Почти год

Но камни всегда возвращались назад... (Мумий Тролль)


...мы можем лишь решать,
что делать с тем временем, которое нам отпущено. (Гэндальф)



ЧАСТЬ 1. СЛУЧАЙНОСТИ


Он заметил её ещё в Новосибирске в очереди на посадку. Она подошла, когда выстроилась уже огромная толпа, и встала одной из последних. Невысокая, в коротком чёрном платье, с объёмистой сумкой в руке. Взгляд, брошенный ею на очередь, был непередаваемо серьёзен. Ник непроизвольно улыбнулся, но, отвернувшись, тут же забыл о ней.

Несколько часов спустя Ник бесцельно слонялся по этажам Пулковского аэропорта. Самолёт прилетал около трёх ночи, и нужно было как-то убить время. Аэровокзал сильно изменился с тех пор, когда Ник был здесь в последний раз. Раньше было проще и как-то… душевнее, что ли. Но времена Союза ушли безвозвратно, на дворе девяносто третий… Теперь скамьи-диваны, всё также забитые сидящими, лежащими, спящими в невообразимых позах пассажирами, были окружены стеной сверкающих стеклом и огнями подсветки киосков. Бесконечные ряды косметики, часов, побрякушек, бессмысленных в своём однообразном великолепии, утомляли.

Но деваться было некуда: метро в городе ещё было закрыто, да и автобусы, наверное, не ходили. Оставалось только ждать. Хотя бы часов до шести утра… Зато потом можно будет побродить по городу, а это куда интереснее.

Он достал из кармана бумажку с адресом, пробежал глазами: ГИАЯ, адрес, телефон, с восьми до одиннадцати, спросить Андрея Ивановича.

– В восемь, – повторил про себя, спускаясь вниз по какой-то спирально-квадратной лестнице. До восьми оставалась ещё целая вечность.

Внизу, возле лестницы, над дверями для прилетевших пассажиров, висело табло прибытия рейсов. Справа и слева вдоль стен стояли кресла, свободных мест, как и везде, не было. От постоянно хлопающей двери с улицы несло прохладой и сыростью. Поёжившись, Ник огляделся вокруг, глянул на часы. Вздохнул: присесть бы где?..

Как по заказу, недалеко от Ника какой-то толстый дядька тяжело поднялся с кресла, отдуваясь и сопя, собрал свои сумки, сетки, пакеты и пошёл к лифту. Ник направился к освободившемуся месту, предвкушая, как усядется и сбросит с плеча эту проклятую сумку. Секунду он ничего не видел, кроме вожделенного сиденья, а потом снова увидел её. Она сидела на соседнем кресле и с любопытством глядела на Ника.

– Свободно?

– Наверное… Вроде бы он совсем ушёл... – она пожала плечами. – Тебя тоже не встретили? – по лицу её пробежала быстрая смущённая улыбка.

Улыбалась она замечательно. Ник только сейчас понял что ей всего лет девятнадцать – сначала она казалась ему ровесницей.

– Что за странный вопрос? – Ник улыбнулся ей в ответ.

– Ну ты ведь тоже с Новосиба прилетел... Чего ты здесь...

– В общем-то, меня и не встретили. Некому. Так что просто жду утра.

– А я даже не знаю, должна была сестра или её муж встретить, я телеграмму отправила – и нет никого. Я тут в первый раз... – она вопросительно взглянула на Ника.

– Ну... адрес-то есть у тебя? – она кивнула. – Тогда попробуем найти, мне всё равно до восьми нечего делать.

– А ты, что ли, местный? – она как-то забавно иногда говорила, вызывая невольную приязнь, и когда Ник улыбался, её серьёзное, странно сосредоточенное лицо тоже озарялось быстрой улыбкой.

– Да нет, просто частенько здесь бывал раньше, пока не так дорого летать было...

Разговаривалось легко, усталость исчезла незаметно, и они проболтали полтора часа. Она рассказала, что приехала сюда поступать на журналиста, потому что в Новосибирске ей надоело, и проблемы там всякие появились, а здесь у сестры квартира, и вообще – Питер! Он рассказывал ей о Ленинграде (с детства прочно укрепилось именно «Ленинград», и Ник не собирался отвыкать и ломать язык – «Санкт-Петербург», только иногда пользовался всенародным «Питер»).

Она вздохнула:

– А мы как-то всё так... На море несколько раз ездили, я ещё маленькая была, а так всё дома... Вот брат у меня, везде побывал, – глаза у неё расширились опять и заблестели. – У меня классный брат такой! Они сейчас на сплав ушли, они каждый год собираются в июне и на Алтай куда-нибудь... – В глазах Ника появилось странное выражение. Она на мгновение замолчала, а потом, помахав рукой, продолжила: ну, знаешь, по реке на лодках, на катамаранах?

– Да я же сам только с маршрута, на той неделе вернулись! – увлечённо заговорил Ник. Он был заядлым туристом (в походном понимании этого слова). – В этом году ужас что творится – вода большая. У нас на одном ущелье даже ребята погибли. Там длинное ущелье, узкое, с водопадами, один плот прошёл, а мы на втором вчетвером шли, он поменьше; и попали в бочку, перевернулись, а тут самые буруны; ну внизу-то вылетели – только двое... А ребят даже не нашли.

Она молча смотрела на него; Ник вдруг сообразил:

– Как твоего брата-то зовут?

– Никита...

– Нет, у нас Никит не было, – Ник смутился, чувствуя, что вот-вот покраснеет. Дело было в том, что эту историю он слышал уже в Новосибирске, по возвращении: трагедия произошла с другой группой, чуть позже, когда дожди в горах окончательно вздули реку, а Ник с ребятами успели благополучно пройти маршрут буквально за день до этого.

«И дёрнул чёрт меня, – злясь на себя, подумал он, – а вдруг, правда – брат? Кто там погиб, как их звали?». Надо сказать, что во всех жизненных ситуациях Ник твёрдо держался правила никогда ни в чём не врать. Иной раз можно и промолчать, но на вопрос он всегда отвечал только правду. Ник даже про себя гордился тем, что он может всегда спокойно сказать: «Я честный человек». Но здесь ведь, ну как сказать, – охотничьи истории… преувеличение рыбака, размахивающего руками, ведь и ложью то нельзя назвать… да и, в общем-то, все так и было… ну днём позже...

Досада одолевала Ника, пока они тряслись на задней площадке экспресса-гармошки, а когда впереди завиднелась площадь Победы, всё как будто испарилось. Подхватив свою и её сумки, он мотнул головой – выходим.

Ник более-менее знал сам город и линии метро. Но как ходит рейсовый транспорт, он каждый раз забывал, да и вообще мало пользовался трамваями-автобусами. Тем более прошло уже четыре года с тех пор, как он был здесь в последний раз. Поэтому он сразу прикинул путь – на метро до Гостиного Двора, а дальше пешком, всё равно ещё рано.



*



Часы показывали полседьмого, было довольно свежо – с вечера прошел дождь, но сейчас в прозрачном небе не было ни облачка, солнечные блики, отражаясь от луж, прыгали по стенам. Девушка и Ник шли по Невскому в сторону Адмиралтейства. Ник, полный радостного возбуждения, рассказывал, как году в восемьдесят шестом ходил ещё пацаном сюда, к Казанскому собору, по вечерам, когда здесь собиралась масса интереснейшего народа.

– Понимаешь, город большой, и чудаков много. А тогда ведь как раз только-только говорить разрешили... Ну и как соберутся тут – кто о чём, кто песни поёт, кто о политике спорит, кто анекдоты рассказывает… здорово, в общем... Ты чего?

Она пристально, чуть прищурившись, смотрела на него, со своей очаровательной суровостью. Когда Ник повернулся к ней, она тут же улыбнулась:

– Ты тоже интересный человек, – потом опять стала серьёзной и снова улыбнулась. – Хорошо, что мы повстречались.

Ник немного озадачился, но внутренняя лёгкость бурлила в нём, и опять он шел, радостно оглядываясь по сторонам, узнавая какие-то знакомые очертания, звуки, знаки, заметные только ему. Казалось, Ленинград здоровается с ним. Ник любил этот город, и его переполняла радость возвращения.

Потратив минут сорок, чтоб отыскать нужный дом на одной из линий Васильевского острова, а потом нужный подъезд, они, наконец, пришли.

На дверном косяке в живописном беспорядке располагалась целая гирлянда разнокалиберных звонков без подписей.

– Коммуналка, – сказал Ник. – Ну давай, куда-нибудь нажмём.

В этот момент дверь открылась, и вышла полная краснолицая тётка. Она закрыла дверь на ключ и повернулась.

– Вы к кому?

– К Тимофеевым...

– Здесь такие не живут, – отрезала тётка и пошла вниз, к выходу из подъезда. – Не звоните, никого нет, – бросила она снизу и хлопнула дверью.

Ник посмотрел в растерянные глаза:

– Ну и фокус. Может что перепутали?

Они вышли из подъезда. Сверившись по адресу на старом конверте, спросили прохожего. Всё совпадало. Опять поднялись к квартире и сели на низкий широкий подоконник на лестничной клетке.

– Что же делать? – она смотрела неуверенно и со слабой надеждой.

– Ну, что-нибудь придумаем, – Ник поразмышлял. – Ты знаешь, где сестра работает или муж?

Выяснив, что та работает в одной из школ, Ник решил, что нужно найти РайОНО и там всё узнать. Они собрались уже идти, когда Ник чисто машинально нажал всё же кнопку одного из звонков. К их огромному удивлению, за дверью раздался шаркающий звук шагов, затем дверь открылась, из-за неё показалась голова старушки, повязанная синим платком.

– Вам кого, робяты?

Справившись с изумлением, Ник спросил:

– Извините, а Тимофеевы здесь живут?

– А-а, это вы телеграммку давали, а они-то съехали, да, Валя и Олег, почитай уже месяц тому как. А вы заходите-ка. Сейчас вот.

