Чтобы арфа не смолкала

Напоенный крепким еловым ароматом воздух кружил голову, можжевеловая горчинка приятно освежала. Вечнозеленые деревья не пускали удушливые волны жара даже на порог леса, за что Орфей проникся искренней благодарностью к колючему кустарнику. Близость моря мало спасала от духоты, накаленные солнцем камни источали страшный жар, словно угли печки, умело поворошенные кочергой. Иссохшие деревца сиротливо покачивали корявыми ветками, не в силах дать приятную тень, не говоря о прохладе. Обливающийся потом Орфей упал на сосновую подстилку, отойдя вглубь рощицы на сотню шагов.

Певец дышал тяжело, к жаре он привык в родной Греции, а к нагрузкам не очень. Всего пару часов карабкания по горам, а родная арфа стала предательски тянуть к земле, лямки мешка натирать спину, сандалии подозрительно цепляться за любую неровность. Преодоление склонов Кара-Дага оказалось куда более трудной задачей, чем избавиться от предложений моряков проводить его входа в Аид, хотя где он находится, не знал никто. Орфей легко заработал деньги, чтобы заплатить морякам, мимоходом огибающим древний вулкан. С момента смерти Эвридики он складывал такие песни, что люди без стеснения рыдали, слушая их. Боль в сердце разрасталась с каждым вздрагиванием струны, кричащей о любви, он довел себя до невыносимого отчаяния сочиненными песнями. И решился спуститься в Аид. Не чтобы умереть, так он ничем не поможет Эвридике, но и наверняка заставит страдать сильнее трепетную возлюбленную. Орфей намерился забрать нимфу из царства Аида.

Возможно, люди посмялись бы над иным храбрецом или глупцом, решившимся на такое, но Орфею старались помочь, хоть единожды услышав преисполненные болью потери песни. Точных указаний на вход в подземелье добиться не удалось, но певец с безрассудством любящего сел на корабль. Моряки едва не устраивали драки за возможность сидеть рядом с певцом, наотрез отказались брать плату за проезд и щедро снабдили Орфея припасами, от половины которых он избавился, едва корабль исчез за горизонтом. Лежа на прохладной земле и жадно вдыхая чистый воздух, Орфей подумывал об избавлении от остальных запасов. Важной и необходимой оставалась лишь вода до нахождения источника или ручейка.

Наверное, он задремал, так как солнце чуть сдвинулось к западу с момента, как он прикрыл глаза. Орфей приподнялся, ощутив, что молодое тело снова полно сил. Но идти дальше было рано, лучше переждать убийственную жару. Певец ощутил, как руки помимо воли тянутся к арфе. Мелькнула мысль, что в здешних горах обитает немало зверья, но пальцы уже коснулись туго натянутых струн.

Он очнулся, когда справа раздался дикий визг и звук падения тяжелой туши. Орфей в страхе прижался к дереву, узрев хрипящего в предсмертной агонии секача. Из глаза и области сердца у кабана торчали оперенные стрелы, с довольно толстыми древками. Певец не сомневался в принадлежности стрел, когда из рощи вышел лохматый незнакомец с огромным луком.

- Не подходи, - предупредил он. – Сначала добить надо.
- Спасибо, ты спас мне жизнь.
- Я добыл себе обед, - прервал Орфея незнакомец.

Певец растерянно замолчал, страшась разозлить незнакомца. Тот выпустил стрелу в глаз вепря с убийственной силой, и щетинистое тело, дернувшись в агонии, окаменело. Орфей впился взглядом в жуткие клыки, плечи сами собой передернулись, лишь только представил, как легко и без сопротивления входят в тело, разрывают мышцы, а острые копыта топчут лицо, срывая лоскуты кожи.

- Меня зовут Орфей, а тебя? – желание избавиться от кошмаров фантазии победило робость перед незнакомцем.

К тому же он походил на типичного эллина, даже из знатной семьи, столь четко и гордо профиль выдавал ступень в обществе по рождению. Сильные, перевитые сухими мышцами руки привычно надрезали шкуру в нужных местах, иногда эллин встряхивал головой, прогоняя с глаз светло-каштановую челку. С некоторой обидой Орфей понял, что для не знакомца он и дерево стоят на равных, то есть внимания на них выделялось поровну. Хотя, наверное, дерево могло интересовать охотника как источник тени, а Орфей опускался до уровня клочка травы. Подхватив мешки и драгоценную арфу, певец с гордо поднятой головой двинулся между деревьев.

- Хочешь еще кабанчиков приманить? – донесся насмешливый голос. – Смотри, тут и волки водятся, даже рыси проскакивают!

Орфей стиснул зубы, но заставил себя двигаться дальше. Вход в Аид казался спасением, клыки секача казались реальнее, чем далекие и призрачные угрозы подземного царства.

- Да ладно, возвращайся! Обидчивый какой… Меня зовут Ланген!

Певец остановился, глядя под ноги. Словно мальчишка, на которого накричали, а теперь просят вернуться. Ну почему он такой беспомощный! Левое плечо покинула тяжесть. Ланген невозмутимо нес вещи Орфея к неожиданной стоянке, и певец печально потопал за охотником.

- На арфу не претендую, - оглянувшись, весело улыбнулся Ланген. – Она в твоих руках куда ценнее, чем лук и стрелы в моих.

Спотыкаясь, Орфей догнал Лангена. Он мгновенно ощутил симпатию и доверие к спасшему жизнь человеку, тем более знатному эллину.

- Набери веток для костра, сейчас осень, сушняк должен лежать повсюду, - попросил охотник и добавил, - за инструментом послежу.

Кивнув, Орфей отправился в терпко пахнущие можжевеловые заросли. Не удержавшись, растер несколько веточек на тыльной стороне ладони. Кожа стала чуть липкой, но пахла приятно. Когда он только высадился на берег, ожидал каких угодно чудес от места, где находится вход в Аид. Вплоть до говорящих деревьев и летающих по собственной воле камней. Сильнее всего трясся в ожидании случайной встречи с кентаврами, злыми и тупыми, как говорили люди. А оказалось, надо бояться совершенно обыденного – кабанов и страшной духоты. И люди ходят обыкновенные, хотя встретил пока только одного.

Или Аид так хорошо прячет под землю ужасы смерти, что снаружи они никак не проявляются? Впрочем, если расположить около входа побольше чудес, это будет похоже на красный флаг около секретного входа. Наверное, боги не настолько сильнее людей, раз не могут полагаться на одну лишь силу, а применяют хитрости, играют в прятки. Боги похожи на людей. Даже заботы, судя по легендам, у них людские.

Когда поцарапанный Орфей вырвался из объятий можжевельника на тенистую полянку, костер чуть слышно потрескивал, языки пламени в предвкушении тянулись к аккуратно нарезанным кускам мяса.

- Ты вовремя! – обрадовался Ланген.

Охотник принялся подпитывать костер принесенными ветками, и вскоре жадное пламя весело подрумянивало мясо. Орфей достал хлеб и сыр из мешка.

- Ты очень умело стреляешь и разделываешь туши, - польстил Орфей.

Они сидели в ожидании обеда, охотник время от времени переворачивал прут с мясом, а Орфей теребил веточку кустарника.

- Пожил бы с мое в одиночестве, нашел бы способ выжить. Завидуешь сильным рукам и точному удару? По глазам вижу. А я обменял бы это на умение так играть. Арфа жизнь тебе спасла, хотя сначала едва не погубила.

- Кабану не понравилась моя песня, - робко попытался пошутить Орфей.

- При чем тут кабан? – удивился Ланген. – Ах, да, точно…

Он отвернулся от Орфея, стараясь не встречаться взглядом с певцом.

- Как ты оказался в таких местах? – прервал молчание Орфей.

- Меня изгнали, - охотник словно оживился. – Я победил царя Элей.

- Разве цари участвуют в Играх или иных соревнованиях? Как можно победить царя?

- Я бывший придворный. Однажды хватило глупости сказать, что народ царя подчиняется только пока все хорошо, а в случае войны или иной опасности будет спасать жизнь, плюнув на царя. И что народу не нужна культура и просвещение, а только удобство о покой. Что народ похож на животных, а рыба гниет с головы… Игаменон наотрез отказался затевать войну ради проверки моих слов, и я предложил безопасное соревнование. Он созвал народ на площадь, мы зашли за ширмы, и глашатай по очереди оглашал наши слова. На чьи народ реагировал более бурно, тот и считался правым.

- Ты победил?

