Дочь бородатого старика

Дочь бородатого старика

Старинные книги с позеленевшими бронзовыми застежками лежали на его рабочем столе. Это были летописи из монастырских архивов, перечень указаний при занятиях алхимией или астрологией, итальянские судебные записи о расследовании политических смут эпохи Возрождения.
Казимир Косторевский, филолог из Краковского университета, обычно увлеченный своими многолетними изысканиями, время от времени отвлекался от средневековой историографии и схоластики. Желание выразить свои познания в непринужденной художественной форме внезапно начинало его томить. Вот и сейчас он осторожно отодвинул драгоценные фолианты и открыл ноутбук.
Немного подумав, Косторевский положил пальцы на клавиатуру электронного соратника. Монитор ответил на его прикосновение приветливым голубоватым сиянием. Казимир усмехнулся чему-то, возможно предстоящим злоключениям будущих героев, и приступил к сочинению местами глубокомысленной, местами забавной прозы…




               
У причальных столбов слепо плещет волна,
И гондола, как тень, подплывает одна,
Там в кабинке резной милой Джулии нет,
А наемный гребец приготовил стилет.
               
               
Наемная карета остановилась у края материковой Венеции. Пассажиры могли теперь пересесть на гондолы, качавшиеся у причальных столбов, и разъехаться по венецианским островам.
Сидевший рядом с кучером почтальон протрубил в рожок; курьеры торговых домов, толкаясь, бросились получать письма и тщательно запечатанные векселя. И кучер, и почтальон в своих серых мундирах походили на крыс из сказки, превращенных в людей волшебницей. Усатый кучер будто и впрямь заторопился снова стать крысой, исчезнув в помещении почтовой станции и едва не прищемив дверью хвост. Придерживая тяжелые сабли, спешилась конная стража. Ражие стражники, перемигиваясь, разглядывали женщин.
Графиня де Бонвиль первая сошла на землю по откидной лесенке. Ее встретил, весело раскланявшись, кавалер Яго Мартелли, забавный низенький человечек с большим носом, острым подбородком и до смешного тонкими ногами в белых шелковых чулках. На вид ему было не больше сорока пяти лет. Он казался еще очень бодрым и, откинув плащ, с претензией щеголя демонстрировал свой расшитый позументом кафтан. Пудреный парик синьора Мартелли покрывала черная треуголка. Впрочем, сейчас кавалер держал треуголку на отлете в вытянутой руке, тогда как другой нежно пожимал тонкие пальчики графини. Вслед затем он приложился губами к ее запястью.
- О, комтесса*Мари, вы также очаровательны, как и во все дни моей жизни, когда я имел счастье созерцать ваше прелестное лицо и бесподобную стройность. Жаль, что здесь, в Венеции, вам придется скрывать вашу красоту под маской, ибо карнавал уже начался.
- Как! Я думала, мне приведется увидеть кумиров Европы, таких как Казанова, Сен-Жермен, Калиостро или… Кого еще?.. Сопраниста Пудини**, принцессу Ангальтскую, мать русской императрицы, которую та выслала из Петербурга за политические интриги. Или, может быть, посчастливилось бы увидеть великого Гольдони***… Ах, как мне не повезло! Неужели возвращаться в свой провинциальный Мец и скучать там до Рождества… Но почему карнавал начался так рано?
- В Венеции карнавал длится с начала октября до середины декабря, а после от Рождества до весны. Первую половину дня вы благоволите поступать как угодно и делать все, что вам заблагорассудится. Однако во второй половине дня, когда в центре Венеции собирается благородное общество, полагается носить маску – ничего не поделаешь. Иначе карнавальная стража вас арестует и заставит платить значительный штраф. А как раз к вечеру на площади Сан-Марко плиты мостовой метет полами плащей вся знать Европы. Но, главное, в это время тут бахвалятся своим красноречием те самые кумиры, о которых вы упомянули, то есть чародеи, маги, баснословные сластолюбцы, непревзойденные игроки в «фараон», алхимики, фокусники, искусники тайнописи, шпио-ны из Англии, Германии и России,а также поэты со своими любовницами и любовниками. Но все в масках, широких плащах и маскарадных костюмах.
 
*    Комтесса (от фпанцузского la comtesse) – графиня
**  Певец-кастрат, прославившийся на оперных сценах европейских столиц.
***Гольдони – знаменитый итальянский драматург XVIII в.
- Ах, очень жаль! – еще раз воскликнула графиня де Бонвиль. – После того, как я овдовела и стала свободной, мне казалось, что в дальнейшей жизни мне будет сказочно везти. Теперь я понимаю, что надежда эта была напрасной. – Графиня не на шутку расстроилась и даже слезливо заморгала длинными ресницами.
- Пустяки! Не извольте грустить, - осклабился Яго Мартелли. – Не увлажняйте слезами такие прекрасные глаза! – Они говорили по-французски, но старый любезник не преминул ввернуть итальянский комплимент. – Слушайте меня внимательно. Ваш покорный слуга тоже обладает некоторыми исключительными способностями. Они проявились уже в детстве, а с годами я довел их до совершенства. Так вот, я имею возможность видеть сквозь плотную ткань, картон, даже сквозь металл. – Они уже сидели в гондоле и плыли к гостинице, где синьор Мартелли заранее снял для графини роскошный номер. – Когда мы окажемся вечером на площади Сан-Марко, я укажу вам тех «кумиров», которых вы мечтали лицезреть и выложу перед вами всю подноготную их жизни. А внешность подробно опишу, несмотря на то, что они будут в масках.
- Что ж, это все-таки некоторое утешение, - вздохнула графиня.
- Сейчас я отвезу вас в палаццо «Греви». Там мы пообедаем устрицами, фрикассе из цыпленка, засахаренными фруктами и выпьем кофе по-турецки, а также по бокалу белого вина, знаменитого рефоско. После чего вы отдохнете, уютно укутанная вашей образцовой служанкой Сузи. К вечеру я заеду за вами, лишь прозвучит колокол, возвещающий о начале карнавала.
- Отчего венецианский карнавал длится почти полгода? – наивно спросила провинциалка из Франции прожженного дельца Мартелли, в силу обстоятельств ставшего ее гидом и покровителем.
- О, комтесса Мари! Торговлей Венецианская республика уже не может компенсировать государственные расходы, как в былые времена процветания, то есть, двести, триста, а то и четыреста лет назад. Сейчас век Просвещения и либерализма, поэтому дож, сенат и Совет десяти все надежды возлагают на богатых иностранцев, стекающихся на наш карнавал, чтобы оставить сотни тысяч золотых цехинов на игорных столах, в дорогих гостиницах или в театральных кассах желая услышать прославленных кастратов и певиц, а, главное, насладиться вихрем головокружительных любовных связей. Хотя в этом отношении законодательница моды, конечно, Франция. Ее избалованная элита с легкой руки короля Людовика Пятнадцатого следует, как сказал великий поэт Вольтер, «правилам шалопайства и соблазнения».
Вечером графиня де Бонвиль и кавалер Мартелли были уже на освещенной множеством фонарей площади Сан-Марко, переполненной оживленной публикой.
Кавалер Мартелли скрывал лицо под маской в виде слоновьего хобота, драпировался в полосатый плащ до пят, а поверх парика водрузил мавританский тюрбан с белым страусовым пером. Он изящно вел, поддерживая под локоть, взволнованную графиню. Француженка была в полудетском костюмчике и в пышной юбочке Коломбины, кроме того – в широкополой шляпе и черной бархатной маске, застежку от которой следовало держать во рту. Таким образом, она не только скрывала лицо, но и стала для окружающих немой.
- Начнем представление присутствующих здесь особ, - начал не без торжест-венности Мартелли. – Видите даму в голубой маске и в роскошном бархатном балахоне, затканном золотыми лилиями и расшитом бриллиантами? Надеюсь, бриллианты не настоящие, иначе сюда сбежались бы сотни венецианских воров…
- Кто это? – тихо и невнятно спросила графиня.
- Сама маркиза Помпадур*, окруженная поклонниками и французскими аристо-

*Самая влиятельная фаворитка французского короля ЛюдовикаXV
кратами. Дальше неинтересная вам мелочь, вроде неаполитанских баронов Гримальди и короля Сардинии Карла-Эммануила третьего, вертопраха и дурака. Затем немецкие князья со своими женами, любовницами и роственниками. Дальше всякая разряженная белиберда и вот, наконец, первый из козырей в колоде маскарадных карт, которого вы пожелали видеть. Вот он: величайший проходимец, маг и целитель. Богатейший человек Европы среди тех, кто приобрел огромное состояние благодаря своим разносторонним талантам, но, прежде всего, благодаря целительству и коммерческим плутням. Под его белой невыразительной маской я вижу круглое лицо с пристальными черными глазами, горбатый нос и массивную челюсть. Это граф Калиостро. Кстати, он по рождению такой же граф, как если бы я представился вам сыном китайского богдыхана. Его отец был обыкновенным врачом. Последнее время он прославил себя, занимаясь в Голландии и Франции благотворительностью. На это у него ушла уйма денег. Кроме того, он вылечил от разных болезней несколько десятков безнадежно больных людей. Это все вместе создало ему невероятную популярность. И тогда он принялся за лечение знатных и богатых особ, выжимая из них гигантские гонорары.
- А что за женщина рядом с ним?
- Это его жена и одновременно участница множества магических сеансов, которые Калиостро дает для светских бездельников и легковерных парижских аристократок. Она необычайно красива, и моложе своего хитроумного мужа лет на тридцать. А ему, повидимому, уже за пятьдесят. Говорят, эта красавица из Богемии очень удачно изображает медиума при вызывании духов, особенно знаменитых развратниц: Клеопатры и Мессалины.
- К нему, то есть к господину Калиостро, подошел высокий человек в красном плаще, золоченой маске и треуголке, - проговорила графиня де Бонвиль. – С ним два спутника: один в костюме Панталоне, другой в турецких шароварах, чалме и пестром поясе с кривым бутафорским кинжалом. Странно, что одна кисть руки у него желтая, другая черная. Вы не могли бы описать лицо того статного синьора? Он почему-то внушает мне особое любопытство.
- О, это не удивительно, - засмеялся Мартелли, подводя графиню ближе к группе описанных ею маскарадных фигурантов. – Флюиды любви источаются сим высоким синьором на расстоянии и даже с закрытым лицом. Это бывший советник французского министра финансов, мужчина неотразимый для женских сердец, а потому совершенно несравнимый ни с кем соблазнитель – от гостиничных служанок до представительниц самых знатных фамилий. Это Джакомо Казанова. С ним его друг, тоже авантюрист и поэт, написавший либретто к опере австрийского композитора Моцарта «Дон Жуан». Второй, в восточном костюме, негр - слуга Казановы. А почему разноцветные кисти рук? Одна в желтой перчатке, другая без нее…
- Не могли бы вы, синьор Мартелли, также красочно обрисовать для меня внешность Казановы?
