Алиса - глава 7

ГЛАВА 7
ИСТОРИЯ С ПАПАШЕЙ

   Диме только исполнилось десять, когда он провалился в «бездну» и его внутренний мир надломился. Так, во всяком случае, думал сам мальчик. И хотя окружавшие его люди не замечали никаких перемен, впрочем, как и он сам сначала, не считая головных болей, о которых он никому не проронил ни слова даже бабушке, самому близкому человеку, тот морозный декабрьский день разделил его жизнь на две части: до «бездны» и после.
   С появлением головной боли появлялись голоса… или то, что он считал голосами. О том, что внутренний мир изменился и вместе с тем приобрел нечто новое, он понял гораздо позже.
   Беспричинные головные боли. В них виноват папаша. Этого человека Дима запомнил как неконтролировавшего себя здорового мужика с бесчисленными шрамами, бывшего военного, контуженного в Афганистане.  Когда папаша нажирался, а это случалось с регулярной периодичностью, он начинал тиранить бабушку.
   В начале девяностых незадолго до того, как уехать на войну он обрюхатил семнадцатилетнюю девицу, которая родила мальчика и в тот же день от него отказалась. Опекунство над ребенком пришлось взять ближайшей родственнице – бабушке.
   Дима боялся и ненавидел этого больного бугая, ставший по воле злого рока отцом мальчика.
   В то декабрьский день 2000 года Лилия с Димой долго провозились с украшением новогодней елки. Бабушка бережно хранила игрушки с гирляндами в старых картонных коробках. «Ими я с мамой наряжала елку в деревне, - рассказывала Лилия мальчику с приоткрытым от интереса ртом, - я была младше тебя. Восьми еще не было». И, казалось, Дима не желал ничего большего чем, как вот так с бабушкой украшать теплый уютный дом к празднику. Негромко играло радио, слегка потрескивая от завывающей метели за окном. Снег стучал о стекла. Закончив с елкой, бабушка разлила горячий чай, достала банку вишневого варенья и они с Димой, прижавшись, друг к другу, устроились в кресле перед телевизором. Шла новогодняя передача. Мальчик без особого интереса смотрел в экран, больше наслаждаясь домашним теплом, исходящим от бабушки. Рядом с ней всегда было спокойнее; хотелось раствориться в ее маленьком безопасном мирке. Иногда мальчик на полном серьезе говорил бабушке, что когда вырастет, то женится на ней, отчего почему-то вызывал у нее смех. Они просидели достаточно долго, чтобы ребенка стало клонить в сон, и тогда сквозь наплывающую дремоту, он почувствовал, как близкие теплые руки осторожно с любовью приподняли его и уложили в постель.
   Было около четырех часов утра, когда Диму разбудил грохот хлопнувшей двери. Вздрогнув, он открыл глаза, прислушался. Из коридора слышалось невнятное бормотание, следом ругательства, когда рухнула полка. Затем прозвучали мягкие шаги бабушки из ее комнаты. Дима забрался под одеяло в надежде спрятаться. Как ему хотелось уснуть, чтобы не слышать звуки за дверью. Ни спрятаться, ни уснуть не получилось. С затаившимся дыханием и широко открытыми глазами он стал прислушиваться к очередной ругани взрослых.
   - Зачем же так хлопать. Дима спит, - негромкий голос Лилии.
   - Мне посрать! - рявкнул пьяный папаша.
   - Умоляю, не кричи. Иди, ложись...
   - Ща лягу!
   От возрастающей злости во рту у Димы тут же все пересохло. При одном только упоминание о пьяном, кричавшем на бабушку папаше, внутренние весы колыхались от запредельной злости и безграничного страха. Но сейчас чаша весов со злостью (которая вскоре была готова перерасти во что-то большее) явно перевешивала. Он крепко сжал край одеяла. Чем больше он слушал тихий голос бабушки и пьяные вопли мужика, тем гаже становилось на душе. Бабушка боится папашу. Одному богу известно, что у него в башке после войны. К тому же он пьян. Он не умеет пить. Сколько раз Дима слышал эту фразу. Она точно вбитый в дерево гвоздь глубоко застряла в мозгу. Когда он пьет, то становится неадекватным. Таким и боялась его Лилия.
