Книга Вторая. Адмиралтейство. Глава 14

– ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ –
Старая Деревня

Они лежали на жестких деревянных лавках, покрытых наспех ткаными ковриками. Пропитанный туманящей сладостью воздух пронзал высокий чистый звон упрямого колокольчика, и цветной свет – чарующий, танцующий с пылинками игру вневременья прорезал высокое пространство под сводом.
… татхагатая … архате … тадъятха … самудгатэ …
Погружающий в глубины покоя низкий голос словно раскачивал и раскачивал, рассосредотачивал и снова заставлял слушать себя, собирал и поднимал, толкал и снова рассыпал. В объятиях собственного тела, в его равномерном дыхании, в каждой тончайшей струнке жизни, соединяющей в «сейчас» кванты материи и сознания, они возрождались, облекаясь, как в одежды, в этот звук и еще… в лазуритово–синее сияние – глубокое и бездонное, как бесконечное звездное небо. И это небо было ими, и они были им…
…Над городом плыла тихая летняя ночь, лелея в своих белесо–призрачных одеждах лунный полумесяц – дитя молочного океана. Приближался рассвет – зыбкий, призрачный переход от белой ночи к белому дню, и его чувствовали птицы во всех парках и скверах города. Каждое дерево, каждый лист, каждая травинка и малехонький росток готовилось воспринять и восславить огненный диск, что уже пересекал алмазную грань междумирия.
* * *
Рудик открыл глаза. Рядом на раскладушке совсем по–детски сопел его брат, с головой закутавшись в шерстяное одеяло. На единственной в помещении кровати спала Янна… Стоп. Нет, не Янна. Альбина, да. События вчерашнего дня и бессонной, измучившей их всех, ночи накатили волной отчаяния. Не в силах справиться с эмоциями, Рудик выполз из спальника. Мгновенно продрогнув, он зябко поежился и резко поднялся с матраса, на котором без памяти заснул несколько часов назад. Мимоходом бросив взгляд на двухорбитные часы брата (те показывали начало одиннадцатого), он натянул чуть отсыревшие кеды, подхватил спальник и выскользнул в незапертую дверь.
Квадратная площадка этажа с дырой посередине и дверьми по периметру, была ему незнакома. Накинув как плащ, спальник, он лег на паркет и заглянул сквозь отверстие в полу. Внизу под ним расстилался просторный зал, поддерживаемый массивными рядами колонн. Сюда, на второй этаж снизу тянулся запах благовоний и приглушенные молитвы какого–то утреннего ритуала.
– Проснулись? 
Рудик перекатился на спину и увидел Марка.
– А, это Вы! – Рудик ухватился за протянутую ему руку и поднялся, – ребята еще спят, – он кивнул в сторону приоткрытой двери.
– Ясно, – коротко ответил Марк. Он был совершенно невыспавшимся, с посеревшим лицом и, как показалось Рудику, с заплаканными глазами.
– Есть новости? – страшась услышать самое худшее, спросил Рудик.
Марк отрицательно покачал головой, – пока что нет. Но Фрактус еще вчера разослал своих гонцов, да и Бельский тоже подключился...
– А Каримов – отец Альбины?
– Все ищут. Даже Олег Михайлович задействовал свои каналы.
Они спускались по старой лестнице со стертыми, а местами и сколотыми ступенями. Рудик кутался в спальник и старался не оступиться.
– Как они?
– Хорошо, – спокойно, и как-то даже буднично, сказал Марк, – доктор Тензин ими занимался, так что уже все хорошо.
Рудик чуть замедлил шаг и, искренне желая приободрить своего старшего друга, произнес, – Вы в этом не виноваты.
– Ты думаешь? – Марк, тоже чуть притормозил и взглянул на Рудика через плечо, – знаешь, умом я понимаю, что не виноват, а вот там – внутри.., – он указал на грудь и виновато улыбнулся.
