Несказанный свет

НЕСКАЗАННЫЙ СВЕТ…

                Ты одна мне помощь и отрада,
                Ты одна мне несказанный свет.
                Есенин


Закрываю глаза: устали от чтения. Последние годы, да почти всегда, книги были мои-ми самыми верными, лучшими друзьями. Они были всегда рядом, под рукой. С ними можно разговаривать как с интересным собеседником, который «рассказывает» не только анекдоты. Ведь книга – источник знаний.
Через мгновение погружаюсь в сон. И «снится мне: «житьём довольный…» Нет, не довольный! Слышу чарующую мелодию песни, которую можно исполнить только на русском языке. Нет, мне не снится: из радиоприемника льется моя любимая песня о матери «Мамины глаза». «Все на свете понимают мамины глаза. Все грехи твои прощают мамины глаза…». Ни у одного народа, я думаю, нет столько песен о матери! Но, может быть, я ошибаюсь? Они наполняют душу «сладкой», щемящей тоской о невозвратной утрате самого дорого, самого близкого в твоей жизни человека. «Мама! Ты слабеешь: в меня уходят силы твои. Ты старе-ешь: в меня уходят годы твои…». Слышу грустный напев: «Поговори со мною, мама…».
«В минуты горестных раздумий и тяжких испытаний», когда тебе тяжело на душе, ты вспоминаешь, взываешь к матери. Так хочется, чтобы тебя пожалели, приласкали, разделили твою боль, успокоили твою бурлящую совесть, если она у тебя есть. А это может сделать толь-ко мама. А когда ты «покидаешь» родной дом, «мамины глаза всегда с волнением следят за нами», поёт Мартынов. Где ты, мама? Но мамы нет!
Часто ли, друг мой, ты разговариваешь со своей матерью, хотя бы в письмах? Часто ли ты советуешься с родителями? Задумайся. Нет ответа! Чаще всего мы, не желая этого, их оби-жаем, даже оскорбляем своей грубостью, невниманием и равнодушием. И сейчас, на исходе лет, мне нелегко писать эти строки. Да, поздно приходит понимание своей вины перед родителями.
«Помнишь, мама моя, как…». А я помню. В пятнадцать лет я был прикован (из-за сво-ей безалаберности) к больничной койке на целый год. Я потерял учебный год и отстал от своих одноклассников. Но, как часто бывает, за этот год я пристрастился к книгам, к радости общения с книгой (книга - источник знаний). Может быть это не скромно, но когда я вернулся в школу, я почувствовал, что превзошел своих одноклассников по уровню знаний, хотя они были на год «старше» меня.
В санаторий, где я проходил лечение, ко мне приезжала, конечно, только мама. Пом-ню, однажды она привезла мне несколько апельсинов. До тех пор я никогда не ел, даже не пробовал этот экзотический фрукт (дело было в пятидесятых годах прошлого столетия). Мо-жете себе представить, с каким наслаждением я запихивал себе в рот сладкие оранжевые дольки! Мама сидела у моей кровати и говорила мне о том, с каким трудом она достала килограмм апельсинов. «А Васька слушает и… ест».   
Мама говорила, говорила, а я что-то лепетал невразумительное. Мои мысли были да-леко: «Мол, мне на все, о чем ты говоришь, … т.е. меня это не интересует». Я даже не догадался дать ей ломтик этого редкого лакомства. Думаю, что она также не пробовала его. А потом, когда она уехала, меня обожгла мысль: «Почему я не дал ей ни одной дольки апельсина?» По-моему, я даже не поблагодарил её. Конечно, она обиделась, но не подала вида. Мне стало очень стыдно, и до сих пор эта детская глупость будоражит мою совесть. Тогда я даже не задумывался об этом. И только через много-много лет, когда стал отцом, сам ощутил всю горечь обиды и испытал душевную боль, как от удара в грудь, от равнодушия сына. 
