Лейтенантство - время золотое. Главы 71-80

Книголюбы
«Вот, выйду на пенсию, закончу вторую книгу.
     – О! Вы пишете?
     – Нет, я читаю».
(Анекдот)
И снова зампотех ведет роту в парк, а у меня подготовка к выборам. Я решил еще и в ленкомнате один стенд приурочить предстоящим выборам народных депутатов. Я вышел из строя, когда рота прошла строевой плац и направилась к воротам КПП, а я обратно – в казарму нашей роты. Иду я и пока слышно, вполуха слушаю неисчерпаемый солдафонский юмор зампотеха.
– Рядовой Салов, вы у меня в кишках по горло сидите. Я вас, наверное, накажу. Молчите, в армии виноват не тот, кто виноват, а тот, кого назначают! Рядовой Сыч, вы опять не стрижен? Запишите на ус – длина волос висит в бытовой комнате! Рядовой Прокофьев! Вы зачем руки в карманы засунули? Это тупо! Над вами уже весь взвод плачет! А кто это там, на левом фланге головой не в ногу машет? Почему мои указания не устраняются? 
– Товарищ лейтенант, а разве были какие-то указания? – не выдержал сержант Ладыченко.
– Задавая такой вопрос, нужно быть крайне невоспитанным, как военнослужащему! И не философствуйте, не надо. В философии можно, как в двух пальцах заблудиться! И не корчите вы из себя то, чем вы есть на самом деле! Кстати, товарищ сержант Ладыченко, я сегодня утром захожу в тумбочку, а там соль рассыпана. Значит, солдаты по ночам чай пьют! А где были вы? Где были остальные сержанты? Почему вы ничего не можете сделать сами? Обязательно перед вами должна стоять дубина и командовать? Ну, ничего, я сделаю выводы завтра утром, начиная с сегодняшнего вечера.
Сержант Ладыченко что-то недовольно сказал на ходу, но я не расслышал что. Зампотех, похоже, тоже.
– Что вы там говорите словами, непонятно каких букв? Ну, и молчите! Может, я вас награжу доской почета! Что вы там смотрите на меня сквозь зубы? Прокофьев! У вас опять рука в штанине! Сержант Ладыченко, что вы прячетесь за Шихалиева? Он что, ваш громоотвод? Я тут веду разговор, а он хихикает вдвоем! Мовсесян! Почему не в ногу идете? Чтобы не путать, где у вас левая нога, а где правая, нужно запомнить левый сапог и уже от него «танцевать». Сержант Шахрай, не материтесь, помните, что мат это собачья ругань, переведенная на человеческий язык. Ибрагимов, у вас не голова, а флюгер. Только в пилотке.
– Здравия желаю! – улыбаясь на все тридцать два, ко мне подходит старший лейтенант Тропинин. Пожав мне руку, он кивнул вслед уходящей роте и зампотеху: – Что особенно обидно, так это то, что ум человеческий имеет свои пределы, тогда как глупость человеческая беспредельна.
– Где-то я это уже определенно слышал. Или читал?
– Александр Дюма-сын. Приятно, что у нас в части появился офицер, способный на слух….
– Да хватит тебе. Что это у тебя в руках?
– А-а, это брат, мне только сегодня утром привезли. Весьма интересная. Новая книга.
– Откуда?
– Солдат из отпуска привез. Я ему список литературы дал и денег.
– И где же это так легко и просто можно хорошие книги купить? Что, кто-то из родителей твоего солдата связан с магазином «Букинист» или книжным издательством?
– А вот и не угадал! Представляешь, я и сам случайно об этом узнал. Оказывается на Кавказе и в Средней Азии, там, где живут наши граждане, которые не очень дружат с русским языком, можно хорошие книги покупать прямо в книжных магазинах! Вот я дагестанцам, узбекам, киргизам и так далее даю список, и они всегда из отпуска что-нибудь, да привезут! Советую воспользоваться моей методой!
– Всенепременно! Обязательно! Спасибо, Виталий, – от души сказал я.
– Одним спасибом не отделаешься, – веселится Тропинин, – я ведь тебе секрет раскрыл, да еще и конкурента в твоем лице вырастил!
– Договорились! В среду едем на шашлыки. А что тебе, все-таки привезли в этот раз?
– Толкинг «Повесть о кольце» и «Приключения Шерлока Холмса».
– А-а, – разочаровано протянул я.
– Что значит: «А-а?», – возмутился Тропинин. – Вот увидишь, ты прочитаешь, и тебе очень понравится!
– Виталь, я все это уже читал.
– Когда успел? Откуда у тебя эта книга?
– У меня этой книги нет, просто я брал у друга. И не только «Повесть о кольце» , но и «Хоббит, туда и обратно».
– И что, неужели не понравилось? Ну, не может быть!
– Может, я не совсем понимаю фэнтези. 
– Ты второй человек в нашей части (первый – я), который знает жанр фэнтези! Все остальные путают его с фантастикой.
– Спасибо. «Повесть о кольце» меня ну ничем не поразила. «Смешались в кучу кони, люди». Не скажу, что скучно, но очень уж все, по-моему, примитивно просто.
– Перестань, Ты слишком уж все приземлено воспринимаешь. Конечно, армии в шесть тысяч и в десять тысяч воспринимаются несерьезно, но все равно интересно. Эх, если бы эту книгу экранизировали! Представляешь?
– Да. Пожалуй. Я уверен, что фильм был бы гораздо интереснее, зрелищнее и популярнее книги. А вообще меня бы больше заинтересовала книга, основанная на наших национальных сказках. Ужас, одних только русалок тридцать видов!
– Неужели же тридцать?
– Ну, пошутил, пошутил. Двадцать девять.
– Ха! А про Шерлока Холмса, что скажешь?
– Знаешь, я бы с превеликим удовольствием читал и перечитывал и смотрел, если бы были фильмы об идентичном гениальном сыщике, но российском! 
– Слушай, но есть, же масса книг о милиции, о ЧК! Можно, наверное, найти и хорошие?
– Нет, я считаю, что в принципе нельзя. Вижу вопрос: «Почему?» для того, чтобы сюжет был действительно захватывающим, нужно очень многое: характеры преступников и сыщиков, огромные деньги, очень влиятельные люди, очень громкие преступления. Очень-очень, а что мы имеем у нас? Ну, какая у нас преступность? «Если кто-то кое-где у нас порой, честно жить не хочет». Что может быть интересного в такой преступности и такой милиции? Неужели ты со мной не согласен?
– Отчего же, пожалуй, ты прав. Но если следовать твоей логике, то сыщик, интересный для тебя, может быть только в дореволюционной России?
– Совершенно верно.
– Ну-у, о таком не скоро еще напишут. А жалко. Кстати, а каким бы ты хотел его видеть?
– Ну, уж точно не идеальным, разумеется. Страшно не люблю правильных, приторно слащавых, таких, что хоть изучай по ним моральный облик строителя коммунизма. Он должен быть где-то морально ущербным, что ли. Чтобы без эмоций, даже черствым где-то. Внешне? Внешне…. Ну, не атлетом – из тех же соображений. Не толстым – они никому не нравятся; не низким – женщинам не будет нравиться. Значит, выходит, выше среднего роста, худощавый, но крепкий. Пожалуй, моложе Шерлока Холмса, но для импозантности можно добавить седины.
– Для ранней седины нужна причина.
– Совершенно верно. Потом, я бы не хотел, чтобы он был самородком. Значит, он должен послужить в полиции или в жандармерии, да с самых нижних чинов, чтобы сыскное дело знал в совершенстве. Еще нужно, чтобы он хорошо дрался.
– Пусть будет из казаков-пластунов, – предложил старший лейтенант  Кордияка.
А мы и не заметили, как к нам подошел наш «казак».
– Так ты отправь его в Японию!
– Ты предлагаешь, сделать его ниндзя? Но это, же смешно. То американский ниндзя, то индийский, а теперь еще и русский! Смешно. Ты насмотрелся голливудских боевиков.
– А при чем здесь индийский ниндзя?
– Ты что, не видел индийский фильм «Коммандос» с Митхуном Чакраморти в главной роли? Это же на 90 % слизано с «Американского ниндзя» часть первая, с Майклом Дудикоффом в главной роли. Только с индийским колоритом, с песнями и танцами. «Джимми-Джимми, ача, ача!», и еще негра там заменили на индуса. Нет, если бы я писал о таком сыщике, я бы его ниндзя делать не стал. В конце концов, он, наверное, мог бы брать платные уроки рукопашного боя у тех самых пластунов.
– Или сам из семьи пластуна, – горячо поддержал меня «казак». – Слушай, Иванов, а, может, все-таки напишешь книгу о таком сыщике?
– Нет. Во всяком случае, времени у меня для этого нет и не предвидится.
– Очень жаль. Значит, не скоро нам предстоит почитать увлекательную книгу о великом русском сыщике! Мало того, что цензура вряд ли пропустит, так ты еще писать отказываешься!
– Смейся, смейся! Может, сам напишешь?
– Никогда. Я больше читать люблю. Впрочем, пора идти, родину защищать. Прошло полдня. После обеда в канцелярии нашей роты Тропинин переписывает у меня план культурно-массовых мероприятий на выходные дни, чтобы потом быстрее, опираясь на мой план, составить свой.
– Замполит, – в канцелярию вошел зампотех, – у тебя нет клея «БФ?»
– Нет, А зачем? Вы разве уже и токсикоманить стали?
– Ошибаешься, юноша, – хмыкнул Тропинин, – Михаил Иванович у нас отличается завидным постоянством, он у нас просто пьет! Желательно крепостью то, что не ниже сорока градусов!
– Да я вот руку порезал, – вытянул Гунько вперед левую руку, кисть которой он придерживает правой рукой. На пол капает кровь. – Хотел клеем замазать.
– Я сегодня купил клей, чтобы камеры велосипедные ремонтировать, – сказал Тропинин, – сейчас посмотрим, подойдет ли. Так: «Для быстрого склеивания резины с резиной, резины с металлом, пластмасс, кожи, искусственных материалов», а вот, то, что надо! «… и некоторых видов дерева!» Значит, и тебе точно подойдет!
– До каких пор это кончится? – возмутился Гунько. – Я вам не тупой. У меня в школе по пению, между прочим, пятерка была! Вот!
– Ух, ты! Круто! Наверное, – усмехнулся Тропинин, – ну, так что, давать тебе этот клей?
