Рождественская сказка

Пряный приют.

Далеко за полярным кругом в приюте “Пряный” вдали от цивилизации, семьи и друзей живёт геолог Игорь Косенко. Его вахта отличается тем, что большую часть времени он вынужден вести её один -- с ноября и до середины мая приют исключительно редко посещают коллеги, а для связи с большой землёй приходится ждать окончания весны.
Приют представляет из себя небольшой деревянный дом, сложенный из бревен. Когда-то давно, это жилище было отличной геологической станцией, пунктом отдыха для многих специалистов, но сейчас -- лишь четыре покосившиеся стены и крышу, прогибающуюся с каждым годом всё сильней под тяжестью снега. Однако, дом, в котором живет Игорь, снабжен всем необходимым: у самого входа, слева от двери, в сенях, стоит канистра воды, которую геолог добывает, в основном, из снега, рядом с канистрой — шкафчик с необходимым для работы оборудованием, в нём можно найти и лопату и пассатижи, и многое другое, но все инструменты в неважном состоянии, металл начал ржаветь, топор затупился, черенок на лопате сгнивший, а для того, чтобы найти хотя бы один ровный гвоздь, придётся перебрать целую банку кривых и ржавых. Сам шкафчик, хоть и металлический, но стоит только благодаря стене, которую подпирает: одна дверь намертво приварена, а вторая болтается на веревке, все шарниры и болты требуют замены. Там же, в сенях, в отличие от основной комнаты, есть маленькое, покрытое многочисленными трещинами, окно, но сквозь него ничего не видно, так как оно давно покрыто льдом и снегом. На деревянном полу повсюду пятна масла, прикрытые дырявым ковром и кусками старых разорванных фуфаек. Несмотря на все лохмотья, что лежат на полу, он очень холодный и сквозь него так и норовит попасть в дом мороз. Если приглядеться, то в этой тёмной комнате можно обнаружить также старый диван, съеденный молью почти полностью, и несколько мешков, набитых непонятно чем. Сени продуваются ветром, здесь холодно даже в фуфайке и валенках, но и запаха, кроме маслянистого, почти нет.
 
Из сеней, через одну из дверей можно попасть в пыльную, заброшенную кладовку, а оттуда по лестнице проникнуть в ещё более пыльный чердак. Ни Игорь, ни сменяющие его коллеги не поднимались туда уже несколько лет. Другая дверь ведет в главную комнату приюта – это и кухня, и спальня, и рабочий кабинет, и зона отдыха, она единственная, но достаточно просторная. Слева от двери Игорь поставил стол и организовал некоторое подобие кухни с кастрюлями, сковородками, столовыми приборами и маленькой газовой плиткой. Вся посуда в этом доме металлическая из практических соображений. Под столом стоит огромная, на две трети наполненная, стеклянная фляга со спиртом, объемом литров на 30 или 40 -- главный для Игоря продукт. Под потолком вдоль стены натянуты несколько верёвок, на которых, в колготках хранятся лук и чеснок, а на свободном месте ещё не доедена вяленая рыба. Без лука, чеснока и спирта сложно представить жизнь полярного геолога. Рядом со столом у Игоря стоят огромные мешки с разными видами крупы, мукой, картофелем, солью, сахаром и сухарями. В самом центре комнаты -- кирпичная печь, спасающая от леденящего холода, однако, из-за прогнившего пола, покосившихся стен и дверного проёма, полного щелей, топить её приходится минимум дважды в день. Кровать, расположенная впритык к печи, видимо, по соображениям сохранения тепла, накрыта одеялом, курткой, фуфайками.. Игорь спасается от холода как может; если ночной мороз слишком сильный, иногда он снимает со стены красный ковёр и укрывается им тоже. Топить постоянно нельзя, ведь уголь и дрова – ограниченный для Косенко ресурс, во всяком случае, так он он сам это видит. Стоит также упомянуть, что в метрах двадцати от дома на цепи сидит старый пёс Гриша, который редко выползает из будки и не приносит Игорю особой радости, а наоборот, усложняет его жизнь, требуя пищу и воду.
 