Всю глубину обиды матери и оскорбление, которое я ей нанёс своим равнодушием, я почувствовал однажды, когда мой сын, у которого уже были дети, проявил полное равнодушие (если не сказать больше) к моей исповеди, к тому, о чем я говорил. Это происходило в тот редкий момент, когда мы разговариваем «по душам» со своими сыновьями. Мы сидели в саду под цветущей яблоней и спорили, конечно, об отношениях отцов и детей. Я пытался ему доказать словами и показать руками: всё вокруг, всё, что делают родители, направлено на благо детей. Ведь мы посадили этот сад для вас, своих детей и внуков, со страстью (со слезами на глазах от обиды) я говорил и почти кричал! Вы видели, как я ползал на коленях и вырывал сорняки вокруг них, маленьких саженцев яблонь и груш, смородины и малины. Они были, как вы, детьми, которых я кормил, поил и «сажал» на горшок. Но все плоды моего труда оказались никому не нужны (на земле). Что я могу ещё сказать: «Алеша Карамазов этого никогда бы не сделал».
Мама! Как бы я хотел сейчас поговорить с тобой. Я бы отдал тебе все, что имею, все фрукты мира, которыми я уже объелся в Африке. Даже такой диковинный фрукт, как ананас, который ты поставила, к всеобщему удивлению гостей, на наш свадебный стол. Где ты смогла его достать в те голодные послевоенные годы?
«Мамины глаза, все грехи прощают мамины глаза!» Но они, как и Родина-мать, не прощают только измены.
Что я могу тебе еще сказать. Ничего: ты мне отдала всё. Только свою боль могу выра-зить словами Пушкина: «Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле меня презрень-ем наказать!». «Старики, вы мои старики! Дайте я вас сейчас расцелую». Поздно. Простите!
Эту восточную притчу я услышал из уст моего коллеги на одном торжественном со-брании собратьев по перу по случаю юбилея нашего товарища, известного журналиста В. Сы-соевой, нашего наставника.
В некотором царстве-государстве, за горами и морями, жил-был царь. У него был сын, красивый, умный юноша. В соседнем царстве также был, как полагается, царь, у которого, ко-нечно, была красавица дочь, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Цари-отцы решили скрепить свои узы дружбы браком сына и дочери, которые, как положено, полюбили друг дру-га. Влюбленный юноша на крыльях полетел к своей возлюбленной. Но названная невеста, зная себе цену, поставила перед своим женихом, казалось, невыполнимые условия:
«Я буду твоей, - сказала строптивая царевна, - если ты пожертвуешь ради меня самым дорогим, что у тебя есть».
«Я готов отдать тебе даже свою жизнь», - горячо воскликнул царевич.
«Мне не нужна твоя жизнь, мне нужно сердце твоей матери», - холодно сказала неве-ста.
Сын рассказал матери о требовании своей невесты. «Не печалься, сын мой, возьми мое сердце: ведь оно, ты знаешь, принадлежит тебе».
Грудь матери разверзлась, и в руки сына упало трепещущаяся материнская плоть. Юноша положил сердце матери в золотой сосуд, вскочил на коня и помчался через горы и ле-са, реки и моря к своей нареченной. День скачет юноша, два скачет, на пятый день пал его конь. Прижав к груди драгоценный сосуд, он побежал. День бежит, два бежит, очень устал он, но в его голове только одна мысль: «Вперёд, вперёд! Ещё бьётся материнское сердце. Ей нуж-но «живое» сердце моей матери!» Он уже видит дворец своей возлюбленной. Вдруг он спо-ткнулся о камень и упал, уронив сосуд. Боль сковала все его существо. И вдруг он слышит го-лос матери: «Ты не ушибся, сынок? Я с тобой, я рядом. Не спеши!».
Помнишь, мой друг: «Все на свете понимают мамины глаза!». Мы так мало «отдаем» родителям, но так много требуем от них. «Ты одна мне помощь и отрада. Ты одна мне неска-занный свет» (Есенин). Осознание этого приходит всегда так поздно.
Но другая притча-легенда наводит на грустные мысли.
Весь мир воспевает в песнях, сказаниях, легендах героизм и мужество трехсот спар-танцев, которые спасли Грецию от вражеского нашествия две тысячи лет назад, В Фермопи-лах, горном ущелье, как повествует греческий историк, они погибли, но остановили многоты-сячную армию персидского царя Дария. В памяти человечества они остались образцом муже-ства и стойкости, отдавшими свои жизни за Родину-мать.
