Заговор против принца. Глава 1. Последняя воля

Утро в Кемцене выдалось пасмурным и промозглым. Жаркие летние дни давно уже уступили место холоду и дождю, и осень медленно, но верно вступала в свои права. Солнце теперь редко появлялось на горизонте, а по утрам вода в бочках покрывалась коркой льда, отчего местный корчмарь  Шинкарь приходил в неописуемую ярость.


Безжалостный морозный ветер пробирал до костей. От него не было спасения, везде настигал он свою жертву. Порой порывы были настолько сильными, что сбивали с ног прохожих и срывали с цепей деревянные вывески, которыми так любят обозначать свои заведения трактирщики, пекари, гончары и прочие мастеровых дел люди. В такое время мало кто из жителей Кемценя имел смелость покинуть дом и высунуть нос на улицу, хотя и за тонкими стенами приземистых домишек им приходилось тоже несладко. Непосильные налоги на королевский лес сделали невозможной заготовку дров на зиму, так что каждая ветка, каждое полено были на счету, и в редком окне в сей час можно было увидеть свет от горящего очага.


Темные времена наступили в Кемценском королевстве. Сражения последних лет и чума, черная смерть, свирепствовавшая по стране, превратили даже самых зажиточных жителей в полунищих, влачащих жалкое существование бедняков. Поговаривали, что при дворе дела обстояли не лучше. Средств из королевской казны едва хватало, чтобы содержать войска короны на Засечной черте, отделяющей от страны Великую степь, а делать это было необходимо. Вот уже несколько десятков лет то вялотекущая война с дикими племенами кочевников, решивших в одночасье, что на юге будет все же потеплее, чем в их собственных скудных, заснеженных землях.


Бесконечные набеги на приграничные крепости год от года становились все серьезней и совершались чаще. Люди бежали с севера, проклиная судьбу. По слухам, каждый год враги выжигали поля и деревни, но, что там происходило на самом деле, никто не знал и знать не желал.


Бог покинул эти места, славную некогда землю, окруженную величественными горами, раскинувшимися на сотни верст хвойными лесами и чистыми, как слеза ребенка, реками и озерами.


Пророки на пыльных площадях и крестьяне в полях, знатные вельможи и купцы – все поданные Кемценя винили в невзгодах злое колдовство, поразившее их правителя. Уже давно король, заступник и благодетель Варцлав был тяжело болен. Прикованный к постели после страшных ран, полученных в боях, он редко приходил в сознание.


Большую часть времени он либо метался в бреду, либо спал, измученный борьбой за жизнь, в которой вел неравный бой со смертью. Лекари при дворце оказались бессильны. Ни одно из известных им снадобий не смогло помочь, а от кровопускания государю стало только хуже. Наконец, кемценский епископ заявил, что варвары наложили на короля проклятье и только усердие верующих может снять наваждение и разрушить темные чары северных колдунов. Но как ни молились монахи и народ, король едва держался за жизнь.


Черным и мрачным оказался тот последний год, обещавший навсегда избавить королевство от назойливой жестокости кочевых племен. Сильная рать, собранная еще здоровым и бодрым королем Варцловом, выступила тогда в великий поход, движимая справедливым гневом и целью отстоять свою землю.


Поговаривали, что, когда столкнулись два войска, дрожала земля. Три дня и три ночи шла грозная сеча , пока, наконец, кочевники ни бежали в страхе с поля боя, бросая оружие и знамена. Но и Кемценю пришлось заплатить страшную цену. Варцлава едва не убили. Истекающего кровью правителя доставили во дворец, и больше он уже не поднимался с постели. Как случилось так, что в нужную минуту рядом с ним не оказалось верных гридней  и слуг, оставалось загадкой. Если бы не отвага северных баронов, обративших кочевников в бегство в тот самый момент, когда Варцлав упал с коня под ликующие крики врагов, король был бы уже мертв.


