заметила, что у него так же, как и у нас с тобой, уши оттопырены. Только мы с тобой их волосами прикрываем, а у него все наружу.
Екатерина хмыкнула, включила первую скорость, и машина стронулась с места.
- Ты бы лучше не на уши, а на глаза его посмотрела.
- А, значит, и ты за ним наблюдала! – Светлана засмеялась и захлопала в ладоши. – Но я тоже его зеленые глаза заметила.
- Главное же не в этом! Главное, чтобы он с коллекторами разобрался и с банком заодно.
 Старший лейтенант решил действовать через банк, в котором, якобы взяла кредит Светлана. В конце концов, именно банк продал долг вместе с должником коллекторам. Все документы: заявление о краже паспорта у гражданки Прокофьевой еще за два месяца до выдачи банком кредита, распечатки разговоров сотрудников коллекторского агентства с угрозами в адрес Прокофьевой, а также выдержки из закона о запрете незаконных действий коллекторскими агентствами – все это было предъявлено руководителю отдела по кредитованию физических лиц ГНОМ-банка. Пришлось пообещать также и привлечь к суду банк за содействие коллекторскому агентству. Банкир пообещал добиться у правления списания кредита с Прокофьевой в силу непредвиденных обстоятельств и передать это решение коллекторам.
Пицык понял, что топ-менеджер банка поддался и решил его додавить.
- Мне бы хотелось увидеть копию паспорта, на который был оформлен кредит. Возможно, это как-то связано с похищением Прокофьевой Светланы Игоревны и кражей ее паспорта.
- Да, конечно!
Топ-менеджер быстро застучал пальцами по клавиатуре и, когда на мониторе появилась нужная информация, он повернул экран в сторону Пицыка.
- Вот, пожалуйста!
Пицык встал, подошел поближе к компьютеру и взглянул на экран. Оттуда на него смотрела женщина явно старше двадцати лет с аккуратной стрижкой черных волос и чёлкой до самых ресниц.
- Оп-па! Так и есть! Эта дама ни капли не похожа на Прокофьеву Светлану Игоревну. Да и, вам не кажется, что ей явно не двадцать лет?
- Ну, знаете ли! Моему отцу пятьдесят, а ему никто больше тридцати пяти не дает.
- Ладно! Допустим! Распечатайте мне сей портрет лица, пожалуйста.
Банкир на некоторое время задумался, но потом все же, послал фото на печать: коль уж дал слабину, упираться дальше бессмысленно. Пицык сам подошел к принтеру и взял лист, положил его к себе в папку и повернулся к банкиру.
- Спасибо! На сегодня все. Но, если позволите, я, в случае необходимости, снова к вам обращусь.
Банкир лишь хмыкнул в ответ и неопределенно пожал плечами.
Пицык снова пригласил к себе Светлану. Та приехала уже одна, без матери. Опер показал ей фото и Светлана аж подскочила на стуле.
- Это она, она! Ну, тогда, в квартире она была. Только еще с седым каким-то мужиком. Этот седой потом меня и отвез куда-то.
- Адрес помните?
- Какой адрес?
- Ну, где вы встретили эту даму с седым.
- Да не помню я… Я же вам говорила, пьяная я была. А когда меня увозили, глаза завязали. Я даже район какой не знаю, не то что улицу.
- Ладно! – вздохнул Пицык. – Попробую пробить через нашу базу. По крайней мере, хоть какая-то ниточка появилась.
- Алёха, как бы тебе в этой ниточке самому не запутаться, – вставил сосед по кабинету, лейтенант.
- Разберемся! Хотя бы я снял с нее эту неприятную кредитную историю.
- За это вам огромное спасибо! – улыбнулась Светлана. – Я могу идти?
- Идите! – Пицык тяжело вздохнул и махнул рукой.

50.
Первая майская гроза очистила землю от застывшей, казалось, насовсем зимней наледи, покрытой сверху черной коркой грязи, в воздухе запахло чисто вымытой молодой зеленью. Улыбчивое солнце покоряло город своими лучами, в которых купались, словно в колыбельке маленькие полупрозрачные облачка, затейливо менявшие свою форму. Расшумевшиеся скворцы затеяли перекличку с воробьями, кугыкали голуби.
Природа медленно, но верно возрождалась.