– Себе оставь, может, пригодиться, – хмуро ответил Гунько, – замполит, а ты что делаешь?
– Читаю, – нехотя отвечаю я.
– Что читаешь? – не отстает зампотех.
– Книгу, – с вызовом в голосе, отвечаю я.
– Не умничай. Я и сам вижу, что книгу. А какую?
– «Частный сыск есаула Сарычева».
– Михаил Иванович, а зачем тебе это? – не выдержал и возмутился Тропинин. – Ты же гордишься тем, что не прочел в своей жизни ни одной книги! Или что, умные мысли приходят неожиданно?
– Я вообще не думаю, – потряс нас своим откровением Гунько, – и вам обоим советую.
– Что так? – с отчетливым состраданием в голосе поинтересовался Тропинин.
– Молчите, товарищ старший лейтенант! Не вам меня учить. Я не ребенок и не совсем дурак.
– Да уж, – покачал головой Виталий, – вот уж действительно – голова, как котелок, а ума – ложка! И та кофейная.
– Это, в каком смысле?
– Знаете, что, лейтенант? Шли бы вы подальше, а то чем я больше общаюсь с вами, тем гадостнее на душе.
– А вы возьмите нож и застрелитесь! – надменно посоветовал зампотех.
– Михаил Иванович, – вспомнил вдруг Тропинин, – а как вы свою дочку назвали?
– Да пока никак. Девочка.
– То есть, как – никак? Ей же уже скоро полгода будет?
– Спорим все, – недовольно ответил зампотех, кривя лицо в неприятной улыбке.
Тут в канцелярию роты вошел наш старшина.
– Товарищи офицеры, вы не видели помоечную ведомость нашей роты?
– Помывочную, а не помоечную, – поправил его Тропинин.
Не найдя ведомости, старшина вышел из канцелярии.
– Может, выпьем по чуть-чуть? – предложил Гунько.
Мы с Тропининым отрицательно покачали головами.
– Злоупотребляете вы спиртным, Михаил Иванович, – осуждающе сказал Виталий, – не по годам.
– Ага, – довольным тоном подтвердил Гунько, – злоупотребляю. Три раза в день, иногда чаще. Ладно, пойду я.
– А книга? – захлопнул я книгу. – Читать будете?
И я протянул книгу зампотеху.
– Да на кой она мне? – пожал плечами Гунько и ушел.
– Такой же тупой, как поручик Дуб из «Похождений бравого солдата Швейка», – заключил Виталий, – а, может, даже еще тупее.
– Виталь, поехали в город, прошвырнемся по магазинам.
– Нет, у меня не выходит, я за ротного.
– Жаль. Ну, ладно, сам поеду. А, может, еще кого-нибудь подговорю.
– Ты только Дюймовочку не вздумай с собой взять!
– Что так?
– Испытаешь массу неудобств и потеряешь много времени. Он у нас, как женщина – у всех витрин останавливается и подолгу их разглядывает. Лично мне прямо даже неловко рядом с ним находиться!
– Так, может, он и есть женщина?
– Точно! Он шпионка! И жена его тоже! Слушай, юноша, у меня есть значок общества книголюбов. Давай его на китель Гуньке нацепим? То-то смеху будет! Все ведь знают, что он читать не любит!
– Ну, если тебе значка не жалко, давай.
– Жалко, если честно. Он у меня один.
– Тогда повременим, пока еще один не найдем.

Национальный вопрос
Во всем мукачевском гарнизоне переполох – сбежали все солдаты азербайджанцы. А было примерно так: приехали агитаторы из Азербайджана и по всем частям гарнизона, независимо от родов войск, провели беседы на тему: «Братья, поехали, бить армян в Карабах!» и в назначенный час все азербайджанцы сбежали, и догнать их не сумели.
А через неделю приехали агитаторы из Армении и выступили перед солдатами армянами с призывом: «Поехали, мстить азербайджанцам!» И в оговоренное время все армяне тоже сбежали, но на этот раз их вовремя окружили в районе железнодорожного вокзала города Мукачево омоновцы, и как следует, отметелили их дубинками. После ночи в КПЗ солдат-армян вернули в воинские части, и надо отметить, никто из них больше и не пытался сбежать.
Не успели офицеры нашей части успокоиться после этих событий, как новая напасть – дагестанцы чего-то не поделили с грузинами. Точнее, не чего-то, а власть. Дагестанцев у нас заметно меньше, чем грузин, но их почему-то поддержали украинцы. И грузин избили так, что земля не сразу успевала впитывать, пролитую кровь.
Не успела от нас уехать комиссия из штаба округа, как новая массовая драка, на этот раз в учебной роте. На этот раз сто молдаван дрались против ста пятидесяти туркмен. Двухэтажная казарма учебной роты осталась без окон, хорошо хоть, саму казарму не сожгли. Чтобы растащить дерущихся, привлекли офицеров из соседних воинских частей и добровольцев из солдат, но до приезда комендантского взвода с собаками и автоматами, драку прекратить не смогли. Комендачи не церемонились, и били прикладами автоматов налево и направо. А мы-то, наивные, с голыми руками полезли в драку!
Нашему лейтенанту  Духинскому здорово разбили голову, ему даже в госпитале пришлось лечиться, а потом он еще и дома отлеживался. Я во время усмирения дерущихся, держался возле Талалихина. Отделался я несколькими ссадинами, хотя меня несколько раз буквально выдергивали из офицерской шеренги, внутрь солдатского «котла». Тропинину фуражку истоптали так, что он вынужден ее выбросить. 
– Интересный повод для размышлений, не правда ли? – сказал после этой драки старший лейтенант Талалихин, и, повернувшись к своему замполиту роты, добавил: – а ты сегодня держался молодцом. Ты у меня уже не такой запальчивый, как раньше! Опасность тебя больше не воодушевляет, что ли? Хотя ты ведь не из тех, кого можно запугать.
– Странно все это, – рассеянно ответил Виталий Тропинин, – в нашем дружном, многонациональном доме и вдруг такие непримиримые столкновения и именно на национальной почве. У меня очень сильное ощущение, что мы чего-то не знаем и не понимаем. Чего нам дальше ждать?
– Надо будет с солдатами из молодого пополнения постепенно наладить контакт, чтобы выяснить, что же на самом деле происходит. Может, расскажут? – предложил Мультик.
Как бы там не было, а с каждым днем нарастает некоторое противостояние между солдатами разных национальностей. И вообще отношение между солдатами становится более напряженным. Правда, потребность разбираться с молдаванами и туркменами сразу отпала – их перевели в другие воинские части.
– Что же, к частью их всех от нас перевели, – констатирует мой ротный, – но, к сожалению, сложности и проблемы остались.
Один наш зампотех ничего не замечает и «кипит» в работе.
– И откуда в нем этот нелепый энтузиазм? – удивляется наш ротный, – а у меня, между прочим, самые мрачные предчувствия. Ох, неслучайны все эти всплески агрессии на национальной почве. Вот, вспомните еще мое слово!
– Так ты думаешь, – начал, было, Талалихин, но капитан Сухонин перебил его.
– Ничего я не думаю, – нервно провел мой ротный рукой по волосам, – я только точно знаю, что у особиста везде есть свои глаза и уши. Мне только ужасно не хочется, чтобы наш контрразведчик навесил на меня ярлык антисоветчика и набросился на меня со всей мощью «конторы».
– Похоже, я боюсь меньше других, – улыбнулся Тропинин, – поэтому я все-таки скажу. Друзья мои, нас ждет крушение великой империи. И нам с вами нужно привыкать к этой мысли.
Все мы замыслились над важностью, сказанного Тропининым. Однако верить в то, что наша страна может развалиться, не хочется никому. Мы присягали одной стране, мы хотим жить в единой стране. А трудности – их, как в каждой семье, всегда хватает, но здоровая семья, в которой есть любовь, любые трудности рано или поздно преодолевает.
Из солдат нашей части, которые приняли участие в умиротворении молодых, особо отличился рядовой Андрей Чучалин, тот самый, который вышел из партии. И как ни странно, но ему объявили отпуск с выездом на родину! Отпуск! Домой! К маме! Билет на поезд у него на завтра, и Андрей не может дождаться этого самого завтра. От полноты чувств и ощущений его буквально распирает. Но начштаба вспомнил, как Чучалин вышел из родной коммунистической партии, напомнил об этом комбату, и в отпуск рядового Чучалина взяли, и не отпустили.
Но Андрей своей обиды н/ш тоже не простил, а затаил ее на время. А вот кто откровенно порадовался тому, что Чучалин не поехал в отпуск, был замполит части майор Чернилин. В прекрасном настроении, что с ним, прямо, скажем, случается крайне редко, он пришел ко мне в роту.
– Товарищ лейтенант, – ехидно говорит замполит батальона, – до меня дошли слухи, что вы решили заняться бумаготворчеством.
– Каким еще бумаготворчеством? – не сообразил я.
– Книгу вы решили написать, прославляющую царскую охранку. Так я вас честно предупреждаю, вы об этом крупно пожалеете.
Что за бред? И при чем здесь царская охранка?
– Товарищ майор, а вы в курсе, что я пытаюсь перевестись на Северный флот, но начальник политотдела меня не отпускает?
– Да, знаю, конечно, – растерялся Чернилин, – и что?
– А вам известно, что начпо обещает мне должность своего помощника по комсомольской работе?
– Да, – подтянулся Чернилин, – и?
– А я возьму и соглашусь, раз уж меня все равно отсюда не отпускают. И буду проверять эту часть и выискивать разные нарушения. Как вы думаете, у меня получится?
И я нахально уставился на замполита части, а он побагровел, постоял, постоял, и, не сказав ни слова, ушел. Правда, буквально через пять минут он через дежурного по штабу, вызвал меня к себе.
– Начальник политотдела прибыл из армейской партийной конференции, которая проходила в Москве. Он вызывает тебя к себе. Пойдем, подвезу, мне тоже нужно в политотдел.
И мы поехали в управление на машине Чернилина. Стекла в кабине стали запотевать, и я невольно рукой протер лобовое стекло перед собой.
–  Ты что творишь? – закричал Чернилин.
– Вытер, а что?
– Ты же мне стекло поцарапаешь!
– Чем? Товарищ майор, у меня нормальные руки, а не рашпили!
– А я запрещаю тебе вытирать стекла в моем автомобиле руками! Для этого есть матерчатая салфетка! Вот, возьми и протирай, сколько нужно!