За долгие годы работы у Игоря сложился стандартный план дня.    
Каждое утро он, просыпаясь, первым делом берет с полки гранёный стакан, накидывает в спешке куртку, быстро наполняет стакан наполовину водой из сеней, а вернувшись в комнату, доливает в него спирт и немедленно выпивает минимум половину полученного коктейля. Сразу после такой утренней ежедневной процедуры он делает несколько глубоких вдохов хватает сухарь из мешка подле стола и медленно начинает его жевать. На лице геолога появляется еле заметная улыбка, он на пару секунд закрывает глаза, а по всему телу пробегает волна тепла и утренний холод отступает на короткое время, которого хватает для следующего шага. Игорь достает спички, топит каменку сначала дровами, а затем добавляет уголь для большей теплоты в его доме, скручивает из табака папиросу, поджигает её от языков пламени, бушующих в печи и усаживается за стол, хватая по дороге наполовину пустой граненый стакан. Это любимый момент каждого дня – этот недолгий момент он старается растянуть и запомнить. Такой подход похож на некий ритуал, привычку, благодаря которой ещё один день в этом заброшенном и жутко одиноком месте представляется возможным перенести.
 
Дрова в печи издают тёплый треск, по трубам, проведенным по всему периметру комнаты на уровне пояса, начинает двигаться с еле слышным гулом жаркий воздух, комната медленно нагревается и, кажется, что наполняется неким жёлтым цветом, перемешивающимся с густым табачным горьким дымом. Не успев выкурить первую папиросу, Игорь быстро скручивает тут же вторую ещё скованными от холода пальцами, а затем открывает ящик стола и достает чуть скомканный лист бумаги и шариковую ручку – их в ящике целая гора, синие, фиолетовые, чёрные. Игорь греет руки у печи, докуривая первую папиросу, допивает разбавленный спирт и пишет письмо домой, медленно потягивая горький дым второй. Он пишет жене и дочери о том, как сильно он жаждет встречи с любимыми, как сильно он скучает по семье и как, совсем, кажется, скоро он вернётся домой с подарками, счастливый, улыбающийся, как он обнимает их и прижимает к груди. Дописанное письмо попадает в ту же печь, присоединяясь к пеплу дров и угля. Ни одно послание еще не было отправлено, потому что адресаты больше десятилетия вычеркнули Игоря из своей жизни, но каждое из них приносит луч любви и, одновременно, боли, которая и дает возможность не опускать руки вплоть до следующего утра.
 
Для Игоря нет особой разницы между приемами пищи – завтраком, обедом, ужином; как правило, он готовит похлебку из лука, картофеля, моркови, риса и банки тушёнки или консервированной рыбы, а затем поедает её последующие два дня, разогревая по мере необходимости. Псу достаются помои из картофельной кожуры, овощей и костей, если, вместо консервов, геолог вдруг решит разморозить кусок говядины. Пищи много не требуется, потому что, помимо обязательного осмотра некоторого оборудования и сбора статистики, у Игоря совсем нет обязанностей и большую часть своего времени он лежит в кровати, пьёт спирт и курит, вся реальность для него размыта и он постоянно находится в полусонном-полупьяном состоянии под непрерывный шум радио и помех, которые в трезвом состоянии слушать вообще невозможно. Пожалуй, Косенко, скорее слушает радиопомехи на фоне тихого вещания.

Для обычного человека из города или хоть из самой забытой богом деревни подобный образ жизни может вызвать страх одиночества и скуки. Но Игорь всегда отличался от сверстников некоторой отрешенностью, а одиночество с раннего детства сопровождало каждый его шаг и давно не пугало. Он создал свой собственный параллельный мир по другую сторону своих зрачков, туманный и спокойный, в нем и обитал. Детские обиды, юношеские замашки максималиста, а теперь и этот повсеместный холод, кажется, не влияют, отскакивают от геолога, как от стены. В то январское утро Игорь, проснувшись и выполнив утренний ритуал, сидел на краю кровати в самом натуральном для себя виде, застыв в одной позе, укутавшись в тулуп, прикрывая свои локти в неловких попытках обнять самого себя и уставившись неподвижным взглядом куда-то в потолок. Перед ним на табурете уверенный в себе стоял граненый, наполовину пустой стакан, как старый добрый молчаливый товарищ. Будто Игорь и этот кусок стекла, бездушный элемент посуды, договорились давным-давно о чём-то, только им известном, и с тяжелым молчанием волочат этот секретный пакт за собой. Мысли формировались и медленно, одна за другой, стекали, как капли тающей сосульки, с языка Игоря, растворяясь в морозной свежести.

“Мне здесь всё понятно… и спокойно”.

Этанол давал свой согревающий эффект и нагонял комфорт, на лице появилась добрая улыбка, и Игорь призакрыл глаза.

