жестокая игра в шахматы

Жестокая игра в Шахматы.

Когда в начале семидесятых мы переехали с столицу Урала Свердловск  из белорусского маленького зелёного уютного шахтёрского городка я был в шоке от грязи в которой мы оказались. Городишко моего детства Солигорск, навсегда остался в моей памяти как хоть и  маленький  но очень чистый с новостройками и широкими новыми проспектами окружённый лесами город в котором я любил и знал каждый уголок. Магазинчики этого шахтёрского городка были полны продуктов, новая школа в которой я учился в первых трёх классах была новенькой, просторной и там был кинотеатр в школе в котором после уроков бесплатно показывали мультики и интересные фильмы. Я любил свой маленький город, любил гулять по его улицам, там была река с пляжем и в лесах мы с парнями находили не тронутые последствия войны, землянки, осколки снарядов и особенно было интересно и трепетно разглядывать раненные деревья в которых торчали куски железа навсегда искалечившие стволы деревьев. На фоне стройных соседних деревьев, эти покалеченные снарядами выглядели очень страшно и их было невыносимо жалко, потому что изменить уже ничего было нельзя и мы чувствовали их боль прикасаясь к очередному изувеченному войной стволу. 
У людей тоже бывают раны, как и у этих деревьев, навсегда меняющих жизнь.
В начале семидесятых город Екатеринбург напоминал огромную грязную помойку. На этой помойке жили люди, жили по законам мусорной свалки, в грязи и пыли, озлобленные, серые, вечно пьяные приехавшие в основном из окрестных Уральских деревень и других провинций со всего Советского Союза. Приехали эти люди в неустроенность, расселялись вокруг заводов в бараках которые назывались "Клоповники", и в этом названии всё сказано. Там кишили клопы, там люди сами превращались в непонятную массу под названием рабочий класс. Конечно с годами кому то удавалось выбраться из этих нечистот, но не далеко, в пососедству строящиеся дома, которые отличались от бараков только этажностью, но в этих домах продолжали жить те же самые люди в том же грязном городе по законам мусорной свалки.
Огромный город с дорогами из пыли, город с бараками вместо домов тонущие в нечистотах, и грязные озлобленные пьяные невежественные люди-Клопы. Именно так, я в свои десять лет, увидел место в котором мне предстояло выживать.
Считается, что воспоминания из детства всегда радужные, так как мы забываем всё кроме того что мы были счастливыми в своём наивном периоде. Однако не всегда это так, иногда ребёнок взрослеет в возрасте трёх лет, в силу обстоятельств и его детство заканчивается не начавшись. Окружающие думают, что перед ними ребёнок, но это совершенно взрослый человек, просто очень маленький, взрослые ведут себя естественно в присутствии как им кажется ничего не соображающего пока маленького человечка и это их заблуждение заставляет наблюдать ребёнка страшные картины реальности  которые навсегда глубокими ранами калечат его не окрепшую психику.
Некоторые каждодневно происходящие эпизоды в то время воспринимались буднично, это уже с годами вдруг всплывают сюжеты и ты вдруг понимаешь, что ты прикасался к покалеченным  судьбам людей, как к тем уродливым стволам деревьев послевоенных лет.
Бабушка Тома, жила в соседнем доме, на последнем третьем этаже хрущёвки. Да же мне, четверокласснику она казалась очень худенькой и маленькой старушкой, вечно наглухо замотанная платком и тяжело несущей всегда что то в сумке домой. Она шла в очередной раз по двору и привлекла моё внимание, она останавливалась передохнуть, потом перекладывала сумку в другую руку, обоими руками с трудом едва отрывала сумку от земли и шла дальше семеня худыми как у ребёнка ногами всё время стараясь свободной рукой спрятать в платок лицо. Смотреть безучастно на эту старенькую и слабую женщину было не возможно и я конечно побежал ей помочь.
Дайте я Вам помогу донести сумку. - предложил я ей, быстро догнав её как только она показалась во дворе.
Она остановилась, опустила сумку на землю и не поднимая опущенной замотанной головы и лица в платок начала тих причитать.
Ой спасибо, сынок. Ой хорошо. Я же совсем замоталась, там Вовочка заждался маму, а мама еле еле идёт. Он там нервничает, а я не могу быстро. Помоги, мы быстро с тобой справимся. Ой, спасибо, ты хороший мальчик.
Я взял сумку, она была не тяжёлой и я был удивлён насколько должно быть слаба бабушка, что с таким небольшим весом она справлялась с трудом. Она семенила рядом со мной и продолжала причитать:
Очередь в магазине как на зло, как на зло. Мне бы пораньше пойти да пенсию принесла Зина уже поздно, а я сразу и побежала, а там очередь. Вовочка ворчал, он не любит когда я поздно, но ни чего, мы быстро с тобой, с тобой то я быстро, ой спасибо, ой хорошо. Меня Баба Томой зовут, а сынишка у меня Вовочка, он хороший, в шахматы любит играть. Он хороший, я тебя познакомлю с ним. Ой как хорошо. Ты то же мальчик хороший, как мой Вовочка.
Мы поднялись на последний этаж. Баба Тома толкнула не запертую дверь и первым делом стала ещё громче причитать:
Вовочка, а я уже дома. Я уже пришла. Очередь, сыночек. Зинка, она что то поздно сегодня, но я уже дома. Поставь сюда сумку.
Я поставил сумку на табурет. Баба Тома повела меня в комнату. В комнате стояло старое ободранное кресло перед журнальным столиком, ещё более старый диван с не заправленной постелью, больше в комнате ничего не было кроме взрослого очень большого мужчины лет сорока сидевшего в кресле перед журнальным столиком на котором стояла шахматная доска. Мужчина не как не отреагировал на мать, продолжал молча смотреть на шахматные фигурки, потом молча встал и спросил меня:
Вы, молодой человек в шахматы играете? - он как то очень уважительно меня спросил и эта его демонстративная интеллигентность совершенно не вязалась с грязной майкой надетой на нём и трениками с отвисшими коленями.
Нет, я не умею. - ответил я.
Вы позволите, Вам показать эту игру? Вполне возможно Вас она заинтересует. - всё так же уважительно и спокойно он говорил со мной.
Я кивнул в знак заинтересованности, но мне было не интересно, однако необычный тон и манера взрослого мужчины говорить со мной таким уважительным тоном обеззараживала.
Он поставил табурет перед журнальным столиком напротив себя:
Прошу садиться, молодой человек. - ему явно было всё равно, как меня зовут и он продолжал обращаться так как ему было удобным.
 Мужчина расставил фигуры на доске. Потом я присутствовал около часа в обстановке в которой мужчина разговаривал сам с собой, он говорил отчётливо, вдумчиво, не спеша и детально рассказывая о правилах игры и о каждой фигуре, делал он это с каким то смакованием и явно получал от собственных знаний удовольствие. Меня в этом бесконечном монологе не было, я сидел и просто наблюдал.
Сегодня урок окончен. Я буду Вам признателен, если Вы придёте ещё и мы продолжим. - он оборвал моё сосредоточенное наблюдение за ним.
Я вскочил и направился к выходу, нужно было сказать до свидание старушке. Заглянув на кухню, я опешил. Баба Тома держала в руках поднос, платок лежал у ней на плечах, и я разглядел её лицо. Круглое опухшее лицо состоящее из сплошного синяка, заплывшие глаза, разбитый сломанный нос, раздувшиеся сломанные уши, губы разорванные в нескольких местах, она наверное смутилась но раздувшееся лицо ничего не выражало так как мимика воспалённого лица не позволяло ей это сделать. Густые сине-жёлтые полосы по всему лицу и шее говорили о том что травмы наносились постоянно без возможности заживать. Она не могла закрыться платком так как держала поднос который приготовила нести сыну. На подносе стояла  тарелка с нарезанными солёными огурцами, рядом с огурцами лежали два крупных куска чёрного хлеба и в центре подноса стоял графин с водкой и рядом с графином хрустальная маленькая рюмка, с края подноса лежали две красивые бумажные салфетки.
Я потом, приду, попозже. - быстро проговорит я и ушёл.
Выйдя на улицу, я несколько часов бродил по двору не зная чем себя занять. Спустя, может быть час или два, я сидя на лавке вдруг услышал не крик, это скорее был писк котёнка, оступившегося или не удачно спрыгнувшего с подоконника.  Потом ещё и ещё этот странный писк доносился с открытого окна где мы недавно познакомились с шахматистом Вовочкой.
Я поднялся на последний этаж. Толкнул не запертую дверь. На полу кухни в узком проходе лежала лицом вверх Баба Тома. Огромный сын, совершенно пьяный, с обезумевшим выражением лица, опираясь руками на газовую плиту одной рукой и другой на кухонный стол, качаясь и едва держа равновесие топтал мать ногами. Он старался бить её пяткой в лицо, но не всегда попадая огромной ножищей бубня проклятие в её адрес  он снова и снова пытался размозжить ей голову. Он стоял и топтал мать ко мне спиной и не видел меня, но в какой то момент он так ударил мать по голове в скользь, что голова её запрокинулась и она увидела меня. Я увидел, что она стала пытаться подтягивать руку к лицу, но сын заметил это движение и всем весом прыгнул на это движение обоими ногами:
Ты сдохнешь, тварь! - бубнил пьяный сын продолжая выцеливать ногой лицо матери которая уже потеряла сознание и лежала безжизненно не сопротивляясь  - Ты, сука испортила мне жизнь и Ты сдохнешь!
Я вышел из квартиры. Этажом ниже я встретил женщину соседку, она вышла из квартиры с мусорным ведром, я попытался что то ей сказать, но в ответ она лишь недовольно огрызнулась и посоветовала мне убираться подальше и не совать свой нос в чужие дела. Женщина выбросила мусор и спокойно пошла домой.
Тогда, эта история быстро забылась, так как с кем бы я не заговорил на эту тему, все разводили руками и не понимали, что меня так беспокоит. Это просто обыденная жизнь.  Уже взрослым человеком я сталкивался с этим сотню раз и был удивлён, что это действительно обыденная жизнь людей живущих в мусорных городах по законам помойных свалок.
Грязь на улицах, грязь в дамах, грязь в душах и сердцах людей. Живя в грязи не возможно не превратиться в эту грязь, изменить ничего нельзя, наверное ещё и по этому я уехал из страны и самые страшные сны которые мне снятся сегодня, это сны о том что я вдруг опять вернулся в эту грязь.

Портленд.
Штат Орегон
22 февраля 2017