Смеяться в лицо Мразику я не стал, но на досуге офицерам расскажу, посмеемся все вместе. К начпо я зашел сам. Подполковник Бушмакин даже не предложил мне пройти к столу, присесть и не поздоровался со мной за руку.
– Иванов, тебе известно, что я был на общеармейской партийной конференции в Москве? – начал он.
– Так точно.
– Ко мне там подходил начальник политического отдела Северовоенморстроя полковник Лосский. Знаешь, о чем мы с ним говорили?
– Если о чем, то нет. Если о ком, то обо мне.
– Точно. Полковник Лосский просил меня отпустить тебя служить к нему. И хотя мы с ним давние приятели, я ему отказал. Повторю еще раз – ты мне нужен здесь. И ты будешь моим помощником по комсомолу. Это все. Можешь идти.
Я козырнул и вышел в коридор. Там я столкнулся с заместителем начпо.
– Здравия желаю, товарищ подполковник, – поприветствовал я его.
– А, Иванов! – вроде как обрадовался он. – Что не весел, буйну голову повесил? А ну, зайди ко мне.
В своем кабинете он предложил мне присесть и потребовал:
– А теперь рассказывай.
И я ему все рассказал. Подполковник Панджинидзе подумал и вдруг пообещал:
– А знаешь, Толя, я тебе помогу. Ты очень хорошо служишь, и если не помогать таким офицерам, как ты, то я тогда не знаю, кому вообще стоит помогать?
– Спасибо, Гурам Георгиевич! – просиял я.
– Пока еще рано благодарить. А теперь иди, мне есть, о чем подумать.
У меня появилась надежда, и из управления я вышел довольным, чем привел в расстройство майора Чернилина. 

Недогадливый
Вот и началось расформирование нашего управления и переход к консервации РЛС, на которой мы служим. Первым под расформирование попал соседний с нами автобатальоне, с которым мы делим строевой плац. (Зато нашей части предстоит быть расформированной самой последней, а это займет не меньше года, а то и полутора лет).
Замполит автобата уже собрал все цветные телевизоры из клуба части, из рот и штаба, и отвез их на ремонт в райцентр, чтобы потом представить их ликвидационной комиссии в наилучшем виде.
Я стоял в наряде дежурным по части, когда после полуночи ко мне прибежал дневальный третьей роты и, размахивая руками, сообщил, что у соседей клуб горит. Дослушав его, я тут же бросился туда.
– Наша помощь нужна? – предложил я дежурному по автобату.
– Да, нет, спасибо, – отмахнулся он, – своими силами погасим. Да мы еще пожарную команду вызвали, сейчас подъедут. 
Поскольку клуб сборно-щитовой, то есть, деревянный, а вторая половина весны выдалась жаркой, то пожарная команда, в общем, и не понадобилась, так как клуб сгорел еще до приезда бравых пожарников. Сгорел до основанья.
Пока мы стояли и любовались этим зрелищем, все-таки у нас не каждый день пожары случаются, из дому прибежал начальник штаба автобата. В одних трусах, между прочим, прибежал и с ключами от своего кабинета и сейфа. Он со сна не понял, что именно горит, и внушил себе, что горит штаб. А в его кабинете хранится печать части! Убедившись, что все в порядке, то есть горит заведование замполита части, начальник штаба на всякий случай забрал гербовую печать части  и пошел домой досыпать.
А утром на свежем пепелище состоялся презанятный разговор. Замполит соседей сказал:
– Как хорошо, что я вчера не поехал за телевизорами. Я же вчера должен был их из ремонта забрать, и именно в клубе оставить. Здесь бы они и сгорели.
– Здесь они и сгорели, – в унисон сказали комбат и н/ш автобата.
– То есть, как это, позвольте, здесь? – не понял их замполит части. – Вот же у меня квитанция на получение телевизоров. Кто же это мог за меня и без квитанции телевизоры получить?
– Ты сам и получил, – напирает на него их начальник штаба, – и сюда их доставил. Вчера. И все телевизоры здесь сгорели!
– Нет, ну вы послушайте, – все еще упирается их замполит, – я никуда не ездил, да и квитанция вот у меня….
– Ездил, ездил, – терпеливо, как умалишенному, разъясняют ему комбат и начштаба. – Лучше бы ты, конечно, сегодня поехал, но что поделаешь, если ты их привез вчера?
Тут только до их зама дошло, что к чему. А наш замполит части, который майор Чернилин, от зависти даже заболел.
– И за что им такое везение? – не стесняясь нашего присутствия, горюет он. – Восемь телевизоров! Каждый по 750 рублей! Да еще после ремонта!
– Товарищ майор, – не выдержал я, – так вы сожгите наш клуб, и тоже разживетесь на цветной телевизор!
После моих слов Чернилин опомнился, и больше о чудном везении офицеров автобата ни слова не говорит.   
Возвращаясь с обеда, я услышал смех наших офицеров. Они стоят у курилки и что-то живо обсуждают. Как оказалось, – объявление, которое наш зампотех повесил на двери туалета. Объявление гласит: «Распивать в туалете спиртные напитки строго воспрещается!»
– А вот за стенами этого заведения – пожалуйста! Сколько влезет!
– Хорошо хоть предупредил, что «Строго воспрещается», а не просто «воспрещается», а то бы никто не вздумал реагировать на его предупреждение!
– Ну, Михаил Иванович, превзошел самого себя!
– Конечно, в каждом из нас спит гений. Но в лейтенанте Гунько он спит непробудным, мертвым сном. И с каждым днем все крепче и крепче!
– Знали, что он дурак, но чтобы настолько?!
– Дурак, самосовершенствуясь, становится круглым!
Тут из штаба вышел и сам «виновник торжества».
– Товарищ лейтенант  Гунько, – не выдержал старший лейтенант Курус, – не подскажете, как долго еще продлится эта крупная ошибка?
– Какая еще ошибка?
– Ваша служба в наших Вооруженных Силах? Неужели вы сами не видите и не понимаете, как вы чересчур уж выделяетесь среди других? Причем не в лучшую сторону?
– Товарищ старший лейтенант, – серьезно отвечает Гунько, – может, вы сначала научитесь думать, прежде чем говорить?   
Надо ли говорить, что все рассмеялись?
– Да пошел ты, – во весь рот улыбнулся Олег Курус.
Все расхохотались еще больше, а Талалихин заметил:
– Хороший замполит умеет двумя словами поднять настроение!
Тут к штабу подъехал УАЗ командира части, и из него выскочил явно чем-то обеспокоенный начштаба.
– Чего ржете? – взвинчено сказал он. – Во второй роте обнаружены вши! Командиры рот, ко мне за указаниями!
Ротные поспешили в кабинет н/ш, и про нашего зампотеха тут же забыли.
– Да-а, – невесело протянул Тропинин, – не бойся медведя, а бойся вши.
Вскоре вернулись командиры рот, и мы все разошлись по своим подразделениям – проверять постельное и нательное белье солдат, контролировать стрижку личного состава, стирку и спецобработку военной формы. Работы хватило всем, так что домой я попал поздно.
На следующее утро перед разводом офицеры снова стоят в курилке и смеются. Я решил, что они снова потешаются над нашим зампотехом, но оказалось, что они травят анекдоты. Подходя, я услышал окончание очередного анекдота: «В дверь постучали. Графиня открыла. На пороге стоял граф. «Не хотите ли кофию?» – спросила графиня. «Отнюдь», – громко ответил граф, громко постукивая шпорой по роялю. Во дворе рабочие ковали гвоздь, а за стеной шел III съезд РСДРП».
Снова раздался дружный смех, который прервал своим появлением злой начштаба.
– Кто это там так неприлично вихляет задом? – недовольно спросил он, глядя в сторону 3-й роты. Оттуда приближается лейтенант Романчук, который Дюймовочка. Он услышал слова начштаба и залился румянцем, как красна девица.
– Товарищ лейтенант, вы так естественны в своей неестественности, – криво ухмыльнулся начштаба, и, отвернувшись от Дюймовочки, громко скомандовал, – дежурный по части! Стройте часть на развод!
Начинается обычный день. Зампотех уже кому-то зло кричит:
– Стой смирно, дрянь! Валетбол на сегодня отменяется! И на завтра тоже! И на послезавтра! И так – до полной победы над вшами!
– Командир первой роты, – громко позвал начштаба, – передайте своему заместителю по технической части, что он завтра убывает в командировку за молодым пополнением. После развода пусть зайдет в штаб за военно-перевозочными документами и командировочным удостоверением.
– Класс! – не выдержал сержант Шахрай. – Хоть немного отдохнем от этого….

О будущем
«Русский человек – одно из самых очаровательных
          существ земного шара».
Джером К. Джером
Я сидел в ленкомнате и готовился к политзанятиям, когда туда вошел сержант Ильин.
– Товарищ лейтенант, разрешите войти? Сержант Ильин. Разрешите обратиться? Товарищ лейтенант, скажите, вы верующий человек или нет?
Я с изумлением посмотрел на него.
– Вот, – с грустью констатирует Ильин, – а ведь равнодушие в вере губительно для нашего государства!
– Вера? Для СССР?
– Какого еще СССР? Ему неделю осталось быть. Я говорю о России! Только она важна и имеет значение!
Стало понятно, что дописать конспект мне не удастся, я его захлопнул и приготовился слушать. Жестом я предложил Володе присесть.
– Так значит, Союз скоро развалится? – спросил я.
– Д, конечно, неужели вы сами этого не видите? Хотя, конечно, 70 лет атеизма лишили многих русских людей способности здраво оценивать происходящее. Вы ведь по образованию историк, не так ли? Так неужели же вы так наивны, что полагаете, что политическая история страны творится сама по себе? Нет! Это сознательная, целенаправленная деятельность, хорошо просчитанная деятельность!
Невольно я недоуменно повел плечами.
– Товарищ лейтенант, «Перестройка» ведь это крупномасштабная международная диверсия против нашего народа. Работает план Аллена Даллеса «Раздумья о реализации американской послевоенной доктрины против СССР».
– Слабовато, – улыбнулся я.
– Пусть слабо и несовершенно, зато искренне! А самое главное – это правда. Скоро наша страна развалится, и разрыв великой страны назовут «торжеством демократии», движением по пути прогресса и цивилизации. Знаете, о чем мечтал Столыпин?
– Да. Он мечтал о двадцати годах покоя для России.
