18 Питерские домовые. Зосим

Для домового люди – это, прежде всего, жильцы, уважительные или нет. О последних и говорить не приходится, зато первые остаются в памяти и, как выразился Амвросий, хранитель особняка на Фонтанке, сияют там каждый своей звездой. Одни ближе и ярче, другие дальше и тусклее, но луна на этом небосводе - имя того, кому домовой обязан своим Увлечением. Для Зосима таким светилом стал Сергей Михайлович Вяземский, по роду занятий - историк и краевед, то есть человек и так вполне достойный в глазах любого домового.


Однажды, воспользовавшись отсутствием жильца, хранитель сунул свой нос в архив ученого, состоявший из каких-то вырезок, фотографий и прочих бумаг, и был потрясен – столько полезной информации находилось в этих скромных на вид бумаженциях. Тут тебе и о домах сведения, и об архитекторах, и истории разные, правда, больше интересные для людей, но все равно, любопытного было предостаточно. Зосим и раньше старался присутствовать при беседах Сергея Михайловича с гостями, знал, что услышит много чего,  но чтоб столько и сразу … Устроившись поудобнее, он стал бегло просматривать коллекцию, с особой радостью отмечая знакомые адреса, но лязг ключей прервал это интереснейшее занятие.



Придя в свой закуток в взбудоражено-приподнятом настроении, домовой долго не мог успокоиться, представляя, как при случае блеснет эрудицией в гостях у кого-нибудь из соседей, и вдруг замер. Только сейчас Зосим осознал, что ни в одном листочке, ни в одной закорючке ему не встретилось даже упоминание о хранителях домов. Радостное возбуждение сменилось обидой. «Как же так, - негодовал он. - Неужели дом сам по себе стоит? И можно подумать, люди о нас ничего не ведают. Как помощи просить, так это мигом, а тут - ни гу-гу?»  Лишь когда улеглось раздражение, и вернулась способность спокойно рассуждать, до него дошло – знать-то жильцы знают, но толком не ведают. Так, догадки одни. Поэтому чего с них возьмешь? И вот, разобравшись со своей обидой, но не желая мириться с таким пробелом в краеведении, Зосим и решил восполнить его. Не для людей он собирался стараться – закон Домостроя этого не допускал, только для собратьев, но и эта цель была благородна, и домовой с жаром принялся за ее реализацию.



Ринувшись опрашивать соседей, он быстро понял, что в таком хаотичном ворохе сведений можно скорее утонуть, чем обогатить одну из величайших наук, и сделал паузу. Вскоре была продумана четкая система, и дело продолжилось. Теперь Зосим сначала изучал материал, что имелся у жильца по какому-то дому, заводил карточку, занося туда все интересное, и только после этого шел общаться с его хранителем.


Прошло не так много времени, и домовой почувствовал - какое наслаждение доставляет ему весь этот процесс. Какое удовлетворение он испытывал, довершая своими мазками написанную людьми картину, и к чувству уважения присоединилась благодарность. С тех пор квартира господина Вяземского была в приоритете при хозяйственных хлопотах домового. А вскоре у Зосима скопилась и своя приличная картотека, что уже ему самому создало славу ученого краеведа среди соседей.


Как-то  из случайно услышанного разговора хранитель узнал, что бесценная коллекция не всегда будет находиться в его стенах, а когда-нибудь переместится в музей, и, расстроенный, он отложил визиты, весь  досуг теперь полностью посвящая изучению неохваченной части. Итогом его титанических трудов стали изрядные кипы бумаг, рассованные по потаенным углам его и соседних домов. Казалось бы, дело сделано, архив уплыл, и можно уже заняться разбором завалов, но обуявшая жадность к знаниям, подогреваемая невеселой мыслью о коротком человеческом веке, не давали остановиться. Заручившись согласием более дальних соседей на аренду закутков, Зосим стал осваивать библиотеку ученого. Процесс накопления закончился лишь с уходом Вяземского из жизни. Только тогда, украдкой попрощавшись со своим бесценным жильцом и выплакав скупые слезы хранителя, Зосим приступил к обработке своих богатств.


Несколько лет ушло на превращение груды бумажек в достойный архив. Вернее, теперь это были несколько тетрадок, которые легко прятались в недрах своего дома. В них отразилось только самое главное, остальное же бережно разложилось по полочкам в памяти. Радость законченного дела оказалась двойная – случайно, или почувствовав сей знаменательный момент, люди на фасад дома в тот день повесили мемориальную доску, увековечив на ней имя Сергея Михайловича Вяземского.


Гости, все эти годы, лишь заглядывавшие иногда и с почтением интересовавшиеся ходом проводимых исследований, теперь повалили косяком со своими историями и сведениями, добытыми для ученого собрата. Растроганный такой заботой хозяин был им бесконечно благодарен и добросовестно пополнял свой архив.