Они вошли в тёмный длинный коридор и посмотрели друг на друга. Бабулька оказалась проворной и говорливой. Скрывшись за крайней дверью, она тут же появилась с толстым блокнотом в руках.

– Сейчас вот. Гляньте-ко: вот Олег-то оставил номер, а я-то очки... Чтоб позвонить если что, очки куда-то задевала, вот... – она показала пальцем на страницу. – Где-то здесь.

Ник глянул, действительно: Тимофеевы, 236-40-40.

– А позвонить можно от вас?

– Дак, почему ж нельзя, а вот телефон-то, звони, милый, я-то звонила тогдась, дак не отвечали...

Ник подмигнул девушке:

– Ну, звони, раз уж начало везти...

Она набрала номер – сразу кто-то взял трубку.

– Олег? Олег! Привет из Новосиба!..

В трубке несколько секунд стояла тишина, потом заговорил мужской голос.

Ник отодвинулся к двери.

Через пару минут, положив трубку, она сказала:

– Олег сейчас заедет, сказал подождать минут двадцать, – она развела руками, – ну вот.

Бабулька встрепенулась:

– И ладно-то, я вот чайку поставила, да проходите в комнату и подождёте... – что-то приговаривая, пошаркала в конец коридора на кухню.

Ник глянул на часы – пятнадцать минут девятого. Он нерешительно помялся:

– Я пойду, пожалуй, время поджимает, – он открыл дверь. Девушка быстро шагнула к нему:

– Ты позвонишь потом? Я тебе телефон запишу...

– Да я запомнил: сорок-сорок, не забуду.

Они помолчали, в воздухе повисла неловкость.

– Спасибо.

– Да не за что. Позвоню. Как звать-то тебя? А то ведь и не познакомились.

– Света.

– Меня – Николай, – он рассмеялся, – ну пока.

Ник махнул рукой и закрыл за собой дверь. Когда уже вышел из подъезда, мелькнула мысль: «Чёрт, надо было отсюда и позвонить... ну, поздно... – он хмыкнул, – а симпатичная девчонка, да?..» Помотав головой, он пошёл, оглядываясь в поисках автомата.



*



Набрав номер, Ник поморщился и проглотил набежавшую слюну – он терпеть не мог разговаривать по телефону с незнакомыми людьми. Вообще с детства характер Ника был скорее застенчивый, и эту робость он с достойным упорством постоянно перебарывал.

– Слушаю вас, – раздался молодой женский голос.

Ник кашлянул и спросил:

– А-а-а... Андрея Ивановича можно?

– Минутку.

В трубке было слышно, как тот же голос произнёс со смехом, с таким нарочито московским выговором: «Андрей Ваныч, вас к аппарату». «Балда,» – раздалось в ответ энергичное, и уже в трубку:

– Гудров, слушаю.

Ник сразу узнал его голос. Год назад Гудров приезжал к ним в Университет, целый месяц занимался какими-то делами, сидел на защите, разговаривал с дипломниками на всякие отвлечённые темы. Тогда же, поинтересовавшись планами на будущее, он сделал Нику предложение: «Слушай-ка, бросай свою Сибирь, приезжай к нам. Группа по исследованию аномальных явлений! Нравится название? Аспирантуру мы тебе оформим, давай, думай».

Но тогда было не до того – защита, потом как-то сразу аспирантура, вроде неплохой руководитель, опять же – с жильём без проблем, и ещё год Ник болтался в Новосибирске, почти не выбираясь из Академгородка.

Однако прошёл год, и Нику всё чаще стала приходить в голову мысль, что вся академическая наука – просто нудная мышиная возня, где до самой науки-то и дела никому нет. Протекции, нелепые мелкие драчки за места в заграничные командировки... Да когда не платят денег и вообще бардак в стране. Всё это было грустно, и вот Ник решил проветриться; его очень тянуло в Ленинград, да и мелькала мыслишка: чем чёрт не шутит. Аномальные явления – звучит гордо!

– Здравствуйте. Это Санин Николай. Из Новосибирска.

– Ага, заморозки! Привет, привет! Сейчас вспомню... Ник! Точно – Ник. Ужель надумал к нам податься?

– Да я не знаю пока... Посмотреть бы, что да как.

– Поздно, друг мой, ты уже наш. Давай-ка, двигай лаптями. Сюда. Адрес есть? Найдёшь? Ждём.

В трубке раздались гудки. Ник аж рассмеялся – ну и ну. Сегодня был положительно хороший день.



*



Ещё час Ник добирался через весь город в сторону Пискаревки.

Когда он нашёл нужный номер дома, то удивлённо остановился. Обычная пятиэтажка. Он ожидал увидеть какие-то лаборатории, корпуса. К тому же в адресе не указывался номер квартиры.

Заинтересованно хмыкнув, Ник стал обходить здание и на одной из дверей, ведущих в подвал, заметил маленькую чёрную табличку. Приблизившись, прочитал: ГИАЯ. Спустившись по слабо освещённой лестнице, уперся в металлическую дверь без каких-либо признаков замочной скважины, ручки и звонка. Ник недоуменно огляделся и постучал. Дверь неожиданно легко и бесшумно сдвинулась вбок, из проёма хлынул яркий свет.

Сразу напротив двери стоял стол, заставленный аппаратурой: компьютер, два принтера, какой-то ящик, сейф и ещё что-то. Прямо на системнике стоял пузатый чайник и блюдечко с печеньем.

За столом, лицом к Нику, подперев подбородок руками, сидела хорошенькая черноглазая девчонка лет шестнадцати с белой панковской шевелюрой. Не меняя позы и выражения лица, она произнесла тем же голосом, который Ник слышал по телефону.

– Лю-у-дк, а Людк! Глянь – Николай, – она фыркнула и, засунув в рот печенье, стала медленно хрустеть, не сводя с Ника лукавых и оценивающих глаз. Ник шагнул через порог. Узкое и длинное помещение тянулось вправо от двери метров на десять. В дальнем конце комнаты стоял ещё один стол с компом и жужжащим графопостроителем. Закончив что-то печатать, поднялся от клавиатуры и направился навстречу Нику Гудров – человек среднего роста и телосложения, лет сорока, с решительными и быстрыми движениями. Он широко улыбался.

– Здаров, дарагой! – глянул на сумку Ника. – Прямо с парохода? Значит так. Сумку бросай туда, – кивнул головой, – пей чай, ешь колбасу, эта школьница тебя накормит. Я сейчас закончу, и едем, едем. Отдыхать – вечером, лады? – он крепко тряхнул руку Ника, – Это Юлька, секретарь-племянница, – хлопнул Ника по плечу и вернулся к своему столу.

Ник поставил сумку и сел на стул напротив девчонки. Она налила в стакан чаю, достала откуда-то из-под стола блюдце с нарезанной колбасой и салом, ещё всякую всячину, открыла сейф и достала банку варенья.

– Земляничное, – сказала она, сделав большие глаза. Потом проникновенным тоном продолжала: – Николай... нет, Ник! Ты возьмёшь меня в замуж, когда я буду большая?

Ник, немного ошалевший от такого напора, с трудом подбирал слова.

– Как-то... всё у вас... чересчур оперативно.

Юлька опять фыркнула и громко сказала, обращаясь к Гудрову.

– Эй, дядька! Пожалуй, он наш человек, – потом повернулась к Нику и требовательно спросила: – Ты же наш?

– Да наш, он, наш. Я тебе что говорил-то? Я ж его сразу разнюхал, – Гудров хотел было ещё что-то сказать, но махнул рукой и снова уткнулся в экран монитора.



*



Немного погодя, Ник и Гудров уже сидели в электричке, направляясь куда-то в сторону Кавголова.

– Там у нас все ребята, – говорил Гудров, – здесь так – приемная. Как-то раз у нас хорошо рвануло, а мы тогда арендовали лабораторию в Политехе… – он покачал головой, с выражением одновременно ужаса и восхищения на лице. – В общем пришлось перебраться подальше от глаз народных.

– Андрей Иванович, а мне-то чем заниматься придётся, если останусь у вас?

– Ты что, ещё сомневаешься, что останешься? Ха. Да ты посмотри: у нас – жизнь, а что там у вас? На Юльке женим... И, кстати, можешь звать меня просто дядькой и, причём, на «ты». Да привыкнешь... Вот. А работа – от «а» до «я». И НЛО, и барабашки всякие, чем только не занимаемся. В основном, конечно, сбор информации, статистика, но и по делу кой-чего. Да изобретения – свои или чужие доводим. Деньги-то нужны, сам понимаешь, мы же не на бюджетном финансировании. Ты поверишь, – он понизил голос, – иной раз даже проекты вечного двигателя рассматриваем. Узнают – засмеют, но чем чёрт не шутит. Да и гимнастика для головы, занятно, ей-богу. Пусто, конечно. Ну, как? – он внимательно посмотрел в глаза Нику.

– Что остаётся-то, – засмеялся Ник.

– Наш человек, Юлька не ошибается, – хмыкнул Гудров. – Отчаянная девка, сестры дочка. Сбежала из дому – ты представь – в Индию. На корабле. Через месяц только телеграмма пришла, родители чуть не при смерти, а она в Туркмении. Собиралась через Афганистан в Индию. Бог мой, в тринадцать-то лет... А там же тогда что творилось-то... Да и сейчас не лучше. И что же? Едва домой привезли, в Астрахань, она оттуда опять: ко мне приехала. Я, говорит, в эту дыру ни за что не вернусь... Живёт тут у меня уже третий год... К родителям в гости ездит. Слушай, что расскажу. Месяца два назад пришёл к нам один чудак. Принес чертёжики-картинки. Говорит – установка для превращения свинца в золото. Какую-то теорию строения вещества новую придумал – и атомы ему не атомы... ну долго рассказывать. А у нас как раз время выдалось, да и установка простенькая. Собрали мы её и – странные дела: кладём в коробку образец, кнопку нажимаем – фью – куска свинца как не было. И вообще, что ни положишь – всё исчезает. Просто исчезает, напрочь, ты подумай. Друг этот, самородок, куда-то пропал, я так понял он приезжий был, ну в общем, не появляется пока. И вот мы уже второй месяц маракуем над ней всей конторой, и ты знаешь что?

