Бабушкино наследство

Каждое лето Ариша отдыхала у бабушки с дедушкой в Энске на «материке». Так на Чукотке называли более пригодные для проживания тёплые плодоносящие территории необъятного СССР. Родители пользовались отпуском раз в два года, дабы и отдохнуть дольше - положенные три месяца и с многочисленной роднёй повидаться. Если самим не получалось дочь сопроводить, отправляли Аришу с попутчиками. 

В марте Аришке исполнилось три годика. А в июне она уже летела к бабе с дедом вместе с тётей Валей, родной сестрой мамы, и её дочкой Марусей на сезонную витаминизацию. Валентина — коренастая, плотная, с полюбившейся короткой стрижкой густых тёмных волос — была полной противоположностью своей сестры. Зарабатывала тяжёлым физическим трудом на горно-обогатительной фабрике. С образованием в послевоенное время не сложилось. В кулинарии обходилась без изысков, предпочитая готовить сытно и просто. Мама Ариши - финансист по образованию, признанная зеленоглазая красавица с точёной фигуркой и длинными почти чёрными волосами скрученными в бабетту, трудилась в бухгалтерии рудника. Дом вела умеючи, предпочитая барские изыски: кружевные салфетки на зачехлённой льняным полотном мебели, вазочки, хрусталь, серебро, фарфоровые статуэтки. Одевалась со вкусом согласно изменчивой моде. В кулинарии равных в посёлке не встретила: и лучшие пироги пекла в резных листочках из теста, и щуку фаршированную готовила по всем правилам еврейской кухни, И плов узбекский, и лагман татарский. Да и мудрёными правилами сервировки владела.
 С Валентиной, младшей её на десять лет, всегда были «не разлей вода». Это она Валю вынянчила с младенчества, пока родители спины на полях гнули. Вслед за собой на Чукотку вызвала деньжат подзаработать.

Родившиеся с разницей в полгода дочери тоже сдружились. Кареглазая хрупкая Маруся рядом с шустрой справненькой Аришей старшей не выглядела. Жили сёстры в северном посёлке неподалёку на соседних улицах. Вместе играли, гуляли, проказничали. Одинаковые игрушки от Аришкиного отца получали. Даже модные плюшевые пальто у сестрёнок были, как под копирку: одно вишнёвое, другое черешневое, будто краска заканчивалась. Что и роднило их диаметрально противоположные внешности, так волосы — тонкие, лёгкие, пушистые: светло русые у Маруси, пепельные у Ариши. Предмет беспокойства обеих мамаш с завидными густыми шевелюрами. Неужель не потолщеют? Вот и третье лето сестрички  вместе у бабы с дедом будут гуляти.

К концу лета за Аришей обещалась мама приехать. Валентина на Чукотку собиралась позже — заскучала по мужу. Маруськин папаша, не стерпев сурового климата, умотал к родне в Украину, когда Марусе едва минуло полтора годика. Авось удастся свидится летом, в семью вернуть. Хотя, попробуй, выковыри его из чернозёму в мерзлоту!


На Чукотке Ариша жила с родителями почти с рождения. Мама вынуждена была рожать её в роддоме на «материке» в Энске ввиду возраста. Возраст тридцати девяти лет для рожениц считался весьма преклонным. Зато теперь — в самый раз.

С августа по май Крайний север мутузили пурга, ветра, снегопады, морозы, квартальная полярная ночь, вечная мерзлота и полное отсутствие, как констатировала мама, живых витаминов. Зима плюс-минус неделька - девять месяцев. Снега наметало до второго этажа. Лопата с веником дежурили у дверей всю зиму. Отнесёшь в сарай, а завтра, не дай Бог, откапываться предстоит? Кто на первом этаже - те первые в очереди лопатой махать.

Два месяца межсезонья с туманами, моросью, надеждами на ещё один денёк тепла. Один месячишко лета до плюс двадцати в июль успевает вырастить травку, мультяшные цветочки с ягодками, грибочки без червоточинок и… поминай, как звали. В августе - морось, позёмка, лёд на лужах. С сентября — лютая зима. Три месяца отпуска за два года в самый раз на морях душу с телом отогреть. Ездить каждый год опрометчиво – и такие значились, всё спустишь, что тяжким трудом досталось.