- Как ты догадался, - горько усмехнулся Ланген. – Царь говорил «гимназии», а я провозглашал «бесплатное вино». Царь называл библиотеку, а я женщин. И так далее. Разумеется, взбешенный правитель выгнал меня из страны и устроил гонения. Я поскитался по Греции, окрестностям Египта. Выслушал много легенд и мифов от скучающего народа. Народу проще рассказывать о всемогущих богах, чем думать об устройстве мира самостоятельно. Проще набить живот, напиться вина, потискать женщину, потравить легенды. А для познания мира надо встать с кровати, уйти из дома, самое сложное, отринуть так хорошо и мягко укоренившийся в голове бред. Ну, не всегда бред.

Он посмотрел на бледного Орфея, который сидел с остановившимися глазами.
 
- Эй, певец!

Орфей замедленно повернул светлую голову с волнистыми волосами. Губы чуть вздрагивали.

- Я не понимаю, почему, но это страшно… То, что ты сказал. Как я могу предотвратить падение народа? Даже если могу, мне нужна Эвридика!.. Не могу без нее жить…

Ланген дотянулся до плеча певца, успокаивающе похлопал, даже погладил.

- Ты не столь беспомощен, как сам себе кажешься. Ты ведь наверняка пел при народе? Вспомни их реакцию. Слезы, отчаянные глаза, сжимаемые руки, закусанные губы. И это все ты делал арфой и словами, словами… Видишь, на что они способны? Ты сильнее Зевса, ибо тот может только ударить молнией, запугать, а ты заставлял страдать людей добровольно. Не удивляйся, в скитаниях я слышал о тебе – великом певце, лишившемся возлюбленной. Повторю, я завидую тебе.

Словно смутившись от пламенной речи, Ланген подсел к костру и принялся сосредоточенно снимать мясо с прутиков. Орфей поспешно нарезал хлеб и сыр. Ланген вновь отворачивался от певца, ели молча, и охотник теребил тесемку на сумке.

- А как ты оказался в горах Кара-Даг? – спросил чувствительный певец.

- Тут мало людей! – охотно откликнулся Ланген. – А вообще меня привели сюда легенды. Я страшился, что может ждать человека неподалеку от входа в Аид, а потом увидел такую же траву, солнце, землю, небо. Даже кабанов и надоедливых муравьев. Впрочем, возможно, я просто не подходил к самому входу!

- А ты знаешь, где он? – жадно подался вперед Орфей.
Ланген не выразил удивления.


- Жаждешь отправиться туда за возлюбленной? Ненормальный… Впрочем, не обращай внимания, я бывший придворный, то есть тварь, которая привыкла действовать расчетливо, беречь положение и жизнь, которая подарила это положение. А ты певец, повинуешься зову сердца, а попутно и других людей покоряешь, покоряешь силой выше, чем острый меч или обещание вкусной еды и широкой кровати. Я помогу тебе добраться. Моя жизнь давно ничего не значит, а увидеть вход в Аид, знаешь, ли, весьма заманчиво для простого смертного. К завтрашнему вечеру доберемся, даже пораньше.

К вечеру жара не думала спадать, солнце злобно било Орфея по макушке, тот, шатаясь, брел за проводником. Тот, не слушая возражений, забрал мешок Орфея, заявив, что не гоже певцам пальцы портить, всякие мешки таскать. Орфей с удивлением подвигал рукой, вспомнив, как при обучении игре еще в юности безжалостные учителя заставляли отжиматься на пальцах, а потом сразу же отрабатывать чувствительность, определять на ощупь вид ткани. Но сил и желания спорить с Лангеном не имелось. Да то и слова не давал вставить, непрерывно пересказывая снабженные личными комментариями легенды и забавные случаи из скитаний. Певец очень старался смеяться к месту, но изголодавшегося по общению охотника не обижало отсутствие реакции или ее неуместность. Он пояснил хрипящему на долгом подъеме Орфею, что когда слишком долго думаешь, становиться страшно, такое надумывается, что аж трясти начинает. Так что не, кто не желает думать, являются дураками. Они просто трусы. Но потом добавил, что даже смелого человека может запугать страх, которому нет объяснения. И ощущение беспомощности перед ним может довести до помешательства. Поэтому лучше вовремя остановиться.

- А ты вовремя остановился? – простонал Орфей.

- Не знаю. Но не спрашивать же о нормальности человека, решившего отправиться в гости к Аиду?

Когда бодрый охотник объявил привал, Орфей привалился к дереву, руки машинально прижали к груди арфу, а глаза закрылись. Мир вокруг закружился, воздух наполнился гулом. Сквозь туман в сознании до певца дошло, что гудят собственные ноги.

- Есть хочешь?

- Угу, - выдохнул Орфей.

- Тогда открывай глаза.

Певец повиновался и получил в одну ладонь кусок сыра, в другую хлеба. Еда немедленно потянула руки к земле. Поднося ладонь ко рту, Орфей сравнивал горбушку с горой, которая сжалась до невероятных размеров, чтобы поиздеваться над человеком.

- Здесь темнеет быстро, особенно осенью. Так что остановимся на ночлег.
Орфей заставил себя подняться и обойти место стоянки. Они подошли к одному из высоких мест Черной Горы, как называли Кара-Даг. Отвесная скала головокружительно обрывалась к темно-синему морю, оно миллионы лет тщетно билось о камень, но скала стояла гордая и неприступная. Кустарник, густой, но не колючий, в отличие от можжевельника, образовал уютную ложбинку, где не росла даже местная жесткая и желтая трава.

- Сходи к ручью, набери воды! А то ты, пока у дерева сидел, как-то бессознательно полфляги выдул.

Орфей удивленно похлопал глазами, но догадался замереть и прислушаться. Действительно, в стороне от кустарника слышалось тихое журчание. В бессознательном состоянии? Ах вот почему совершенно пить не хотелось.
Стемнело быстро, похолодало резко. Орфей закутался в одеяло и закрыл глаза. Последним, что сегодня увидел, стала широкая спина растянувшегося на боку Лангена.

Звезды блистали холодно, отталкивающе. Синие огоньки сверкали словно злобно сощуренные глаза великанов, с ненавистью выбирающих место, на которое обрушить ужасную дубину. Орфей подложил руки под голову, мышцы обиженно загудели от простого движения. Орфей понял, от чего проснулся – похолодало еще сильнее. И Лангена рядом не было. Певец вскочил. У обрыва неподвижно стояла темная фигура. Вспомнив о чутком слухе охотника, певец замер. Только вытянул голову, судорожно стараясь рассмотреть лицо.

Ланген смотрел в море – темное, по-прежнему уныло бьющее волны об отвесные скалы. Высота не страшила охотника, носки едва не нависали над бездной. Просто стоял и смотрел. Орфей тихонько вернулся на место, одеяло даже сохранило немного тепла.
Эвридика… Сколько лет он скитался, распевая песни, роняя слезы, свои и чужие. Весь мир знает о его любви, но какая же любовь, если он ничего не делал во имя ее спасения? Сколько лет прекрасная нимфа мучается в мире теней, сколько лет он знал об этом, но не делал ничего… В ярости певец впился пальцами в жесткую пыльную землю, сжатые зубы остановили рвущийся глухой стон. Эвридика! Простишь ли ты?.. Певец оскалил зубы на звезды. За что вы, жестокие боги, лишили солнца самую прекрасную на земле? Ощутил, что мог бы сейчас зажечь несколько небес взглядом.
Ланген подошел очень тихо, мягко опустился на одеяло. Если и увидел, что Орфей не спал, вида показывать не стал, доверительно отвернувшись от певца и свернувшись калачиком. Орфей укрылся с головой одеялом. Морфей не стал церемониться, и забрал обоих сразу.

Боль стегала странным хлыстом, от ударов кричала сразу нога или рука. Орфей попытался уйти от нее в сон, но теперь хлыст обрушился на спину. Решив не сдаваться, певец замер в надежде, что неведомый враг не отреагирует на неподвижного  человека. Поток холодной воды рухнул на тело, и Орфей вскочил с диким воплем. Ланген невозмутимо отбросил флягу в сторону.

