А мальчик говорил...

А мальчик говорил…
Или
Грустный русский Эдисон 

…рех ан есв ыв илшоп аД…
                Антиэсперанто

Жил-был мечтательный мальчик. Звали его…даже неважно как его звали, потому что назвали его – Эдисон. Ну это потом, конечно, назвали, когда поняли – не идиот. Не совсем, разумеется, не идиот, а так себе…  малый с воображением.
С чудовищным воображением!..
Ну вот, например: ничего не зная о жизни, он был уверен, что всё о ней знает. И был абсолютно уверен в том, что другие – просто по наивности или глупости – не видят и не понимают совершенно очевидного. Или не хотят видеть.
Так, уже с ранних лет, он понял, что самое замечательное в этой жизни – Колобок. И не только сказочный, но и любой. Колобками были для него:
А). – Хлебный катыш, обвалянный в сметане.
Б). – Крутой  яичный желток, вынутый из перламутровой невкусной оболочки.
В). – Полная луна над пекарней в соседнем дворе…
(Когда он понял, что и сам не кто иной, как этот самый Колобок, жизнь была в разгаре, и остановить свой бег уже не мог. Впрочем, о том и речь).

Когда луна выпрастывалась из скорлупки ночи и прокатывалась по крыше пекарни, мальчик долго не мог уснуть, и всё следил за тем, как этот жирный жёлтый Колобок плавает в сметане облаков и,  уменьшаясь в размерах, поднимается всё выше, выше, выше – в гибельные небеса. Мальчик точно знал, что там, в конце ночи, поджидает Колобка рыжая хитрая лиса – утренняя зорька. И даже однажды видел воочию, как она заглотнула его на рассвете, совсем беленького и глупенького. А потом написал стишки:

Ночь толкнула легонько по кpыше
Колобок – золотой-золотой...
Над тpубой, над пекаpней, все выше
Выше, выше, во мгле молодой
Он катился, белее и глаже
Становился, кpутясь в облаках
Как в сметане и, кажется, даже
Уменьшался, взpослея, и пах
Все слабей хлебным духом...
Он pыжей
Зоpьке сладкий подставил бочок
Над чужой, над холодною кpышей,
И пpопал...
Вот такой дуpачок.
...гоpько-гоpько в пекаpне, за нишей
Плакал с вечеpа стаpый свеpчок…

Но всё же обычно в это время мальчик уже спал в своей кроватке. И потом, значительно повзрослев, не мог дать точного отчёта в своём страшном видении… а вдруг это был всего лишь сон? Ведь каждую ночь Колобок снова выкатывался в небеса!
И хотя с каждым новым блистательным выходом истончался до алмазного серпика, потом ведь опять, ночь за ночью – поступательно и неуклонно – желтел, жирел и набирал полную силу. Мальчик понял – Колобок велик и бессмертен.
(Тот факт, что Колобок, это и ещё многое другое, в частности – футбольный мяч, который всегда возвращается в центр поля, мальчик осознал позднее, и несколько позже  расскажем об этом.)

Жизнь шла, детство кончалось вместе с налаженной жизнью, и вот наступил на людей, на страну, на сказочный, круговой ход бытия – Рынок. Поначалу в виде кооперативного движения. Мальчик был умный, и, наблюдая, как из подъездов и домовых подвалов люди устраивают парикмахерские, аптеки, столовые, понял:
Час Колобка пробил!
Он понял, почему детское кафе, вполне уютно оборудованное в бывшем подвале под его домом, как-то вяловато посещается. Дело было даже не в ценах. И мальчик понял в чём: кафе было обыкновенным. Пусть даже частным, с повышенной степенью сервиса и цен, но всё равно, оно было – заурядным. В нём не было Сказки!
Он набросал проект: «Кафе «Колобок», и принёс хозяину заведения. Суть проекта была проста. Вместо обычных булочек и квадратных порций мороженого, сделать всю продукцию в виде Колобка: замороженные сливочные шарики с глазками-ягодками, такие же пончики, круглые разрисованные чашечки для кофе и чая, круглые столики и стулья… требовалось немножко фантазии, энтузиазма, и почти не требовалось дополнительных капвложений.
Мальчик даже не просил взять его в долю, и даже не требовал трети дохода, ему хватило бы и смешных десяти процентов, но… хозяин поднял мальчика на смех.
В итоге не смеялся по-настоящему никто. Шло время, кафе прогорало. Рекламные же кампании, помноженные на оригинально-имиджевую фантазию, становившуюся всё более востребованной,  набирали силу и уже не казались чудачеством или излишеством…

А мальчик говорил!

