Алкание вселенского храма

Представляют огромный интерес ниже цитируемые фрагменты труда князя Евгения Трубецкого «Умозрение в красках. Этюды по русской иконо-писи»», впервые опубликованные 100 лет тому назад, но не потерявшие своей полной актуальности и ныне:


«Вопрос о смысле жизни, быть может, никогда не ставился более рез-ко, чем в настоящие дни возмутительного обнажения мирового зла и бессмыс-лицы.
Но самое наше человеческое возмущение не было бы возможно, если бы этот тип жизни представлялся нам единственной в мире возможностью и если бы мы не чувствовали в себе призвания — осуществить другое. <…>
Чувство нравственной тошноты и отвращения достигает в нас высшего преде-ла, когда мы видим, что, вопреки призванью, жизнь человечества в его целом поразительно напоминает то, что происходит в банке с пауками <…>


В мирное время — это роковое сходство скрыто, замазано культурой; напро-тив, в дни вооруженной борьбы народов оно выступает с цинической откровен-ностью; мало того, оно не затемняется, а, наоборот, подчеркивается культу-рой: ибо в дни войны, самая культура становится орудием злой, хищной жизни, утилизируется по преимуществу для той же роли, как челюсть в жизни водяного жука. И в этом превращении законов природы в принципы, — в этом возведении биологической необходимости в этическое начало — сказы-вается существенное различие между миром животных и человеческим, — различие не в пользу человека. <…>
Порабощение человеческого духа низшим материальным влечениям ни в чем не сказывается так сильно, как в господстве этой одной цели над жизнью чело-вечества, — господстве, которое неизбежно принимает характер принудитель-ный. Когда появляется на мировой арене какой-нибудь один народ-хищник, ко-торый отдает все свои силы технике истребления, все остальные, в целях само-обороны, вынуждены ему подражать, потому что отстать в вооружении — значит рисковать быть съеденными. <…>


Всем этим с необычайной силой ставится вопрос, который всегда был основным для человека, — вопрос о смысле жизни. Он тем определеннее ставится и тем яснее сознается человеком, чем ярче выступают в жизни те злые силы, которые стремятся утвердить в мире кровавый хаос и бессмыслицу.В течение беспредельной серии веков в мире царствовал ад — в форме роковой необходимости смерти и убийства. Но человек, этот носитель надежды всей твари, свидетель иного высшего замысла, вместо того, чтобы бороться против этой «державы смерти », изрек ей свое «аминь».


И вот, ад царствует в мире с одобрения и согласия человека, — един-ственного существа, призванного против него бороться: он вооружен все-ми средствами человеческой техники. Народы живьем глотают друг друга: народ, вооруженный для всеобщего истребления, — вот тот идеал, кото-рый периодически торжествует в истории. И всякий раз его торжество возвещается одним и тем же ги6мном в честь победителя, — « кто подо-бен зверю сему!» (Мой комментарий: совсем недавно Президент США Барак Обама с Трибуны ООН заявил об «исключительности народа Америки» и в том же духе вопиют нынешние политические вожди Украины – Демон Всевластия не дремлет, он - профессионал).
Если в самом деле вся жизнь природы и вся история человечества завер-шаются этим «апофеозом» злого начала, то где же тот смысл жизни, ради кото-рого мы живем и ради которого стоит жить?


Ответ на этот вопрос был высказан древними русскими духовидца-ми, выражавшими мысли свои не в словах, а в красках. Их живопись представляет собою прямой ответ на ключевой вопрос. Ибо в их дни он ста-вился не менее резко, чем теперь. Тот ужас войны, который мы теперь воспри-нимаем так остро, для них был злом хроническим. Об «образе зверином» в их времена напоминали бесчисленные орды, терзавшие Русь. Звериное цар-ство и тогда приступало к народам все с тем же вековечным Сатанинским ис-кушением: «все сие дам тебе, егда поклонишися мне».
Все древнерусское религиозное искусство, зародилось в борьбе с этим искушением. В ответ на него древнерусские иконописцы с поразительной яс-ностью и силой воплотили в образах и красках то, что наполняло их душу — видение иной жизненной правды и иного смысла мира.