- Есть будешь или сразу греться?
Орфей помотал головой, остатки сна брызгами полетели со светлых волос. Карие глаза охотника насмешливо прошлись по хрупкой фигуре начинающего подрагивать от утреннего холодка певца. Усмехнувшись, он вручил мокрому Орфею кусок хлеба и склонился к почти собранным мешкам. Певец торопливо зажевал хлеб, ибо натруженные мышцы просили топлива и покоя, а последнее даже на горизонте не предвиделось.
- День и ночь тебе предстоят трудные, так что будить не стал рано.
Орфей благодарно похлопал длинными ресницами, так как рот был занят. Что-то резануло в словах охотника, но вкусный хлеб остановил мыслительный процесс.
Жесткая трава резала ноги, солнце быстро высушило одежду и волосы, и Орфей снова изнывал от жары. Ланген неутомимо шел вперед, время от времени останавливаясь и сверяя неведомые Орфею ориентиры. Он попытался спросить о пути, но охотник только отмахнулся, сказав, что объяснять дольше, чем дойти. Больше певец не приставал, заняв голову сочинением песен, но она пыталась возвратить хозяина к звенящим ногам и дрожащим рукам.

Подъем закончился, и Орфей с трудом поборол желание сесть на землю и растянуться, пусть даже под солнцем.
- Не расслабляйся, - предупредил Ланген. – Спускаемся.
Орфей зарычал, буравя взглядом спину неутомимого проводника. Тело Лангена стало медленно скрываться, и певцу пришлось следовать за ним. Только ступив на спусковую прямую, тот понял, что почва под ногами подозрительно неустойчивая. На сухой земле тихонько притаились мелкие камешки, при легком касании норовившие сменить положение. Каменная насыпь под тяжестью певца лавинообразно сдвинулась, и он с диким воплем поехал вниз. Мелькавшие по бокам шипастые кусты отбивали желание тормозить руками, которые к тому же судорожно сжимали арфу, и Орфей с ускорением ехал вниз, едва сдерживая верещание. Наконец склон сжалился и превратился в прямую.
Налипшие по дороге камешки со злостью впились в кожу, предательски обнаженную разорванной рубахой. Орфей ощупал арфу, с облегчением понял, что скоростной спуск не принес вреда инструменту.

- Жив, - выдохнули над ухом. – Я же едва отпрыгнуть успел! Несся ты красиво ничего не скажешь, а главное, с достоинством, молча. Считай, мое уважение выросло на одно копыто кентавра.
   
Орфей хотел спросить, чем копыто кентавра отличается от копыта обычного коня, но закашлялся набившимся в рот песком. Ланген торопливо удостоверился в целости ног певца, и могучая рука уже вздернула несчастного Орфея. Тот едва не заорал, когда рука проводника коснулась спины, но, вовремя вспомнив о похвальбе, ограничился шараханием в сторону. На несколько человеческих ростов.

- Снимай, вон ручеек, промоем твои… хм, царапины.

Холодная вода обожгла, но вскоре сменила эффект на обратный и притушила боль.

- Ерунда, даже шрамов не останется, - успокоил погрустневшего певца бывший придворный.

- Я думал, будут опасности вроде страшных зверюг из ада, черного солнца, а получилось, надо бояться каменистых насыпей, - тоскливо протянул певец.

- Не распускай сопли! – зло прикрикнул Ланген. – Тебя еще ждет настоящий ад!

- Меня? – Орфей прошептал чуть слышно, глядя в спину занявшемуся мешком Лангену.
Дурак, неужели думал, что охотник рискнет и так едва спасенной жизнью ради чужой любви? Ему и так помогают добраться до жуткого подземного царства, разве вправе он требовать сопровождать в само подземелье? Великодушие человека имеет границы, зовущиеся инстинктом самосохранения. Если люди будут помогать только другим, вряд ли смогут выжить. Орфей зло тряхнул густыми волнистыми волосами, воздел себя на ноги.

- Ланген, надо торопиться! Я задержал дурацким падением, а попасть в Аид надо до заката.

Дорога не собиралась сглаживаться, каменистые холмы, подобно взбушевавшемуся морю, то вздымали гребни к небу, то летели вниз, в попытках откопать подземное царство. Солнце палило так, что иногда Орфею чудился злорадный хохот Гелиоса, бога, правящего небесной колесницей с неутомимыми конями. Певец не позволял обиде на бодро шагающего охотника сорваться с губ, арфа, болтающаяся на спине, причиняла муки, но он скорее бы согласился расстаться с ногами, чем с любимым инструментом.

- Штаны подтянул? – внезапно поинтересовался Ланген.

Орфей усилием воли согнал дымку усталость с глаз, лишь потом до него дошел вопрос охотника.

- Чего?

- Говорю, пришли почти, делай последние приготовления перед боем.
Глаза сами собой распахнулись шире, сердце устрашено куснуло бок. Орфей внимательно осмотрелся, заахав от восторга. Они вышли к краю обрыва, море за день не потеряло ни синевы, ни мощи, теперь оно болезненно стонало от порезов громадных прибрежных валунов, похожих на диковинных зверей. Острые концы предупреждающе смотрели на Орфея, и тот мысленно пообещал окаменевшим созданиям, что прыгать не собирается, честное слово. Обзор Кара-Дага загораживала каменная стена, и Орфей недоуменно смотрел на Лангена, который шел вдоль стены, ведя рукой по шероховатому камню. Но вопросов задавать не стал, помня об остром языке охотника, если сочтет нужным, объяснит, а если нет – они все равно вскоре расстанутся. Сердце в ужасе замахало лапками, цапая острыми коготками.
Орфей засмотрелся на дерево, нависшее над обрывом. Толстые корни уверенно зацепились за землю и даже обвили ноздреватый валун. Крона не отличалась густотой, прибрежный ветер немало терзал смелое дерево. Ствол задумчиво склонился над морем, смотрел так, наверное, несколько лет.

- Что ты хочешь там увидеть? – спросил Орфей, ласково проводя рукой по неожиданно гладкому стволу.

Певец отошел от дерева, стараясь запечатлеть удивительный образ.
- Орфей!

Он подошел к Лангену.
- Куда идти дальше?

- За мной, - коротко сообщил бывший вельможа, и Орфей понял, кого напоминает ему удивительное дерево.

Лангена, который ночью бесстрашно смотрел в темную пропасть, в попытках найти далекую истину, о которой, возможно, не догадывался, но искал, готовый пожертвовать жизнью. Орфея пронзила стрела сочувствия, впервые за долгое время не к себя. Оказывается, страдать можно не только из-за любви.
Ланген исчез. Певец удивленно таращился на гладкую стену перед собой, когда перевитая мускулами рука схватила за ворот и втащила едва не приложившегося лбом Орфея в зазор между глыбами.

- Ура, нашел, - довольно сообщил Ланген.

Они оказались в узком коридоре, охотник уверенно пошагал вперед. Невольно Орфей старался держаться поближе, испытывая желание поскорее выбраться из заточения, тем более сверху коридор накрывал не менее монолитный камень. Он едва не боднул Лангена, когда тот неторопливо выходил на свет. Перед ними, не обращая внимания на букашек, величаво стояла еще одна стена, невысокая, но гладкая. На этот раз Ланген двинулся вдоль быстрым шагом, не тратя времени на ощупывание. Орфей с подозрением понял, что по мере их продвижения, высота стен стала увеличиваться.
- Отлично, вот и шероховатости пошли.

Ланген остановился перед узкой щелью, загородив ее телом. Орфей за спиной едва не приплясывал, изнывая от желания увидеть, что дальше. Ланген боком принялся протискиваться, зверски оскалился, по-змеиному подвигался, но все же смог протиснуться. Тонкокостный Орфей скользнул легко, едва коснувшись камня. Ланген с завистью посмотрел на хрупкую фигуру певца, что-то пробурчал под нос, при этом плечи подвигались, но вскоре смотрел на холм.

- Аид хотел взобраться на Олимп, выстроив такую гору? – сделал еще попытку пошутить Орфей.

- Тут страшные чудища зимой с горки катаются, - на полном серьезе пояснил охотник.

Орфею представилось, что гору перед ними сделали трудолюбивые руки ребенка, старательно, час за часом, отлаживающего и украшающего непонятное, но красивое строение. Ланген жестом приказал оставаться Орфею на месте и прошел вдоль горы. Солнечные лучи осторожно гладили склон, но не решались обнять его. Невысокая трава и камни словно отталкивали тепло. Орфей ощутил легкое дуновение холодка с горы.

- Самоубеждение, дурак, просто самоубеждение. Ланген бы сейчас усмеялся над тобой.

Серые камни впились в склон острыми клыками, наверное, чтобы обвалы, которые, по рассказам моряков, случались нередко на Черных Горах, не изменили суровую картину подворья ада. Певец внимательно присмотрелся к верхушке горы. Там солнечный свет, касаясь поверхности, словно сгорал, обращаясь в пепел. Ланген шагал вдоль холма, крутя головой, и певец снова засмотрелся на макушку, плоскую, словно отрезанную острым ножом умелой хозяйки.