Но когда горемыка-хозяин понял, что мальчик предлагал ему дело, было уже поздно: кооперативному движению в стране сломали хребет и свернули шею. Были преданы сотни тысяч самых доверчивых и более-менее честных предпринимателей снизу. Партия испугалась: так, глядишь, забогатеют людишечки, и расползутся денежки по «ничейным» карманам, и встанет народ на ноги… а мы, партия, зачем тогда? И стали раздавать миллиарды «своим» партийцам и комсомольцам, делая их в одночасье сверхбогачами – мол, с них-то всегда поимеем, они-то, мол, у нас на виду, под контролем…
Ну, что из этого вышло, куда ушли народные деньги и как их удалось проконтролировать – история совсем другая. И тоже грустная. Речь не о том, речь о грустном русском Эдисоне, который только-только начинал свой смешной путь в такой несмешной стране…

Плюнул мальчик на дурака-предпринимателя, и пошёл играть в футбол, на школьную баскетбольную площадку. Там уже собиралась дворовая, подросшая компания, бурно обсуждавшая предстоящий чемпионат мира. Почти все отдавали предпочтение немцам во главе со знаменитым Бекенбауэром, недавно возглавившим сборную.
Мальчик вспомнил об этом чуть позже, а сейчас просто гонял мяч-колобок по пыльной площадке. Игра шла без вратаря – задача заключалась в том, чтобы попасть в метровый створ баскетбольной стойки противника. Что был непросто, учитывая хаотическую, но отчаянную стенку в случае удачной атаки врага.
И вот сегодня, словно само собою, но явно же не без промысла свыше, произошло чудо: навесной плавный пас пришёлся как раз между мальчиком и его товарищем по команде. Оба дружно ринулись к мячу и одновременно, не сговариваясь, тощими втянутыми животами захлопнули его, как орех, чуть не расшибив друг дружке лбы.
Восхищённо и коротко хохотнув, оба товарища мгновенно поняли – это царский подарок! До ворот противника оставалось не более пяти метров, створ ворот уже заслоняла стенка, пробить которую традиционным способом нереально, но что если…
Не сговариваясь, и в то же время прекрасно понимая друг друга, оба мальчика превратились в андрогинное четырёхногое чудовище, которое боковым буром, не размыкаясь и не выпуская мяча, попёрло прямо в ворота, сминая стенку противника…
Гол был забит фантастический. Долго еще спорили потом, честно или не честно  забит, засчитывать его по правилам, или нет. С одной стороны, мяч был транспортирован в ворота без помощи рук, а с другой… что с другой? Ничего не понятно. Но мальчик понял – он на пороге великого открытия. И оно также связано с Колобком!
Очень кстати, совсем неподалёку от дома проживал знаменитый в прошлом футболист, и отец мальчика даже знаком с ним!
Мальчик пошёл на совет.
Футболист, заслуженный мастер спорта, изумлённо выслушал мальчика и тупо задумался. Очнувшись от нестандартных раздумий, подтвердил – видимого нарушения правил здесь нет, поскольку ни игры руками, ни задержки мяча не было. Однако, что мальчику от него нужно? И как он, юный и прыткий футболист, собирается использовать этот приём в игре? Ведь если приём будет разгадан, противник не то что к воротам не подпустит двухголовое чудище со смертельной начинкой внутри, но ещё на подходе атакует его силовым приёмом…
«Вот именно это и нужно!.. – возликовал мальчик. Силовой приём против игрока, владеющего мячом, карается штрафным. А что такое штрафной невдалеке от ворот? Это же стандартная ситуация, которой добиваются все,  то есть уже наполовину гол!..»
Оставив старого футболиста в мучительном раздвоении, мальчик отправился домой и написал письмо честному немцу Францу Бекенбауэру. В неподкупности отечественных тренеров мальчик сильно сомневался, насмотревшись фальшивых игр и наслушавшись рассказов о чудовищной коррупции. О том, что коррупция разъедает уже весь мировой футбол, мальчик ещё не знал. То есть, не хотел верить. А иначе,  зачем тогда Великая Игра? Тут уж попахивало не простым разочарованием, но прямо-таки религиозным отступничеством. Отречением от всего святого в спорте и в любимой игре…
Мальчик письменно изложил основные принципы нового приёма и предрёк победу немецкой сборной. Но только, разумеется, в случае применения Приёма.
Начал письмо классически: «Уважаемый герр Бекенбауэр…». А далее кратко изложил суть проекта. Знакомая немка, похохатывая, перевела письмо, помогла найти адрес спортивной немецкой Федерации и отправить Проект по адресу…
Гонорар за ноу-хау мальчик просил небольшой – каждый раз всего лишь три процента от ставки лидера команды, и то лишь в случае победы. И ещё один пустячок – чтобы авторство его было оставлено в анналах истории мирового футбола.
Честный Франц не ответил.
И немцы проиграли в решающем матче за золото.