Детишек северяне старались на лето переправить с попутчиками к бабушкам-дедушкам. А на нет - ответа нет. По тундре побегают. Морошку, шикшу поклюют. Грибы пособирают.

Повезёт с погодой летом — воздушным транспортом завезут фруктов, овощей с материка по антикварным ценам. Можно смотреть, можно купить, если денег хватает не жалеть.  Яйца и сливочное масло в дом коробками с привоза. Картофель? Разок с навигацией по два ящика на семью. Гнилой попался? Извините. Не повезло. Сушёный в наличии. Лук? Сушёный. Чеснок? Нема.

Аришина мама умудрялась на окнах огурцы и лесную землянику под лампочкой Ильича в соседстве с розами и гортензией выращивать. А народ и редиску на участке под окнами за июль успевал до размера грецкого ореха выкохати. Хохлы, шо те инки, и на камнях плоды вырастят. Так что маленькая Ариша окромя консервов, маминой выпечки, рыбы, икры, оконной ягодки землянички, снега и травы на Чукотке ничего особливо не видела. От этого столь несоизмеримо ярким стало её удивление и восторг, вызванные первой осознанной встречей с огромными дальневосточными тополями:

— Мама, мама, смотри какая трава большая!

Первый ошеломляюще-неповторимый кадр встречи полуторагодовалой Ариши с иным миром природы «материка» застрял в её памяти навсегда несмываемой картинкой широколистных исполинов - тополей на жёлтом поле одуванчиков тротуара за воротами двора.



С Чукотки из-за навязчивых туманов в межсезонье или пурги зимой выбраться порой не удавалась месяц и более. Застревали привычно в «аэропорту» Анадыря, перевалочной базы Чукотского автономного округа, в общем зале хлипкой дощатой одноэтажной постройки — бараке с полутора десятком изношенных, замусоленных стульев. На них не то, что садиться, притронуться страшно было: увёртывались, отбрасывая ногу, а то и две, спинку али сидушку в самый неподходящий момент. В шестидесятых ни гостиницы, ни самого здания аэропорта не значилось. В сам город до единственной гостиницы можно было добраться через лиман на катерке. Редко бегающий водный транспорт без задней мысли мог лишить своевременного возвращения к внезапно отправляющемуся разрешением метеослужб рейсу. Телефонная связь перед непогодой постоянством не хвасталась. Да и узнаешь вовремя, что посадка на рейс объявлена, чем себе в городе поможешь? Лиман не переплыть, а катер не такси — по вызову не ходит.

Народ в ежеминутной надежде оторваться от земли, боязливо корчился на стульях либо чемоданах, не рискуя покинуть помещение более, чем на пару минут по крайней нужде. Да и куда идти? В тундру? Дощатый сортир, один на всех, под стать помещенью ждания, мостился в пяти метрах от барака. Самым обидным, трудно усвояемым обстоятельством, требовавшим смирения с отсутствием долгожданной посадки на рейс в ясную погоду, ненадолго радующую небосвод, был статус аэропорта. Аэропорт Анадыря принадлежал военным. И нечаянно свалившаяся лётная погода оказывалась, в первую очередь, нужнее им. Бездонное пространство раскрывшегося окно божественно завораживающего синего чукотского неба начинали бороздить истребители, разрываясь диким рёвом. Встрепенувшимся пассажирам оставалось только ждать, вздрагивая под низенько проносящимся железным витязем в сотрясаемых ознобом стенах халупы. В пятидесяти случаях (а по чесноку и больше!) манёвры военных заканчивались вместе с лётной погодой под скрип нечастых, как рейсы, зубов расстроенных пассажиров, потерявших очередной шанс улететь. С зубами на Чукотке, как с хорошей погодой, наблюдался стабильно дефицит.

Троица, перелетев на АН-24К из Иультина в Анадырь, запнулась в аэропорту  всего на три дня, одолев колченогий путь до места назначения на треть. Далее предстоял перелёт в Хабаровск с посадкой в извечно пьяном туманами аэропорту Магадана. А уж из Хабаровска поезд обещал доставить в город Энск меньше чем за сутки.