Именно после этой победы дела в Кемцене покатились к чертям. Придворные плели интриги, повышали от имени государя налоги и понемногу приворовывали из казны. Обычным делом стало совершить нападение на земли соседа, угнать у него скот, забрать зерно из амбаров или увести в плен крестьян. Можно было неплохо поразвлечься, вытоптав чужие поля, спалить чью-нибудь крепостушку, пока хозяин со слугами охотится на медведей и ланей.


Закон давно потерял всякую силу, а тем паче — смысл. Здесь выживал сильнейший. Тот, кто был никем, мог подняться до немыслимых высот, а кто имел титул и годами служил верой и правдой короне, мог пасть ниже самого последнего нищего в стране.
Дороги стали опасны. Толпы разбойников, ловцов удачи и отъявленных авантюристов наводнили королевство. Настал их звездный час, который принес им возможность поквитаться с судьбой. Конечно, с ними боролись, объявляя награду на вес золота за каждого, уличенного в мятеже; но, когда в стране правит всего лишь один закон — закон силы, все попытки навести порядок разбиваются о стену молчаливого неповиновения, словно прибой о скалы.


Колокол на городской часовне, уютно расположившейся на небольшой площади в самом сердце Кемценя, протяжно заплакал, наполняя гнетущую тишину печалью и горечью. Тихий, проникающий в душу металлический звон, один из тех, что часто доводится слышать горожанам в час опасности, перед появлением на горизонте неприятельских знамен мятежного лорда, не предвещал ничего хорошего. Колокол пробудился, и город застыл в оцепенении. Давно, очень давно жители слышали эту песнь в холодном небе над головой. Ее невозможно было спутать ни с чем, ибо слишком особой была мелодия. Город слышал ее лишь тогда, когда умирал король.


Жизнь покидала Варцлава, и не было ни одной души в Кемцене, которая не скорбела бы в сей час. Не веря своим ушам, люди подходили к окнам; редкие прохожие останавливались посреди узеньких улочек, и, несмотря на лютые порывы ветра, снимали головные уборы, поминая своего владыку. Разговоры и пьяные песни затихали в трактирах, и их завсегдатаи настороженно ловили свидетельство ужасной вести. Они любили своего короля, верили, что он в один прекрасный день очнется наконец от бесконечного сна и покажет распоясавшейся знати, где ее место.


Несколько старых закаленных невзгодами и лишениями солдат, несущих службу у городских ворот и помнящих гордую фигуру короля, гарцующего на белоснежном скакуне перед войском в дни великих побед, плакали, и их неподдельные слезы падали на пыльную мостовую. А в одной таверне трактирщик молча достал из закромов последний бочонок старого терпкого вяжского  вина сорокалетней выдержки и разлил его между посетителями — помянуть Варцлава.


Да, король действительно умирал. Он пришел в себя и слабым голосом прошептал, чтобы созвали Королевский Совет. Варцлав едва дышал, а в его впавших, потухших глазах виднелась подступившая к нему смерть. Непонятно, как он держался на этом свете, но по его белому, как мел, лицу, и дрожащим рукам, которыми он раньше гнул подковы, было видно, какие невероятные усилия он прилагает, чтобы удержать свой последний бастион, отделяющий его от вечной тьмы, или света.


Напуганные неожиданной вестью, вельможи, бароны и лорды, весь цвет кемценского рыцарства, все, кому посчастливилось оказаться поблизости в сей скорбный час, прибыли во дворец, спеша к постели больного. То, что Варцлав пришел в сознание, озадачило многих. Да и как не озадачить, узнай король о том, во что превратилось королевство по вине его приближенных, не одна голова полетела бы с плеч. Но и знать можно было понять, ведь никто из этих хитрых интриганов и мастеров полуправды даже и не думал о таком развитии событий. Короля уже давно никто не воспринимал всерьез. Он словно был, но в тоже время его и не было. Поэтому в том, что происходило сейчас, было что-то невероятное.


Колокол ударил снова, надрывно и звучно. Его глухой стон вестью-ласточкой летел над Кемценем, заполняя собой пространство, пробираясь в глухие улочки и закуточки, добираясь до самых окраин. Прожженный жизнью вор спрятал обратно вынутый нож и пропустил мимо очередную жертву, с недоверием ловя этот звук, этот знак, а старуха, стиравшая одежду у реки, начала тихо молиться, позабыв о белье, и оно, подхваченное быстрым течением, поплыло вниз по реке.