– Верно! Россию всегда боялись как великого соседа в силу собственной слабости. Всегда завидовали русским богатствам и хотели использовать их для собственного обогащения. Россия могла стать в начале века и может стать мощным экономическим и торговым конкурентом, а сам русский народ – талантливый и трудолюбивый, опасный конкурент на международных рынках. Вот как вы думаете, какой станет Россия после развала Советского Союза?
Как-то я об этом не думал, потому что не хочется верить в возможность такого сценария.
– М-м-м. Ослабевшей и в экономическом, и в политическом, и в военном отношении. Будет спад рождаемости. Узнаем, что такое безработица.
– Браво! А еще?
– Еще? Россия останется одна. Белоруссия и Украина отделятся. Нелепость, конечно, но теоретически так и будет.
– Провокация! Чудовищная провокация! Но вы правы, так и будет. Понадобится время, чтобы люди наших стран сами все правильно поняли. Только вот пока они это поймут – вымрет очень много русских. Русский народ ведь такой добрый, доверчивый, простосердечный, миролюбивый, беззлобный и безгранично терпеливый. Поэтому его так легко обмануть. К тому же русский народ разобщен, а та сила, которая претендует на мировое господство, прекрасно организована в международном масштабе, жестока, хитра, лицемерна, беспринципна, беспощадна. И к нашей вере и к нам самим.… А что будет с нашими границами?
– Если развал СССР действительно произойдет, как вы утверждаете, по нынешним административным границам, то к некоторым новообразованным государствам отойдут исконно русские земли с русскими людьми. И русские станут в этих новых «национальных государствах» людьми второго, если не третьего сорта.
– Знаете, товарищ лейтенант, а я в вас не ошибся! Приятно знать, что есть такие люди. Вы ведь должны понимать, что бездействие равносильно предательству. «Молчанием предается Бог». Бороться со злом очень тяжело и опасно. Знаете, Анатолий Иванович, а ведь мы с вами еще увидим войну православных с мусульманами в России, а, может, и Украины с Россией.
– Да, ну! Не может быть!
– Вот увидите и вспомните тогда обо мне. Только сначала это будет опробовано на маленькой и обязательно православной стране, у которой нет ядерного оружия. На Югославии. Православным народам нужно объединяться, тогда они, то есть мы, сможем противостоять всем своим врагам с Запада – как явным, так и скрытым. Иначе наш народ будет обворован, оболган и предан.
– Так и будет, – уверенно сказал я, – у нас ведь нет общенациональной идеи.
– Есть! Православное религиозно-нравственное мировоззрение! РПЦ (Русская Православная Церковь) – это выразитель русского самосознания! Нам с вами досталась нелегкая судьба, но мы счастливые люди! Мы будем жить для России! Если доведется, будем воевать с ее врагами. Умереть за Россию – наше святое право и честь! Помните, как говорил генерал-фельдмаршал князь А.К. Барятинский? (Я не помню, поэтому Ильин продолжил): «Высшая честь, которая может быть оказана русскому – доблестно сражаться за Россию!» Спасибо вам, товарищ лейтенант. Мне было очень приятно с вами поговорить.
– Мне тоже, – пожал я руку Ильину.
– Разрешите идти?
Я отпустил Ильина и попытался собраться с мыслями. Потом раскрыл свой конспект политзанятий с личным составом. В глаза бросилось: «К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин, классики марксизма-ленинизма о…» И я захлопнул конспект. Что за наваждение? В голове гудит, как в потревоженном улье, и мысли путаются. Что это мне тут такое наговорил Ильин? А я сам?
Я просидел в ленкомнате еще долго, но больше в конспект политзанятий, так, ни разу и не заглянул.
– Неужели так может быть? – думаю я.
Но мне снова все это показалось слишком нереальным, неправдоподобным. Хорошо хоть, нас никто не слышал, особенно майор Чернилин.
Но что это, в самом деле, такое происходит, если солдаты видят то, что я должен был бы заметить и понять раньше них? Когда-то меня учили всегда причины искать в себе. Что же это со мной такое происходит?
За последние три недели я несколько раз по вечерам выбирался в Мукачево, на переговорный пункт, чтобы услышать Изольду, узнать, как протекает беременность и вообще, как там поживает моя жена. Но странное дело, ни разу поговорить с ней мне так и не удалось. Ее родители бодро рассказывают мне, что она, то в кино пошла, то в гости к подруге.
Сегодня теща сказала, что Изольда принимает ванну, и ну, никак не может подойти к телефону. Я поверил и через час заказал еще раз переговоры. К моему удивлению, Изольды дома уже не оказалось.
– Она пошла к однокласснице, – воркочет теща, – они всю жизнь дружат, давно не виделись.
– А не слишком ли активную для восьмого месяца беременности жизнь ведет ваша дочь? – насмехаюсь я.
– Ну, что ты. Все в порядке! У нас сейчас уже полярный день, светло, ты не волнуйся. К тому же Изольда скоро родит, и они не скоро со своей подругой встретятся.
– Инна Львовна, продиктуйте мне, пожалуйста, домашний номер телефона одноклассницы Изольды, я позвоню туда, – попросил я.
– А у нее нет телефона.
– Серьезно? – интонацией показываю я, что не верю. – Тогда так, передайте моей жене, что я больше звонить не буду. Я каждый раз проделываю пешком путь в 30 километров, но пока, ни разу так и не поговорил со своей женой. Если она думает, что это нормально, то я так не считаю. До свидания. Всего вам всем хорошего.
И я ушел с почтамта с намерением больше не звонить своей жене.

Дело – табак!
Хорошо все-таки, что я не курю. Гляжу я на то, как мучаются курящие товарищи, и мне как-то спокойнее на душе. Во всяком случае, долгое время меня не интересовало то, что курящие, оказывается, уже давно окурки собирают, что эти окурки на базаре уже на «баночки» продают. Странно даже слышать, что у курящих уши «пухнут» от того, что ни не курят, так как курить нечего.
– Иванов, – спрашивают меня периодически разные офицеры, – поделись секретом, как ты бросил курить?
– Вам так уже не удастся.
– Что так? Может, у нас воля не слабее твоей будет?
– Просто я и не начинал курить.
– А, ну тогда, конечно.
Но однажды курение коснулось и меня. Ездил я на выходные домой к родителям, и папа спросил:
– Сынок, нельзя ли в Закарпатье достать какого-нибудь курева?
Вопрос папы я воспринял, как руководство к действию.
– Что вы мучаетесь, товарищ лейтенант? – удивился сержант Ладыченко. – Вон соседние колхозы табак выращивают! Сколько вам нужно?
– Если бы я курил,  я бы знал. Может, листов тридцать?
– Ну, вы даете! Действительно видно, что вы не курите. Ладно, положитесь на меня!
И через два дня сержант Ладыченко приволок столько сухих листов табака, что их набралось три полных чемодана! Я отвез их отцу при первой же возможности, и радости папы не было границ. Он купил себе машинку для изготовления самокруток и резки табака, и теперь ему завидуют все его знакомые. А он их щедро угощает «сыновьим» табачком.
А потом папе повезло еще больше – у нас в части офицерам и прапорщикам стали ежемесячно продавать сигареты Львовской фабрики «Космос»: «Столичные», «Прима», «Ватра» и «Полет». Я стал скупать сигареты у некурящих и за тех, кто в отпуске.
– А если они вернутся из отпуска и окажутся недовольными? – сомневается и упирается капитан Мандролько, отвечающий за распределение сигарет.
– Ко мне направляйте недовольных, –  отмахнулся я.
Сегодня наш зампотех вернулся из командировки за молодым пополнением. Он чрезвычайно горд – он ездил старшим, а с ним еще один лейтенант из взводных, ездили два прапорщика и три сержанта. Правда, личного состава они привезли меньше, чем должны были, но все-таки сто человек! И все с северного Кавказа.
Зампотех выстроил новобранцев в две шеренги с вещмешками.
– Первая шеренга! Два шага вперед марш! Поднять руки с сумками, вещмешками параллельно плаца! Отпустить сумки!
Дзинь, дзинь, дзинь – раздался звук бьющихся бутылок.
– Поднять руки с сумками, вещмешками! Перевернуть их вверх дном! Поднять руки параллельно плаца! Отпустить сумки!
Дзинь, дзинь, дзинь! Зампотех стоит с видом превосходства.
– Вот козел, – донеслось из строя новобранцев.
– Что? Что вы там сказали?
– Это я стихи читаю!
– Кто любит читать стихи, пусть читает Устав. А кто не любит – должен знать его наизусть! Поднять руки! Повернуть на левый бок…
И еще два раза новобранцы роняли на плац свои вещи, и каждый раз раздавался звук бьющихся бутылок.
– Ну, сегодня наш Гунько превзошел сам себя, – говорит Тропинин, – а ведь казалось, что это уже невозможно.
– Да уж, – поддержал его Талалихин, – сегодня он установил рекорд глупости и примитивизма.
– Что-то у кавказцев глаза веселые, – заметил я.
– Может, они уже выпили все? – предположил Тропинин.
– Нет, – перебил его мой ротный, – ну, Иванов, молодец! Не зря ты свой хлеб ешь!
И он бросился на плац.
– Кавказцам выйти из строя! – начал командовать капитан Супонин. – Развязать свои вещмешки, открыть сумки!
И уже через три минуты он со старшиной приволок в канцелярию роты двадцать одну грелку с чачей.
– Ну-с, так-с, – потирая руки, сказал он, – живем!
– Недурственно, недурственно, – вторит ему Тропинин.
– Без лишнего хвастовства хочу напомнить, – весело говорю я, – что в этом улове большая часть – моя заслуга!
– И без лишней скромности, – пробасил Талалихин, – я говорю, никто ведь и не спорит!
И все согласно закивали ему.
– А вот от зампотеха нужно потребовать ответа за его действия.
– Стоит ли? Что с дурака взять? Сами ведь знаете, – грустно говорит ротный.
– Одно хорошо, – говорю я, – что это не переходящее!
– А, может, все-таки ему объяснить… политику партии, – мечтательно говорит Талалихин, – вдруг поймет?
– Поймет? Где уж там. Нет, это явно превышает пределы его возможностей! Это – бессмысленно.
Когда довольный сам собою лейтенант Гунько вошел  в канцелярию роты, то наш ротный мудрить не стал и с чувством сказал:
– Ну, ты, Миша, и дурак! Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется верить, что ты хоть когда-то захочешь пошевелить своими извилинами.