“Смотри, как живу замечательно, всё у меня есть, рыбка… картошечка… Одежды -- целый шкаф ещё не разобранный, полный, наверное, тёплых вещей. Не беспокоит никто. Всё есть у меня, картошечка.. Сухариии…”

Игорь разомкнул руки, и, наклонившись вперед, медленно поднялся с кровати, провёл самозабвенно рукой по отрастающей бороде, помял лениво свою шею, повернул голову влево и вправо, будто сделал разминку перед сложным физическим упражнением, и медленно потащился в противоположный угол комнаты, чтобы набрав горсть сушеного хлеба самой разнообразной формы, также медленно и лениво, передвигая одну ногу за другой, вернуться на свой трон. С чувством выполненной задачи и чистой совестью, Игорь опрокинул содержимое стакана в себя и снова лёг под одеяло, задумавшись о чём-то своём, о чём-то очень важном.
За стеной выл ветер, наращивая свою силу, желая стать вьюгой, разгоняясь, тщетно разбивая свои потоки об стены жилища. Январь злился и гудел, морозный воздух как рупор распространял страх и ужас на многие километры вокруг.

“Какая мощная сила... Какое постоянство и уверенность в каждом потоке воздуха. Однажды, ты снесешь этот дом. Однажды, ты победишь, стены падут и весь мой быт будет тобой накрыт, вместе со мной. Массивным слоем снега… Белого, чистого и тяжёлого, бескомпромиссного.”

Геолог испытывал трепет перед силами природы, кажется, ждал и пророчил уже день, когда она сравняет его с остальным миром. Снежное одеяло будет в сто раз теплее шерстяного и сон под ним такой глубокий, спокойный и вечный к тому же. Очередной поток вошел в поворот и летел навстречу западной стене, разбиваясь о брёвна.

“Держимся пока”

Игорь усмехнулся ехидно; он всё ещё был в безопасности, как минимум до следующего потока упрямого ветра. В руках, магическим образом был уже снова наполненный стакан с разбавленным спиртом и очередная порция табака, откуда-то старый кусок вяленой рыбы оказался на табурете вместе с наскоро оторванным куском старой газеты.

“Вот и магия начинается, самое время”

Регулярные дозы алкоголя и табака привносили свой шарм, наполняя жизнь разнообразными загадками -- вещи свободно перемещались по комнате, не оставляя ни следа в памяти Косенко, а значит, были самостоятельны… Игорь подошёл к печи, чтобы подкинуть дров, но к его удивлению, их там было уже предостаточно.

“Так даже и лучше”

Игорь взглянул на правую руку и удивился, что держит в ней полено. Ещё раз взглянул на пламя, расслабил пальцы и выронил кусок дерева на пол. Он посмотрел на левую руку и обрадовался старому гранёному товарищу, бодро отхлебнул. На полу лежит полено, а в руке имеем спирт, табаком вторую руку занял, можно полежать. Ветер стих и по радио можно было расслышать рождественские песни.

“Кто может передавать эти радиосигналы в таком месте? Наверное, какой-нибудь авантюрист… Что ж, выпьем за любовь к радиотехнике, авантюрист?”

Геолог выпил, не дождавшись ответа.

“Хоть бы в гости зашёл, авантюрист… Сидишь там, авантюришь..”

Игорь услышал громкий удар в дверь. Затем ещё один, ещё два.

“Ветер, чтоли?”

Удары прекратились на минуту, а потом начались с новой силой и без перерывов. Геолог рванулся в сени, подошёл к двери и застыл, выпуская пар изо рта небольшими порциями. Что-то или кто-то пытался попасть в дом. Дверь еле держалась на петлях. За ней слышались рычания, глубокие низкие недовольные звуки. Желания приходить в себя не было, а игнорировать подобную атаку было нельзя. Отхлебнул из стакана в левой руке, удивился, что в правой -- топор, подпер дверь канистрой, уперев в противоположную стену, отодвинул крепкий нержавеющий засов и приоткрыл дверь ровно столько, чтобы увидеть источник звуков сквозь щель, но увидел только белоснежность. Белый белый цвет, без границ, что-то среднее между туманом и молоком. Игорь протянул руку и почувствовал шерсть.

“Сюда смотри”

Взгляд медленно поднимался, пока, наконец, не встретился с медвежьей мордой. Чёрные глаза, нос на абсолютно белом фоне.

