2. Ещё одна встреча со Щербаковым

НА СНИМКЕ: Здание Художественного музея Новосибирска. Прежде там размещались Обком и Горком КПСС. Туда и вызывал меня В.В. Тясто для «бесед».


В 1975 году с марта по ноябрь парткомиссия новосибирского горкома КПСС проверяла мою деятельность и мой моральный облик коммуниста.

Её председатель Виктор Владимирович Тясто, которому специально выделили комнату в Институте прикладной физики, где я тогда работал первым заместителем директора по научной работе-Главным инженером (так длинно официально называлась моя должность), вызвал для беседы более 250 сотрудников ИПФ, настоящих и бывших, в надежде собрать компрометирующие меня материалы.

Одновременно областная прокуратура возбудила против меня уголовное дело, один раз провели дома обыск и один раз вызвали на допрос. Потом, поскольку компромата на меня ни Тясто, ни следователь прокуратуры не смогли найти, Тясто стал вызывать меня к себе в горком КПСС, где у него был отдельный кабинет. Эти вызовы он объяснил мне тем, что хочет детально разобраться в моем характере и понять, откуда во мне «ЭТО».

Что такое «ЭТО» он так и не смог сформулировать ни тогда, ни после, на заседании бюро Новосибирского горкома КПСС, где меня должны были по указанию первого секретаря Новосибирского обкома КПСС Ф.С. Горячева исключить из партии.

Как-то у них не получалось выполнить это указание. Горячев еще год назад распорядился «Снять с работы и отдать под суд!» Но и под суд не удавалось, да и с работы снять было не за что.

Только после решения бюро горкома, рекомендовавшего мне уйти из Института прикладной физики (в решении было написано: «Принять к сведению, что я в ИПФ больше не работаю»), я покинул этот Институт «по собственному желанию».

Так вот, в один из моментов нашей «задушевной беседы» с Тясто в кабинет без стука зашел Александр Иванович Щербаков. Сначала в его глазах промелькнул испуг, но когда Тясто ему объяснил, почему я сижу здесь (я тогда несколько удивился этому, о таких вопросах не принято было говорить посторонним) в глазах Щербакова загорелся торжествующий (мне даже показалось, мстительный) огонек.

Они с Тясто оказались близкими друзьями, и я могу себе представить, что Щербаков наговорил обо мне своему другу. Некоторые эпитеты и «факты», которые Тясто приводил в своём 30-минутном докладе, рассказывая обо мне на бюро горкома, явно были заимствования из лексикона Щербакова, отточенного на анонимных письмах.
К слову, даже после голословных обвинений, суть которых осталась неясной даже для меня, бюро горкома не сумело исключить меня из партии, объявив «всего лишь» строгий выговор.

Одно из последних размышлений вслух Тясты было таким. Представьте себе. Он сидит, развалясь, в кресле. Я напротив на стуле. Идет то ли третий, то ли четвертый час «беседы».

– Так вот, я спрашиваю себя, – говорит он медленно, растягивая слова с чуть заметным прибалтийским акцентом, – может ты ТАКОЙ, потому что ЯВРЕЙ?


– Так нет, - продолжает он, – у меня есть друзья ЯВРЕИ, и они не ТАКИЕ, как ты.

– Докатились до антисемитизма, товарищ Тясто? – спрашиваю я. Я давно ждал от Вас чего-либо подобного. Только сформулируйте мне, пожалуйста, почётче, КАКОЙ Я ТАКОЙ. А то я так и не понял.

После моего ухода из Института прикладной физики на руководящих должностях в институтах и на заводах оборонных отраслей промышленности больше евреев, по-моему, не осталось. Напомню, что директора были номенклатурными работниками Обкома КПСС и утверждались бюро обкома, а заместители и главные инженеры были номенклатурой Горкома КПСС и, соответственно должны были утверждаться горкомом. Обычно до утверждения дело не доходило. Я же был утвержден году в 1968 или 1969 в порядке исключения.

Теперь они рекомендовали мне уволиться с этой работы. «Наказ партии» был выполнен.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/02/24/430