Затворник 2. 8 Передышка

2.8  ПЕРЕДЫШКА

-   Пила!
Гонка в Каяло-Брежицк далась Пиле нелегко, но в полной мере прочувствовать всю ее прелесть он смог лишь на следующее утро. Разбуженный топтанием и разговором в комнате, парень ощутил такое гудение и нытье разом во всем теле, такую резь в жилах, и ломоту во всех суставах, что даже повернуться на другой бок  - было страшно и подумать. И ладно суставы – в промежность вообще, словно кол вбили. Оставалось только радоваться, что сегодня, вроде, никуда спешить уже не надо, и можно отлеживаться себе…
-   Пила! – настаивал чей-то строгий голос.
-   А…
-   Поднимайся, пойдем во двор.
Приоткрыв глаза, Пила увидел над собой Клинка.
-   Куда?
-   Учиться будем. Забыл, что ли?
-   Давай завтра, а? Все болит с дороги, сил нет, весь как околевший…
-   Вот и разогреешься как раз. – сказал Клинок – Давай! Я на двор, а ты одевайся, и за мной!
И правда – чем дольше Пила гонялся с топором за своим наставником, тем меньше резало в руках и ногах. Одеревеневшее тело размялось, размягчились жилы, вытянутые поутру в струну.
Занимались они на одном из внутренних двориков большого княжеского двора на Струге. Сюда выходило заднее крыльцо хоромины княжеских отроков, в котором разместили вчера на постой Пилу со спутниками, и весь отряд Смирнонрава.
Стояла утренняя заря. Двор и весь Струг еще не поднимались. Только двое сонных отроков-сторожей с высокого соседнего крыльца наблюдали за занятием. Клинок свое «оружие» - палку в локоть длиной – в дело почти не пускал, словно не желал стуком деревяшек мешать людям досыпать свои сны. Почти от каждого удара Пилы он уворачивался, лишь изредка отводил топор дубинкой в сторону.
Пила, как и в первый раз, скоро начал уставать, нападал все реже и бестолковее, уклоняться Клинку становилось все проще. Все ниже опускалась левая рука с щитом.
-   Выше щит! – приказывал Клинок, и дубинкой ударял, совсем слегка, почти только касался, о темя Пилы. – Выше! Бей еще!
-   Выше щит!
-   Руби!
-   Руби еще!
-   Руби!
-   Не стой на месте! Уходи! Ударил-уходи! Щит не опускай! Бей! Щит забываешь!
Тюк! – дубинка снова стукнула пильщика по макушке.
-   Постой! – сказал Пила, опустив оружие. Клинок сделал шаг назад.
-   Ладно, пока хватит. Перед обедом еще побегаем.– сказал он – Теперь посмотри на меня. Дай топор.
Клинок взял топор в правую руку, обухом вперед, а дубинку в левую, подошел к стене, и дважды ударил по ней – по разу слева и справа.
-   Вот так теперь будешь делать. – сказал он ученику – Сегодня вечером начнешь. Вечером ударишь по разу, утром – по два, следующим вечером – по три. Так будешь по удару каждый раз прибавлять. К следующей зиме дойдешь до тысячи – тогда остановись. Понял?
-   Понял… - сипнул Пила. Он дышал тяжело, едва не высунув язык, как собака. Но все же, сегодня у него остались силы устоять на ногах…
Вернувшись в дом, Пила напился, ополоснулся и перевел немного дух.
-   Ну как? – спросил, ухмыляясь, Коршун.
-   Ничего. В первый раз думал – подохну, а теперь даже весело.
-   Весело ему, слыхал! – сказал Коршун и рассмеялся.
Еще доедали завтрак, когда пришли от князя и позвали к нему Рассветника. Рассветник ушел, и вскоре вернувшись, велел всем готовится выезжать в город.
-   Оружие брать? – спросил Пила.
-   Теперь все время быть при оружии. Всем. – сказал Рассветник.
Быстро собрались, и отправились на двор. Пила, замешкавшись, опять выходил последним – когда Рассветник и Коршун с Клинком уже были снаружи, он только вышел на лестницу, и собирался спускаться по ней вниз, со второго яруса отроческой хоромины.
-   Пила-горюченец! – вдруг позвал его девичий голос.
-   А!
Пила обернулся по сторонам, и сверху в темном проеме лестницы смутно увидел склонившуюся над поручнем девушку.
-   Тебе чего надо? – крикнул он.
-    Ничего мне не надо – насмешливо ответила девушка. – Просто, поздороваться захотелось.
