Янтарная комната Глава VIII

Поезд в Ленинград
Бросая слова на ветер, можно не добросить! Хорошенькая студентка второго курса пединститута Вера Чуйченко вторые сутки ехала в надоевшем черепашьем поезде. Она провела летние каникулы у родителей в Сыктывкаре и направлялась к началу учебного года в Череповец.
- Я не понимаю, - думала она, разглядывая соседей по плацкартному вагону, - почему некоторые советские люди не следят за внешним видом.
Чуйченко ярко выделялась на их фоне добротной одеждой и красивым лицом. Символами красивой жизни после войны стали вещи из солдатских вещмешков: трофейные меха, немецкие кожаные перчатки, польские шляпки.
- Мой отец привёз добра из Германии навалом! - подумала она.
Вера была девушкой активной. Она поправила длинные русые волосы и мельком взглянула на интересного взрослого мужчину, сидящего, напротив:
- Тоже плохо одет, но что-то в нём есть…
Короткие уложенные волнами волосы, столь популярные в 1930-е годы постепенно выходили из моды, делать их самостоятельно было сложно, а многие парикмахерские за военный период закрылись.
- В мировой моде утвердились завивки из длинных волос, валики и укладки кольцами, выложенные надо лбом, а также всевозможные причёски с косами! - боевой отец привёз с фронта подарок союзников - американский журнал с фотографиями голливудских звёзд.
Советские женщины стали отращивать волосы, из длинных волос сделать прическу без посторонней помощи проще. 
- Проводник в вагоне молодой парень, - подумала она, когда проснулась, - уж хорошо набрался с друзьями и дрыхнет у себя в купе без задних ног.
Народ в трофейном немецком вагоне дружно храпел, а Вера побрела в сонном бреду в сторону туалета. Вдруг сообразила, что нет характерных железнодорожных звуков и покачивания из стороны в сторону.
- Батюшки!.. Стоим! - выглянула она в окошко. - И вокзал-то знакомый!
Чуйченко поняла, что проводник проспал остановку Череповец.
- А поезд-то проходящий, - ужаснулась студентка, - идёт в Ленинград.
Как девушка ответственная, в первую очередь подумала не
о себе. О пассажирах, которые храпели, а поезд стоял всего сорок минут.
- Пока проснуться, одеться... - ахнула она.
Понимая размеры катастрофы, девушка с криком побежала по вагону:
- Вставайте! Череповец! Проводник проспал! Мы стоим! Быстрее!
Появился проводник, лохматый, почесывая голову, приговаривал:
- Ну, ёшкин кот... как это ж я… ну, блин… ё-мое!
Полусонный народ, накинув ботинки, тулупы, шапки, полуголые, с выпученными глазами, с вещами в охапку, полусонные, матеря проводника, вывалился на перрон.
- Основной народ в Череповец едет, толпа стоит в пол вагона! - Чуйченко по причине беспокойства о ближних, выходила последней.
Сосед, которому ехать дальше, по причине всеобщего оживления не спал, а с любопытством озирался вокруг и лениво поинтересовался:
- Что за кипиш?
Девушка собрала пожитки, готова к высадке на перрон. Выглянула из двери вагона и поняла:
- Караул! Будут бить! Это не Череповец… до него четыре часа.
Народ на перроне, не видя родных огней, начал что-то соображать. Студентка юркнула на вторую полку, накрылась с головой одеялом и заткнула пальцами уши. Импозантный сосед ржал:
- Сиди как мышь, теперь тебе ни в туалет выйти, ни воды попить...
Пассажиры ударными темпами возвратились в вагон и слова, которые ранее были адресованы проводнику, говорились Вере в гораздо более извращённых вариантах. Все проходили мимо, останавливались и говорили:
- Пешком таким гадам ходить надо!
- Зато пить проводник не будет в поездках, - усмехнулся Остап Бендер.
Великий комбинатор оказался её соседом. Он добрался до Сыктывкара на попутной машине, везущей на станцию напиленный зэками лес, и на деньги доктора купил билет до Ленинграда.