Когда Совет собрался, Варцлав был еще жив. Его истерзанная грудь едва вздымалась, а изо рта вырывался хриплый свист. От былой красоты и силы короля не осталось и следа. Вместо гиганта-красавца с мощными руками и буграми мышц в постели лежал дряхлый старик с седой до пояса бородой.


Бароны и лорды в нерешительности подошли к его ложу, застыв в подобострастных позах. Все они ужасно ждали развязки, всем или почти всем было интересно, зачем их сюда созвали. И, конечно же, всех потрясло изможденное тело их государя. Многие не видели его все эти годы. Они помнили короля совсем другим.
Спокойствие в зале нарушило едва заметное движение. Сгорбленный лекарь, один из сторонников безуспешного кровопускания, вывел вперед юного принца, наследника престола.


— Янош, — прошептал Варцлав, и тень улыбки пробежала по его изнуренному болезнью лицу.


Пятнадцатилетний наследник отвернулся и заплакал, уткнувшись в одежды лекаря. Он не был глуп и понимал, что отец уже не принадлежит этому миру. И тем сильнее было его горе, ибо мать мальчика умерла при родах, а единственный по-настоящему близкий человек был немощен и совсем не узнавал своего сына. Янош надеялся, молился и верил, что отец поправится. Он просиживал у постели Варцлава часами и так проходил день за днем. Все, что слышал от него Янош, лишь бессвязные отрывки фраз, сказанные в горячем бреду. И теперь все надежды рушились.


Король понимал, что умирает. Его мужеству и силе оставалось только завидовать. Сохраняя видимую бесстрастность и деланное безразличие, он устремил свой взор на лордов. Один Бог ведает, что полыхало у него в душе. Варцлав не был бы государем, если бы не видел своих слуг насквозь, все их недостатки и прегрешения, тайные помыслы и интриги. Видел, но сделать ничего уже не мог и не успевал. Его время пришло. Пора было станцевать последний танец со смертью.


Колокол на часовне опять запел свою песню, перекрикивая вой ветра. Бароны и лорды замялись, отводя глаза от Варцлава, а лекарь, надвинув капюшон на лоб так, что из-под него выглядывал лишь крючковатый нос, замер у постели больного, словно каменный истукан из древних легенд.


— Все здесь, — удовлетворенно прохрипел Варцлав. — Янош, подойди ко мне. Проводи отца в последний путь.


Янош, худощавый и хилый, совсем не похожий на своего отца, припал на колени и прижал скрюченную ладонь короля к своему сердцу. По напряженному лицу принца было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не дать воли слезам.


Варцлав прикрыл глаза и улыбнулся, вспоминая минувшие дни, полные счастья и радости. Глубокие морщины, прорезавшие его высокий лоб, казалось, разгладились, возвращая остатки былой красоты. Лорды переглянулись, чувствуя приближение чего-то необычайно важного. Не часто можно видеть уход короля в мир иной, и еще реже можно услышать его последнюю волю. Поистине, великий момент!


Но Варцлав хранил молчание. Не отводя взгляда от сына, он словно старался запомнить его во всех мелочах, навеки запечатлеть его образ в своей памяти и душе. Только слабое колебание его груди говорило, что он еще жив.


Может быть, опять потерял сознание, подумали многие, не решаясь высказать вслух сию крамольную мысль. Такое часто бывает в старости, когда человек вроде бы здесь, но его помыслы и сознание витает где-то так далеко, что достучаться до него нет никакой возможности. И если простого человека в таких случаях начинали толкать и будить, то уважение и почтение к государю не позволяли этого сделать. Король все-таки на то и король, чтобы его равно любили и боялись.