Они спустились вниз и, стараясь никому не мешать, двинулись вдоль левой стены центрального зала в помещение, оборудованное под столовую. Пока шли, Рудик осматривался. В глубокой нише напротив центрального входа возвышалась золотая статуя Пробужденного. Словно со сцены в свете софитов взирал он отрешенно на немногочисленных искателей истины. Рудик видел его мельком ночью, хотя правильнее было бы сказать, под утро, когда они втроем наконец–то дошли до дацана. Трое – это он, Людик и Альбина. Не Янна. Ее не было…
* * *
… Ее не было. Он стоял как в тумане и в растерянности озирался. Только что, буквально пару секунд назад Янна была рядом, но что–то отвлекло его внимание – что он не помнил. Обернулся, а ее не было. Словно в медленном кино, он видел перед своим лицом руку с пистолетом, направленном на него. Он не запомнил ни лица стоявшего перед ним, ни его голоса. Только запах пропитавшегося бензином и машинным маслом рукава черной кожаной куртки. Он искал Янну глазами, ощущениями, но не находил. Ее не было. Время словно замедлилось, и сквозь пласты стылого стального воздуха он слышал долгий противный визг резко стартовавшего двигателя.  Но он не видел и не слышал ее! Ее не было! Он все еще держал на плече ее рюкзак, от которого веяло тонким, едва заметным розовым ароматом. Потом кто–то толкнул его в спину. Это был Людик. Не она. Ее не было. Янна пропала.
Словно в каком–то совершенном безумии он метался по окрестным улицам, дворам. Даже не сразу заметил, когда к нему присоединился и снова исчез Фрактус. Помнил только, как он, замерзший и усталый, сидел на камнях за серыми колоннами (вроде это было напротив Зоопарка), и как к нему подошли Каримов с Альбиной и увели в квартиру на Воскова. Там уже были Людик и Марк.
Ему казалось тогда, что он продолжает наяву проживать какой-то непрекращающийся ночной кошмар. Видел, как мокрый с головы до ног Людик с каким-то упорным, даже остервенелым отчаянием заматывал тряпками прорвавшую трубу в маленькой, невесть откуда появившейся, комнате. Альбина оставила Рудика на попечение отца и осталась помогать убирать воду. В большой комнате на полу без сознания лежали перенесенные туда Честертон и профессор Крауд. Ими занимался доктор Тензин. Марк – мокрый с головы до ног, как и Людик, разговаривал с кем-то по телефону в прихожей.
Потом приехала большая черная машина, присланная Серебряковым. С помощью Марка и молодого парня-водителя в военной форме, Честертона и Крауда быстро вынесли на одеялах во двор и увезли.
Помнил, как Альбина сделала чай, как Людик рассказывал им, что случилось. Оказывается, пока Рудик обыскивал все окрестные улицы, расспрашивая редких прохожих, его брат рванул на Воскова, и уже на углу дома столкнулся с Марком. Не осознавая, какой опасности он может подвергнуть других и пострадать сам, он как сумасшедший выхватил у Марка ключи и, взлетев на пятый этаж, вломился в квартиру. Из того сбивчивого рассказа брата Рудик понял, что Марк был вынужден распечатать дверь, за которой Янкин дядя и профессор Крауд практиковали какой-то сложный вид техники, связанный с переносом сознания. И это резкое вмешательство в процесс привело к очень серьезным последствиям, и что Марк очень переживает.
Вот и Марк сейчас сидит с ними за столом, погруженный в себя настолько, что чай перед ним совершенно остыл. Изредка он делает глоток-другой, но все его мысли не здесь, как и его тогда…
– Сколько времени? – словно вспоминая, как пользоваться словами, спросил Рудик.
– Я не знаю. У меня, похоже, часы остановились, – Людик вздохнул с досадой.
– Обе орбиты?
– Э–э… погоди, – Людик понажимал кнопки на корпусе, – а, нет, только одна! Общемировое время зависает. А лунный квадрат работает, надо же! Восьмой лунный день. Начало второго. Двадцать минут.
– Мальчики, может, мы спустимся вниз? Наверное, та женщина – соседка, которую мы ждем, уже пришла? – предложила Альбина. Она если и говорила, то очень разумно и практически не вмешивалась в разговоры братьев. Но ее молчание не тяготило. Наоборот, Рудик был даже благодарен ей – сейчас среди всей этой суеты ему очень нужен был покой.