В истории образ государства Спарта ассоциируется с образом страны-воина. Все муж-ское население этого небольшого государства находилось «под ружьем», как сказали бы сей-час. Война была его (государства) «профессией». Всех мужчин с раннего возраста обучали во-енному делу и готовили к войне. Историки говорят, что мальчиков забирали из семьи в специ-альные заведения, где их обучали владению всеми видами оружия того времени. 
О воинском мастерстве спартанцев слагали легенды и мифы. Один из мифов гласит, будто бы сыновья тем или иным способом избавлялись от своих старых родителей, даже умерщвляли их, потому что они были обузой для воина.
…Отец и сын пришли на крутой берег моря. Здесь спартанцы совершали свой жерт-венный ритуал: старики жертвовали собой во имя жизни своих сыновей. Волны с грохотом ударялись о скалы, вселяя ужас в их сердца. Молодой воин уже готов был столкнуть в мор-скую пучину своего отца старика, как грянул гром. Небо разверзлось, яркая огненная вспышка ослепила юношу, и он услышал страшные слова: Остановись, безумец! Что ты делаешь?» Он узнал голос Гименея, покровителя семьи и хранителя семейных уз, божества, которое почита-ли в Древней Греции. Эти слова ошеломили молодого воина. Он схватился за меч, но громо-подобный голос остановил его занесенную руку над головой старика.
«Почему ты хочешь убить своего отца?»
«Я не могу прокормить и оставить своих старых родителей: я ухожу на войну».
«Вложи в ножны свой меч, иди в поле, возьми в руки орало, вспаши поле и взращивай хлеб».
«Я иду на войну, чтобы убить своих врагов и завладеть их имуществом. Я вернусь с поля битвы с богатой добычей».
«Ты хочешь убить своего отца! Но разве он твой враг?».
Ничего не мог сказать «храбрый» сын. Грянул гром, небеса разверзлись, и огненная стрела громовержца поразила юношу в самое сердце. Меч выпал из его рук, и он упал замерт-во. Отец склонился над сыном, закрыл ладонью его глаза, поднялся с колен, подошел к краю пропасти и бросился в морскую пучину.
Отец! Где ты? Я тебя не знаю, не помню, не слышал твой голос. Как бы я хотел услы-шать сейчас твой громкий голос, полный скрытой нежности и любви, услышать строгий, но ласковый окрик: «Подъем! Пора вставать!». А вылезать из теплой постели так не хочется! Те-перь твоим голосом кричу я: «Подъем!». Им это, конечно, не нравится, как не нравится громо-гласный окрик сержанта утром в казарме: «Тревога! В ружьё!». Но это, по-моему, необходимо, чтобы они привыкали к дисциплине, которая приучает их к порядку …в мыслях, чувствах и делах, чтобы сохранить физические, интеллектуальные и духовные силы на всю оставшуюся жизнь. Я не слышал твой голос, отец, но знаю, кто лишил меня этого счастья, кто бросил тебя в бездну небытия. Знаю: это враги человечества, исчадия ада!
Я не забуду твои последние слова! Я помню только несколько слов, которые долетели до меня из окна сборного пункта для новобранцев, которых отправляли на фронт. Вот эти сло-ва, которые мне постоянно повторяла мама: «Аннушка! Береги сына. Я вернусь!». И они пото-нули в многоголосии других отцов-новобранцев, которые также прощались со своим родными. «Храни тебя бог!», - только и сказала мама. Это было в августе 1941 года.
«И он рванулся в бой. Не слышал, как злая пуля свистнула, и он упал и стал землёй. А кругом весна, неба синева, солнце бьёт в глаза и шумит листва… Нам бы жить да жить! Жить бы да любить и детей растить на Земле». Это «Письмо из 45-го», которое мне «прислал» певец Евдокимов. А отец прислал нам одно, единственное письмо, которое я до сих пор храню и пе-речитываю. Он не вернулся, он «ушел» в небытие, чтобы мы жили, ходили по земле, смотрели на цветы, грелись на солнышке, бегали с внуком по солнечной поляне в берёзовой роще, обла-гораживали и оберегали её.
Итак, мой друг, пора не требовать, а отдавать долги родителям и Родине-матери! Пришло время «не разбрасывать, а собирать камни».