Ваши собаки любят краску!

   
                В память о всех добрых людях моего детства.

 Давно это было, ох, как давно. Тогда всё было другое – люди, небо, деревья, фильмы, песни. Да и я была другой. Лет 12-ти.  И именно тогда  произошла  со мной эта история.
Случилось это в Москве, куда нас определили жить, пока наши родители и добровольцы всей страны восстанавливали наш южный город, пострадавший от страшного землетрясения.  Везли нас на поезде. Ехали несколько дней, пересекли пустыню, степи,реки и города. Приключений было много.  И запомнились на всю жизнь.Полный эшелон детей, с 5 до 8 класса. Как без приключений? Может и напишу о нескольких, особенно памятных и знаковых.
        Добрались мы в Москву в конце мая и нас поселили во временное жильё. Тот интернат, в котором мы потом учились два года, за лето должны были подготовить к сентябрю. Поэтому, через несколько дней, нас распределили по пионерским лагерям Подмосковья. Меня отправили  в летний детский лагерь от завода “Красный Пролетарий.”  Просторный и красивый, в лесу, рядом  озеро и речка. Примерно в километре от лагеря была небольшая деревня. И некоторые её жители  работали в нашем лагере.  По жизни я очень общительная и, учитывая их интерес к детям из пострадавшего от землетрясения города, ничего не было удивительного, что уже через день я разговорилась с одной из женщин. А ещё через несколько дней нашего знакомства она меня очень испугала. Я её увидела, окликнула, но она не остановилась, только на бегу мне и успела сказать -“ Анечка, некогда мне, сегодня бабку в печь сажать будем, завтра поговорим.”  И убежала,  не заметив, что от её слов меня затрясло от ужаса так, что я даже заплакать не могла. Девочки моего отряда заметили это, тоже испугались и позвали медсестру. Всю дорогу я рыдала и всё, что по дороге в больницу от меня услышали, были слова -“Она баба-Яга”- повторённое много раз.  Там, в больнице я рассказала врачу, что та женщина бабку в печь уже посадила и наверное, потом съест. Бабушку надо спасти, только я не знаю, где та печь. Врач был умный и понял, что успокоить меня можно только показав живую бабушку, печь и женщину, которая так меня испугала. В общем, отвезли меня в деревню, познакомили с бабушкой, показали печь и рассказали, как в ней пропариваются.  Я потом много раз в этой печи  “парилась” так-как у бабушки с дедом я стала постоянным  гостем. Они специально пошли в пионерлагерь к начальству за разрешением для меня оставаться у них в гостях с субботы на воскресенье. В один из таких “гостевых” дней,  через две-три недели и произошел тот памятный для меня случай моего детства.
          Утро того далёкого, летнего дня выдалось ясным и добрым. В этот день привезли почту и я получила несколько писем. В одном из них были фотографии моей семьи. Вот я и радовалась, что покажу фото деду с бабушкой, тем более, я знала, что вся деревенька сбежится посмотреть на фотки. Так и вышло. Мы сидели за столом под раскидистыми ветвями старой яблони,  я рассказывала о далёком южном городе, родном дворе, о арыке в середине его и как пиявки из этого арыка пили мою кровь. И про инжирное дерево, которое росло там, махала руками, показывая размеры огромных палаток, привезённые солдатами через несколько часов после первого подземного удара, и не только нам, а всем жителям. Про воду и хлеб, которые развозили по улицам и бесплатно раздавали всем семьям.  Про ужас, когда валились потолки, и слышались плач и крики “Война началась...” Меня слушали молча. Я плакала и они плакали. Потом бабушка разозлилась и погнала соседей со двора, мол - “нечего Анятку хворобить, идите себе” - Когда все разошлись, бабушка долго смотрела на меня, качала головой и вытирала цветным платочком глаза. Мы сели на ступеньку крыльца, она гладила меня по голове и говорила - “Радуйся, девонька, все  живы, здоровы, вся страна на помощь кинулась, отстроят город-то, ещё краше будет. Вон телевизор в клубе показывает, что великая там работа идёт. Ты учись, расти, это твоя работа.Но в 12 лет дети воспринимают слова буквально. Мысли о учёбе я тут-же отмела- лето, каникулы. А вот про работу понравилось. Мне вообще нравилось помогать бабушке, хоть она меня жалела, к тяжелому не подпускала. Вот и сейчас задумалась, что-бы мне поручить сделать. И она, на свою голову, придумала. Повела меня к огромному сеновалу, где жили три злющие козы и куры. Показала невысокую стенку дальней кладовки, где хранились разные инструменты и где были стол и широкая скамья. За столом дед столярничал, и так-же частенько  ночевал, на что бабушка сильно ругалась. Там он и  песни пел. В основном - военных лет. Тогда бабушка уходила со двора к соседям и они тоже пели. Я те вечера, когда они пели, хорошо запомнила и песни тоже не забыла. Правда не полностью, а так, подпевки. Сейчас то я понимаю, почему они пели и утирали слёзы. Но тогда очень удивлялась – поют “про любовь” и плачут…