– Соседка? – переспросил он, силясь понять, о ком идет речь.
– Да, – кивнул Людик, – тетка Сергея. Она должна уже со смены в театре вернуться с Васей.
Увидев недоуменное лицо Рудика, он пояснил, – теперь, когда Сергей уехал, оставлять ребенка не с кем. Эх, – вздохнул он, – так и растет пацан без отца, без матери. В театре.
– Весь мир – театр, – махнул рукой Рудик.
– Или цирк, – поддакнул Людик.
– Да, только представление какое–то совсем не веселое.
– Э–э, – Людик решил увести разговор от печальной темы, – короче, Марк оставил тетке записку с просьбой, чтобы она утром встретила сантехников. Тут трубу прорвало, – эти слова прозвучали как–то нелогично обыденно, – пойду, кстати, проверю, не течет ли. А потом спустимся на первый этаж – ключи отдадим и пойдем.
– Куда? – в очередной раз не понял Рудик. Ему все еще было плохо, – и физически, и душевно – от самой мысли, что он был там и ничего не мог сделать.
– В дацан. Это буддийский храм–школа, – уточнила Альбина, – знаете, это просто чудо, что он снова действует. Отец объяснил, как туда пройти. Транспорт уже не ходит, так что придется пешком.
Они спустились до квартиры Сергея, кратко, без лишних подробностей и, не упоминая об исчезновении Янны, обрисовали Маргарите Львовне ситуацию. Она решила, что удобнее будет переночевать в квартире Марка – вдруг ночью что с трубой случится. Они помогли перенести наверх спящего Васю и кое-какие нужные для ребенка вещи. Тетка Сергея переживала, просила передать Марку, чтобы тот ни о чем не беспокоился. Охала, как же они одни пойдут по городу, что Петроградка и днем-то не всегда безопасна, а тут ночь на дворе. Они заверили ее, что Марк ей утром обязательно позвонит, и распрощались. Время, действительно, было далеко за полночь, а дорога – долгой.
Потом они шли по ночному городу – по центральным улицам через Каменноостровский до Ушаковского моста и далее по Приморскому Проспекту. Их пару раз останавливали – один раз патруль, а другой – какая-то нетрезвая компания. Но в обоих случаях по каким–то причинам их быстро оставляли в покое. Возможно, одной из этих причин был невысокий человек, незаметно сопровождавший их всю дорогу до дацана. Но ребята об этом не знали – они его не видели, а он им себя никак не выдавал. Они так и шли – втроем. Другие «втроем». А ее не было…
* * *
Рудик молча, автоматически жевал хлеб и пил горячий, со специями приторно-сладкий чай на молоке. Воспоминания возникали и исчезали, не бросив якорь, а новые едва ли создавались. Он был совершенно опустошен.
Иногда, когда дверь в зал приоткрывалась, и в нее входили-выходили люди, он замечал чуть ссутулившуюся фигуру профессора Крауда, который присутствовал на утреннем молебне. На его плечи было наброшено оранжевое монашеское одеяние.  Рядом с профессором, но уже полностью в облачениях буддийского монаха, сидел доктор Тензин. Заметно было, что Крауду было нехорошо. «Да, видимо, сильно ему досталось», – эта несвойственная сочувственная мысль о человеке, который постоянно изводил его своими издевками, возникла и пронеслась кометой в опустошенном уме Рудика. И в этот самый миг он понял, что профессор Крауд, которого он (чего скрывать) терпеть не мог, не плохой человек. Даже совсем наоборот! И что Янна была абсолютно права насчет своего учителя. «Янна, – с тревожной тоской подумал он, – где же, где же ты?»
Дверь в зал в очередной раз приоткрылась, но он, не обращая внимания на вошедших, наблюдал за профессором и доктором. Сейчас он особенно остро чувствовал, насколько все они были в одной лодке. И что профессор Крауд, по сути, пожертвовал собой, чтобы как можно скорее начать поиски Янки. Еще ночью из разговоров стало понятно, что Честертон заставил Марка дать обещание прервать их практику в случае экстренной необходимости.