– Да я…
– Товариш лейтенант, на вашем месте, не дай, Бог, конечно, оказаться на вашем месте, я бы воздержался от любых комментариев, – перебил его Талалихин.
Гунько промолчал и вышел из канцелярии. Как оказалось, к пропагандисту за сигаретами. Тот ему поведал, что сигареты вместо него выкупил я. И наш зампотех оказался единственным человеком в части, который проявил недовольство по этому поводу.
– Замполит, ты купил мои сигареты.
– И что? Вы стали больше курить? – насмешливо спрашиваю я.
– В каком смысле? – смешался зампотех.
– В месяц продаю сигарет даже больше, чем вы лично курите. Вы сами об этом говорили. Я вас спрашиваю – вы что, стали больше курить?
– Да я нет. Я так – вообще. Я тебе могу и в этом месяце свои сигареты уступить. Я из дома московских привез.
– Что же, спасибо. Идемте прямо сейчас к капитану Мандролько, скажете ему, что в этом месяце вы мне свои сигареты тоже уступаете.
После ухода Гунько, пропагандист восхитился:
– Ну, ты Иванов и даешь! Как тебе это удается? То Гунько возмущается на весь штаб, что ему сигарет не оставили, а тут через пять минут приходит и от следующей партии сигарет отказывается! Ну, дела!
И сколько я служил в этой части, я каждый месяц покупал для папы сигареты с фильтром и без. А папа стал ходить на работу с портсигаром покупных сигарет, вызывая этим всеобщую зависть коллег и знакомых.

Обломов
Наш зам по тылу части стал в вечернее, то есть, в свое личное время, посещать университет марксизма-ленинизма. Это его начальник политотдела и наш комбат заставили в порядке воспитания (то есть наказания) за то, что он так и не вступил в партию. К тому же зам по тылу у нас обладает довольно скудным словарным запасом, а те слова, которыми он владеет, весьма уж специфические. В смысле даже до разговорной речи его лексикон не дотягивает.
Сегодня суббота, мы выехали на шашлыки, и зам по тылу, выпив основательно водочки, с энтузиазмом делится знаниями, полученными им в УМЛ (университете марксизма-ленинизма).
– Вот ты, Обломов, – обращается он к старшему лейтенанту Гончарову. Миша Гончаров «пиджак», умница, окончил технический университет, одно из его увлечений – книги. Он молчит, игнорируя вызов майора Маламута.
– Обломов, – не унимается зам по тылу, – вот скажи мне, ты «Павку Корчагина» читал?
То ли умышленно, то ли майор Маламут действительно так говорит, но у него выходит не «читал», а «читав».
– Ну, положим, «Павку Корчагина» я не читал, а вот «Как закалялась сталь» Николая Островского, я, конечно же, читал, – с достоинством отвечает Гончаров.
– Вот! – ликует зам по тылу. – Вот то, о чем я и говорю! Вот до чего у нас тупые офицеры – он даже «Павку Корчагина» не читав! Помните, товарищи офицеры, я теперь буду судить о вас не по вашим наружностям, а по вашим внутренностям!
И довольный зам по тылу стал с аппетитом уплетать все подряд. Учитывая то, сколько он уже выпил, закусить ему, конечно же, нужно.
– Прямо Джек-Потрошитель, – хохотнул наш ротный.
Михаил покраснел, в глазах у него слезы от незаслуженной обиды, но он молчит, так как точно знает, что спорить с невеждами – дело бесперспективное. Поэтому дерзить майору Маламуту он не стал. Сидит старший лейтенант Гончаров, ковыряет вилкой салат и исподтишка с нескрываемым презрением поглядывает на зама по тылу.
– Не любите Вы, профессор, пролетариат, – решаю я отвлечь Гончарова.
– Что поделаешь, – лучезарно улыбнулся Миша, – не люблю!
Командир 4-й роты капитан Столяров не собирался ехать с нами, но комбат его заставил. Столяров забежал в часть за зарплатой, как говорят в армии – в гражданском платье. Так он и на шашлыки приехал. Зам по тылу обратил внимание на костюм Столярова.
– Где костюм шил? – оценил он наряд Столярова.
– В Париже, – отшутился тот.
– А это далеко от Жмеринки?
– Где-то две тысячи километров.
– Ну, надо же, такая глушь, и так пристойно пошили. Кто бы мог подумать, – не понятно, шутит или серьезно говорит зам по тылу.
– Жмеринка он сказал? – переспрашивает Гончаров.
– Жмеринка, Жмеринка, – ответил сам зам по тылу, – кстати, это та самая Жмеринка, о берега которой разбиваются волны Атлантического океана! Представляете, еще, когда о Жмеринке знали? Читали?
Гончаров молчит.
– Что, Обломов, – с чувством превосходства, спрашивает майор Маламут, – тоже не читал?
– Отчего же, читал. Только там речь идет о Шепетовке, насколько я помню.
– Ну, да? – усомнился зам по тылу. – Я проверю!
Весь следующий понедельник майор Маламут злился и срывал злость на всех, кто ему под руку попадался.
– Что это с ним сегодня? – удивился Гончаров.
– Проверил, надо полагать, и убедился, что Бендер говорил действительно о Шепетовке, а не про его Жмеринку, – предположил я.
Тут наше внимание привлек лейтенант Гунько, который подошел к нам и спросил, на месте ли командир части. Узнав, что тот есть, он поспешил к нему в кабинет, а мы с Гончаровым пошли к окну комбата. Наш зампотех только-только вернулся из командировки в Среднюю Азию, куда он ездил за молодым пополнением. Ему дали отдохнуть полдня и теперь вызвали на службу.
– А! Михаил Иванович, – радостно поприветствовал его комбат.
Чрезвычайная вежливость комбата меня сразу насторожила.
– Ну-ка, товарищ Гунько, поделитесь своими воспоминаниями о поездке. Как все прошло?
– Все в порядке, товарищ майор, – бодро отрапортовал наш зампотех.
– Да, что вы? Значит, все в порядке? Я так растрогался от ваших слов, – неодобрительно кривляется комбат, – товарищ лейтенант, а вас, похоже, не учили, что обманывать нехорошо? Во всяком случае, у меня к вам с этой минуты доверия вообще нет.
Зампотех насторожился и заметно напрягся. Комбат укоризненно покачал головой.
– Благоразумно было бы вам сразу признаться самому, товарищ лейтенант. Вы допустили нешуточное, м-м-м нарушение воинской дисциплины и даже не признались в этом. Что же тогда я сам изложу суть. Вы ехали на поезде с молодым пополнением по широкой казахстанской степи и стреляли из окна вагона из табельного оружия – пистолета ПМ по овцам! Правда, безрезультатно. Кроме того, вы сегодня сдали в оружейку свой ПМ и 16 патронов. А откуда у вас патроны? Вы же выстреляли их в степи?
Разительно изменился внешний вид зампотеха. Из хамовато-глуповатого его лицо стало жалобно-плаксивым. Как-то совсем уж по-ребячески реагирует наш лейтенант Гунько, еще и носом зачем-то шмыгает.
– Не хотите отвечать? – смягчился комбат и изобразил любопытство. – Ну, что вы, это ведь я так, просто проявил пустое любопытство, – казалось бы, искренне говорит комбат.
По лицу Гунько видно, что он усиленно пытается понять, что это такое происходит. Выдержав паузу чуть дольше необходимого, комбат добил Гунько:
– Сейчас по вашу душу придет особист, и уж ему-то вы все расскажите.
Зампотех задохнулся и выглядит, как рыба, которую вытащили из воды.
– А вот и наша контрразведка, – притворно радостно улыбнулся комбат, и проникновенно сказал, – ну-ка, ну-ка, гусь лапчатый, посмотрим, как ты будешь с особистом в молчанку играть?
Особист брезгливо глянул на гуся лапчатого и сказал:
– Ну, лейтенант, пойдем со мной.
От волнения зампотех даже не смог сразу ответить. Руки у него заметно трясутся.
– Есть, – все-таки смог ответить он и с трудом шагнул за особистом.
Отсутствовал лейтенант Гунько более четырех часов, а когда вернулся в часть, с уверенностью можно было сказать, что похудел он не меньше, чем на три килограмма. Прямо, как марафонец.
– Знает наш особист свое дело, ничего не скажешь, – констатирует наш ротный, старательно разглядывая своего осунувшегося зама по технической части. – Полюбуйся, замполит, на жертву собственной глупости.
Обессиленный зампотех рухнул на стул в канцелярии роты. Казалось, что он смертельно устал. Его бьет озноб.
Целых две недели лейтенант Гунько был совершенно нормальным и вменяемым офицером. Талалихин даже пошутил по этому поводу, что Гунько нужно два раза в месяц водить на беседы в контрразведку, и тогда с ним вообще никаких проблем не будет.
Однако где наш гусь лапчатый взял 16 патронов к ПМ для нас так, и осталось загадкой. Но на стрельбах его к выдаче боеприпасов больше не подпускают, как говорится, на пушечный выстрел.

Поощрение
На послеобеденном построении выяснилось, что без уважительной причины отсутствует рядовой Хасанов из нашей роты. Разумеется, мы сразу стали его искать, но так и не нашли. Сначала надеялись, что он ушел в самоволку, хотя раньше за ним  ничего похожего не замечалось. Ротные стукачи тоже были в недоумении, так как никто из них от него никаких крамольных мыслей не слышал.
– Неужели он самовольно оставил часть? – высказал всеобщее опасение наш старшина роты.
Верить в это не хотелось, ведь это уже будет настоящее ЧП. Даже когда Хасанов не появился и на вечерней поверке личного состава, мы еще на что-то надеялись. Была еще надежда, что он все-таки в самоволке. Может, напился, а может, у женщины какой-нибудь завис. А может, под машину попал?
После вечерней поверки пришлось доложить по команде, что солдат находится в самовольной отлучке. Когда рядовой Хасанов не появился и на следующее утро, то стало ясно, что это, скорее всего дезертирство.
Как положено, трое суток искали пропавшего солдата в пределах гарнизона, но тоже безрезультатно. Потом разослали телеграммы его родителям, в милицию и военкомат по месту призыва. Затем встал вопрос о том, чтобы кто-то из офицеров нашей роты должен поехать искать пропавшего солдата в Узбекистан. Мало того, что ехать никто решительно не хочет, так и время такое наступило, что солдаты стали часто бегать по своим национальным квартирам, и к этому все уже как бы и привыкли. Да и комбат как-то не особо и настаивал на том, чтобы кто-то из нас срочно отбыл на поиски Хасанова.