Но где же вход? У певца мелькнула мысль, что неплохо бы начать обход с противоположной стороны, но Ланген велел оставаться на месте. Хотя, какого сатира?! Охотник помог найти место входа в Аид, теперь настала пора все делать самостоятельно. Иначе как он собирается вырвать из лап страшного бога Эвридику. Он покрепче прижал к груди арфу, которая нежно зазвенела, успокаивая хозяина. Он погладил отполированное дерево.

- Ты права, мы сами справимся!

Однако Ланген, словно угадав желание гордого певца, шел обратно.
- Нашел вход?
- Как я его найду? Наверх идти надо!
- Как наверх, - потерянно забормотал Орфей, - Аид подземное царство, да и не видно входа никакого.

- Конечно, не видно, - подтвердил охотник. – Вершина облаками скрыта.
Орфей так быстро задрал голову, что стукнулся затылком о спину. Действительно, холм не оканчивался, его просто укрывали серые облака.

Певец уже раскаивался в вспышке гнева на бывшего вельможу, и арфа тихонько грела руки, словно ласковый котенок. Орфей мысленно застонал, новый подъем вовсе не сулил отдыха гудящим ногам и поблажек саднящей спине. Но камни в самом деле прочно сидели в земле, хвататься за них оказалось очень удобно, и Ланген двигался значительно медленнее, но Орфей не протестовал. Давила тишина, тишина непривычная, когда молчат даже вездесущие цикады. Внизу движению сопутствовало стрекотание потревоженных кузнечиков, крики заинтересованных птиц, шорох степных зверьков. Орфей стал невольно держаться ближе к проводнику, чтобы слышать хотя бы мягкие шаги.

Мысли исчезли вместе со звуками. Орфей механически шел за Лангеном, полностью доверившись охотнику. Идти да идти, больше ничего не надо. Он ткнулся в спину охотнику. Тот развернулся, с неожиданной силой схватил Орфея за плечи.

- Знаешь, почему вход в царство теней расположен именно здесь?
- Нет…

Певец вяло покачал головой. Какая разница, ему все равно…
- Просто здесь стоят рядом разные природные зоны, понимаешь, мирно соседствуют! Море и суша, лес и степь, горы и равнина! Это уникальное место, значит, тут могут соседствовать жизнь и смерть, нигде больше, только здесь! Орфей, слышишь меня? Только здесь ты, живой человек, можешь встретиться с Эвридикой, тенью, в которую превратилась твоя любимая!

- Эвридикой? – повторил певец.
В темно-серых глазах полыхнула искорка интереса.
- Да-да! Эвридика! Что же мне сделать… Сатирова гора… Арфа!! Сыграй на ней! Играй, играй!

Охотник силой сунул Орфею в руки инструмент. Пальцы едва касаясь прошлись по струнам, затем тронули их увереннее. Мелодия полилась натужно, словно прорываясь через густые дебри, затем крылья расправились, вознесли к небу. Ланген откинулся на траву, прикрыл глаза. Арфа пела о страданиях хозяина, безропотно разделяя их, Орфей иногда поддерживал голосом инструмент, и Ланген закусывал губы в попытках сдержать слезы и крик. Боги, да как вы могли допустить такое!! Чем не угодил певец и прекрасная нимфа, с красотой которой не сравнится море в час пламенного заката? Впрочем, без труда понятно… Вами вечно движет зависть, боги… Человек ходит под вами, но выше. Его душа взмывает намного выше Олимпа.
Орфей не стал обрывать мелодию резко, дрожание струны долго звучало в воздухе, словно ставшем чище и светлее.

Ланген резко поднялся.
- Отлично, певец. Теперь ты убедился в своей силе?
- Силе? Какой силе?

Орфей посмотрел такими чистыми и невинными глазами, что Лангену сначала захотелось обнять как ребенка, а потом стукнуть дубинкой по голове. Все равно ничего не вылетит. Играет то сердцем. Охотник махнул рукой.

- Идем дальше. Держись сбоку от меня и не липни.

Орфей зло прищурил глаза, специально долго умащивал арфу за спиной, чтобы отстать от вредного проводника.

Вершина предположительно приближалась, густые облака скрывали очертания. Орфей вытягивал шею, но к проводнику не приближался. Спина Лангена напряглась, словно одеревенела, он поминутно смотрел по сторонам, иногда останавливался и топал ногой. Орфей наблюдал сначала с ехидным интересом, затем беспокойство обычно невозмутимого охотника передалось мнительному певцу.

Однако треск застал Орфей врасплох. Он отчаянно закрутил головой по сторонам, пытаясь определить источник звука. Успел понять, что на него мчится нечто тяжелое, страх мгновенно заморозил тело. Перед глазами мелькнуло, певец сжался, зажмурился. До ушей долетел слабый вскрик. Голос Лангена!

Орфей открыл глаза. На десятке человеческих ростов внизу лежал Ланген. Орфей торопливо, спотыкаясь, спустился к охотнику. С горы несся громадный круглый камень. Изо рта Лангена текла кровь, Орфей в ужасе понял, что охотник отчаянным прыжком  изменил траекторию валуна, не дав распластать под собой Орфея, но поплатился… Грудная клетка почти не вздымалась, дыхание причиняло страшную боль из-за переломанных ребер.

- Что мне сделать? – закричал Орфей. – Скажи, я плохой доктор, но смогу, если скажешь!

Ланген едва заметно улыбнулся побелевшими губами. Удар неимоверной тяжести не изменил выражение глаз, в них так же плясали сатиры. Он тихо кашлянул, и Орфей со вскриком приложил к губам край белого хитона. Тот мгновенно промок, стал темно-красным.

- У меня лопнули внутренние органы. Я немного обучался врачебному делу, как всякий знатный человек… Так что, ха-ха…

Мышцы напряглись, пережидая приступ особенно острой боли. Орфей едва не плакал, боясь прикосновением причинить еще большие муки.

- Моя стрела предназначалась не кабану, а тебе.

- Мне? За что? – переспросил певец, не особенно вникая в смысл сказанного Лангеном.

- Не затем я пришел на Кара-Даг, чтобы собирать легенды… Пришлось тебе соврать, уж извини. В скитаниях одна пифия напророчила смерть от любви. Вот и ушел подальше от людей… А встретив тебя… Не красней, дурак… Услышал песню о Эвридике и понял, что поздно… Понял, что отдам жизнь... И выстрелил в несчастную зверюшку.
Орфей сидел молча, только сердце металось, захлебываясь болью и великим  сочувствием.

- Как мне тебя похоронить? – выдавил певец.

- Не вздумай терять времени! – в голосе прозвучали нотки, присущие человеку, привыкшему приказывать. – Не для того я под валун кидался… Дурак…
Ланген уставился в небо остекленевшим взглядом. Орфей прикрыл ладонью глаза мертвому.

Что бы тот ни сказал, он вернется с Эвридикой и похоронит великого человека.

- Ты думаешь, она обрадуется, когда узнает, что ради нее пожертвовали жизнью? Твоя трепетная нимфа?

Орфей в ужасе вскинул голову. Над ним парила женщина, женщина с кожистыми крыльями и страшными когтями на руках.

- Кто ты? – вскрикнул он, прижимая холодеющее тело Лангена.
- Какая разница.
Она плавно опустилась на камень, Орфея обдало мощным потоком ледяного могильного воздуха. От страшного существа пахло смертью.
- Все-таки не смог уйти, - неожиданно горько произнесла женщина.
- От кого уйти?

- От смерти… Отдай тело, певец. Все равно отберу силой, отдай лучше добром.
Орфей встал, загораживая тело. Дрожала каждая ресница, но смог заставить себя сказать зло и гордо:
- Что ты хочешь с ним сделать, тварь? Никто не заслужил того, чтобы оканчивать земное существование в твоих жадных когтях, тем более этот человек! Имей уважение к нему, пожертвовавшему жизнью за меня, пошедшему на, возможно, бесполезную жертву! Немного на свете людей, что сравнились бы с ним честью, благородством и отвагой. Так что уходи, тебе не место рядом с Лангеном.