А ведь мальчик говорил!..

Он даже предупреждал, что Приём следует использовать лишь в игре за золото. Ибо выход в финал немецкой команды был очевиден. И вот именно тут, в финале, следовало потрясти и обезоружить Приёмом противника.
Но грустно мальчику было не от проигрыша немцев, а по причине совсем иного, куда более глобального свойства. Он понял, что мировой футбол, сильно закосневший в старых правилах, рискует окончательно закиснуть в себе самом, как игра в шашки. И даже в шахматы, которые уже начал расщёлкивать компьютер.
А ведь какую свежую кровь можно было влить в старую игру! Это был бы совершенно новый, более энергичный, силовой футбол! Это был бы прекрасный, атлетически сложенный мулат – этакая помесь американского и европейского футбола!..
Итак, футбольный Колобок прокатился мимо. Мимо грустного мальчика. И совсем не в ту сторону, куда бы хотелось и мальчику, и – он был абсолютно в том уверен –  самому Футболу с большой буквы... 

А мальчик говорил…

А жизнь между тем продолжалась. Мальчик подрастал, и вместе с ним подрастали не только его простые, понятные уму и сердцу ровесники, но, что совершенно изумительно, существа иные, неясные…
У них наливались молочной белизной и полнотою ноги, бывшие ещё вчера тоненькими, мельтешащими и совсем неаппетитными палочками в сухих ссадинах и царапинах от своих полумальчишеских проказ и заигрываний с чужими кошками.
У них наливались мерцающей, таинственной влажностью взоры, уже начинавшие подло и неотвратимо ранить – из-под невинно опущенных ресниц – сердца ни в чём неповинных мальчиков.
У них наливались груди, нагло тиранившие не только беленькие школьные блузки, но всё те же самые, ни в чём неповинные и недоуменные мальчишечьи сердца.
У мальчика тоже кое-то наливалось: набухало кровью сердце, и оно гнало по жилам такую волну грозной, неведомой Силы, что больно изнывала грудь, что-то тяжелело внизу живота, и ниже, ниже… и каменели икры, и лубенели ступни…
Никакого выхода не было!
Назревала необходимость во что бы то ни стало исследовать истоки этой силы, тревоги. Ясно было одно: всё коренилось в проклятых, или просто ненормальных существах, девочках, которые ещё совсем недавно не представляли никакого существенного интереса для нормальных отроков.
Мальчик был недурён собою, в меру глуп и нагл, – девочки охотно начинали с ним дружить. И дружили самою чистою дружбой! Некоторое время, разумеется. Потому что дальше одолевала скука и пустота, загадочная недостаточность чистых отношений – просто отношений. В конце концов, с мальчишками дружить куда интересней и содержательней! От дружбы с девочками требовалось что-то ещё, нечто гораздо более существенное, чем прогулки с разговорами, походы в горы, провожания из кино...
Самое интересное, что именно девочки, как правило, первыми чувствовали эту недостаточность и становились инициаторами более мощных, пусть и не вполне стерильных отношений.
Девочки были в основном чистенькие и домашние, беленькие и пушистые. И не представляли никакой гигиенической угрозы для отчаявшегося разбойника, в которого сами же и вынуждали превратиться нашего грустного мальчика. Мальчик был тоже из хорошей семьи, и девочки это отлично знали.
Но вот беда, на дворе как раз воцарилась эпоха СПИДа, и все, особенно молодые и чистые, панически трусили. Обоюдная паника сковывала решительные, открытые действия. Девочки намекали, что очень даже не против мощных отношений, но на всякий случай, на всякий случай…
«Необходимо предохраняться!» – подвывали публичные трубы.
А как?
Как было чистому грустному мальчику зайти в аптеку и при скоплении народа произнести страшное слово «презерватив»?..