И хорошо, потому, что вскоре рядовой Хасанов появился сам! Выбритый, аккуратно постриженный, в отутюженной форме и начищенной обуви, розовощекий и густо пахнущий одеколоном, он вошел без стука в кабинет командира части и доложил, что прибыл из отпуска!
Комбат был настолько ошарашен внезапным появлением пропавшего солдата и отдельно его формулировкой, что упал со стула! В самом прямом смысле слова, упал на пол. Затем опомнившийся комбат вскочил с пола и, потирая ушибленный зад, спросил:
– Из какого еще отпуска, е-мое? Кто это тебя в отпуск отпустил?
– Министр обороны, однако, – радостно заявил солдат.
– Какой еще на хрен министр? Где ты его нашел? – заорал комбат.
– В ленкомнате, – спокойно отвечает Хасанов.
Надо сказать для тех, кто уже не знает, что в ленинских комнатах в обязательном порядке вывешивались портреты членов Политбюро ЦК КПСС и руководство министерства обороны СССР.
– Ты что же, с портретом разговаривал? – понял вдруг комбат.
– Так точно, товарищ майор, – весело ответил Хасанов. –  Я его спросил: «Товарищ маршал Советского Союза, разрешите мне поехать в отпуск домой?»
– Да? И что он тебе ответил? – заинтересовался комбат.
– Он сказал мне: «Едь. Разрешаю», – счастливо сообщил солдат.
Интересно в этой ситуации то, что Хасанов отсутствовал ровно положенные десять суток плюс время на дорогу. Со слов самого Хасанова, по дороге его дважды останавливали военные патрули, но услышав, что в отпуск его отпустил сам министр обороны, даже документы не проверяли! А смешное в этой ситуации то, что наш комбат, совершенно нормальный мужик и офицер, после того, как усадил в своем кабинете Хасанова писать объяснительную записку, зачем-то пошел осматривать ленкомнату! Что он там хотел выяснить, совершенно не понятно.
– Чего это он? – удивился наш ротный.
– Не иначе, как на спиритический сеанс, – не удержался я, чтобы не съязвить, – хочет у министра обороны выяснить, действительно ли он отпускал нашего Хасанова в отпуск!
На построении части, обращаясь ко мне, комбат сказал:
– Лейтенант Иванов! А известно ли вам, что в вашей ленинской комнате завелся полтергейст? Да еще в лице нашего министра обороны! И он уже стал являться вашим солдатам и отпускать их в отпуск! Вы там с ним разберитесь, а то развели, понимаешь, бардак!
После развода офицеры части потешались надо мной.
– Ну что, Анатолий, с портретом разберешься или сразу в Москву поедешь, к живому министру обороны?
Ленинскую комнату нашу перестали называть ленкомнатой, сначала говорили: «Обитель полтергейста», а потом просто: «Полтергейст». Например: «А где будет проводиться политинформация?» «В полтергейсте». Рядового Хасанова после этого случая стали называть кентервилльским привидением. Прослужило это привидение после этого случая недолго, его комиссовали из армии через психиатрическое отделение, или как говорят в армии через «дурку».
А еще через неделю после этого случая нашу часть подняли по тревоге. Оказалось, что во время ротных тактических учений в 3-й роте пропал автомат. Батальон, развернувшись цепью, прочесывает полигон в поисках автомата. Нашедшего ждет поощрение – отпуск домой. Командир 3-й роты майор Зарайский изощренно матерится. Наш зампотех не преминул заметить:
– Товарищ майор, Леонид Викторович, половина ваших слов не присутствует в военном лексиконе.
– Михаил Иванович, пошел ты на хрен, пока я тебя матом не послал, – ответил ему майор Зарайский, – от твоих шуток за версту казармой несет.
Зампотех наш уже был, сильно выпивши, поэтому ему все было в тягость, и даже обычное красноречие подводит его.
– Ищите, ищите, – командует он солдатами, – десять раз пройдете, если надо, тогда, может, на двадцать пятый раз повезет. Кто это там, на правом фланге головой не в ногу машет? Громче голову поворачивайте! Я вам тут что, собака, на вас бегать?
Его сушит, он остановился и стал пить из фляги.
– Эх, Миша, не пей – козленочком станешь, – шутит ротный.
– Поздно ты кинулся, – негромко сказал Тропинин. – И что интересно: кто не работает, тот, как правило, пьет.
– Как странно, – шутит ротный, – козленочек вырастет и станет козлом, осленок – ослом, поросенок – свиньей. А наш Михаил Иванович может стать любым из них! И даже всеми ними сразу!
– Командир, – говорю я, – дуракам и негодяям правды в глаза не говорят.
– Да он и не слышал ничего, – усмехнулся ротный, – вот зампотеха имею – пользы от него, как от стеклянного молотка. Тьфу!
– Нашел! Нашел! – радостно закричал солдат нашей роты Усманходжаев и высоко поднял над головой автомат.
Проверили по номеру – это оказался именно тот автомат, который мы и искали. Комбат от радости объявил рядовому Усманходжаеву десять суток отпуска с выездом на родину. Провожая солдата в отпуск, ротный с сомнением сказал:
– Что-то у меня дурные предчувствия.
Предчувствия его не обманули – солдат из отпуска не вернулся. На этот раз безо всяких проволочек комбат отправил нашего зампотеха в командировку в Узбекистан. Зампотех отзвонился в часть прямо в день приезда в Самарканд. Я как раз находился в кабинете у комбата – собирал по части партийные взносы, когда позвонил Гунько. Слышимость была такая, словно он стоит рядом.
– Товарищ майор, – возбужденно кричит в трубку Гунько, – вы представляете, наш Усманходжаев уже на работу устроился! Да! Возвращаться в часть он уже не собирался. Говорит, что он подумал, что его уже совсем уволили в запас, как поощрение за найденный потерянный автомат. На работу он по паспорту устроился, а военный билет у него никто и не спрашивал. В военкомате просто руками разводят, мол, много всего и не уследишь, что какой-то там солдат с учета не снялся! Да, дурака они включают, конечно! Я тоже так думаю! Я завтра же с Усманходжаевым выезжаю обратно!

Праздник
Сегодня выходной, но вы не думайте, что это означает, что солдаты будут отдыхать. По плану у нас спортивный праздник, если, конечно, вы представляете, что это такое.
– Для военных праздник это все равно, что для колхозной лошади свадьбы – голова в цветах, а задница в мыле, – рассудительно говорит командир второй роты старший лейтенант Талалихин.
– Ага, что ни отдых – то активный, что ни праздник, то спортивный, – охотно соглашается с ним наш ротный.
– Толик, а в вашей роте кто сегодня ответственный? – спрашивает Захар.
–  До обеда зампотех, а после обеда – я. Кстати, вот и он сам. Как говорится, легок на помине.
– Рота, стой! Рядовой Валеев, язык закрой, а разговоры свои будете потом задавать, – тем временем командует наш зампотех. – Вот после обеда замполит роты будет вам рассказывать о том, что империализм является злейшим врагом социализма еще со времен крещения Руси, вот ему и будете вопросы задавать. И вообще, стоять передо мной смирно! Я вам кто или нет? Команды «Вольно!» не было. Рядовой Чижов, а вы, почему не бриты в строю? Ах, вам времени не хватает? Плохо, да? Это еще неизвестно, что солдату вредит больше – недостаток свободного времени или его избыток!
– А ведь это он говорит без шуток, – говорит капитан Столяров.
– Товарищ лейтенант, разрешите стать в строй?
– Рядовой Дубиль, а вы откуда? Почему вы все время куда-то опаздываете? Я вас не спрашиваю, где вы были. Я спрашиваю, откуда вы идете? Что вы руками дергаете, у вас что, языков нет? Губами говорите, а руками делайте. Нет, вы мне объясните, зачем вы в туалет брали средства наглядной агитации? Отставить смех! Это хорошо смех смехом, когда смешно. И почему в вашей прикроватной тумбочке вещи сложены в беспорядочном порядке?
Зампотех в упор не замечает ни кривых взглядов, ни откровенных насмешек офицеров, ни солдат.
–  Рядовой Дубиль, стать в строй! Внимание личному составу! Сейчас всем пятнадцать минут личного времени. Через 15 минут всем быть на построении, даже если вашей жизни будет что-нибудь угрожать. По праздничному распорядку дня у вас кросс – бег на 3000 километров. А-а. Да, на 3000 метров. На построение всем надеть трусы. Отставить смех. Кто смеется хорошо, тот смеется в последний раз. Ну, да, вы, же и так в трусах. Форма одежды на построение – трусы и майки. Потом закатаете рукава и побежите. Старт вон возле того деревянного камня, а финиш возле таблички с надписью «Финиш». Подведение итогов спортивного праздника в роте состоится завтра с утра, ориентировочно после обеда. Да, чуть не забыл – до завтра всем сбрить затылки. Если до завтра не пострижетесь, тех сегодня же накажу! А сейчас – разойдись! Кто опоздает – будет строгая благодарность!
– Видите, юноша, – улыбается Тропинин, – есть еще люди, которые не повторяют чужие ошибки, а делают только свои!
– Он у вас что, действительно никогда не повторяется? – поинтересовался замполит 3-й роты старший лейтенант Олег Курус.
– Пока не повторяется, – подтвердил ротный, – хотя мелет языком практически без отдыха. Иногда прямо шедевральные перлы выдает.
– У умной головы рот закрыт, – говорит капитан Столяров, – а его изощренное красноречие как-то не соответствует его умственному развитию. О, он идет к нам.
– Толик, ты домой? Пошли, проведу. Я тоже после обеда ответственный, так что увидимся, – сказал Тропинин, – у меня к двум солдатам родители приехали, так что у меня есть и жареное, и вареное, и сладкое! Жду тебя в гости! Крепкое, кстати, если захочешь, тоже имеется!
– И я тоже пойду к своей роте, – говорит капитан Столяров, – а то я от одного присутствия Гунька теряю все свое самообладание.
– На кого вы меня покидаете? – обижено спрашивает Мультик.
– На твоего же собственного зампотеха, – расхохотался Столяров, – ну, пока, Валентин. А то мне совсем не хочется видеться с твоим Гуньком.
Ротный тяжело вздохнул. Как ни крути, а по долгу службы именно он должен общаться с лейтенантом Гунько, и никуда от этого не деться и не скрыться. Мы еще не успели дойти до конца казармы, как ротный шумно вздохнул во второй раз. Тропинин не выдержал и оглянулся.