- А девушка смешная… - оценил Бендер. - И красивая.
Она ему понравилась, чтобы развеселить и успокоить переживающую позор Веру он рассказал историю из жизни:
- Поздней осенью мой знакомый пошёл на охоту и принёс бурундука, немного пообщавшись, он забрался в кладовку и уснул.
- Как уснул? - поинтересовалась девушка.
- Зимняя спячка, - пояснил Остап. - Его накрыли теплым покрывалом, до весны забыли. Когда наступила весна, бурундук вылез из кладовки лысый. Все думали, что так надо, к весне облазит... Но нет, его шерсть сожрала моль!
- Вот так оставаться в гостях надолго! - звонко рассмеялась Чуйченко.
- Мораль сей басни такова! - согласился Бендер и намекнул. - Но на короткий срок в гости приглашать можно и даже нужно…
Вера намёка не поняла и в Череповце выходила последней. Каждый пассажир, высаженный ею на перроне, подходил к ней и говорил:
- Девушка, вот теперь точно приехали!
Проводнику в глаза смотреть она не могла.
- Но никто не побил и то хорошо! - подбодрил её сосед. - Нужно уметь держать длинный язык за зубами.
В течение следующих суток подсевший на её место пассажир играл в карты «в очко» и обыграл всех, набрав полный вещевой мешок ассигнаций.
- Бывает, что человек отлично тасует карты, а играть толком не умеет! -  радовался за него Остап.
На каждой остановке он выходил и покупал водку, закуску для удачливого соседа, не считаясь с ценами. Подъезжая к Ленинграду, некоторые из неудачников просили выдать денег на трамвай, он давал.
- Возьми и себе тысячу! - протянул он мятые бумажки великому комбинатору. - Я всё равно пропью!.. Мне везёт только в карты.
Остап вышел на вокзальную площадь. Повсюду развевались красные флаги. Гремели барабаны, трубили трубы, им вторили пропагандистские речи и граммофонная музыка из репродукторов, установленных на машинах.
- Здравствуй Питер, я снова твой гость! - прошептал он.
В северной столице СССР перед 7 ноября вывесили в центре города большие портреты руководителей партии. Между колонн величественного Казанского собора, хорошо видимого с Невского проспекта, повесили «иконостас» с портретами Сталина, Молотова, Микояна. Над ними висел большой транспарант, оставшийся после празднования дня Победы:
- «Вечная память павшим героям!»
Плана дальнейших действий у Бендера не было, он погулял по городу. Около Финляндского вокзала он обратил внимание, как лысый экскурсовод показывает группе крестьян на броневик и говорит:
- Здесь выступал Ленин весной 1917 года и закончил выступление словами: «Да здравствует Октябрьская социалистическая революция!»
- Вот ведь как предвидел... - усмехнулся великий комбинатор. - Что именно в октябре большевики захватят власть.
Документов у Остапа не было, и чтобы не умереть с голода, так как на официальную работу его не брали, он устроиться подрабатывать в порту, выгружать прибывшую из Германии трофейную заводскую технику.
- Технология простая, - пояснил бригадир, - кран опускает железный поддон весом в тонну в трюм. Мы накидывает на него оборудование!
Потом подъёмный кран ставил его прямо в кузов машины, и толпа грузчиков быстро выкидывала, всё аккуратно укладывая. Работали там и опытные портовые работники - крановщики и стропальщики внизу.
- Про лексикон отдельный разговор! - осмотрелся Бендер. - Непонятные «подвирай», «примайнай»… Мат отборный, других слов не слышно. 
Работали неделю, но подсунул левую протезную ногу под груженый поддон, ему не больно, но выглядело страшно. Попросил стропальщика:
- Уберите поддон, а то на ногу поставили!
- Боже мой, потерпи дорогой, - стропальщик крикнул крановщику. - Пожалуйста медленно подыми поддон вверх… У нас тут неприятность!