В рядах баронов пробежала волна беспокойства. Нужно было что-то делать. Даже лекарь, наконец, сбросил маску беспристрастия и отрешенности и обеспокоенно посмотрел на правителя. И тогда Варцлав нарушил гнетущую тишину:


— Братья! — воззвал он, повернув голову к обступившим его ложе вельможам. — Друзья и соратники, склоните же колени перед вашим новым королем Яношем I. — голос Варцлава окреп и звучал также ясно и величаво, как прежде. Звеневшая в нем небывалая сила и мощь пробивала себе путь в самые отдаленные уголки зачерствевших душ знатных баронов и лордов. — Властью, данной мне Спасителем нашим Господом Богом, мы, как наместник воли Его на этой грешной земле, заклинаем вас помогать Яношу во всех свершениях и начинаниях, военных походах и управлении страной нашей, как мудрым советом, так и верной службой, защищать трон и страну от всех напастей, храбростью и личным примером подвигов ратных сокрушать всех врагов, дабы славилось королевство на весь мир, как то было при Нашем светлом деде, отце и при Нас. Прошу не жалеть живота своего, и ежели возникнет в том потребность, не только живота, но и всего, что есть у вас, на благо Кемценя. Теперь Янош ваш король, судья и заступник.


Варцлав зашелся в кашле. Страшная дрожь прошла по его телу, исказив его лицо гримасой боли. Испуганный лекарь запрыгал вокруг короля, вытирая шелковой тканью кровь с бороды и подушек. Варцлав жестом отстранил его, словно отмахиваясь от назойливой мухи, и продолжил:


— Заклинаю вас перестать губить Нашу землю, вероломно нападать друг на друга и топтать чужой урожай! Рожь и пшеница, скот и иная другая домашняя животина — все это богатства Кемценя, труд его верных крестьян! Нет чести в том, чтобы спалить деревню соседа или взять приступом его крепость. Помните, что все вы братья, и несчастье одного из вас, беда для всех. А тот, кто так не считает, или глуп, как пустая винная бочка, или предатель, подосланный коварными врагами Нашими.
Даже более того, мы скажем вам, — пусть отныне изменником станет всякий, кто пойдет против этого. Кемцень должен процветать! Будьте честны и благородны во всем, и Янош приведет вас к победе!


Бароны и лорды стояли молча, сохраняя полную беспристрастность. Хоть Варцлав и был болен, он чувствовал, что что-то не так. Верные слуги успели посвятить его в основные события, прошедшие за те годы, что он лежал без сознания. Когда Варцлав пришел в себя, его духовник отец Яков, тот, что служил в королевской часовне и исповедовал еще отца короля, не только успел отпустить грехи умирающему, но и поведал тому многое из того, о чем любой другой попросту бы умолчал. Тогда страшные слова отца Якова не произвели на Варцлава должного впечатления. Слишком уж невероятным представлялось услышанное. Теперь же король начинал понимать всю серьезность происходящего, и его мудрый ум подсказал ему единственное верное, как ему показалось, решение.


— Братья, — прохрипел король, и новый приступ кашля потряс его тело. Бедный лекарь едва успел отскочить в сторону, чтобы не испачкаться в крови, проступившей на губах государя. —Поклянитесь, что исполните нашу волю. Примите Яноша королем над собой и положите конец междоусобным войнам!


Бароны и лорды переглянулись. Никто не ожидал, что дело примет такой оборот. Одно дело присутствовать при смерти правителя и воздать ему последние почести, как того требовали традиции, совсем другое — клясться ему в чем-то. Конечно, для многих из них клятва была пустым, ничего не значащим словом, они давали их чаще, чем совершали трапезы, и почти никогда не соблюдали.


Вот только, лгать тому, кто при смерти вообще не хорошо, а лгать королю чревато неприятностями. Он ведь правит от Бога, а, значит, обманывать государя, все равно что согрешить перед Богом. Как этот факт воспримет Создатель, никому проверять не хотелось.


Не успела знать оправиться от замешательства, как один из баронов, Диего де Ливаро сделал шаг вперед и упал на колени перед ложем короля. Склонив седую голову, он громко произнес:


— Клянусь своим мечом и своей кровью, что я и мой клинок будем служить Яношу так же верно, как мы служили Вам, Ваше Величество.