– Что там? – полюбопытствовал я.
– Разговор слепого с глухим. И не понимает товарищ Гунько, что он постоянно сам себя ставит в смешное положение.
– Да, – согласился я, – и не понимает того, что смешное положение ничуть не лучше унизительного. И что ведь странно – как ни говори с Гунько, он не хочет ничего в себе менять.
– «Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами.
   Где должно действовать умом, он только хлопает ушами».
– Точно.
– Ага. А еще говорят: «Куда солдата не целуй, везде – задница», а тут лейтенант, но такой же, как солдат.
– Как плохой солдат. Или как плохой прапорщик.
– Первую поправку принимаю, но вот где ты видел хорошего прапорщика? В кино, разве что. Знаешь, меня так смешат слова прапорщика Валентира из фильма «Ответный ход»: «Я выбрал не самый простой путь прапорщика». Интересно, если путь прапорщика не простой, то какой путь в армии простой? Ты меня понимаешь?
– Почему нет? Офицер по своей сути карьерист, пусть даже в хорошем смысле слова, но ему нужно постоянно расти: учиться, занимать вышестоящие звания, получать очередные воинские звания. А прапорщик пришел прапорщиком, и самый его большой шаг – стать старшим прапорщиком. Хотя можно просидеть дурак дураком 25 лет и так и уйти с военной службы прапорщиком. Про уровень ответственности и говорить не приходится.
– Именно, друг мой, именно. А это недоразумение, я сейчас про лейтенанта Гунько, никак не укладывается в рамки здравого смысла. Да еще и несет постоянно совершеннейшую чушь.
– И что интересно, ему это, как мне кажется, нравится!
– Так все-таки, что ты скажешь о феномене Гунько?
– У меня просто нет слов! – шучу я, потому, что вопрос Виталия застал меня врасплох. Мне есть о ком думать. В том смысле, что в моей жизни хватает хороших, добрых людей, которых люблю я, и которые любят меня, чтобы я думал в свое личное время еще и о лейтенанте Гунько!
– Ну, если нет слов у замполита! – развел руки Виталий.
– Сам-то ты, кто? – смеюсь я.
– Я «пиджак», так что мне простительно! А ты – кадровый замполит!
– Ладно, Виталий, я вынужден откланяться.
– Что это ты стал такой вежливый?
– А я вообще, чтобы ты знал, очень уравновешенный, сдержанный, неконфликтный, искренний, верный дружбе, умный и способный человек! И еще мне присуща душевная доброта, вот.
– Пока я не расплакался от умиления, я назову еще одну твою добродетель – ты очень, очень скромный! Ха-ха! До вечера, бродяга!
– Ты думаешь, что своими словами можешь вогнать меня в краску? – смеюсь я. – Ничего подобного! Мне совершенно не стыдно! Ладно, до вечера!
Вечером мы с Тропининым собрались почаевничать и поговорить о жизни. Стол он накрыл просто шикарный – родители его солдат привезли действительно много всего вкусного. Так что я неожиданно для себя выразил желание для такого стола выпить водки. И я снова выпил три рюмки водки. Ну, а закуски было вдоволь. Даже не скажешь, что мы живем в стране сплошных дефицитов!

ПХД
Идет ПХД (парково-хозяйственный день), явка офицеров – 100%. Но наведением порядка все равно занимается старшина роты и командиры взводов. Иногда ротный посылает зампотеха все еще раз проконтролировать, а мы с командиром роты сидим в канцелярии, пьем чай и наслаждаемся ничегонеделаньем.
– Вчера жена на ужин приготовила спагетти, а дочка говорит: «Я макалоны есть, не буду – у меня зивотик болит». А я ей: «А конфеты будешь?» Она: «Буду!» «Нет, не будешь, у тебя ведь зивотик болит!»
– И что, прошел животик?
– Сразу! Как рукой сняло! Представляешь?
В канцелярию вошел старший лейтенант Талалихин.
– А вы, я вижу, все слова красите? Да, легко работать, как лошадь, трудно – как японец. Не умеете вы порядок поддерживать. Мыть, надо учить личный состав и полы, и панели, и…
– А не ошиблись ли вы, товарищ старший лейтенант, – миролюбиво начал Мультик, кивая в сторону входной двери.
– Стоп, стоп! – поднял Захар вверх руки. – Я ведь к вам не ссориться пришел. И уж, тем более, не для того, чтобы вы меня послали!
– А чего ты тогда хотел?
– Ага, точно. Рассказать вам хотел. Были мы на днях с моим взводным Саней Седым в командировке в Львове.
– Знаем. И что?
– Вы слушайте, не перебивайте. Идем мы с ним от железнодорожного вокзала, а навстречу нам цыгане. Много, табор целый.
– Да их на газонах у ж/д вокзала всегда много, – кивнул Мультик, который часто бывает в Львове, – живут они там, что ли?
– Неважно. Одна старая цыганка вдруг подбежала к нам, упала перед Саней на колени, схватила его руку и давай ее целовать! Я уж, было, решил, что она умом тронулась, а она давай тараторить: «Избранный! Избранный! Он избранный!»
– Это как? – не поняли мы. – Горец-2, что ли?
– Я сразу не понял и рассмеялся. А она так укоризненно посмотрела на меня, осуждающе покачала головой и говорит: «Вы зря смеетесь – вы еще будете считать за честь попасть к нему на прием! Ну, а я буду молиться, чтобы дожить до того дня, когда его рука сможет достать меня – слишком уж я грешна». И еще раз поцеловала Саше руку, прижалась щекой к ней, всплакнула и быстро-быстро ушла. Что все это значит, а, мужики?
– Нет, – решительно говорит ротный, – Седой не горец, а чернокнижник! Ха-ха-ха!
– А если серьезно?
– А если серьезно, – рассудительно говорит Мультик, – то, похоже, у Саши раскроется талант народного целителя. Только не травника, а того, который порчу и сглазы снимает.
– Значит, он будет с нечистой силой воевать? – удивленно говорит Талалихин. – Рыцарь, так сказать, добра и света? Пойду я, и пока у него этот талант не раскрылся, и я еще не считаю за честь попасть к нему – выдеру его основательно, чтобы он меня боялся!
– Бойся тех, кто тебя боится, – как-то беспокойно сказал мой ротный, – не знаком с такой доктриной?
– Пугаешь? – удивился Захар.
– Нет, это философия житейского опыта.
– Это философия обыкновенного человека.
– А ты необыкновенный? – расплылся в улыбке ротный.
– Да! Я очень большой и очень сильный! Кроме того, мне не знакомы раздумья, сомнения и тревоги.
– Оно и видно, – хмыкнул ротный.
– Чего? – не понял Талалихин.
– Темный ты, Захар, как гудрон, – осторожно говорю я, – а вдруг та цыганка права, и станет Саша шаманом? А ты его первый враг! И превратит он тебя в омерзительную жабу! А Гунько тебя изловит, надует через соломинку и бросит тебя в воду. А ты и нырнуть не сможешь, так и будешь плавать – в раскорячку!
– Ой, не могу! Ой, умора, – заливается от смеха ротный.
– Да пошли вы все, – вспылил Захар.
– Сам иди, – смеюсь я. – И откуда, только в тебе столько оптимизма?
– Иванов, а может, проучим наглеца? – мечтательно говорит ротный.
– С удовольствием! Давайте, рекорд установим?
– Какой еще рекорд? – с опаской поинтересовался Талалихин.
– При благоприятных метеоусловиях, а сейчас именно такие, ты вылетишь из окна нашей канцелярии всего за пять…., нет, за четыре секунды!
– Да ну вас, психи, я лучше сам уйду!
– Ваш благородный порыв ничего не меняет, – шутит ротный, – сейчас мы вас будем бить!
– Мечтатели, – рассмеялся Талалихин, – да я вас сейчас обоих! А ну-ка, ударьте меня в пресс!
Мультик присел и со всей дури саданул Захару в … пах!
– Захар, ты извини, ну, честное слово, я просто промахнулся, – взмолился Мультик, но Талалихин не поверил. Или не захотел поверить, и когда отдышался, он врезал Мультику кулаком в живот. Ротный согнулся пополам и долго приходил в себя.
– Иванов, чего это он, а? – обижено вздыхает ротный. – Я же объяснил ему, что я не специально! Почему он не поверил?
– А вы что же, товарищ капитан, думали, раз он такой здоровенный, то у него и психика, как у слона, да?
– Ты при мне не матерись, замполит. Слова-то какие! Психика! Проще надо. Но здорово он меня!
– Да, Валентин Павлович. Ударил он вас точнее и сильнее некуда. Только в кино после таких ударов встают и продолжают драться.
– Я и предположить не мог, что Захара можно так вывести из себя.
В канцелярию снова вошел Талалихин. От его раздражительности не осталось и следа. Он даже чувствует себя виноватым. Со стороны это выглядит комично.
– Валя, ты это, прости меня, ладно? Мир? – говорит Захар и протягивает свою огромную ручищу. Мне Тропинин даже пословицу сказал: «Кто быстро бьет, тот может промахнуться».
– Ладно, чего уж там, – скривился ротный, – сам виноват.
– Ну, вот и хорошо, – расцвел Талалихин, и в этот момент к нам пожаловал начальник штаба собственной персоной.
– Вижу, вы все в хорошем настроении, – вкрадчиво начал он, – сейчас я его вам сильно испорчу. У вас в роте солдат пропал.
– У меня? – сделал удивленные глаза мой ротный.
– Нет, у товарища Талалихина. Товарищ старший лейтенант, извольте немедленно организовать поиски.
– Есть! Как все-таки раньше просто было – отряд не заметил потери бойца, – притворно вздыхает Захар и, козырнув, вышел. В дверях он столкнулся с нашим зампотехом.
В канцелярии воцарилась тишина, паузу прервал зампотех. Видно, что он уже успел где-то остограмиться.
– Лейтенант Гунько, – со всем своим врожденным высокомерием презрительно скривился начальник штаба, – сделайте милость, а то у меня от вашего перегара на весь день аппетит пропадает. Или это у вас свежак?
Зампотех невозмутимо отошел к окну, подальше от н/ш.
– Товарищ Гунько, а вы как будто сегодня и на службу несколько опоздали? А?
– Ничего, товарищ капитан. Я позже пришел, зато раньше уйду, – развязно пошутил Гунько.