- Я так понял у портовых грузчиков «пожалуйста» - это «твою мать» по-нашему… - понял великий комбинатор после увольнения.
В Советском Союзе царила строгая карточная система, и купить продукты на чёрном рынке можно было лишь за большие деньги.
- А их у меня нет! - с горечью уточнил Остап. - Круг замкнулся!
Без спасительной продовольственной карточки Бендер оголодал.
- Даже в лагере так не было! - опухшие ноги не шли, голова кружилась.
Каждый осторожный шаг преследовал цель, продвинуться вперёд и не упасть. На Староневском захотел зайти в булочную, чтобы отоварить две последние карточки, заработанные погрузкой и хоть немного согреться.
- Мороз пробирает до костей, - поёжился Остап. - Я голодный как мартовский волк. 
Около прилавка стоял мальчишка лет восьми. Он наклонился вперёд и сжался. Вдруг выхватил кусок хлеба у только что получившей его женщины, упал, сжавшись в комок спиной кверху, как ёжик, и начал жадно рвать хлеб зубами. Женщина, утратившая хлеб, зарыдала и дико завопила:
- Меня дома ждёт с нетерпением голодная семья!
Очередь смешалась. Многие бросились бить и топтать мальчишку, который продолжал жадно есть, ватник и шапка защищали его.
- Мужчина!.. Хоть бы вы помогли, - крикнул Бендеру кто-то, потому что он был единственным мужчиной в булочной.
Его закачало, сильно закружилась голова.
- Звери вы, звери, - прохрипел он и, шатаясь, вышел на мороз.
Великий комбинатор не мог спасти ребенка. Достаточно было намёка и его, безусловно, приняли бы разъярённые злые люди за сообщника воришки.
- В каждом из нас сидит то, что может нас посадить! - едко заметил Остап, когда немного отошёл от места самосуда.
Он пал духом и ошивался на местном базаре. Там продавали продукцию приезжие крестьяне. Однажды он предложил продавцам:
- А вот спорим по червончику с носа, что сам себе в ногу гвоздь забью?
Мужики хитро усмехнулись, тихо переговариваясь между собой:
- Ищи дураков! Ни в жизнь не забьёшь…
Любопытство их разбирало, они согласились на спор. Бендер важно достал из потрёпанной сумки гвоздь, молоток, уселся поудобнее, сделал глубокий вдох, приставил гвоздь к левой голени и прямо через брючину, без всякой дезинфекции, сделал пробный удар молотком.
- Ой, не могу! - из могучей груди наружу вырвался вопль страдания, гримаса жуткой боли исказила мужественное лицо.
Великий комбинатор закусил губу и сделал следующий удар. Мощный лоб покрылся испариной от желания подавить проявления страдания, но стон нечеловеческой боли всё же вырвался сквозь плотно сжатые зубы:
- Твою мать!
Перевязанные платками тётки начали креститься и верещать:
- Будет тебе, ирод окаянный, окстись!
Некоторые слабаки даже упали в обморок. Но Остап был неумолим:
- Спор есть спор!
Удар, гвоздь вылез, с другой стороны, страдалец откинулся на спину.
- Выдержал-таки! - натужно выдыхал он.
У мужиков тряслись руки от увиденного, а в глазах стоял дикий ужас. Предложили позвать доктора, но Бендер с мукой в глазах отказался. Ему спешно собрали выручку и сунули в руку комок измятых трудовых рублей.
- Закурить бы? - захрипел он. - Так боль меньше… Вроде наркоза.
Ему дали пачку махорки, лишь бы он поскорее исчез с глаз долой. Мыча от боли, Остап ушёл с базара, волоча ногу, ковыляя к ближайшему сараю. Убедившись, что его никто не видит, достал пассатижи и без особого труда и страданий вытащил гвоздь из деревянного протеза со словами:
- Тут много дырок можно сделать, хотя и меньше, чем дураков на свете!

 продолжение http://www.proza.ru/2017/02/27/466