– Что? – почему-то шёпотом спросил Ник. Гудров склонился ему к уху и негромко закончил:

– Похоже, на самом деле, это машина времени.

Ник недоверчиво улыбнулся, а Гудров, дёргая себя за нос, задумчиво добавил:

-Угу. И возможно я даже не шучу.



*



Прошло месяца полтора. За это время Ник успел съездить домой, утрясти все свои дела, вернулся и с головой погрузился в работу, иногда по неделе не выбираясь из лаборатории. Собственно лаборатория располагалась в подвале огромного особняка в одном из дачных поселков. Какой-то из «новых» затеял грандиозное строительство, а потом то ли уехал за границу, то ли взорвался вместе со своим «мерседесом», и какими-то путями всё это перешло в собственность ГИАЯ, которая числилась официально как малое исследовательско-производственное предприятие.

Вообще вся хозяйственная деятельность ГИАЯ происходила, казалось, сама по себе, а её невидимый и неуловимый двигатель со странным именем Реваз Петрович существовал, по всей видимости, только в виде голоса в телефонной трубке. Ну, вот как-то так:

Ночь, часа четыре. Звонок. Гудров берет трубку – голос:

– Здравствуй, дарагой, приятных снов. Тут одын человек меняет ниобиевую проволоку на вагон комбикорма. Надо?

Гудров трясёт головой и зевает.

– Надо вообще-то... А сколько проволоки?

– Обыжаешь, дарагой. Ровно на вагон комбикорма, даже больше...

– Бери. Ты где сейчас?

– В Пскове. Ну, спи, дарагой.

Через три дня приходит посылка из Красноярска, в ней оптические изумруды для лазеров. К ним записка: «Другому человеку тоже был нужен комбикорм, ниобий пришлю позже».

И так всю дорогу. Самого Реваза Петровича, похоже, никто ни разу не видел, кроме, возможно, Гудрова, но результаты его деятельности поражали: по всей стране работали какие-то заводики по производству комбикорма, извести, телефонов, ещё неизвестно чего, и благодаря этому, на счету ГИАЯ постоянно имелась круглая сумма, а сам Гудров мог не отвлекаться от чисто научной работы.

Вообще в группе числилось человек сорок. Кто со степенями, кто без, народ самый разный. Некоторые по совместительству преподавали, другие сидели по домам и вели теоретические разработки, третьи мотались по всему миру, собирая разнообразные интересные факты, а шестнадцать человек, считая и Ника – не разгибаясь, экспериментировали с МВ.

Насколько можно было понять, устройство создавало некое резонансное поле, которое меняло что-то в структуре материи образца, в результате чего, как предполагалось, время для этого образца начинало идти по-другому: то ли быстрее, то ли медленнее, то ли вообще в другую сторону.

По логике вещей для того, чтобы этот образец вновь оказался в нашем мире, необходимо было вернуть ему первоначальное состояние материи, то есть вместе с ним должно двигаться во времени ещё одно устройство, которое в нужный момент даст соответствующий импульс. После того как состояние вещества в образце придёт в норму, ход времени для него тоже станет нормальным, и образец появится снова, только со сдвигом во времени – в прошлое, или в будущее.

Однако, поскольку какая-либо теория полностью отсутствовала, догадки оставались догадками, а группа, отправляя в неизвестно куда образец за образцом, снимала характеристики поля, пытаясь нащупать тот параметр, который управлял процессом. Параллельно шли теоретические исследования и разработка новой конструкции, которая бы могла отправлять в, так сказать, путешествие вместе с образцом и себя саму. Ко всему, предпринимались совершенно немыслимые меры предосторожности, которые жутко усложняли эксперименты, но в ответ на ропот Гудров глубокомысленно замечал: «Тише едешь – дальше будешь; конечно, если оно всё взорвётся к чертям, тут мало что можно поделать… но повторять ошибки Кюри просто недостойно интеллигента».



*



Сначала Гудров называл всё это «мозговым штурмом», но постепенно «штурм» превратился в бесконечную гонку, и иной раз Нику думалось: если бы не ребята, это была бы настоящая каторга. Ребята же были, действительно, о-го-го. Гудров собирал группу уже лет семь, откапывал по всей стране совершенно уникальных людей. Принципы отбора были никому не ведомы, сам же Гудров объяснял так: «Ну, посмотри – ведь сразу видно – наш человек».

В основном народ был не старый, но было и два деда. Один – доктор Миклуха. Натуральный шаман, напрочь заросший бородой, косматый и увешанный костяными бусами. Ходили слухи, что раньше он был первоклассным хирургом, но подтвердить этого никто не мог, а в ответ на расспросы, он сурово хмурил брови, говорил: «Ха!» и потрясал погремушками. Врач он был на самом деле универсальный и безотказный, и все мыслимые болезни, по утверждению ребят, вылечивал в течение суток.

Другой дед – дядя Миша – маленький сухой старичок, умелец и мастер на все руки. Чинил всё – от валенок до осциллографов и отличался тем, что знал невероятное количество матершинных анекдотов, и, пожалуй, даже Никулину до него было далеко. Дядя Миша рассказывал их практически постоянно, причём говорили, что за три года, что он здесь обитал, он ни разу не повторялся. Матерился он небывало и замысловато, чем постоянно смущал женщин – Софью Андреевну, математического гения лет тридцати пяти и близняшек Олю с Юлей. Им было по двадцать четыре, Оля была ас по компьютерам, а Юля – химик-лаборант (Оля рассказывала, что Юля ещё классе в шестом умудрилась дома сделать нитроглицерин, по поводу чего мама явила такое, по сравнению с чем, действие этого нитроглицерина сильно бледнело). Вторую Юлю же, вернее Юльку, племянницу-секретаршу, дядя Миша приводил в совершенный восторг, она постоянно подзуживала его и записывала особо удачные его пассажи в блокнотик.

Другие ребята были ни чуть не хуже, каждый в чём то уникум. Как-то раз Ник призадумался – как он-то сюда попал со своими не особо выдающимися достижениями. Тогда Гудров прочитал ему лекцию о междисциплинарных связях, отметив что широкие специалисты, к каким относится Ник, часто не достигают глубин в чём-то одном, зато только им дано видеть всю картину целиком, а будущее – за открытиями на стыке… Доктор Миклуха, сказал короче, пробурчав: «Должен же тут быть хоть один нормальный», – и, похлопав Ника по спине, сунул ему в чай какой-то корешок, от которого целый день горчило во рту, но зато совершенно прошёл насморк.

Отдыхали по вечерам у камина или на озере, не прекращая спорить до хрипоты по поводу «Машины», как они её называли, а с утра вновь погружались в эксперименты. Такая работа не могла не принести плодов, и в один из сентябрьских дней на лабораторном столе, наконец, возникло из пустоты исчезнувшее часом раньше устройство.

Примерно так же встречали День Победы в сорок пятом.

А наутро следующего дня Гудров заявил: «Всё, лабораторию я закрываю, объявляется недельный отпуск. Возражения – в письменном виде, опять же, в следующий понедельник».



*



Ник открыл глаза. В комнате было почти темно, за окном барабанил дождь. Судя по всему, было ещё совсем рано. Шевелиться было лень, и Ник попытался поймать ускользающие обрывки сна. Пушистые ресницы и быстрая улыбка, как солнце в редких разрывах туч: среди серой ваты вдруг появляется яркий, тонкий лучик, пробегает мимолётно, коснувшись теплом и лаской, и тут же исчезает. Света.

Погружённый в свою новую, непривычную, свалившуюся как снег на голову жизнь, Ник даже ни разу не вспомнил о ней.

Надо сказать, у Ника последние года четыре вообще складывались особые отношения с женщинами. После того как он развёлся с женой, они появлялись, исчезали, не оставляя глубоких следов в его жизни, появлялись вновь: Ник нравился женщинам, на что отвечал взаимностью, впрочем, никогда ничего не обещал, даже наоборот предупреждал: «Жениться не хочу и не буду, и, больше чем на постель, даже и не рассчитывай...» Несмотря на то, что он говорил это всегда сразу и прямо, они влюблялись, и, вспоминая их разбитые надежды, Ник иногда чувствовал себя виноватым, хотя и понимал, что оправдываться просто глупо – се ля ви.

Нельзя сказать, что Ник вёл совсем уж распутный образ жизни. Ну... если только совсем чуть-чуть. И сейчас, в утреннем полумраке вспомнив о Свете, первое, что увидел – её маленькая фигурка в чёрном вязаном платье. Потом в памяти промелькнуло, как они шли по Дворцовому мосту, по набережной и, почему-то, – толстая тётка с красной рожей... «Стерва,» – пробормотал Ник.

Сон куда-то пропал, всё так же бубнил дождь. Шесть утра.

Ник встал, кутаясь в одеяло, прошлёпал на кухню, подошёл к окну. Над городом висела хмурая пелена, морося мелкими холодными каплями.

После того как Гудров объявил отпуск, все в тот же день поразъехались кто куда. Ребята звали Ника с собой на озера в Карелию, но он отказался – стояло бабье лето, и ему хотелось пошататься по Ленинграду. Гудров улетел в Штаты, к своему другу – профессору МТИ, а Ник и Юлька остались хозяйничать в его четырёхкомнатной квартире. Юлька вела какую-то свою самостоятельную жизнь, появляясь поздно вечером, чем приводила Ника в замешательство.

– Да ты Ник не переживай, ты ж мне не нянька.

– Ну как, ты же на десять лет меня младше. А случится что – что я Дядьке скажу?

– Скажешь ему, что я в Конго убежала, и все проблемы. И вообще я взрослая женщина. Видишь – всё при мне, да ещё голова. Ник! Женись на мне, я тебя слушаться буду, – она бросалась Нику на шею, кричала ему в ухо: «Чао-какао!», и опять исчезала до полуночи.