- С удовольствием, комтесса Мари. Для меня его золоченая маска не помеха. По моему мнению, он был бы красив, когда бы не казался уродливым: настолько подвижно и изменчиво его лицо. К тому же довольно смуглое. В живых глазах Казановы, полных несомненного и редкого ума, сквозит почему-то постоянная обида или злость. Иногда лицо его принимает выражение свирепости, но тут же заменяется гримасой смешливости и угодливости, как у персонажа комедии Бомарше – проходимца Фигаро. Как видите, он очень высок ростом и, должен вам доложить, сложен, как Геркулес. Физическая сила его очень велика, как и его сладострастный аппетит. Так считают, по крайней мере. Видите?
Вся компания садится в гондолу и отправляется, наверное, в какое-нибудь злачное местечко, чтобы продолжить свои любовные подвиги.
- Ах, все это очень интересно! – воскликнула графиня.
- Казанова относится к выдающимся разночинцам нашего времени, подобно Вольтеру, Руссо, Бомарше, тому же Калиостро и другим авантюристам, сумевшим с помощью разнообразных талантов (в том числе литературных), с помощью выгодных знакомств и банковских махинаций сколотить огромные состояния. Один французский аббат, бывающий в парижском аристократическом обществе, так сказал про Казанову: «Этот венецианский обманщик без устали втирается повсюду, бегает за каждой юбкой, не упуская случая воспользоваться любовной интригой, чтобы преуспеть. С учеными он алхимик, с красавицами – поэт, с политиками – политик, но в глазах людей рассу-дительных выглядит наглым шутом».
- Наверное, - лукаво сказала графиня де Бонвиль, - почтенный аббат сильно завидует способностям таких людей, как Казанова.
- Не исключено, - засмеялся Мартелли. – Но вот к нам подходит странное существо в маске нетопыря и в лиловой накидке, на которой изображены летучие мыши и какие-то кабалистические знаки. Я узнаю это существо сквозь ее отвратительную маску. Это знаменитая прорицательница и выдающаяся фигура масонской ложи «Озирис», синьора Магда Гаралапуччи… Она, кажется тоже меня узнала, потому что видит сквозь маску, как и я сам.
- Разве в масонских ложах состоят не одни мужчины? – удивилась графиня.
- Когда нужно, синьора Гаралапуччи становится мужчиной, доном Магдэлом. По правде говоря, я думаю, эта чародейка не женщина и не мужчина.
- А кто же?
- Просто гермафродит.
Тем временем существо в уродливой маске и тонких тканях, не скрывающих камзол из серебристой парчи, приблизилось и раскланялось с кавалером Мартелли и его спутницей.
- Я вижу, вы нашли где-то редкую красавицу, синьор Яго. Откуда вы ее доставили в сей пестрый гадюшник? Я в восхищении от этого прелестного лица.
- А… ну, конечно… - пробормотал Мартелли. – Видите ли, любезнейшая синьора Магда, это моя давняя знакомая из Франции, которой я обещал показать карнавал, а также знаменитых магов и чародеев нашего времени.
- В таком случае, вам прежде всего следовало бы представить обворожительной французской розе меня, дона Магдэла Гаралапуччи.
- Так вы сегодня дон Магдэл, а не донна Магда? Чтож, представляю вас графине Мари де Бонвиль.
- Милое дитя, - скрипучим голосом заговорил Гаралапуччи. – Уверен, что Венеция не вовсе чуждое вам место на земле, и вы имеете к ней некоторое отношение.
- Да… вообще-то… - сбивчиво ответила графиня, – дело в том, что моя бабушка по материнской линии венецианка и происходит из древнего и знатного рода патрициев Кверини.
- О, тогда все понятно! А я было призадумался: почему меня особенно влечет к вам, оказавшейся рядом со старым ловкачом Мартелли? Но оказалось, что вспыхнувшее во мне пристрастие к прорицательству не случайно. Кровь патрициев Кверини, текущая в ваших жилах, меня позвала. Сообщаю вам во-первых: старинные венецианские фамилии продолжают существовать. И во-вторых, на днях старший из семейства Кверини, мессер Стефано, женится на некой девице Джулии Гримани. Если говорить правду, эта Джулия на самом деле турчанка Азиза, одна из дочерей самого султана. Чтобы стать венецианкой, она привезла из Стамбула пол-шхуны золотых монет. А другой патриций, равный по знатности Кверини, сенатор Матео Брагадин, еле избавился от навязчивой дружбы развратника и жулика Казановы, ибо тот терся возле престарелого сенатора, надеясь как-нибудь поживиться от его состояния. Брагадин очень богат.
- Какие интересные сведения вы принесли на своем сорочьем хвосте, синьора Магда, - сказал не без профессиональной ревности Яго Мартелли. – Простите, дон Магдэл… иногда собьёшься, знаете ли, забудешь о вашей принадлежности сразу к обоим полам рода человеческого…
- Глупости, слушайте меня без предубеждения и опасений, графиня Мари. Подтвердите, болтун Яго, что я никогда не прорицаю попусту.
- Пожалуй, это следует признать справедливым, - пожал плечами Мартелли.
- Так вот, кровь нынешних патрициев Кверини и Брагадина несут в себе капли крови одного великого венецианца, хотя он не был столь знатен сам по себе, а принадлежал всего лишь к купеческому роду.
- Ага, вы говорите про Марко Поло, который в конце тринадцатого столетия от Рождества Христова совершил безумно опасное, по тем временам, путешествие через земли свирепых сарацин и татар в Китай, Индию и Египет. Он пробыл там четверть века и возвратился с несметными богатствами. Впрочем, каким же способом мессер Поло породнился с патрициями Кверини и Брагадинами?
- Об этом я получу сведения, когда взойдет Венера, - провещала отвратительная маска нетопыря. – Сегодня пятница. Следовательно, ангел пятницы Анаэль получит помощь для чудесных деяний. Он находится под покровительством Венеры, а дух этой планеты Хагит. К нему мы и обратимся. Садитесь в гондолу, едем в мое палаццо для поклонения планетарным духам Араторну, Бетору, Фалу, Оху, Хагиту, Офилу и Фулу. О них говорится в редчайшей книге «Ключи Соломоновы». Я перевела этот шедевр астрологических талисманов с древнееврейского языка на латынь.
- Вы же дон Магдэл, - съязвил синьор Мартелли, - почему вы говорите «перевела»?
- Тогда я был женщиной, - серьёзно пояснил Гаралапуччи.
- Ну, комтесса Мари, вы готовы поверить этому человеку и погрузиться в тайные манипуляции чернокнижника?
- Да, меня все это привлекает, - ответила графиня. – Чтобы разогнать скуку, я готова на любые заклинания и даже превращения.
- Тогда в путь, - с неожиданной решительностью сказал кавалер Мартелли. – А я буду вас сопровождать. – После сказанного он почему-то захихикал и вдруг визгливо тявкнул, будто тщедушный пёс.
- Цыть! – прикрикнул на него Гаралапуччи. – Превращения еще не начались. Эй, шевелись, лодочник, - обратился он затем к гондольеру. – Нам надо успеть вовремя.
- Куда едем-то, синьоры? – спросил плечистый гребец в веселой маске, похожей на румяное яблоко.
- Сначало на остров Спиналунгу, а затем в Арсенал.
Оказавшись в тайной часовне Гаралапуччи, графиня немного присмирела. Всё здесь казалось странным и вызывало невольную тревогу, коснувшуюся сердца и холодными лапками пробежавшую по спине. Горела лампа, пламя тихо колыхалось, покрытое синеватым стеклом. По растрескавшимся стенам часовни ползали мерцающие бронзой жуки и полосатые сороконожки. Впрочем, над маленьким алтарем висело кипарисовое распятие, на котором Спаситель был мало похож на свой привычный облик. С краю стола лежала толстая книга «Ключи Соломоновы», переплетенная в черный пергамент. Была еще одна книга: «Захар-бен», священный текст о кабале (как пояснил дон или донна Гаралапуччи). Но здесь же почему-то находился «Картезианский привратник» - французский порнографический роман Эжена Латуша.
Графиня фыркнула; она знала эту слишком откровенную вещь, полную непристойностей. «Не хватает еще литературной продукции маркиза де Сада», - подумала с сарказмом Мари и ей стало веселей.
А пока чернокнижник воскурил что-то на алтаре, отчего слегка закружилась голова. Потом он сосредоточенно и довольно долго листал книги – не те, что лежали на столе, а какие-то другие, с замшелым кожаным переплетом. И наконец произнес уверенным тоном:
- Мессер Марко Поло выдал свою старшую дочь Фантину за мужчину из знатной фамилии Брагадинов, а вторую дочь, которую называли Беллела*…
- По-видимому, она была особенно хороша собой, раз к ней прилипло это прозвище… Ведь крестили ее во имя какой-то христианской святой… - рассуждал кавалер Мартелли, сев на скамью возле стола. – Однако в те далекие времена людей часто всю жизнь называли каким-нибудь прозвищем, а не именем, полученным при крещении. Например, одного моего предка прозвали Носач, как и великого латинского поэта Овидия. Древние римляне предпочитали называть его Назон, то есть Носатый. Он и сам в своих стихах именует себя только Назон и никогда – Овидий.
- Однако вернемся к средней дочери мессера Марко Поло… - напомнил суть своего замысла дон Магдэл Гаралапуччи. – Я думаю, ее внешняя привлекательность через много поколений перешла к вам, графиня Мари… Прелесть и красота дочери венецианского купца одолели кровь французских феодалов и вот – мы видим очаровательную комтессу де Бонвиль. Наследственнось бывает чрезвычайно упорной в своих проявлениях.
- Комтессой я стала благодаря замужеству, - усмехнулась графиня. – А до того была скромной девочкой из семьи небогатых лангедокских дворян.
Сняв маску, Гаралапуччи явил в голубоватом свете лампы одутловатую физиономию престарелой цыганки, совсем не похожей на светлоглазых и белокурых уроженок венецианской лагуны.
- Я обращу могучие, известные мне одному заклинания духа Хагита для воздействия на вас, графиня, если вы, конечно, согласны.
- Я согласна, - сказала графиня де Бонвиль.
- Тогда едем в Арсенал, место, где столетиями строились венецианские торговые и военные корабли. В результате таинственных чародейств, вам придется перенестись на четыреста лет назад и выйти на набережную Венеции юной девушкой, дочерью мессера Марко Поло. – Гаралапуччи говорил все это напутствие для графини, довольно посмеиваясь и потирая костлявые руки с синеватыми вздувшимися венами глубокого старика.
- Сколько вам лет, многоуважаемый маэстро магии? – спросила осторожно графиня де Бонвиль.
- Не так уж много, милое дитя, - ответил Гаралапуччи, - всего лет четыреста. Я родился как раз в то время, куда собираюсь вас отправить. Я говорю чистую правду. У меня не хватило бы наглости утверждать, как это делает небезызвестный международный авантюрист граф Сен-Жермен, повсюду утверждающий будто ему шестьсот или семьсот лет. Или даже тысяча… дьявол его забери, неисправимого лгуна!