-   Ну здравствуй…
-   «Ну здравствуй» - передразнила Пилу незнакомка В полумраке лестничного проема парень не мог ее толком разглядеть, но голос был молодой, звонкий и веселый – Здорово, если не шутишь, Пила-горюченец.
-   А ты откуда меня знаешь?
-   Кто ж тебя не знает! – засмеялась в ответ девушка - Уже весь Струг только и говорит, какой к нам герой приехал!
-   Да никакой я не герой… - пробурчал Пила.
-   Ох ты, скромный какой, вы поглядите на него, люди добрые!
-   А ты кто сама?
-   Я кто? Живу я тут, вот я кто.
-   В людских, что ли, живешь? – спросил Пила. На втором ярусе хоромины, где разместили дружину Смирнонрава, обычно жили княжеские отроки, на третьем – прислуга.
-   В людских, да не как все. – сказала девушка – У нас тут особые покои, не хуже боярских! Нам княжеские холопы самим прислуживают!
-   Понятно. Слушай, ну мне идти надо, князь звал.
-   Ух, важный какой! – рассмеялась наверху собеседница – Князь его звал, да наверное, еще сам лично позвал. Ну иди, Пила-горюченец, иди до князя!
-   Ладно, пойду…
«Интересно, какая она из себя? По голосу кажется, что красивая» - подумал почему-то Пила, когда выходил из хоромины.
 На дворе слуги уже выводили оседланных коней из конюшен – и Рассветнику с товарищами, и Смирнонраву. Подвели коней и для Стройны – к самому княжескому терему. Приехал Волкодав, собирались большие бояре.
-   А что стряслось-то? – спросил Коршун.
-   На восходной стороне к воротам приехали люди, которые уходили с князем в поход. – сказал Рассветник – Княгиня велела таких, без особого разрешения в город не пускать, а сейчас сама поедет допрашивать.
-   Всего-то делов? – удивился Коршун – Какая нужда княгине к ним ехать? Нужно допросить – так самих бы сюда привели, здесь бы и допросили.
-   Значит, есть нужда, раз сама едет, да еще и нам всем сказала при этом быть.
Собравшись, князь и княгиня – деверь и невестка, поехали со Струга по длинному мосту на восходную часть города. С ними вместе скакали еще дюжина бояр и слуг.
У ворот, где задержали беглецов, их дожидался Мореход. Тут же успела собраться немалая толпа народа, и прибывали еще и еще. Все торопились взглянуть на чудом спасшихся и узнать наконец толком, что и как случилось с войском, с ушедшими в поход мужьями, отцами и братьями.
Для княгини перед воротами отчистили от людей пятачок, обхватов в десять.
-   Сколько их там? – спросила Стройна Морехода.
-   Шестеро, государыня!
-   Хорошо. Один пусть спешится и заходит.
Через приоткрытые ворота прошел человек. Едва взглянув на него, Пила ужаснулся – так зияла пустота в глазах этого дрожащего, осунувшегося людского подобия! Какая черная колдовская сила смогла так изувечить человека! Бедняга едва переставлял дрожащие ноги и смотрел по сторонам диким рассеянным взглядом. Челюсть его ходила в стороны, словно он бормотал про себя что-то, руки тряслись и беспокойно растирали и царапали одна другую. Пройдя пять или шесть шаркающих шагов, он остановился, озираясь на собравшийся народ. Все молчали.
Вдруг взгляд бедняги уставился на Стройну. Человек мгновение посмотрел в глаза княгине, а потом вдруг разрыдался, осел с воплем наземь и ударил челом.
-   Княгиня… - стонал он, валяясь в пыли.
-   Не бойся. – сказала княгиня -  встань, и говори, что видел.
Человек поднял голову, и чуть выпрямился, но с колен не встал.
-   Светлая княгиня! Светлая… - бормотал он.
-   Говори толком! Кто ты, откуда? – велела Стройна.
-   Злыдни, светлая княгиня! – закричал беглец, глаза его снова наполнились слезами - Огнем дышали в лицо… в глаза как ледяными иглами, на лету прямо мне в глаза… на кого только посмотрят – тот сразу каменеет! Все погибли… Нельзя с ними биться! Нету сил… Небо на землю уронили… на нас… молниями сыпали… ыкунов без числа со всех сторон… Нет такой силы… Не справиться…
-   Нет, говоришь? – спросила Стройна – Подойди-ка ближе. Мореход, помоги ему!
