Могильники далеких предков

                Могильники далеких предков

Древнегреческий историк Геродот именовал их будинами,
                что означало, видимо, «разбуженные» или «пробужденные».
По  другим источникам, они  назывались в разное время
киммерийцами, ариями, антами, наконец венедами   
                и славянами-русами.

                * * *               
Долину с двумя холмами-курганами ограничивали покривившиеся старые березы  и такие же  усыхающие сосны. Дальше начинался угрюмый лес с громадными елями, сплетавшими мохнатые лапы. Кое-где гигантские стволы были повалены грудами, словно старинные засеки от набегов кочевников. В этой глухой местности второе лето работала археологическая экспедиция. Возглавлял ее профессор Боголюбов, крепкий, пятидесятилетний человек, привыкший к «полевой» жизни. Он был из разряда непреклонных исследователей, которые, избрав тему научного поиска, отстаивают ее, несмотря на критику недоброжелателей. Боголюбов не обращал внимания на степень успешности своих достижений с точки зрения карьерных выгод. Он неоднократно имел возможность принять участие в проектах, более импонирующих академическому начальству, но оставался верен себе.
Если пояснить вкратце, Боголюбов надеялся обнаружить следы племен, существовавших в период так называемой Русколани. Тогда племенные союзы светлоглазых и светловолосых людей под давлением чужеродного нашествия переселялись к северо-западу.  Исход будинов из южных степей, по мнению Боголюбова, вполне вероятно приходился на эти труднопроходимые чащи.
Боголюбов продолжал раскопки со своим преданным помощником, доцентом Станко Верковичем, тридцатипятилетним сербом, и двумя добровольцами-студентами исторического факультета из Твери. Раскопки осуществлялись с помощью еще двоих местных парней, нанятых в сельце Райки за довольно скромную плату. Запас продовольствия, палатки и шанцевый инструмент привезли на БТРе, предоставленном командиром расположенной неподалеку от Райков воинской части, старым знакомым профессора, очень его уважавшим.
Местные парни из Райков подобрались наредкость удачно: непьющие, вынос- ливые; среднего роста, сероглазые и русые,  они походили на братьев-близнецов. Оказалось, что обоих звали Николаями. Решили ради смеха величать их Николай Первый и Николай Второй.
Студенты-историки, наоборот, внешне контрастировали друг другу: рослый, поджарый, черноволосый Андрей Чмыхов и могучий широкогрудый увалень Владик Полецкий. Он гордился спортивным разрядом по поднятию тяжестей, однако был не штангист или атлет современного пошиба, работающий с новомодными конструк- циями, а ортодоксальный гиревик. Его достижения заключались в многократных жимах двухпудовой гири. Полецкий носил рыжеватую бородку и укороченный бобрик на круглой голове гипертрофированного младенца.
Продовольственным обеспечением и подготовкой специальных ящиков для найденных артефактов ведал Семен Стергунков. Он же следил за скромным комфортом раскопщиков, если таковым можно считать устройство постелей в четырех палатках; как и сам профессор Боголюбов, он носил бороду. За водой молодежь ходи- ла по очереди, не утруждая сорокалетнего Стергункова, благо неподалеку, из-под кор- ней ели бил чистый родник.
Занимаясь готовкой еды, Стергунков время от времени отправлялся к месту раскопок, балагурил, вспоминал по всякому поводу анекдоты и примитивно изображал бодрого сангвиника, чрезвычайно довольного своим положением в экспедиции. Впрочем, иногда он исчезал под предлогом сбора грибов и ягод, которые, кстати, по неизвестной причине в ближнем лесу отсутствовали. Но Стергунков якобы стремился все-таки освежить довольно однообразный рацион археологов.
Местные Николаи признавали здешнее безъягодье и безгрибье очень странным явлением.
- У нас, вокруг Райков, полно всего: земляника, черника, голубика, малины пропасть, а грибы ребятишки корзинами таскают. Почва тут, в этом забубённом лесу, какая-то неподходящая, что ли?
Последнее они в виде любознательного вопроса относили к профессору.
- Не знаю, я не лесник и не почвовед. – Профессор сердито хмурился, потому что за всё прошлое лето, несмотря на тщательные раскопки крайнего холма, удалось обнаружить немногое.
В осовном, это были черепки большой древности – фрагменты «воротничковой керамики», известной археологам по исследованиям курганов Южного Приуралья и Поволжья.
- Если рассуждать, сравнивая эти битые горшки с нашими бывшими находками в степи, то тогда… - с небольшим акцентом начинал обсуждение Станко Веркович.
- То тогда их нужно считать относящимися ко второму тысячелетию до Рождества Христова, любезнейший коллега, - пожимал плечами профессор, - то есть, к ариям, которые в этот период пришли в Индию с территории нынешнего Афганистана. Стало быть, эти черепки попали сюда гораздо раньше русколанцев-будинов, чьи следы мы разыскиваем.
- Однако вы обнаружили здесь множество сверленных костяных шариков, Василий Филимонович, костяные подвески, изображающие оленей, наконечники стрел из обсидана и…
- И это тем более подтверждает, что перед нами результаты деятельности людей каменного века. Типичный неолит. То есть и с керамикой, и с резной костью мы пролетаем мимо будинов на несколько тысячелетий в глубину доисторического времени. А нам требуется обнаружить эпоху бронзы или даже признаки железного века. Впрочем, как говорят мудрецы одного африканского племени: «Нужно трудиться даже с надеждой на несбыточное…» - Боголюбов иногда позволял себе щегольнуть редким афоризмом.
-  Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать, -  словно представитель  изысканной велеречивой элиты  произнес серб, хотя был давно небрит, вымазан засохшей глиной и обгорел на солнце до кофейного цвета.
                - Вы правы, мой друг, - шутливо подтвердил профессор, собираясь на сегодня прекратить работы, так как приплыли тучи, обещавшие  дождь,а солнце уже  заваливалось за вечернюю черноту леса.
- Нога! – закричали из прорытого за день шурфа оба Николая.
Профессор и доцент в ту же секунду заторопились к ним. Подбежали и Андрей с Вадиком.
Из осыпавшейся почвы обозначились фаланги пальцев, остатки ступни и наполовину скрытые кости голени. Прошлое лето археологам уже встречались скелеты погребенных здесь людей. Но их сопровождали, обычно, костяные поделки, черепки треснувших горшков и крупинки охры, которой посыпали покойных.
Однако сейчас все возликовали. Костяная нога имела на пальцах метали-ческие кольца, а над стопой такой же широкий обруч.
- Ого! Пахнет бронзой… или золотом! – захлопал жесткими ладонями Станко. – Похоже на то, ради чего мы сюда притащились…
-  Уж точно это, пожалуй, подтверждение наших надежд… - пробормотал, Боголюбов, разглядывая находку. – Прикройте хоть мешковиной.
- Лучше какими-нибудь дощечками заложить.
- А как же кольца и ножной браслет? – осторожно  присоединился  студент Полецкий. – Ценность все-таки…
- Оставим до утра. Кроме нас здесь обитают только звери и птицы. Темнеет, продолжать работу нельзя. Завтра, по всем правилам, освободим из земли нашего клиента. А сейчас не притрагиваться, - категорически заявил профессор. – Ужинать, спать и… со светом благословясь приступим. В нашей работе должна быть сугубая аккуратность. Нельзя спешить, мельтешить, паниковать. Так меня с юности учил мой наставник, академик Рыбаков.
Археологи согласились с мнением Боголюбова и, приятно взволнованные, отправились к палаткам.
Возле палаток они увидели Стергункова, разговаривавшего с невесть откуда взявшейся, высокой женщиной, одетой в странную одежду из грубого шерстяного рядна. На ногах ее были какие-то немыслимые чёботы, попросту говоря «опорки». Женщина удивляла не только одеждой, но примечательной худобой, тем не менее не производившей впечатления болезненности. Ее жилистые руки, широкие плечи и своеобразная статность говорили об энергии и физической силе. Через плечо незнакомки была перекинута, словно портупея, ременная перевязь, к которой крепилась небольшая сумка с вышитыми косыми крестиками, полукружьями, неким подобием  звездочек и другими непонятными символами.
Археологи озадачились, разглядывая это существо, возникшее так неожиданно, будто женщина спустилась с неба на невидимом парашюте. Всеобщее внимание привлекло правильное лицо с большими голубыми глазами.
- Вот просится принять ее на работу, - недовольно сказал Стергунков. –  Копать могильники хочет. Баба – а туда же… Ей бы кашу варить…
«Из погорельцев, что ли?» - подумал Андрей Чмыхов; ему приходилось сталкиваться во время своих летних странствий с сельскими людьми, оказавшимися без крова из-за пожара, когда от пламени едва удавалось спастись самим, но не оставалось никакого имущества. Иной раз документы – и те исчезали в огне. И тог-





да добиться помощи от властей было крайне трудно. Так и бродили погорельцы (иногда с маленькими детьми), побираясь, прося какой-нибудь еды и хоть сколько возможно денег. А в те годы у деревенских жителей денег фактически не водилось.
- Ты сама-то  откуда будешь? – приветливо, но как бы с сомнением спросил профессор, не спеша определиться в отношении странной женщины.
Она сделала плавный жест, словно указывая в сторону леса или в сторону холмов-курганов.
- Из Матыри-сельца, - ответила женщина после своего невнятного жеста и тронула обеими руками волосы, заплетенные в две косы и уложенные на голове кругом. Волосы были темнорусые, сколотые металлическим желтым гребнем.
- Что за сельцо Матырь? – обернулся профессор к местным Николаям. – Знаете такое?
- Никогда не слыхали. – Николаи переглянулись и развели руками. – Это, видать, больно далеко.
- Се бо далеце, - подтвердила женщина. Она сказала еще несколько слов, доступных по смыслу, но с непривычным строем и произношением. И неясно было: это ее личный дефект или она все-таки говорит на другом языке.
- Косноязыкая чи шо? – вдруг занервничал Стергунков.
Археологи удивились.
- Что за диалект? – пробормотал профессор, чувствуя  необъяснимое волнение.
- В новгородской области есть деревеньки, где при разговоре и половину не дотумкаешь, - заявил Андрей, бывалый ходок-исследователь архаичной фонетики, оставшейся кое-где в глухомани. – У нас от университета группа организовалась. Мы каждый год летом ездили изучать старинные говоры. Вот, например, сицкари в нижегородщине шипят, цокают. Не «что, почему?» А «цто, поцто?» Не «опасный», «губастый», а «опацный», «губаштый». И всё так вот – не особо приятно.
- И се рецете не такмо, - сказала женщина и покачала головой.
- Похоже на сербский, - заметил Станко, а профессор задумчиво молчал, будто пытаясь лучше рассмотреть в полумраке это внезапно свалившееся чудо. Что-то странное и таинственное зрело в его голове, некое озарение и догадка. «Открывается глубина временного пространства?» Эта мысль была еще не вполне сформирована и утверждена сознанием.
- Ладно, - кивнул Боголюбов, - возьмем. Накормим, напоим. Ненадежно только насчет оплаты. Пока пусть так поработает. Потом найдем средства.
- Не, - снова закачала головой женщина, - не ставише есте плату на мя… Я   творить же во сва Бгу наше.
- Она говорит, что ей плата не нужна. Она будет работать во славу Богу, - уверенно перевел серб.
- Понятно без перевода, - засмеялся профессор. – Как зовут? Кличут тебя как?
- Земнуха, - ответила высокая женщина в шерстяном рядне. – То по праве. А так Маврёна.
- Семен, - обратился Боголюбов к хозяйственнику, - придется тебе индивидуальную палатку освободить. С молодцами, даже со мной, в одном шатре Маврене почивать неудобно.
Стергунков начал ворчать про колдунью, неизвестно откуда свалившуюся на его голову. Но Маврена объяснила достаточно внятно, что спать в палатке не будет. А ляжет на воле, под звездами, прямо на траве.
-Ну, хватит трепать языком, - оборвал профессор возмущенные доводы Стергункова. – Всем ужинать и спать. А Маврене подстилку  найти да накрыть бушлатом. Не обшарпанным. Поновее, поприличнее.
