Серега и остальные

    Почему Серега и остальные? Задумывал рассказ про нашу улочку, на которой мне посчастливилось вырасти, где я себя помню как человека, вернее, откуда я себя начинаю помнить. Но рассказать про одну только улицу не получилось, так как все взаимосвязано, люди, их судьбы и все то, что их окружает. И что получилось из моей попытки, судить Вам.  Чем дальше писал, тем больше вспоминалось, и все отчетливее вставали все новые и новые образы поистине замечательных и не очень людей с кем был знаком, с кем дружил,  кого любил.  И тем дальше уходил от темы задуманного повествования. Но перечитав, я не пожалел что так получилось. Пусть все так и остается. Я вспомнил про тех людей и это моя маленькая благодарность им, за то, что они были в моей жизни. За то, что они сделали меня таким, каков я есть.
    Наша улочка, на которой мне довелось жить в детстве, носило название – Кислородная! Такое вот интересное название. Одним своим концом она упиралась в Газовую. Что за выдумщик, что за фантазер  дал такие имена улицам? Этого мы уже никогда не узнаем. Видимо не хватило фамилий героев после недавно прошедшей войны.
    С другой стороны – Кислородная,  уткнулась в дачный поселок, с большим прудом. Дачный поселок, скажем сразу, всегда воспринимался как вражеская территория. Дачников не любили, их ненавидели, если сказать честно. Улица была как бы в стороне и по ней редко проходили кто-либо из посторонних, а уж проезжать, вообще не проезжали. Машины в те времена были уделом удачливых, везучих людей. А если и доводилось кому-либо передвигаться на своем авто, так уж настолько крадучись, совсем медленно. Что бы, не приведи господь не напылить. Соседи были строгие и каждую машину провожали прокурорским взглядом. А вообще,  это были  довольно милые люди.  Строилась  Кислородная, примерно в одно время, и жители были тоже где-то одного возраста. Я помню многих из них, вот скоро уже мне пятьдесят, а тогда я был вообще семилетним пацаном.  Среди жителей улицы попадались  и совсем уж пожилые люди, почему то их я запомнил очень отчетливо. Был такой дед Семен, он наверно еще Михаила Кутузова знавал, шучу конечно, ну совсем уж старый человек, этакий киношный персонаж. Его и гримировать не надо было. В валенках, шапка ушанка, вся сикось-накось, желтые прокуренные усы и борода,  и сладкий запах табака самосада. Вот таким я его запомнил.  Смотрел на нас, поцанов, не видящим глазом, что-то шамкал губами. Иногда бросишь велосипед, присядешь, ненадолго с ним рядом. Он все время сидел возле дома на завалинке и курил. Или баба Мотя, старая женщина, всегда в белом платке, идеально белом, как повязывали крестьянские женщины, с закрытым лбом. У нее всегда было такое выражение лица, будто она улыбалась.  Почему я пишу про них? Не знаю, но почему то хочется вспомнить про тех людей,  давным - давно ушедших,  и может быть никем уже не вспоминаемыми.  Я даже не знаю, какую жизнь они прожили, да какую б не прожили, наверняка у каждого из нас есть такие образы с детства, которые всю жизнь сидят  в голове.  Думаю, если судить по возрасту, они прожили очень не простую, тяжелую, тревожную жизнь. Дед Семен в зрелом возрасте, видел и первую мировую, и революцию, и все те, не простые годы становления Советской власти и Великую войну. Никого нет в живых боле.
      И я так жалею, что мало расспросил у своего деда про те, не легкие годы, про войну. Помню только, что встретил он ее, где то в Белоруссии, в первые же дни.  Драпали, что есть мочи, как он говорил. Даже не заметил, как ранили в ногу. Потом эшелон, разбомбили, контузия, госпиталь. Сильная контузия, на фронт больше не вернулся.  Оперуполномоченным,  после госпиталя, отправили в Сибирь. Там и появились дети в семье,  а у деда – срок!  Время было такое, сажали всех без разбора. И оперов,  и комбайнеров. В общем, дед был настоящим мужиком,  мужчиной. Построил за жизнь три дома, деревьев насадил на рощу, и сына родили, и двух дочерей, и внука воспитал. То есть – меня! И пять братьев было их. Трое с войны не вернулись. Все офицеры, в большом звании. Дед еще при жизни добивался, чтобы в родной деревне, под Тулой, поставили памятник, но, увы!