      -“Вот эту стенку покрасить надо. Ты, Анятка, возьми у деда кисточку, а в подвале ведёрко  с белой краской и крась. А то стыдоба, сто раз деду говорила, а он только в обещалки играет. Пока красить будешь, я в магазин схожу, там материю-ситец привезли, будем тебе сарафан шить” - Бабушка ушла. Я с великим усердием измерила стенку вдоль. Вышло четыре моих мелких шага, или три крупных. Попробовала с разбегу измерить, но тут самая злая коза, по прозвищу Фроська, выскочила из-за угла. Спасаясь от неё, я поняла, что шаги можно считать и в полёте. Вышел всего один шаг. Это я и сообщила деду, который строгал очередную деревяшку. Дед видел из окна мои пляски около стенки и уже был морально подготовлен к новому взрыву смеха. У него даже руки тряслись, когда он доставал из ящика стола малярную кисть. Вслед мне он крикнул -“ А ты, девонька, как высоту стенки будешь мерить, с крыши сарайчика не прыгай, не разрешаю. Крась, сколько твоего росту, там краски мало” - С таким напутствием я полезла в подпол. Там, на деревянной скамейке стояло несколько кадушек и одно деревянное ведёрко, какие дед мастерил. Других  ведёрок не было. Сняв крышку, отмотала марлю, заглянула. Ведёрко на половину было заполнено белой краской.
           Работа была не трудной и в чём-то приятной. Мечтая о сарафане, я попыталась сначала нарисовать тот фасон, который я видела у одной из старших девочек. Получилось не плохо Потом разрисовала маленькими ромашками. После бурного восторга от собственного художества  позвала деда на просмотр, втайне мечтая, что он запретит закрашивать сарафан до прихода бабушки, чтобы и она посмотрела. Дед пришёл, посмотрел, потом присмотрелся и, к моему ликованию, ухмыляясь, сказал - “Девонька, оставь картинку-то, пусть бабка посмотрит. А я позову ейных кулём, им тоже на погляд хватит” Я от радости заплясала вокруг него. Но дед торопливо ушел, оставив меня дорисовывать ромашки. Ко мне тут-же подбежала собака деда, добродушная и прыткая. Вместе с ней был её подросший щенок. Вот он первый и сунул голову в ведёрко с краской. Я схватила его и оттащила подальше. Огрызаясь, он звонко  затявкал. Но тут его мамаша тоже полезла в ведро. Щенок начал облизывать мой “сарафан” Две ромашки и оборка на подоле сарафана исчезли.  Я закричала на них, но не тут-то было. Они только виляли хвостами и продолжали грабёж. Хорошо, что щенок не доставал выше. Но ведь если его мамаша съест всю краску, чем рисовать? Не успела я придумать способ спасти остаток краски, как во двор запрыгнула ещё одна, уже соседская собака. Щенок с визгом кинулся ко мне прятаться, а две взрослые собаки перевернули ведёрко и стали драться. Я не знала, что делать. Но тут во двор забежал дед и кнутом разогнал собак. Видно, что дед был испуган, так-как он подумал, что собаки меня покусали.  Но я его успокоила - “Нет, не покусали. Они краску ели. Ваши собаки едят краску, а  наши собаки нет. Даже собаки разные!” - Две соседки, которые прибежали вместе с дедом, тоже были напуганы. Но вот и бабушка. Она несла в руке авоську, в которой был пакет. “Материал для сарафана!”- радостно отметилось в моей голове. Я попросила бабушку развернуть пакет. Но она даже не слушала меня. Горестно смотрела на ведёрко, на стену с картинкой а потом – потом на деда. Дед юркнул в кладовку, она тоже, и они начали ругаться. Но соседки не дали мне послушать,схватили меня за руки и бегом отвели в дом. Через какое-то время и бабушка пришла. У неё были заплаканные глаза. У соседок тоже.  Но у них от смеха, который они сразу прекратили, увидев плачущую бабушку. Я ничего не понимала. Бабушка плачет, соседки смеются. Но тут и соседки, с жалостью глядя на бабушку, начали всхлипывать. Спас положение дед. Зайдя в горенку, оглядел всю компанию, подошёл ко мне, погладил по волосам и сказал бабушке и соседкам -  “Девоньку не ругайте, она у себя в городе не видела деревянных кадушек со сметаной. И подвал с подполом тоже, вот и перепутала. Вы девоньку сегодня плакать заставили своим бабьем любопытством. Даже не пожалели, а ведь видели, что тяжко ей без семьи, скучает. Вот вам ответка и вышла, вот и вы плачете, но только о глупости. Накрывайте стол, чай пить будем”
          На том и кончилась та история.  Я и на следующий год была в том же лагере. Но никто в деревне ни разу не напомнил мне о “краске” Тогда я думала, что забыли… Сарафан мне сшили.  Стенку мы с дедом покрасили через неделю зелёной краской и я нарисовала на ней ромашки. Белые. Красивая вышла картинка!


Февраль 2017
Лондон