“Какая шерсть мягкая”

Неожиданный гость приложил небольшое усилие и канистра с водой послушно откатилась в сторону, дверь открылась нараспашку. Игорь задышал быстро, пар так и валил из его рта и носа, мешая видеть широко открытыми от удивления глазами. Перед ним стоял уверенно на задних лапах в полный рост самый настоящий белый медведь. Его туша закрывала весь дверной проём, а голова уместилась только под самым потолком. Он просунул одну лапу внутрь дома, затем вторую, нагнул голову и приблизил морду к лицу Игоря, который медленно пятился назад, ступая мелкими шагами. Он почувствовал тёплое дыхание зверя и запах, похожий на запах пса Григория, но сильнее.  Пасть зверя зашевелилась.

“Ну здарова, геолог”

Топор звонко упал на пол там же в сенях. Игорь протянул руку к морде своего нового собеседника.

“Какая шерсть мягкая”

Животное.

Игорь пил, закусывая сухарями и занюхивая запахом медвежьей шерсти. Пил и медведь, но не закусывал ничем, а только потирал пузо своей огромной лапой и сладко облизывался. Диалог начинал медленно завязываться, размеренно, своевременно, без рывков и резких движений -- собутыльники знали правила питьевого тона.

“Нравится тебе шерсть моя? И мне нравится. Я свою шерсть люблю. Вот просыпаюсь, жрать охота, во рту сухо, снега лапой погребу, думаю, надо вставать, а не хочется ну просто до тошноты, понимаешь? Лежу и думаю, да ну её эту охоту, еще бегать, ловить кого-то. А потом гляну на лапы мощные, на когти острые, на шерсть белоснежную, и понимаю, что хозяин себе, и сила появляется, и сон уходит, и кровь в глазах, и сам того не понимаю, а уже бегу за зайцем или лося какого заловил. А шерсть от этого только лучше становится: и теплей, и гуще, и когти острей. И сплю сладко, а всё потому что у меня шерсть.”

Ни один табурет не выдержал бы массивной туши нового собутыльника геолога, поэтому, животное расположилось прямо на полу в самом центре комнаты, вытянув задние лапы вперед и, то и дело размахивая передними лапами, демонстрируя по ходу разговора всю свою стать и гордость, не забывая отхлёбывать смелыми глотками разбавленный спирт прямо из кастрюли. Так они и сидели, то Косенко зачерпнет в стакан, то медведь отхлебнёт, как из чаши, постоянно подливая в тару и воды и спирта.

“А есть у тебя мечта? Вот я мечтаю о бабочке. Как приходит теплая пора, солнышко начинает греть, снег тает, а в воздухе появляются такие создания красивые. Тонкие, как волосок, нежные очень, хрупкие, порхают, будто и не боятся меня. Да только они не вкусные, кушать их бессмысленно, ловить тоже не получается. Порхают высоко, как увидят меня. Хочу чтобы села мне на плечо и не боялась никого, глупышка, ведь я защищу её от любого.”

Игорь неволей вспомнил детство, проведённое в деревне, лужи, покрытые сплошным ковров из этих нежных созданий -- белое полотно из капустниц. В памяти всплыли детские наивные мечты. Изобрести “считыватель мыслей”, “эликсир здоровья” и многое другое. От ностальгических мыслей настроение приподнялось. Животное начинало медленно раскачиваться, воспоминания о лете и бабочках развеселило его, и душа просила танцев, как назло по радио снова заиграла рождественская музыка. Медведь поднялся и принялся переступать с ноги на ногу, поворачиваясь вокруг своей оси. Весь дом будто шёл ходуном, пол стал уплывать из под ног, а стены уже двигались вокруг Игоря, как лошади на карусели. Завывания вьюги перемешались с хрипящими праздничными мелодиями из приемника.

“Тесно тут у тебя. Я свободу люблю, чтобы и в снегу покувыркаться, и в реку нырнуть, можно даже под лёд. Знаешь, как я плаваю здорово? И мне не холодно почти совсем, всё благодаря шерсти. Вот какая шерсть у меня.”

Теперь танцевал уже Игорь, но сам пока не понимал, почему. Уставший медведь снова расположился в самом центре и аплодировал как только это можно сделать медвежьими лапами, то и дело поднимая пасть и подвывая под мотив вьюги. Уж эту мелодию он знал всю жизнь. Под неё он засыпал и просыпался, впитывал с молоком матери-медведицы, а теперь уже был частью этого бесконечного зимнего мотива. Суровый, свободный, готовый к испытаниям, настоящий хозяин леса и всех снегов.