Бабушка Василиса с дедом Лариком — Ларионом, — родители Аришиной мамы, осели в Энске Дальнего востока в тридцатых, прибыв из сибирского Омска.

Дед Ларик — высокий худой строгий поляк голубых кровей — о прошлом не рассказывал. История его бегства с братом из Польши в Сибирь, а следом на Дальний Восток осталась тайной. Словами не сорил. Пил рюмку-две красного вина по праздникам, ел мало, порционно. Не курил. Приходящую ежемесячно из Ялты посылку от старшего сына Яна с сушёным инжиром, миндалём, грецкими орехами, какими-то лекарственными травами и парой бутылок марочного вина прятал в кладовку сенцев под замок. Гостинцы с Крыма выдавал внучкам строго дозировано. Просить о добавке было бесполезно. Дед был в своих умозаключениях и взглядах на вещи непреклонен. Его слово в доме не подлежало ни обсуждению, ни сомнению. Просьбы сродни приказам выполнялись безоговорочно. Девчонок баловал по-своему: редкой конфеткой – подушечкой в сахаре, леденцом на палочке, морковкой или зелёным горошком в стручках. Улыбаясь в жёсткую щётку каштановых усов, дёрнутых сединой, кормил с внучками кур, учил собирать смородину и малину. Свою блестящую на солнце лысину — а ля Ленин — покрывал летом носовым платком стянутом узелками с четырёх сторон то ли в «тюбетейку», то ли в кипу.

Успевал и за домом и за общим двором на семь домов следить по собственному зову: косил разбуянившиеся сорняки, засыпал песком лужи, ремонтировал ворота, калитку. Ездил по воду на колонку, впрягаясь вместо лошади в повозку о двух колёсах, на которую крепилась пятидесятилитровая деревянная бочка. Имевшееся у бабушки коромысло, девчонки ни раз пытались примерить к своим плечикам, дабы детские ведёрки с водой носить. Но только вызывали негодование деда: «Иж, что надумали! А, ну-ка положите на место, проказницы! Не созрели ещё!» Внучки деда побаивались, но проказы не оставляли. Благо имели верную защитницу в лице бабы Васи. Бабушка за водой давно сама не ходила. Ноги болели. Хлопотала дома по хозяйству, да гуляла с внуками вдоль реки.

Василиса — маленькая, справная, голубоглазая, светловолосая белоруска встретилась деду на пути в Сибирь. Дед-поляк влюбился и, не долго раздумывая, прихватил с собой. С малолетства Вася была вынуждена взвалить на свои хрупкие плечи тяжёлый крестьянский труд. В шестнадцать вышла замуж. Дети пошли.
Она, не в пример деду, выпить по праздникам любила. Водочки. Готовила вкусно, сытно. Успевала и пироги с пирожками испечь в русской печи, и сварить борщ с кашами, и налепить вареники, и поджарить блины с оладьями ранним утром пока все спят. Долгими зимними вечерами вязала всем девяти внукам яркие носочки с разноцветными полосками на щиколотках: голубые, салатовые, красные, шоколадные из овечьей шерсти. Привязавшаяся к небесным глазам глаукома, постепенно неуклонно отбирала у неё зрение. Врачи оперировать отказывались, ссылаясь на возраст и многочисленные болячки. Баранью шерсть, присылаемую из Сибири укоренившимися там родственниками, пряла сама на деревянной старинной прялке расписанной васильками и маками.


Поначалу у Василисы с Ларионом в Энске был большой бревенчатый дом о пяти комнатах на семью с шестью детьми. В коллективизацию дом поделили на три части, оставив хозяевам сенцы с метровой кладовкой, проходные: кухню два на три метра с печкой, умывальником и столиком у окна, две комнатки пятнадцать и девять квадратов. Из двенадцати детишек выжило шесть. Медицинская помощь хромала малодоступностью. Пока дети росли, семья держала корову, кроликов, кур, поросёнка. А после раздела территорий корову пришлось продать. Хозяйство сократилось до полутора десятка пеструшек и огорода. Дети, оперившись, разлетелись кто куда по стране.