Варцлав собрал остатки сил и приподнялся на одном локте, чтобы лучше рассмотреть отважного рыцаря. Как ни странно, он помнил его. В дни великих побед он, Диего де Ливаро, пришел в королевство с юга и попросил разрешение служить престолу. И Варцлав взял его в свое войско и даже пожаловал ему титул и небольшой надел земли за храбрость и доблесть в боях.


Он сильно постарел за эти годы, подметил для себя король, но все такой же настоящий воин, плечистый и коренастый, с едва заметным шрамом на гордом лице, которое обрамляют короткие усы и борода. Все так же просто, со вкусом одет. На одежде почти нет украшений, кроме старого, запыленного с серебряными накладками и с хвостовиком в виде креста пояса. С ним, сколько Диего знали, он не расставался никогда. Правда сегодня, пожалуй, его пояс был запылен намного больше обычного, словно барон прибыл на Совет прямиком с Засечной Черты.


— Встань, Диего, — кивнул король. И посмотрев на остальных, продолжил. — Для остальных Наша воля ничего не значит, я так понимаю?


В рядах знати послышался ропот. Некоторые бароны и парочка бедных рыцарей опустились на колени, остальные колебались. Все ждали, как поступит самый знатный и самый влиятельный из них — герцог Кржевиц. Облаченный в толстую медвежью шубу, он стоял ближе всех к постели умирающего. Все в зале знали о его притязаниях на корону. Он приходился братом королю, обстоятельство, которое в иных условиях не играло бы особой роли, но ввиду отсутствия серьезных соперников открывало перед герцогом широкие возможности. К тому же пан Кржевиц владел землями на юге, юго-востоке и северо-западе, и не просто землями: в его владения входили торговые города, пахотные угодья с деревнями и крепостями и даже медные и серебряные рудники. Небольшая личная дружина всюду сопровождала герцога и насаждала власть своего господина там, где ему были не очень рады. Что и говорить, слуги пана Кржевица носили одежды богаче, чем некоторые рыцари.


Нужно сказать, что происходившее сейчас в зале было для герцога полной неожиданностью. Корона и трон, казалось, сами плыли ему в руки все эти годы, и ничто не препятствовало размеренному течению этой реки. Нужно было только ждать, а ждать Кржевиц умел. Ожидание помогло ему собрать силы, переманить на свою сторону строптивых соседей и удвоить свою казну.


И вот, теперь, когда впереди путеводной звездой засверкал конец всем ожиданиям, все рушилось. Сказать, что герцог был зол — ничего не сказать. В душе пан Кржевиц рвал и метал, но ловко скрывал сей факт за маской полного безразличия.


Выступить открыто сейчас Кржевиц не мог, несмотря на все свое могущество. Этому мешали два прискорбных обстоятельства. Во-первых, он без зазрения совести уважал Варцлава так, как можно уважать легендарных героев древности за их подвиги и деяния. А во-вторых, к своему стыду, герцог был вынужден признать, что боится вернувшегося из забвения короля.


Усилием воли, пан Кржевиц стряхнул оковы оцепенения и, незаметно кивнув своим вассалам, преклонил колени перед ложем старика, показывая всем, что покоряется его воле. Бароны, стоявшие за герцогом, последовали его примеру. Их противники по другую сторону зала сделали то же самое, испугавшись, что первые, воспользовавшись их замешательством, обвинят своих недругов в измене и получат тем самым предлог для войны. Так случилось, что в течение нескольких минут весь Королевский Совет присягал на верность принцу Яношу.


Удовлетворенный, Варцлав обессиленно опустился на кровать и расплылся в улыбке. Он не верил, что примирил своих подданных и связал их прочной нитью с наследником престола, но надеялся на своего сына. Будущее Кемценя представлялось ему светлым и радостным. Таким, каким он его помнил когда-то. Где рыцари и вельможные паны живут в согласии, а крестьяне всегда имеют хлеб на столе, в великие дни жители неизменно празднуют и пируют, а враги опасливо обходят границы королевства стороной, ибо знают, какой радушный прием их ждет.


Колокол нарушил вновь нависшую тишину. Его звон эхом отразился от стен, и Варцлав вновь очнулся от дремы.