“Я хожу, где вздумаю. Делаю, что хочу, а чего не хочу -- того не делаю. У меня и подруга есть. У неё вот такая жооопа” -- продемонстрировал жестом, разведя лапы в разные стороны -- “Какая медведица! Настоящая!”

Игорь перестал танцевать и принялся снова устраивать комфорт: дровишки подкинул, лук достал, спирта долил, а медведь всё не унимался

“Не пойму, как же ты тут живешь? На улице не появляешься, медведицы нет у тебя. Уж лучше там, на холоде, да свободным, чем тут в теплом убежище твоём.”

Животное переходил к решительным мерам и снова встал на задние конечности

“Снесу все стены, узнаешь, что такое свобода!”

Он уперся лапами в стену, а ногами в пол и попёр стену с места двигать. Брёвна заскрипели, крыша просела, весь дом начал издавать жуткий треск, старое дерево не выдерживало жесткого напора и все четыре стены стремились сложиться как карты в стопочку. Игорь вжался в пол, и наблюдал в оцепенении и против себя кричал, тщетно пытаясь остановить разрушения.

“Мы только чуток тут поправим, стены в сторону, крышу убрать, небо -- наша крыша, ветер -- наш герой, бесконечность -- наш предел. Сила моя, свобода моя, крик мой. Шерсть моя.”

Медведь не унимался и не слышал криков Игоря, отвлекаясь только на то, чтобы полюбоваться собой. Когти располосовали стену, и уже впивались в брёвна, дом ходил ходуном, всё тряслось, земля уходила из-под ног. Игорь наскоро надел шубу, валенки, рукавички и ринулся к двери. Он ухватился за ручку и сильно дёрнул её на себя. Дверь не поддалась -- примерзла намертво к косяку. Животное уже перестало говорить и издавало только рык, громкий дикий крик, пронизывающий страхом и паникой. Взгляд геолога пал на брошенный ранее топор на полу. Он скинул рукавичку, поднял оружие, глубоко вздохнул и рванул в комнату, боевой клич наполнил дом. Ржавое лезвие со всей силой одинокого, пропитого до галлюцинаций, геолога опустилось на голову бушующего животного только для того, чтобы пролетев сквозь него, с глухим звуком удариться о пол. Игорь упал рядом. Стены перестали ходить ходуном и жуткий зверский рев затих, сменился старым знакомым хрипением радиоприемника. Он смотрел в потолок, подносил ко рту пальцы с очередной папиросой и дымил вонючим табаком. Крыша всё ещё была на месте.

Полный

Долго лежать на полу приюта “Пряный” не получается -- уж больно свободно гуляет по полу холодный воздух. Игорь перебрался под одеяло, но заснуть не мог -- нутро просило продолжения банкета, и организм был слишком встревожен, чтобы отдыхать. Двести грамм спустя, набравшись сил, он принялся за кулинарию. Поставил горшок с водой на печь, закинув в него специи и растворимый бульон. Помыл, почистил и порезал овощи, открыл консервы. За короткое время, аромат похлебки наполнил весь дом и по силе конкурировал только с табачным. Внутри чувствовался знакомый восторг от скорого принятия пищи. Игорь отогрел кипятком входную дверь и вынес треть приготовленного псу, в этот раз ему было лениво и жутко готовить раздельно, поэтому Гриша почувствовал себя настоящим победителем лотереи, увидев в миске “человеческое” пропитание. Вьюга закончилась и было темно. Игорь ступал прямо по сугробам, вспоминая расположение давно заметенной тропинки, оставляя за собой глубокие следы. Он медленно подошёл к приоткрытой двери, но, достав папиросу, не успел закурить, когда заметил мелкого зверька, проскользнувшего внутрь дома. Белое, шустрое, хвостатое создание.

“Кот? Откуда у меня тут может быть кот? Последний два года тому назад умер, а нового не заводили. Может кролик? Да где это видано, чтоб кролики сами в избушку прыгали? Белка? Только белочки мне ещё не хватало”

Игорь наполнил свою тарелку похлебкой, покидал в нее сухари, пока тарелка не наполнилась до краёв, нарезал лук, в руке снова магическим образом оказался стакан. Выпил. Взял ложку и принялся в спешке поедать суп. Знакомый белый хвост промелькнул слева и через секунду за столом сидели уже двое.