Мальчик всё же пересилил себя. Он произнёс это слово. И получил вожделенный предмет. Но только в нагрузку с грязноватой ухмылкой белоснежной аптекарши…
И всё равно это была победа – первый рубеж взят!
А дальше… дальше на пути мощных отношений мальчика с девочкой разверзалась  трясина чисто технологических конфузов.
Ну вот, например – в самый кульминационный момент, запыхавшийся и потерявший память мальчик, уже стянувший трусишки со своей нежной девочки, обнаруживал, что не готов к окончательному подвигу: презренный (и вожделенный, вожделенный!)  предмет находится в другом месте.
Он мог прятаться в кармане пальто или пиджака, мог быть в ванной комнате, среди предметов личной гигиены… приходилось судорожно метаться по квартире, не только ослабляя первоначальное возбуждение, но ещё и усиливая при этом раздражение нетерпеливой девочки…
Всё приходилось начинать сначала… и всё получалось в итоге. Но той самой, вдохновенной и беспамятной радости уже не было.
Подобные ситуации повторялись не однажды. Стоит учесть, что мальчику приходилось рассчитывать не только время свиданий (небесконечно же отсутствие родителей!), которого счастливые, как водится, не наблюдают, но и момент своевременного надевания предмета, без коего ни одна приличная девочка, обученная грамоте и отравленная пропагандой, не соглашалась…
Эта горько-сладкая мука длилась и длилась. Длилась, кажется, бесконечно. Менялись явки и девочки, а конца конфузу не предвиделось. Но конец, как известно,  неизбежен в любой ситуации. И конец наступил. – На мальчика снизошло.
Мальчика Эдисона осенило, и он изобрёл трусы «АнтиСПИД»!
Недолго рефлексируя, разработал проект и прямёхонько направил директору швейной фабрики «Восход». Суть гениального проекта была проста: трусы «АнтиСПИД» изначально снабжались матерчатым, но расширенным накладным пояском с кармашками-прорезями, куда, словно газыри, аккуратными рядками были вложены презервативы в продольной упаковке. Поясок  легко отстёгивался в случае стирки, а при необходимости пополнялся новыми зарядами. При этом обладатель волшебных трусов совершенно не ощущал дискомфорта или какого-то трения. Он, по замыслу, даже не должен был замечать дополнительного устройства – до поры до времени.
Но уж когда наступало Время, необходимый предмет был всегда под рукой! Это избавляло, во-первых, от аптечных и постельных конфузов. Во-вторых – инопланетянки гораздо легче идут на контакт, будучи уверены, что землянин при амуниции, что с ним   не подзалетишь в нежелательную пока ещё сферу, и не подхватишь заразу. А самое всё-таки главное – это надёжность общения и планирования жизни, семьи…
Словом, достоинств у мальчиковых трусов было куда больше, нежели технологических трудностей нововведения. И как же он изумился, получив издевательский ответ с фабрики!
Какой-то занюханный технолог в ёрнических выражениях объяснил мальчику, что он, как стратег лёгкой промышленности, двух станов не боец: текстиль, мол, есть текстиль, а медицина, мол, сама по себе. И нечего морочить голову людям, занятым перевыполнением плана и вынужденным тратить время на переписку с доморощенными эдисонами. И пусть, мол, ни о каких пяти процентах от дополнительной прибыли не мечтает, дураков нет, пусть лучше на занятия в школе наляжет, экзамены, поди, не за горами…
Грустный Колобок покатился дальше, в тёмные дали грядущего. Они, как сгущавшиеся тучи, всё грознее кишащие распложением, угрожающие перенаселением всё более нездоровых человеков,  действительно темнели – «СПИД» лютовал, обволакивая планету погибельной слизью, от которой волшебные трусы могли бы, очень многих могли бы уберечь. Но не уберегли.

А ведь мальчик говорил!..