Все внешне успокоились, подчинившись обычному распорядку. Опустилась летняя ночь, воцарилась вкрадчивая тишина. Крикнула однажды  птица в лесу, над вершинами елей беззвучно  пронеслись неведомые всадники – белые на черных конях. Это были тени от ночных облаков.
Но едва звезды побледнели, туман разостлался в долине между холмами, а на востоке возник красноватый свет, Боголюбов проснулся. Перешагнул с осторожностью через спящего помощника, вышел. В соседней палатке сладко посапывали молодые, храпел Стергунков.
Профессор глянул по сторонам: женщины видно не было. Он пошел в ту сторону, откуда, как ему показалось, слышались какие-то неопределенные, едва долетавшие до него звуки. Пригибаясь, как крадущийся охотник, профессор поднялся на вершину холма и почти закостенел от изумления.
Посреди буйных зарослей иван-чая и донника мчалась, высоко подпрыгивая, совершенно голая Маврена. Она держала в одной руке свою нехитрую одежду и сумку, а второй призывно размахивала. И к ней со всех сторон бежали, иногда кувыркаясь в траве и беззвучно хохоча, такие же высокие, обнаженные женщины. Тела их, блестящие от росы, были светло-бронзовые, прекрасные, как статуя эллинской бегуньи в музее древних искусств. Они неистово кружились, омывая себя обильной росой и снова мчались, развевая белокурые косы.
Продолжалось это безумное видение около четверти часа. Затем очертания обнаженных тел стали рассеиваться и исчезать, словно невиданно прекрасные женщины ныряли в зеленые, дымящиеся туманом волны. Маврёна осталась одна среди измятой травы.
Профессор торопливо покинул холм, чтобы добраться до лагеря раньше Маврёны. О том, что он видел, Боголюбов не сообщил даже преданному помощнику Станко.
За завтраком Маврена выглядела совершенно спокойной. Ела она очень немного, отказываясь от всего консервированного. Когда закончился завтрак, состоявший из овсяной каши и чая со сгущенным молоком, из плавленых сырков и зачерствевшего хлеба, археологи поспешили к холму, где во вчерашнем шурфе их ждало интересное открытие.
Окружили (включая хозяйственника Стергункова) заветный шурф. Студенты убрали покрытие из легких досок. Профессор собственноручно снял мешковину. И раздался общий возглас огорчения, даже негодования. Вчерашняя находка пропала. Боголюбов стоял над шурфом с мешковиной в руке и высоко поднятыми бровями. Общее молчание длилось тягостно долго. Потом не выдержали простодушные Николаи:
- Спёрли, что ль? Кто мог такое подгадить? Ну дела, мать твою…
- Волки, наверно, сожрали, - интонацией подтверждая безусловную нелепость такого предположения, проговорил Веркович.
Все украдкой косились на равнодушно глядевшую в глубину шурфа Маврену. Однако не было никаких причин подозревать странную женщину в исчезновении найденного вчера артефакта. Стергунков, бурча что-то непонятное, но осуждающее, отправился к палаткам. Остальные принялись со сдержанным раздражением снимать слои почвы в шурфе. Всё напрасно – нет как нет.
Студенты перешли на другое место. Исчезновение ноги с кольцами и браслетом создало в группе археологов безмолвное напряжение. Но профессор Василий Филимонович Боголюбов был особенно встревожен, хотя по-прежнему ни словом не упоминал о виденных на рассвете фантастических плясках.
- Спокойно, продолжаем работать, - сказал Боголюбов. – Объясните Маврене про костяную ногу. Что она думает по этому поводу? – Разговаривать с женщиной лично он почему-то опасался, чувствуя при взгляде на нее непривычное внутреннее стеснение.
Серб и студент Чмыхов принялись растолковывать новой сотруднице странное происшествие. Она как-будто уяснила возникшую неприятность. Подумав немного, женщина протянула руки к восходящему солнцу и торжественно заговорила:
- Се бо перве Триглаву поклоняшетеся яхом, велику славу. Хвалихом Сварга, дида бжия, якожде есе роду начельнико… А бгу (она запнулась на секунду)… а богу Перунови громоверзецу, богу же пре и борениа славу рцехом…
- Шеф, вы имеете внимание? – обратился Веркович к профессору. – Она несколько слов уже изменила, стараясь произносить по-русски.
- Если Маврена пробудет с нами достаточно долго, она может выучиться современному языку. Но о чем она сейчас декламировала? Впрочем, кое-что ясно…
- То мне, сербиянину, ще яснее, - засмеялся Станко. – Она говорила примерно так: «Первому нужно поклониться Триглаву… думаю, Троице, по-христиански… Словом, петь Триглаву великую славу. Потом хвалить надо Сварога, деда богов, всего божеского рода начальника. И бога Перуна, громовержца, бога битвы и борьбы, короче – бога войны. А также еще бога Света… И боги дадут помощь. А если посмеет кто не прославить их, то…Тут я не совсем понял… »
- Молитвы и славословия перенесем на другой раз, - внезапно рассердившись, заключил Боголюбов. – Берем лопаты и продолжаем работу по прежнему плану.
Постепенно, под распалившимся не на шутку солнцем, сбросили куртки. Студенты, парни из сельца Райки и серб разделись до пояса.
- Головные уборы не снимать, - распорядился профессор. – Не хватает кому-нибудь солнечный удар получить. Андрей, прекрати смолить свои сигареты.
Копали старательней обычного. Тем более надеялись найти все-таки вчерашнюю костяную ногу. Приглядываясь к приёмам археологов, Маврёна усердно работала наравне со всеми. И, хотя большинство раскопщиков обливались потом, на ее красивом строгом лице не блеснуло не единой росинки.
Приблизительно спустя час после начала раскопок, она сказала с явным сожалением:
- Мор Мары несмы щасте имате. Не трогу щур и пращур, бо тие святи.
- Маврена выступила примерно так, - начал попытку перевода серб. – Бог и богиня смерти не желают дать вам счастье в вашем деле. И не следует трогать предков, ибо погребение их свято…А вы отщепенцы…
- Тако рекша муж, - подтвердила «ожившая русколанка», как мысленно определил ее явление профессор Богомолюбов.
- Какие же мы отщепенцы! – возмутился Владик Полецкий. – Мы русичи, как и наши предки! Разве не так?
- Так да не тако, - возразила женщина и неожиданно усмехнулась весьма лукаво, отчего помолодела и показалась всем мужчинам (без учета возраста) необычайно похорошевшей. – Ту (она повернулась к Полецкому) русич  рудой, егда течеше русколане, шедша мимо земе Фарсийсте и тамо прияша жено в лоно племено, а идша далеце и прияше гота, а далеце и кривче, и ляхове у те пращуре.
- Гляди-ка, Маврена-то ясновидящая, - удивленно хохотнул Андрей Чмыхов, подмигивая Полецкому. – В тебе, Влад, и персидская кровь, и готская, и ляшская, то есть польская. А кривичи, хоть и славянское племя да какое-то необычное, с кем-то смешанное… С кем, Василий Филимонович?
- По «Повести временных лет»,* насколько я помню: кривичи смешаны с кельтским племенем, ушедшим потом на запад. И среди кривичей, по свидетельству летописца, всегда было много рыжих, - пошутил профессор. – Вот, Владик, и ты у нас рудый. Да в древности иранцы отличались рыжим цветом волос. Это уж значительно позже они тотально почернели от смешения с арабами. Между прочим, вплоть до прошлого века в Иране красили бороды хной. И женщины пользовались красной краской для волос. Это была традиция с незапамятных времен.
Пришел от палаток Стергунков. Прислушался к разговору, заинтересовался. Стал спрашивать Маврену о происхождении каждого члена экспедиции.
- Потомственная колдунья и прорицательница, - насмешливо вилял перед женщиной Стергунков, пародируя объявления в желтых газетах. – Снимает порчу, наговоры, привлекает любимых, отгоняет разлюбленных. Кто у меня предки? Говори, вещунья… Хотя я сам про себя знаю: я полухохол белгородский…
- Так и я из Белграда, - нарочно путая российский областной Белгород и столицу Сербии, заявил Станко Веркович.
- Давай, Мавренка, вещай, - настаивал Стергунков.
Маврена смутилась и стала отнекиваться, бормоча:
- То не годне ми кудесить рце заповедне.
Но молодые люди продолжали ее упрашивать, даже не слушая начальственного вмешательства Боголюбова. Расспросы Маврены тем не менее прояснили немногое. Женщина вкратце сказала, что в каждом есть примесь иноплеменной крови. Затем, слегка подумав, произнесла с кивком на Станко «то красне сербян от кнезе Славен и братаре ему Скиву. А се идемо до земе  ильмерске, а Дунае и до горе Русице…»
- Оказывается, наша новоявленная Сибилла*** считает доцента господина Верковича весьма красивым, - не без зависти взялся переводить Андрей Чмыхов, - да еще происходящим от князей славянских и скифских… От кого именно, я что-то не понял. В общем эти Славен и Скиф были братья. А во время большой войны ушли со своими родами – в землю Ильмерскую… наверно, к Ильмень-озеру… а также на Дунай и Русские горы…
- Русские горы, надо полагать, Карпаты, - задумчиво сказал профессор Боголюбов. – Ну, Маврена? Что ж ты начальника позабыла?
На шутку профессора Маврена ответила вполне серьезно и кратко:
- Се ту такво русице.
- Ага, значит, мои предки  тоже из русичей, - уяснил откровения странной женщины профессор.
- А наши Миколы? – суетливо встрял Стергунков. – Они, случаем, не от эфиопов?
Маврена  посмотрела на застенчиво потупившихся Николаев.
- Честне далеце пращури будине оратаи.
- Я сразу предположил, что Маврена скоро научится говорить современным языком, - почему-то торжествующе возгласил Боголюбов, но вспомнил ее обнаженное тело в бешеной пляске и замолчал.
Когда зной стал невыносим, пошли обедать. Даже гречневая каша с говяжей тушонкой не показалась работникам желанной сегодня. Только до изнеможения хотелось пить. Николай Второй сказал, что сходит за свежей родниковой водой.              ----------------------------------------------                *    Древнейшая летопись Киевской Руси, дошедшая до наших дней.                **Сибилла – мифическая предсказательница древнего Рима.
- Холодную ни в коем случае, - воспротивился профессор. – Слыхали, как в Азии летом сидят в чайханах и пьют горячий чай? Они это дело особенно понимают. У нас-то на Руси не всегда знойное лето. Но сегодня скипятим чайку. После обеда испанская сиеста.* Отдыхать, а с четырех – на работу.
Когда все примолкли в сладкой дремоте, профессор отчего-то снова забеспокоился. Стергунков и молодые спали, приподняв в палатках края брезента для вентиляции. Однако исчез Веркович и не было заметно Маврены.
Боголюбов выбрался из своей палатки и пошел к роднику. Он уже знал, что Маврена хвалила «криницу» и ручеек, который катился по овражку, лениво журча. А приняв добавочные струйки от собрата, пробиравшегося среди тростника из дальнего болотца, становился маленькой речкой.
Не без усилия продвигаясь в высокой, по грудь, траве Боголюбов услышал впереди постороннее шуршание. Профессор остановился, вглядываясь. Сначала ничего особенного не приметил, но шорох повторился. «Птица какая-нибудь? Заяц? Нет, заяц близко не подпустит, сбежит. Разве что байбак, хомяк… хотя они чаще в степях. Может быть, змея?»
Профессор пожалел, что не прихватил с собой палку, и тут же от удивления открыл рот.
Перед ним, опираясь на посошок, выглядывал из травы человечек ростом чуть больше полуметра. Возникло, вместо опасения, чувство внезапного комизма. Ну, и чудеса!
- Доброго здравия, - начал разговор профессор, невольно употребляя церковно-славянскую интонацию и довольно бесцеремонно таращась на малю-сенького старичка с белой бородой ниже пояса. Старичок, одетый в длинную рубаху и утлую (как у Маврены) обувь, поклонился и даже приподнял шапочку, скроенную из чего-то… рогожи, что ли.
- Доброго здравия и тебе, - ответил нормальным голосом старичок. Он улыбался во всё свое довольно курносое и скуластенькое личико.