Сегодня Зосим принимал у себя Ушака, как всегда бурно-эмоционального, спешащего поделиться увиденным.

- Ой, Зосим, а ты знаешь про «Кошкин дом»? Я тебе сейчас все расскажу, - начал визитер едва отдышавшись.

-Это который на Петроградской стороне? – уточнил хозяин, приглашая гостя устраиваться рядом и удивляясь тому, что неугомонный биолог забрел так далеко.


Ушак, присаживаясь, замахал руками и замотал головой.

- Да ни, ни.

- Не ДанИнИ, а ДанИни, Сильвио Амвросьевич. Доброго вам хозяйствования, собратья, - вдруг донеслось с порога.


Вздрогнувшие от неожиданности, хранители обернулись и не поверили своим глазам.


- Баба, - выдохнул Ушак, дергая себя за бороду, и тут же сжался – так в ответ полыхнули глаза гостьи.

- Из деревни прибыли? - язвительный голос заставил вконец оробеть стушевавшегося Ушака. Он даже и не подумал уточнять, что село –  не деревня, а только судорожно кивнул в ответ.

- Ну, так извольте, сударь, коль попали в город культурный, и вести себя прилично, - продолжила домовиха, яростно сверля взглядом неучтивца. – Сударыня или дама, тут уж как угодно, но не баба!


Зосим тоже бросил на него укоризненный взгляд – как язык-то повернулся? Одетую в скромного фасона серое платье с жемчужными бусами на шее и с кокетливо повязанным платочком на пышных пепельного цвета волосах, домовиху ну никак нельзя было так назвать. Извинить Ушака могло только одно, и хозяин бросился  успокаивать разгневанную гостью.

- Простите его великодушно, сударыня, - Зосим неуклюже взял дамскую ручку и, склонившись, чмокнул ее. – Ушак никогда домових не видел, не знает, как обращаться, вот и ляпнул. Вы уж смилуйтесь, простите его. И позвольте представиться – Зосим, хозяин, так сказать.


Оторопевшая поначалу от натиска такой галантности сударыня, рассмеялась, выдернула свою ладошку и похлопала его по плечу.

- Полно, полно, не по нашему чину этикеты эти людские. Прощаю, так и быть. Аграфена - я.


Зосим облегченно выдохнул, усадил гостью на почетное хозяйское место, и, пристроившись на трубе рядом с Ушаком, поинтересовался:

- Какими судьбами в наших  краях, сударыня Аграфена? Почему вдруг Данини упомянули?

- Так я про него и пришла узнать. Мне сказали, что ученый краевед тут живет, и все про всех знает, – ответила гостья и укоризненно добавила. – А вы фамилию неправильно.

- Да мы не про него, мы про Петроградскую сторону говорили, то есть не про нее, как оказалось.

- Да? Жаль.

- Почему? Она тоже интересует?

- Да ни, ни, - возразила домовиха, махнув ручкой, и, сообразив, как это прозвучало, захохотала. – Ну вот, теперь и я – ДанИнИ. Извините, накладочка вышла.


Зосим засмеялся, и даже притихший Ушак позволил себе улыбнуться. Он, когда прошло первое потрясение от встречи, «ишь, зыркнула, ровно бык на рога поддел, враз и не очухаешься», хотел было высказаться на счет всяких штучек, что мнят о себе слишком, но имя гостьи заставило проглотить ворчание. «Хм, Аграфена, - размышлял он, исподтишка разглядывая гостью. - Стало быть, Груша. Прозывается-то как красиво, ровно деревце садовое. Может и впрямь тогда не баба, а сударыня? Но, гляделки-то … У-у-у, язва». Старый домовой никак не мог определиться со своим отношением к этой особе, а поэтому и сидел тихо-тихо, настороженно оглядываясь и прислушиваясь.


Беседа, меж тем, продолжалась.

- А почему такой интерес к Данини? Дом Вам построил? – продолжал расспросы Зосим.

- Не, мое жилище другой архитектор возводил, а этот жил у меня когда-то, только в то время он при электростанции работал. Архив, правда, имел преизрядный – чертежи, наброски. Но я думала – так, проекты, мечты, а нынче оказалось – архитектор известный. Странно это. Вот и пришла выяснить – где, что?


Зосим задумался, потом достал одну из своих тетрадок, полистал, досадливо хмыкнул и убрал обратно.

- Видите ли, сударыня, Данини, действительно, довольно известен – это и я подтвердить могу, но рассказать о нем мне почти нечего. В Петербурге, к сожалению, он мало строил, все больше в Царском Селе, где тогда и жил. Кстати, Сильвио Амвросиевич - последний придворный архитектор.