– Даже так? – поднял бровь начштаба. – Ну, что же Валентин Павлович, через пять минут вы и лейтенант Гунько – ко мне в кабинет. У нас с вами будет долгий задушевный разговор.
– Есть, – ответил ротный, и н/ш вышел.
– Ну, что, Михаил Иванович, – недовольно сказал ротный, – по вашей милости я буду слушать, как вы сначала водку пьянствуете, а потом ходите тут, красный как огурец. Ну, ничего, тут вам не там! Здесь вы или бросите пить или одно из двух! Займитесь своей личной самодисциплиной, иначе вами буду вынужден заняться я. Все, больше миндальничать с вами я не буду.
Зампотеху все равно, он еще во хмелю, и потому пребывает в блаженном состоянии.
– Вы, Михаил Иванович, похожи на офицера, как табурет на царский трон. Мелко плаваете, товарищ Гунько, – подытожил ротный.
– Кто мелко плавает, тот громко квакает, – небрежным тоном сказал через раскрытое окно Талалихин.
– Ваши шутки здесь неуместны, – выдал вдруг Гунько.
– А твои – уместны? – взорвался ротный.
Нет никаких сомнений в том, что этот день зампотех запомнит надолго. Гунько стоит, обливаясь потом – день выдался жаркий, да и выпил Гунько, похоже, значительно больше, чем я о нем вначале подумал. От жары его развезло еще больше.
– Идем, – надел фуражку ротный. – Порядка для и дисциплины ради я тебя накажу, несмотря на то, как тебя накажет начальник штаба.
Зампотеху каждый шаг дается с трудом. На какое-то мгновение мне его стало жаль, но глянув в его лишенные смысла глаза, я отбросил всякую жалость.
– Правильно, Иванов, – сказал Талалихин через окно. Мысли он мои, что ли читает? А он нравоучительно добавил: – Хорош тот, кто хорошо поступает.
– Похвала из достойных уст – лучшая похвала, – добавил Тропинин, который, оказывается все время, стоял рядом с Захаром.
– Какая похвала? – не понял я.
– Он же тебе комплимент отвесил! – рассмеялся Тропинин. – Разве ты не понял? Проницательный ты наш!
– Ну, ладно, пора искать, – сказал Захар. – Рота, начинаем искать.
Начинать не пришлось, пропавший солдат просто мирно спал в кустах за казармой. А вот нашего зампотеха драли по очереди до позднего вечера начальник штаба и наш ротный. Они ради этого даже на наши традиционные шашлыки не поехали.
– Зачем так сильно? – спросил я у ротного на следующий день.
– Мудрого человека можно убедить, но это не тот случай. Слабого можно запугать. А Гунько – слабый.
– Так ведь и до инсульта какого-нибудь можно довести, – осторожно говорю я.
– Инсульт, это, если я не ошибаюсь, кровоизлияние в головной мозг? Не будет у Гунька никогда инсульта по причине отсутствия головного мозга, – зло говорит ротный. – Иначе он бы не был таким тупым и упрямым.
Ротный оказался прав в том, что слабого можно запугать: зампотех на службе стал пить действительно меньше и реже.

Библиофил
«Осел, который носит на спине книги, не станет мудрецом».
(Шведская пословица)
– Юноша, – поприветствовал меня Тропинин, – а вы не думали еще о перспективе получения второго верхнего образования?
– Нет, – удивился я, – я и первое-то меньше года назад получил! И кстати, молодой человек, никакое не верхнее, а самое, что ни на есть, высшее!
– Это вы зря, думать нужно уже теперь. Я вот очень хочу выучиться на.… Не знаю, как там профессия эта называется, на библиографа, что ли. В общем, хочу после выхода на пенсию, устроиться работать в библиотеку.
– Библиотекарем? А почему? Ведь штатное место военных пенсионеров – инженер по технике безопасности. Ну, или на почту марки клеить! Опять же, военруком в школу можно.
– Я не военный пенсионер. Нет, юноша, вы проявляете странное непонимание. Библиотека это ведь не просто дополнительный заработок. Это свободный доступ к новым поступлениям литературы, и возможность читать их в рабочее время! Сам ты столько книг вряд ли купишь, сидеть дома жена не позволит, и детям нужно помогать. И хорошо еще, если семья с пониманием отнесется к твоему увлечению чтением. Я вот был уже женат, – признался вдруг Виталий, – так жена вообще не понимала, не одобряла и наоборот осуждала мою любовь к чтению. И это, заметь, при том, что у нас не было детей! Я читал… стыдно сказать, в туалете, представляешь?
– Чего же здесь стыдного? У русских царей тоже в туалете была книжная полка с книгами, и они там их читали. На досуге.
– Русские цари были люди занятые … и умные, надо полагать, раз любили читать до такой степени. Хоть бы Чернилин не услышал, – Тропинин оглянулся по сторонам, – а то он нас с тобой итак иначе как антисоветчиками и не называет. А как твоя жена относится к твоему чтению?
– Да мы женаты-то не так давно, и то не все время вместе, хотя…. Она как-то говорила, что кроме нескольких книг по школьной программе ничего в своей жизни и не читала.
– Что же вас связывает, если вы такие разные?
– А что связывало тебя с твоей бывшей женой?
– Красивая она, стерва, была. Очень, – вздохнул Виталий.
– И у меня такая же картина, – усмехнулся я.
– Где эта Зазера? – раздались вопли зампотеха.
– Что это еще за зазера? – удивился Тропинин, – ругательство, что ли какое-то новое?
– Нет, Виталий, это не мат. Это фамилия такая. Солдат к нам вчера из учебки прибыл с такой фамилией.
– Товарищ лейтенант! – подлетел к зампотеху дежурный по роте. – Рядовой Зазера сейчас находится в мехпарке!
– А-а, я же вижу, что я его не вижу, – тут же успокоился зампотех, – почему я об этом ничего не знаю?
– Рядового Зазеру командир роты направил, – начал объяснять дежурный, но Гунько сразу перебил его.
– Это все рилика. Мне это не интересно.
– Что? – не понял сержант Ильин.
– Рилика, значит, – осуждающе покачал головой Тропинин, – я вообще «пиджак» и здесь временно, но за кадровых офицеров обидно. Гунько  это та самая овца, которая все стадо портит. Ладно, пойдем, за угол штаба зайдем, чтобы не слышать этого урода. Если не сказать больше.
– Да мне в политотдел нужно. Ну, да, ладно, несколько минут у меня есть. Виталь, а ты что сейчас читаешь?
– А, да, – встрепенулся Тропинин, – достал «Огнем и мечом» Сенкевича. Читал?
– Да.
– Эх, вот бы эту книгу экранизовали! Представляешь?
– Представляю,  но честное слово, удивляюсь, что тебя там так восхищает? Есть книги и поинтереснее. Кстати, поляки грозились снять фильм по этой книге.
– Я слышал, но наш ЦК КПСС как-то замял это дело. А какую книгу ты можешь поставить в один ряд с «Огнем и мечом?» что-то я ничего подобного не читал и не слышал.
– Тетралогию Владимира Малика «Черный всадник». Сразу четыре книги: «Посол Урус-шайтана», «Фирман султана», «Черный всадник» и «Шелковый шнурок». Вот это, скажу я тебе, силища! «Огнем и мечом» против этой книги – ерунда, честное слово. А если бы экранизовали эту книгу! Я бы и сам с удовольствием снялся в этом фильме!
– А в какое время события происходят?
– Уже после смерти Богдана Хмельницкого.
– Значит, тоже про казацкую Украину?
– Да, но поверь мне, это гораздо интереснее, чем книга Сенкевича.
– Расскажешь мне как-то. Обязательно!
– Сейчас, разбежался! Четыре книги ему пересказывай! Позвоню родителям, они будут ехать сюда – привезут. Вот тогда сам и прочитаешь.
– Не врешь? Смотри, ловлю на слове! Ну, наперед спасибо!
– Старший лейтенант Тропинин, ко мне!
– О-о, начштаба меня зовет. Пойду я. Труба зовет! Так ты не забывай про свое обещание! Я жду книгу! С нетерпением жду!
– Жди! Пока.
– Ладно, топай. И не забывай, что дембелей после обеда провожаем, не загуляй!
Сегодня действительно мы провожаем первую партию солдат, отслуживших срочную службу. Среди них уезжает домой и мой художник рядовой Чучалин. Майор Чернилин откровенно радуется, что отныне одним думающим человеком, а по определению самого Мразика, одним «антисоветчиком» в части будет меньше.
Перед тем, как сесть в автомобиль, в котором дембелей увозят сразу на железнодорожный вокзал в Мукачево, Чучалин торопливо сбегал в оба туалета, и в тот, который в роте, и в тот, что за казармой. Зачем, стало ясно почти сразу же. Оказывается, Чучалин разрисовал туалетную бумагу портретами начальника штаба! Он даже трафареты изготовил, чтобы ускорить процесс. В общем, в каждой кабинке красуется рулончик бумаги с портретами начштаба.
Наш старшина роты клянется, что сам видел, как жена н/ш, которая работает у нас в штабе, бегала по туалету в поисках бумаги без портрета супруга. Но поскольку таковой не оказалось, пришлось ей воспользоваться бумагой с портретом любимого мужа. Один рулончик она прихватила с собой, и побежала к супругу. Взбешенный начальник штаба лично ринулся по туалетам изымать туалетную бумагу. Но один рулончик солдаты успели припрятать. Разумеется, начштаба легко вычислил, что одного рулончика не хватает, но ему его так и не вернули. Солдаты аккуратно порезали его на фрагменты и вклеили на память в свои дембельские альбомы.
– Циник хренов, – шумно возмущается н/ш, злясь, что Чучалина ему уже не достать. До этого случая он всегда вел себя очень даже интеллигентно. – Интересно только, как он только до такого додумался? Или ему подсказал кто?
– Ничто не ново под Луной. В 1943 году американцы на туалетной бумаге печатали портрет Гитлера.
– О! На «воре» и шапка горит! Я так и знал, что без Иванова не обошлось! – говорит начальник штаба.
– Да при чем здесь я? Он сам додумался!
– Вот так, товарищи офицеры, – громко говорит Талалихин, – не лишайте солдат отпуска, особенно уже объявленного! И не окажетесь в подобной ситуации.
– Да уж, – крякнул наш ротный, – не хотел бы я красоваться в солдатских альбомах на туалетной бумаге!