- С кем я имею удовольствие познакомиться? – стараясь употребить предельно вежливое и серьезное выражение, спросил Боголюбов. – Как вас звать-величать, почтенный дедушка?
- А Полевик. Полевой дед я, - сказал старичок обыденно.
- Понятно. Я однажды фигурку из дерева видал одного искусного резчика. Называется «Старичок-полевичок».** Не с вас ли резчик изображение сделал?
- Не с меня. Нас много, у каждого свое поле-приволье. Я уж давно в сих травных краях. И не помню, когда прислан Велесом, - как нечто вполне ординарное, сообщил старичок. – Тмы многие прошли (тысячелетия, сообразил профессор), с той поры, что славяны с богами своими тут расселялись. – Неожиданно Полевик заговорил на том же будинском наречии, на котором изъяснялась Маврена. – Ту Сваргы – перве пращуре не идоша до Илмер-озера, а зде ста. Бгов молихом, се ради Рожениець крынь с перепросихом, а то хлиб наш. Сварг иже творяй свент, бог еси свенту, а бог Праве, Яве, Наве.
- Ну, я так понимаю, что часть будинов пошла до Ильмень-озера, а прочие расселились здесь и стали богов молить. Просили, чтобы хлеба и дети рожались, что будут они собирать пшено-просо в закрома Сварожии. Сварог дал свет, а боги дали Праве, Яве, Наве – то есть правила жизни и смерти по их обычаям. Я правильно понял? – Профессор утер пот с лица и поклонился старичку.                -----------------------------------------------                *  Сиеста – перерыв в середине жаркого дня в Испании.                **Боголюбов имел ввиду деревянную скульптуру Конёнкова из Третьяковской галереи.
Полевик нахмурил белые бровки, пошевелил ими, словно размышляя, но ничего не сказал на это. Потом спросил:
- Погребалища-то копать будете и далее? Не престанете?
- Придется. Это ведь для того, чтобы узнать, как жили тут наши пращуры. Да некие их изделия и оружие, и украшения, и еще что-нибудь… выставить в больших домах. А люди бы нынешнии приходили смотреть и пращуров своих поминать. Я как молвлю, ясно ли? – Профессор ждал реакцию полевого деда довольно напряженно.
- Да чего же тут неясного, понятно. Так, прикинуть если, дело и недурное, - раздумчиво произнес Полевик. – Копайте токмо потише, без ухарства, поношения. Со почитанием к памятным житиям давних отчичей-дедичей ваших. Может быть, Навьи («духи умерших», сообразил Боголюбов) и не осердятся. Мор с Марою за глумление не почтут. Яма бы сама бледнорожая не озлилась бы… А так что же… Копайте себе не грубо. Яма-то страшнее других, а те – ничего, умолите.
Боголюбов решил попробовать (впрочем, без особой надежды на успех) узнать о недавнем происшествии у старичка.
- А не ведаешь ли, препочтенный дед Полевик, про нелады, что у нас случились? Про то, как откопали мы пращура одного… ногу только… на ней кольца да на низу голени обруч… Решили осторожно утречком продолжать. Прикрыли слегка мешком и досочками для порядка. Думали, придем с ранья-то и за работу, ан нет… Всю костяную ногу с кольцами и обручем неизвестно кто забрал. Не ведаешь ли, старче, может, дух осердился – из Навьев, например? Или зверь какой заговоренный?
- Зачем духу сердиться? Ваш человек взял. Такие ваши беды, главный копатель погребалищ, - спокойно ответил Полевик. – А нога та, видать, от волхва-кудесника, старища праведна…
Кто-то бросил в него из травы мелким камешком. Потом неподалеку закрякал скрипуче коростель.
- Ах, ты, озорник, ведьмин сын, перепелкин зять! – заволновался старичок. – Я тебе задам драла, вот посошьем своим вдарю. – Неожиданно он отвернулся от озадаченного профессора и, взмахнув посошком, скрылся в траве.
Раздумывая над тем, что сообщил Полевик по поводу исчезновения вчерашней находки, профессор продолжил путь к речке, окаймленной густыми ивами с серебристой листвой. Скоро он обнаружил Станко Верковича, прятавшегося в ивах на берегу. Серб наблюдал за кем-то из своего прикрытия.
- Неужели подглядывает, как Маврена купается? – саркастически усмехнулся про себя Боголюбов. Внизу слышался плеск воды и женский голос.
Когда профессор оказался совсем близко от своего помощника, серб оглянулся и прижал к губам указательный палец. Глаза у Верковича были страшные: в их южной черноте отражались крайняя степень удивления и, пожалуй, страх. Глянув через его плечо, Боголюбов вздрогнул.
В речке, по колена в воде, стояла Маврена. Она была в своем балахоне и лицом повернута к ельнику, в пределы которого втекала речка. С обеих сторон к женщине приближались два чудовища настолько жуткого вида, что сразу вызывали тоску и ужас.
Чудовища походили на громадных тюленей, однако с длинными гибкими шеями, большими хвостами и перепончатыми крыльями, как у летучих мышей, но шириной не меньше десяти метров. По этим крыльям сновали крысы, ящерицы, еще какие-то мелкие, мерзкие на вид, существа; они грызли перепонки крыльев, заставляя чудовищ разевать пасти с кривыми клыками и издавать глухие стоны страдания. В пенящейся, желтовато-мутной, окрашенной кровью воде извивались многочисленные глянцевито-синие змеи. Они тоже кусали чудовищ и явно пытались укусить Маврёну, которая, вскрикивая, едва от них отбивалась.
Одновременно Маврёна протягивала руки к лесу. Там стоял на задних лапах медведь, столь огромный, что сознание отказывалось воспринимать это явление, как действительное. Медведь смотрел на Маврёну по-человечески осмысленно. Однако глаза казались играющими страшным светом – они становились то кроваво-красными, то антрацитово-угольными, то переливающимися зеленым драгоценным блеском.
- О Велесе, о веле бог наш! – взывала Маврена. – Сва, слава те, волохате! Поможе Земнухе, дщери своей! Отпущь ме у Мары и у Мора, и у огиднии Ямы…
Внезапно медведь бросился на крылатых чудовищ. От страшных ударов медвежьих лап, заканчивавшихся острыми, как кинжалы, когтями, внутренности тюленей вывалились в воду вместе с потоками крови и гноя… Это отталкивающее пиршество привлекло новую массу мелких хищников, пучеглазых ящеров и больших змей.
- Поняли, о чем она молила? – шептал на ухо профессору Станко.
- Почти, - шепотом же ответил Боголюбов. – Что такое «огидний»?
- Мерзостный, омерзительный, - сказал серб. – Что мы можем сделать для нее?
- Мы не можем ничем помочь, потому что не знаем насколько эти персонажи материальны. А заклинательными силами, увы, не обладаем.
- Тогда убираемся отсюда, пока меня не вывернуло на изнанку.
Археологи попятились от фантастического зрелища, долго еще передвигаясь ползком и на четвереньках, пока оказались, наконец, в отдалении от свидания Маврены с хтоническими представителями будинских мифов.
- Вы полагаете, Волохатый – это сам Велес, Василий Филимонович? А что символизируют все эти гады? А, скажите, галлюцинации – явление нормальное? – срашивал нервно Станко.
- Врядли у нас с вами был общий психоз, - отвечал довольно спокойно профессор Боголюбов. – Впрочем, отнесемся ко всему увиденному, как к влиянию каких-то неизученных энергетик прошлого. Везде есть неожиданная познавательность  и своя поэзия.
-Вы еще позволяете себе защищать все эти мерзости … - с юмористическим  возмущением заявил  Веркович.
- Для людей, занимающихся погружением в глубокую древность, возможны разные трансцедентальные сюрпризы в виде каких-нибудь трудно вообразимых химер  или таинств мистического типа. Помните? « Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…»
- Ох, оборони пресвятая Дева от таких зрелищ! – воскликнул серб, передергивая плечами от омерзения.
- Я вижу, я вас пугаю,  - чуть насмешливо сказал профессор. – На жаре и не такое привидится.
              Они пришли в лагерь. Проснувшиеся молодые раскопщики и Стергунков с вопросом в глазах разглядывали своих начальников , пропотевших  от долгого передвижения ползком.
- Семён, - обратился к Стергункову профессор, - открой консервированный компот, что ли…  Пить хочется, спасу нет.               
- Придумаем сейчас, Василий Филимонович. -  Стергунков, притащил большую коробку и стал раздавать банки с соками. – Они у меня в кастрюле с родниковой водой стояли, угощайтесь.
- Молодец! Ай да Сёма! – восхитился профессор, выдергивая из банки колечко и приникая к кизиловому соку. Когда все напились  фруктовой влаги, сентименты и восклицания сразу закончились. Археологи взяли лопаты, щеточки, носилки и отправились расширять шурфы в грунте древнего могильника.
Минут через сорок явилась с совершенно безмятежным видом Маврёна. Разумеется, никто не сказал ей ни слова. Маврёна отказалась от соков, сказала, что напилась воды и тоже взялась за выданную ей саперную лопату. Процесс углубления шурфа, прочая размеренная деятельность изыскателей – продолжались.
Картина угрюмых и безмолвных лесов, окружавших долину с густым разнотравьем, будто замерла под пылающим диском солнца, которое древние славяне  называли и Хорс, и Велес, и Световид, а ещё Сурож.
Во время работы бормотала свои полупонятные гимны женщина ниоткуда – высокая смуглая Маврёна с голубыми глазами, а серб Станко Веркович, как мог, переводил будинские славословия богам на русский язык. И, когда стало смеркаться, из дальнего глубокого шурфа, где опять усердно работали два райковских Николая, раздалось ликующее: «Нога!»
- А, добрались все-таки! – воскликнул Боголюбов. И все его сотрудники (кроме Маврены) издали хором радостный крик.
Сгрудились у шурфа, смотрели, стоя на коленях и тяжело дыша. Примчался, оторвавшись от приготовления ужина, Стергунков. Посмотрел пристально и только всплеснул руками. «Обалдеть можно…» - бормотал штатный хозсотрудник экспедиции.
Нога была точно такая же, как и вчера. Только та бесспорно означала левую конечность человеческой фигуры, вернее ее останков, а теперь перед глазами археологов – также с разъятыми фалангами пальцев и началом голени – лежала правая костяная нога. И также блестели кольца на пальцах и браслет-обруч вокруг щиколотки.
- Что делать-то будем, Василий Филимонович? – спросил робко студент Андрей Чмыхов.
- То же, что и вчера, - ледяным тоном произнес непоколебимый упрямец с профессорским званием. – Накрыть мешковиной, досками и оставить до утра.
- О, это невозможно! – не веря ушам своим, взвыл здоровяк Полецкий и вздул свои твердые, как камень, бицепсы.
- Но около найденного артефакта будет дежурство, - продолжил Боголюбов . – Первую четверть ночи Веркович, вторую четверть ночи Чмыхов, третью Полецкий, четвертую Стергунков. Оба Николая и Маврена, неофициальные члены экспедиции, будут спать всю ночь. Я, как возглавляющий раскопки и несущий за их результат ответственность, сегодня от сна воздержусь.
Солнце тем временем село. Над его последним отсветом протянулись длинные светло-оранжевые полосы. Нежно зарумянились гряды белых облаков. Потом, выплыв из-за леса, засияла звезда. Казалось, сегодня кто-то расписывал небо особенно яркими искристыми красками. Маврена взошла  на самое возвышенное место холма. Она запела что-то хвалебное, поднимая темные от загара руки. Но уже можно было уловить, как она меняет некоторые архаичные слова на современный лад. Станко Веркович, стоя рядом, хоть и сбивчиво, но старательно переводил.
«В ночи Велес идёт по Молоку небесному в чертоги свои, - негромко пела Маврена. – А мы начинаем петь вечернюю песнь, и Велеса славить от века до века, и храмину его, которая блещет многими огнями. А мы омываемся росой и становимся, словно агнцы, чистыми…»
Внезапно послышался тяжелый топот. Археологи насторожились, всматриваясь в полутьму. Через несколько минут все разглядели огромное животное – могучего белого быка, который бежал через долину, сотрясая землю.