- О! – только и смогла воскликнуть восхищенная такими чудесами комтесса Мари. – А я вернусь в наш век?
- Разумеется, - замахал кружевами своих монжеттов Гаралапуччи - Не сомневайтесь ни на йоту. Для того, чтобы стать дочерью мессера Марко Поло и счаст-ливой невестой, вам понадобится всего двое суток.
- Тем более, что я буду вас повсюду сопровождать… в особом виде, - подхватил доводы дона Магдэла кавалер Мартелли.
Позвали гондольера и, заказав ему серенаду, поплыли по оживленным, тесным каналам ночной Венеции, празднующей очередной карнавал. В черной воде отражался
изогнутый силуэт гондолы; множество других встречных гондол, с факелами, сыплю-
щими искры благовонной смолы, проплывали либо в молчании, либо сопровождаемые смехом, пением и звуками мандолин.
Наконец они покинули резную кабинку, расплатившись с голосистым гондоль-ером. Вошли в заброшенное старинное помещение, где когла-то делали якоря, цепи, острия абордажных пик, крючьев и прочее снаряжение кораблей. Здесь было сыро,
-------------------------------------------------------
* От италь. “bella” – красивая.
 пахло гарью, въевшейся за века в каменные стены. Решетчатые окна, затягивала многослойная паутина, в которой копошились большие рыжие пауки.
- Фу, как здесь противно, - сморщив изящный носик, капризно произнесла графиня.
- Это еще не ад и не Рай, - засмеялся Мартелли, - а предварительное место – как бы Чистилище. Отсюда вы отправитесь в прошлое. Как сказал один мудрец: «Историк это пророк, предсказывающий назад». Дон Гаралапуччи возвратит нас в прошлое, но не только словотворно, а вполне телесно.
Сырой мрак осветился, загорелась свеча. Графиня увидела вместо чахлого старого Гаралапуччи молодого пузатого монаха-францисканца, бормочущего молитвы и державшего в жирных пальцах молитвенник. Он изумленно воззрился на комтессу Мари. Задышливо пыхтя, пузатый монах стал надуваться, будто кожаный мех для работы в кузнице. Ставши совсем круглым, он оторвался от пола, поднялся к сводчатому потолку и неожиданно лопнул, как мыльный пузырь в детской игре.
- Ай! – взвизгнула графиня звонким девичьим голосом. Тявкнула небольшая черная собачонка с белыми задними лапами и куцым хвостом. Она еще раз тявкнула, глядя веселыми умными глазами синьора Мартелли.
- Пошел отсюда, - сказала какая-то девушка в холщевом платье и старинном чепце. – Идем-ка на воздух, Беллела. Чего тут торчать! Да молитвенник-то подбери.
За решетчатым окошком синела яркая летняя синева. Слышался плеск воды о сваи под каменным полом. Девушка в чепце толкнула заржавленную железную дверцу и взяла комтессу Мари за руку. Но графиня не удивилась тому, что произошло. Она охотно пошла за девушкой в чепце. И оказалась на набережной канала, называемого Рио дель Арсенале.

                * * *
Десятки здоровенных парней с криком и бранью волокли на стапели громадные лесины, где топорщились голые, будто начисто обглоданные, ребра строящихся галер. Дробным клекотом стучали бойкие топоры, визжало зазубренное железо, скрипели барабаны канатных сучилен, в литейных мастерских отливали корабельные цепи и ядра для катапульт. Языки пламени яростно-алого в тени и бледного, желтовато-сизого на солнце, гулкое клокотание смолы в медных котлах, застилавшие небесную лазурь столбы черного дыма невольно будили мрачные мысли. «Зато теперь вы можете представить себе как выглядит ад, уготованный вам за грехи», - шутили здешние завсегдаи, чумазые, дерзкие, деловито снующие среди гвалта, огня и дыма.
Закопченные силуэты, плотно сбившись, заслоняли широкими спинами источник лязга, пронзительного шипенья окалины, и вот (если спины расступаются) виден  препоясанный кожаным фартуком атлет, бьющий неподъемным молотом по якорной лапе… Раскаленное железо свистит и корчится под ударами… Напружившие шеи помощники впились в него клещами…
- Разрази вас Бог, нечестивцы! Кому сказано – держать крепче!
Кузнец надсадно выхаркивает дыхание… На темном, как у мавра, лице ощерены лошачьи зубищи… А под звон молота увертливыми змейками скользят глубокомы-сленные замечания зевак, о которых в Венеции говорят «tutto sanno e nullo fanno, ничего не делают, зато всё знают.»
- Что ни толкуй, зобатому Микеле далеко до Риккардо…
- Сам адмирал Дандоло прошлой Пасхой назначил Риккардо почетным гребцом на барке дожа да жаловал одеждою, вышитой серебром…
- А по воскресеньям епископ благословляет его в числе достойнейших…
Переговариваясь, кивая колпаками, гримасничая и пожимая плечами, они без малейших признаков утомления часами стоят в духоте и чаду, иной раз слышат «Прочь отсюда, бездельники!» - но продолжают испытывать неизъяснимое блаженство, наполняющее их сердца, как трамонтана паруса венецианских фелук. И хотя «бездельники» опасливо пятятся, они понимают: Риккардо бранит их от беззаветной преданности своему благородному ремеслу, но внимание венецианцев необходимо ему так же, как им – лицезрение его подвигов. Всклокоченной гривой, горбами могучих мышц, бочкоподобным косматым торсом, раскаленным, словно самоё железо на наковальне (не человек – изрыгающее пламя чудовище!), лучший мастер знаменитого Арсенала, кузнец Риккардо и впрямь схож с духом преисподней, что в древности будто бы обитал – не то в огнедышащем жерле сицилийского Монджибелло, не то в сочащихся серным ядом недрах двуглавого Везувия…
- Господи Иисусе! Мы упадем, Беллела! – пискнула молоденькая девушка в чепце, оттесненная бесцеремонными зеваками к краю набережной. Беллела сердито оглянулась на смуглого здоровяка с медной серьгой в ухе:
- Эй, кум, нельзя ли повежливей? – Ухмыляясь, верзила моргнул карим веселым глазом:
- Не бойтесь, курочки… Упадете – не беда… Достанем и на просушку разложим…
В тот же миг стена зевак зашаталась от гогота. Комически изгибаясь, завсегдатаи Арсенала ржали и острили наперебой, покуда ни вмешался какой-то осанистый пожилой синьор:
- Оставьте-ка их в покое. Тут вам не шлюхи из Кастелетто, а дочери почтенных купцов.
- Уйдем скорее, Белела… Уйдем, душенька… - Первая девушка целомудренно всхлипнула, ужасаясь опасному окружению стольких горластых, терпко пахнущих, грубо жестикулирующих мужчин.
- Успеем. – Бесстрашной Беллеле все было нипочем. – Гляди: галера уж на воде!
Перед цепью, преграждавшей выход в лагуну, покачивалось только что просмоленное судно, на котором еще крепили снасти, привязывали паруса, налаживали уключины. Наконец матросы в красных рубахах выстроились вдоль борта, гребцы опустились на скамьи, солдаты в начищенных панцирях стали у катапульт. Рослый человек с квадратным знаменем в вытянутых руках поднялся на палубу.
- Спаситель побеждает и правит! Вот новый корабль Христова воинства! – зычно провозгласил он, перекрывая стук мастерских. Зрители увидели обветренное лицо с крепким подбородком и глубоким шрамом на левой щеке, кому надо – знали: шрам от сарацинской стрелы.
- Слава сопракомиту* Бертуччо Кверини!
Расколов гвалт, высоким тоном затрезвонила арсенальская кампанила. Из-за соломенных крыш взметнулась пестрая стая голубей, а с нею разноголосый хор, торжественно поющий псалмы. Толпа подбросила колпаки, замахала широкими рукавами:
- Эввива Венеция! Светлейшая Венеция да живет!
Опустили цепь, запиравшую канал Рио дель Арсенале. Разгоняясь, дружно ударяя по воде длинными лопастями весел, галера выплыла на простор. Знамя полоскалось в руках капитана.
- Белела, душенька, узнает тетя Доната… Идем домой…
- Да погоди ты, трусиха!
                * * *
Во тьме, размытой бледным пятном решетчатого окна, едва различимы скамьи, сундуки, кресла, кривой колченогий стол… а сводчатую нишу занял массивный дубовый шкаф.Сделанный с тупым усердием – громоздко и грубо, стоит он с незапамятных времен, и что-то безвыходно тоскливое поскребывает в груди при виде этого угрюмого раскоряки.
---------------------------------------------------------
* Сопракомит – капитан военной галеры.
Беллела пнула несокрушимую тушу носком башмака и замерла. Нет, чуда не произошло. С тускло-бурой поверхности не осыпалась даже копоть, лишь насмешкой блеснули кованые затворы. Надежно хранятся в глубине дубового склепа многоречивые договоры с восковой печатью на толстом витом шнуре, захватанные мятые векселя, краткие деловые письма. И, говорят, там находятся некие таинственные лохмотья… Будто бы в этой одежде воротились когда-то из необычайно далекого путешествия – мессер Марко, отец Беллелы, дед ее, уже покойный мессер Никколо, и брат деда, которого звали Маффео; такова семейная легенда.
В Венеции едва ли кто-нибудь не знает эту историю, очень мало похожую на правду.
История заключалась в следующем. Трое густобородых, дочерна загорелых мужчин, с запинками говоривших по-венециански, приплыли однажды как ни в чем не бывало после двадцатишестилетнего отсутствия и не привезли почти ничего, кроме нескольких бесполезных диковин. Они показали родственникам куски черного камня, уверяя, что он горит в печи жарче дров, скатанное тонкими полосками крутое тесто, употребляемое в пищу жителями неведомых стран, да мешочек с молочным порошком. Впрочем, мессера Марко интересовали, как видно, и мука из сердцевины саговой пальмы, что произрастает на каких-то дальних островах, и копытца мускусной антилопы, и чучела маленьких человечков, оказавшихся, при тщательном рассмотрении, натертыми шафраном обезьянами с выщипанной шерстью.
Приглашенные к ужину родственники не скрывали разочарования, слушая россказни бородатых бродяг. И признавать их не торопились. Тогда путешественники вспороли швы чрезвычайно мерзских и, возможно заразных, истрепанных одежд, служивших им на протяжении всего обратного пути, и рассыпали перед гостями груду драгоценных камней умопомрачительной красоты. В воображении Белела не раз наблюдала перекошенные от мучительной зависти лица, испятнанные многоцветным отсветом сапфиров, алмазов, карбункулов, рубинов и изумрудов. Каждый камень был столь крупным и так изящно огранен, что даже неопытный глаз оценил бы его в целое состояние, а здесь ведь собрались венецианские коммерсанты. «Никколо, Маффео, Марко! Мы узнаём вас, синьоры!» - завопили, брызгая слюной, двоюродные и троюродные братья, дядья и племянники. Они сразу сообразили каких новостей следует ожидать в последующее время.
