Орангутан Василий

В ответ на европейские антироссийские экономические санкции простые россияне отказались от поездок в Европу и стали проводить свои отпуска в экзотических странах.

Вот и приятель мой Колька с женой своей в отпуск на остров Калимантан слетал.
Пытался я этот остров, ради любопытства, на географической карте отыскать, и не смог.

Остров-то Кольке понравился, только вот жители местные показались ему какими-то странными: то ли они чёрные по природе своей, то ли в глине вымазанные и в пыли вывалянные.

А по улочкам острова, рассказывал Колька, обезьяны прогуливались, и так свободно, как бы они равноправные граждане острова Калимантан. И случались казусы, рассказывал Колька: бывало, подойдёшь к местному жителю с вопросом каким-либо, и оказывалось, что это не местный житель, а орангутан — обезьяна человекообразная.

Этот мой приятель Колька большой оригинал. Всегда он что-нито такое-эдакое «выкинет».

Отдыхал как-то Колька в Индии и возвратился домой с крокодилом. Крокодил-то молодой, как бы подросткового возраста, но настоящий, нильский. Полгода плавал этот крокодил в Колькиной ванной, и мы ходили смотреть на него, пока он не подох.
А с острова Калимантан каким-то удивительным образом провёз Колька в багаже своём через две таможни орангутана — человекообразную обезьяну.

По началу-то мы и не поверили в орангутана. А как пришли к Кольке и увидели обезьяну, сидящую в кресле с газетой в руках, то уж и поверить пришлось.

Поудивлялись мы, посмеялись, но к орангутану близко подойти как-то и побоялись. И поспешили уйти.

А мне уж скоро и не до смеха стало. Не прошло и недели, как прибегает ко мне Колька, и какой-то весь возбуждённый, взлохмаченный, как будто за ним собаки гнались. И умоляет меня Колька: «Выручай, старик, жена мне ультиматум предъявила: выбирай, говорит, или я или орангутан. Приюти обезьяну-то, старик, ну хотя бы на два месяца, а за это время попытаюсь я пристроить её в какой-нито зоопарк».

Ну я поначалу-то, естественно, и не соглашался. Сам-то я, хоть и без жены живу, но квартира моя уж очень маленькая, однокомнатная, для проживания двоих-то никак не приспособленная. Да и сомневался я, уживёмся ли мы с орангутаном-то, сойдёмся ли с ним характерами. Я человек вспыльчивый, поди, и орангутан-то не «подарок», и как бы, думал я, у нас с ним до смертоубийства не дошло.

Но Колька так меня умолял, доводы всяческие приводил, на жалость давил, характер орангутана расхваливал, мол, спокойный, послушный, чистоплотный… Ну я и сломался. Но пожалел я не приятеля, а жену его Катьку, подумал: ведь распадётся семья-то из-за этого долбаного орангутана. «Хрен с тобой, говорю, привози свою обезьяну, но только на два месяца».

И уже вечером сидел орангутан на моём диване в моей квартире. Привёз его Колька, посадил на диван, оставил для него сумку с какими-то вещами и… сбежал.

А я остался один на один с орангутаном. И как-то стало мне не по себе.

Но и орангутан, видимо, был испуган, смотрел он на меня выпучив свои круглые глазки и дрожал.

Морда орангутана в целом была похожа на человеческое лицо, если бы не почти полное отсутствие лба, неимоверно толстая, отвисшая нижняя губа и огромные оттопыренные уши.

Каким же именем его назвать, думал я, ведь жить мне с ним под одной крышей не день и не два, и как-то надо будет к нему и обращаться.

Я подошёл поближе к орангутану, чтобы внимательнее рассмотреть его и понять, какого он рода, и из того, что увидел, сделал вывод: орангутан — мужик.

Это открытие меня как-то и успокоило и обрадовало. С мужиком-то, подумал, легче будет общий язык найти.

И как-то вдруг мне так жалко стало этого несчастного мужика, что я присел к нему на диван, обнял за плечи и сказал: «Ну, здравствуй, Вася».

Почему я назвал орангутана Васей, и сам не знаю. Но и орангутану, видимо, это имя понравилось. Он как-то блаженно растянул свой огромный рот в подобие улыбки, откинулся на спинку дивана, вздохнул и сказал: «Эх, блин!».