- Скорее карабин, - заволновался Стергунков и повернулся к Полецкому. – Ты хорошо стреляешь, Влад. Бери, заряжай, не то это страшилище нам все палатки снесет…
- Не, - вмешалась Маврена, - не содеяше того… Се ноче видение бога Велесе… Гляде, не имаше страху…
- Ничего себе видение, - возразил испуганный Стергунков, - от него аж почва трясётся…
Однако бык промчался мимо лагеря археологов, будто не заметив ни палаток, ни костра под кипящим котлом, ни группу растерянных людей. Постепенно тяжелый топот затих, и тишина вместе с тьмой опустились в долину. Пала роса, комары исчезли.
- Ну, пронесло, - облегченно вздохнули раскопщики захоронения давно отживших племен. Стергунков пригласил к ужину и сказал, указывая на большую полиэтиленовую бутыль у входа в его палатку:
- Если кто пить ночью захочет, водичка готова. Ключевая. Да я ее лимонным соком чуть-чуть приправил. Для дежурных ночью поддержка. Прошу не забыть, если понадобится. Рядом кружечка, стаканы.
- Ты у нас образцовый сотрудник кухонно-хозяйственного направления, Семён, - пошутил профессор. – А за воду особая благодарность. Сейчас и ночью ужасная духота.
- А что вы думаете однако по поводу этого фантастического  быка? – спросил Андрей Чмыхов, обращаясь к профессору.
- Да, ваше мнение, Василий Филимонович, - присоединился к вопросу студента доцент Веркович. – Может быть, все-таки массовая галлюцинация?
- Не лишено вероятия, что у древнего Велеса могли быть две звериные ипостаси: Медведь и Бык. Скорее даже не просто бык, а тур. Вымерший, к сожалению, зверь наших лесов. На туров еще охотился, если опираться на письменные источники, великий киевский князь Владимир Мономах.
- Наши будины-русколаны находились здесь за шесть веков до Мономаха, - подсчитал Полецкий. – А что касается галлюцинаций, то я чувствую себя на сто процентов в своем уме.
Выпив стакан холодной воды, после ужина первым пошел дежурить к шурфу Веркович. В час ночи его отправился заменить студент Чмыхов. Он едва растолкал безмятежно спящего на траве серба.
- Что это вы так плохо сторожите, господин доцент? – смеялся Андрей. –  Какая безответственность…
Веркович был удивлен собственным попустительством. В недоумении он побрел досыпать в палатку. После Андрея и Полецкого, в последнюю очередь около шурфа уселся с некоторой досадой Стергунков.
Уже забрезжил  рассвет, когда профессор Боголюбов, практически не спавший всю ночь, решил  прекратить дежурство. Он зашагал к шурфу и сердито зашипел, увидев Стергункова, свернувшегося калачиком в безмятежном предутреннем сне. Профессор тряхнул его за плечо.
- Семён! Семён, очнись! – он смотрел на хозяйственника встревожено.
Стергунков с трудом проснулся, хлопая глазами и еле сдерживая зевоту.
- Неужели ты не мог вытерпеть три часа? – напустился на него Боголюбов. – Я от тебя не ожидал такого. Опытный, ответственный человек и вдруг… -Смущенный Стергунков  не мог понять, что за неодолимый сон на него навалился.
- Ей-Богу, Василий Филимонович, сам не пойму, - оправдывался Стергунков и смолк. – Василий Филимонович, а ну проверим…
Он спрыгнул в шурф, снял доски, отшвырнул мешковину. Шурф, как и в первый раз, был пуст.
Профессор с нахмуренным лицом остался на холме. Стергунков рысью побежал к палаткам и заорал заполошно:
- Ребята, вставайте! Опять беда! Ноги нету!
- Что?! – взревел Полецкий, подскакивая на постели.
                Через несколько минут все уже бежали к профессору, стоявшему в позе убитого горем патриарха библейского народа. Прерывисто и шумно дыша, археологи окружили своего начальника.
- Совсем ничего? – глуповато спросил Второй Николай.
                - Нет, один палец остался, - язвительно ответил Андрей.
- Что ж такое, а? Не… но это просто кошмар! – возмутился Полецкий.
- Где Маврена? – холодно спросил профессор. – Хотя… собственно, причем тут она? И всё же… где?
Молодежь бросилась к палаткам. Обежали вокруг холмов, помчались на родник, оглядели ручьи и речку.
- Складывается впечатление, что исчезновение Маврены связано как-то с пропажей ноги. Но она спала рядом с палатками под бушлатом, как и вчера. Я сам, выходя несколько раз, ее видел, - рассуждал Боголюбов. – А там что еще такое?
Неподалеку от дальней опушки леса упорно кружили два ненормально больших, исчерна-черных ворона. Они издавали злобные, хриплые  крики, пытаясь опуститься на землю, явно стремясь к какой-то цели. Что-то им мешало применить когти и клюв. Размахом крыльев вороны походили на гигантских грифов или орлов.
- Вот сейчас, пожалуй, требуется карабин, - взволнованно произнес Станко, рванувшись в палатку, где висело их единственное оружие. Уже с заряженным карабином он выскочил наружу и, сделав несколько шагов, приложился и выстрелил.
Птицы «загорхали» еще громче и злее, но не думали улетать.
- Ах, вы, мать вашу… - освирепел Полецкий, подходя к доценту. – Дайте мне, Станко! И вообще, на кого они пикируют? Точно хотят чем-то поживиться. А, может, там Маврена?
Полецкий отобрал карабин у серба, тщательно прицелился и пальнул в одного из падальщиков. От воронова крыла отлетело перо, птица изломанно закружилась в воздухе.
- Ты гляди, не берет пуля эту погань! – сказал один из Николаев. – Может, у них оперение металлическое? Бежим, ребята, заклюет стерво бабу! Наверно, она там и есть.
Схватив лопаты, мужчины побежали к тому месту, над которым кружили вороны. Тем временем Владик Полецкий вторым выстрелом достал другого ворона. Тот заорал почти человеческим голосом и, роняя перья, шарахнулся в сторону. Полецкий стрелял еще раз.
Получив, видимо, ощутимые травмы и видя бегущих в их напрвлении людей, зловещие птицы полетели к лесу. Через минуту они скрылись за косматыми елями.
А на том месте, куда стремились опуститься вороны, обнаружили лежавшую на спине и крепко связанную переплетенными длинными стеблями Маврёну. Возле нее копошился крошечный белобородый старичок.
- Ба, так это мой знакомый, - проговорил, подойдя, запыхавшийся Боголюбов. – Здрав будь, дедушка Полевик! Ты, значит, отгонял от нашей Маврёны хищников?
- То не Маврёна еси, а будинова князя жено Земнуха, - не совсем вразумительно ответил старичок. – Еле отбился от Мары с Мором посошком-то… Ишь балуют-разбойничают! Хотели ее в свое место загнать, чтоб не ходила поверху Земнуха-то…
- Кто связал? – обратился Станко к женщине, которая совершенно спокойно улыбалась.
- Женки-русалицы, - сказала Маврёна и всё улыбалась, пока Андрей и Станко резали ножами жесткие, перекрученные стебли, оплетавшие ее руки и ноги.
- За что они тебя? – спросил профессор.
- А за то, бо с ними не пляшу, а сплю рядом с мужами человечьими. Жля и обида их обуяла.
- Маврёна-то совсем чисто по-русски начала объясняться, - тихо сказал Полецкий Первому Николаю. А Николай Второй почесал в затылке и шепнул Полецкому на ухо:
- Тут в жарищу-то мы в поту… нагрелись на солнопеке, того гляди, дым пойдет… А я нечаянно дотронулся до ее и спужался аж… Она, Маврёна-то, холодная, как голыш из ручья, и - ни капельки, вся сухая.
- А неча к колдуньям лапу тянуть, ишь охочий, - ухмыльнулся Николай Первый.
- Да не, что ты, что ты, - испуганно пробормотал Второй. – Я по-случайности…
- Гляди, как ни то ночью она в Райки к тебе притащится, а Настену твою прогонит, чтоб не мешала… - скалил зубы Первый.
Придя в лагерь, позавтракали и снова упрямо отправились копать. И копали шурфы, пока судьба наконец повернулась лицом к самоотверженным археологам. Андрей и Полецкий, проверяя металлоискателем, нащупали явно обещающее успех место. Металлоискатель не подвел.
К вечеру, в том же шурфе, где находили пропадавшие потом ноги с кольцами и ножными браслетами, обнаружили бронзовый щит. Он хорошо сохранился в сухом грунте. После осторожной и тщательной чистки стало видно чеканное изображение сокола, с налета бьющего цаплю.
- Сокол-то у славян на протяжении тысяч лет символ княжеской доблести, - пояснил довольный находкой Боголюбов. – Собственно, признанный основатель первой русской династии Рюрик (а в скандинавском произношении Рёрик) тоже носил имя, означавшее «Сокол». Впрочем, это одна из версий, - я имею ввиду скандинавское происхождение Рюрика. Если историки Татищев, Карамзин, Ключевский придерживались того самого «норманнского» толкования, то могучий патриот и колоссальный эрудит Забелин категорически его отрицал. Он считал варягов прибалтийскими славянами, в те времена населявшими берега Варяжского  моря и имевшими оживленное  торговое и прочее разнообразное общение со всеми  племенами Русской земли.
- Причем тут надоевший Рюрик,если наши будины-русколане задолго до всяких Рюриков чеканят на щите символ князя, побеждающего врага, - задорно сказал Полецкий и, взяв щит в левую руку, правой потряс лопатой, не забывая играть крутыми бицепсами.
На следующий день удача и приподнятое настроение не покидали археологов.
- Шлем! – громогласно объявил к середине дня Станко Веркович и вместе с профессором торжественно продемонстрировал находку остальным.
Шлем был не привычной конусообразной формы, которую принято считать на Руси неизменной во все времена. Железная защита головы будинского воина оказалась чашеобразной, низкой на темени. Украшался шлем серебряным гребнем и золотыми розетками; с двух сторон  на уровне щек в нем были отверстия – видимо, для ременного крепления. Череп владельца обнаружился позже, почему-то в стороне. Зато потом земля отдала настойчивым раскопщикам весь скелет в бронзовом панцыре, наборном пластинчатом поясе и юбке из связных железных колец до середины бедра.
Под панцырем, вокруг позвонков шеи будинского воина желтела золотая гривна толщиной в палец и остатки ожерелья из медвежьих зубов.
- Наверное, перед нами великий князь Русколани, - предположил Боголюбов.
- Не велице, - возразила Маврёна, - то молодше брате от рода и трете брате от велице князя.
- Почему тогда у него золотая гривна на шее, да еще ожерелье из медвежьих зубов? – усомнился профессор. – Разве это не великокняжеские отличия?
- То кровне князе велице, за то и гривен круг златне. А во славу Велесе, ярии вои зуб ведмеде носяше, - сказала Маврёна.
Нашли и железный меч, сохранившийся в продубленной и просмоленной обкрутке, кроме бронзовых ножен. Меч был прямой, не слишком длинный, напоминал по форме скифский акинак, давно известный археологам и историкам. Ржавчина только местами тронула лезвие, а рукоять украшали золотые поперечные полосы.
Через несколько минут, сразу за оружием и останками князя, нащупали и достали второй комплект будинского вооружения – попроще. Был ли это княжеский дружинник или рядовой воин, но всё: шлем, панцырь, щит и меч не отличались от первого; однако золото и серебро не блестело на гребне шлема и рукояти меча.
Спустя трое суток обнаружился костяк без ног, видимо, тех самых с кольцами и ножными браслетами, которые поочередно откапывали райковские Николаи, но исчезавших затем необъяснимым образом. На вновь обнаруженном скелете оказалось золотое ожерелье с отлитым в самой середине солнцем. Пластинки золота расходились веером по груди, как солнечные лучи; с обеих сторон от солнца с необычайным искусством крепились к ожерелью две золотые птицы с женскими лицами, в головных уборах, напоминавших тиары.
- Думаю, это волшебные птицы, - сказал Боголюбов, рассматривая великолепное украшение, - в понятии древних славян: птицы из Ирия, славянского Рая. А, может быть, они несут другое значение: колдовское, загадочное. Как птицы Алконост и Сирин, смысловое содержание которых не объясняет толком ни дохристианская, ни православная традиция.