– Привет, – заспанные Людик с Альбиной плюхнулись рядом с ним на лавку, и так же молча присоединились к завтраку. Не было лишь Янкиного дяди.
– Марк, простите, а где профессор Честертон? – обратился он к волшебнику, сидевшему с ними за одним столом, – с ним все в порядке?
– Да, – кивнул рассеянно Марк, не отрывая взгляда от своего дяди, – Никита отвез его в гостиницу.
– Никита?
– Это... помощник Олега Михайловича. Когда закончите, можете здесь осмотреться. Только за ограду не уходите.
Ребята кивнули. Покончив с завтраком, они вышли на улицу. Солнце игралось с зелеными кронами старых, потрепанных ветрами и временем, деревьев. Иногда те же легкое дуновение приносило к ним запах водянистой свежести. Сбросив обувь, они сидели на прохладных ступенях, смотрели на молитвенные барабаны и цветные флажки, растянутые по двору, на охраняемую трезубцами ограду, на голубей и на бурную деятельность, развернутую их Фрактусом. Кот, сидевший у каменных изваяний снежных стражей, и сам походивший на одного из них, был чрезмерно занят. Возле него постоянно крутились окрестные коты. Один раз даже прибегала парочка хитрющих, но абсолютно дружелюбных рыжих псов.
День набирал силу. Уже перевалило за полдень. Народ из дацана расходился, кто-то оставался готовить завтрашний праздник в честь Драгоценного.
Наконец, в сопровождении, очевидно, своего знакомого появился доктор Тензин. Не прерывая беседу, он кивнул приветственно ребятам. Спустя какое-то время из распахнутой массивной двери показался Марк. Он подошел к доктору и его собеседнику, переговорил с ними о чем–то, а затем спустился к ребятам. В руках он нес небольшой пакет, который он взял у доктора.
– Пока ничего нового. Вы сами доберетесь до Гостинки? – спросил он, – здесь метро в двух шагах, – он указал им направление, – и, Альбина, твой отец просил тебя побыть пока с ребятами.
Альбина кивнула.
– Передайте это профессору Честертону, – Марк протянул им пакет, – это лекарство и описание дозировки.
* * *
Гостиный Двор жил своей обычной жизнью. Все так же суетились смешливые горничные в голубых и зеленых юбочках – в зависимости от этажей, на которых они работали, по коридорам пробегали взъерошенные посыльные. На нижнем ярусе в арках–порогах то и дело появлялись и исчезали постояльцы, а с кухни Серпухова тянуло жареной по секретному капернаумскому рецепту, семгой.
Ребята поднялись к себе на этаж. Делать совершенно ничего не хотелось. Апатия и безразличие к окружающему, смешенные со страхом неизвестности, угнетали, подавляли волю. Они остановились на мягкой гостиничной дорожке перед дверью в свой номер и ждали, пока Людик возился с замком.
– Черт, не открывается, – проворчал он, когда дверь в очередной раз не поддалась его исполнению песни-ключа, – настроение, наверное, не то. Давай, Рудик, ты закрывал, тебе и открывать.
– У меня тоже настроение не то, – нервно сказал Рудик, – придется кого–то звать.
– Давайте для начала зайдем к Честертону, – сказал Людик, – хоть узнаем, как он, да и лекарство отдадим, и я…извинюсь.
– Тебе–то за что нужно извиняться? – горестно воскликнул Рудик, – это я во всем виноват!
– Не во всем! Не ты заставил Марка открыть дверь! Смотри, что из этого вышло! Они чуть не погибли!
– Чуть! Они живы! И Честертон взял с Марка обещание это сделать – ты же сам рассказывал! А из–за моей оплошности Янна пропала!
– Да что ты сделал? Ничего же!
– Вот именно! Я ничего не сделал! Стоял и смотрел! И даже если смотрел, то ничего не видел, не запомнил! Поэтому это я во всем виноват, – Рудик отмахнулся от пытавшегося что-то возразить, брата, – говорил же мне Сен-Жермен!