Я даже отпрянул от орангутана, ушам своим не поверил: говорящая обезьяна, да быть такого не может! Но потом уж и догадался: от Кольки успел орангутан это слово перенять, Колька-то без этого слова и говорить не может, «блин» этот у него с языка не сходит.

Благостное у меня осталось впечатление от знакомства с орангутаном Василием. И уже с оптимизмом я смотрел на предстоящую нашу совместную жизнь.

Положил я в углу комнаты для Василия матрац. И он как-то послушно лёг на него и, как мне показалось, быстро уснул. И я даже пожалел орангутана: умаялся бедолага, и не удивительно, ведь сколько ему всего перетерпеть пришлось.

А ночью я проснулся. Орангутан храпел. Но это было бы и ничего, я и сам, бывает, храплю. Но орангутан ещё и пердел, и так громко и часто, что я уж и заснуть не мог.

А утром от моего благостного состояния не осталось и следа.

Не хочу рассказывать вам о моей жизни с орангутаном Василием: и тяжело, и противно вспоминать! Таких ужасов, таких переживаний, какие я испытал, врагу не пожелаю.

Но чтобы вы имели хотя бы какое-то представление об этих ужасах, предлагаю вам мои записи из дневника тех дней, когда я жил с этим поганцем. А вёл я этот дневник в надежде предъявить иск, материальный и моральный, подлецу Кольке.
Вот эти записи.

«Орангутан обоссал квартиру: нассал во все углы, пометил мочой даже мою постель. Ужас! Я не выдержал и выпорол поганца»

«Квартира пропахла. Пришлось потратиться на покупку освежителя воздуха. И сам я пропах испражнениями орангутана, и все от меня шарахаются, и на работе, и в общественном транспорте».

«Орангутан порвал полное собрание сочинений Максима Горького. Поганец засорил клочками дорогих мне страниц унитаз и ванну. Выпорол поганца».

«Ночью орангутан напал на меня спящего. Завязалась борьба, драка. Я ударил поганца по голове будильником, он отпустил меня и свалился с кровати на пол. Окровавленного я оттащил его в ванную и окатил холодной водой».

«Орангутан захватил ванную комнату. Спит в ванне. Я предпринял попытку выволочь поганца из ванной, но он дико сопротивлялся, кусался, хныкал, истошно кричал, пускал слюну. И я отступился».

«Каким-то невероятным образом позвонил поганец по моему домашнему телефону, набрав «02». Приехал наряд полиции. Долго звонили, стучали в мою дверь. Но я не открыл. Как бы я объяснил полицейским присутствие в моей квартире человекообразной обезьяны? Выпорол поганца».

Так мы и жили. Мучили друг друга. Я возненавидел орангутана, видимо, и он меня. Но были мы связаны какими-то невидимыми нитями. Я при всей своей ненависти к нему не мог его выгнать, это бы противоречило моим представлениям о гуманности, а он при всём своём презрении ко мне не мог уйти в никуда.

Поначалу-то я звонил Кольке, рассказывал ему о своей мученической жизни с орангутаном, умолял его освободить меня от поганца. А Колька меня всё «завтраками» кормил: то зоопарк на ремонт закрыли, то клетки подходящей для орангутана в зоопарке нет. А потом уж Колька на звонки и отвечать перестал. И вот тогда уж и кончилось моё терпение. И поехал я к Кольке на квартиру. Но оказалось, что в квартире-то другие люди живут. Сбежал подлец Колька!

Но всему приходит конец.

Как-то возвратился я домой и не обнаружил в квартире орангутана.

Была у поганца манера прятаться от меня, и поначалу-то я и не обеспокоился. А к вечеру уж и искать стал его. Осмотрел я все его любимые места: чулан, шкаф, антресоли, под диваном. Но нигде поганца не обнаружил. И хотя я обеспокоился исчезновением орангутана, но и надеялся, что исчез он из моей жизни навсегда.

И вспомнил я, как накануне побега поганец весь день не выходил из ванной комнаты, сидел в углу, обхватив голову руками. Я ещё тогда пожалел поганца, бросил ему банан, любимое его лакомство, но он даже и не взглянул на него. И слышал я, как поганец вздыхал, бормотал что-то на своём обезьяньем языке. Видимо, очень он волновался перед побегом.