- Еще такая же полуптица-полуженщина Гамаюн, - осторожно напомнил профессору Чмыхов.
- Верно, Андрей, - согласился профессор, - и также неопределенно и таинственно место ее в славянских мифах. Не то это птицы счастья, не то – скорби и горя.
Когда попытались узнать у Маврёны кого изображают фигурки на ожерелье, она только покачала головой. Вообще она была грустна последнее время и неохотно отвечала на вопросы, хотя так же усердно трудилась в шурфе.
У костяка без ног оказались и золотые браслеты. Они были на запястьях и еще по три узких обруча на предплечьях.
- Не это ли главный человек среди будинов? – обратился к женщине Станко. – Какое богатое убранство. А вот еще и жезл из бронзы с золотой богиней в навершии. То Макошь или Мокошь?
- Не, се Берегиня, - благоговейно глядя на золотую богиню, - произнесла «ожившая русколанка». – Се Матерь-Сва бо мужи умная изверзец, хоробря укрепе. А тие идше на земе тую, обранете оню  гунште, а тако же супроте готем обраце отоцени мече.
Станко Веркович перевел довольно бодро:
- Это Берегиня, она же Матерь-Слава, которая умных вразумила, храбрых укрепила. И они пошли оберегать эту землю от … не знаю кто такие… от дасуней, от гуннов, а также против готов. Направили свои отточенные мечи.
- Дасуни,видимо, какие-то первоначальные древне-монголоидные враги славян, - объяснил профессор. – Задолго предваряющие хазар, хунов и гуннов, печенегов и половцев.
- Разве хуны и гунны не одно и тоже? – заинтересовался Полецкий.
- Как выясняется последнее время - сказал подумав профессор, – поздние гунны, оттеснившие к северу славянские племена с Дона и Днепра, прошедшие победоносно на Дунай и почти покорившие Европу, лишь частично состояли из степняков. Страшное вторжение гуннов, ужаснувшее европейские народы, угрожавшее папскому Риму, имело в своем составе тюрков, кавказцев, угро-финнов и ариев, в том числе славян.
Работа археологов продолжалась успешно. Шурфы всё углублялись. Боголюбов вполне осознал, что экспедиция достигла тех пластов захоронений, которые несомненно соответствовали Русколани, то есть пришедшему из южных степей союзу славянских племен, еще не разместившихся по Русской равнине на отдельные княжества. Специальные ящики для хранения артефактов постепенно наполнялись хорошо сохранившимися боевыми доспехами, иногда совсем неповрежденными шлемами, щитами, клювовидными топориками, мечами, наконечниками копий и стрел.
Достаточное количество украшений (мужских и женских) из серебра и золота, бронзовые бляхи конского снаряжения с чеканным изображением Триглава. Это были повсюду присутствующие на сохранившихся вещах трехлучевые символы – иногда в виде лопастей, голов животных, пресмыкающихся или птиц, иногда совершенно абстрактной рисовки или узора, но повсюду подчеркивалось священность трех лепестков, трех языков пламени. Попадались изображения головы быка, особенно чтимого священного животного не только русколанами, но обожествленного и другими арийскими народами – от кельтов до индусов.
Однажды Второй Николай принес профессору золотую застежку (фибулу) с трехконечно-спиральным узором и бычьей головой в середине.
- Шикарная вещь! – восхитился Станко Веркович. – Украсит любую коллекцию! Молодец, Коля, за такое везение премию тебе полагается.
- Да, богатство несусветное все эти древние штуковины, - не скрывая жадного внимания, сказал Стергунков, когда профессор и его помощник ушли из палатки с упакованными артифактами. – Выставить бы их на какой-нибудь иностранный аукцион… Миллионером запросто можно стать.
- Ну, мы ведь не кладоискатели, Семен. Археологи мы, - остановил его Полецкий. – Наша участь находить… вернее, откапывать из земли иной раз и сокровища, а получать за свои труды небольшое вознаграждение… Ну, премию специальную, а все равно, несравнимую со стоимостью найденного. Зато морально  по признанию заслуг перед наукой, это нам прольёт мед на душу…
- Мёд и елей, - подхватил со смехом Андрей Чмыхов.
- Блаженненькие вы, братцы-ученые, - криво ухмыльнулся Стергунков. – Жизнь свою потратите, копаясь, как кроты, в давным-давно брошенных могилах. И так до старости. За убогую зарплату да за «спасибо» от какого-нибудь начальничка, который сладко ест и пьет, на коллекционной иномарке катается, в квартире элитной живет, жену расфуфыренную имеет, любовницу-модель из журнала. И пока вы тут на жаре или под дождем болезни себе зарабатываете, он в Анталии где-нибудь отдыхает.
- Каждому своё, - нихмурился Полецкий. – Кому раскопки в поле, кому курорты и всякие удовольствия… А кто например всю жизнь церковку XI века на последние гроши, впроголодь, по кирпичику восстанавливает, хоть его многие шизоидом-чудачком считают… А ты, случаем, не отравишь нас в один прекрасный день, уважаемый Семен Капитонович? Уж больно ты свирепо зыркаешь на наши находки из золота и серебра. Как бы чего-такого с нами не случилось…
- Что мелешь-то, Влад, - заморгал, сразу меняясь в лице, балагур Стергунков. – Думаешь, здоровые мускулы накачал, так можешь людей обижать? Я Василию Филимоновичу пожалуюсь. Ишь ты, праведник какой нашелся! На честных людей напраслину…
- Да успокойся ты, Капитоныч, - вмешался Андрей, - Владик пошутил. Ты у нас человек разумный. Если стольких сразу отравишь, тебе пожизненное заключение как пить дать присудят. А ты на такое дело не пойдешь. Что толку от будинского золота, если потом до конца дней небо в клетку разглядывать.
- Дурак ты, а еще в университете учишься! – вконец обиделся Стергунков и, фыркая, как рассерженный кот, выскочил вон.
Выйдя из палатки, где все еще смеялись Влад и Андрей, языкастые студенты, Стергунков сначала, и правда, хотел было обратиться с жалобой к начальнику экспедиции. Потом призадумался и пошел прогулочным шагом вдоль холмов, к лесу. Углубившись метров на двести в еловую глушь, он достал старый мобильный телефон и долго до кого-то дозванивался. Наконец добился соединения и вызвал абонента по имени Харюга.
- Ты понимаешь меня? Добрались до золотого руна. Какого, какого… Монеты греческие золотые с фигуркой овна… тьфу! Ну, барана, то есть. Сечешь? Кроме того, украшения, ожерелья, браслеты – всё золото… Хотя есть и серебро, и медь… Что? Да дело не только в том, что драгметаллы, а еще и в том, что это редчайшие экспонаты. Ну, конечно, все шлемы, панцыри, щиты и мечи не упрешь. Твой «стрекозенок» маловат. Но изобразительное искусство… кофты и жакеты, кольца и браслеты… Помнишь песню про Мурку? То-то. Одним словом, Харюга, я все подготовлю и тебе брякну. Скажу только: действуй, Харюга. Возьми Мишку и Габриэля. Конец связи.
После этого злодейского сообщения Стергунков, напряженно огляды-ваясь, появился вблизи лагеря. Там никого не оказалось, кроме Полецкого и Верковича, которые что-то тщательно записывали.
- Фиксируете? – льстиво улыбаясь, спросил подлый хозяйственник Стергунков.
- А как же, - отозвался Владик Полецкий, - нумеруем, классифицируем, готовим таблицу.
- Молодцы, - одобрил недавно сердившийся на Владика Семен Капитонович. – Что значит: ученье – свет… ах, ах! А я вот, например, что могу организовать? Питание, обеспечение, бытовые условия…
- Ну, без того тоже жить не можно. – заметил Станко, насмешливо покосившись на Стергункова.
Очень изменилась погода: резко похолодало – и это в середине июля. И что еще удивительнее, дожди не шли, но дважды выпадал снег. Он таял, конечно, а на душе становилось неуютно, как-будто необъяснимая скорбь томила сердце, и невольное ожидание непредвиденных бед проникало в сознание Андрея Чмыхова.
Но вот однажды к вечеру снова потеплело, и какой-то необычно густой туман выполз из леса. Маврёна подошла к Боголюбову с Верковичем и сказала:
- Се сва а тужде Щенслобог ущенсте дне нашиа. А бо праве отпущениемо Земнухе. Се бо таина влика есе.
- Что-то у меня в голове затемнение, - полусерьезно заметил по поводу ее изречения профессор. – Попробуйте перетолмачить, Станко.
- Ну так, более или менее. Молю* ваше внимание, Василий Филимонович. Сказано, что некто Щенслобог… я так понимаю,   Числобог… вообще-то такого действующего лица мы еще не  имели…
- Перестаньте шутить.
- И не думаю, - пожал плечами Веркович. – Но объявленный Числобог, считает дни наши, и… то есть как я опять-таки разумею, мы должны отпустить Земнуху… Потому что это великая тайна.
- Так значит: отпустить Земнуху? – удивленно наморщил лоб Боголюбов. – То есть, мы должны расстаться с Маврёной? А мы ее, вроде бы, не приглашали…
- Се праве, а бо крепце боги гневе. А ту Сварог мене пусшлеть ду вы. А бо зреть бдите прю будинове а се вражецы на ны вои у рози на шеломе готце, - словно бы стараясь быть более понятной, отчетливо выговаривая, сказала Маврёна.
- Это правда, боги сильно разгневаны, - перевел, подхватывая следом за ней Веркович. – А поскольку Сварог послал ее к нам… То…
- …нам можно будет увидеть битву будинов с врагами, у которых рога на готских шлемах, - неожиданно сам заключил перевод профессор, и Маврёна кивала, подтверждая сказанное им.
- Причем тут сражение с готами в рогатых шлемах перед уходом Маврёны? – пробормотал находившийся неподалеку и все расслышавший Андрей Чмыхов. – А мне, убогому студиозиусу, разрешат видеть битву?
- Не знаю, Андрей, какие у нас права, - ответил профессор. – Маврёна, Андрею возможно быть с нами?
- Ту уноша русе зван грецки Андрос, - улыбнулась женщина. – Се може, а и вы.
- Ну что ж, юноша с греческим именем, вам позволено. Будем вместе наблюдать виртуальную, я думаю, битву славян с готами.
Наступила полночь; все спали, кроме профессора, Верковича и Андрея. Маврёна ждала их в отдалении от лагеря. Ее силуэт, тонкий и неподвижный, четко вырисовывался под огромной, низко висевшей над лесом и будто предвещающей беду луной.
- Возвещати велико Триглаве на всяку нощь волю свою. И сподобихомся зрети борение со вражецы. Идемо, и помянух дни древле от руце твое Перун и сотвори милость. – Произнеся это торжественным тоном, Маврёна пошла медленно к дальнему холму. Археологи за ней, с некоторым сомнением и даже робостью.
--------------------------------------------------------
      * Прошу (сербск.)
Луна над долиной протягивала от идущих людей длинные тени, и только Маврёна не отбрасывала тень. Она сопровождалась каким-то легким сиянием, которое то возникало, как будущий отсвет несбыточного, то вдруг истаивало среди сплошной тьмы.
Когда взошли к вершине холма, Маврена указала вниз, на старое дерево, раскинувшее широко корявые ветви.
- Се дуб вещати кудес. Отсе ду шеломени идоша три надесть, а то чаровний знак. Ту погребалище велице княже.
Тем временем туман стал словно бы расползаться на две стороны, как занавес предстоящей огромной сцены. Вместе с движением тумана удивительным образом отодвигался и лес, создавая необычайно обширное (почти до горизонта) пространство, - будто часть округлой долины соединилась с приплывшей издали безграничностью южной степи. Луна стремительным метеором взмыла над этим степным пространством и четко осветила сверкающие шлемы, панцыри и кольчуги многотысячных конных ратей, мчавшихся навстречу друг другу. Слева будины, справа готы, которые отличались шлемами с коровьими (скорее, бычачьими) рогами.
- Ошую* русе, одесно** готце, зурене псе, - подтвердила расположение войск Маврёна, назвав готов «злобные псы».