        Со временем появилась замечательная традиция, мой дед,  вытаскивал большой стол и по вечерам, все соседи шли со своими табуретками играть в лото. Крик, шум, всякие приговорки, а мы - детвора,  кучковались  неподалеку. Я часто вспоминал потом это время, как то здорово и тепло было. Конечно, бывало,  ругались и не разговаривали друг с другом, но заборы не строили до небес. Так…., штакетник! По утрам здоровались через забор. И провожать в последний путь приходили всей улицей. Люди как бы отогревались после страшных десятилетий войны и репрессий. Тянулись спокойные 60-е и 70-е. Ну как спокойные? Сейчас принято говорить,  что в те годы был относительный порядок, не убивали, не грабили. Да чушь все это! Всякое и тогда было. А то еще и похлеще сегодняшнего. Ребята с рабочих окраин и в те времена шалили. Выходцы из рабочих бараков, что они могли видеть в той жизни? Нищету! Переполненные классы в школах, по сорок человек. Вечно пьяных отцов, после смены на металлургическом заводе, не устроенный быт, а зачастую и голод. Когда был некий культ уголовника. Наколки на руках этих парней появлялись раньше, чем они учились читать и писать. Курить и пить начинали примерно одинаково, еще до школы.  Избить, ограбить человека на улице – как высморкаться. А уж всадить под ребро ножик было особым  «геройством». Я знавал таких парней. У нас в классе учился один из тех героев. Ну как учился? Числился. У меня с ним сложились не плохие отношения изначально. Да и потом,  я был с бандитского  38-квартала. Соседа моего, известного авторитета, знали не только в районе, но  далеко за его пределами. Это все принималось во внимание и меня в школе не обижали. Но Женьку до ужаса боялся весь класс. Беспрекословно. Кстати, сосед мой тоже плохо кончил. В один из дней и его зарезали. После рабочей смены, возле пивной.  Вот и соседа вспомнил – Володю Кузовлева.  Гроб Володи несли всю дорогу на вытянутых руках, не везли.  Это был знак особого признания.  Другой сосед, отец моего закадычного  доужка,  дядя Толя, вечно слегка поддатый, задиристый мужичок, тоже плохо закончил.  Вступился за Сережку, за сына. К тому приставать начали, он увидел, ну и получил ножа. Умер, не дождавшись скорой, что находилась совсем неподалеку. Убивали и садились в тюрьму очень легко. Запросто. Так потихоньку теряла улица своих ребят. Володя Коновалов,  дом  которого находился напротив  нашего, через дорогу, так тот успел сам добежать до скорой,  с ножевой раной в боку. Но потом тоже, как-то исчез со временем. Старшая сестра, крикливая,  полная девица, тоже исчезла, вышла замуж или просто съехала, не знаю, но она ни с кем  не общалась на улице. Отец, дядя Володя  – сталевар, с землистым цветом лица, вечно курил, курил. Курил и кашлял, долго с надрывом так. Не разговорчивый мужчина.  Быстро продали дом и переехали. Родители его в мир иной, быстро ушли друг за другом.  И  Володя наш друг, больше не появлялся. Ходили слухи среди оставшихся ребят, что он как то не реально «поднялся»,  другие говорили, что он стал «авторитетом», но мне сдается, что все закончилось гораздо банальнее. Легенды – это не про нас.  Для меня все эти события были особо шокирующими, потому как я жил на севере, и когда приезжал на каникулы, все эти новости вываливались на меня. С каждым приездом, кого-то не оставалось.  Я думаю, что Володи Коновалова и Сергея – моих друзей, уже нет. Иначе, они бы обязательно показались.  Рано или поздно, все показывались на улице. Все, кто тут вырос, и для кого она стала родной, наша Кислородная. Я когда туда приезжаю, как возвращаюсь  в детство. Как будто и дед, и бабушка еще живые. Вот - вот из-за поворота вылетит ватага  пацанов, бегущих за очередным монстром Володи. Он собирал мопеды, подбирал на свалке зап. части и собирал.  Потом, когда приходил торжественный день опробовать новое творение, мы все бегали за ним, то толкая, то догоняя его дымящее, ревущее чудо.  А на утро позавтракав, я отправлялся гулять, заходил к Володьке, а он уже разобрав до винтика вчерашнего  возбудителя спокойствия, то крича, то ругаясь самыми отборными  матерными словами, приступал к сборке очередного мопеда. Однажды был такой случай, сам не присутствовал, но ребята все повторили эту историю. Как то мой сосед Вова Коновалов,  с  Витьком, парнем с соседней улицы, нашли снаряд. Настоящий снаряд с времен Отечественной войны. Хороший такой, в смазке еще. И возник спор, перешедший в потасовку, за право обладание этим сокровищем.  Победил опыт и возраст, то есть Витек.  На правах счастливого обладателя, Витек отнес снаряд домой. Вечером, отец вернулся с завода и, обнаружив дома такую добычу, стоящую рядом с телевизором в зале, для начала выпорол кого следует, а потом куда-то отнес тот снаряд и закопал, от греха подальше. Такие находки иногда случались.