Надменное купечество Царицы Адриатики* без возражений приняло в свой избранный круг подозрительных землепроходцев, запрятавших в грязных лохмотьях мешок сокровищ и разведавших пути на вожделенные рынки затерянных среди морей и пустынь языческих земель. Купцы Поло удостоились почетного права прибавлять к своим подписям на векселях – «nobilis vir», знатный человек, что тем более означало благосклонность венецианского общества. Вот почему отец бережно и упрямо сохраняет в в глубине угрюмого шкафа никому не нужные, полуистлевшие рубища.
Но Беллелу до слез и тихого бешенства доводило то злосчастное совпадение, что рядом с легендарным тряпьем пылится за резными замками трубчато свёрнутый манускрипт, от которого зависит вся ее будущая жизнь.
В один прекрасный день и, как говорится, ни с того ни с сего, отец вознамерился письменно утвердить свою волю. Тотчас же послали за нотариусом, и около полудня гондола уже скребла бортом о неровную кладку набережной. Сухопарый синьор Джустини в вытертом камзоле, с коричневыми морщинами на щеках и унылым носом, неловко придерживая сумку, а другой рукой цепляясь за поручень, с кряхтением поднялся по скрипучей лесенке в дом. Беллела молниеносно скинула башмаки и на цыпочках прокралась к предательски звукопроницаемой двери кабинета.
* Торжественное название Венецианской республики.
После учтивого приветствия и нескольких малозначащих фраз низкий хрипловатый голос сказал за дверью:
- Я желаю, чтобы моими душеприказчиками были возлюбленная моя жена и три мои дочери. Пусть они исполнят пункты настоящего завещания…
- Имеется в виду, досточтимейший мессер Марко, исполнение предстоящих указаний не только после вашей кончины, но и осуществление их части еще при жизни… Не так ли?
- Совершенно справедливо, синьор Джустини.
- E che Christe vi guarde, храни вас Христос, батюшка, - прошептала, крестясь, примерная дочь.
Нотариус деловито кашлял, взбалтывая чернила в роговой чернильнице, что-то невнятно бормотал и бодро царапал пером шершавый пергамент.
Беллела выросла в меркантильной Венеции и знала цену деньгам. Но сейчас размеры приданного казались пустяком в сравнении с тем, что так тревожило благонравную купеческую дочь и заставляло ее нетерпеливо кусать губы под дверью отцовского кабинета.
Беллела напряженно вслушивалась в хрипловатый низкий голос под скрипучий аккомпанемент половиц: диктуя, мессер Марко прохаживался от двери до противоположной стены. Когда же он произнес «дочери моей Беллеле», и она задрожала, проглотив наконец сгусток тоскливого ожидания, именно в ту минуту сзади прозвенел голосок сестренки Моретты:
- Беллела! Тебя зовет матушка… Иди-ка, душенька, иди поскорей!
Беллела зашипела, словно прижавшая уши кошка, и яростно замахнулась на Моретту… Поздно! Скрип половиц приблизился.
- Горе мне! – простонала невеста необъявленного жениха и, схватив свои башмаки, умчалась.
- Матушка приказала тебе примерить новое платье… - щебетала Моретта, не отставая.
Донна Доната была сегодня одета с отменным вкусом: серебристого оттенка платье дорогой тосканской шерсти, на груди крест из черного янтаря, в ушах крупные аметисты. Длинные, без единой сединки, косы уложены круглой башней и схвачены на темени золотой заколкой в виде исторгающей лучи диадемы. Румяна и белила наложены были таким образом, что щеки донны Донаты казались восхитительно свежими и розовыми. Пахло жасминовой водой, благовонными константинопольскими притираниями.
Старшая дочь Фантина поторопилась сделать донну Донату бабушкой. Вздыхая, она смирилась. Когда же речь зашла о замужестве средней дочери, донна Доната неожиданно почувствовала себя уязвленной. Может быть для этого у нее имелись какие-то непонятные для посторонних причины? Неизвестно. Но она раздражалась теперь при виде Беллелы и прилагала немало усилий, чтобы подчеркнуть свою привлекательность.
Беллела бросилась на колени (даже проехала по вощеному полу) и заговорила взволнованно:
- Господи, какая вы красавица! Дайте я поцелую ваши ручки! Ах, матушка, mia mamma, вы ведь знаете… Неужели противный Бенедетто?
Едва уловимая насмешка над глупой юностью мелькнула в синих глазах донны Донаты. С добродушным лукавством – и в соответствии с изысканными манерами – она приподняла уголки накрашенных губ:
- Что ты, милочка! Отчего «противный»? Фосколо Бенедетто и собою пригож, и поведением известен самым похвальным.
- Проклятье на его голову! Почему все-таки не… другой?
- Мессер Марко недолюбливает Бертуччо Кверини за строптивость, - холодно сказала донна Доната и, отвернувшись, поглядела в ручное зеркало. – Говорят, между прочим, что человек этот циник и ветрогон.
- Бертуччо объявил, что желает взять в жены только меня.
- Когда это было?! – Донна Доната смотрела на дочь с большим неудоволь-ствием: выслушивать на улицах любовные признания считалось поступком предосу-дительным.
- В среду, после обедни… У церкви Сан-Мауризио… - и Беллела добавила упавшим голосом: - Он еще сказал… «Беллела, солнышко, ты свежа как весенний бриз».
- Льстец, привыкший морочить головы неопытным дурочкам! – перебила донна Доната, при этом в ее грудном голосе послышался странный перелив.
«Бертуччо всегда куртуазно любезен с дамами… И с моей красивой матерью тоже…» - сокрушенно подумала Беллела, закрыв лицо ладонями в позе безутешного горя.
- Ладно, хватит глупости-то болтать, - смягчая сердитый тон, произнесла донна Доната. – Надень-ка…
- О, какой бархат, матушка! – вскрикнула, забывшись, Беллела, рука ее невольно гладила ворсистые фестоны нежно-сиреневой флорентийской ткани.
- К помолвке тебе понадобится кружевная фата и шапочка лукской парчи, - заключила, любуясь платьем, донна Доната.
Жизнь улыбается потомкам родовитых граждан Венеции. Другое дело -  быть дочерью мессера Марко Поло, прозванного за нелепую страсть употреблять в разговоре фантастические числа «господин Мильон».
Он серьезно говорит, например, будто в царстве какого-то сказочного властелина живут миллионы подданных, будто богатства его также измеряются миллионами золотых монет и драгоценных сокровищ, и даже книги там, в этой немыслимо далекой стране, не переписывают, а печатают с вырезанных досок в таких же количествах – что уж совсем невероятно и у самого покладистого собеседника вызывает веселый смех.
Но, вопреки сплетням, Беллела гордилась сомнительною славой отца. Может быть, только она одна ощущала загадочное превосходство отца над окружавшими его горожанами, воочию убеждаясь насколько отличаются его невозмутимые манеры, его спокойное достоинство от грубой заносчивости венецианцев. Однако, при всей видимой безмятежности, никто не назвал бы мессера Марко мягким и уступчивым человеком. Многие считают его изрядным сквалыгой. Железной хваткой держит он за горло своих компаньонов и должников. Его воля неослабно руководит действиями торговых агентов, плавающих за русскими мехами и корнуэльским оловом, переправляющих египетский хлопок в Англию, а британскую шерсть на склады Флоренции.
В плотном серебре его бороды, в твердой лепке губ чудилось некое тайное знание, и постепенно Белела сделала поразительное открытие, хотя всякому другому человеку оно показалось бы смешным.
Беллела поняла: мессера Марко нет в Венеции. Вот уже более двадцати лет он существует здесь только зримо. А настоящий Марко Поло остался за воротами их привычного мира: он по-прежнему проторяет зыбкий путь среди гибельных дюн пустыни, благоденствует при дворе татарского императора*, плывет через бурные воды неведомых
морей… И потому чрезвычайно далек сердцем от насущных дел и надоевших пересудов венецианской лагуны.
Встречая его в тесном коридоре старого дома, похожего на пришвартованный к набережной, отслуживший корабль, Беллела невольно опускала голову. Мессер Марко разглядывал дочь с рассеянной улыбкой, как бы соображая, откуда взялась эта незаметно расцветшая девушка. А может быть, ее вид напоминал мессеру Марко собственную юность, когда заброшенным сиротой он бродил целыми днями по площадям и причалам?
-----------------------------------------------------
* М.Поло называл так властелина Китая и Монголии – великого хана Хубилая.
На улице Беллела слышала не однажды:
- Гляньте-ка, вот дочь старика Мильона…
- Гладкая да разодетая… И, надо признать, вовсе собою недурна.
- Ну а старик-то все долдонит про чудеса, виденные в языческих землях?
Без сожаления Беллела утопила бы дерзких невежд в канале. Нахмуренная, с отяжелевшим дыханием, проходит она узеньким мостиком, стараясь не замечать уличных зевак, не слышать нестерпимых издевок. Беллела злится, а небольшая черная собачонка, часто сопровождавшая девушку, и сердито лает на болтунов.
Впрочем, почтенного купца прославили не одни «басни». Произошло это задолго до рождения Беллелы.
Республика святого Марка, многие десятилетия соперничая с Геновой Великолепной, в очередной раз послала эскадру против генуэзских галер.
Той давней порою отец был еще не стар. Сенат назначил его начальником военного судна, которое он оснастил на свои средства. Есть и другая версия. Кто-то утверждал, что Марко Поло не собирался принимать участия в войне, а вывел в море корабль, чтобы уплыть к ожидавшему его на краю света татарскому императору.
Так или иначе, но морское сражение состоялось. Счастье на этот раз изменило Царице Адриатики, и мессер Марко в числе других венецианцев стал узником подземелья в генуэзском замке Сан-Джордже.
Среди пленных, попавших сюда еще раньше, находился некий Рустичиано или Рустичелло из Пизы – так, кажется, его звали. Мессер Марко с ним сблизился неспроста. Рустичелло слыл сочинителем романов о доблестных полководцах и храбрых рыцарях, о королях, герцогах и баронах. Чтобы отвлечься от тяжелых дум, отец начал рассказывать про свои многолетние странствия, а предприимчивый пизанец, раздобыв каким-то способом пергамент, чернильницу и перо, прилежно за ним записывал.
Спустя четыре года отец дождался освобождения.
Венецианцы, прочитавшие записи Рустичелло, смеялись до колик в селезенке. Сплетни по поводу собранных в книгу рассказов мессера Марко стали любимым развлечением острословов. Борода его побелела, прежде чем его книгой заинтересовались суровые капитаны, монахи-миссионеры, профессора славных университетов.