Катился себе Колобок, катился – по долам, по горам… И однажды, закатившись с компанией друзей и подружек на развесёлый пикник с рыбалкой, костром, ночёвкой в палатке, сделал очередное открытие. Правда, на этот раз сделал его не один, а вместе с другом. – Они просто вынуждены были сделать его совместно, поскольку делили двухместную палатку с изнеженными девочками.
Девочкам было холодно на сырой земле, даже спальник и плотное одеяло, даже вино не согревало их, городских капризуль. А и то правда – ведь именно их нежные спинки грозила выстудить мать-сыра земля. Девочки выставили ультиматум: утеплить дно палатки любым способом, иначе бойкот. Что было делать?
Мальчики, злобно поурчав, схватились за топоры…
И пошли они, разгорячённые упущенной близостью, пошли в ближайший лесок – нарубить лапника.
Лапника нарубили, и уже возвращаясь обратно с громадными еловыми охапками, сделали открытие. Они увидели, как матёрый рыбак грамотно разбивает палатку невдалеке от их стойбища. Одновременно же отметили главное: дно палатки мужик утеплил не дикими ветками, а цивильным надувным матрасом!
Мальчик Эдисон спросил товарища: «Слушай, как ты думаешь, матрас пришит к дну палатки?»
Товарищ ответил мальчику: «Если и не пришит, хорошо бы…».
Эдисон добавил: «Хорошо бы подумать…».
А про себя, хитрый, додумал словами из ментовского анекдота: «Не хер думать, рубить надо!...»
Да, грустный мальчик и тут хотел «срубить бабки» – ну не мог он иначе! Да и время на дворе стояло явно не для бессеребренников. И хотя по глубинной сути своей   мальчик был именно таковым, жертвенным и романтичным, он хотел – искренне и по-честному хотел! – зарабатывать в этой жизни не казённой нудятиной, а собственным вдохновением и умом. Как было упустить очередное открытие?..
Проект он отправил в мощнейшее туробщество «Динамо», прочно связанное с производством спортивных товаров. Рационализация сулила неслыханную прибыль в случае серийного запуска чудо-палаток. Причём – мальчик был уверен –  такие палатки расползутся не только по родимой стране, но по всему миру! Кто же откажется от подобного комфорта? – двойное дно палатки за пару минут с помощью компактного компрессора водружается на воздушную подушку, которую не проберёт никакой земляной холод. А если и ещё стенки утеплить воздушной прослойкой – ночуй хоть на леднике! И главное, это же так нетрудно, так нетрудно и незатратно, что...
Мальчик чуть не лишился рассудка, когда ему ответили квадратноголовые.
Главный их довод был таков: мужество, мужество, и ещё раз мужество. Вот что нужно нашим спортсменам. О комфорте пусть хлопочут всякие, кто не мыслит жизни без тёплого клозета и прочих мерзостей  заблудшей цивилизации…
О существовании патентных бюро глупый мальчик Эдисон тогда ничего не знал, а иначе… иначе вся его жизнь могла расцвести в таком чудном цвете, что настоящий рассказ не состоялся бы за полной своей никчемностью – на кой чёрт плагиат с подлинной жизни?
Грустный Колобок покатился дальше – всё дальше, и выше, и выше…
Потом (правда, гораздо позднее) ему рассказали, что нечто подобное собираются внедрять за рубежом, и уже рассчитывают на баснословные барыши!
Самое смешное: наши спортпромышленники, прослышав о «зарубежном проекте», за громадные деньги намеревались купить лицензию на производство чудо-палаток…

А ведь мальчик говорил, говорил!..