Конница будинов скакала навстречу врагу, раскинув фланги дружин, будто птица крылья, стараясь замкнуть врагов в «Перуново Коло» (по выражению Маврёны) – то есть в боевое окружение. А готы выстроились многорядным тараном или клином, как и впоследствии всегда сражались воины германских народов. Черные тучи стрел взвились с обеих сторон, закрыв на короткое время луну, и рати сблизились, выставив на скаку длинные копья.
С ужасом, восторгом и неповторимым чувством реальности происходящего археологи наблюдали сотни отдельных схваток и яростных сцен боя. Это было словно в немом фильме, и в то же время гораздо достовернее. Грызли друг друга кони, вставая на дыбы, сбрасывая всадников, отрывая зубами куски человеческого и лошадиного мяса, будто хищники африканских саванн – как если бы можно было собрать тысячи голодных львов, тигров, гепардов в одном месте и разом выпустить их. Летели отрубленные мечами и боевыми секирами руки и головы; иной момент воссоздавал сцепившуюся груду терзающих, колющих, молотящих и пронзающих во взаимном бешенстве воинов из противоположных ратей. Кровь струями лилась из рассеченныйх тел, дрожали оперения стрел, пробивших кольчуги и по нескольку торчавших в груди бойцов; от титанического удара топором тело иного ратника распадалось надвое, разрубленное от шеи до седла… И все это происходило на глазах пораженных исследователей будинских захоронений при полной и даже невозможной в реальности тишине. Не менее часа, как околдованные, профессор, серб и студент Чмыхов были свидетелями одного из множества жестоких сражений, в которых славяне с древнейших времен непоколебимо и отчаянно отстаивали свою землю и независимость.
Закончился этот страшный, почти неподвластный воображению сеанс также быстро и необычайно, как начался. Туман придвинулся, будто стягивая за собою хвойные пределы окружных лесов. Степь с тысячами поверженных бойцов скрылась за туманным пологом. Раскаленная, низко висевшая луна зашла за черно-синюю тучу, а вместо нее тихо стал над холмом бледно-золотой месяц.

----------------------------------------------------

* Ошую – слева, ** Одесно – справа (древ. славянский).

Ученые наконец обрели возможность трезво рассуждать и почувствовали себя людьми технически продвинутой современности. Безмолвно посмотрев на сотрудников, профессор Боголюбов обернулся. «Маврёна…» - хотел произнести он, обращаясь к странной женщине, возникшей из прошлого в их небольшом научном сообществе. Но никого, кроме Верковича, Андрея Чмыхова и его самого, на холме не было.
Туман прилег на сонные травы, где-то скрипуче закричал коростель. Пробубнила гулко ночная птица. Мир пришел в округлую долину с ее небольшими холмами-курганами.
Следующим утром отсчитали тридцать шагов от дуба до нужного места на холме и начали копать.
Работали особенно упорно и слаженно, поощряемые надеждой новых находок и впечатлением от ночного зрелища, хотя свидетелями битвы славян с готами были только профессор, Станко и Чмыхов. Однако и Полецкий, и оба Николая так же воодушевленно снимали аккуратные пласты почвы, как будто их настроение оказывалось соответствующим неумолимому стремлению вчерашних потребителей чуда. Почему-то никто из них не спрашивал о Маврёне, будто предупрежденные, что «ожившая русколанка» больше компании им не составит. Сознание всех в этом отношении было едино и словно заключало некое удивительное предопределение.
Внезапно раскопщики остановили работу. Оперлись на лопаты и пере-глянулись. Земля под ногами у них начала мягко колыхаться. И колыхание это становилось все более значительным. Таких явлений здесь, пожалуй, еще не происхо- дило, а потому внушало тревогу. Археологи уже решили бросить лопаты и сбежать с холма на равнину. Но оказалось, что решение их запоздало.
В самом центре раскопок почва стала через небольшое отверстие осы-паться с поверхности внутрь холма. С каждой секундой отверстие это увеличивалось, создавая закрученную и все расширявшуюся воронку. Первым в этот засасывающий круг попал сам профессор Боголюбов. Он отчаянно пытался удержаться на поверхности, и все-таки быстро провалился по пояс. Сначала все ошалело смотрели на профессора. Потом Станко с криком «Держитесь!» бросился к шефу. Но и его уже вертело и засасывало. Студенты и оба Николая пробовали протянуть им лопату. Однако это было бесполезно. Через минуту голова профессора исчезла в черной дыре. За ним исчез Станко. Следом, отчаянно ругаясь, к центру воронки скатился Полецкий. И та же участь постигла остальных членов экспедиции. Мужики из деревни Райки и студент Чмыхов провалились в ту же земляную воронку.
Раскопщики летели совсем недолго и упали на утоптанную землю. Они даже издали два-три невольных вопля, думая, что сейчас их засыплет, что они будут погребены здесь вместе с останками своих дальних предков. Этого не произошло.
Оказавшись на дне кургана, они в полной темноте начали разыскивать коллег. Все оказались рядом.
К счастью, сильных травм никто при падении не получил. Кто-то потирал коленку, или кряхтел, разминая поясницу, кто-то, пытаясь встать, захромал.
- Василий Филимонович, вы ничего не сломали? – спрашивал Станко Веркович, шаря во тьме длинными руками.
- Как будто бы ничего, - отвечал профессор спокойно. – А вы? Здоровы? А ребята целы?
- Целы, - ответил за всех Николай Первый. – Целы-то целы. А вобче-то хрен знает чё такое…
Когда археологи дотронулись друг до друга, удостоверившись в здоровье и благополучии всех, раздался вопрос Андрея Чмыхова:
- А что мы будем делать дальше? Темнотища-то полнейшая. И если куда-то продвинуться, то…
- Ну да, можно случайно полететь дальше к центру планеты, - уныло съюморил Владик Полецкий.
- Спичек нет? – уже твердым начальническим голосом осведомился Боголюбов. – Андрей, ты куряка. Где твоя зажигалка? А фонарик? Тоже нет? Распустёхи, беспечные гуляки, а не археологи.
- Самое неприятное, что когда я падал, зажигалка куда-то девалась, - пожаловался студент, уже давно прилежно исследовавший свои карманы.
- Вот, понимаешь ли, мать твою, извините за выражение, Василий Филимонович, - произнес Полецкий. – Теряют тут некоторые зажигалки, фонари и вообще…
                - Не стоит применять нецензурные выражения, молодой человек.
                - Когда-то считавшиеся нецензурными, - усмехнулся Веркович.
- Мы находимся сейчас в таинственном и непредсказуемом месте, – продолжил профессор. – Лучше сосредоточиться на практическом способе добывания огня. Отчаиваться тоже не стоит. Наверху остался наш человек, завхоз и повар Семен Стергунков. Он даст знать спасателям и через час-другой прибудет квалифицирован-ная помощь из воинской части от полковника Крутова. Если понадобится, дадут знать в МЧС. – Боголюбов говорил спокойным тоном, на первый взгляд вполне оправданным и уверенным.
- Я думаю… извините, профессор, что не поддерживаю вашу оптимистическую версию… Так вот, я думаю, - снова сказал Полецкий, - наш незаменимый завхоз и повар Стергунков, вместо хлопот об оказании помощи, занимается сейчас совершенно другими делами.
- Какими делами? – раздраженно уточнил Боголюбов.
- Изыманием золотых и серебряных артефактов.
- Вы в этом уверены, молодой человек? – уже почти грозно произнес начальник экспедиции. – У меня, например, нет ни малейших оснований подозревать Семена в такой гнусности… Почему же вы позволяете себе…
- У меня есть эти основания, Василий Филимонович.
- Какие? – рассердился Боголюбов. – Вы слышали о подобных намерениях Стергункова? Или имеете еще какие-нибудь доказательства?
- Доказательств нет, но…
- Видите ли, Василий Филимонович, - вмешался Андрей, - я тоже слышал, как Стергунков рассуждал по поводу ценности некоторых наших находок, которые можно было бы выставить на международном аукционе с большой выгодой. Мы даже немного поцапались с ним… шутя, конечно… А все-таки…
- Это ваши домыслы, - упорствовал Боголюбов. – Психологические экзерсисы, так сказать. Я знаю Семена не первый год и никогда ничего похожего… - Тут профессор умолк, а остальные затаили дыхание.
Какое-то странное движение в неподвижном воздухе подземелья заставило их насторожиться.
Подобие смутного пятна, более светлого, чем окружавшая их абсолютная тьма, медленно приближалось. Невольно все напряглись. Не найдя зажигалки, Андрей Чмыхов достал из кармана уцелевший нож с выкидным лезвием. Кто-то из Николаев приготовил лопату, прилетешую с поверхности холма вместе с ним. Однако все молчали, внутренне борясь со страхом и неизвестностью.Приблизившееся пятно было в рост человека. Даже некоторое подобие очертаний человеческой фигуры просматривалось в беспросветной черноте. Человекоподное световое видение протянуло руку, и Веркович ощутил ладонью смолистый сосновый сук. Такой же сук достался Николаю Второму. Затем скребанули и стукнули друг о друга кремни, посыпались, словно брызнули, искры… Сук в руке Верковича загорелся…
- Маврёна! – вскрикнул серб, неожиданно различив знакомое лицо при мимолетном возникновении малого огонька.
- Земнуха… - почти беззвучно произнесли ее губы. – Идоша со мною, русице…
Археологи невольно придвинулись к «ожившей  русколанке». Но она исчезла, как будто перевели кадр оптического устройства. Вместо нее впереди прыгал пушистый зверек, напоминавший обыкновенную белку, однако с серовато-бурой шкуркой и черной полосой на спине. Своими движениями белка бессознательно и по-звериному неопределенно, звала их за собой. Два смолистых сука в руках Станко и Николая освещали часть сферического пространства под холмом, с боков подпертого гигантскими глыбами отблескивавшими при свете грубыми гранями. Они были поставлены в некотором порядке и делили пустоту на отдельные, циклопических размеров камеры.
В каждом отсеке лежали женские и мужские скелеты заботливо похоро- ненных будинов. На них были бусы из круглых и граненных камешков-самоцветов, золотые, серебряные, медные гривны вокруг шеи, браслеты, перстни, ушные подвески и литые металлические обереги-птицы, кони, овны, головы медведей и рысей. Лежали скелеты воинов в кольчугах и панцырях, в яйцевидных и конусоподобных шлемах, с поножами и налокотниками, с украшениями сапог. И рядом мечи – обнаженные, либо в бронзовых и дорогой ковкой охваченных ножнах. И далее – обоюдоострые секиры, кистени и палицы с чугунным шаром в навершии,  детали от луков и колчанов, и целые груды наконечников стрел и копий.
Наконец, на возвышении из узорчато-резного известняка, в черных от времени домовинах мореного дуба, лежали останки великого князя будинов и его жены. Голову князя покрывал низкий шлем, украшенный золотым триглавом в виде трилистника, на шее – массивная золотая гривна и редкий сине-зеленый камень, оправленный серебром. Отблескивали чеканкой греческие латы, а под ними видна заржавленная железная кольчуга. У правой руки находился полуобнаженный меч белеющий костяной рукоятью, с вкраплением самоцветов и золотых пластин. Рядом с гробницей князя стояли большие вазы из электрона явно греческой работы; наверное, это были военные трофеи.
Предстало перед глазами археологов и тело Земнухи, жены князя. Это было именно тело, а не скелет. Лицо княгини под золотым кокошником еще сохраняло черты Маврёны, несмотря на то, что оно еще больше высохло. Но темная плоть, будто закопченная временем, покрывала череп вполне естественно. Казалось, Маврена вот-вот скажет что-нибудь и откроются ее большие голубые глаза. Думалось, что княгиня была особым образом забальзамирована.
- Василий Филимонович, пора попытаться найти выход отсюда, - приглушенно произнес Веркович, наверно, чувствуя, вернее догадываясь, о странном мало объяснимом чувстве – не ученого археолога, а просто мужчины, которое скрывал Боголюбов, – удивительный, за свою своеобразную жизнь повидавший множество погребений человек.
- Да, да, сейчас будем действовать… Еще минуту… - прошептал Боголюбов.
- Наши факелы догорели до половины. Мы можем не успеть, - забеспокоился Полецкий.