В своём дворе дед собственноручно отстроил маленькую баньку-сторожку с печкой. Там он прятался на полуденный сон и ночь, отдыхая ото всех. Беспокоить его во время отдыха никто не решался. Стучись, застучись — пустое. Дед был глуховат и к тому ж не терпел посягательств на свой покой. Раз в день, раскочегарив печь в сторожке, грел воду, отмывая вечерами в цинковой детской ванночке при свете керосиновой лампы сестрёнок от дневных проказ. Два оконца в сторожке, едва ль метр в периметре, мешая солнечным лучам освещать помещение, оставляли полумрак необъяснимого равновесия света и тени, вполне устраивая своего создателя. В хорошем расположении духа дед разрешал внучкам играть у себя в светёлке. А чаще, закрыв спаленку на навесной замок, оставлял Арише с Маруськой для забав небольшую прихожку.
В трёх метрах от сторожки дед соорудил небольшой сарай с чердаком и курятником. За ним в дальнем углу по тропинке – сортир. Чердак девчонки обживали с подачи Ариши на своё усмотрение, взобравшись по шаткой лестнице, пока дед не видит. Им лазить туда строго воспрещалось.

 

Перед окном сенцев  трети дома красовался ухоженный компактный огородик в полторы сотки оккупированный помидорами, огурцами, морковкой и зеленью. Ближайший к дому угол его был отдан трём ранетками, плодоносящих мелкими жёлтыми кисло-сладкими ароматными яблочками и пяти кустам красной и чёрной смородины, надёжно защищающих от «избытка» света с северной стороны. Заросли малины вдоль изгороди с июля начинали алеть россыпью ягод, радуя домочадцев, и охраняя участок от поползновения непрошенных гостей.

Три небольших окна двух комнат, выходящих на запад, одно на юг, чуть разбавляли полумрак помещений, не балуя обилием солнечных лучей, заслоняемых с запада стоящим в десяти метрах домом соседа. Вечерами Ариша с Маруськой с удовольствием помогали деду закрывать окошки на ставни, прижимая их железной планкой с прутом и соревнуясь в скорости вставления загнутого гвоздя в отверстие прута изнутри помещения. Ограниченное низким потолком и проёмами дверей пространство стен комнат украшали портреты трёх сыновей и пара бабушкиных вышивок под стеклом в самодельных деревянных рамках.

В дальней комнатке за узким дверным проёмом, скрытым восточными шторами с шёлковой бахромой, на старинном комоде с выдвигающимися ящиками Аришу необъяснимо притягивала к себе фарфоровая статуэтка китайца. Голова китайца покачивалась влево - вправо от лёгкого касания Аришиного пальчика. И она то и дело бегала к нему, чтобы заставить его вновь и вновь то ли не соглашаться, то ли удивляться её настойчивому притязанию. На прямоугольной белоснежной салфетке расшитой ришелье покрывающей комод было полно интересных вещиц. Старинные часы в бронзовых завитушках корпуса, прижавшиеся к стене – подальше от детских рук. Две изящно тонкие тёмно-синие четырёхгранные вазы по обе стороны от часов с жидкими букетиками цветов из крашеных перьев. Пара цилиндриков ароматной помады, пудра в картонной коробочке, золотое обручальное колечко тёти Вали в фарфоровой розетке с золотой каймой, резной гребень бабушки из кости неизвестного рогатого. Но Аришу интересовала только фигурка пузатого китайца, застывшего в позе лотоса. Она вела с ним бесконечный молчаливый диалог. И он, казалось, внимательно её слушал, никогда не соглашаясь, настойчиво покачивая головой: «Ай-яй-яй». Китаец! А с кем ещё было делиться своими секретами? Он-то точно никому не расскажет. Покачает китайский болванчик головой: «Не знаю – не знаю» и опять впадёт в непоколебимую задумчивость до следующей аудиенции с Аришей.   

В пределах общего двора и проходила большая часть трёхмесячного отпуска Ариши, за редкими вылазками к родственникам, проживающим неподалёку, в парк и магазины с тётей Валей и родителями.