 Два дня стояла чудная погода, а потом зарядили дожди. Нику некогда было освоиться в Питере, из новых знакомых в городе никого не было, и он третий день лежал на диване, листая книжки из шикарной библиотеки Гудрова. Иногда садился за расчёты, но данных не хватало (предусмотрительный Гудров в целях отдыха личного состава запер всю документацию по Машине в сейф), он бросал всё, и подолгу глядел с высоты девятого этажа на городские крыши.

– Ни-ик, а Ни-ик, – раздался сзади ехидный Юлькин голос, – не заболел ли, милый?

– Почему?

– Время-то? – она постучала по руке. – Нормальные и здоровые научные сотрудники спят, по крайней мере, до одиннадцати.

Юлька была одета в спортивный костюм и явно куда-то собралась.

– Слушай, может ты влюбился в меня наконец-то?

– Не, Юлька, я помру холостой. С вами, женщинами, только свяжись, горя не оберёшься.

– Да и ладно. Зато – любовь! А? – она показала Нику язык и сказала: – Одевайся, пойдём.

Ник привык уже к тому, что в этой весёлой семейке всё случалось внезапно и вдруг, поэтому без разговоров сбросил одеяло, натянул спортивны штаны и куртку, обулся.

Едва они вышли из подъезда, Юлька рванула бегом, крикнув Нику, чтоб не отставал. Они пробежали километра четыре, в бешеном темпе. Ник почти сдох, когда они, наконец, остановились возле одной из автобусных остановок. Подошёл автобус, и уже сидя в нём, Ник всё ещё не мог отдышаться. Юлька молчала, только поглядывала в сторону Ника и ухмылялась. Он не верил своим глазам – она даже не запыхалась, только раскраснелась, а её белые волосы ещё больше торчали во все стороны, взлохмаченные как всегда и мокрые.

Выйдя на конечной, они опять побежали, правда уже не так быстро по тропинке через пустырь, потом зарослями и, наконец, насквозь промокшие, вышли на поляну посреди какого-то леса или парка. Возле костра сидело человек семь, все такие же мокрые.

Компания была разношёрстная – пацаны, мужик лет тридцати пяти в штормовке, две девушки – одна постарше, в очках, другая ровесница Юльки. Выделялся бритый наголо парень лет двадцати пяти, раздетый по пояс: не то чтобы Шварценеггер, но чувствовалось, что под кожей – сталь.

Юлька подвела к нему Ника.

– Вот. Человек. Только он не в курсе, и вдобавок вот-вот должен помереть, – она фыркнула. Парень, прищурившись, посмотрел на Ника.

– Человек, говоришь? Рад, – он протянул руку. – Коля.

– Аналогично, – Ник пожал крепкую ладонь.

– С нашими познакомишься по ходу пьесы. В общем, так: у нас школа выживания. Система простая. Экстремальные нагрузки. Кто хочет, тот выживет. Плюс теория.

Вдруг он резко ударил Ника в солнечное сплетение. Удар был не сильный, но точный. Ник не успел никак отреагировать, слегка задохнувшись, он посмотрел на Юльку, потом, выдохнув, ударил парня. Тот легко поймал кулак Ника в ладонь, широко улыбнулся:

– Но готов-то не был, ага? Есть над чем работать...

Ник развёл руками. К этому времени подошли ещё человек пять.

– Ну, пора, – бритый Коля повернулся к костру. – Всем привет. Погода дрянь. В целях сохранения формы сегодня ОФП. Как обычно – делай как я.

Потом началось. Вроде ничего особенного: бег, ходьба в приседе, отжимания, приседания и так далее. Недалеко от костра на соседней поляне обнаружилась прилично оборудованная спортплощадка – брусья, перекладина, самодельные штанги и тому подобное. И вот одно за другим – в течение часа в невероятном темпе.

Минут через десять у Ника уже мутилось в глазах, но он бежал, бежал, бежал...

Он почувствовал, как сзади его догнала Юлька, дёрнула за рукав:

– Подожди, отдохнём.

Ник вопросительно посмотрел на неё.

– Пропустим круг, а то погибнем. Я уже полгода бегаю, и то больше получаса не выдерживаю. А ему хоть бы хны, – она с завистью посмотрела на мелькающего среди деревьев Колю. – А когда мы начинаем догонять, они ещё чего-нибудь выдумывают. У него ещё братец есть, вообще труба...

Немного отдышавшись, они побежали дальше.



*



В девять утра Ник уже хозяйничал на кухне, Юлька плескалась в душе. Когда она вышла, на столе дымилась картошка с грибами; Ник резал помидоры в салат.

– О-о! Вот где собака порылась, – закричала Юлька. – А я-то яичницу каждое утро...

Вскоре она куда-то умчалась, и Ник вновь остался один. Во всем теле чувствовалась дрожащая слабость. «Вот завтра я точно погибну,» – подумал он.

Повалявшись с книжкой часа полтора, он опять вспомнил Свету. Почти непроизвольно подтянул к себе телефон, снял трубку и вдруг понял, что не помнит номера. В голове лишь вертелось: сорок-сорок, а первые три цифры – никаких намёков. «Обыдно, да?» – пробормотал Ник. Он положил было трубку, но потом вроде бы наугад потыкал кнопки и через пару секунд услышал короткое:

– Да?

Ещё через пятнадцать минут он был уже на пути к станции метро, сам не понимая, какая муха его укусила.



*



По раскачивающемуся вагону бежал ветерок, шевеля мокрые волосы.

Ник смотрел на своё отражение в тёмном стекле и спрашивал себя: «Что за чёрт? Ну, допустим, скучно. Но к чему такие порывы? Э, друг Николай, что-то ты темнишь...»

Действительно, Ник уже почти и не помнил её, не помнил, о чём они разговаривали... Он пытался представить её лицо, но в памяти всплывали лишь отдельные неясные картинки: маленькая фигурка возле длинной очереди, широко распахнутые глаза, мимолётная улыбка и сосредоточенный взгляд... и всё.

Может быть, с ней связывалось невольно то совершенно особое настроение, которое пело в его душе, когда они шагали мимо сверкающих солнцем луж по пустынному Невскому? Ник пожал плечами и улыбнулся: «Но как она славно разговаривает!»

«Почему ты меня чуть не забыл? Мог бы позвонить хотя бы и сказать «как дела?» Я хотела на тебя обидеться, только это несерьёзно. И, знаешь, ты не думай, конечно, чего-нибудь, только ты приезжай, пока опять не пропал. Приезжай?»



*



Света открыла ему дверь. «Ух!.. да она красавица», – подумал Ник. Даже под толстой лохматой тканью халата её линии были безупречны. Облако светло-пепельных волос мягко ложилось на плечи, а её улыбающиеся то ли серые то ли зелёные глаза, казалось, светились изнутри.

Когда Ник неловко разулся, она протянула ему махровое разноцветное полотенце, которое держала в руках.

– Мокрый совершенно. Например я бы на твоём месте высушила волосы.

Её негромкий, с шелестом, голос прозвучал так уютно, что Ником овладело ощущение, что они знакомы тысячу лет и закадычные друзья; неловкость исчезла, и он проговорил, вытирая волосы:

– А я бы на твоём месте помог.

Она тихо засмеялась:

– Мне сестра не разрешает к незнакомым мужчинам близко подходить, – они прошли в комнату, – и вообще, если быть честными до конца, то ты мог бы и извиниться. Если человек обещает позвонить, то надо уж позвонить, хотя бы в течение недели. Да же?

Ник вздохнул и почесал в затылке.

– Ты права. Извини. Я больше не буду. Стой-ка...

Внезапно осенённый идеей, он опять обулся и выскочил на улицу. На углу, в переходе, бабки продавали семечки и цветы. Выбрав розу (Ник выбирал цветы по запаху), он бегом вернулся и вскоре, запыхавшийся, протягивал цветок девушке, а она порозовела и безуспешно пыталась удержать смущённую улыбку, прислонившись к косяку и склонив голову на плечо.

Потом они пили чай, болтали, как тогда, в первый раз, обо всём и ни о чём; сходили в близлежащий гастроном, после играли в шахматы. Ник просто обалдел, когда Света начала громить его позиции и ему едва удалось свести партию вничью. Опять разговаривали, не замечая улетающих в никуда минут.

Вернувшись домой, Ник никак не мог справиться со странным, не то радостным, не то тревожным, возбуждением. Он ходил из комнаты в комнату, брал книгу, прочитав пару страниц, откладывал её в сторону, вскакивал и снова мерил комнату шагами, иногда подходя к окну и бессмысленно улыбаясь мутному небу.

Её улыбка, глаза, слова, странная её неуловимая необычность не отпускали Ника, и, поздно вечером ложась спать, он долго ворочался, вздыхая и качая про себя головой: «Ну что за девчонка... случится же такое...»



*



На следующий день Ник опять проснулся ни свет, ни заря.

Все тело ныло, и малейшее движение вызывало боль, напоминая о вчерашней «гимнастике». С величайшим облегчением он услышал от Юльки, что следующее «выживание» будет только через день, а на сегодня по программе – поглощение белков и разнообразных витаминов.

Видимо, Ник не смог скрыть своё внутреннее волнение, потому что Юлька с утра бросала на него заинтересованные взгляды, а когда он стал одеваться на выход, подозрительно спросила:

– Куда ты это, Коленька, собрался?

Ник ухмыльнулся:

– В Конго, подруга. Чао-какао, – и, показав язык, скрылся за дверью.



*



Ник и Света медленно шли по стрелке Васильевского острова, потом через мост в сторону Петропавловской крепости.

– Слушай, тут где-то рядом зоопарк, – сказал Ник. – Пойдем?

Она взяла его за руку; по её лицу опять пробежала мгновенная смена настроения от сосредоточенно-серьёзного до радостно-открытого. Каждый раз, когда она так улыбалась, в душе Ника что-то звонко отзывалось и хотелось взлететь. Ник осторожно сжал её ладошку.