- Правда, что ли? – удивилась гостья. – Надо же, И ведать – не ведала.

- А как же получилось, что жильца так плохо знали, тем более, такого?

- Так, кабы знала, а то, подумаешь - при электростанции. В доме почти все такие, вот поверхностным знакомством и ограничилась. Квартиру, правда, большую дали, что странным показалось, но решила -  начальник большой. К тому ж, в ту пору, в особых заботах у меня две дамы почтенного возраста были. Очень уважительные, но одинокие и болезненные. Вот и помогала, чем могла. Это уж после, когда схоронили по очереди моих жиличек, пристальней взглянула на эту семью.

- И что?

- Да ничего. Только нацелилась покопаться, как следует - война началась. Жилец стал архив свой по знакомым распихивать – боялся, что электростанцию бомбить будут, а она совсем рядом, вот и сплыла большая часть. А первой блокадной зимой и сам умер – сердце не выдержало, семью эвакуировали, а их квартиру другим отдали. Вот так и осталась в неведении.

- Ой, жаль как. Глядишь, я б сейчас пораспрашивал, для науки-то.


Видя сокрушенность собеседников, Ушак решился показать свою осведомленность.

- Знаю я один дом этого вашего Данини, - сказал он мрачно.


Две пары глаз с интересом уставились на него.

- Где? Чего раньше-то молчал? Почему не сообщил, я б в картотеку занес, - спросил Зосим с некоторым возмущением.

- А что рассказывать-то? – ворчливо отозвался гость. – Мы там мимоходом оказались, когда с Царского Села возвращались. Заскочили на минуточку переждать, а хозяин как начал свой дом расхваливать – мол, такой, сякой, этакий. Ну, я ему и говорю - что, мол, хвалишь, когда ни цветочком, ни животинкой жилище не украшено, а тот мне, заносчиво так: «Да, чтоб ты понимал, да мне сам Данини дом строил!» Хотел я ему высказаться на счет моего понимания, да наши заторопились, и с собой меня утащили. Ишь, нашел авторитета, какого-то …, - оборвав себя, Ушак взглянул на домовиху, крякнул, и закончил уже другим тоном. – А что? Хороший, должно быть, архитектор, уж всяко лучше тех, кто голые коробки ставит.


Зосим понимающе усмехнулся.

- Тогда понятно, почему не отчитался.

- Ну да, не успели спросить ничего.

- Слушай, а вы тогда, в Селе Царском, про Данини ничего не слышали?

- Да вроде – нет. Мы ж недолго, да все около дворца. Может, в следующий раз чего узнаем.

- А когда поедете? – вмешалась Аграфена.

- Так кто знает? Это ж отпуск надо брать. А что?

- Да, я б тоже поехала.


Ушак испугался – брать в компанию строгую домовиху ему совсем не хотелось. «Ага, поедет с тобой такая … сударыня, и за каждым словом следить? Ну, уж нетушки». Он стал лихорадочно искать причины, по которым можно было бы отказаться от столь почетной миссии, но его неожиданно выручил Зосим, предложивший гостье, не ждать, а съездить самой, а потом, по возвращении, зайти к нему и все обстоятельно
поведать.

- А то Вы их как болельщики нового стадиона ждать будете – пока еще соберутся.

- Так как же я одна-то? – испугалась домовиха. – Я ж ничего не знаю – куда, где, что?

- А чего знать-то? – успокоил обрадованный Ушак. - Здесь вокзальный Франц проводит, там Антон встретит и все расскажет – как, куда.

Аграфена заколебалась. Домовихой она была не робкого десятка, но незнакомая долгая дорога в одиночестве пугала. А с другой стороны, если уж Зосим про известный всему городу долгострой вспомнил, и основания к тому имел, то, может, действительно поехать одной?

- Ладно, - наконец решилась она. – Коли расскажете - куда и что, то, пожалуй, махну.

- Расскажу-расскажу, - пообещал Ушак, мысленно потирая руки.


Узнав, что ей было нужно, а также поведав ученому хозяину про свой дом, что рядом с «мертвым слоном» находился, гостья, к облегчению Ушака, удалилась.





- Послушай, а что за «мертвый слон»? – спросил, болезненно поморщившись, Ушак, не решившийся обнаруживать при гостье свое неведение.

- А это электростанция на Фонтанке. Там высоких и толстых четыре трубы торчат, вот и кажется, что слон на спине лежит.

- А почему не спящий? Мертвый, оно это как-то не красиво.

- Потому что из-за них вид не шибко привлекательный. Ну, да это ладно. Что про «Кошкин дом»? Где это?

- Да здесь, неподалеку, - Ушак махнул рукой куда-то в сторону. – А на Петроградской стороне что?

- А там есть дом с кошками на фасаде. Я, думал, ты про него.