Пальцы впивались в ладони, но Орфей отчаянно надеялся, что голос и на сей раз не подвел. Красивые глаза женщины расширились в удивлении, пока слушала речь певца. Сплошь черные, обрамленные длинными и жесткими, словно сделанными из металла ресницами. Высокие тонкие брови разлетались смертоносными стрелами, пурпурные губы цвета темнее крови изгибались в то ли оскале, то ли улыбке. Орфей зачарованно смотрел, как потянулась к нему рука с длинными алыми ногтями. Но заканчивалась рука на человеческом теле, а переходила в темную кожу, под которой перекатывались чудовищные мускулы. Высокий голос срывался, когда женщина прошипела:
- Повтори. Он пожертвовал жизнью за тебя?
- Да! Он сказал, что ему предсказано пожертвовать собой ради любви, но сумел побороть страх. Я знаю, что недостоин принять…
Когтистая рука отбросила певца с такой силой, что он упал. Женщина обхватила себя крыльями за плечи, в глазах заполыхала страшная мука.
- Почему?! Почему… Он любил, любил меня, и все равно ушел, чтобы сохранить жизнь. Зная, что я пойду на любые жертвы ради него, просил оставить его, ушел сюда, на подворье Аида. Объясни, певец, почему он пожертвовал собой ради чужой любви? Скажи мне!

Орфей поднялся. Арфа лежала в сторонке, отполированная его руками, тихонько вбирала солнечное тепло. Певец опустился рядом на колени, ласково погладил теплое дерево.
- Ланген услышал, как я играл. Перед смертью он признался, что сначала хотел убить меня из-за предсказания, но не смог выстрелить. Прости, мне жаль. Ваша любовь достойна легенды.
- Что мне легенда, что мне история. Все равно он мертв. Прощай, певец.
Орфей посторонился, когда женщина-чудовище невероятно бережно подхватила на руки тело. Лицо разгладилось, на мгновение утратило черты монстра, когда посмотрела на лицо любимого. Взмах сильных крыльев, и она с некоторой натугой поднялась в воздух.

- Я поняла… Твоя сила в песнях… Удачи тебе, певец!
Орфей вскинул голову, но пришлось сразу зажмуриться, солнце не позволило еще раз взглянуть на страшного монстра с душой женщины.

Только сейчас остро ощутил, что остался действительно один, один на пороге царства теней. Руки уже привычно закинули за спину мешок, арфу, зачем-то поправил сандалии, хитон. Вздохнул, вытащил из мешка оставшиеся припасы. Все равно не понадобятся… Однако, подумав, оставил флягу с водой. Даже пригладил волосы, пока не сообразил, что бессознательно оттягивает время.

- Надо идти! – сказал громко.
Пещера приглашающе открыла темную пасть. Наверняка прежде ее закрывал валун, убивший Лангена. Орфей вытянул голову, даже привстал на носки, пытаясь увидеть нутро. Тьма, сплошная, густая, беспросветная. Орфей втянул воздух и сделала шаг. Граница между тьмой и светом преодолена. Внутри пещера оказалась серой, однако Орфей был уверен, что выйди он на свет, и она вновь бы стала непроглядно черной. Тело мгновенно охватил холод, сначала показавшийся приятным после изнуряющей жары Кара-Дага.

Орфей дотронулся до стены. Шероховатая, но настоящая. Певец даже потрогал пол. Такой же – холодный, только более гладкий. Двинулся вперед, преодолевая желание оглянуться. Надо идти, надо идти, повторял он про себя. Звук шагов эхом метался в высоком своде, Орфей старался идти как можно тише, даже ступал на носках. Вначале шел по середине, затем просторный коридор стал давить и он пошел рядом со стеной.
Через некоторое время стал слышать самые тонкие нотки в дыхании, оттенки шагов. Холод превращался из приятного подарка в наказание. Орфей потерял счет времени, хотя и не вел его. Интересно, на поверхности день? Или уже ночь…

Каменный пол казался ровным, но шлось слишком легко и певец понял, что постепенно уходит глубже. Страх примостился на плече и уже заглядывал в лицо. Холод становился совсем мучительным и Орфей решил пробежаться. Хорошо, вовремя вспомнил, что лучше бежать медленно, но дольше, так сказал знакомый врачеватель. Оказывается, человеческий организм от движения разогревается, но сильно разгоряченное тело легко притягивает тепло, поэтому, если хочешь уберечься от холода, двигайся постоянно. Разумеется, в быстром темпе он долго не протянет, тем более с арфой за плечами.

Бежать оказалось не так уж и трудно, да и тяжелое дыхание поглощало тишину. Орфей взбодрился, полностью сосредоточившись на беге. Перестала давить неизвестность, тяготить незнание того, что ждет дальше, у Аида. Певец даже немного прибавил скорость, когда глухое рычание заставило остановиться, словно стена выросла на пути. Орфей встал как вкопанный, едва не потеряв равновесие.

Из темноты выступил громадный пес. На трех шеях сидели железные ошейники, болтались цепи с крупными звеньями. Желтые клыки недобро блестели, как и глаза жуткого пса, глубоко посаженные, прячущиеся в густой черной шерсти.

- Цербер, - прошептал Орфей.
Пес полностью выступил из темноты. Орфей в страхе понял, что встань пес на задние лапы, будет даже выше его. Цепи натянулись, и пес встал. Ворчание стало сердитым.

- Бедный, тебе ошейники давят, - дрожащим голосом посочувствовал псу Орфей. – И за что ты тут сидишь, вы же безгрешны, животные… Надо совсем души не иметь, чтобы заставить целую вечность служить безответную собаку.

Безответная собака навострила уши, глаза оставались багровыми, но смотрели внимательно, без угрозы. Орфей продолжил, вдохновленный благосклонностью страшного зверя.

- Вот мне всегда животных было жальче, чем людей. Ребенка собака укусит, а достается ей, хотя мелкий сам приставал, за хвост и уши дергал… Да и кусаете вы детей так, чтобы поняли, вы же умные, больше людей понимаете. А они собак никогда не понимают.

Увлекшись, Орфей сел на пол, поближе к морде собаки. Цербер округлил глаза, но из солидарности тоже сел.

- Мы, певцы и собаки чем-то похожи, знаешь ли… Нас слушают, кормят за ремесло. Хотя вы, собаки способны сами еду добыть, а нам остается только на слушателей надеяться. Мы зависим от людей, но вроде счастливы. Потому, что имеем возможность заниматься делом, которого требует душа. Я уверен, лохматый, у тебя тоже есть душа.

Пальцы Орфей стали поглаживать арфу незаметно для ораторствующего певца. Цербер скосил один глаз на инструмент, другими продолжал держать лицо первого человека, вот так запросто говорившего с ним. Он страшился потянуть к нему страшные морды, а то испугается и убежит, как все обитатели Аида.

- Ведь не знаю, что будет дальше, просто хожу и пою. Но люди слушают, слушают жадно, значит это необходимо тому робкому, что прячется в груди. Высшая награда – слезы слушателей, тогда я вижу, что то робкое прорывается наружу. Но его так легко обидеть, и люди кричат и ругают плохие песни, потому что оно так чувствительно, легко и ранимо. Как Эвридика…

Пес заскулил и положил центральную пасть на ногу певца. Орфей достал из-за спины арфу и принялся тихонько перебирать струны. Он видел только лицо Эвридики, сияющую улыбку, слышал чистый звонкий смех, веселый и беззаботный. Мелодия взвилась, словно освобожденная птица, полетела, не зная преград. Орфей играл, а на стенах возникало то лицо нимфы, то прозрачный силуэт. Он не помнил, сколько играл. Последняя нота разлетелась по высокой пещере и Орфей заморгал, пытаясь осознать, где находится. Правая голова пса цепко держала за руку гиганта с серой кожей, дубина лежала рядом, а глубоко посаженные мелкие глаза не отрывались от Орфея. Страж забыл на время, что рука находится в зубах Цербера.

Орфей отскочил к стене, прижимая арфу к груди, только узрев невероятную картину.
- Кто ты?
Могучий голос вдавил Орфея в стену, но руку великана надежно зажимали клыки преданно смотрящего на певца пса.

- Я человек! Да, живой человек в царстве смерти. И пришел за возлюбленной Эвридикой, чтобы вернуть в солнечный мир.

Великан выпучил глаза. И гулко захохотал, захохотал так, что Цербер недовольно прижал уши. Орфей невольно посочувствовал собаке с невероятно чутким слухом и на всякий случай прикрыл уши ладонями. Казалось, от смеха тряслись стены подземелья. Когда великан разогнулся, сначала утер выступившие слезы, только потом взглянул на Орфея. Второй приступ смеха оказался короче. Великан приблизил лицо к певцу, насколько позволяли надежные тиски клыков.