В зоопарке они сразу оказались возле обезьянника. В одной из клеток две обезьяны устроили настоящее представление. Одна возилась с половинкой цветастого пакета, неизвестно как туда попавшего. Насколько можно было понять, она пыталась в этот пакет одеться. Она то надевала его на голову, то обматывала вокруг себя, то садилась на него, и тянула за края, пока не опрокидывалась вверх ногами. По всей видимости, ей хотелось быть похожей на детишек, в их расписных курточках и костюмчиках; их там толпилась целая орава – детсад на экскурсии. У обезьяны была проблема: пакет был раза в четыре меньше, чем она сама, к тому же его все время сдувало ветром. В довершение всего, вторая обезьяна, чёрная с длиннющими руками, ходила вокруг, и, делая вид, как будто ей все равно, исподтишка пыталась пакет этот похитить. Было ясно, что ей до смерти завидно.

Это было настолько потешно, что Света и Ник простояли возле них, наверное, с полчаса, и не заметили, как собрались тучи и хлынул ливень. Они заскочили в павильон с попугаями и, держась за руки, ждали, когда дождь перестанет.

Скоро стало ясно, что это надолго. Выждав, когда стих ветер, они бросились бежать, смеясь, прыгая по лужам и вызывая улыбки прохожих, у которых, как у истинных ленинградцев, были всегда наготове зонтики и плащи. Едва они добежали до метро, дождь опять полил, как из ведра. Было ясно, что на сегодня с прогулками покончено.

Возле подъезда Света кивнула в сторону тёмно-зелёной «девятки»:

– Олег дома. Ты извини, тебе лучше не заходить, наверное?

Ник пожал плечами. Ему самому не очень хотелось подниматься; там какие-то семейные сложности, ну их.

Они вошли в подъезд, остановились на лестнице. Помолчали. В воздухе висело ожидание.

– Ну вот... Завтра на работу. Дядька приехал уже, наверное... У тебя сколько пар завтра?

– Да и не знаю. У нас ещё расписания толком нет. Знаешь, я в общежитие, наверное, переберусь. Ты ведь позвонишь?

Ник молча улыбнулся и кивнул. Света смотрела как всегда серьёзно и как-то нерешительно.

Перешагнув навалившуюся немоту, Ник тихо и быстро, словно боясь сбиться, заговорил:

– Светка, голубчик, ты... мы видимся-то всего в третий раз... второй... Я не знаю, что такое любовь, но мне так здорово с тобой и... – он запнулся.

Она стояла близко к нему и, глядя снизу вверх, так же тихо сказала:

– Ты всё правильно понимаешь... Всё будто специально для нас... мне хорошо тоже с тобой.

Они помолчали. Ник снова улыбнулся:

– Ну мы ведь поговорим ещё, да же? (её любимое словечко) Пойду.

Ник наклонился и хотел поцеловать её в щёку, но Света откинула голову, и губы их встретились.

Прошла казалось целая вечность. Они отодвинулись друг от друга. Обоим стало необыкновенно легко, они засмеялись. Света взбежала по лестнице, помахала рукой и скрылась за дверью.

Ник стоял неподвижно в темноте подъезда. «Просто сон, – думал он, – Ники, дружище, кажется, ты влопался по самые уши и, как говорит Коля-рэмбо, я рад за тебя...»



*



Осень в этом году была дождливая, но тёплая, и в редкие солнечные дни казалось, что возвращается лето. В такие деньки Ник вообще откровенно балдел. Всё было в кайф, легко и интересно. Новая жизнь летела со скоростью звука.

В лаборатории слепое тыканье в потёмках, наконец, сменилось целенаправленной и конкретной работой. Ник специализировался по физике твердого тела и конструкционным материалам, его знания в этой области оказались незаменимыми.

По вечерам Ник мчался в город к Свете. Она жила теперь в общежитии, уговорить вахтершу позвать кого-либо к телефону было делом нереальным, и в те дни, когда приходилось ночевать в лаборатории, Ник вполне готов был отдать полцарства за одно её слово.

В группе, конечно, сразу все заметили и не замедлили отреагировать. Первым к Нику подошёл Илья, молчаливый мужик гигантских размеров (копия своего былинного тёзки), постоял, вздыхая, и пробасил:

– Ну, брат. Вези. Оценим.

Пока Ник недоумённо смотрел на него, Илья опять вздохнул и, тяжело повернувшись, отошёл. Сразу же раздался говорок дяди Миши:

– Это Миклуха, шайтан, накаркал, ёкарный полистирол... Был нормальный один, бля, и тот, бля, влюбился. Ну что за жисть.

Ник, наконец, понял и засмеялся.

– Как только, так сразу. Привезу. Честное пионерское.

Больше всех, конечно же, одолевала Юлька. Когда они через два дня на третий бегали утром на «выживание», она бросала ему на ходу что-нибудь вроде:

– Неблагодарный... не успел приехать, нашёл какую-то женщину... Распутный мужик. Я тут из сил выбиваюсь ему понравиться, нашёл какую-то старуху себе.

Когда Ник, смеясь, говорил, что «старухе» девятнадцать лет, Юлька фыркала:

– Бесстыжий, мог и подождать три года.

В лаборатории Юлька появлялась редко. Днём она сидела в подвале, так называемом офисе, а, кроме того, ходила в вечерку. Ник даже удивился, узнав, что она учится в школе. Временами он совсем забывал, что она, в общем-то, совсем ещё пацанка.



*



Первое время Ника поражал внешний вид установки: лёгкий каркас цилиндрической формы, на котором крепилось хитрое переплетение проводов, трубочек и всяческих других прибамбасов. Это было похоже на садок для рыбы, но никак не на машину времени. Однако это была она, и даже действовала.

Упрощённый вариант передвигался только в будущее. Выглядело это даже как-то буднично: в камеру (в группе почему-то называли её «коробкой») помещали образец, включали запуск. Несколько секунд, пока срабатывал таймер, хлопок, движение воздуха – и вся конструкция исчезала, чтоб появиться на том же месте через пару минут.

Образцы затем просвечивали, пилили, сжигали, подвергали всевозможным анализам. Ничего особенного не обнаруживалось, и несколько раз уже запускали мышей. Мыши тоже чувствовали себя отлично, и, судя по всему, не испытывали даже каких-либо, так сказать, моральных потрясений. По крайней мере, после опыта у мышей не замечалось изменений в поведении или страха перед машиной. Подумывали уже и о настоящей большой установке.

На вечерних посиделках под пивко разгорались жестокие баталии по вопросу о «бабочках». Это из классики: герой улетел в прошлое, там случайно раздавил обычную бабочку, а когда вернулся, обнаружил, что этим самым нарушил естественный ход вещей, и такая, казалось бы, мелочь длинной цепочкой причин и следствий привела к тому, что мир, в который он вернулся, оказался вовсе и не тем миром, из которого он улетал. И это было ужасно.

Половина группы придерживалась другой версии: мол, прошлое изменить нельзя. Все действия, произведённые в прошлом, уже вписаны в ход истории, а если захочешь совершить нечто из ряда вон, так тебе обязательно что-нибудь помешает, или ещё что-то в этом роде. Короче, всё равно получится так, как уже есть.

Самого Ника обе теории не устраивали, потому как обе были логически противоречивы, чего сознание Ника принять никак не хотело.

Гудров иной раз подначивал:

– Ник! Ты же физик, у тебя парадоксы в крови должны быть.

Ник морщился:

– Да не нравится мне всё это. По правде сказать, мне и корпускулярно-волновой дуализм подозрителен... От лукавого это всё... Может я физикой занялся только чтоб вывести всех на чистую воду.

– Ну и как успехи? – ехидно подавал голос Саня (как теоретик, он был со всякими парадоксами запанибрата).

– Да как сказать... Пока что физика сильней меня, – Ник улыбался, – но погодите, настанет день...

Гудров довольно ухмылялся:

– Вот за что я Ника люблю, так это за оптимизм...

Работы по прыжкам в прошлое всё же пока откладывались. Гудров говорил:

– Ребята, ну что нам, жмёт, что ли? Погодим малость, подумаем пока. А вдруг? Вокруг и так кавардак, нам ещё со временем проблем не хватает...

Впрочем, проблемы иногда возникают и сами по себе.

В один из осенних вечеров, когда спор опять дошёл до точки кипения (обсуждали версию о том, что в прошлое всё же вообще нельзя двигаться), внезапно раздался негромкий хлопок, по лаборатории пахнуло ветром, и на пустом месте возникла знакомых очертаний конструкция. В верхней части сдвинулась панель, и показалась голова.

Ник с любопытством смотрел на своего двойника. Тот подмигнул ему, помахал всем рукой. Панель закрылась. Так же внезапно, как появилась, машина исчезла, по лаборатории вновь пробежал ветерок.

Серёга, электронщик, поперхнулся чаем и долго не мог откашляться, пока на его спину не опустилась тяжёлая длань Ильи. Все поражённо молчали. Ник, сам в странном смятении, проговорил:

– Восемнадцать ноль-ноль... Двадцатое ноября. Думаю, надо запомнить. И когда я полечу в прошлое... но теперь-то я, факт, полечу?

Все ещё помолчали, потом Илья крякнул:

– Ну ты даёшь. С тебя пузырь, гость ты наш из будущего.



*



Ник и Света все больше привыкали друг к другу, он не мог вспомнить теперь, как он раньше жил без неё. Они много гуляли, вместе узнавали Ленинград, Ник вспомнил вновь студенческую жизнь, помогал девчатам по учёбе или по хозяйству, где требовались мужские руки. Со Светой в комнате жили три девчонки, отношения у них сложились хорошие, но близкими подругами они не стали: соседки больше держались друг друга, потому что были знакомы ещё со школы: вместе приехали откуда-то из-под Архангельска; к тому же, Света была на три года их старше.

Как-то раз они шли мимо Гостиного двора, и им повстречался парень, продававший гитару. Сам Ник всё собирался научиться играть, но постоянно было некогда, или не было гитары, или денег. Как обычно.