Одним словом, дочери Марко Поло становились невестами, а он нередко попусту тратил время на задумчивое смотрение в лазоревую даль Адриатики. Широкоскулый Петр, привезенный из языческих стран, всюду следовал за ним, косолапо переваливаясь и уперев в мусорную землю узкие щелки глаз, слезящихся, как у старого пса. Петр вздыхал; он так и не привык жить среди соленой воды. Мальчишки на набережной свистели ему вслед, и татарин вопросительно поглядывал, на хозяина. Они объяснялись почти без слов. Иногда отец ронял что-то похожее на перекличку ворон, и темное лицо Петра чуть светлело.
Бесспорно, мессер Марко справедлив. Его милости распространяются даже на бывшего иноверца. Но почему он так суров с собственной дочерью? За какую провинность ее приговорили пожизненно мучиться в доме мерзкого Бенедетто?
Нет, она не покорится! Бежать сейчас же – к Брагадину, мужу сестры Фантины! Кто бы еще мог хоть каплю повлиять на решение отца? Пожалуй, фра Якопо, духовник их семьи. Он успешно руководит своей паствой по преимуществу житейскими и юридическими советами. Беллела помнила, что отец одобрял медоточивого доминиканца, ценя в нем опытного законника.
Злосчастная невеста обращается к родственнице донны Донаты, вдовушке, живущей у них в семье.
- Тетя Чьеретта, проводи меня к фра Якопо, прошу тебя.
- И чего девиц разбирает шляться по улицам… - ворчит сдобная, с ямками на красных щеках, Чьеретта. – К чему тебе фра Якопо, непоседа? Да прогони ты эту черную собачонку! Вот привязалась, дрянь проклятая…
Но черный пёсик почему-то очень нравится Беллеле.
- Пусть бежит с нами, - сказала она, вздыхая.
Необходимость плестись рядом с медлительной Чьереттой не на шутку злила Беллелу. Ползи, как гусеница, потей в плотном лифе и шерстяном платье, да еще терпи мрачное сопение слуги Паулиццо, посланного сопровождать хозяйскую дочь. Почему-то этот огромный парень вечно зевает, с рычанием распяливая зубастую пасть, словно лев в фургоне
зверинца. У него опухшее, недовольное лицо потревоженного лентяя. Однако все знают: если понадобится, сонный увалень способен без особого труда разогнать целую свору наглых уличных приставал.
Продвигаясь в густой толпе, Беллела обомлела слегка от многоголосого гомона, как вдруг слух ревниво выхватил:
- Ну, это не чета Марко Мильону, лгуну и упрямцу, которого временами чересчур сильно заносит…
- Еще бы, все на свете описано умно и достоверно. Уж книга так книга! Называется она «О сокровищах»…
- Вы говорите, составил ее Брунетто Латини?
- Именно. Почтенный флорентиец был не только философ, но также юрист и поэт.
С нескрываемым пренебрежением к невежественной толпе разговаривали трое: один, помоложе, в бархатной мантии с вышитым золотыми нитями львом – наверное, распорядитель церемоний из дворца дожа. А двое пожилых – вернее всего, судебные стряпчие.
- Кстати, вон идет земляк покойного Брунетто, некий Данте Алигьери. Был вчера на приеме у господина нашего дожа, представляя правителя Равенны…
- Не тот ли это мятежник, что изгнан из Флоренции за политические интриги?
- Более того – за участие в вооруженном выступлении против городских властей. Говорят, он отличается необычайно вспыльчивым нравом, но также остроумием и повсеместно признанными способностями дипломата. На приеме, во время обеда…
- А я, знаете ли, слышал, будто Алигьери сочинил поэму про ад. Но в дантовом аду никому не нашлось места, кроме его приятелей и врагов. Забавно, не правда ли? Кроме того, Алигьери издал какой-то замысловатый трактат… о законах морали, кажется.
Беллела невольно проводила взглядом человека с сухим ястребиным профилем, одетого подчеркнуто мрачно – во все черное. Оживленно беседуя, равеннского посла сопровождали молодые щеголи. Внимание ее привлек светловолосый, плечистый,  мужественным, приятным лицом походивший на капитана Кверини… На милого Бертуччо… Нет, лучше о нем не думать, пока слезы потоками не хлынули по щекам!..
Под мостами зеленым стеклом сверкает вода каналов, позади остался остров Риальто. Но шумная толпа не иссякает – спорит, торгуется, снует по набережным и мостам. Беллела ступает церемонно, как иностранная принцесса на богомолье. Грациозно опираясь на руку Чьеретты, она втайне завидует свободным юбкам и громкому смеху простолюдинок. Хорошо хоть черный песик, приставший к ним неизвестно откуда, немного ее развлекает.
Но мысли возвращались к главной заботе… Бертуччо! – или не нужно ей ни лазурное великолепие Венеции, ни блеск каналов, ни цветущая пестрыми парусами лагуна и плывущий из ее глубины прекрасный собор Сан-Джордже Маджоре. Она утратила ясный покой недавнего детства, и теперь безрассудное сопротивление, дерзость непослушания толкали ее на опрометчивые поступки.
Фра Якопо сидел у приоткрытого стрельчатого оконца. Облокотясь на деревянный пюпитр, окунал перо в красную тушь и раскрашивал заглавные буквы. Видно, не зря старался. За такую нарядную книжицу заказчики всегда благодарны и без споров развязывают кошельки.
- Что тебя привело сюда, дочь моя?
- Падре, только вы мне поможете. Или – никто.
- Вот оно как! – Монах удивленно задрал кустистые брови. – Ну, рассказывай… Выйди вон, Паулиццо. Да и вам, донна Чьеретта, лучше бы пройтись – хоть свечку возжечь за упокой родительских душ. Это еще что за хвостатый сопроводитель? Вон его. Впрочем, пусть сидит у двери, я люблю собак.
Фра Якопо отложил перо, одернул закатанные рукава, подтянул тесемку на животе.
- Давай, дочь моя, выкладывай.
Беллела начала говорить. И говорила, не прерываясь ни на одно мгновенье, пока фра Якопо ни выставил ладони вперед:
- Стой, ради всех святых!
- Я не сказала самого главного…
- Ты все уже объяснила, тараторка, трещетка, стрекотуха! Про то, что Фосколо Бенедетто – мозгляк и урод, по сравнению с Бертуччо Кверини. Про чудный шрам от сарацинской стрелы. И что ты не позволишь торговать собой, будто соленой кефалью… И что обратишься к мужу Фантины…
- Да погодите вы, падре!
- … и что лучше ты утопишься в канале или убежишь с лодочником. Или пострижешься в монахини, или останешься вековухой, или отравишься… Это еще не все?!
Беллела топнула каблуком и не сказала больше ни слова.
Сейчас она поняла бесповоротно, что напрасно надеется, напрасно ждет помощи. Будто оцепенев, Беллела преклонила колено. Фра Якопо сказал:
- Ступай-ка домой и передай донне Донате: зайду завтра, после обедни. Пораскинем мозгами. Может, чего и сообразим…
Охваченная внезапной злостью, Беллела пошла стремительно, насколько позволяли башмаки на непомерно высоких каблуках. Вздернула тяжелую юбку выше щиколоток, лягала ее в сердцах, когда слишком уж мешала. В ответ на пристальные взгляды и смешливые замечания скалила зубы, как собачонка. Вроде той, что бежала следом за ней.
Чьеретта издали бранила ее. Сердился и лентяй Паулиццо: расталкивая толпу, погромыхивал раскатисто, будто дальний гром. Довершением сегодняшних бед хрустнул каблук, попав в трещину мостовой – в этакую неприметную коварную западню с проросшей травкой и высохшей рыбьей головой…
Чьеретта догнала наконец хромоного гарцующую Беллелу и тыльной стороной кисти утерла взмокшие щеки.
- Все расскажу донне Донате, пусть выдерет тебя за волосы… Одерни юбку, бесстыдница!
Пришлось сесть на заплеванную ступеньку и отдать негодный башмак Паулиццо. Беллела видела над собой его толстые ноги, подпиравшие, будто колонны, громадное туловище, а под косолапой ступней неожиданно заметила смятый стебелек хилого цветка, чудом расцветшего между истертых плит. Почему-то это ничтожное наблюдение переполнило меру ее горестей… Беллела напрасно моргала набрякшими веками, на этот раз не могла вытерпеть – и разрыдалась…
Тетка взволнованно кудахтала, не зная что с нею делать.
Зеваки, собравшись вокруг, принялись за советы.
- На бесноватую поднять бы святые дары…
- Задрать подол да отхлестать плеткой…
- Окунуть капризницу головой в канал – и все тут!
- Прогони их, прошу тебя, миленький Паулиццо, - страдальческим голоском воззвала к своему охранителю Беллела, размазывая тушь с ресниц по лицу. Маленькая
черная собачонка скулила рядом.
Паулиццо тотчас надулся свирепой жабой. Будто озарение снизошло на сонного лентяя – так бодро и хищно он озирался.
- А ну прочь, висельники! – Паулиццо взмахнул кулаками-кувалдами,разминаясь.
Даже привычные к скандалам венецианские забияки озадаченно примолкли. Но один все-таки ответил. Пронзительным фальцетом завизжал другой. И, к восторгу гого-чущих зевак, вступил слаженный хор уличных сквернословов. В Паулиццо швырнули щепкой для поощрения.
Воловьи глазищи Паулиццо налились кровью. Он плавно раскачивался, выбирая жертву, и вдруг обернулся к самому дерзкому и крикливому… Хрясс!.. Мелькнули подошвы… Кто-то метнулся с воплем:
- Берегись! Это кулачный боец с Луприо!
- Да нет, он слуга богопротивного лгуна Марко Мильона!
- Сами вы лгуны и паршивые псы! – Плотный моряк, возбужденный желанием принять участие в потасовке, неожиданно вступился за мессера Марко и Паулиццо. – Никакой он не разбойник, а гребец с галеры «Сан-Пьетро», чтоб мне не видать святого причастия! – И моряк двинул в ухо первого попавшего ему под руку, не дремал и Паулиццо.
Толпа заволновалась, попятилась, но затем снова прихлынула, шквалом обрушились проклятья, замелькали перекошенные злобой образины с дырами распяленных ртов…
- Бей прихвостней толстосумов! Гони прихлебателей! – Какие-то люди (заговорщиков было в Венеции всегда предостаточно) восползовались уличным происшествием, чтобы раздуть мятеж.
- Ступайте на виа Мерчерья! – взывали подозрительные личности в одинаковых лиловых плащах. – Долой дожа Саранцио! Morte al doge, смерть дожу!
Казалось, разъяренные венецианцы в мгновение ока забыли о могучих кулаках Паулиццо и о драчливом моряке, молотившем всех подряд. Толпа разделилась на две враждующие группировки, над головами завертелись дубинки, обломки весел, сверкнули два-три кинжала.