Мореход поднял с земли дрожащего боярина и подвел к Стройне. Княгиня с седла схватила бедолагу за бороду, и пристально посмотрела в его лицо. Беглец глядел княгине в глаза, и ничего больше не кричал, лишь громко всхлипывал.
-    Значит, злыдень тебе огнем в лицо дышал, так говоришь? – спросила княгиня злобно – Что ж ты не обгорел нисколько?! Я  на твоей роже трусливой ни одного ожога не вижу, и борода целая! Или ты неопалимый!? Говоришь, превращали в камень взглядом? Что-то резво ты бегаешь на каменных ногах, раз из каильской степи здесь очутился!
-   Светлая… Светлая… - скулил несчастный. Оставив в кулаке Стройны клок бороды, он снова рухнул на колени, руками ухватился за стремя. Княгиня отпихнула его каблуком.
-   Пес трусливый! Тебя пустыми мороками напугали, чтобы ты здесь других пугал! Позор земли! Мореход! Задери на него рубаху, да отсчитай плетей побольше – и в яму к остальным! Пусть остудит голову, тогда, глядишь, и расскажет все толком!
Мореход подошел к лежащему под конем человеку, и хорошенько поддал ему под ребра ногой.
-   Вставай, щучий сын! Вставай, падаль! Эй, отроки! А ну растянуть его!
Бояре подняли беглеца из пыли – он не сопротивлялся, не просил пощады, только трясся, скулил, и лил ручьями слезы. Мигом его подвесили за руки к воротам, разорвали рубаху. Мореход закатал рукава, тут же слуги принесли и подали воеводе треххвостую плетку.
-   Государыня-а-а-а-а… - вопил привязанный.
Свистнула в воздухе плетка, и со звонким хлопком пересекла голую спину. Плач бедолаги в миг переменился на пронзительный поросячий визг… Баба рядом с Пилой охнула и закрыла руками лицо.
Мореход «отсчитывал» удар за ударом. Спина боярина-беглеца покрывалась разрезами, глубокими как от ножей, превращалась в нарубку для мясного пирога. Несчастный уже не кричал. При каждом хлопке плети из его горла выдавливался лишь стон, слабее раз от раза. Казалось, что дух по частям покидает тело…
-   Сколько ж можно… - всхлипнула женщина – Бедный…
Пила смотрел спокойно. Не беднягу, безумного от страха, полосовал сейчас Мореход на виду у города, нет! Ударами плети он бил и изгонял из города Страх. Это знал наместник восточной окраины, знала княгиня, понял и Пила. Человек, что был привязан к воротам, и другие подобные ему, бежали в город, полные страха, и несли его с собой. Несли внутри себя, точно болезнь, грозя заразить и погубить всех. Для Стройны признать сейчас беглеца невинным – значило объявить во всеуслышание о нечеловеческом могуществе врага, и допустить страх в город, посеять его и дать разрастись. Но осудить и наказать – значило объяснить все трусостью малодушного, который, спасая свою шкуру, бежал из боя и бросил товарищей на смерть. Беглец не был ни в чем виноват, но жестоко с ним обойтись было необходимо.
-   То ли еще будет. – сказал вслух Рассветник, или подумав так же как Пила, или услышав его мысли, или невесть к чему вообще.
-   Давай следующего! – приказала Стройна Мореходу - Бери того, что ближе к воротам, и тащи сюда.
Мореход скоро вернулся, но вернулся один. Он подбежал к Стройне, и попросив ее приопустить голову, прошептал:
-   Светлая княгиня! Тот, что ближе к воротам, он там это… трет сидит…
-   Что трет? – не поняла правительница.
-   Корешок свой трет. Трет и плачет…
-   Тьфу! – сплюнула Стройна – Всех в яму, скопом! Вижу здесь толку не будет! Распоряжайся, Мореход!
И повернув коня, поскакала на Струг.