– Да? – ехидно спросил Людик, – и что он говорил? То, что из-за твоего какого-то там неправильно сделанного выбора может кто-то пострадать?
– Близкий человек! Он сказал «близкий человек»!
– Отлично! – с ликованием воскликнул Людик, – так какой ты выбор сделал, а? Ты что-то выбирал?!
– Нет, – растерялся Рудик.
– А что ты тогда делал? О чем думал?
– Ни о чем. Просто отвернулся. Может, вывеску какую читал. Не помню.
– Но ведь не выбирал ничего?
– Нет!
– Вот видишь! Значит, это не тот случай!
Они оба замолчали. Альбина с состраданием смотрела на совершенно потерянных ребят.
– Но ведь Янна пропала, – начал снова Рудик.
– Прекрати уже! Это не связано – твой какой-то там выбор и ее исчезновение!
Рудик понимал, что Людвиг прав, но в голове это пока не укладывалось.
Сзади раздалось вежливое покашливание. Они резко обернулись. На повороте лестницы, прислонившись к стене, стоял Бельский и с интересом за ними наблюдал. В руках он держал что–то наподобие небольшого термоса.
– Вы все слышали? – поражаясь собственной глупости, спросил Рудик.
– Я – да, достаточно, – уклончиво ответил метрдотель. Ребята испуганно замерли.
– Достаточно для того, – продолжил Бельский, – чтобы сделать ваш неаккуратный разговор приватным, недостижимым для чужих ушей. Здесь же как в хорошей деревне – все всё слышат, видят и знают.
Ребята с облегчением выдохнули.
– А также, – назидательно добавил Бельский, – достаточно для того, чтобы настоятельно рекомендовать поделиться вам вашими соображениями с господином Честертоном.  Прошу, – он сделал рукой приглашающий жест и прошел к номеру 2/3.14. Ребята последовали за ним.
Честертон стоял у окна в наброшенной на плечи бордовой монашеской накидке – почти такой же, какой был укрыт в дацане профессор Крауд. Он тепло поприветствовал вошедших.
– Джон, вот вода к Вашим лекарствам, – сказал Бельский и поставил термос на стол напротив камина.
Рудик замешкался, расстегивая рюкзак, – сэр, – торопливо проговорил он, протягивая Честертону пакет, – доктор Тензин передал Вам лекарство. Как Вы себя чувствуете?
Честертон, очевидно, был обрадован такой двойной заботой.
– Да, спасибо, Александр Гаврилович. Я уже лучше, – улыбнулся он ребятам, – присаживайтесь. И, если не трудно, разожгите, пожалуйста, камин. Доктор Тензин настоятельно рекомендует мне беречь силы. И пока что командует всем парадом он, – Честертон виновато развел руками.
Это простое задание–просьба, полученное от Янкиного дяди, словно смахнуло с них всю вялость, и они, радуясь хоть какой–то своей полезности, сгрудились у камина, разбираясь с отсыревшими спичками. Честертон с Бельским отошли к окну, где негромко переговаривались. Профессор маленькими глотками пил горячую, чуть пахнущую травами, жидкость.
Когда огонь затрещал, а Бельский покинул их, сославшись на неотложные дела, Честертон пригласил всех занять стоявшие строгим рядом вокруг большого стола высокие дворцовые стулья, обитые голубым бархатом.
– Теперь рассказывайте вы, делитесь вашими соображениями. Наш любезный метрдотель стал свидетелем вашей неосторожно громкой, но от того еще более любопытной беседы. Так что пришлось ввести его в курс дела Вашей, Рудольф, встречи с Сен-Жерменом, используя формулировку «молодому человеку привиделось».
Рудик готов был провалиться сквозь землю, – простите, сэр. Я был неосторожен!
– Мы оба были неосторожны, – перебил нравственные самоистязания брата, Людик, – впредь мы будем следить за тем, что и где мы говорим.
– Похвально, что именно Вы обещаете это, Людвиг, – чуть горестно усмехнулся Честертон и болезненно поморщился, – надеюсь, Вы сдержите свое обещание. А теперь рассказывайте.