- Да ты что? – восхитился гость. – Прямо на фасаде? И много?

- Я ж не видел, только читал. Вот сам сходи и посчитай, а потом мне доложишь, только сперва расскажи, что здесь такое обнаружил.


Ушак застыл в растерянности. В нем пробудился фанатик, заставлявший его скорее бежать к невиданному дому, но и желание похвастаться своим открытием было велико, к тому, же в путешествие неблизкое так, с бухты-барахты, отправляться порядочному домовому было негоже. Вздохнув, он затолкал неистового исследователя подальше в уголок, но вместо рассказа, начал со странных для краеведа вопросов.

- А знаешь ли ты, как раньше Суворовский проспект назывался?

- Конечно, - ответил удивленный Зосим. – Слоновая улица. По ней когда-то этих животных на водопой водили.

- Точно, - подтвердил Ушак. – А Заячий переулок знаешь?


Хозяин недоуменно посмотрел на гостя. Он даже подумал, а не обидеться ли ему, как ученому-то, но решил пока повременить и посмотреть к чему Ушак клонит.

- И его знаю. Раньше он Глухим назывался.

- Да? А почему переименовали? – тут же заинтересовался Ушак. – Неужто ушастых водилось много?

- Нет, просто Глухих в городе было несколько, вот и дали другое имя. Сначала хотели Слоновым, по улице, прозвать, но решили, что он слишком мал для такого великана. Вот и подыскали животное поменьше.


Выражение лица гостя стало озадаченным.

– Не понял. А какая связь между ними? Вот, скажем, говорят - «из мухи слона сделали», или басня есть «Слон и Моська», а заяц-то причем?


Зосим пожал плечами.

- Да откуда мне знать? Думаю, вряд ли люди захотели бы жить в переулке Мушином или Собачьем. Но, ты не отвлекайся, про дом рассказывай.

- А, да. Так вот, там где стыкуются бывшая улица и переулок, дом стоит, архитектором Котовичем строенный. Представляешь, какой зооуголок получился? Вот он-то и есть – Кошкин дом.


Теперь озадачился хозяин.

- Почему? Из-за фамилии архитекторской?

- Не-е-е. Хранителя тамошнего Василием кличут.

- И что?

- А то! Представь себе – прихожу я туда в гости (домик-то симпатичный, украшенный, правда, маловато, но какие-то веточки-листочки на фасаде имеются), и только садимся с хозяином поболтать, как появляется кошечка, красавица черно-белая. Ну, на меня взглянула свысока, я ей «кис-кис», а она отворачивается и требовательно на Василия смотрит. Тот сразу млеет, в размерах увеличивается, шепчет ласково – «Джазина, Джазина», и коленки свои подставляет. Та, конечно, сразу начинает потягиваться, как будто ей и дела нет, но потом снисходит и запрыгивает. Тут хозяин вообще сиропом растекается и начинает ее наглаживать.


- О, да, - Зосим заулыбался, вспоминая повадки своих жильцов меньших. – Это существа презанятные, коты-то, и такие уж сами себе на уме, любо-дорого. Тебе-то себя погладить позволила в итоге-то?

- Ага, - гордо кивнул Ушак. - Но это уж когда я рядом примостился. Увидела, как у меня руки тянутся, мигнула снисходительно.

- Так это поэтому Кошкин дом?

- А то! Видел бы ты, как эта Джазина-заразина одним лишь взглядом, одним движением хвоста приказы хранителю отдает, хозяйка, да и только. У меня так сразу в памяти и всплыло: «Василий-кот, закрой окно, уже на улице темно». Так что «Кошкин дом» и получается.


Хозяин засмеялся.

- Забавная история. Запишу непременно. Ну, а еще что узнал?



Проводив Ушака, Зосим сел пополнять свой архив. Закончив писать, он удовлетворенно погладил тетрадочки и убрал их в тайник. До рассвета оставалось еще немного времени, и домовой выскользнул на улицу. Отойдя к краю тротуара, чтобы была видна памятная доска, он обратил свой взор к изображенному на ней человеку.

- Ну, вот, докладываю – еще о парочке домов записал. Эх, жаль, про «Кошкин дом» Вы не знали, а мне уж теперь и не нашептать, а то непременно бы внуков туда сводили, то-то бы им весело было.


Уже лежащему в своем закутке, Зосиму привиделась картинка из далекого прошлого – вот на улицу выходит его жилец, а с ним двое внучат. Все такие веселые, в радостном предвкушении прикосновения к чему-то новому. «А чего это я не пройдусь? – вдруг подумалось ему. – Так же и пылью обрасти не долго». С этими мыслями он и заснул. И снилась блаженно улыбающемуся хранителю черно-белая кошка со странным именем Джазина, которая лежала у него на коленях  и позволяла себя гладить.