   Дима не мог больше вынести страха бабушки. Почему она не обращалась в полицию, думал мальчик. И сразу получал ответ: она боялась. Как Дима ненавидел его. Как только он приползал пьяный домой, бабушка сразу отводила маленького Диму в комнату. Ей было страшно за внука. Мальчик был уверен, что если бы папаша прикоснулся к нему, она бы не задумываясь, прибегла к крайним мерам. Взяла бы скалку и проломила бы тому голову. Мальчик часто задумывался, как сам наказал бы папашу, будь у него такая возможность. Представлял, как ночью подойдет к нему спящему, и воткнет в шею нож. Мысленно он убивал его самыми незаурядными способами. Впервые идеи об убийстве – о праведной мести – пришли в голову в восемь или девять лет. Причиной послужили очередная перебранка папаши с бабушкой. Дима забился в угол и смотрел на мужика размахивающего ручищами и орущего на бабушку. Она сидела за кухонным столом с потемневшим лицом, глядела куда-то в сторону, словно не замечая его. Ее полное отсутствие реакции, видимо, взбесила его.  Он опустил огромный кулак на стол. Чашки со звоном подскочили. Лилия вздрогнула, но даже не удостоила его взглядом. Это стало последней каплей. Папаша схватил ее за волосы и лбом ткнул в стол. Дима с испуганным криком вскочил на ноги. Они оба только заметили, что за ними наблюдал девятилетний ребенок. Казалось, на секунду папаша растерялся. Губы беззвучно шевелились. Бабушка встала из-за стола. На ее лбу виднелось лиловое пятно. Она подскочила к внуку, обняла. Папаша молча наблюдал за ними. Не в силах вынести его нездорового взгляда, Дима вырвавшись из бабушкин объятий, убежал к себе в комнату. Там он забрался под стол (тогда ему казалось это место самым безопасным) заваленный цветными карандашами и раскрасками с супергероями и, обхватив коленки, заплакал. Он плакал от страха, от мысли, что однажды папаша убьет бабушку, и он останется с ним наедине. 
   Пьяный папаша стал воплощением всех детских страхов, олицетворением всех чудовищ, скрывавшихся в шкафах, как только в комнате выключается свет. Дима боялся пьяного папашу, и еще больше боялся остаться с ним вдвоем. 
   Именно в ту минуту, когда Дима сидел под столом с мокрым от слез лицом, впервые появилось желание убить папашу. Это была не детская мимолетная фантазия, а осознанное желание вычеркнуть полоумного мужика из их с бабушкой жизни. В возрасте девяти лет ты не думаешь о таких вещах, как ответственность или последствия. Ты знаешь, что в случае прогула уроков или изодранных штанов тебя могут лишить сладостей или выпороть ремнем. Наверное, подобные наказания можно и отнести к убийству вечно косого папаши. С того времени, как Дима увидел его ударившего бабушку, ненависть была частым и естественным явлением. Целый год ненависть росла в нем до очередного прихода папаши, разбудившего грохотом двери.
   Мальчик лежал под одеялом, слышал отдельные слова. Буквально телом улавливал бабушкин страх и неадекватное поведение мужика. 
   Дима боялся и ненавидел его.
   И желал ему смерти.
   Заплетавшийся голос папаши постепенно переходил на рев.
   Заплаканный Дима вылез из-под одеяла, подошел к двери комнаты, чуть приоткрыл ее. Стеклянная дверь в коридоре была закрыта. На фоне желтого света виднелся крупный силуэт мужика, державшегося за стену. Теперь все было слышно отчетливо. Папаша пробормотал:
   - Две сотни и я оставлю тебя в покое.
   - Артем, я отдала тебе последние деньги вчера, - голос бабушки негромкий, спокойный.
   - Пи…дишь! Под бельем в шифоньере лежит твоя сраная пенсия!
   - Пенсия давно истрачена.
   Папаша повысил голос:
   - Отставить! Ты не могла ее истратить! На что ты ее истратила, старая ты кляча?!
   - Пожалуйста, не кричи, Дима спит.
   - Насрать! Дай мне две сотни, и я уйду. Завтра принесу.
   Силуэт папаши ели стоящий на ногах, неуклюже шатнулся.
   - Послушай, Артем… - пыталась его вразумить Лилия.
   - Закрой пасть, старая кляча! Деньги у тебя есть. Пенсию принесли неделю назад. Ты не могла все потратить. Такие клячи, как ты копят деньги.
   Дима чувствовал, как все его тело наполняет едкой кислотой ярость. Или я заплачу или открою дверь. Одно из двух. Маленькое сердце, почерневшее от ненависти, бешено толкало по организму не кровь, а взрывоопасную бурлящую лаву. Он был готов сорваться с места.