К немалому удивлению Ника, глаза Светы загорелись, она отдала парню почти всю свою стипендию, только вчера полученную, и вечером Ник заворожённо слушал, как она поёт. Играла она незамысловато, но её голос – негромкий, лёгкий и удивительно точный, просто околдовал Ника и девчонок.

Назавтра у Ника целый день в голове крутилась её любимая, из Макаревича, – «Она идёт по жизни смеясь».



*



Порой, по ночам, приходили тревожные мысли. Ник лежал, глядя в потолок, и со странной отрешённостью думал: «Слушай, друг, ей-богу всё это не кончится добром. В этой чёртовой жизни никогда не бывает, чтобы всё было так хорошо. И чтоб за это ничего не было. С высокой горы больно падать, может и не стоит так... высоко?» Ник вспомнил свою бывшую жену и тяжело вздохнул.

Пару раз, уже года через два после развода, Ник был недалёк от того, чтобы влюбиться. Но срабатывал какой-то внутренний тормоз, и по прошествии некоторого времени Ник думал: «Ой, как славно-то... Такого дурака чуть не свалял».

Потом у него появилась целая система «как не влюбиться в красивую женщину». Система, вовремя запущенная, давала отличный результат: женщина оставалась хорошей знакомой, душевные травмы – лёгкими и быстро проходящими.

Но, думая о Свете, Ник неизменно приходил к решению: «А, пусть мне будет хуже. Всю дорогу я сам рулил, пусть уж оно без меня хоть раз... Будь что будет».



*



Отношения их оставались абсолютно платоническими, они даже не целовались больше почему-то. Правда, Ник замечал иногда, когда они оставались вдвоём, еле уловимые мелочи: быстрый взгляд, глоток в пересохшем горле, лёгкий румянец на щеках, чуть охрипший голос. Ник буквально ощущал, как её тянет к нему, но он отгонял от себя мысли об этом, словно боясь осквернить своё трепетное отношение к ней. И каждый раз, невзначай касаясь её рукой, он вздрагивал внутренне от внезапно набегавшей волны нежности, желания, скованности, запутанного клубка эмоций и мыслей.

Их отношения даже выглядели странно среди той жизни, которая их окружала. Разве объединяет что-нибудь слова «общага» и «целомудрие»? Света и Ник, конечно, всё понимали, но словно ждали какого-то знака, ждали, когда судьба сама скажет: «Пора».



*



В один из первых дней зимы Ник и Света, толкаясь и смеясь, ввалились в комнату после бега наперегонки. Соседки на выходные уехали на дачу к одногруппнице, в комнате было тихо и темно. Ник свалился на кровать прямо в куртке, перевернулся на спину, раскинув руки. Щёлкнула дверь, и Света, упав рядом, вдруг прильнула к нему всем телом, и её тонкие руки обняли Ника.

Голова Ника закружилась. Он взял её лицо в ладони, легко поцеловал. Сами собой прозвучали слова, которые раньше он не произносил даже про себя:

– Света, девочка моя, как я тебя люблю...

Она уткнулась ему в грудь, а он целовал её разметавшиеся волосы, руки, шею... Он забыл о времени, ему казалось, что он летит куда-то...

Внезапно она резко повернулась, ударив Ника по лицу, выдохнула:

– Нет!

Казалось, даже стрелки часов замерли на несколько секунд. Прерывающимся голосом Ник проговорил:

– Светка, милая, что случилось? – он совсем опешил, почему-то испугался, и в то же время из глубины души поднималась слепая волна обиды.

Ник ничем не мог ответить ударившей его женщине; с её стороны это было бы подлостью, и в любом другом случае он просто ушёл бы раз и навсегда. Но Света?.. Ник совершенно растерялся.

Света закрыла лицо рукой, по щеке катилась слеза.

– Не называй меня никогда Светкой... И... – после долгой паузы глухо закончила: – уходи.

Ник встал, обулся и вышел, аккуратно прикрыв дверь. Он медленно спустился по лестнице, каждую секунду ожидая услышать сзади знакомые шаги, кивнул вахтёрше и вышел на улицу.

Он ничего не мог понять и, огорошенный, брёл через полгорода пешком, не глядя по сторонам. Несколько раз он останавливался и собирался вернуться, но, пожав плечами, продолжал путь.

Далеко за полночь он открыл дверь квартиры Гудрова, тихо прошёл в комнату, побросал одежду на кресло, лёг и забылся тяжёлым сном.



*



Ник быстро, почти не глядя, разбирал и упаковывал части рабочей камеры машины. Руки сами находили нужные разъёмы, штекера, провода, проделывая в тысячный раз знакомую работу.

На душе было муторно. Он гнал от себя все мысли о Свете, но разве можно было о ней не думать?

Вечером Гудров с Ником и Саней улетали в командировку в Курган. Необходимо было выяснить, что произойдёт, если машина стабилизируется в точке, уже занятой каким-либо телом. Гудров не исключал возможности взрыва, поэтому решил проводить эксперимент в степи, на одном из армейских полигонов.

Всё делалось, конечно, подпольно, но, как всегда, Гудров всё утряс, и военные даже выделяли транспорт.

Сборы подходили к концу.

Ник всё пытался разложить по полочкам, что же случилось у них со Светой. При всех его недостатках, отношение его к Свете было безупречным. Ник просто не видел, в чём можно себя обвинить. Значит, было что-то, чего он не знал. Но почему же она не рассказала... Она, конечно, не обязана ничего рассказывать, но... Ему опять вспоминался её шёпот: «Уходи»; становилось до невозможности горько, опять всё путалось, всё начиналось сначала.

Вдруг его будто ударило током. Он медленно выпрямился, повернулся к двери.

По коридору прозвучали шаги, дверь распахнулась. На пороге стояла Юлька.

Гудров удивлённо протянул:

– Дитя моё, ты как здесь?

Юлька слегка замялась, что было ей несвойственно, потом оглянулась и потянула кого-то за руку. В комнату вошла Света.

Ник готов был поклясться: он знал, что это она, ещё до того, как открылась дверь.

Все озадаченно молчали, пока Юлька не сказала первой:

– Ну что ты стоишь? К тебе пришли, изверг. До чего довёл человека, – повернулась к Гудрову: – Сижу на телефоне, звонит, плачет, потом приезжает. Говорю: в командировку, может уже уехали; куда там, говорит – в Пулково на тачке поедет. Ну чё смеяться-то. Миллионеры, что ли. Звоню дяде Мише – ещё здесь, ну и пришлось привезти.

Ник тем временем подошёл к Свете, легонько тронул её за плечи, повёл наверх в кают-компанию.

Когда они вышли, Юлька развела руками:

– Парочка, ничего не скажешь. По телефону говорить не хочет. Говорит: «Мне НАДО его увидеть»... Ну ты подумай... Любовь! Даже завидно. Эй, Илья Сергеич, может ты меня полюбишь?



*



Ник сидел на столе. Вытирая слёзы о его плечо, Света говорила:

– Коля, я совсем не знаю, как правильно... И без тебя ещё хуже, и всё совсем плохо... И ты не думай ещё, что я тебя ударила, просто, нечаянно так повернулась, и...

Он прижался губами к её волосам и шёпотом успокаивал:

– Ну голубчик, Свет... (на мгновение запнулся) ...тик, всё будет здорово, да же?

Она подняла на него глаза:

– Да же. Я думала, что смогу с тобой забыть, и не смогла, и чтобы тебя не мучить, я подумала, что лучше нам не быть... я расскажу тебе...

Слова её путались, Ник не мог уловить смысл, он поцеловал её глаза, собирая губами слезинки, и сказал тихо:

– Я тебя люблю.

Она как-то успокоилась, прижалась щекой к груди Ника и стала рассказывать короткими отрывистыми предложениями, делая длинные паузы:

– После школы я ведь поступала в универ, у нас, там... Мы с подругой поехали на каникулах на базу отдыха... зимой... Тогда папа умер, и она меня пыталась развеять... Но там все пили, и я хотела вернуться... но как-то не получилось... А потом я была одна... Марина ушла с кем-то спать... А их было шестеро... – лицо Светы стало жёстким, губы плотно сжимались после каждого предложения. – И я ничего не могла ... Всю ночь... они не соображали вообще ничего... А потом уже, они принесли деньги маме... много, на квартиру хватило... И мама не стала подавать заявление... Получается, они меня купили... И я встречала их целый год... Я ведь не злая, только их бы я убила... И я уехала... И я не могу забыть... – по щекам её опять потекли слёзы.

Ник потерянно смотрел на неё.

– Господи, девочка моя маленькая, что же... – у него не хватало слов, и он, прижав её к себе, умолк.

Раздался стук в дверь и голос Гудрова:

– Ник, я понимаю, конечно, но, брат, самолёт...

Ник открыл дверь и растерянно произнёс:

– Дядька, слушай, мне ехать нельзя, – тот озадаченно подёргал себя за нос.

– Н-да... Но вдвоём-то мы не управимся. И билеты. Времени уже в обрез?

Света дотронулась до руки Ника.

– Да нет, ты езжай. Всё же теперь хорошо?

Ник, сомневаясь и переживая, взяв Свету за руку, спустился вниз. На улице уже ждала машина. Откуда-то выскочила Юлька, шепнула ему:

– Да мы присмотрим за ней.

Ник благодарно сказал:

– Спасибо, брат.

Возле машины он чмокнул Свету в щёку. Погладил по руке.

– Ты тут с Юлькой будь, она молодец, хоть и балда.

Света улыбнулась, первый раз за сегодняшний день. Ник увидел в её глазах знакомые зайчики, и напряжение оставило его. «Ну вот. И всё будет нормально», – подумал он.


*


На следующий день после отъезда Ника Света получила письмо из Иркутска, в котором сообщалось о гибели брата.



 
ЧАСТЬ 2. О ВРЕМЕНИ И ЛЮБВИ


Никита уже давно жил отдельно. Сразу после школы он уехал куда-то под Магадан и год проработал в старательской артели, а после армии поступил в Иркутский университет на геолога. Он мало писал домой, да и то в основном Свете – они с детства хорошо ладили.