       А завод, словно огромный великан вечно дымил своими трубами, поглощая в своем чреве бесчисленные автобусы с рабочими. Со смены, на смену, итак не переставая из года в год, из десятилетия в новое десятилетие. Мчались на завод сначала старенькие переполненные ЛАЗы, потом ИКАРУСЫ – гармошки, тоже переполненные, с прилипшими к заднему огромному окну лицами рабочих. Пролетарский район! Огромный! В пол – города. Я помню, когда мы с дедом сидели вечером возле телевизора, я различал чьи каблуки процокали под окнами. Вот тетя Валя побежала на смену, а вот у Тумановых калитка хлопнула. Дядя Толя со смены пришел. К четырем утра опять зацокают чьи-то шаги, но я не услышу, я буду спать.
       И кто знает, как бы сложилась моя жизнь, если бы родители в своё время не увезли меня на Север. Ходили на танцы в парк.  Редкие танцы проходили без драки.  Я был еще совсем юный и меня мои старшие товарищи оберегали, но я видел. Когда дрались, дрались очень жестоко и старались убить. И убивали, часто убивали. На танцевальной площадке после стычки оставалось тело. Толи живой, толи нет. Все разбегались. Не дай бог,  было сунуться в другой район, можно было серьезно пострадать.  Думаю, что так было везде, по всей стране. Потому и вспоминается наша улочка этаким замечательным островком безопасности. Летом, бабушка, открывала окошки, с белыми накрахмаленными занавесками, заставленные горшками с цветами и садилась за шитье. Дед копался во дворе, изредка подходя к ящику в сарае, и опрокидывал втихаря рюмашку (позже, когда я повзрослел, и приезжал на каникулы к старикам, мы с ним на пару ходили к этому «волшебному» ящику). А я гонял на велосипеде, или с  пацанами играли в войнушку, лазили по деревьям. По весне, соседи и естественно мой дед, в числе первых, приводили дома в порядок. Где то подштукатурить, подкрасить забор, дорожку возле дома, побелить деревья. В общем – наводили красоту! Улица преображалась. И все делалось с такой любовью, соседи, словно друг перед другом состязались, у кого получится красивей. Где это время? Что с нами произошло?
       Иногда я специально езжу в тот район, чтобы побывать по нашей улице.  Меня там почти никто не узнает уже. Давно дома сменили своих хозяев.  Это не та улица.  Тополя, где мы обычно играли, заросли бурьяном, все как то очень изменилось, выросли огромные заборы, наш дом, проданный после смерти деда, был перестроен и превратился в какое-то уродливое, не понятное сооружение и проезжая мимо него, я испытываю очень смешанные чувства. Что-то щемит внутри, но это и понятно. Никто уже давным  -  давно не играет в лото. Те люди ушли…. И те годы ушли. И я задумываюсь порой, неужели, для того чтобы опять все вернулось,  должна пройти война?!  Чтобы люди отогрелись и растаяли сердца.
     По роду работы я,  в последние годы, часто бываю в Германии.  В небольшом городке, в двадцати минутах от Гамбурга. Это скорей, как они сами называют – деревня. Там нет заборов! Между домами нет заборов!  И Вас  встретит не стальная дверь с подведенным током, а обычная стеклянная. И на улице принято улыбаться друг другу при встрече. Недавно, я просто шел и любовался ухоженными участками перед домами. Не стану описывать, потому как это отдельная тема. Не заметил, как навстречу попался мальчик, на велосипеде.  Мальчик остановился, ему было лет шесть или семь, протянул мне руку и сказал : «Мой!» - Это что то, вроде «привет». Я шарахнулся в сторону. До того это было неожиданно и не привычно! Потом было как-то стыдно перед собой.  Вот интересно, мой дед  воевал с этой нацией, он был достаточно резок в суждениях и беззаветно верил в линию партии. Как бы он повел себя в этой ситуации? Как бы он посмотрел и что сказал про сегодняшнюю Германию. Я представляю даже эту картину. У него после контузии слегка тряслась голова, когда он о чем-то глубоко задумывался. И вот я представляю как мой дед едет со мной в машине, на соседнем сиденье, смотрит по сторонам и видно, что он глубоко задумался.
       А вот от мальчишки он, в отличии  от меня, не шарахнулся бы. Он бы с радостью с ним поздоровался.  Он всегда носил в кармане пиджака конфеты на такие случаи. Всегда.  Такие простенькие, дешевые карамельки. Вот так! Разве о таких людях не стоит писать? Одна жизнь моего деда – это целый мир, целая огромная книга, эпоха.  Как впрочем, жизнь многих из Вас, ваших отцов, матерей и дедов.
      Думаю, что когда-нибудь, когда давно не станет меня, и не останется даже моей могилы, на месте нашей Кислородной будут стоять огромные дома в сотни этажей. И мир станет совсем-совсем другим, чьи-то уста прочтут эти строки и опять оживут имена – дед Семен, Володя, Серега и остальные.

                Финляндия. Котка.                5 ноября 2013 года.