“Приятного аппетита!”

Игорь не обращал внимания, утреннее веселье продолжалось, но голову надо было держать в порядке. Он не позволял панике и запутанным мыслям поглотить разум и продолжал ложку за стаканом вливать в себя живительные жидкости. В организме ощущался приток сил. Игорь достал сто граммовую рюмку и наполнил её. За один прыжок грациозный собутыльник оказался на столе, медленно принялся отхлёбывать глоток за глотком. Игорь рассмотрел короткую мордочку, аккуратные треугольные уши и огромный пушистый хвост.

“Знаешь, почему мне зимой комфортно? Потому что я гибкий и хитрый. Холода в норке пережду, а ближе к вечеру и на охоту можно. От совы да от волков знаешь как прятаться? А я знаю. Меня еще бабка научила.”

Рыба, сухари, спирт.

“В охоте я уж очень хорош, если кого наметил, то уж дело до конца доведу. Нагоняю своих жертв неизбежно”

Геолог закончил трапезу, обновил стакан. Второй за этот день гость всё вертелся, скакал со стола на стул, энергично прыгал по полкам и вырисовывал пируэты свои хвостом. Игорь достал из-под стола тару со спиртом, занялся какими-то подсчетами, не забывая непрерывно разливать жидкость по стаканам и также непрерывно закладывать за воротник. Зрачки уже не могли сфокусироваться, смотрели в разные стороны -- один на стакан, другой -- на рюмку. Руки практически не слушались и годились на одну только функцию -- поднести ко рту. Дом казался шариком, надутым, полным будто его распирало что-то изнутри.

“Моя шерсть -- лучшая маскировка. Никогда не знаешь, когда я появлюсь, откуда нагряну. Могу из темноты, а могу посреди белого дня из-за спины вдруг. Вот ты, например, постоянно тут. Пьешь и куришь, куришь и пьёшь. Думаешь, долго еще продержишься? Соображаешь чего, планы на лето строишь. Радио слушаешь, календарь отрываешь каждый день, хозяйство вести пытаешься. А меня и не замечаешь. А зря. Думаешь у тебя в гостях белочка? Снова зря. Я не белочка, я песец!”

Песец запрыгнул на горлышко фляги, оттолкнувшись выскочил в подвал и исчез. Бутыль качнулась, провернулась на донышке, прямо на уже косых глазах геолога, медленно скатилась со стола и разбилась на миллион мелких кусочков. Спирт разлился по всему полу.

“Сссс… сука песец”, -- голова Игоря стала вдруг тяжеленной, неспособный больше её держать, он громко уронил лицо на стол. Он услышал запах рыбы и спирта перед тем, как потерял сознание и грохнулся на пол.

“Только не это”
Ужас от понимания масштабности накатывающего похмелья появился в голове раньше пробуждения. Мысль о первой волне тут же захлестнула эта самая волна. Голову наполнил тугой тяжелый дым с запахом смолы. Лоб казался тесным и душным. Игорь открыл рот, чтобы проветрить внутренности черепной коробки, но это не помогало. Дышать было больно и тяжело. Игорь вдыхал медленно через широко открытый рот а выдыхал с усилием через нос, каждый раз напрягая живот, чтобы уменьшить нагрузку на лёгкие. Вдохи и выдохи сопровождались стоном из самой глубины пропитанной этанолом геологической души и, добравшись до ушей, превращались в болезненный звон, вызывая ещё больше стонов. То, что раньше раздувало комнату, теперь пыталось вытолкнуть глаза, воздух и серое вещество из головы. Игорь медленно протянул руку к лицу, сильно сжал свою бровь, чтобы отвлечь себя на другую боль, а затем пальцем залез в ухо и нащупал жидкость.

“Неужели мозг вытекает? Слава богу, только пот”

Во рту оставался вкус и запах белой медвежьей шерсти и каждый глоток воздуха буквально выпивался, чтобы достигнув внутренних органов, вызвать жуткую боль, судорогу и очередные стоны. Открытые глаза не могли сфокусироваться, отчего вызывали головокружение, но закрывать их было ещё хуже -- весь организм попадал в бесконечную темную воронку, вращался в ней как пластилиновая кукла. Внутренние органы болели. Эту боль не спутаешь ни с чем, она не похожа на эффект от порезанного пальца или ожога, она больше чем боль -- мольба о помощи, стоны от безысходности. Будто ржавый нож режет медленно, останавливается и снова продолжает резать. Игорь собрался с силами и, наконец, осмотрелся в поисках лекарства, единственного, что мог бы сейчас ему помочь -- очередной дозы этанола. Вторая волна паники накатила как только Игорь увидел пол, усыпанный мелким стеклом и осознал произошедшее. Очередной стон, пронзительный и долгий впитался во всё жилище и наполнил его, отражаясь как эхо от всех стен, пробираясь в каждую трубу и каждый угол.

