Ответ

Прочитав его письмо, она серьёзно задумалась.
Она знала, что ему тяжело, но чтобы настолько!.. Она и представить себе такого не могла. Помочь? Чем? Пожалеть? Ни за что! Где же выход? За какую соломинку уцепиться? Снова писать о своей боли? Снова писать о своей любви? Она была в отчаянии и начала просто размышлять, нанизывая на ниточку свои мысли, а потом посмотреть, может и сплетётся что из всего этого.

Во-первых, ей не нравилось то, что в своём письме он употребил слишком много чужих терминов. Она давно знала, что все эти чужеродные термины несут в себе глубоко скрытый смысл, который может понять только человек, для которого язык, на котором написаны эти сложные философские завихрения, является родным. Он никогда не будет понят русским человеком. Не поняв скрытого смысла, душа проходит мимо всего этого, оставляя лишь рационализму распутывать путы этих чужеродных слов. Сама же она остаётся обманутой, голодной и холодной.

Во-вторых, если и есть в его письме что-то полезное, что-то похожее на человеческое, то оно всё равно искусственное, бессердечное. Откровения совсем не натуральные.
Она объясняла себе:
Вот есть икона, на которой таинственным образом изложена информация, которую просто и сродно себе прочитывает душа. Икона просвещает сердце настолько, что не нужно никаких дополнительных толкований и разъяснений. И вдруг видишь нечто схожее в другом источнике или в другом месте. И душа пугается, трепещет, противится такому известию. Воспринимает его, как лицо беса, стоящего в храме спиной к алтарю. Сердце видит всю подоплёку такого деяния. Но оно доброе, в нём даже может возникнуть жалость, понимание, что кому-то по-другому нельзя. Но при этом в нём никогда не возникнет любовь и горение, звучащие в унисон с истинным откровением.
К сожалению, его письмо не было истинным откровением. Оно было мозаично собрано из множества стекляшек от когда-то прекрасного, но разбитого кувшина.

Что ещё ей не нравилось? Ей не нравилось его возведение секса на основной, самый важный пьедестал. Она не знала секса. У неё был муж. Она любила его, особенно раньше. Но на первых порах она больше любила свою независимость от чужого мнения, что в сущности не является русским. Это привнесено на наши земли извне. Эта независимость позволила ей всецело отдаться ему до свадьбы. Был ли это грех, она не уверена. Он был единственным мужчиной, с которым соединил её, возможно Господь, для брака и деторождения. У них никогда не было секса. Первый ребёнок зачался от первого же и единственного на тот момент (они были студентами) совсем неумелого контакта, который не только сексом, а и контактом-то можно назвать лишь с натяжкой. Потом свадьба, переезд в чужой город, потом почти сразу - рождение второго. Потом нежелание мужа превращать жену - мать своих детей в девку, чего, кстати, не хотела и она. Они любили друг друга, но у них не было секса. На всё нетрадиционное ими наложено было табу. Это вполне устраивало обоих.

Ей казалось, что каждый мужчина знает, что не стоит баловать свою жену. Купи ей пять шуб, она потребует шестую. Будешь ублажать её и играть с ней в любовные игры - она возьмёт над тобой верх. Секс не в традициях русской семьи, вернее сказать русского мужика. Там, где наш мужик в приоритете, особенно не побалуешь. Это веет с эмансипированного запада. Как нашей школой заменили и распространили у нас католические костёлы, так и сексом подменяют нам нашу любовь.
(продолжение следует)