Жизнь после смерти

Мои мысли упрямо не хотят облачаться в слова. Увиваясь вверх, к редким прорезям небосвода, они оставляют за собой мимолётный шлейф из шёпота листьев. Мой голос давно перестал звучать, он слился с журчаньем вод, с загадочными песнями блуждающих меж молчаливыми деревьями ветров. В моём изумрудном храме навеки поселилось молчание. Мягкое, как укрытая мхом и листьями лесная земля. Я научился ступать тише, чем любое животное. Я научился жить без чьего-либо участия. Дикий, покинутый всеми, в друзья я выбрал себе чёрных воронов. Они участливо наблюдают, когда я в очередной раз, скрипя зубами, затягиваю жгут потуже, останавливая рубиновый поток собственной крови, когда, поскуливая, зализываю новые и новые корки ожогов. Всё живое на этом хрупком свете тянется к теплу, к лучам небесного светила, а я вынужден вечность оставаться пленником леденящей душу тьмы и тени. Если осмелюсь прикоснуться к свету - моя кожа тут же покроется волдырями. Я горю заживо. И с шипением отдергиваю руку от золотистого просвета. Озлобленный, прячусь в лесную глушь. Вянет заря, на её алом костре догорают упрямые стволы - мои верные защитники в этом багровом половодье. Я прячусь за них с дико бьющимся сердцем. Мир дыбится из-под ног. Мне так хочется выйти навстречу с распростертыми, дымящимися руками. Но я лишь злобно обгрызаю глазами следы лучей и ускользаю во мрак. Я давно примирился с мыслью, что мир никогда не предстанет передо мной в неподдельной красоте своих ярких красок. Мне подвластна лишь скупая палитра тени.
Чужак! Всё гудит этим новым, хлёстким словом, обжигающим, словно пламенными языками лижущим ступни, вынуждая смелее и безрассуднее топтать землю в прытком беге, мять чёрные ягоды неосторожными шагами. Но ноги скользят по влажной земле, я барахтаюсь в еловых иглах, пачкаю ладони в липком янтаре смолы. Разгоряченно и зло блестят мои глаза. Но я бегу не от заплутавшего храбреца, но навстречу ему. Мною движет лишь животное желание разодрать любого, кто сунется в мою обитель и мою же тюрьму. Мои тропы не должны быть измяты чужими следами.
Лес полнится запахом свежей крови. Твои ярко-золотые глаза приковывают к себе тем огоньком, который может быть лишь у зверя. Измученного, израненного. В твоих золотистых доспехах, отражающих яркий лик солнца, зияет уродливая трещина, окаймленная багровыми пятнами. Ты пришёл сюда не для того, чтобы разорять моё древнее святилище. Ты бежишь. Ты ищешь укрытия, выплюнутый на скалистый берег одиночества бурной стихией жестокости. Мы с тобой - одной крови? Твоя лучезарность и источаемый доспехами запретный свет напоминают мне разгоряченное светило. Словно оно слезло с небосвода и прокралось ко мне осторожно, медленно, с тихим хрустом сухих веток под стопами. Несмело. Потому что я уродлив. Покрытый ожогами, с неровно обломанными рогами, весь в грязи и ссадинах, в перепачканных бинтах, больше похожий на безобразное, омерзительное чудовище. Перепрыгнув стеклянный ручей, я скрываюсь в тени стволов. И это - самое красноречивое приглашение.
Облачусь в покрывало из сладких цветов. Я скрою им свои чёрные, искореженные рога, чтобы больше тебе не пришлось морщиться при одном взгляде на меня, остерегаться. Тонко выпряденной нитью горизонта я подлатаю твои доспехи. Моя игла остра, но её укол схож с нежным покалыванием сухой травы при падении в зелень бесконечного поля. Прохладной росой залечу кровавую рану под стерегущим взором воронов. В моей груди поселился вольный горный воздух. Как больно он рвётся наружу, грозясь разорвать клетку из рёбер, растерзать сердце. Но я упрямо храню его, как храню и ворочающиеся под тонким покровом кожи бутоны хрупких цветов. Они - моя смерть, родившаяся в обманчивом свете твоих доспехов. Это твоя вина, но я, пряча взгляд тоскующих одичалых глаз, тепля затаенную улыбку, снова и снова пробираюсь сквозь колкие ветви деревьев, чтобы прикоснуться к холодному стальному солнцу, подставиться под его равнодушные лучи. На моём сердце давно задымилась тоска - никогда мне не выбраться из этой изумрудной западни, а ты не сможешь оставаться здесь, пока не истечет мой невыносимый век. Вместо раны твою грудь теперь украшает лишь светлый широкий рубец. Значит, отныне все тропы к выходу на волю открыты тебе. Эта ночь гремит страшной грозой. Я ловлю молнии голыми ладонями. Серебристые искры оставляют на них тёмные шрамы. Обнажаются витиеватые дорожки вен. Я стираю сверкающий комок в мелкую крошку, чтобы рассыпать по чёрному небесному океану звёздами. Их свет поможет тебе найти дорогу в мой вечный дом. Ты не узнаешь, но утром я выйду проводить тебя в последний в моей жизни путь. Блистательный силуэт растворится в дали, а я сделаю шаг за границу леса. Прочь из плена безопасности. Прочь от всего, что мучило бы меня годами, пожирая изнутри, убивая всё прекрасное и живое. Тёплые лучи ласково прикоснутся ко мне, одаривая кожу новыми ожогами. Но мир будет так невероятно восхитителен и ослепительно ярок, что мне не будет жалко отдать свою никчемную жизнь взамен на то, чтобы поглядеть на него хотя бы мгновение. Я буду обжигать глаза и чувствовать, как теряю способность видеть прекрасное, как застилается кровавой полосой моя вселенная, как чернеют и, бугрясь, отваливаются от роговицы тонкие лоскуты. Моё тело истлеет, рассыпется пеплом, оставив после себя самые прекрасные, распускающиеся в свете долгожданного солнца цветы.

Когда вернёшься, лишь они встретят тебя.