  Они рассказали все. Начиная с того момента, как вышли из квартиры на Воскова. Уточняли и собирали в единую картину разрозненные элементы произошедшего накануне – шаг за шагом.
– Вы думаете, она жива? – запинаясь от волнения, Рудик решился задать вопрос, который его постоянно мучил.
– Да–да, конечно, не сомневайтесь в этом! И не берите на себя вину, Рудольф! Вы лишь оказались свидетелем. Безучастным – да. Но свидетелем. И Ваше описание похитителей нам действительно очень помогло. Их уже видели в городе.
– Но что произошло? Кто были эти люди, сэр? – спросил за всех Людик.
– Пока нет ничего определенного. Однако если бы это было простое похищение, то похитители бы уже давно связались с нами насчет выкупа. Если же выкуп не требуется, значит, похитителям нужно что-то другое. Скажите, в последние дни вы не замечали что–то необычное? Может, кто-то следил за вами?
Братья, вспоминая, переглянулись.
– Я не знаю, – неуверенно протянул Рудик, – но прошлой ночью, мне показалось, что за нами кто–то шел в дацан.
– Это был человек Серебрякова, – успокоил их Честертон, – он присматривал за вами.
– Скажите, господин Честертон, – задумчиво спросила Альбина, – а могло быть такое, что Янну захотели продать?
– Даже подумать о таком не могу, – с отвращением поморщился Людик, – Янна точно не подходит на роль… девушки легкого поведения.
– Да, Альбина, ты же сама девочка! Знаешь же, как Янна одевается! Кто на нее обратит внимание? – поддержал Рудик брата.
– И как же она одевается? – Честертон с веселым интересом наблюдал за их перепалкой.
– Очень просто, сэр, Яна не красится! И одевается совершенно не вызывающе. Она – как мы – постоянно в джинсах, футболке.
– И все же, иногда она носит платья, – иронично заметил Честертон.
– Да, только не часто, – смутился Людик, взглянув исподволь на Альбину, которая, в отличие от Янки, джинсы носила редко. И сейчас на ней было цветастое длинное платье – по традиции ее народа.
Поймав взгляд Людика, она смутилась больше, чем он. Рудик обругал про себя брата и попытался пнуть под столом, но не достал – стол был слишком широкий. Вместо этого он умудрился болезненно зацепиться ногой за подстолье.
– Что ж, когда вернется, отправим вас по магазинам, – резюмировал Честертон, стараясь придать голосу как можно больше оптимизма.
– А она .., – скривившийся от боли в ноге, Рудик выглядел сейчас совершенно удрученно.
– Вернется? Да, даже не думайте иначе!
– Мы и не сомневаемся, профессор! – горячо воскликнул Людик, – но если ее не похитили, чтобы продать или чтобы потребовать выкуп, тогда зачем? Может, над ней хотят какие-то опыты провести? Как в кино?
– Людвиг, это ж не кино, а жизнь! Ну что Вы такое говорите?! Какие опыты? – отмахнулся Честертон, – но если Вас это успокоит, то имейте в виду, что все больницы и медицинские центры проверяют люди Серебрякова.
– Знаешь, профессор Честертон прав, – остановила Людика Альбина, – не надо нам думать обо всякой… гадости. Янна вернется, – вот увидите, – уверенно посмотрела она на братьев.
Честертон одобрительно кивнул.
– Но что тогда могло стать причиной ее исчезновения, профессор? – не унимался младший из Максимильяновичей, – зачем ее похитили и главное – кто?
Честертон молча открыл термос с водой и, разворачивая пакет с лекарствами, словно взвешивая каждое слово, произнес, – можно предположить, что причиной похищения является сама Янна. Кому-то стала нужна она сама – со всеми ее способностями, с ее происхождением и мыслями. А вот кому она понадобилась и зачем – это мы скоро выясним, – и Честертон, извинившись, устало поднялся.
Разговор был закончен. Рудик подхватил оба рюкзака – свой и Янкин, и вышел вслед за остальными.