- Я страж подземного царства с начала существования мира, но ни разу никому не удалось выйти отсюда. Да что выйти, даже узреть Цербера… Поворачивай назад, пока жив.

- Удалось дойти до Цербера, дойду и до Аида, - спокойно возразил Орфей.
- Что?! Да как ты смеешь… До Аида!!
Великан бессильно взревел, и певец в страхе отступил. Но тут же сделал шаг вперед, приблизившись к великану.
- Человек – прежде всего душа! А для нее нет преград!
- Вот сейчас твоя душа и полетит в царство теней! А тело останется тут!
- Без тела я не смогу нести арфу! – в запале Орфей сделал еще шаг, почти столкнувшись с великаном нос к носу.
- Она тебе вскоре и не понадобится!
Орфей отступил, уже спокойно глядя на великана.

- Думай, что хочешь, а я пойду за ней. Спасибо, Цербер, я запомню тебя.
Пес глухо гавкнул центральной пастью, правая же усердно сжимала руку великана.
- Тебе предстоит преодолеть Стикс и встретиться с Аидом! Жаль, я не смогу найти твою тень, чтобы посмеяться над ней!

Каменный пол ложился под ноги, свод шел такой же ровный, бесцветный. Певец не оглядывался на пса и великана, но вскоре перестал слышать звуки борьбы и тихую ругань. Стены словно поглощали звуки, и вскоре Орфею стало казаться, что они стремятся поглотить и его, сжать, перетереть в кровавую пыль и переварить. С силой хлопнул ладонью по лбу, пытаясь выгнать детские страхи темноты и пустоты. Снаружи взгляд всегда находил, за что зацепиться, даже ночью. Горели факелы, сияла луна… Орфей вздрогнул, поняв причину смятения. Неоткуда браться свету – он не видел ни одного источника! Он должен был находиться в темноте! Но словно сам камень источал равномерное свечение, холодное, но достаточное, чтобы даже человеческие глаза могли видеть предметы. Орфей с радостью понял, что подземные существа не намного отличаются от живущих на солнечном свету, у всех есть нечто общее, значит, можно будет говорить, увещевать, уговаривать…

Звуки возникли вновь, на этот раз впереди. С сильно стучащим сердцем Орфей ускорил шаг. В длинной тяжелой лодке стоял гигант с бородой и шевелил руками, опуская одну в карман. Воздух рядом с ним колыхался. Подойдя поближе, Орфей понял, что это не воздух, а полупрозрачные фигуры, что одна за другой проходят мимо старого великана и занимают место в лодке.

Орфей встал совсем близко с последней тенью, но внимания никто не обратил. Чуть приободрившись, он принялся рассматривать колышущиеся лица теней. Мужчины, женщины, ребенок, подростки, старики. К удивлению певца, стариков было меньше, чем остальных.

Греция – страна героев, вспомнил он. Здесь многие умирают молодыми. С интересом всматриваясь в лица, он незаметно для себя продвигался с очередью. Момент, когда оказался прямо перед лицом старого гиганта, певец пропустил. Они смотрели друг на друга, бородач – сверху вниз, устало и брезгливо, Орфей снизу – испуганно.

- Давай монету, не задерживай. Мне что, из-за тебя надрываться?
- А ничего, что я… это… в общем…
- А мне какая разница? – в самом деле безразлично произнес гигант. – Монету, главное, плати. А если нет, попробуй у кого из толпы взять, вон тут сколько даже с мешками золота.

Орфей оглянулся, в самом деле многие цеплялись за увесистые мешочки, но некоторые уже откровенно раздавали монеты. По толпе проносился шелест, и еще одна тень получала уплату для пошлины в спокойное царство мертвых. Он торопливо влез в мешок.

- Вот, у меня есть монета.
- Ну и садись себе, мне-то без разницы. Тут и Арес недавно заходил, ничего, тоже монетку платил. Главное, чтобы порядок был…

Орфей прошествовал на борт тяжелой дубовой лодки, где тесно сидело около десятка теней. Впрочем, друг сквозь друга они не проходили, что почему-то успокоило Орфея. Внимания со стороны теней Орфей тоже не видел. Лодка заполнялась, и гигант, оглядев осевшую лодку, стал с натужным кряканьем толкать ее. Орфей с любопытством всматривался в воду Стикса, от которой заметно тянуло холодом. Наконец лодка освободилась от цепкой хватки берега, и гигант лихо запрыгнул через темный борт. Руки мигом подхватили весла, и лодка плавно двинулась в привычное путешествие. Орфей прищурился на противоположный берег – такой же серый камень.
Тени зашелестели громче, Орфей уловил страх на бледных лицах. Некоторые заметались по лодке, началась паника. Немногие оставались сидеть. Старик греб невозмутимо, и Орфей решился спросить:

- Что с ними?
- Каждый видит в водах Стикса свои страхи, - после паузы отозвался великан. – Для кого-то они бушующий огонь, кто-то видит стаи страшных собак, а некоторые, наверное, родственников…
- Я ничего не вижу, только воду. И от нее тянет льдом.
- Не вздумай прикасаться! – предостерег бородач. – Вмиг уйдет жизнь. Даже тень уйдет в небытие.
Орфей покивал и на всякий случай сдвинулся в центр лодки. Лодка мягко ткнулась носом, и тени вышли на берег.
- Добро пожаловать в царство мертвых, - торжественно произнес гигант.
- Спасибо, - вежливо поблагодарил Орфей, глядя вслед уносящейся лодке.
Тени разбредались, бессловесные и неуловимые.
- А как пройти к Аиду?
Певец пробовал подходить к теням, но они проходили мимо, а рука певца словно проскальзывала.

- Призраки…

Орфей поежился, арфа привычно заняла место за спиной, и они двинулись вперед, благо такая дорога имелась. Певец подумал, что владыке подземного царства прятаться незачем, а вот находиться должен в центре, чтобы было легко найти. Мало ли как часто прочие боги сюда захаживают.

Певец едва успел остановиться перед широкой пропастью, так поглотили мысли о новой песне. Не меньше десяти человеческих ростов, прикинул певец. Он лег на пол и заглянул в глубокий провал. На дно даже намека нет, тем более без источника света. Он ощупал стены над провалом – гладкие, без единого зацепа. Веревка! Конечно, веревка. Отлично, но веревку надо бы зацепить, а на той стороне ничего не видно. Певец наугад покидал веревку с закономерным результатом, точнее, его отсутствием. В отчаянии он сел привалившись к стене, руки привычно потянулись к арфе. Неважно, где играть, неважно, что никто не слышит. Пусть он играет для тишины, музыка никогда не исчезнет, она лишь разлетится по свету, по тьме, и та станет светом, ну пусть не сразу, но станет…

-Так вот как проявляется твоя любовь?
Ядовитый женский голос ударил по ушам вместе с последним вздрагиванием струны. Певец вскочил на ноги. Разъяренная фурия нависала над Орфеем, глаза метали искристые молнии, когти полосовали воздух.
- Я перед пропастью! У меня нет крыльев! Что я могу сделать…
- Верно, люди всегда стараются делать только то, что дается проще всего.
- А вы вовсе ничего не делаете кроме приказанного богами!
Фурия оскалилась, и певец резко сбавил тон.
- Что ты тут делаешь?

Он попятился к краю, когда женщина-монстр резко приблизилась. Тонкие женские руки легко подняли певца в воздух, и они тяжело полетели над пропастью. Мелькнула жуткая мысль, что сейчас возьмет и сбросит в бездну, но фурия перенесла Орфея на другой край, только тогда разжала руки. Во время короткого перелета Орфей посмотрел вниз, и внизу живота плотно засел комок плотного страха. Однако упал на бок, оберегая инструмент.

- Спасибо, - неловко сказал он.
- Иди. Любовь вечна, а вот люди опаздывают.

Фурия взмахнула крыльями, обдав Орфея потоком безвкусного воздуха подземелья. Пожав плечами, Орфей двинулся вперед, по порядком надоевшей каменной дороге. Он едва не прошел мимо глубокой каменной ниши, лишь шелест заставил обернуться. Три фигуры непрерывно делали монотонные движения руками. Орфей осторожно сделал шаг к ним, вроде Мойры просто плетут судьбу, бояться их нечего.
 
Орфей с трудом заставил себя не отводить взгляд от морщинистого лица старухи, покрытого бородавками. На лоб свисали жидкие пряди седых волос, костлявые пальцы работали с веретеном умело и привычно.

- Не красавица, верно? – едко усмехнулась старшая Мойра. – Не смущайся, опусти очи долу.
- А лучше смотри на меня, - пропела младшая.