В отсутствие родителей на Аришу накатывала грусть, лишая душевного спокойствия и чувства защищённости. Присутствие сестры Маруси лишь частью разбавляло горечь Аришкиного одиночества. Чересчур Аришка была домашней, маминой. Как хвостик ходила за ней по дому. Никуда не отпускала. Маруся напротив чувствовала себя среди чужих самодостаточной независимой единицей. Ещё не хватало огорчаться по пустякам! Попробуй, обидь!

В домах двора проживали такие же бабушки с дедами, «обросшие» внуками и внучками, которые и составляли костяк коллективных развлечений: казаки-разбойники, салки, прятки, вышибала. Свобода действий заканчивалась воротами двора. Наигравшись, малолетки бегали по всем бабулям попить чайку с доморощенными плюшками. В детский кинотеатр, расположенный неподалёку в бывшем здании Шадринского собора и на речку купаться отправлялись в сопровождении взрослых. А вот бродить по тропинке вдоль железнодорожной насыпи меж рядов карагача рядом с узкоколейкой, что протянулась в двухстах метрах от дома у реки Амур Ариша с Марусей сбегали не спросясь. По полукилометровой узкоколейке рядом с насыпью туда-сюда челночил грузовой поезд с несколькими вагонами, перемещая на склады груз из речного порта, предупреждая свой ход протяжными гудками. 


Чёрно-белый махонький телевизор «Рекорд», подаренный бабе с дедом отцом Ариши в день её долгожданного появления на свет, окрашивал содержимое экрана надевающейся поверх трёхцветной плёнкой: красным, зелёным, голубым, веселя неуместной раскраской крупные планы лиц, предметов, объектов. Поэтому предпочитали чёрно-белую классику. Телевизор был диковинкой, пришельцем другого мира не только для бабы с дедом, но и для Маруськи с Аришей. На Чукотке телевизоры отсутствовали вплоть до восьмидесятых. Потому посмотреть его в отпуске стремились все северяне так же страстно, как их дети.


Баба с дедом, родившиеся в конце девятнадцатого века, телевизор смотрели изредка. Деда больше интересовали события в стране. Он вычитывал статьи вслух Васе, не пользуясь ни очками, ни ярким светом. Лампа в сорок ватт его вполне устраивала. Бабушка, не умеющая читать, слушала деда с благодарностью, особливо не вникая в суть политических игр. Лампу в шестьдесят ватт  и больше дед вкручивать никому не разрешал, не поддаваясь ни на какие уговоры очкастых дочерей. Экономил. Хотя оплачивали квартплату именно они.

Василиса внучек не ругала. Баловала пирожками и плюшками с янтарным душистым повидлом из ранеток или любимого ей физалиса. Любила, прижав девчонок к себе на диванчике перед телевизором, рассказывать в очередной раз сказки: о Курочке Рябе, о Красной шапочке или о Золотой рыбке. Других сказок не знала. Да и откуда? Внучки, положив головы на большую грудь, спрятанную в цветастый самошитый лифчик на малюсеньких пуговках, смотрели по телевизору всё подряд в сопровождении бабулькиного повествования. У девчонок были такие же лифчики только маленькие. Носить в них было пока нечего. Колготки — завидная роскошь — только начинали появляться на прилавках. Поэтому детские лифчики служили для крепления резинок с пуговками для цепляния чулочков.


К концу лета, отогревшись у бабушкиной груди, маленькая Ариша с нетерпением ждала маму. Только ей она могла доверить своё сокровенное желание, созревшее в разлуке. Она поняла, чего ей так не хватает.  Или маме. И если это Ариша сможет выпросить у бабушки, то наверняка станет такой же ласковой, тёплой, уютной! А ей этого так хотелось. Уж если что и заберётся в голову платиновой блондинки с зелёными глазами — попробуй выдворить или подменить — не получится. Может от деда заразилась?