А как уж орангутан сумел улизнуть из запертой квартиры, я и представить себе не мог. Единственная версия у меня была: вылез поганец через форточку, прошёл по карнизу и спустился по водосточной трубе во двор.

И я подумал: быть может, исчезновение орангутана из моей жизни, это промысел Божий. Видел Бог мои мучения и смилостивился надо мной. А ведь могло бы между нами всё закончится и смертоубийством. Я уж готов был придушить поганца, расчленить и на помойку выбросить.

Прошло два года. И уж редко я вспоминал орангутана Василия. И иногда задавал себе вопрос: а был ли в реальности этот долбаный орангутан и не приснился ли он мне в кошмарном сне?

Но жизнь распорядилась так, что суждено мне было увидеть орангутана Василия, и не во сне, а наяву, и при таких невероятных обстоятельствах, что уж и не знаю, рассказывать вам об этом или умолчать. Боюсь, вы мне и не поверите. Но расскажу.

А встретились мы в супермаркете. Вижу я: у кассы, передо мной, чернокожий оплачивает бутылку армянского коньяка и банку красной икры. Ну, я и не удивился, много у нас сейчас студентов-то африканских. Только позавидовал, подумал: «Живут же эти африканцы, коньяк армянский лопают, икрой красной закусывают!».

А когда мы со студентом-то этим из супермаркета вышли, и взглянул я на него, то даже вскрикнул от изумления. Узнал в чернокожем поганца Василия. Одет был Василий в дорогой костюм с галстуком, а на руке его, заметил я, блестели часы, и тоже дорогущие, и не иначе, как швейцарские.

Ну, я, поначалу-то, и глазам своим не поверил. Я-то ведь думал:если и жив поганец, то, поди, живет он каком-нито зоопарке, детей своими гнусными гримасами развлекает, или в цирке кривляется, голый зад свой на потеху зрителям показывает.

И первая мысль у меня была, когда поганца-то увидел: не мистификация ли это какая-то, не подлец ли Колька меня в какую-то авантюру втянуть хочет!

Но, видимо, и поганец меня узнал. Состроил он одну из своих самых мерзких гримас, брезгливо сплюнул в мою сторону, и устремился к автостоянке, сел в такси, и укатил.

И весь день я думал о поганце Василии. И не мог найти объяснения увиденному. Поверить, что обезьяна, пусть даже человекообразная, по городу на такси разъезжает, в супермаркетах коньяк армянский покупает, икру красную, я не мог.

Вспомнилась мне и пресловутая теория Дарвина о происхождении человека от обезьяны. Но, ведь, даже школьники знают, что для такого эволюционного процесса потребовались бы миллионы лет. И оставалось одно: орангутан Василий, который около полугода жил в моей квартире, которого я каждодневно порол — человек!

А ночью я не мог уснуть. Я был очень испуган. Ведь если поганец и впрямь человек, да еще и иностранный подданный, то мне и наказание грозит суровое, и сразу по нескольким статьям уголовного кодекса: похищение человека, физическое насилие, унижение человеческого достоинства. А над моим объяснением, что, мол, перепутал человека с обезьяной, в суде-то, пожалуй, и посмеются.

Пытался я себя и успокаивать. Быть может думал я, встреча-то с поганцем мне и померещилась. И была у меня причина, чтобы так думать. Накануне выпил я лишнего, и когда с чернокожим-то лицом к лицу у супермаркета встретился, то находился в тяжелом похмельном состоянии. Сами, небось, знаете, кто угодно мог привидеться.  Но успокоить себя таким объяснением так и не удалось.

И было у меня два выхода: пойти с повинной в полицию, или на какое-то время скрыться.

Я решил не рисковать, и уже утром собирал свои вещи в рюкзак.

Не спрашивайте, где я нахожусь. Скажу только, что место надежное, и если меня объявят в розыск, то вряд ли найдут.

А если честно, то чувствую я себя бездарным актером, участником какого-то странного спектакля, в котором главную роль играет поганец Василий, а режиссер — подлец Колька. И не оставляет меня предчувствие, что спектакль этот еще не окончен…

Была бы моя воля, выпорол бы я тебя, поганец!