Сущность той жизненной правды, которая противополагается древне-русским религиозным искусством образу звериному, находит себе исчерпывающее выражение не в том или ином иконописном изображении, а в древнерусском храме в его целом.
Здесь именно храм понимается, как то начало, которое должно господствовать в мире. Сама вселенная должна стать храмом Божиим. В храм должны войти все человечество, ангелы и вся низшая тварь. И именно в этой идее мирообъемлющего храма заключается та религиозная надежда на грядущее умиротворение всей твари, которая противополагается факту всеобщей войны и всеобщей кровавой смуты.


Здесь мирообъемлющий храм выражает собою не действительность, а идеал, не осуществленную еще надежду всей твари. Мысль эта с неподражаемым совершенством выражается архитектурою наших древних храмов.


Византийский купол над храмом изображает собою свод небесный, покрывший землю. Готический шпиц выражает собою неудержимое стремление ввысь, подъемлющее от земли к небу каменные громады. Русская же «луковица» воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству. Это завершение русского храма — как бы огненный язык,увенчанный крестом и к кресту заостряющийся.


При взгляде на московский Иван-Великий кажется, что мы имеем перед собою как бы гигантскую свечу, горящую к небу над Москвою; а многоглавые кремлевские соборы и многоглавые церкви суть как бы огромные блистающие жаром многосвешники.
А когда эти огни мерцают издали среди необозримых полей, они манят к себе
как дальнее потустороннее видение града Божьего. Сущность этого религиозно-эстетического переживания прекрасно передается народным выражением —«жаром горят» — в применении к церковным главам.


Внутри древнерусского храма луковичные главы сохраняют традиционное значение всякого купола, то есть изображают собой неподвижный свод небесный являя собою идеал мирообъемлющего храма, в котором обитает Сам Бог Саваоф и за пределами которого ничего нет.


Иное дело — снаружи: там над храмом есть иной, подлинный небесный свод, который напоминает, что высшее еще не достигнуто земным храмом; для достижения его нужен новый подъем, новое горение, и вот почему снаружи тот же купол принимает подвижную форму заостряющегося кверху пламени. Между наружным и внутренним существует полное соответствие; именно через это видимое снаружи горение небо сходит на землю, проводится внутрь храма и становится здесь тем его завершением, где все земное покрывается рукою Всевышнего, благословляющей из темно-синего сво-да. И эта рука, побеждающая мирскую рознь, все приводящая к единству соборного целого, держит в себе судьбы людские.


Собор всей твари, как грядущий мир вселенной, объемлющий и ангелов и человеков и всякое дыхание земное, — такова основная храмовая идея нашего древнего религиозного искусства, господствовавшая и в древней нашей архитектуре и в живописи.
Она была вполне сознательно и замечательно глубоко выражена самим святым Сергием Радонежским. По выражению его жизнеописателя, преподобный Сергий, основав свою монашескую общину, «поставил храм Троицы, как зеркало для собранных им в единожитие, дабы взиранием на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной раздельностью мира ».


Св. Сергий здесь вдохновлялся молитвой Христа и Его учеников: «да будет едино яко же и мы ». Его идеалом было преображение вселенной по образу и подобию Св.Троицы, то есть внутреннее объединение всех существ в Боге. Тем же идеалом вдохновлялось все древнерусское благочестие им же жила и наша иконопись. Преодоление ненавистного разделения мира, преображение вселенной во храм, в котором вся тварь объединяется так, как объединены во едином Божеском Существе три лица Св. Троицы, — такова та основная тема, которой в древнерусской религиозной живописи все подчиняется.» (Конец цитирования).


Троичный храм - это гениальное, можно сказать, изобретение Преподобного Сергия, ибо дотоле храмов во Имя Пресвятого Троицы не строили нигде в мире. По творческому замыслу Преподобного, Троичный храм есть прототип собирания Руси в духовном единстве, в братской любви. Он должен быть центром культурного объединения Руси, в котором находят себе точку опоры и высшее оправдание все стороны русской жизни, что должно было стать благоприятным условием для «взирания» на храм Пресвятой Троицы и созерцания в нем первообраза Божественного единства, как Троичного духовно-культурного идеала России.

Отныне Троичное храмоздательство связывается с именем Преподобного Сергия, и не без причины Троичные храмы имели обычно Сергиевские приделы.
Но если храм был посвящен Пресвятому Троице, то должна была стоять в нем и храмовая икона Пресвятого Троицы, выражающая духовную суть самого храма, — так так сказать, осуществленное в красках имя храма.