В отличие от Маруськи — ласковой и сговорчивой, — Ариша неизбалованная нежностью родителей выглядела по-взрослому серьёзной и диковатой. Незнакомым людям не доверяла, смотрела исподлобья, на уговоры не велась. Наотрез отказывалась от лобызаний с родственниками, представителями семей маминых братьев. Терпеть не могла слюнявые поцелуи в губы чужих ей людей. Они ворчали. Ариша обижалась, надув губы, невольно отращивая «колючки». Только рядом с Василисой, её маленькое сердечко таяло от избытка теплоты, любви и нежности. Уходить совсем не хотелось. По первому зову старалась пригодиться бабе с дедом посильной помощью в домашних хлопотах. Вот и в борьбе с веретеном успела испробовать силёнки. Упросила бабулю показать, как это шерсть так легко превращается в мохнатый шнур, накручиваясь на веретено. Не получилось: пальцы в кровь стёрла, а нить не вышла. На том и успокоила своё рвение.

Куда ей до Маруськи, всегда получающей лаской от родственников, бабы с дедом то, что хочется. «Любую верёвку из них совьёт», — смеялась Маруськина мама. Вот и бабушку Маруська, сама того не ведая, спасла от неминуемой гибели, стукнув черешком мухобойки по рукам, привязавшимся к искрящей розетке током.  Розетка у телевизора давно искрила. И бабушку, выключавшую телевизор, «схватило» током. Её колотило, но оторваться от розетки самостоятельно Василиса не могла. Пробегавшая мимо Маруська по наитию со всего маха стукнула бабулю палкой по руке и… «отбила» её у электричества! Тут бы сам Бог был благодарен за спасение. А уж баба с дедом не знали, чем отблагодарить внученьку. И не факт, что Ариша смогла бы повторить такой подвиг. А тут ещё и её тайное желание сыграло с ней злую шутку.

В один из июльских дней Ариша с Маруськой закопали меж деревьев неподалёку от двора за забором «секретик»: несколько цветных стёклышек от бутылки и пару пуговиц. Каждая загадала своё сокровенное желание. Оно обязательно должно было вскорости сбыться, при условии, если никто «секретик» не найдёт и не узнает. Ариша загадала получить от бабушки в наследство сокровенное. И по понятным причинам рассказывать своё желание Маруське не стала. Но вот у бабушки согласия не мешало бы спросить.   


Со своей просьбой к бабушке Ариша подойти долго не решалась. Маруська всегда рядом крутилась, мешала поговорить tet-a-tet (с глазу на глаз). На следующий день утром, побежав проверить, цел ли «секретик», Ариша обнаружила в месте тайника свежую ямку. Кроме Маруськи о нём никто не знал. Маруська ещё спала. «Спрашивать её бесполезно. Не скажет. Соврёт».- Подумала расстроившаяся Ариша. Надо было срочно что-то предпринимать.

Запыхавшись, Ариша ворвалась в дом. Уселась, глотая слёзы, напротив бабушки на кухоньке. Бабушка жарила пирожки с зелёным луком и рубленым яйцом.
— Что случилось, Ариш? Кого так напугалась? А я-то думаю, куда ты с ранья подевалась? Куда бегала-то?
— «Секретик» смотрела.
— Внуча, что за секретик?
— Мы с Маруськой стёклышки зарывали, желания загадывали, чтоб сбылись. А она (Ариша разрыдалась) разрыла и забрала мои стёклышки!
— Она? Кто?
— Мару-у-ся!
— Так может не она? Собака какая бездомная. Вон их скольки!
— Бабуля, зачем собаке стё-ё-кла?
— И то верно. Но не пойман — не вор. Запомни! Не надо на Маруську наговаривать. Насобираешь ещё стёклышек. Я тебе помогу.
— Желание не сбудется! — Всхлипывала внучка.
— Тише, тише. Маруся спит. А какое ж у тебя было желание? Расскажешь?
Бабушка, дожарив пирожки — эмалированный тазик с горкой, — обняв внучку, повела к диванчику.
Успокоившись на груди у бабушки, приобняв её за спину, Ариша водила пальцем свободной руки по маленьким пуговичкам ситцевого лифчика выглядывающего в вырез халата.
— Бабушка, ты умрёшь?
— Умру. Все умирают, — баба Вася вздрогнула. Хорошенькое начало дня! Ариша всегда её настораживала, задавая не по-детски каверзные вопросы, на которые не так просто с лёту ответишь.
— Тебя закопают?
— Закопают, — бабушка уставилась в пепельную россыпь ещё неприбранных в косички волос.
— Глубоко?
— Глубоко! Глубоко! — Не выдержав неприятного допроса, оторвав спину от спинки дивана, Василиса отстранилась от Ариши и заглянула в её зелёные глаза.
— Ты что хочешь моей смерти?
— Не-е-ет, бабуля! Что ты! Ты мне, когда умрёшь, отдашь свои сиси и наволочку, в которой их носишь? — Выпалила Ариша на одном дыхании, не отводя взгляда от небесно-голубых глаз. Бабушка, пустив слезу, молча ушла на кухню. Вот и полюби тепереча внучку, как раньше.

