Как медведь людям церковь строить помагал

КАК МЕДВЕДЬ ЛЮДЯМ ЦЕРКОВЬ СТРОИТЬ ПОМОГАЛ

А знаешь ли как нашу церковь построили? Церковь строить – дело непростое, тут душа нужна. Стоит она, наша красавица, каждой душе – невеста. Церкву-то строить нам медведь помогал. Слушай, как дело было.
Давно случилось. Задумали на этом месте деды наши церкву поставить. Ну что ж, дело хорошее. Церковь стали в самый солнечный денек ставить. На небе-то Солнышко словно пастушок какой – лучиками своими как хворостинками небесных барашков пасет, ну облачков, значит. А облачка-то ползают себе по небесам да людей разглядывают. И птички везде поют да забот не знают, а на земле – куды ни глянь, цветы разными сарфанчиками одеваются – кто в желты, кто в красны… Вот в какой денек деды наши удумали церковь ставить! Уж больно хорошо тогда им было.
Ну начали, значит, дело богоугодное. Помолясь, конечно. И денек строят, и другой… А Солнце-то все пекёт, за облачками да за людьми приглядывает, да слушает, как птички поют. А на третий-то денек дело человеческое и заупрямилось: люди под Солнышком припекаться начали, от зноя взомлевши многие всю работу и побросали. А другие-то их распинают, мол негоже такое дело бросать. Да куды там! Глядя на первых потом и другие всё побросали. Ну не разом, а так – один другого опосля. А уж как его-то, это самое дело, бросишь, так обратно впрячься завсегда тяжко бывает.

Говаривали деды, что Солнце потом еще пуще прежнего припекало, от жары той и ночью продыха не было, все под небеси изныло. Дело встало, а на дедов наших тоска напала, а уж окромя этого и нет ничего хуже. Запеклося дело-то, а оно ведь – святое. Ну как тут быть? Охают, вздыхают.

Церковь только заложили, а уже все и встало. От жары все по избам попрятались, да тишина такая знойная опустилась - только комаров слышно да разве что коровка где-нибудь мыкнет… Жизнь будто на одном вздохе остановилась.
А еще так случилось, что в один такой денек жаркий по избам слухи чудные поползли, да все от бабенок наших. Гутарили, что кто-то из них видел, как у церкви медведь появляться стал, да сам ее теперь и строит! Сам деревья валит, сам их тащит, да и стук топорика слышен – все сам делает. Церквушка у нас деревянная, да хоть и махонькая, а вот – сколь стоит, ничего с красавицей не случается. Видать, с умом строили – душу вкладывали.

А слухи так разошлись. Шла баба за водой да вдруг рев звериный услыхала. Испугалась, конечно. У самой – душа в пятки ушла, зато любопытство ее всю и захолонило. Ну был у нее такой грешок, что всем на свете она любопытствовала. Баба-то рев как услыхала, так в кусточки спряталась, да давай дрожать – то ль от страха, а то ль от своей любопытственной страсти, уж так ей захотелось разузнать – и кто это так реветь может?! А тут вдруг мишка появился – на задних лапах идет, ревет да по земле деревцо волокет. Ну что с любопытной бабой в этакую страшную минуту сделалось – я тебе и рассказывать не буду, а вот как дальше все было – слушай.

На следующий-то день загомонили многие вослед той бабе по всей деревне о том, что мишка церковь строить начал. Уж как тогда стрекотливо бабоньки болтали – друга да третья! Как за водой идут, так мишкин рев слышат, потом своим мужикам об этом и докладывают. А те им из окошков пальцем грозят – цыц, мол, стрекотухи эдакие, нечего нам сказки сказывать, ну как за такое тонкое дело косолапому мишке браться, церковь ставить? А бабы все на своем стоят, все шумят да шумят. Ну тут и мужикам деваться некуда – сыпанули из хат на самый солнцепек, а уж там все вместе – и мужики, и бабы, и детишки даже ручейком к церкви потекли. Бабы коромысла похватали, а мужики – ружжишки. Боятся медведя-то, идут с опаской.
Пришли к церкви – тишина. Солнышко пекет да облака на небесах пасет. А тут вдруг мишка! Идет на задних лапах да волоком деревцо тащит. Ну народ тут и обомлел. Бабы с детьми стали визжать, а мужики из ружей в воздух стрелять. По мишке и не попали вовсе. Сердце хоть и мужицкое, да греха допустить не позволило, словно кто-то мужикам на сердце уздечку набросил. А мишка-то людей увидал, деревцо бросил и как заревет! То ли плачет, то ли людей пугает. А тут вдруг из лесочка дедушка выходит да говорит так ласково: «Ну что ты, косолапая душа, людей пугаешь? Экой ты, мишенька, шумливый». Ну мишка-то и замолчал. А люди, ишь ты, тоже поуспокоились, а детишки даже и заулыбались. Страх и прошел. Дивуются все – как такой большой мишка старичка слушается? Дедушка и ростом вовсе невысок был. А тут еще на пенечек присел, так совсем маленьким показался, особливо рядом со своим мишкой. Зверь-то – лохматый да большущий, а дедушку слушается.

А старичок мишку к себе подозвал, гладит его да приговаривает: «Устал, мишенька? Да отдыхать нам еще не пора – надо церковь строить». А у дедушки в руках вдруг малинка появилась, ну вот он ей мишку и угощает. Мишка от сладости такой аж заревел – душа хоть и косолапа, да толк в малинке понимает. От ягодок сладкий дух идет, так в носы всем деревенским нашим и шибает. «А без церкви, – говорит дедкушка да все мишку гладит – без церкви всего этого и не будет. Ты, миша, эвон как малинкой залакомился, а в церкви-то все еще слаще, краше да приятнее». А миша уж ягодки все съел да облизывается. «Эх, косолапая твоя душа!» - с улыбкой вздыхает дедушка. Мужики да бабы всю эту картину увидали, так им и совестно стало. Может и умом не разумели, да душа-то колыхнулась, будто кто их сердце встрепенул! Оттого и стали они работать.