- Сами убирайтесь, мерзавцы, туда где собрались бунтовщики и предатели! – отвечали крикунам в лиловых плащах. – Лупи подкупленных смутьянов! Evviva il nostro doge! Да здравствует наш дож!
Узкие окна венецианских домов распахнулись, показались лица рассерженных горожан.
- Эй, нечестивцы, улепетывайте от моего жилища, не то я размозжу ваши ослиные головы! – гневно заревел мужчина в расстегнутой на волосатой груди рубахе и швырнул вниз трехногий стул.
- Во имя отца, сына и святого духа… - вторил ему старик, выкидывая куски черепицы и обугленные поленья.
Целая сотня крыс хлынула вдруг из подвалов на набережную и заметалась под ногами людей. Но не меньшее число кошек и хищных птиц бросились их ловить.
- Ай, ай! Помогите! Колдовство! – завопили какие-то странные старухи в лохмотьях.
Торопливо, как при осаде, из окон валили помои, гнилую рухлядь, глиняные тарелки, кирпичный лом. Взлохмаченная, будто ведьма, женщина, визжа и ругаясь, послала кому-то в голову цветочный горшок. Несчастный повалился на мостовую. Тут же рухнул еще один забияка – его ткнули ножем в подбрюшье. Мостовая заалела кровавыми пятнами. Подбегали неизвестные с криками: «На Пьяццу, на виа Мерчерья! Долой дожа!» Выбросивший стул мужчина натягивал в окне арбалет.
Отчаянье, унижение, страх сомкнулись в сердце бедной невесты, а солнечная Венеция явилась мрачным и безумным видением. Беллела бросилась прочь, горестно причитая, оставив на ступенях башмак со сломанным каблуком и свой нарядный чепец.
Но слышалась уже мерная поступь и звяканье солдатского снаряжения. Раздались возгласы команды, вспыхнули наточенные до белизны лезвия алебард. Роняя колпаки, толпа ринулась вдоль набережной, многие срывались в канал и переплывали на другой берег. Начальник патруля приблизился, приосанясь, молодцевато кивнув на эфес меча руку в замшевой перчатке.
- Синьор, вы пришли вовремя. Эти оборванцы оскорбили дочь знатного гражданина, - пожаловалась Чьеретта, оправляя тугой лиф и со сладкой усмешкой глядя на офицера. – Вот она, бедняжка… Ах, сумасшедшая! Вернись! Паулиццо, что ты смотришь, разиня? Догони – она ведь босая… Господи, да прогоните эту проклятую черную собачонку, чтоб ей сдохнуть!

                * * *
Укоризненно вздыхавшую тетю Пипинеллу прислали вечером. После возмущенного рассказа Чьеретты, мать требовала объяснений.
Тщательно умытая, в старом холщовом платье, со стянутыми в пучок волосами, Беллела сказала решительно:
- Мне надо видеть отца. Ты слышала? Я хочу говорить с мессером Марко!
Через полчаса Пипинелла поманила ее:
- Мессер Марко у себя. Иди, душенька, будь умницей, прошу тебя. Да прочитай прежде «Отче наш» и «Богородица Дева, радуйся».
Но – опять помешали. Приехал какой-то ученый профессор из Падуи… Да когда же, в конце-то концов, она сможет разрубить этот гордиев узел и все объяснить отцу!
- Пьетро д,Абано, - шепнула двоюродная сестра Фьордализа, - обязался излечить мессера Марко от слабости сердца.
Д,Абано явился в плаще с куньей опушью и атласным подбоем. Мягко поскрипывали изящные башмаки марокканской кожи. Из-под пышных манжеттов вспыхивали искорками драгоценные перстни. Профессор не без внушительности опирался на посох с кованым набалдашником.
Опечаленная невеста будто не слышала. Молча опустилась на низенькую скамеечку и уставилась в пол.
Служанка Катаруцца и Петр-татарин носили мимо лохань для мытья рук, блюдо с фруктами, бокалы, медный шандал с тремя дрожащими огоньками. Из-за двери слышался хрипловатый смех мессера Марко и любезно воркующие восклицания профессора. Отчетливо доносилось каждое слово, но Белела, думая о своем горестном ходатайстве, не вникала в смысл произносимого.
- … С величайшим вниманием, коего придерживаться должно при обращении к свидетельствам мужа, наделенного мудростью, я изучил два списка: по-французски и по-латыни. Огромный опыт ваш и поразительная наблюдательность произвели на меня самое благоприятное впечатление. Смею выразить это вам, достопочтеннейший мессер Марко, ex abuntantia cordis, то есть от полноты сердца.
- Вы очень снисходительны, мессер Пьетро. А я ведь привык к недоверию и насмешкам.
- О, не огорчайтесь! Пренебрегите грубым невежеством…
«Ноги ее не будет больше у фра Якопо. Лучше уж исповедаться у какого-нибудь старикашки в замызганной рясе, день-деньской толкующего с торговками у причала», - думала Беллела сердито.
- … На основании ваших достоверных рассказов, я собираюсь издать ученый трактат, хотя бы отчасти примиряя разногласия медиков и философов. Среди прочих я подвергну рассмотрению вопрос; «Возможна ль жизнь под экватором?» - продолжал профессор из Падуи.
Беллела грызла ногти и нехотя слушала о том, что в южных морях корабельщики не видят Полярной звезды, а это подтверждает рискованное мнение о земной шарообразности. Беллела почти дремала от скуки, и вдруг очнулась.
- … чудесным образом. Я думаю, что все в это поверят. Нет, нет, прошу вас, кликните по-татарски вашего слугу. Мне будет очень любопытно услышать наречие дальних стран.
Отец и профессор стояли на пороге кабинета.
Мессер Марко медленно произнес прихотливую последовательность непонятных слов, среди которых Беллела различила только «Забе» (так звали Петра-татарина до крещения). Он появился в конце темного коридора со свечой в глиняном поставце. Отец сказал еще что-то. Петр коротко проскрипел в ответ. Желтый язычок покачивался, обводя светом его острые скулы и непроницаемо-узкие глаза.
Д,Абано попросил перевести сказанное.
- Я приказал ему проводить вас до лодки бережно и почтительно, подтверждая тем самым достоинства высокого гостя.  Он же ответил,  как подобает слуге хана: «Внимание и повиновение».
- Не выходите за мной, вечерняя сырость небезопасна, - кланяясь, предупредил врач. – Беседа с вами принесла мне неизмеримую пользу. Преподнося научные доводы коллегам, я позволю себе сослаться на вас. Святая Дева да хранит ваше семейство…
Профессор уплыл при чадящем факеле. Только тогда Беллела решилась приоткрыть дверь кабинета.
- Входи. Я вижу, ты давно ждешь, - услышала она. Отец сидел, устало откинувшись, положив локоть на переносной столик, где поблескивали бокалы.
- Я хотела спросить… - вымолвила истомившаяся невеста и запнулась. Отец выжидающе смотрел на нее неподвижным взглядом.
- Ты была в Арсенале. – Мессер Марко произнес это спокойно, как бы совсем не для того, чтобы выслушивать ее оправдания.
Конечно, невесты накануне свадьбы не разгуливают в толпе, где их могут каждую минуту оскорбить и даже больше того. Все это Беллела знала не хуже других, но сделала вид, словно за нею нет никакой вины, и заговорила с фальшивым воодушевлением:
- Чудесное зрелище! Несут весла, поднимают якорь… А ведь еще недавно смолили днище, крепили снасти… И вот прямо на глазах – уж готов корабль! Садятся гребцы, бегут по местам матросы, на возвышение поднимается капитан…
Произнеся последние слова, Беллела остановилась. Мессер Марко услышал про капитана и выражение его глаз показалось ей нестерпимо суровым. Стало быть, эти слова напомнили ему о Бертуччо Кверини.
- Скоро ли моя помолвка? – выговорила она с трудом и тряхнула головой, отгоняя робость.
Отец неспешно огладил бороду, двинул седоватой нависшей бровью.
- Не сегодня-завтра жених пришлет обручальное кольцо. Разве тебя об этом не известили?
- Кто же все-таки? – снова спросила она с бледной хитростью обреченного, ловящего последний предшествующий смертному приговору, замирающий звук жизни. – Кто пришлет мне кольцо?
- Будто ты не знаешь… Бертуччо Кверини, разумеется.
Беллела прижалась щекою к большой темной руке, неподвижно лежавшей на подлокотнике. И, чтобы ее ликование было незаметным, притаила дыхание. Ей не терпелось благодарить отца пылко, смело, красноречиво. Она желала бы рассказать ему с самого начала о своем смешном придуманном горе… Она побоялась, что отец осудит ее неприличное многословие.
Подождав, мессер Марко высвободил руку и погладил ее склоненную голову.
- Завтра я на несколько дней отплываю в Равенну вместе с равеннским послом, мессером Данте Алигьери… Без меня замуж не выйдешь? Милостью Господней я постараюсь воротиться в тот день, когда Бертуччо явится к нам с родственниками, друзьями и музыкантами.
Алигьери?!. Беллела как будто слышала это имя… Изгнанный флорентинец! Равеннский посол! Он проходил мимо, когда она спешила в монастырь Сан-Лоренцо, и говорили о нем не очень-то лестно. Вроде того – смутьян и чудак, как отец ее, известный всему свету болтун Марко Мильон, сварливый бородатый старик.
- Батюшка, позвольте мне проводить вас до пристани…

                * * *
Порывами налетал солоноватый ветер, море вскипало. Розовой стаей кружились чайки, галеры щелкали узкими стягами, и сотни гондол у причальных столбов кивали изогнутыми носами.
Не всякий день благовоспитанная девица из квартала Сан-Джованни Кризостомо встречает рассвет в порту. Дышалось так глубоко, так легко и сладко, что ключицы подпрыгивали к подбородку. Пробирала дрожь от волнения, новизны, утренней зябкой свежести.
- Где же ваш попутчик? – Компаньон Бараттьери поднялся затемно, чтобы проводить мессера Марко. Он позевывал в руку, но улыбался весьма любезно.
- Мне передали, что Алигьери предпочел отправиться посуху. – Мессер Марко запахнул суконный плащ. И огладил бороду; как приметила Беллела, и этот жест, чужеземный и непривычный, отличал мессера Марко от голощеких венецианцев.
- Ехать вдоль побережья, через болота… - бормотал Бараттьери. – В сентябре, в самую пору гнилой лихорадки*…
Он развел холеными руками и, не найдя кому выразить чрезвычайное удивление столь странным поступком, обернулся к Беллеле.
Вполголоса поговорив с компаньоном, мессер Марко подозвал дочь, коснулся губами ее лба, бородой закрыл вспыхнувшее личико. Она прижалась к сильному, будто каменному плечу, хотела всплакнуть, как того требовал обычай, но тихо засмеялась и взглянула откровенно радостными глазами.
- Напомни матери, чтобы мои распоряжения выполнялись неукоснительно. Ну, храни тебя Христос…
- До встречи, синьорина Беллела, - проскрипел Петр, ласково сморщив скулы морщинами.