— Мой меч, — прохрипел король, и лекарь опять засуетился около его ложа, вытирая кровь.


В рядах королевских гридней началось движение. Закованные в длинные до колен кольчуги, отливающие у подола серебром, верные хранители Его Величества, отборные воины королевства испокон веков сторожили королевские хоромы. И теперь они, как всегда незаметные, стояли рядом со своим владыкой, провожая его в последний путь.
Крепко сбитый десятник гридней Славята вышел вперед. Его испещренное сетью морщин лицо было скованно горечью, а в его усталых глазах, бросавших пронзительные взгляды, наводящие страх на врагов и дрожь на друзей, как в двух бездонных колодцах, отражалась неподдельная скорбь. Он призван был защищать короля, и защищал до последнего, но сегодня он был бессилен.


Славяту вернее всего можно было охарактеризовать как большого медведя. Он был высокого роста, на голову выше остальных мечников и на две – каждого из присутствующих в зале. Мощные плечи, крепкие руки и большие кулаки вкупе со страшными шрамами на мозолистых ладонях и каменном лице предупреждали о скрытой угрозе, исходящей от него. Хотя опаснее всего был не он, а его топор, боевая секира, острая, словно бритва, в его руках она была настоящим оружием смерти, разбивающим щиты в щепки, прорезающим кольчуги, как нож масло. Поговаривали, что он как-то прорубил ей дыру в воротах вражеской крепости. Хорошая байка, не будь она правдой. Силе Славяты оставалось только завидовать.


Десятник откинул полу темно-синего плаща, подбитого беличьим мехом, и достал богато украшенные затейливым узором ножны с клинком. Меч был стар. Кожа на рукояти потемнела и покоробилась. Меч первых королей Кемценя. Как и корона, он был символом королевской власти и передавался из поколения в поколение.


Герцог Кржевиц, стоявший ближе всех к королю, повернулся к десятнику и протянул руки за мечом. Славята окинул его тяжелым взглядом из-под густых косматых бровей. На миг их глаза пересеклись. От десятника повеяло холодом, и герцог, словно прочтя во взоре Славяты что-то, предназначенное ему одному, слегка побледнел и отошел в сторону, пропуская гридня.


— Ваш меч, мой король, — из губ десятника вырвался глухой звук. Он словно не говорил, а ронял слова.


Славята опустился на колено и протянул ножны с клинком Варцлаву.


— Не мне, — слабеющим голосом произнес король. — Ему.


Десятник поднялся и посмотрел на Яноша.


— Ваш меч, мой король, — голос десятника слегка дрогнул.


Янош безмолвно принял меч, даже не замечая, что ему дали. Он смотрел на отца.
Варцлав закрыл глаза. Сознание его все дальше и дальше уносилось в счастливую даль. Он видел перед собой битвы, где его войско обращало противника в бегство, видел умершую при родах жену, что принесла ему сына, видел своего отца и мать, и они улыбались ему, а он — им.


— Храни, Господь, его душу, — тихо произнес лекарь, закрывая рукой остекленевшие и пустые глаза короля.


Бароны и лорды безмолвно поднимались с колен, отряхивая одежду. Под унылые стоны колокола они молча покидали зал. Всех потрясла внезапная кончина Варцлава. Все были взволнованы предстоящими переменами. Кто-кто, а они, цвет королевства, понимали, что не к добру это.


Колокол ударил последний раз и смолк. Словно, удар сердца. Последний.


— Король умер! — неслось с колокольни и дальше по городу. — Умер! Умер!


Точно в такт этим словам в зал вбежал запыхавшийся слуга в одежде королевских гонцов. Но все были настолько заворожены произошедшим, что не заметили его. Слуга, довольно юркий малый средних лет с неприметным лицом, как и большинство посыльных, замер в растерянности, цепким взором стрельнув в сторону королевского ложа. На его бардовой тунике красовался маленький орел, знак Королевского Особых Дел Вестника, начальника службы гонцов. Он мгновенно оценил ситуацию, подошел к Яношу и, наклонившись над его ухом, прошептал:


— Срочное донесение!