Так получилось, что после того, как произошла трагедия, никто даже не знал, где искать его родных. Только через полгода, когда в общежитие пришла открытка ко дню рождения от Светы, по обратному адресу отправили письмо.

По рассказам очевидцев случилось всё так...

Маршрут был почти пройден, оставался последний, самый сложный участок: длинное узкое ущелье с тремя водопадами.

В горах прошли дожди, и вода прибывала с каждым часом. Обстановка была, хотя и сложная, но не настолько критическая, чтоб отменять сплав. Тем более ребята были в большинстве опытные, ходили и не такие маршруты. Всё же решили не идти на байдарках-одиночках, а пустить только два плота, так как вода подгоняла, а очень сложные стены ущелья не позволяли быстро организовать страховку с берега.

Первым пошёл большой плот, и ребята ввосьмером прошли до нижней отметки без всяких приключений.

Второй плот, катамаран-четвёрка, манёвренный, но менее устойчивый, попал в беду на среднем водопаде. Резкий толчок буквально вышвырнул одного из экипажа в воду, он попал в тесную протоку между камней, и его унесло вперёд, пока катамаран огибал эти глыбы. Парня выловили внизу порядком потрёпанного, но живого.

Из лоции было известно, что сразу за третьим водопадом вдоль левого берега рельеф русла образует так называемую «бочку», винтообразный перехлёст потоков, поэтому надо было держать как можно правее. Однако втроём ребята не справились, не успели выгрести, и с водопада попали в самый штопор. Плот перевернулся... Уже внизу, за ущельем, за него цеплялся только один из троих.

Само собой, производились поиски, но безрезультатно, даже тел найти не смогли.

 

*



С раннего детства Свету и Никиту связывала самая неподдельная дружба и привязанность. Они много времени проводили вместе, держась обособленно среди большой семьи. Вообще взаимоотношения в семье не были по большому счёту благополучными. Мать – неглупая, но ограниченная и меркантильная женщина, всё своё время проводила в добывании денег, а в промежутках – в разнообразных склоках. Когда разбежались друзья и знакомые, она взялась за мужа, человека мягкого и тихого, вскоре выгнала и его, отсудив машину и квартиру. Хотя детей она по своему любила, ничего для них не жалела и за них могла сжить со свету любого. Деньги к ней, казалось, текли сами, а тут как раз началась вся эта перестройка, и вскоре она уже была хозяйкой нескольких киосков и двух магазинов.

Старшие сёстры – Валя, Наталья и Люда, уже повыходили замуж. С возрастом они всё больше становились похожими на мать. Мужиков они себе нашли вполне соответственных (здоровенных, мордатых, громких и как ни странно, даже на лицо каких-то неуловимо-одинаковых), и теперь жили обеспеченно, но всё в таких же вечных дрязгах, зависти и жлобстве.

Младшие дети – Никита и Света, были здесь как белые вороны, но друг в друге нашли родственные души, как и их отец, к которому они частенько тайком от матери бегали в гости (мать запрещала ему видеться с детьми и всячески пыталась настроить их против него). Позже, когда отец уже умер, Никита остался, по большому счёту, единственным близким для Светы человеком.

Гибель брата казалась Свете жутким сном. Это была настоящая беда.



*



После занятий на подготовительных курсах Юлька решила найти Свету. Расписание занятий висело на стене возле кафедры, и вскоре Юлька слонялась возле аудитории, где у Светы должна была быть следующая пара. Светы не было видно. Юлька ещё раз заглянула в дверь. Парень, сидевший на столе недалеко от двери, махнул ей рукой.

– Девочка, ты хочешь учиться?

Юлька смерила его взглядом:

– Я ваш новый преподаватель. Буду читать курс трансцендентально-ненормативной лексики. А пока у меня к вам, молодой человек, недвусмысленный вопрос: где мне найти Шанскую Светлану?

Парень почесал в затылке.

– Она вообще-то после первой пары ещё ушла. Заболела, что ли. А вы, девушка, откуда такая серьёзная?

– Откуда? – переспросила Юлька. – Я же не преподаватель анатомии. Ну ладно, спасибо, юноша, учитесь хорошо.

Она вышла из университета, на набережной остановилась. «Ну что это за вот... Придётся ехать в общагу».



*



Света лежала на кровати и беззвучно плакала лицом в подушку. Дверь не была закрыта, Юлька постучала, вошла и теперь сидела у стола, неуверенно поглядывая по сторонам.

На столе лежало раскрытое письмо. Читать чужие письма, конечно, нехорошо, но ведь явно что-то случилось, и письмо так удобно лежит...

Юлька бросила взгляд, потом вчиталась. Пробежав нижнюю строчку, про себя присвистнула: «Оппачки! Ну что за не везёт девчонке. И братишка, наверное, любимый был...» Она тихонько потрогала Свету за плечо. Та обернулась и как будто даже не удивилась.

– Здравствуй. Никита погиб. Брат... Письмо вот пришло, – она смахнула рукой слёзы. – Коля не вернулся ещё?

– Они же вчера только уехали. Только через неделю, может, будут.

– Да?.. – Света качнула головой. – Будто бы сто лет... Хочешь чаю?

– Нет, пожалуй, – Юльке пришла в голову мысль. – Слушай, поехали у меня поживёшь, пока они не вернутся. А то я одна осталась...

– Да... как-то...

– Поехали, поехали. И до школы добираться от нас быстрее: метро рядом...



*



На следующий день стало ясно, что Свете действительно нездоровится. Она ничего не ела, ночью поднялась температура, под утро она вроде даже бредила, и когда Юлька утром взглянула на неё, то первым делом поинтересовалась, не вызвать ли скорую. Потом, немного рассудив, позвонила в лабораторию Миклухе.

Через пару часов он вошёл в прихожую, морозный и лохматый, повесил на крючок дублёнку, прошёл в комнату. Посмотрев на Свету, покачал головой. Юлька, тараторя, бегала вокруг, пока Миклуха не цыкнул на неё сердито.

– Игорь Иваныч, а что я Нику скажу, когда он её такую увидит? Я ж ему обещала, что всё будет нормально... – прохныкала она. Миклуха, вздохнув, произнёс:

– Юлия! Ну что ты несёшь? Ты что, бог? Всякое случается, при чём здесь ты-то? А тут уж моя забота, знаешь ли. Как говорит Ник, оставьте проблемы специалистам. Ты слушай его, он мудр порой.

Юлька, услышав из уст Миклухи такую длинную и, что было невероятно, связную речь, совершенно обалдела и после два дня беспрекословно исполняла роль мальчика на побегушках без единого своего фирменного прикола.

По прошествии времени она, делая страшные глаза, будет рассказывать Нику:

– Я знаю тайну! Как Миклуха лечит больных. Он их забалтывает. Ты слышал, как он разговаривает? Я тоже раньше не слышала. А он специально слова накапливает годами, а потом как выдаст! Вон, Светланке по ушам как присел, нет, ты представь: три часа ей чего-то втирал, а она ему ещё отвечает, а он дальше... Вот ты пробовал три часа подряд говорить? То-то же. Ну прямо Горбачёв какой-то. И всё! Через два дня как рукой всё сняло. И, думаешь, хоть раз покамлал, или что... Даже погремушками своими ни разу не потрясал.

– Да ну?! – дурашливо восхищался Ник. – А корешки в чай?

– Ну, корешки-то само собой. И причём корешки выбирает самой отвратительной формы. Чем корявее, тем лучше способствует...



*



…На первом этапе стабилизации от центра масс к периферии постепенно структурируется объём пространства, процесс происходит быстро, но с конечной скоростью. При этом возникает волна, рассеивающая избыточную плотность и сопровождающаяся изменением и выравниванием энтропийных значений... И т. д. Ник особенно не вникал в теоретическую часть отчёта, где Саня, называя это «предварительными прикидками», набросал пятнадцать листов сплошных формул. Практический же и наглядный результат был налицо: огромный валун тонн в десять весом просто треснул и развалился надвое, не причинив никакого вреда хрупкой конструкции. Понятное дело, что результаты прыжка куда-нибудь в глубину скального массива были бы более плачевными для машины, но это было, в общем-то, ясно и без экспериментов.



*



После возвращения из командировки Ника сразу поймал Миклуха. Он потряс своими костяшками, прислушался, потом нормальным голосом сказал:

– Пойдём, расскажу тебе историю.

Он коротко обрисовал, что случилось со Светой, закончив словами:

– Вот так-то. Пару сеансов ещё можно провести, но гипноз не панацея. Можно лишь усилить или ослабить только то, что уже есть там, – он постучал по голове. Вздохнул и помолчал. – Девочка видимо много пережила и всё держит в себе. Так что будь к ней внимательней. Ты ей нужен.

Едва появилась возможность, Ник бросился в город. С электрички – на тачку и – в Университет. Он как раз успевал к концу занятий.

Он стоял в вестибюле и смотрел, как она спускается по лестнице.

Переговорив о чём-то с одногруппницами, она легко сбежала вниз и тут увидела Ника.

Её как всегда серьёзное лицо озарилось такой счастливой улыбкой, что у Ника перехватило дыхание.

Света молча подбежала и бросилась к нему на шею; Ник подхватил её лёгкую фигурку и закружил.

– Ник!

– Здравствуй, голубчик.

Они долго смотрели друг на друга, потом рассмеялись.

– Конечно, так-то. Между прочим, если очень долго смотреться, так можно и дырки насквозь проглядеть, – раздался знакомый голос.

Ник и Света обернулись.

– Юлька! А ты-то откуда? – Ник звонко чмокнул её в щёку. Он соскучился по Юльке и был рад её увидеть.

– А вот! И будешь ещё мне должен за присмотр за человеком. Смотри, придёт время расплачиваться – потребую натурой.

– Что за беспардонная шпана! Ну, двинули? – на душе у Ника опять стало легко и безоблачно.

Юлька сказала, что ей надо ещё забрать сумку, и куда-то упылила.