Отец кивнул Пипинелле, сопровождавшей племянницу, пожал руку Бараттьери и осторожно ступил на сходни. Петр торопливо поддержал его под локоть. Нахмурившись, мессер Марко отстранил слугу и быстро, с уверенной свободой в движениях, поднялся на галеру.
Капитан приветствовал его учтивым поклоном.
Галера отвалила от пристани и пошла по лагуне, разгоняясь и слегка вскидываясь на пенящихся волнах. Длинные весла дружно ударяли по обе стороны судна, гребцы запели утренними сиплыми голосами.
Внезапно из-за левого борта вылетел красно-золотой сноп бесконечно множа-щихся лучей, и мессер Марко оделся с головы до ног алым шелком. Выкрасилась в темный каштан его побеленная временем борода, – он обернулся молодым неукротимым

------------------------------------------------
* Возвращаясь из Венеции, великий поэт Данте Алигьери заболел и умер в пути.
искателем приключений.
Беллела долго махала платочком, подойдя к краю причала так близко, что тетка Пипинелла охнула.
О, если бы корабль этот плыл не в скучную Равенну… Если бы корабль плыл к сказочным царствам с золотыми крышами и пылающим в печах черным камнем, где провел молодость ее отец, Марко Венецианец…
Беллела растерянно думала о том, с каким отрадным облегчением она рассталась бы со свадебной суетой. Молча и строго стала бы она рядом с великим странником, и началось бы новое путешествие в страну Великого хана…
- Пора домой, - напомнила тетя Пипинелла, зевая.
Бараттьери, изящно помахав перед собою рукой в перстнях, удалился. Последний раз Беллела окинула сожалеющим взглядом синий простор, где в слепящей игре солнечных бликов растворилась едва заметная точка.
Легкие облака рассеялись. Открылась панорама далеких гор. Солнце пламенеющим колесом покатилось над пригоршней островов, тесно рассыпанных по лагуне, над высокими кампанилами, домами на сваях и беспрестанно качающимся лесом корабельных мачт. Набережные постепенно наполнял привычный шум, заглушая мерные удары волн о каменные ступени.

                * * *
И как раз в эту минуту четыреста лет спустя в удобной и теплой постели под бархатным балдахином палаццо «Греви» проснулась графиня де Бонвиль. Она сейчас же вспомнила себя в обличьи юной Беллелы, дочери венецианского купца Марко Поло и невесты сопракомита Бертуччо Кверини.
«Боже мой, это было на самом деле! – подумала графиня с восхищением. – О, великий Гаралапуччи, он действительно непревзойденный маг и волшебник! Она и правда оказалась невестой мужчины из патрицианской фамилии Кверини… И как же она боялась, что ее отдадут за другого! Но отец ее… не графини де Бонвиль, а дерзкой, очаровательной девчонки Беллелы… сделал для нее правильный выбор… И дети Беллелы стали патрициями. А кровь Кверини, хоть и по материнской линии, досталась и ей, неизвестной никому дворяночке из Лангедока. И только редкая красота Беллелы, дочери великого путешественника мессера Марко, через четыре столетия воплотилась в облике француженки де Бонвиль. Чудо, чудо! О котором знает только она сама и…»
Заглянула служанка Сузи, присела в приветственном книксене. Потом сердито сказала:
- Мадам, там на лестнице мечется черная собачонка и рвется к вам в аппарта-менты… Что мне делать? Позвать сторожа? Прибить ее кочергой?
- Нет, нет, Сузи! Впусти ее ко мне поскорее.
- Ну, как знаете, мадам. – Сузи распахнула дверь спальни, и с веселым поклоном вошел, держа треуголку на отлете, почтительный кавалер Яго Мартелли.
- Милая комтесса Мари! – воскликнул он жизнерадостно. – Вы побывали там, где хотели, несмотря на внешнюю несбыточность столь удивительного происшествия. Не правда ли? Однако венецианский карнавал продолжается. Сегодня я покажу вам, а может быть, и сумею вас познакомить с графом Сен-Жерменом. Говорят, он назвал три заветные карты одной красавице из Петербурга, и она выиграла в «фараон» груду золота. Об этом напишет через восемьдесять лет* забавную повесть знаменитый русский писатель. Но это к слову, так, между прочим. А пока прикажите служанке подать ваше платье. Мы едем с вами завтракать в Спилеа. Там есть чудный кофейный дом, где подают баварское питьё – чай с молоком, желтком, сахарным сиропом и зеленым ликером.
- О, нет, синьор Яго, - уставившись в потолок синими глазами, произнесла
-------------------------------------------------------
* Намек на «Пиковую даму» Пушкина.
графиня. – Я передумала искать соблазнительного знакомства с Казановой и, может быть,
необычайно выгодного с Сен-Жерменом. Вы сделаете для меня величайшее благодеяние, если поможете мне проникнуть в палаццо Кверини, где я могла бы оказаться представ-ленной счастливому жениху султанской дочери мессеру Стефано – вот мое самое горячее желание… Если бы вы сумели это сделать для меня, я бы несомненно сочла вас бесценным и незаменимым другом. Благодарности моей не было бы предела.
Кавалер Мартелли хитро рассмеялся:
- Милая Мари! Я знаю, вы готовы отплатить за мои услуги сторицей, как бы эта плата ни была велика. Я сопровождаю вас и стремлюсь исполнить ваши желания в силу необычайной симпатии к вам. Но больше того – из-за тайного предначертания, которое делает меня вашим восхищенным невольником. Итак, сегодня мы не стремимся смешаться с карнавальной толпой на площади Сан-Марко. Ждите меня вечером и возьмите с собой служанку Сузи, переодетую в одно из ваших собственных платьев. Для вас я принес другой костюм – это камзол из красного бархата и к нему военные сапоги, офицерский плащ, треуголка, шпага и пистолет. Я буду экипирован также, хотя и предпочту черный цвет. Нас, скорее всего, ждут опасные приключения, ибо мессер Стефано Кверини, жених синьорины Джульетты (она же Азиза дочь турецкого султана), не пожелает изменить своих намерений. Они слишком хорошо оплачены. Здесь уже, по-видимому, вступает в игру политика. Но вы хотите познакомиться с Кверини, устранить Джульетту-Азизу и самой стать женой… или хотя бы любовницей мессера Стефано, не так ли?
- Как вы догадались?
- Но я же чародей, Мари! - Воскликнул Мартелли.
- Да, я хочу стать женой или любовницей. Я хочу родить ребенка, в котором древний род Кверини вновь соединился бы с потомками великого путешественника Марко Поло. Разве это не грандиозный и смелый замысел?
- О, вы истинная дочь своего века, комтесса! Вы авантюристка, не боящаяся никаких преград. Ну, до вечера, до колокола, возвещающего карнавал.
Наступило время приключений и осуществления преступных намерений. Ночью холодные, освещенные луной тени летящих облаков проносились над островами, каналами, мостами и кампанилами. Две молодые женщины – переодетая в одно из платьев графини служанка Сузи и обтянутая мужским камзолом, вооруженная шпагой и пистолетом графиня де Бонвиль с нетерпением ждали появления Мартелли.
Вскоре гондола, нанятая Мартелли, причалила у гостиницы «Греви», приняла графиню с ее служанкой и снова устремилась по переплетениям больших и малых каналов.
- Знаешь, где находится палаццо Кверини? – спросил гондольера Мартелли.
- Разумеется, синьор. Кто же в Венеции не знает палаццо Кверини, - пожал плечами крепыш в берете и ярком поясе.
- Но нам требуется подплыть не с главного входа, откуда обычно поджидают гостей. Нет ли при палаццо какого-нибудь дополнительного причала?
- С задней стороны, где разгружают барки, доставляющие провизию, есть причал. Там находится решетчатая дверца.
- Она охраняется? Вот тебе золотой цехин.
- Как вы щедры, синьор! – воскликнул гондольер, пряча монету в кошелек и красноречиво дотрагиваясь до рукояти стилета, который имеет с собой всякий венецианский простолюдин, тем более ночью да еще в период карнавальных потех – грабежей и убийств, любовных свиданий и похищений. – Если при проникновении в палаццо с заднего входа возникнут осложнения, их можно будет устранить.
- Браво! – комментировал пояснения гондольера Мартелли. – Я не ошибся, нанял настоящего удальца. Что ж, вперед! Если все сойдет благополучно, ты получишь еще цехин.
Гондола тихо подплыла к решетчатой дверце в каменной стене небольшого сада у палаццо Кверини. С главной центральной стороны старый дворец был ярко освещен смоляными факелами, а также сотнями свечей, горевших в канделябрах дворца. Сквозь стекла широких «венецианских» окон видны были группы богато разодетых гостей, пудреные парики мужчин, высокие прически дам, нагрудные ленты и бриллианты орденов на кафтанах сановников. Очевидно, праздненства в честь женитьбы мессера Кверини на некой Джульетте, тайной дочери турецкого султана, уже набирали силу и соответствовали престижной роскоши знатного семейства. Издали приглушенно лились звуки лютней, арф, мандолин и флейт. Домашний оркестр начал менуэт.
Гондольер подергал решетчатую дверцу. Она оказалась закрытой. Тогда гондольер намотал канат на один из причальных столбиков, затем он подтянулся, вцепившись в железную решетку, и посмотрел в сад. Убедившись, что никакой опасности нет, перемахнул через ограду.
В гондоле остались две женщины и Мартелли, на всякий случай приготовивший пистолет. Они напряженно ждали. Через несколько минут дверца осторожно скрипнула, и гондольер протянул руку «даме» Сузи.
- Прего, - усмехаясь, сказал он, - прошу вас, синьора.
Сузи, а за ней переодетая в мужской камзол графиня и кавалер Мартелли поднялись в сад. Это был искусственно подобранный дендрарий, где пальмы, олеандры, фикусы и кусты роз росли в позолоченных кадках.
- Я уже послал за хозяином. Всучил какому-то здешнему прихлебателю серебряный талер.
- Ты не пожалеешь о трате. – Мартелли протянул гондольеру блеснувший в бледном пятне лунного света цехин.
Одна из дверей палаццо внезапно открылась. Высокий, статный мужчина средних лет в белом, расшитом золотом камзоле и пестром халате, наброшенном сверху, без парика и шляпы вышел на крыльцо. Графиня затрепетала, будто возобновилось ее волшебное погружение в прошлое. Будто бы то наваждение вернулось; и она снова стала юной дочерью бородатого старика Марко Поло, которая увидела своего будущего мужа Бертуччо Кверини, капитана со шрамом на щеке от сарацинской стрелы. У нынешнего Кверини, увиденного ею теперь, не было шрама на щеке и звали его Стефано. Но внешне он очень походил на своего далекого предка, жившего четыреста лет тому назад, на отважного сопракомита, командира военной галеры. Тот, пропитанный запахом моря, и этот, вокруг которого воздух был насыщен изысканным запахом духов и лавандовой пудры.