Однако зверек, похожий на белку, уже прыгал у их ног, очевидно предлагая следовать за ним. Археологи прошли еще несколько десятков шагов и остановились, потому что остановился их пушистый ведущий. Он с какой-то особой настойчивостью суетился возле одного из больших камней. А затем пропал.
- Надо полагать, эту глыбу нам предлагается отвалить, - сказал Станко. – Коля, - обратился он к тому Николаю, у которого оказалась прилетевшая с ним лопата. - Попробуй подкопать сбоку.
- Есть реальная возможность спастись, если судьба за нас… Если же нет… - Полецкий покрутил круглой головой. – Я надеваю шлем, латы, беру щит, меч и ложусь рядом с древними воинами, как честный славянин, сделавший все для своего племени.
- Прекратить дурацкие шутки и упаднические настроения, - внезапно воодушевившись, жестко приказал профессор. – Коля, кидай свою лопату! Все – на штурм указанной бурундуком глыбы. Огонь скоро погаснет. Наплевать. Мы знаем свою цель. Приступаем. Самый накачанный, Владик – в середину группы. С ним рядом, тоже здоровила, Веркович. Около Станко я, как официальный руководитель, остальные с флангов. Ну? Раз, два – взяли! Еще – взяли! Навались, навались, ребятушки… Или мы не потомки захороненных здесь героических предков? А ну еще ухнем! Давай, давай!
Вся эта горячая стимуляция профессора Боголюбова произвела на его подчиненных самое положительное впечатление. Ритмично и мощно они стали давить на плоский камень, преграждавший  как видно, выход. Пыхтя, скрипя зубами, молодые сильные люди вместе со своим начальником не прекращали отчаянный нажим на огромный камень. Факелы погасли, последними жалкими угольками упали к ногам. Опять наступила тьма.
- Нет мочи больше, - сказал Николай Первый, - я помру счас, ей-Богу… Всё, подыхаю, кажись… Жилы лопнут…
- Да, напрасны все наши усилия… - отдуваясь, хрипел Полецкий. – Тяжесть неимоверная, нам не одолеть…
- Не сметь хныкать! – зарычал Боголюбов. – Лучше умереть от инфаркта, чем остаться здесь угасать, как чахоточные девы… А ну еще! А ну – из последней мощи, ребята!
Тяжко дыша, с одновременным криком и напряжением всей оставшейся энергии мускулов археологи давили на огромный камень и возникло неожиданное ощущение какого-то минимального сдвига… Что-то в сопротивлении глыбы показалось дающим едва ощутимую надежду.
- Подается, подается! – взвыл Николай Второй. – Шатается! Ей-ей, шатается, Василий Филимонович!
Фантастический замысел спасения становился реальностью. Во всяком случае, надежда на спасение приблизилась.
Всем показалось, что кричат, кряхтят и ругаются не одни они, а приплетается к их голосам еще чьи-то чужие, подбадривающие или, может быть, злобные, недовольные отчаянные крики. И вот в кромешной тьме Андрей Чмыхов ощутил явное движение неодолимого препятствия и в конце каменной грани будто бы мелькнул свет.
- Тонкая щель уже светится, - говорил коллегам профессор. – Я понимаю, что сил нет. Но нужно их найти сейчас, потому что позже мы их в себе не найдем. Только единовременный, непрекращающийся напор. Иначе апатия, жалость к себе, беспомощность, смерть. А ну, ребята, чудо-богатыри, как говорил Суворов! А ну нажали еще… Сосредоточимся и… Взяли! Еще раз – взяли! – Он едва не захлебнулся от вспыхнувших в мозгу эмоций, словно человек получил изнутри самого организма дополнительный последний толчок для решительного действия.
Что-то посыпалось сверху, словно кусочки отколовшейся замазки. Светлая полоска извне явно расширялась. Глыба закачалась и подалась вперед.
- Сторожко, брате, сторожко, - от волнения заговорил по-сербски Станко Веркович.
- Сейчас внимание, - сказал профессор, - чтобы не придавило кого… Еще разок, ребята, и…
С раздирающим слух хрустом глыба отделилась вверху и пошла вперед, ускоряя под огромным собственным весом свое выпадение из системы каменной стены. Сверху полетели большие куски цементирующей породы, посыпался песок, земля… Глыба рухнула вперед, приоткрывая небольшое, но все же значительное пространство.
- Пролезем? – спросил уже деловито, без всякого страха, Чмыхов.
- Бочком, бочком вылезаем, - удовлетворенным тоном ответил профессор. – Кто у нас самый тонкий и звонкий? Давай, Андрюха, попробуй ты.
Андрей Чмыхов лег на бок и без особого напряжения оказался в их собственном шурфе, прорытом накануне.
- Я свободен, Василий Филимонович! – крикнул он. – На всякий случай проталкиваю вам еще лопату. Если понадобится…
Вторая лопата понадобилась. Оба Николая и даже крупный мускулистый Веркович протиснулись наружу довольно благополучно. А для более массивных крутогрудых – профессора и владика Полецкого пришлось рыть с полчаса землю, увеличивая прогал; иначе оба богатыря не пролезали. Наконец все освободились от подземного плена, вылезли из шурфа и в изнеможении повалились на траву.
Они лежали на спине, счастливые и растроганные милостью судьбы, - ведь если бы глыба не сдалась, если бы их усилия оказались напрасными, то… Ждать помощи можно было только извне. А такой исход мог быть удачен, только при…
Внезапно все шестеро сели и посмотрели на свой лагерь. Он находился далеко от этого южного кургана. Но различить палатки и какие-то подробности, происходившие рядом с ними, не составляло труда. Лагерь несомненно пустовал, так как Стергунков находился метрах в ста пятидесяти от него, задрав бороду в небо и приветственно помахивая рукой.
Спасшиеся археологи тоже подняли взгляд и заметили небольшой спортивный вертолет, желтоватой стрекозой жужжавший с краю долины.
- Бесспорно Влад оказался прав в отношении вашего завхоза, профессор, - мрачно произнес Веркович.
- Что вы имеете в виду? – нахмурился Боголюбов.
- Стергунков проследил за нами, а затем пригласил гостей.
- А, может быть, он вызвал своих друзей, чтобы оказать нам помощь… Такой вариант вас не устроит? – не сдавался профессор.
- Вы скоро проверите все варианты, - усмехнулся серб. – Боюсь только, что в худщем случае мы окажемся перед большой опасностью.
- Не исключено, что перед большей, чем в подземелье, - присоединился к предположению Станко Полецкий.
- Да что вы, на самом деле! Что за паника! – продолжал сердиться Боголюбов, однако, спустя минуту, сник. Внезапная мысль пришла ему в голову. Он подумал вдруг: куда делись золотые кольца и браслеты с ног обнаруженного в начале будинского волхва? Первый раз совершенно неожиданно и непонятно. А что ответил старичок Полевик на его вопрос по поводу пропажи? «Ваш человек взял,» - твердо сказал Полевик.
Он неожиданно оказался рядом, приподнял свою рогожную шапочку, поклонился в пояс профессору Боголюбову, и произнес приветливо:
- Здрав буде начальниче людской и со всею дружиношкой копателей погребалищ. Сва-слава вам, работнички.
- И тебе всякого блага, дедушка. Что подскажешь нам мало разумеющим? Вот мы только из-под кургана вылезли, чуть там не остались…
- Земнуха помогла вам выбраться. Всегда добра и чиста была душой Земнуха-то, великая княгиня будинская…
- Откуда ты все знаешь?
- А тут у нас все всё знают – и про старых, и про новых. Ваш людской век короток, как искорка от костра, а мы здесь тмы годов обретаемся. – Старичок огладил белую бороду и картинно оперся на свой корявенький посошок. Студенты, парни из Райков и Станко Веркович во все глаза таращились на крошечного представителя дохристианской мифологии.
- И что я вам поведую, слух-то преклонь малость, - продолжал Полевик. – Вон железно корыто с вертушками спушается. На ём прилетели хитители-грабители к своему содружителю, вашему кашевару Сёмке. Это он оба раза кольца да ножные кружки поклал к себе в суму. А теперь он разгорелся добытое вами из погребалищ отселе умыкнуть на корыте-то. Мне указано в енто бытие встрять и вам помочь оказать. Не так бы, да на то сам Волохатый, сам Велес осерчал. Вас он простил за ваше некорыстие и за труды.
- Значит, прилетели забрать выкопанные щиты, оружие, доспехи и прочее? – не поверил своим ушам Боголюбов.
- Особо узорочье всякое – что из злата-серебра изготовлено русколанскими и грецкими умельцами. Уж то верно, - тоном не терпящим возражений заявил Полевик.
- Тогда надо кое-что предпринять, - задумчиво произнес Боголюбов. Он расстегнул свою выгоревшую рубашку и взял осторожно круглую металлическую коробочку, висевшую на шнурке в середине его широкой седоватой груди. На круглой коробочке-медальоне находилась кнопка, которую профессор слегка надавил. Загорелся рубиновый огонек, мигнул, подрожал несколько, будто беззвучно спрашивая о чем-то. Профессор еще раз подтверждающее надавил. Потом убрал медальон и застегнул рубашку.
- А вам яз услугу сослужу, - продолжал старичок, - коли не прогоните. Нет? Ну, тады вы, уноши недальние, ступайте за мной. – Он махнул ручкой обоим Николаям и пошел решительно в глубь разросшихся трав.
Николаи переглянулись и нерешительно двинулись за бородатеньким предводителем. И чем дальше они уходили, тем меньше ростом становились прямо на глазах у своих сотрудников. «Эге, ну и ну…» - только и пробормотал  Полецкий. Через четверть часа Полевик вернулся без Николаев и предложил ту же процедуру студентам.
- Но, надеюсь, дедушка, ты потом возвратишь мне рост и габариты, - забеспокоился, хоть и не без юмора, Владик Полецкий.
- Возвернутся к тебе, дитятко, и твоя стать и могутность, -  засмеялся Полевик, -  не боись. Полевой дед не коварный колдун, мы своим молодцам не вредим.
Полуметровое чудо в виде представителя древнеславянских духов природы прежним способом зашмыгало в полевых зарослях. А сопровождавшие его студенты так же уменьшились и исчезли.
Ровно через четверть часа старичок Полевичок снова возник перед озадаченными профессором и Верковичем. На этот раз с ним ширкали в траве еще два старичка, как две капли воды похожих на Полевика, но бороды имевшие короче, а кафтанцы еще более обтрепанные, чем на старшем. Эти старички вдвоем несли карабин Верковича.
- Держи, хоробре сербян, свою хлопалку. Она тебе, того и гляди, может сгодиться. Забрал? А теперя поклонись началию своему да и пойдешь с нами. Ну а ты, главный, копатель погребалищ, названный по обычаю грецких царей Василевсом,* идихом к шатрам и не дивись бесчинству и хапанью бывшего твоего услужителя Семки и его дружбанам с железного корыта. Ты же, сербян, ступай за мною с оружьем стрельным своим. – И старший Полевик сделал ручкой приглашающий жест.
Поощренный согласным кивком профессора, Станко отправился за волшебными стариками.
Тем временем желтоватый спортивный вертолет приблизился к лагерю археологов. Раздувая силой механического вихря травяные волны, аппарат приземлился рядом с палатками и остановил винты. Из кабины, распахнув дверцу, бодро сошли трое в спортивных комбинезонах, щеголеватых пилотках и с автоматическими пистолетами, заткнутыми за брезентовый пояс.
- Вот, Семен, прибыли по вызову, - с самодовольным смехом произнес, как видно, предводитель бандитской троицы, жилистый краснолицый мужик с бритой головой и широким неряшливым ртом, который он как-то противно, по-звериному, облизывал, будто предвкушая особое удовольствие.
- Здорово, Харюга, - хамовато-развязным тоном ответил Стергунков. – Повезло нам, дальше некуда. Вся компашка ковырялщиков часа три назад провалилась под землю. А почему?
- Почему? – переспросил бритоголовый.
- Потому что я ночью подложил маленькое взрывное устройство в том месте, где они копали, и незадолго перед работой  взорвал. Понял? Это особый талант нужно иметь, чтобы так подготовить провал в глубь кургана. Туда они все и ухнули. Там как раз, наверно, и собрано самое богатство. Мы потом пророем удобный ход да золотишка себе зацапаем.