Катился себе Колобок по тёмной жизни, по грустным небесам, обходя ямины, капканы, хитрые силки, расставляемые то тут, то там совсем не сказочными персонажами и злодеями. Колобок, ведомый поступательным ходом бытия, вполне легко и благополучно миновал их. Он подрастал и умнел.
Но умнел не настолько, чтобы перестать изумляться глупостям людей, – как правило именно тех, от которых зависело и общее потепление человеческого климата, и личное благополучие. В частности, благополучие мальчика Эдисона.
Тут надо сказать, что за годы странствий и озарений, он порядочно охладел к открытиям техногенной и сугубо материальной сфер бытия.
Он взял перо, умокнул его… умокнул в солнце, в луну… в человеческую гущу, в звёздное небо, и… стал писать. Мальчик Эдисон стал писателем! Более того, оказалось, что он был, и вот – СТАЛ поэтом. Причём самым настоящим, ни на кого не похожим поэтом.
У него печатались стихи в знаменитых толстых журналах, выходили книги, он получал гонорары, на которые мог прокормить себя и семью, которая как-то сама собою за годы странствий намоталась на мальчикову жизнь, и даже успела сильно полюбиться  ему, – похудевшему, уже слегка седеющему Колобку…
А новые времена расшумелись не на шутку: гласность раздувала щёки, издавались немыслимые вещи, росли тиражи книг и журналов, мгновенно сметавшиеся с прилавков. Благоухал, по словам тогдашнего генсека, «пир духа».
Но как раз в тот момент, когда перестройка ещё не совсем грозила перейти в перестрелку, но ещё до предела был распахнут книжный рынок и, казалось, уже не запахнётся никогда и, казалось, вот он, твой звёздный час –  пиши, зарабатывай на жизнь любимым делом, именно тут оказалось: книжный рынок конечен. Люди насытились, устали цокать языками, поскучнели и вновь озаботились хлебом насущным.
Что особенно грустно, рынок не был конечен для детективного барахла, для порнухи и прочих прелестей, – он иссяк для настоящей литературы! Тем более, для поэзии…
Но отступать было поздно. Да и не зависело теперь от мальчика. Оказалось, что это не прихоть пера, но судьба, которую не выбирают. А значит, следовало двигаться исключительно в её русле, дабы не предать Замысла, не испаскудить и не отправить свою жизнь в никуда – к чертям собачьим, псу под хвост…
Да, но как двигаться в кошмаре, в полубреду полунастоящей жизни?
Мальчик понял – надо изучать книжный рынок. И принялся за дело. Поскольку гламурные литподелки были ему попросту отвратительны, он пытался найти нишу именно в той сфере, где вращался и жил – в поэзии.
Взрослые товарищи откровенно хихикали над мальчиком, мол, кто и когда делал деньги на стихах? Вроде бы оно и так… но мальчика-то звали – Эдисон! И ведь недаром звали. Он придумал поэтическую серию «Леди и Лебеди».
Грустный мальчик был существом общительным, даже компанейским. Он не чурался никаких сословных компаний, что весьма изумляло его близких. «Тебя не поймёшь! – то ли роптали, то ли восхищались они – ты можешь быть своим и в элите, среди лауреатов, можешь пьянствовать с дворниками, шлюхами, и везде ты свой… и как только это в тебе уживается?..».
Мальчик отшучивался в ответ, а сам искренне не понимал своих близких: ну почему чин и должность должны мешать общению? Если хороша и умна, положим, светская леди, девушка из высокой богемы, то ведь и хорошо? А если ярка и естественна, к примеру,  ночная бабочка, и с ней необъяснимо радостно, искристо и свободно, то разве это плохо?
И пусть их называют как угодно, но мальчик, выворачивая похабное «Б», называл их ласково и нежно – «Лебеди». А что? С одной стороны – леди, с другой – лебеди. Два равноценных мира в звёздном кругозоре Колобка.
А самое главное, внутренние их миры могли быть одинаково богаты, невзирая на социальный статус – он это отметил, тесно общаясь и с теми, и с другими. Все они были одиноки и сентиментальны в глубине души, и почти все вели тайные дневники, заводили альбомы, почему-то снова входившие в моду.  Туда они записывали на досуге стишки…
Грустный мальчик, вероятно, вызывал какое-то особое доверие и тех, и других, поскольку был удостоен чести познакомиться с несколькими образцами таких альбомов.
И его опять озарило!
Он понял, что серия «Леди и Лебеди» пойдёт нарасхват, если умно и тонко её разработать и преподнести читателю. Это должны быть красивые серийные книжки с туманными полу-фото, полу-рисунками на обложке – этакое полуразмытое, но тем более манкое «ню» героини. А внутри – стихи, непременно перемежаемые наиболее броскими отрывками подлинной биографии героини, её дневниковыми записями.
Самое трудное заключалось не в том, чтобы уговорить девушек (как Ледь, так и Лебедей) раскрыть на публике душу и отчасти тело – как раз на это они шли, и некоторые даже с восторгом, – но в качестве написанного ими.
Нет, они, как правило, не были бездарны, даже напротив… – яркая натура обязательно проявится яркими образами. Но эта аляпистость, цветистость!.. Эта необузданнасть чувств, и при всём том полнейшее неумение их выразать поначалу ставили мальчика в тупик. Такое нельзя публиковать. «Пипл не схавает» – мальчик это хорошо понимал.