- Кто меня спрашивал? – Голос Стефано Кверини казался вкрадчивым и настороженным. Повидимому темная история с его женитьбой на дочери султана связана была с политическими инсинуациями, огромными суммами денег и, возможно, с предательством интересов Венецианской республики, доживавшей свой исторический срок.
Мартелли выступил вперед и без церемоний подошел к хозяину дома.
- Синьор… - начал он развязно.
- Мессер Стефано, - поправил его Кверини, нахмурившись.
- Синьор, - повторил кавалер Мартелли. – Вы празднуете успех вашей дипломатической и финансовой игры…
- Я пригласил друзей, чтобы отметить свое обручение с синьориной Джульеттой…
- С турчанкой Азизой, дочерью султана, которых у него в Стамбуле не один десяток от разных жен и наложниц.
- Это ложь, - сердито произнес Кверини.
- Если это дойдет до Совета десяти, вам не поможет даже ваше близкое приятельство с самим Дожем и епископом Кастелло, - саркастически улыбаясь, сказал Мартелли.
- Пустяки, - небрежно возразил Кверини, - они всё знают.
- Вы хотите сказать, что поделились султанским золотом с достойными правителями нашей республики?
- Допустим, вы близки к истине. Но – что вы хотите от меня? Денег?
- Нет, деньги меня сейчас не интересуют.
- Тогда для чего вы сюда явились? С какой же целью вы хотите испортить… вернее, нарушить мое торжество?
- Я предлагаю вам сделку, синьор, - по-прежнему развязно заявил Мартелли. – Посмотрите на даму, что стоит рядом с юношей в красном камзоле. Вы поразились бы ее красотой, если бы увидели лицо этой дамы.
- Она в маске, - ворчливо сказал мессер Стефано. – Кроме того, я намерен довести до законного окончания свое обручение с Джульеттой…
- С Азизой. А там, скрывая свое очарование под маской, находится графиня Мари де Бонвиль, которая со стороны матери приходится вам дальней родственницей. Старинные документы, находящиеся в ее распоряжении, это подтверждают. Моё предложение: откажитесь от фальшивой Джульетты и женитесь на графине де Бонвиль.
- Исключено, - вскипел Кверини, теряя терпение. – Я не хочу на ней жениться, тем более, что она еще и родственница, черт возьми…
- Есть еще выход, - поразмыслив, предложил кавалер Мартелли. – Хорошо, женитесь на своей Азизе. За нее слишком хорошо заплатили, раз отвалили золота и Совету десяти, и дожу с епископом. Но тогда станьте тайным и нежным другом графини. Найдите свое счастье в ее божественном поцелуе и горячих объятиях.
- Ну, это совершенно другое обстоятельство, вполне приемлимое, - со смехом признал Кверини. – Графиня, я с удовольсвием увижу ваше лицо и поцелую вашу ручку…
В тот же миг раздался дикий крик, полный отчаянья и злобы. Из-за большого глянцевитого куста олеандров выбежала девушка в белом платье с распущенными черными волосами.
- Змея! – завопила она свирепо. – Подлая гадина!
Черноволосая девушка выхватила из складок широкого платья кривой ятаган.
- Джульетта, успокойся, не обращай внимания, - попытался вмешаться Кверини. – Это всё глупая карнавальная шутка неизвестных нахалов…
Но Джульетта-Азиза, не слушая его, бросила к Сузи и с размаху всадила в ее грудь ятаган.
- Госпожа, спасите… - едва пробормотала Сузи, обливаясь кровью. Она упала, раскинув руки, к офицерским сапогам графини де Бонвиль. Даже находчивый кавалер Мартелли слегка опешил. Кверини побледнел и попятился, как видно, побаиваясь мести своей невесты.
Однако Мари де Бонвиль хладнокровно вынула из-за пояса пистолет, взвела курок и выстрелила в турчанку.
- Проклятье! – заревел мессер Стефано, ринувшись со ступеней крыльца к графине. – Я убью тебя, негодяй! – В его руке блеснул стилет, украшенный золотой насечкой. Впрочем, понятно, что венецианский патриций принял комтессу в бархатном камзоле за мужчину. Мари де Бонвиль не успела бы вторично зарядить пистолет или выхватить для защиты шпагу, которой она недурно владела. Раздался выстрел. Мессер Кверини рухнул на тело своей невесты, а кавалер Мартелли еще держал направленный в патриция пистолет.
- Ого, за одну минуту три мертвеца, - отчетливо произнес гондольер. – Пора убираться, не теряя времени, синьор.
Мартелли обхватил графиню за талию и потащил ее к гондоле, уже готовой отплыть. Лодочник ловко размотал причальный канат и вцепился в весло.
- А Сузи?.. – прошептала Мари де Бонвиль. – Бедная Сузи…
- Она мертва, - хрипел Мартелли, падая вместе с ней в гондолу.
Из распахнутой двери палаццо хлынул поток толкающихся и орущих гостей патриция вперемежку с его вооружившейся челядью.
- Скорее к главному входу, в гондолы… Наперехват… - советовали самые решительные. Кто-то требовал ружья и пистолеты, слуги побежали за оружием господ. Один силач яростно запустил вслед отплывшей гондолы багор с железным крючком.
- Правь живее к берегу, где находится почтовая станция, - сказал кавалер Мартелли прилагающему все возможные усилия гондольеру.
Погода внезапно изменилась. Словно ворвавшиеся из преисподней демоны, бешеный вихрь рвал облака в темном небе столь яростно, что звезды метались, как рой светящихся мух. Гондола прыгала по волнам бьющимся в выложенные камнями берега каналов. Обычно гладкая, хоть и нередко замусоренная вода, словно закипела. Тщетно кутаясь в плащи, графиня и кавалер Мартелли быстро вымокли. Что уж говорить о гондольере, который только отфыркивал пену и еле держался на ногах, но стойко не выпускал весла из могучих рук.
Кто-то не раз проносился над ними, будто огромная черная птица, и тогда ужас охватывал графиню де Бонвиль, удалой гондольер крестился, стараясь не упустить весло, а маленький чародей Мартелли читал заклинания на непонятном языке.
К счастью для графини и ее опекуна они уже прибыли в место, где возможно было нанять карету и лошадей. Неожиданно тот, кто в виде огромной птицы взмывал над их головами, опустился на землю и протянул руку выбиравшимся из гондолы беглецам.
- Я поражен… это вы, достопочтенный Гаралапуччи? – воскликнул Мартелли. – Теперь я понимаю, отчего разразилось ненастье.
- Да, это я вызвал бурю, чтобы помочь прелестной графине, а заодно и вам, старый жуир, прервать погоню. Я не оставлю и дальше Мари де Бонвиль, ибо она до некоторой степени моя ровесница и дочь великого Марко Поло. Не имеет значения, что ее новое воплощение произошло через четыреста лет. Я уже приготовил всё для вашего отбытия во Францию.
Гаралапуччи щелкнул пальцами, как показывающий фокус факир. Тут же подкатила легкая карета, запряженная квадригой вороных лошадей. Кучер, усатый верзила, осклабился и почтительно снял шляпу.
- Вот ваш паспорт и подорожная запись, дитя мое, - любезно просипел Гаралапуччи и поклонился, как элегантный кавалер, несмотря на то, что на нем были рваные и вымокшие лохмотья. Он вручил бумаги графине.
- Ах, как я вам благодарна, бесподобный маг и волшебник, - проворковала графиня де Бонвиль. – Надеюсь, мы еще встретимся. Я приглашаю вас в свой замок, где вам будут рады в любое время. Но где же документы для моего сопроводителя, синьора Мартелли?
Графиня спохватилась, оглядываясь по сторонам.
- Мартелли обойдется своими средствами, - засмеялся колдун и протянул костлявую руку, помогая Мари занять место в экипаже. – Да вот и он. Строгости чиновников на границе его не коснутся. Кстати, здесь ваш багаж, его доставили только что. Вы еще успеете переодеться в женское платье.
Маленький черный пес с белыми задними лапками и куцым хвостом прыгнул в карету и расположился у ног графини.
- Счастливого пути, милая Мари-Беллела, - пошутил Гаралапуччи. – Если я не сумею выбраться к вам в гости, то жду вас на площади Сан-Марко в будущем году к началу следующего карнавала.
Графиня де Бонвиль, переодеваясь в женское платье, слегка грустила – она вспомнила свою преданную служанку Сузи. Но ничего не поделаешь! Таков поворот судьбы; об этом напомнил веселый взгляд черного пса, сидевшего у ног графини. Жаль, что ее забавный замысел потерпел крах. Однако с помощью Мартелли и Гаралапуччи она надеялась разнообразить свою дальнейшую жизнь. А что если они смогут препроводить ее на германскую гору, где в Вальпургиеву ночь удасться повидать главного рогатого и козлоногого фигуранта, позабавиться плясками ведьм и колдунов, самой находясь в стороне и оставаясь благочестивой католичкой? Графиня усмехнулась своим кощунственным мыслям.
Лошади бежали резво, изредка слышалось щелканье кнута и покрикиванье усатого кучера. Интересно, кучер-то настоящий или его превратил из большой толстой крысы несравненный маг – синьор Магдэл Гаралапуччи?




Казимир Косторевский слегка потер кончиками пальцев усталые глаза.
Через минуту он стоял у окна и смотрел на вечернее небо, оно казалось чумазым от продольных, словно растушованных кем-то, сумрачных облаков. Мелкие звездочки помаргивали между ними, а в сторону его дома летела, не взмахивая крыльями, большая взъерошенная птица.
«Цо за невиданно крупный ворон… или коршун?» - подумал филолог и ощутил беспричинную тревогу.
Птица всё приближалась; Казимир вгляделся в ее странные очертания и содрогнулся. «Тож настоящий птеродактиль! Какое ужасное наваждение!» Но вот уже отчетливо видно, что это не птица, не воображаемый крылатый ящер и не какая-нибудь безобразная химера, водружаемая иногда на католических соборах, например, на карнизах Нотр Дам де Пари…
У летящего к его дому существа не оказалось крыльев, - это развевались темные бесформенные одежды, и среди широких лохмотьев стало узнаваемо бледное лицо с крючковатым носом, впалыми щеками, костлявой шеей и взметённые седые пряди длинных волос… «Неужели причуда неведомых сил может реализовать созданный человеческой фантазией персонаж?»
Летящий в его сторону демон или призрак промчался перед окном и пропал. В ту же секунду невольный страх покинул Косторевского. Он позволил себе саркастически усмехнуться и почувствовал нечто вроде гордости по поводу материализации своего воображения.
Косторевский сел в кресло и прислушался к шороху, кряхтению и топтанию у двери кабинета. Приглушенные звуки прекратились. Потом громко постучали.
- Проше пани. Войдите, синьора Магда Галарапуччи, - сказал филолог, с интересом глядя на дверь.