- Хорошо бы. – Харюга молодецки упер кулаки в бока. – Ты у нас хений из хениев, Семен. Умник, цены тебе нету. Молодчага! Верно я говорю? – обратился он к остальным прибывшим. –  Молоток без порток… И-гы-гы…
Габриэль был, скорее всего, из южных краев: с хищным носом, жирны-ми черными бровями (они постоянно шевелились, будто живые пиявки) с усами, подстриженными «под фюрера» и бородавкой на лбу.
- Золотишка зацапаем, - повторил он конец фразы Стергункова, - Это дело веселое. И отвалим потом куда-нибудь на самые дальние  острова или к горцам-измаилитам, в райский сад с голыми гуриями.
- Во пра… - подтвердил третий, называвшийся Миша, маленький, кривоногий, с тупым и зверским выражением на морщинистом лице. – А гурии кто такие? А?
- Это молодые телки, которых кажный день купают в парном молоке.  – Харюга захохотал, подмигивая круглым совиным глазом Стергункову.
- В молоке? Это я люблю, - идиотски-серьезно согласился Миша. – А пока, Семен, выставляй побрякушки, которые ты у своих ковыряльщиков понадыбал.
- Пошли к складу артефактов, - важно произнес Стергунков.
Все четверо вошли в одну из палаток. Обсудив там что-то, начали выносить ящики с доспехами и оружием.
- Нет, не стану я рисковать, - неожиданно засомневался Харюга. – Как бы не закувыркаться с неба от лишней тяжести. Вертолетик-то спортивный, не грузо- вой. Два ящика возьму, не больше. Вторым разом или рейса за три доберем. А ты, Семен, главное показывай: где у тебя ювелирные изделия?
- Да всё в порядке, Харюга. В этих мешочках упаковано. Я их лично везти буду. Пусть Габриэль с Мишей ящики в машину укладывают.
-----------------------------------------------------
* Василевс или Базилевс (греч.) название византийских императоров.


Бандиты начали погрузку.
- Ладно, за остальным завтра прилетим, - сказал с удовлетворенной ухмылкой Харюга. – Давай, занимай места в транспорте.
В то же мгновение он почувствовал бритой шеей неприятный металлический холодок.
- Отставить погрузку, - раздался голос Верковича. Серб возник совершенно неожиданно, упираясь стволом карабина в затылок бандита. Так же поразительно и необъяснимо появились позади Миши и Габриэля райковские Николаи и Андрей с Полецким. Археологи схватили приятелей Стергункова  и, после короткой борьбы, отняли у них пистолеты. Потом скрутили руки какими-то колючими архаичными веревками.
Харюге тоже пришлось расстаться со своим парабеллумом. Ему крепко стянули морскими узлами кисти рук, не хуже полицейских наручников. Харюга злобно выругался. Прилетевшие с ним уныло смотрели в землю.
- О чем советуетесь с закадычными дружками? – насмешливо поинтересовался серб. – Мне что-то не очень ясно.
- Тебе и не понять, - дерзко ответил Харюга, - я говорю по-испански, на диалекте Вальядолида.
Стергунков стоял на трясущихся ногах, разинув рот и вылупив глаза.
- Чего бесстыжие зенки выкатил? – спросил у него Николай Второй. – Не ожидал такой закваски в самоваре? То-то, гад ползучий… Дать бы тебе по роже… Ведь ты знал, что мы под землей с голоду передохнем.
- Да не грозиться попусту надо, - присоединился к односельчанину Николай Первый. – Размолотить ему башку за его подлость. А бандюг в болоте утопить. Я знаю тут недалече подходящую трясину.
- Семен Стергунков и его подельники предстанут перед судом, - сумрачно и официально-отчетливо произнес профессор Боголюбов. – Они посягнули на государственные культурные ценности. Подвергли опасности сотрудников археологической экспедиции. Я думаю, срок они получат вполне удовлетворительный.
Боголюбов не стал настаивать, чтобы Стергункова связали, как разбойника, и даже слегка заслонил его от нечаянного вмешательства возмущенных соратников.
- А откуда тут еще одно явление природы? – Владик Полецкий указал на пожилую женщину в черном измятом платье и черной порванной шали. Лицо у этой идеальной вдовы в глубоком трауре поражало не просто бледностью. Ее изможденное лицо было если так можно выразиться иссиня-белым, безгубым и уродливо курносым, - казалось, она надела карнавальную маску, имитирующую череп. Глаза на этом страшном лице то же напоминали пустые глазницы, а то и просто темные мазки на белом картоне.
Пожалуй, у профессора Боголюбова возникли к женщине вопросы, похожие на те, которые он задавал некогда также необъяснимо явившейся Маврёне: мол, откуда ты, как зовут. Но сейчас профессор молчал, погруженный в неоформившиеся отвлеченные соображения.
Прихрамывая, женщина в черном приблизилась к затрепетавшему от ужаса Стергункову. Не обращая больше внимания на кого-либо из присутствующих, она обратилась глуховато и скорбно к завхозу:
- О, муже лживе и глумишеся а едино прауда! Идоша со мною, яко несьмы дустоини бытии Дажбужи внуци! Тамо реце буде.
- Лживый человек, глумящийся над правдой. Иди со мной, так как ты недостоин быть Даждьбожьим внуком! – шепотом немедленно перевел Станко. – Там будем разговаривать.
Бледная в черной шали взяла Стергункова за рукав и повела в сторону.
И почему-то все – и археологи, и прилетевшие на вертолете бандиты – то ли сделали вид, то ли, и правда, как-то неправдоподобно отвлеклись и словно не замечали того, что происходило.
Женщина в черном отвела совершенно не сопротивлявшегося Стергункова шагов на тридцать от лагеря, за усыпанный гроздьями ягод куст рябины. Затем она скинула с головы шаль, разинула костяной безгубый рот с острыми, будто отточенными зубами, кинулась ему на грудь и сразу же перегрызла горло. Завхоз захлебнулся кровью, упал навзничь и царапал землю ногтями, мучительно умирая. Когда он перестал хрипеть и биться головой о травянистый бугор, женщина посадила его, обмахнула широкими рукавами кровь, которая тут же пропала, и странным образом заживила горло. После свершения казни женщина накинула на голову свою рваную шаль.
Легко поставив на ноги Стергункова, будто живого, только чуть ослабевшего человека, она привела его обратно к палаткам. Стергунков, с серым лицом и бесцветными губами, сел на пустой ящик от консервов и опустил голову на руки. Так и сидел неподвижно, пока женщина в черном, не ушла в лес по тропинке. Шла она, прихрамывая и часто оправляя на голове свою рваную шаль.
Археологи и связанные бандиты смотрели ей вслед. Потом профессор подошел к Стергункову.
- Ну, что, Семен, как ты дожил до такого? И не совестно тебе? Ведь мужик вроде толковый, – сказал он и слегка тронул завхоза за плечо. Стергунков, повалился, как кукла с согнутыми на животе руками и больше не шевельнулся. Он давно был мертв.
Профессор вздрогнул и опять посмотрел в ту сторону, куда ушла хромая женщина в черном.
- Как думаешь Станко, это Мара? Мор ведь мужского рода получается.
- Наверное это сама огидняя и страшная Яма.
- Яма, Яма! – крикнул из заросли овсюга перепел и побежал в траве прочь.
- Вот Полевик подтверждает мое предположение, - усмехнулся серб. – Прикинулся птицей старичок.
- А что мы скажем следственным органам?
- Ничего. Они и сами увидят: никаких следов насилия. Смерть наступила в результате внезапного сердечного приступа. Одним словом, паталогоанатом разберется.
Издали послышались стремительно приближавшиеся звуки: рев моторов и треск деревьев. Какой-то усовершенствованно передвигавшийся агрегат, напоминающий длинный танк-амфибию, или, скорее, ракету на гусеничном ходу с огромной скоростью продирался через лес. Под его напором ломались, как сухие тростинки, старые сосны, сминались в зеленое месиво кустарники, кряжистые дубы и гигантские ели падали, с воем выдирая из земли корни. Бронированная машина вырвалась из леса в долину, приблизилась к лагерю археологов и остановилась. Раздвинулись боковые отсеки, из них посыпались автоматчики – не меньше десятка, - готовые к немедленным действиям.
Молодой офицер в чужой, серо-зеленоватой форме, вытянулся перед профессором Боголюбовым.
- Вы есть начальник экспедиции? Зерр гут. Лейтенант Эрнст Келлер, по приказанию полковника Крутова, прибыл в ваше распоряжение. Приказ ликвидировать напавших на экспедицию мафиози.
- Благодарю вас и полковника Крутова – сказал профессор. – Это я послал ему сигнал об опасности. Но, нам удалось справиться с бандитами своими силами. Они обезврежены. Ваша задача заменить веревки стабильными наручниками и отправить задержанных на военную базу. Для дальнейшей передачи в прокуратуру.
- Яволь*, герр профессор. Что делать с этот вертолет?
- Хорошо, если бы кто-нибудь из ваших людей доставил его на базу.
- Это можно. О, здесь имеет место труп. Кто есть умерший?
- Член шайки, - вмешался Веркович. – Он входил в состав экспедиции, а сам готовил нападение и грабеж.
- Доннер ветер**, это есть… был, я хочу говорить правильно… Это был большой негодяй.
- Его тоже следовало бы забрать.
- О, натюрлих***, герр профессор, - жизнерадостно согласился лейтенант. После этого он козырнул Боголюбову и стал распоряжаться.
Труп Стергункова, обернув брезентом, унесли в бронированную машину. Затем туда же под конвоем повели Харюгу, Габриэля и Мишу. Причем, Харюга, на удивление археологов, заговорил по-немецки и пытался пререкаться с Келлером. Лейтенант же  не выразил никакого удивления, а только рявкнул на побледневшего  бандита, что он есть «шельм» и «думкопф».****
Боголюбов выяснил, что в воинской части, которой командовал полковник Крутов, проводятся совместные маневры с прибывшими недавно подразделениями из Германии. На электронный сигнал профессора ответили переброской отделения немецкого спецназа. Двое спецназовцев привели в действие спортивный вертолет Харюги.
Вертолет легко им подчинился. Винты закрутились и, взмыв, воздушный перевозчик скрылся за кромкой леса. Умчался по проделанной им  просеке бронированный агрегат, напоминающий большую ракету на гусеничном ходу. Прощаясь с археологами, лейтенант Келлер обещал передать полковнику Крутову просьбу профессора о присылке грузовой машины с вооруженной охраной. Вскоре пожелание Боголюбова было выполнено.
К вечеру кружным путем добрался до лагеря довольно дряхлый грузовик – еще с бортовыми цепями, - но с надежным брезентовым верхом.
Ящики, в которых были будинское оружие и доспехи, а также отдельно упакованные Стергунковым украшения, погрузили в кузов. Археологические находки, кроме самих членов экспедиции, охраняли теперь приехавшие на машине наши бойцы с «калашами». Убрали палатки и устранили, по возможности, следы почти трехмесячного пребывания раскопщиков в заветной долине.
Два Николая, получив причитающееся вознаграждение за усердное копание и вообще – за честность и даже нешуточную заинтересованность в работе, ехали до своих Райков. Однако подрядились на будущий археологический сезон. Профессор с помощником Верковичем и тверскими студентами (при краткой оста-новке в воинской части) дальше предполагали ехать до Твери. Оттуда, встреченные спецслужбой, до Москвы – но это лишь профессор Боголюбов и доцент Веркович. Студенты должны были прибыть в Москву позже, на презентацию, к выставке новых артефактов. Владик Полецкий  ехал до Твери. А его однокашник Андрей Чмыхов, не доезжая до дома, решил свернуть в известную ему деревеньку, чтобы, как он делал уже не раз, посвятить оставшееся до начала занятий время собиранию и заготовке грибов. Долина с двумя невысокими холмами-курганами опустела.
----------------------------------------------------
*  Яволь (нем.) – Слушаюсь, будет исполнено.
**Доннер ветер (donner wetter) нем. – черт возьми.
***Натюрлих (naturlih) нем. – конечно.
****Шельм и думкопф (нем.) – жулик и глупец.