   - Две сраные сотни! – отца трясло, - От тебя не убудет.
   Старая кляча, старая кляча, стар… пульсировали в голове Димы слова папаши.
   - Артем, ты забрал вчера последние деньги, - голос бабушки пока звучал твердо, но с  минуты на минуту она была готова впасть в истерику, - куда ты их дел? Пропил? Спустил с дружками? Ты же сказал, что тебе они нужны на срочное дело. Вот какое у тебя срочное дело! Нажраться!
   И тут…
   …Дима увидел, что крупный силуэт замахнулся. Внутри все оборвалось.
   Шлепок.
   Вскрик.
   Он… он ударил ее!
   Диму охватила дрожь. К своему удивлению, он только сейчас понял, что держит стальную трубку от пылесоса, на которую надевается насадка, сама трубка вставлялась в шланг. Как она оказалась в руках, Дима не помнил. Пылесос стоял в прихожей в углу рядом с Диминой комнатой, получается, он взял трубку, когда выходил.
   Было заранее предсказано Боженькой, что я не заплачу и не убегу в комнату, чтобы в слезах спрятаться под стол.
   Он недоуменно посмотрел на свое оружие, каким-то чудом оказавшимся в его руках, распахнул дверь и закричал. Папаша стоял к нему спиной. На нем был неизменный бушлат защитного цвета, в котором он ходил на работу. Работал папаша в воинской части, заступал дежурным. Коротко подстриженные волосы торчали грязным ежиком; раскрасневшаяся морда блестела от пота. Возле шкафа лежала бабушка с перекошенным от боли лицом. На щеке четко виднелся след от крепкой руки. Ни Лилия, ни отец не  поняли сразу, что Дима с криком ворвался в прихожую и застал их на «месте преступления».
   Папаша уже почти повернулся к мальчику лицом, когда тот со всей силы обрушил стальную трубку от пылесоса на переносицу мужика. Силы в Диме было немного, но чтобы ощутить боль от стальной трубки по носу силы много и не требуется. Папаша с рассеченным и, похоже, сломанным носом вскрикнул, чуть не упав. Десятилетний парнишка едва не повалил здорового мужика, побывавшего в Афганистане – где это слыхано.
   Одного удара Диме показалось не достаточно. Все пролитые слезы и бабушкина боль разом нахлынули на мальчика и, вложив всю мощь в удар, рассек папаше бровь, содрав вместе с бровью лоскуток кожи. Вид крови нисколько не испугал Диму, наоборот -  опьянил. В нем проснулся демон (таким определением Дима позднее назовет свое состояние), демон, так давно пытавшийся вырваться наружу. Наконец, барьер был сломан, и демона нельзя было остановить. Дима слышал бабушкин крик. Она вскочила, пыталась остановить осатаневшего ребенка. Однако он успел нанести третий – последний – удар по виску, а вместе с ним по руке, державшейся за рассеченную бровь. Впервые Дима увидел папашу испуганным. Лилия кричала. Кричал и Дима. Она кое-как выхватила из его рук оружие. Папаша, припав к стене, держался руками за лицо. Дима ждал от него ответного удара. Но папаша не двигался. Хотел ли Дима действительно его убить или просто искалечить его пьяную рожу – вряд ли бы он сейчас нашел ответ.
   А потом произошло то, что можно было предположить. Папаша пришел в себя и взорвался. Оттолкнув Лилию, подскочил к мальчику и, схватив за хрупкую шею, треснул головой о стену. После чего отбросил полуживое тельце. Для Димы мир превратился в шар. Все вертелось, кружилось. Голоса слились в единый эфир.
   Мальчик падал вниз, и хоть тело его давно столкнулось с полом, он по-прежнему продолжал падать в черный зев бездонной бездны.
   Два месяца канули со времени «бездны» пока Дима спросил у бабушки, где отец.
   - Нет отца, – отстраненно ответила она и нежно обняла внука.
   - А Стрела? – так он называл мотоцикл папаши, собранный из разных частей.
   - И Стрелы нет.    
   На этом разговор закончился и больше никогда не поднимался.  Папаши больше нет и это главное.
   Зато появились голоса.
   Именно один из голосов подсказал, что папашу нашли мертвым на объездной дороге с алкоголем в крови. В нескольких метрах лежал разбитый мотоцикл. Действительно ли это было так или это фантазии, но, ни бабушка, ни Дима больше не видели мужика. Даже в кошмарных снах. Он исчез так же бесследно, как и малолетняя девица, родившая Диму.