Но ведь недаром он был Эдисон! И к тому же поэт, уже прополовший пуды чужих рукописей, как редактор. Что ему стоило ввести в нужное русло дикие вирши ярких барышень? То бишь выразить именно то, что и хотели изначально сказать эти самые барышни, но увязли в буреломе косноязычья.
А материал был замечательный!
Мальчик не на шутку увлёкся, и понял, что это будет интересно всем: проследить путь юной девчушки от первоначальной свежести и наива до осознания свинцовых прелестей современной жизни, вплоть до перелома, до выбора реальной судьбы. Главное, это всё было так искренне, так чисто и обнажённо, как только перед собою могут открываться женщины – и Леди, и Лебеди…
Он потратил несколько вечеров на обработку доморощенных перлов, и показал их своим героиням. Наградой были не только словесные вопли, но и восторги иного, естественно, плана. Они поняли и оценили замысел!
Ах, если бы не кубоголовые издатели, а вот эти искренние и красивые женщины  решали судьбы мира, он давно бы стал иным, открытым и прекрасным в своей цветущей полноте и сложности.
Грязные издатели отвечали грустному мальчику, что времена не те, что всё это слишком тонко, изысканно, и вовсе не для быдла, которое окончательно, якобы, пришло теперь на смену людям. Вот если б ещё обнажённей, ещё, ещё…
Да куда же ещё? И так предельная обнажённость. Далее – запредел,  пошлятина. А этого мальчик не выносил.
Он письменно послал издателей на хер. Точнее, вежливо вопросил, какого хера им, муфлонам, не хватает? В ответ получил угрозу, что за мат могут мальчика и привлечь. Пришлось просвещать кубоголовых, что «Херъ» – название древнерусской буквы, а вовсе не мат. Что с такой же степенью толерантности можно спросить про «Фиту», «Ижицу, «Еръ»… Да и про все остальные буквы. Что вообще, например, в официальном лексиконе бухгалтеров, учётчиков, проектировщиков слово «похерить» и посейчас означает ровно то же, что слово «зачеркнуть», «закрестить», «закрыжевать». А почему и с какого перепуга  имя почтенной буквы стало считаться неприличным, эти вопросы не к нему, и пусть они, муфлоны, выясняют это в суде, если пожелают...
Не пожелали.
А Колобок покатился дальше... Он откатился от книжного рынка, залитого соплями и кровью, и закатился, уже  в качестве редактора, на телевидение.
Закатился и ужаснулся – убожеству. Такие возможности для фантазии, и так скудно используются!..
А между тем входили в моду ток-шоу: вшивые проблемчики, слюнявые разговорчики...
Мальчик Эдисон понял: здесь надо быть тем самым милицанером из анекдота, а значит: «не хер думать, рубить надо!..»  И предложил главному шикарное шоу под названием «Любовный ринг». Это было недорого и эффектно, а главное – прямо по теме дня. Всего-то и требовалось: небольшая площадка-ринг для состязания рыцарей любви, стилизованный под старинку трон, кольцо и роза. Всё.
Мальчик исходил из того простого соображения, что корявые треугольники и прочие любовные недоделки лучше разрешать красиво и даже публично, нежели в безобразных драках с поножовщиной, грязных интригах и наведениях порч.
А значит – за дело!
Итак, счастливая смелая девушка садится на трон и, поигрывая колечком, следит за схваткой на ринге у её ног. Характер схватки заранее выбирают и обговаривают сами соперники. Это может быть борьба интеллектов, остроумия, или же поэтический турнир, коли соперники возвышенны и романтичны. Это может быть силовое единоборство, также в зависимости от пожелания всех действующих сторон. Может быть – финансовое (демонстрация кошелька или банковского счёта не самый слабый аргумент при выборе спутника жизни)…
В общем, практически все цивильные способы разрешения любовных проблем были мальчиком Эдисоном учтены и подробно расписаны в проекте. Причём, на троне вполне мог оказаться и мужчина, если за него борются девушки или женщины, что по нынешним меркам очень даже вероятно. (NB: возраст участников – без ограничений).
И непременное условие: перед схваткой ведущий оглашает письменное заверение соперников – ни коим способом не мстить победителю после ринга. А также письменное обещание руки и сердца со стороны царственной особы сильнейшему из рыцарей.
После красивой схватки следовал не менее красивый ритуал: победитель подносит розу прекрасной даме (или же ему, «даму»), а та – кольцо избраннику. Таким образом браки, которые всё реже теперь свершаются на небесах, могли бы заключаться не в душной конторе, а в праздничной обстановке – всенародно, зрелищно, на миру!..
Вы уже догадались, что ответил мальчику главный мужик на канале? Да-да, он понес ахинею – про цинизм, порчу нравов и прочую белиберду. Мальчик грустно уверил его, что нечто подобное скоро хлынет на экраны, обязательно хлынет, но только уже в самых разнузданных и воистину циничных формах, а он, козёл, глядя на рейтинги, будет лишь трясти и кусать бороду…
Мальчик был уволен, а весьма похожие ток-шоу, словно по мановению волшебной палочки (или, скорее,  просто уворованные у бородатого козла), действительно хлынули на экран во всём своём безобразии с развлекательных каналов.