Орфей с гадким ощущением того, что выполняет приказ, которому не подчиниться невозможно, повернул голову. Девушка и впрямь выглядела достойной любования. Чистое невинное личико, роскошные длинные волосы, при резком движении взметывающиеся на хрупкие плечи. Глубокие глаза пугливой лани, но столь темные, что ни искорки не сверкало в бархатной ночи.

- Хочешь знать будущее? – спросила она лукаво.
- Я и так его знаю, - твердо ответил Орфей, заставляя себя выправить голос. – Мы с Эвридикой будем вместе, а больше ничего и знать мне не нужно.

- Мы строим будущее разумом, только строгая логика и факты способны дать картину, ожидающую впереди. Мое веретено плетет мысли, догадки, предположения человека, путь, который он намечает себе.

- И ты знаешь о будущем все?
- Конечно, нет… - Она рассмеялась. – Глупый певец… Не хмурься!
Девушка чуть повысила голос.
- Ты должен радоваться уже тому, что Мойры говорят с тобой!

Отошла от веретена женщина, статная, с развитой фигурой. На лице читалась умудренность прожившей достаточно, но еще полной сил. Очень ясные, понимающие карие глаза теплыми лучами согрели Орфея.

- Молодость горда и заносчива, ведь мир будущий мир принадлежит ей. Как бы не задирала голову дочь, но всего лишь держит в руках людские мысли и переплетает в единую судьбу мира, но вовсе не управляет ими.

- Люди сами творят судьбу! Они по одиночке мыслят и делятся мыслями. Один правитель меняет судьбу народа, судьбы людей повязаны тем, что мы живем на одной земле, говорим и слушаем друг друга!

- Ну это не всегда! – вмешалась старуха. – Через ухо земли такой галдеж доносится, сил нет терпеть. Один другого перекрикивает, каждый на место повыше влезть пытается только чтобы его слышно было, и плевать, что грязными сапогами по головам соседей, а если возмущаются, можно и ножиком пырнуть, проблем-то в такой толпе…

- Не обращай внимания, певец. Человеку радостнее сознавать, что горести и беды остались в прошлом, поэтому он ругает его, а на будущее лишь любуется и хвалит. Содеянного не изменить, оно остается за плечами. Лишь старики, лишенные ярких красок будущего, ворчат и порочат его, понимая, что большее уже не по силам.

- Разве они не желают добра детям? – воскликнул Орфей. – Младшая настолько прекрасна, что за исполнение ее желаний можно отдать жизнь!
- Так отдай! – коварно улыбнулась девушка.
В голосе певца прозвучали стальные и даже угрожающие нотки:
- Я люблю Эвридику.
Женщина успокаивающе положила руку на напрягшееся плечо. Орфей кожей ощутил умиротворенный покой, исходящий из теплой ладони.

- Говорят, молодость безрассудна, но лишь разум может построить план будущего. Поэтому ее можно упрекнуть в жестокости и бездушии. Я же, настоящее, чувственно воспринимаю мир. Мне свойственна доброта, участие, понимание, сострадание. Ибо в настоящий момент человек живет не умом, а эмоциями.

- А в прошлом остаются дела, - добавил Орфей. – Они позабыты, поэтому иногда обижаются и пытаются напомнить о себе.
Девушка захихикала, женщина мягко улыбнулась, а старуха сердито нахмурилась и уткнулась в пряжу.
- Не следует обижать ни одно из времен. Ведь они постоянно меняются местами, помни, певец, - уже строго сказала женщина.
- Мне нравятся все три, - с хитринкой улыбнулся Орфей. – Я буду помнить вас всех.
Подхватив арфу, он зашагал по мрачному коридору.
- И мы все будем помнить тебя, несчастный - прошептали Мойры.
Дорога разошлась на семь каменных тропинок. Каждая как каменный тоннель. Люди делают то, что проще всего… Эвридика… Я люблю тебя. Где ты? Пусть ты тень, но разве любим мы не душой? А душа даже не тень, она тень самой тени. От дерева арфы пошло тепло, и ноги сами сделали шаг.
- Хорошо, пойдем…

Орфей погладил инструмент, закинул за спину, и каменная тропка поплелась вновь. Как ни странно, света не стало меньше, он оставался серым, словно светился сам воздух. Певец вспомнил, что мертвые порой светятся в темноте, и знакомый врач обосновал это наличием некой составляющей в костях. Но откуда здесь кости? Выходит, светятся души. Но почему свет такой слабый и мрачный?

Певец ускорил шаг, а сердце ускорило ритм, когда перед ним открылся тронный зал. Здесь тьма подавляла скучный свет, но это тьма светилась силой. На высоких стенах вилась затейливая резьба, пол пугал орнаментом из странных знаков, а на стенах багровым светом полыхали факелы. Не огнем, а светом смерти и бессильной ярости. Орфей старался не смотреть по сторонам, глаза уже уловили очертания трона и неподвижной фигуры. По бокам стояли громадные стражи, но никто не двигался. В тишине Орфей приблизился к трону.

Владыка ада смотрел спокойно, багровые глаза горели ровным светом, словно факелы на стенах. Длинный плащ скрывал фигуру, но пальцы на подлокотниках поражали костлявостью, глаза резко выделялись выступающими костями.

- Приветствую, владыка ада, - робко сказал Орфей, поглядывая на стражников.
Они стояли словно статуи, лишь глаза иногда двигались. Но Орфея вниманием они обделили, что совершенно не расстроило певца.

Багровые глаза смотрели словно сквозь Орфея, Аид словно погрузился в тяжелые думы темного бога, а, может, грезил о солнечном Олимпе.
- Я хочу забрать свою возлюбленную, Эвридику! – громче повторил Орфей.
- Бери.
Голос бога прогромыхал тоскливо, будто говорил не бог, а изгнанный титан.
- Она умерла, - уже смятенно заговорил Орфей. – Я хочу вернуть ее из царства мертвых, где властвуешь ты. Найти здесь и забрать наверх из царства теней.
- Давай, ищи – равнодушно сказал Аид. – Искать придется долго, но это бесполезное дело. После смерти люди превращаются в тени, а они отражают истинное состояние души. Вспомни, когда ты преодолевал реку, кого увидел больше сред теней?
- Юношей, взрослых людей… Я удивился, почему так мало стариков, хотя много зрелых женщин.
- Все верно. Много мужчин до старости остаются глупыми юнцами, а женщины взрослеют быстро и не признают старости. Меняется внешность. Она становится истинным отражением души. Ты не сможешь найти возлюбленную, ты не видел прежде ее души.

Орфей побледнел, стены вокруг затряслись, каменные глыбы били по самому сердцу. Боль заменила кровь, разлилась по телу. Неужели все было напрасно? Неужели они больше не встретятся? Он даже не смог погибнуть, как герой. Он просто не смог…
- Я найду ее! – сказал он громко.
Аид неторопливо поднял мрачно холеное лицо, багровые угли впились острыми лучами в певца.
- Я не буду мешать тебе, - повторил владыка подземного царства. – Боги держат слово.

Аид взмахнул рукой, стена справа сделалась прозрачной, и вовсе растаяла. Тени, тени… Бледные, на грани видимости. Они ходят, передвигаются. В их движениях нет смысла, как нет смысла существования души без тела. Молчаливые, скользят над каменным полом. Орфей обнял арфу. Прошептал:

- Помоги мне. Ты знаешь мою боль, ты знаешь мою душу. Тебе одной я ведал все, что терзало сердце, говорил о боли, и ты понимала… Ты знаешь меня лучше, чем я сам, ибо человек – это главным образом душа, а ты сама есть часть моей души. Но без тебя не будет меня вовсе. Я прошел путь страданий, спустился в царство мертвых. Еще один шаг, еще один рывок к солнцу… Пусть твои крылья поднимут меня!
Рука привычно легла на струны. Взвилась мелодия, как отпущенная на волю птица. Орфей, закрыв глаза, двинулся в толпу теней, они расступались, а певец зачарованно двигался по кругу среди призрачных тел.

Аид вцепился в подлокотники, из горла вырвалось приглушенное рычание. Песня легко носилась по тронному залу, касалась и поднимала на поверхность самое сокрытое душ. Стражи вытянулись, рты с жуткими зубами приоткрылись, боялись пропустить хоть звук, хоть ноту. Мелодия рванулась к каменному потолку, рассыпала в каменную крошку, влилась в сердце каждому. Струны звенели, мелодия что-то кричала, и хотелось кричать и плакать с ней. Аид застонал, локоть ударил по спинке обитого черным бархатом кресла так, что по спинке поползла трещина. Зарычав, бог подземного царства щелкнул пальцами. Каменная стена растаяла, приоткрыв проход неглубокой ниши. Оттуда выпорхнула тень, скользнула к Орфею.