Екатерина неспешно прогуливалась в сквере, везя перед собою коляску. Маленький Витенька спал, счастливо посапывая, иногда шевеля головкой. Она уже решила для себя: как только сыну исполнится три месяца, она вернется на работу, а с внуком будет сидеть мать. Екатерина заранее все приготовит, сцедит молоко в бутылочку и ничего – мать у нее еще крепкая, справится. А летом так и вовсе будет с малышом на даче. Где, как не на природе, на свежем воздухе набираться ребенку сил. А то дела на фирме как-то пошли ни шатко, ни валко. На Ракитского особой надежды нет – он уже давно на сторону смотрит. Она заставила оформиться на фирму Светлану, та долго упиралась – все еще держалась в памяти грубость и ссора с Настей. Впрочем, та, как более старшая по возрасту, уже давно не сердилась на Светлану, понимая, что в жизни любого человека может возникнуть подобная ситуация. Зато сама Светлана чувствовала себя неловко всякий раз, когда ей приходилось обращаться к Насте. Ничего, впредь будет наука: не плюй в колодец, пригодится воды напиться.
Она уже смирилась со своим одиночеством, радовалась младенцу и была счастлива, что он зачат в любви. Значит, в жизни у него все будет хорошо. Хотя нет-нет, но всплывал у нее в мозгу образ Шумилова, и ей так хотелось его обнять, поцеловать, прислонить голову к его груди. Где он сейчас? Застрял в этой своей Турции. А, может, уже и гаремом там обзавелся, почувствовав себя султаном. Она улыбнулась своим мыслям и вдруг остановилась – ей показалось, что кто-то тронул ее за локоть. Она оглянулась и тут же уткнулась лицом в большой букет цветов. От неожиданности она даже ойкнула. И в тот же миг букет сдвинулся куда-то в сторону, а рядом с ней лицом к лицу оказался… Шумилов.
- Петя! – зашептала она, не имея сил произнести это имя вслух. – Петенька-а!
Она бросилась к нему в объятия, а он обнимал ее одной рукой, в другой держа букет.
- Здравствуй, моя милая! Как я по тебе соскучился!
Он прижал ее к себе и целовал в губы долго-долго и с таким наслаждением, будто делал это в первый раз.
- Ты не поверишь, а я как раз о тебе думала, и вдруг ты… Рядом.
- Но я же прочитал твои мысли, и мигом телепортировался.
Она взяла букет, уткнулась в него лицом, насыщаясь ароматом и счастливо улыбаясь. А он в это время подошел к коляске и долго внимательно смотрел на сына, изучая каждую черточку, каждое пятнышко на его лице. Чистое, кругленькое, зарумянившееся на воздухе личико, слегка приплюснутый носик с раздувающимися при каждом вздохе крылышками, пухлые, алые, сложенные в форме сердечка губки. И сердце его затрепыхалось от радости: у него есть сын, сын, СЫН! Малыш почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, зашевелился, захныкал. Екатерина убаюкивающе зашикала и стала покачивать коляску.
- Это он тебя почувствовал, – прошептала она, а когда ребенок успокоился, спросила:
- Ты когда вернулся?
- Вчера вечером. Еле сдержался, чтобы, на ночь глядя, к тебе не примчаться. Соскучился страсть как. Устал я от этих турок, ты даже не можешь себе представить, как.
Они снова поцеловались. Мимо туда-сюда двигались люди. Кто-то косился на довольно странную совсем уже немолодую парочку, кто-то завистливо хмыкал, кто-то недоуменно покачивал головой. Но какое дело было двум влюбленным до всех этих посторонних им людей?
- Ой, слушай, а как ты меня нашел? Не позвонил даже. Я ведь довольно далеко ушла от дома.
Екатерина подошла к нему, положила букет в коляску и взяла Шумилова под руку.
- Не звонил я специально, хотел тебе сюрприз сделать. А где тебя найти, мне теща подсказала.
- Кто? – не поняла Екатерина.
- Теща моя будущая, Прасковья Михайловна.
- То есть… ты… – сердце у Екатерины готово было выпрыгнуть из груди, вырваться наружу и кружиться, кружиться в счастливом танце.
- Да, я делаю тебе предложение. Помнишь, перед моим отъездом ты просила взять тебя замуж…
- Ну да, а ты меня еще в жопу послал, – засмеялась она.
- Я? Тебя? Куда-то послал? – Шумилов изобразил на лице искреннее удивление.
- Послал, послал не притворяйся! – продолжала смеяться она.
Но Шумилов не стал продолжать спектакль, а расстегнул пуговицы плаща, залез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда бархатную коробочку.
- Вот, смотри! – он открыл крышку и положил на ладонь два золотых со вставными бриллиантиками по полкарата кольца.
- Что это? – заинтригованно спросила Екатерина.