* * *
– Людик, говоришь, у тебя часы сломались? – спросил Рудик брата, когда они, бросив вещи в своем номере, спускались в гостиничный ресторан.
– Да, – отмахнулся Людик, – не знаю даже что и случилось. Одну орбиту заклинило, и время теперь постоянно сбивается. Это орбита с общемировым временем. Вчера они зависли на 20:16. Утром, когда мы в дацане были, – я даже проснулся от их писклявого будильника, – высветилось 02:56. Но я что, больной – ставить будильник на такое время?!
– А сейчас сколько? – спросила Альбина.
Людик вывернул руку и показал часы друзьям, – сейчас.., – он не договорил. Хитроумный механизм, словно дождавшись момента, противно и громко запищал.
– Вот, видите, что творится?! – возмущенно завопил Людик, – 11:53! Ну, кто будет ставить будильник на такое время?
– Да, действительно, противно, – поморщилась Альбина.
– И странно, – добавил Рудик, – вообще, утром, когда я проснулся, они показывали 07:14. Я тогда еще удивился. Вроде мы незадолго до этого времени в дацан пришли. Пока проговорили с Марком, пока нас отвели наверх, чтобы мы поспали. Потом мы спали – несколько часов. А если твоим часам верить, то все это уложилось в какие–то минут сорок–пятьдесят! А вот другой циферблат уже начало одиннадцатого показывал.
– Местное время, – кивнул Людик, – оно нормальное. Это с мировым что–то происходит.
– Может, это что-то значит? – спросила Альбина.
– Может и значит, а может, и нет. Хотя, вряд ли!  Надо батарейку заменить, вот и наладится, – беззаботно махнул рукой Людик.
– Замени, попробуй, – согласился Рудик, – потому что непорядок это, когда время скачет, как хочет. Но если бы дело в батарейке было, тогда бы и второй циферблат сбился.
Они дошли до ресторанчика, уселись за свой любимый столик. Расторопный официант с бейджиком «Мамлеев Т.С.», который сегодня обслуживал их, терпеливо стоял рядом в ожидании заказа.
– Эх, не могу я есть, когда вдруг Янна не ест! – вздохнул Рудик печально, переворачивая страницы меню.
– Слушай, те, кто ее похитили, вряд ли сделали это, чтобы морить ее голодом! А мы своей голодовкой и отсутствием сил в нужный момент ей вряд ли поможем. Поэтому будь другом, заставь себя проглотить хоть что-нибудь! – решительно заметил Людик и сделал заказ на троих. И когда официант ушел, насмешливо добавил, – да будь Янна здесь, она бы просто посмеялась над тобой!
– Но ее здесь нет, – мрачно заметил Рудик.
– Зато здесь был официант, который теперь тоже в курсе про похищение Янны, – тихо сказала Альбина, указывая братьям на Мамлеева, который, отдав на кухню заказ, выходил сейчас из зала, снимая по дороге фартук и воровато озираясь.
– З–зараза! – оцепенел Людик, – я проговорился! Честертон меня убьет!
– Нет, Людвиг, – Рудик медленно вставал со своего места, – убью тебя я.

* * *
Она свернулась калачиком на каком–то диване ...или… на деревянной лавке, накрытой тканым деревенским ковриком. Пропитанный розовой сладостью воздух пронзал высокий чистый звон колокольчика …или… неподалеку пела ночная птица…и цветной свет – чарующий, играющий с пылинками в танец вневременья, просачивался сквозь … угрюмо нависавшие потолочные балки…
… татхагатая … архате … тадъятха … самудгатэ …
Погружающий в глубины покоя низкий голос словно раскачивал и раскачивал, рассосредотачивал и снова заставлял слушать себя, собирал и поднимал, толкал и снова рассыпал. В объятиях собственного тела, в его равномерном дыхании, в каждой тончайшей струнке жизни, соединяющей в «сейчас» кванты материи и сознания, она возрождалась, облекаясь, как в одежды, в этот звук и еще… в лазуритово–синее сияние – глубокое и бездонное, как бесконечное звездное небо. И это небо было ею, и она была им…
Янка открыла глаза...