Он закончил петь. Открыл глаза. Перед Орфеем стояла тень Эвридики, почти прозрачная, но глаза светились нежностью и любовью.
- Ты пришел… Ты пришел за мной…
- Ты совсем не изменилась! – вскрикнул Орфей. – Ты чиста, как и твоя душа, я люблю тебя!
- И я тебя люблю, - прошелестела тень в ответ.
- Почему ты бросил арфу? – воскликнула она.
- А зачем она мне теперь? Мы вместе, и будем вместе до самой смерти. А когда рука об руку сойдем в подземный мир, она будет ждать хозяина, превратившегося в бестелесную тень.
- Возьми, возьми ее с собой! – умоляла Эвридика.

Даже в бледном голосе тени зазвенело отчаяние. Орфей ласково повел руками по призрачным плечам.
- Потерпи немного. Я понимаю, тебе страшно, но скоро твою кожу согреет солнце, дарующее негу и нежно касающееся души. Поцелует кожу, обнимет золотыми лучами, и ты будешь улыбаться, будешь подпевать птицам чисто и светло, как раньше…
- Мне дороги не солнечные поцелуи, а твои, - шепнула она.
Влюбленные повернулись к сгорбившемуся Аиду.
- Твое имя будет лететь сквозь века, - глухо сказал повелитель теней.
- Как того, кто смог забрать любимую из царства мертвых? – счастливо спросил Орфей.
- Оно будет лететь сквозь времена, пока люди будут помнить, что такое любовь. И смерть. Страж проводит вас к выходу.
Один из стражей двинулся за трон, где хмуро блистал в свете факелов неширокий проход.
- Идем, любимая…

Вокруг замелькали привычные ровные стены, страж шел быстро, Эвридика почти летела над полом, и певцу приходилось прикладывать усилия, чтобы не отставать.
Они вступили в темную залу с высоченным потолком, последний коридор Аида, как сообщил страж. Здесь уже не отбрасывали блики факелы, только хмуро дышал холодом серый камень. Мрачные ворота вырастали медленно и величественно, каменная громада возвышалась грозно и предупреждающе. Страж словно сгорбился, признавая мощь врат, шел медленно, боясь гнева хозяина. Эвридика стала еще призрачнее, словно побледнела, очертания тени стали тихо подрагивать. Перестали мелькать по сторонам любопытные стражи и случайные тени, исчезли местные звери.
Орфей шел также легко, страж с удивлением отметил, что певец словно окутан золотистой сферой, отгораживающей от невзгод внешнего мира.

- Ты защищен любовью, - с благоговением шепнул страж Орфею. Даже шепот раскатился по зале, бестолково натыкаясь на стены, путая верх и низ.
- Теперь мне в самом деле ничего не страшно, - счастливо ответил Орфей. – Эвридика со мной, и больше ничего не нужно! Только видеть ее лучистые глаза, держать за трепетную руку, видеть улыбку на устах! Я посвящу жизнь тому, чтобы слеза не дрогнула на длинных ресницах, печаль не омрачила прекрасное чело!
- Я люблю тебя, Орфей, - прошелестела Эвридика.
- Еще долго и люди, и боги будут преклоняться перед силой твоей любви, Орфей, - признал страж.
- Да, я смог отобрать любимую у Аида… Но мне все равно, что я совершил, главное, мы будем вдвоем любоваться на прекрасный солнечный мир, я буду срывать цветы для нее, а она – плескать холодной водой из ручья… Взгляни, ворота все ближе! Мне хочется бежать! Эвридика, скорее!
- Постой! – страж торопливо положил ладонь на плечо певца. – Еще никогда холодные стражи даже не просили смертных… Но я умоляю тебя! Сыграй! Еще один раз! Я познал сладкую горечь страданий, услышав твою игру, пусть струны вновь защемят мою душу до боли, пусть из глаз потекут слезы… Видишь, как заговорил страж подземного мира…
Он горько усмехнулся и тут же вперил взгляд багровых глаз в Орфея.
- Сыграй! Последний раз, певец! Умоляю, сыграй для меня!
На этот раз эхо заметалось с яростным отчаянием, словно пытаясь выбраться за пределы стен.
- Но я оставил арфу у Аида, - смущенно отозвался певец.

Страж сжал чудовищные руки, зубы скрипнули в попытке сдержать то ли крик, то ли стон.

Чуткое ухо певца распознало царапание когтей по каменному полу, а затем и тяжелое дыхание долго и быстро бежавшей собаки. Цербер выметнулся из темноты к ногам Орфея, собаку шатало, но она бережно опустила арфу на пол и только потом тяжело плюхнулась на пушистый хвост. Орфей растерянно смотрел то на стража, то на хрипящую собаку.

- Играй же, она зовет тебя, - попросил страж, показывая на арфу.

Цербер смотрел требовательно и умоляюще. Собака тихонько заскулила, страшная когтистая лапа осторожно потрогала ногу певца. Внезапно громадные мягкие уши повернулись назад, ловя еле слышные звуки. Страж и Эвридика внимательно всматривались в темноту. Странный шум приближался лавинообразно.

- Орфей, мне страшно… Вдруг он передумал отпускать меня, - дрожащим голосом сказала тень.

Певец молча смотрел на лежащую у ног арфу. И не слышал голоса любимого инструмента. Пытался воскресить в памяти звучание струн, кричащих от боли вместе с душой хозяина, но получалось вспомнить порядок перебора, тональность, лады, все, чему научился давно и чем пользовался профессионально неосознанно.
Эвридика стояла за плечом. Вблизи выхода тень обрела более четкие контуры, почти не просвечивала. Даже тенью она оставалась прекрасной и чистой, словно горный ручей, чья поверхность не знала прикосновения ни человека, ни животного. Орфей неотрывно смотрел на любимую, сравнивая с трепетной ланью, богиней света и любви, сгустком неуловимо прекрасного, но не обжигающего пламени, рассветным солнцем, которое смотрит так нежно и ласково. 

В катящемся шуме стали обрисовываться четкие линии звуков – надсадного дыхания, топота и царапания. Страж заслонил собою певца и нимфу, Цербер встал рядом, из горла вырвалось глухое ворчание. Темное пятно, четко различимое на фоне серых стен, неслось на них. Эвридика вскрикнула и попыталась прижаться к Орфею. Он ощутил слабое прикосновение, похожее на дуновение морского бриза.

Передний ряд затормозил так резко, что перед остолбеневшим стражем образовалась свалка. Но обитатели ада мгновенно восстановили между собой порядок. Прищуриваясь в темноту, певец видел стражей, угрюмого перевозчика, фурий, Мойр, несколько теней, жутковатого вида монстров. Чуть возвышалась в последнем ряду закутанная в черный плащ костлявая фигура, в которой Орфей с содроганием узнал Аида.

Из рядов вышла младшая Мойра. Чуть склонившись перед певцом, она тихо сказала:
- Ты прошел ад и начала до конца, и никто не смог воспрепятствовать тебе. Наши сердца замерзли, но ты сумел разбить их, и теперь осколки режут остро и больно. Подземное царство опустело, все собрались здесь, послушать твою песню в последний раз. Мы думали, что знаем все о страданиях, раз живем в таком страшном мире без света и радости. Но истинные страдания не убивают душу, а заставляют метаться подобно пойманной весной птице. Ты не принес радость и увеселение, ты принес нечто большее. И выразить это способна лишь твоя арфа. Все подземное царство на просит тебя – сыграй! Дотронься до осколков сердец, пробуди души мертвых! Ты один лишь властен!..

Побледневший Орфей сделал шаг назад от молчаливой толпы. Стены перебрасывались эхом последних слов Мойры. Певец поднял арфу, и тут же опустил руку, потянувшуюся было к струнам.

- Я не могу, - прошептал он. – Не могу. Простите. Прости, Эвридика! Я люблю тебя. Прощай.
Не оборачиваясь, он бросился к воротам. Они охотно и бесшумно открылись навстречу, выпуская певца.
- Орфей!
Закрывшиеся ворота отрезали звенящий отчаянием крик нимфы.
Орфей прямо взглянул на неяркое утреннее солнце. Струны арфы тихонько зазвенели, готовые петь о любовных страданиях, вечных и незабвенных.