- Кольца. Обручальные. Твое и мое.
Она взяла кольцо поменьше, надела его на безымянный палец правой руки, стала вертеть ладонью во все стороны.
- Мой размер.
- А то! – улыбнулся он.
Она сняла кольцо, положила его в коробочку, он закрыл крышку и спрятал коробку в тот же карман.
- Спасибо, родной. А как же твоя Говорова? Она ведь даже на алименты собиралась подавать.
- Да ну ее! Я ее тоже в жопу послал вместе с ее алиментами. Я сказал, что дочку не брошу, буду с ней общаться, отдам ей нерастраченную часть своего отцовства. Но самой Говоровой дал понять, что возвращаться к ней не собираюсь. Я хочу быть с тобой. Не могу допустить, чтобы во второй раз пропустить самый интересный возраст ребенка, когда он впервые улыбнется, впервые сделает шажок, скажет первое слово. Кстати, хочу, чтобы это первое слово было «папа»
- Не возражаю, – улыбнулась Екатерина. – И когда ты предлагаешь сыграть свадьбу?
- Видишь ли, через месяц моя сестра Валя выходит замуж. Кстати, за того обалдуя, помнишь, который мне прямо во время сессии фингал поставил.
- Конечно, помню. Надо же, как тесен мир.
- Так вот! Предлагаю шикануть на две свадьбы сразу. А?
- Не согласна.
- Не понял?
- Шиковать, так шиковать. Можно сразу и третью свадьбу сыграть. Арендуем весь ресторан.
- Постой, как третью.
- Светка моя… ну, и частично твоя, тоже замуж собралась.
- Как замуж? За кого?
- За одного опера. Полицейского.
- За опера? – Шумилов от удивления даже присвистнул. – Где же это она его подхватила?
- О, это длинная, но интересная история.
- Так я же не тороплюсь, рассказывай.
Он решительно взялся за ручку коляски и медленно пошел вперед. Екатерина шла рядом и рассказывала.
- Ты же знаешь, в какую историю вляпалась наша Светка. Но это были только цветочки. Оказалось, что эти гады, которые ее тогда удерживали, вклеили в ее паспорт другую фотографию и на ее данные взяли кредит в десять миллионов, – Шумилов только головой покачал и присвистнул. – Ее задолбали коллекторы, стали звонить по ночам, угрожать, шантажировать. Я за нее написала заявление, повела ее в полицию. Ты же знаешь нашу полицию. Они долго не хотели принимать заявление. Наконец, я заставила их это сделать. Дело поручили молодому старшему лейтенанту с такой интересной фамилией – Пицык.
- Как?
- Пицык! Так вот этот самый Пицык, не только снял со Светы ее долг перед банком, точнее перед коллекторами, которым банк продал свой долг, но нашел по фотографии эту самую особу, в квартире которой Светка по своей дурости оказалась. А через эту даму вышли и на похитителя, некоего седого адвоката. Но у того оказалось в полиции все схвачено, его предупредили, и он в самый последний момент укатил куда-то за границу. А этой даме впаяли срок за подделку документов и мошенничество в крупном размере.
- Ну что же, я рад, что у нас с тобой будет такой зять.
- О, а вот и они идут, голубки!
Екатерина кивнула на молодых людей, выходивших в этот момент из дверей кафе. Шумилов остановился, наблюдая за тем, как Светлана, тесно прижавшись к Пицыку, который держал ее под руку, что-то весело щебетала ему. Екатерина стояла рядом и улыбалась. Светлана, почувствовав, что на нее кто-то смотрит, замолчала и стала искать взглядом того, кто на нее смотрит. Заметив Шумилова, она сначала замерла, затем заулыбалась и, схватив Пицыка за руку, побежала Шумилову навстречу.
- Ты что? Куда ты? – недоумевал Пицык, поспевая за Светланой.
- Пойдем, пойдем, я тебя познакомлю с Петей.
- Кто такой Петя?
Она остановилась рядом с Шумиловым и матерью. Она бросилась к нему на шею, обняла, поцеловала сначала в обе щеки, затем чмокнула в губы.
- Алёша! Познакомься, это Петя, мой самый лучший друг.
- Петр. Шумилов, – протянул тот руку Пицыку.
- Пицык, Алексей, – Пицык пожал протянутую руку.
- Ну что, пойдемте домой? – предложила Екатерина. – Во-первых, нужно отметить приезд Пети. Во-вторых, там он сделает какое-то очень важное заявление.
Конец

23 августа 2016 - 27 января 2017