Дни в Каяло-Брежицке тянулись медленно и тревожно. Толпы людей из сел и городков бежали с восхода, кто в город, кто через город, кто переходил Черок на далеких переправах, и бежал дальше на закат. Рассказывали, что на каильской стороне множество ыканцев, мелкими стаями рассыпаются по всей земле, тут и там показываются под стенами городов, деревни и хутора жгут, а кто не успел оттуда бежать – тех только и видели. Мало кому поодиночке удавалось спастись, и прибившись к какой-нибудь толпе беженцев, добрести до Черока – в Каяло-Брежицке они рассказывали такое, что волосы становились дыбом. В их словах было много горя, испуга, много знака близкой беды – но немного известий важных и определенных. Было ясно доподлинно, что ыкуны неизвестным числом стоят у Каили. Что взят в осаду город Булатов, что брошены жителями Опушка и Щербатый, на полуночи каильской земли. Степняки появлялись у Каменного, у Соколова, у Трехгорска – словом, всюду на восходной стороне Степного Удела. Отряды ыканцев уже не раз переходили реку Сонная – границу струг-миротворских и каильских владений, и также громили все на своем пути, но вблизи Каяло-Брежицка ыкуны не задерживались, и пошарив на окраинах области, уходили обратно. Добычи эти первые ласточки брали мало – почти все поселки между Сонной и Чероком уже стояли брошенные. Разве что табунщикам удавалось застигнуть где-нибудь посреди поля обоз с беглецами...
Но уже были видны с городских стен черные дымные столбы, то здесь то там. И стражники смотрели на восходную сторону с тревогой. Беда была близко.
Смирнонрав со Стройной и боярами каждый день совещались – что сделано для отражения врага, и что еще можно сделать. Ставили в строй селян, бегущих через город, и некоторых бояр, что спаслись из побоища и порознь добирались до столицы – тех, кто хоть сколько-то сохранил рассудок и мужество. Кузницы дымили день и ночь – ковали наконечники стрел, переделывали на оружие косы и сошники. К стенам свозили камни, разбирали на бревна житницы, сараи, пристройки, а то и некоторые дома. Откуда могли свозили припасы. Поспорив, решили отправить в поля людей, косить траву для скотины.
-   Как это, светлая княгиня! – возмутились одни – Чуть ли не два месяца до сенокоса! Трава еще в силу не вошла!
-   Если будем сидеть да ждать, пока трава войдет в силу, – ответил Волкодав – то дождемся, что окажемся в осаде без травинки сена. Чем тогда будем коров в городе кормить? В поле на вылазку на чем выедем? На мышах? Косить сейчас, что есть!
-   Правильно. – сказала Стройна – У ыкунов коней побольше нашего, и они тоже есть хотят. Чем меньше травы им под городом оставим, тем лучше. Что скосить не успеем, то к их приходу придется поджечь. Дай небо, чтобы сухая жара простояла…
Не хватало времени, оружия, коней, провизии, но всего больше недоставало людей. Слишком мало воинов вернулось из страшного похода, слишком мало осталось в столице и пригородах. От Кречета и его стреженского отряда не было вестей. Храбровцы тоже все не подходили. На первое утро по прибытии в город Смирнонрава, к Месяцу снова послали гонцов. Скоро был и ответ. Воевода снова извинялся за все промедления, писал что ведет с собой кроме всадников, большой пеший полк с обозом, поэтому и не может быть скоро, но клялся не отдыхать до самого Каяло-Брежицка и лишней минуты.
-   Может, приказать ему пеших оставить, а конницу отправить вперед? – спросил Смирнонрав, когда им с княгиней принесли такой ответ - Хоть часть их пускай будет здесь, а то, если Каиль взята, и ыкане сюда идут всей силой…
-   Каиль не взята, князь. – сказал Рассветник.
-   Откуда ты знаешь? – спросила Стройна.
-   Знаю. Молний бы сообщил, если бы табунщики взяли Каиль.
-   Да жив ли он сам еще? – спросил Волкодав.
-   Жив! Он живой, и он в Каили сейчас – я точно знаю. А если наш Молний в каком-нибудь городе, то злыдням в этот город никак не попасть, пока он жив!
Пиле, среди этого тягостного ожидания, не давали помереть с тоски одни только его упражнения в оружейном бое. Каждый день с утра Пила бегал по двору за Клинком, и каждый раз – одинаково без толку. Пильщик тужился, потел и надрывался, а наставник смотрел на него своим обычным невозмутимым взглядом, чуть ли не зевая. Знай только – аккуратно и неспешно уклонялся от без толку свистящего в воздухе топора, да постукивал иногда дубинкой в самое безрассудно открытое плечо, темя или колено. Синяков у Пилы прибавлялось, но такой усталости как прежде, он уже не чувствовал, хотя каждым новым днем горюченцу удавалось двигаться подольше вчерашнего. Совсем ушла и прежняя резь в мышцах и жилах.
И каждое занятие Клинок стал замечать, хотя и не говорил Пиле, как две пары любопытных глаз тайком следили за их учениями. Он не потому молчал, что хотел сделать из этого какой-то секрет, а просто неохота было открывать рот лишний раз.