Маруська в воровстве "секретика" не призналась. Может, и правда чья собака разрыла? Стёкла собирает. Вот только очередная тайная вылазка сестрёнок на чердак закончилась для Маруськи переломом правого предплечья. Сорвалась с лестницы. Дед на чердачную дверцу зараз замок повесил. А на Аришку теперь и Валентина, и дед с бабой, и Маруська смотрели, как на виновницу случившегося.

Через месяц, когда за Аришей прилетела мама, бабуля излила дочери свою обиду на внучку. 
— Мам, ну что ты? У меня-то таких прелестей нет. Действительно, зачем они тебе там? А наволочка? Там, небось, все голенькие ходят, как Адам и Ева. Пообещала бы, — рассмеялась дочь.
— И ты туда же. Смерти моей ждёте?
— Она ж маленькая. О смерти не знает. Радовалась бы, что тебя с твоими сисями так любят — не оторвать. Это нам с Валюхой впору обижаться — девчонок наших приворожила. Прошлый год Ариша меня полгода бабушкой называла, после возвращения. Это пообиднее будет! Еле переучили. А тут «сиси» выпрашивает. Радуйся.
Как дочь не успокаивала, а бабушка обиду затаила. Поселился холодок в её сердце к Арише.

На Чукотке мать веселила сослуживцев историей о бабушкином наследстве: «Золота - бриллиантов у родителей нет. Зато сиси доча выпросила!» Ариша, слыша это в очередной раз, плакала. Зачем её секрет всем рассказывать? Над ней смеяться?


Сиси шестого размера Арише не достались. А, может, слава Богу? Зато из всей многочисленной высокорослой родни одна Ариша унаследовала бабулин рост — полтора метра с кепкой. «Месть бабули, не иначе. Братья — за метр восемьдесят, все двоюродные сёстры — метр семьдесят. А я?» — Смеясь, жаловалась Арина подругам о подмене наследства. Дед-то Ларион под два метра был.
— А, мож, просто капусты мало ела? — Посмеивались подружки.
— Да, с капустой на Чукотке проблема. Отсутствует. Я по совету земляка, ставшего студентом медицинского института, ежедневно в течение года творог ела, дабы кальций росту костей поспособствовал. Уж рост бабули точно не просила! Доставали творог всеми возможными способами. В посёлке коровник имелся с десятком коров. Понятно молока зимой, как кот наплакал. Давали больным да малым детям поллитра по карточкам. Мама по своим связям добывала. И каков результат? От горшка два вершка. Шутник! Клялся, что профессор посоветовал. Сам метр шестьдесят и ни на сантиметр не вырос. Мал клоп, да… Зато творог Ариша опосля год есть не могла.

Вот, к примеру, Памела А. не стала ждать милости от природы. Взять у неё — наша задача. Так, кажется? Взяла и сделала себе достойный фас и профиль верхней части фигуры. Известная актриса, соблазняющая мужской взгляд прелестными формами, на среднестатистическом фоне знаменитостей мало кому не нравится. Какой супермен осмелится опровергнуть явные достоинства её неординарной личности? Не в вашем вкусе? Как там по Станиславскому — не верю! Кроме выдающейся части важно присутствие женского обаяния. А уж этого у неё не отнимешь. Оно для женщины важней размера груди…



30 мая 2016 г. (опуб-но в 2015 г)Деду Иллариону, бабушке Варваре.
(на фото Ариша справа с подружкой)