“Только не это, только не так…”

Злиться сил не было, геолог понимал и принимал непоколебимость силы абстинентного синдрома, но молился о пощаде, как просил бы её у ног королевы. Похмелье не знало милости.

“Вода”

Она казалась единственным спасением. Перевалился на левый бок, медленно упёрся рукой в пол, не обращая внимание на стекло, порезы и кровь, вытекающую из ладони. Поднял сначала живот и подогнул колени, а уже после этого -- тяжёлую голову. Тяжело моргнул, поднял взгляд наверх.

“Только не это”

В канистре рядом с входной дверью почти не оказалось воды -- всё пролилось на пол, благодаря белому владыке этого снежного царства. Игорь примкнул сухими губами к металлической стенке канистры, впитывая хоть какое-то количество живительной влаги.

“Снег”

Геолог безрезультатно пытался открыть дверь чтобы выбраться на улицу -- дверь, покрылась толстым слоем льда по всему периметру и не поддавалась. Холод оставался единственным союзником, подгонял своей свежестью и мотивировал. Игорь вернулся к канистре, снова попытал удачу, пытаясь найти хоть каплю.

“Безрезультатно”

Невольный стон, отражаясь от внутренних стенок канистры наполнил, вырвался и долбил по перепонкам. Вибрации слились с внутренним шумом и дали спасительный момент спокойствия, только лишь момент.. Но его было достаточно.

“Наверх”

Медленно, но уверенно, тело Игоря переместилось в кладовку. Затем вверх по лестнице. Многолетняя пыль прилипала к лицу, рукам и окровавленным ладоням, мешала видеть и дышать. Нога соскользнула и ноги остались висеть, хотя тело уже было полностью наверху. Из последних сил, затащив себя на чердак, геолог поднял голову. Солнечный луч осветил его лицо -- в крыше была дыра и снег сквозь неё, тёплый, уже мокрый снег, лежал в метре от беспомощного тела. Игорь протянул руку, схватив горсть снега, и поднес ее к губам. Холодный, он таял быстро на языке и превращался в спасительную воду. Перевернулся на спину, развел руки в стороны, позволил солнечному свету покрыть пыльное лицо и стал тяжело, но на этот раз, быстро, дышать. Через дыру в кровле на чердаке появился последний гость. Тонкие как волос крылья, невесомое создание порхало перед лицом. Игорь поднял руки, пытаясь прикоснуться к нему, и через секунду потерял сознание, обретая долгожданное спокойствие.
Новая смена

Приют “Пряный” оснащён всем необходимым, хоть он и располагается далеко за полярным кругом. Вахта геолога Игоря Косенко подошла к концу. Время передать хозяйство молодому коллеге.

“Дом из хорошего дерева, долго ещё простоять сможет. Ни мороз, ни вьюга, ни медвежьи когти не страшны этим стенам. К тому же утеплены. За крышей следи, снег сгребай, иначе потеряешь её. Тут у самого входа канистра с водой, а рядом можешь видеть шкафчик с инструментами. Топор острый, черенок на лопате новый, всё рабочее, чистое и на своих местах. Гвоздей хватит ещё такой же дом построить”

Благодаря новой двери и утеплению, в сенях приятно и тепло, на чистом полу -- ковёр, создающий ощущение уюта. Кресло-качалка, радиоприёмник, целая полка книг.

“Проходи дальше, тут у меня кухня, но ты сам смотри, как тебе удобнее. Крупа, сухари, рыба, консервы, кастрюли, сковородки, колготки с луком и другая утварь. Кирпичная печь -- топи не больше раза в день, тепло держится хорошо, даже на сени хватает”

Во всём доме чувствовалось тепло и уют. Не было пыли или мусора, старых фуфаек и маслянистого запаха. Дышалось легко.

“Смотри, что привёз!”

Коллега Игоря достал из-за пазухи бутылку водки.

“Будешь?”