Фронтовые заметки отца 2

Приписка: Все события в заметках, пропахших пороховой гарью военных дорог, почти достоверны, мной увидены, услышаны и пережиты, всё же не документальны. Не пытайтесь искать за именами конкретных людей. За время войны многие карандашные заметки истёрлись либо утеряны, и поэтому историю мою я расскажу вам так, как сумею.
Василий.
Приписка: Мои дорогие читатели, я долго хранил в рундуке пожелтевшие треугольники-письма отца и перечитывал в них фронтовые заметки. Однажды я решил их вынуть на свет. Придал им более или менее совершенный божеский вид и забил их в «Мои документы» компьютера. Прошу строго меня не судить, если что упустил или прибавил. Чем и делюсь с почтением с вами.
Сергей.

Омерзительное зрелище

После относительного затишья в дозоре мы попали в объятия немцев, и произошло это неожиданно быстро.
Я находился впереди на НП батареи, и телефонист успел мне крикнуть об этом в телефонную трубку. Чтобы спасти наши пушки, необходимо выставить перед огневой позицией в цепь всех разведчиков, связистов, хозобслугу, даже усилили цепь людьми из орудийных расчётов, чтобы выиграть время, пока не уберём боевые орудия. Мы одновременно с неприятелем прибежали на огневую позицию.
К нашему счастью, немцев оказалось не очень-то много, но, видимо, перед ними стояла задача на подавление противотанковой батареи противника. Неизвестно, что было бы с нами, окажись у врага под рукой станковые пулемёты. Передовой отряд или, быть может, разведка напирали с лихой заносчивостью и бешеным азартом, приводившим в ярость фашистов. Навстречу нам с Донцовым рысиными прыжками из стороны в сторону, как чокнутый, приближался двухметровый фашист. Матёрый зверь, белобрысый детина всё точнее стрелял из автомата и ранил, хотя и не тяжело, троих наших бойцов.
Очень близко, шагах в двадцати, уже был виден его ястребиный нос, пряжка ремня и пуговицы на мундире. Мы с Донцовым укокошили того нахрапистого немца, вероятно, одним попаданием в него одновременно. Хотя у нас обоих сердце в пятки ушло – у меня это точно, пожалуй, – но мы снесли наглецу часть головы, а потом почти в упор прострелили и его громадное тело. Кровь из трупа хлестала ручьём, как на бойне из кабана. Меня рвало до желчи так, что душа моя дрожала и плакала.
Глядеть на это омерзительное зрелище без содрогания тела почти невозможно. С такого близкого расстояния я ещё никого не убивал.
Атаку мы всё же отбили – благодаря пехотинцам с ручным пулемётом. Ребята совсем молодые, но своё дело знают толково.
– С нашими винтовками много не навоюешь, – сказал старшине Горемыкин, оробевший при виде искалеченного немца. Хотя он смотрел на дело наших рук всего-то мгновение. Потому что убитый таким способом человек падает, как травинка, срезанная под взмахом косы.
У Донцова более жестокое сердце, которое, видимо, закалилось на линии Маннергейма в недавней финской войне. Вернулся на родину, и здесь его подкулючила новая бойня с проклятым германцем. Он и постарше нас с Горемыкиным на год. Вообще, он парень хороший и надёжный товарищ, но горяч, как необъезженный конь. И если вдруг разозлится, сразу пускает в ход кулаки. А когда Михаил уверен, что прав, – может кого угодно послать к Кузькиной матери!
И, как мною сказано ранее, сердцем он был потвёрже меня, ему дурно вовсе не стало.