А ведь мальчик говорил, говорил!..

Колобок катился, катился, катился… мальчик говорил, говорил, говорил…
Пока не понял, что именно говорить-то люди и не умеют. Разучились. Раздружились напрочь с великим и могучим русским языком.
Особенно ясно это увиделось в публичных дискуссиях, и, конечно же,  в ток-шоу на телевидении. Вот уж где обнажилась дикая запущенность, замусоренность языка!  Причём, разучились говорить практически все сословия. И политики, и учёные, и литераторы… наиболее чистая речь – мальчик это отметил как естественную закономерность – оставалась у священнослужителей. Но и «поп-звезда» теперь всё чаще мог позволить себе в экранной дискуссии вульгаризм, сленговый оборотец, так не шедший человеку в рясе…
Мусор, мусор, мусор заполонял русскую некогда речь. Он грозил потопить под собою страну, и мальчик Эдисон понял – необходимо действовать! Он знал, что всех нас давно, еще в угаре перестройки, «кинули» именно на языковом уровне, а уже лишь потом на экономическом. Если бы народ вовремя расчухал, к примеру, что туманное и вроде бы нежное слово «либерализация» означает не что иное, как банальная и наглейшая обираловка, не дал бы так запросто себя околпачить…
Туман нарочито тёмных словечек окутывал страну, словесный мусор некому было сжигать, и мальчик Эдисон придумал проект под названием «Детектор мусора». Он подозревал, что и этот проект, возможно, будет похерен, но совершенно не подозревал – кем именно…
Используя старые связи на телевидении, он стал протаскивать проект. Можно сказать, почти протащил его. В углу студии был уже даже установлен столик – неприметный такой столик на одного незаметного человечка. И ма-аленькая сигнальная лампочка над столиком. Незаметный человечек (крупный писатель, знаменитый лингвист, авторитетный диктор) должен был просто молча сидеть во время прямого эфира и фиксировать в своей тетрадочке все эти «м-м-м…», «э-э-э…», съедающие драгоценное эфирное время, все эти «так сказать», «как бы», «строго говоря» (ну и говори строго, не предупреждай!) приглашённых участников. В случае же вопиющей безграмотности лампочка над столиком просто вспыхивала и гасла – до очередного ляпа.
В конце передачи незаметный человечек – «мусорщик» – делал краткий анализ речи главных героев передачи и выставлял русским людям оценки по русскому языку. И уже совсем под занавес невинно спрашивал главного героя – политика, бизнесмена, народного целителя, примерно в таком духе: «Итак, за всё время выступления вы пять раз употребили выражение «если честно сказать…» и три раза «откровенно говоря…». Куски Вашего текста с этим предуведомлением заняли треть от целого. Означает ли это, что остальные две трети Вашего выступления Вы говорили нечестно и неоткровенно? То есть, говорили неправду?..»
Смутившийся гость, разумеется, уверяет, что это, так сказать, фигуры речи, языковые штампы и стереотипы. И что он постарается впредь не употреблять подобные выражения всуе…
А что это значит? А это значит, что цель «Детектора мусора» во многом достигнута. Значит, и этот гость, и другие будут внимательнее относиться к своей речи, к языку в целом, зная, что они отныне под колпаком у незаметного человечка – «Мусорщика», или «Чистильщика», или «Терминатора грязи»…

…катился Колобок, катился – по небесам, по земле… катился, бледнея, седея, и…  всё отчётливее сознавая, что ловушки и ямины, с ехидной, прямо-таки архетипической неизбежностью встречавшиеся на его пути, – это всё те же ловчие сети
из старой-престарой сказки. И всё те же сказочные герои – зайцы, волки, медведи в людском обличьи неизбежны в человечьей ночи…
И понимал грустный мальчик Колобок, что Архимеды, Эдисоны и Рубики – это первые враги кубоголовых. Ибо даже кубик Рубика имеет способность менять окраску и конфигурацию, а просто куб или квадрат,  он и в Африке куб и квадрат. И всё чаще и чаще – чёрный…
А главное, он всё острее чуял, что рыжая хитрая лиса также неотвратима, что не вечно продлится ночь, и ему, истончённо-побелевшему, придётся-таки встретить рассвет. И встретить, по возможности, радостно. Ведь рассвет – неизбежен? Неизбежен и светел, даже в гибельности своей?..   

А «Детектор мусора», уже готовый в дело, зарубили вовсе не чиновные козлы, но именно те, кто и должен был подвергнуться испытанию – писатели, учёные, политики… то есть,  именно они, главные герои передач, узнав о нововведении в студии – всё, без исключения! – наотрез отказались от прямого эфира. Они решительно предпочли врождённое косноязычие чистоте русского языка…

…да пошли вы все на хер!..