Ну вот и работают уже они. Мишка деревья валит да на двух лапах тащит, а люди церковь строят. И дедушка с ними. Вот притащит мишка деревцо, а дедушка топориком сучки да ветки обрубает, медведюшку своего поучает: «Бревнышко, – говорит, – для церкви гладкое нужно, чтоб без сучков было. Эдак хорошо и с другими бревнышками ляжет. Ровненько. Так церковь строить полагается. Вот и душа – что бревнышко, все сучками цепляется, пока не обтесается. А там уж и ладной будет, чистой да красивой». Люди бревнышки-то эти потом берут да церковь из них и строят. Дедушку слушают да про себя думают: «Экой он чудной», а у самих сердце птичкой поет!

Ну вот поставили они церковь, да такую ладную, такую ненаглядную, что ни в какой сказке не скажешь. Да так все вышло, что и Солнышко хорошему делу зарадовалось, лучиками заиграло и еще сильнее припекать стало. Тут люди и разомлели вовсе. Даже мишка в тенек улегся, а дедушка сел на корточки рядом с ним, и уговаривать его начал, чтоб мишка не ленился. Медведик упрямится, лапой к старичку тянется, малинки просит. Старичок руками только разводит – нету, мол, малинки у меня больше. Мишка даже рычать начал – подавай ему сладость, вот и весь сказ! Душа медвежья ведь настырна и ленива – про то все знают. Хоть и был при дедушке мишка ласков, а тут объявил свой медвежий характер. Упираться стал да реветь. А своего и не добился, не получил малинки-то. Дальше – больше. Рассвирепел даже. Как пошел он вдруг все ломать да кидать – так, ах, батюшки мои, и страшно стало! Дерева вокруг церкви даже повалил. Деды про тот случай много жуткого рассказывали. Одни твердили, что от рева медвежьего им смертушка привиделась, другие – что земля шибко затряслась, вот-вот разойдется да всех и проглотит.
 Навел медведь страху, все и разбежались. Опять по избам попрятались. Только дедушка возле мишки остался. Сидит на пеньке, пригорюнившись, слезки проливает. «Ох, - грустно так говорит, - и жалко мне твою косолапую душу, мишенька. И что же ты такой страшный сделался? Всю землю от тебя воротит. Как жить дальше будем? Как малинку нам теперь кушать?» Да ручкой-то своей после таких слов к ревущему медведю прислонился. Тот и утих.

О чуде этом, про то как дедушка мишку успокоил, потом всей деревне нашей много раз бабенка сказывала. Все своими глазами видела. Ну вот та самая, что любопытсвом страдала, что первой мишку увидала. Ох и любопытствующая особа, скажу я тебе, была! Нос свой бабий во всякую щель совала. А тут хоть и страху от рева медвежьего натерпелась, так все равно в кусточках схоронилась, интересно ей стало, как дедушка мишку успокаивает. Слухи от нее потом по деревне быстро разнеслись – уже поутру все знали, что мишка успокоился. Стали возле церкви потихоньку люди снова собираться.

Ну вот собрались да стоят, на церковь смотрят, зевают да рты свои крестят. Ждут звону колокольного. Колокола-то у нас любят послушать – эдакая любовь от дедов наших пошла. А иной человек в колокольном звоне  ангельскую песнь услыхать может, ну будто с колоколами вместе ангела поют. Да такие люди особливые, их уж на белом свете мало стало. Я таких на своем веку и не видел – слышал о них только.
А колокола церковные на людей похожи. Не зря они церкви наши укрошают! Звон-то ихний – это самая душа, а каждый удар – все равно что сердце бьется. Вот ударят в колокол, так считай, что это сердце его затрепыхалося, а звон пошел – душа ожила. У каждого колокола – свой голос, своя душа, у каждого – свое обличье. И вот стоят деды наши у самой церкви, звона колокольного ждут. Кругом замерло все, и ветерка даже нет. А в сторонке дедушка стоит и евоный мишка. И медведь притих, морду к небесам задравши – стало быть, и он звону колокольного ждет. В колокола вдарили – а звону никакого. Тишина! Молчат колокола. Как все перепугались от дива такого. Стоят, крестятся. Вдарили опять – нет звону… Слышат только, как дедушка в сторонке стоит и мишку поучает: «Вот, медведюшка, без души-то церковь не построишь. Нам душой богатеть надо, а ты, вон, стоишь да лапу сосешь, малинки ждешь. А церковь посторить мало. Тут душа нужна». Деды отцам нашим все слово в слово пересказали, отцы – нам, а я вот – вам.

Услыхали люди дедушкины слова, так сердцем к ним и приникли. Да будто их вдруг в церковь потянуло от этого. Зашли, а на сердце у них полегчало, да так сладостно стало, будто сердце ихнее в лукошко с малинкой кто опустил. А тут и колокола зазвонили! Сами!!! Как хорошо стало. И дождик сыпанул. Грибной. Моросит, а сквозь него Солнышко на землю поглядывает, да со всеми вместе радуется. На небесах даже барашки затрепетали, ну облака значит. На земле от дождика задышалось легче. Весело стало.

Из церкви вышли люди, а старичок и мишка его пропали. Нету. Ну повздыхали все об этом маленько да и дальше жить стали. Да теперь с умом жить стали, с душой. И нам так жить наказывали, да  с Солнышком вместе жизни радоваться, а еще – почаще колокола слушать. Авось кто ангельский голос в колокольном звоне услышит...