– Ник! – Света потянула его за рукав. Её щёки порозовели, она смущённо сказала: – Ты не целуй её!

– Кого, Юльку? – Ник тихо рассмеялся. – Она же классная!

– Вот и не целуй...

Ник обнял Свету, осторожно и нежно, шепнул ей на ухо:

– Как скажешь, начальник.



*



Этой зимой всё было просто здорово. Оставалась, правда, одна недоговорённость.

Ник жестоко клял себя за свой длинный язык, когда узнал, что тогда, в июне, действительно погиб брат Светы. Однако она на эту тему не заговаривала, и Ник решил, что может она тогда не придала значения его словам и забыла о них. По правде сказать, сам Ник почти не помнил той первой встречи. Казалось, прошли уже годы. Вспоминать о тех своих словах Нику было неприятно, да и напоминать Свете о смерти брата не стоило.

Света, конечно, ничего не забыла, наоборот: она очень ясно всё помнила, и смущение Ника не ускользнуло тогда от её внимания. Теперь ей представилось, что он просто решил подарить ей лишние месяцы спокойной жизни, ведь, в самом деле: разве можно было что-то изменить, даже если бы она тогда обо всём узнала. Как-то раз она спросила Ника: «Ты тогда просто пожалел меня?»

Ник чем-то был занят и не понял, о чём идёт речь, но на всякий случай кивнул, не вникая. Так всё и осталось. Но ведь это такая мелочь.

А жизнь была прекрасна. Для Светы горечь от потери брата как-то отдалилась и уже не ранила так нестерпимо – время делало своё дело. Но самое главное – рядом был внимательный, всё понимающий, самый лучший в мире Ник.

И для него Света была просто чудом, он не переставал благодарить судьбу за их встречу. Каждый день он открывал её для себя вновь и вновь, иногда как-то отстранённо думая: «Так просто не бывает... Никогда не думал, что человек может совсем не иметь недостатков. Боже мой, Ник, ты даже сам ещё не понимаешь, как тебе повезло».

Ника просто убило наповал, когда Света уехала на зимние каникулы домой и вернулась через неделю на своей машине.

Это была старенькая, но в отличном состоянии «шестёрка», оставшаяся ещё от отца. Мать подарила её Свете полтора года назад, на восемнадцатилетие, чем вызвала бурю зависти со стороны сестёр, хотя у тех уже были свои и квартиры, и машины, и денег пароход. Всё это Свете противно было вспоминать, но машину она полюбила и оказалась страстной водительницей.

Света и Ника приобщила к этому делу. Он быстро всё схватывал, поначалу, правда, можно было увидеть картину типа: впереди внезапно появляются колдобины, Ник в растерянности жмёт вместо тормоза на газ, машина прыгает, как на ралли Дакар, глаза Светы разят громами и молниями, а на заднем сидении покатывается со смеху Юлька: «Давай, давай гони, Ник!»

К Юльке Света поначалу присматривалась, полусерьёзно приставая к Нику:

– Эй, что вы там опять со своей Юлькой, влюбились уже, что ли? – на что Ник только смеялся:

– Ну как в неё не влюбиться, Светик?

– Вот именно. Смотри мне! – Свете и самой Юлька сразу понравилась. Почему-то одно её присутствие поднимало Свете настроение.

Юлька тоже относилась к Свете с самого начала как-то уважительно, и та, наверное, была единственной, кто не испытывал на себе остроты Юлькиного язычка.

Скоро уже девчата были неразлучными подружками, несмотря на разницу в возрасте. Ника это не могло не радовать.



*



Пару раз в неделю Ник с Юлькой продолжали ходить на школу выживания. Это был своего рода клуб; началось всё случайно: Коля работал в одной из охранных фирм телохранителем, а его брат, Андрей, – спасателем в МЧС. Они бегали на спортплощадку в парк тренироваться и как-то раз наткнулись на молодых пацанов, которые токсоманили в лесочке. Пацанов каким-то образом взяли в оборот и приобщили, так сказать, к спорту. Дальше – больше. Помимо физподготовки братья стали учить тому, что знали, а знали они пропасть интереснейших вещей. Со временем стал подтягиваться новый народ, теперь уже «ветераны» учили новичков. Кто-то уходил, другие оставались, сложилась дружная компания. Иногда ходили в походы, просто встречались в парке у костра или заваливались к кому-нибудь пить чай.

Ник узнал там множество вроде бы мелких, но полезных вещей, начиная с того, куда на самом деле лучше звонить при пожаре, и кончая тридцатью семью способами использования презерватива (ну, например, в качестве спасательного круга – как вам нравится?).

Следующим летом Андрей обещал нагрянуть к друзьям морякам – освоить подводное плавание; было ещё много разных планов. Ник был благодарен Юльке, за то, что она затащила его сюда.

Как-то раз Ник и Свету пытался сагитировать, но она только засмеялась:

– Я и так растолстеть никак не могу, а если ещё бегать с вами сумасшедшими...

Ник не настаивал:

– Ну, как знаешь, дружище. Свет, слушай, а почему тебя не называть Светкой?

Она озадаченно на него посмотрела, пожала плечами:

– Я не знаю... Мне не нравится так. Ведь я же не зову тебя Колькой?

– Логично... – Ник почесал затылок, – ну надо же, – он вспомнил, как наверное с месяц, привыкал не говорить «Светка», поправлял себя даже в мыслях и всё твердил: «Света, Светик, Светлана...»

Впрочем, это всё давно уже было забыто, как и те декабрьские дни. Теперь Нику думалось, что уже ничто не сможет помешать их счастью.



*



Предварительные эксперименты закончились, была уже создана и отлажена большая машина; Ник, Саня и Илья совершили по несколько прыжков в будущее. Конечно, громко сказано – в будущее, скачок измерялся минутами, только Илью запускали на два дня. Но всё-таки!

Теоретики вывели эмпирические зависимости, по которым с достаточной точностью можно было управлять прыжками; появились даже какие-то намётки на обоснование теории. Ник, правда, разделял мнение Гудрова, что это даже и намётками трудно назвать: так, нечто околонаучное, типа торсионных полей. Но она прыгала, и иногда Нику даже хотелось себя ущипнуть, ну не сон ли.

Выявились и ограничения: максимальная достигнутая относительная скорость составляла что-то около десяти в четвёртой, дальше резко возрастала потребляемая мощность, а вместе с ней вес токоведущих частей, магнитопроводов, защиты и так далее, не говоря уж о питании, в качестве которого использовали обыкновенные автомобильные аккумуляторы. С другой стороны, объёма воздуха в камере хватало без регенерации часа на два с половиной по локальному времени, что на максимальной скорости составило бы около двух лет. Впрочем, все понимали, что это только начало.

Всю зиму в группе жили ожиданием. Прыжки прыжками, но путешествие во времени предполагает прыжки в обоих направлениях , однако все команды на запаздывание в бортовом компьютере были заблокированы Гудровым, а тот всё чего-то тянул.

В один из вечеров они почти всей группой сидели в кают-компании, пили пиво и негромко разговаривали. Треск поленьев в камине, тихий снег за окном навевали умиротворение, не слышно было обычных споров или громогласного хохота. Среди прочих промелькнули слова Гудрова о том, что неплохо бы большую машину поставить на колёса, что-нибудь эдакое, типа БТР, да с автономным питанием...

– Иваныч, ты никак новую работёнку пытаешься нам сочинить? – раздался тихий голос Сергея Сергеевича. Он был кем-то вроде первого зама Гудрова по науке и его старинным другом. Это был высокий, с военной выправкой мужчина, всегда носивший большие квадратные очки, ровесник Гудрова, но совершенно седой. К нему очень даже прислушивались, и сейчас все невольно замолчали. Он огляделся, как бы призывая всех его поддержать, и продолжил:

– Вопрос ведь назрел, не правда ли? Скажи-ка, дядька Андрей Иваныч, да не темни, в чём у нас проблема?

Гудров поморщился, крякнул, встал и прошёлся. Потом медленно и веско заговорил:

– Что ж... Надо же когда-то решать. Вы же видите. Что всё не просто. Вся эта наша перестраховка и конспирация... Знаю, знаю, не раз вы меня с чертями поминали. Но поймите, это ведь не против, извините меня, американских шпионов! Это просто-напросто защита от дураков. И кавалеристов разнообразных. Ребята, вдумайтесь... вдумайтесь! Ведь может оказаться так, что на нас ляжет ответственность за судьбу мира, в конце концов!.. – он сделал долгую паузу. – Даже в лучшем случае. Даже если на прошлое нельзя воздействовать, ведь это возможность получения практически любой информации, как о прошлом, так и о будущем. А информация – та же бомба. И даже опаснее. И тем более, если всё-таки прошлое обратимо? Ведь тогда даже трудно вообразить, что мы можем натворить, хотя бы и с самыми добрыми намерениями. И это не Бредбери! Это вон, – он махнул рукой, – стоит аппарат внизу, я залезаю в него, беру автомат, и убиваю Чингисхана во времена бурной молодости... Осознаёте? Я реально могу это сделать... И что будет потом? Честно сказать, мне просто страшно, – он надолго замолчал, потом продолжил: – И вот ещё нюанс. Прыжок Ника, надо полагать, неизбежен. Тут уже есть над чем поразмыслить. Мы ведь уже можем воздействовать на прошлое, даже никуда не летая. Просто Ника не будем никуда посылать... Но не это я хочу сказать. А вот что: я тяну уже чуть не полгода, но после того появления Ника не было ни единого намёка на что-нибудь подобное. Вопрос: почему? Неужели бы мы там, в будущем, не обнадёжили себя как-то? Разные ответы приходят на ум. Ну, к примеру: ты, Ник не смог тогда вернуться обратно к ним в будущее, и они, то есть мы, свернули испытания. Или вообще нечто апокалиптическое: ты вернулся, а продолжать просто уже некому... Или при возвращении машина взорвалась вместе со всей лабораторией... Да всё, что хотите. Так-то. Думайте.

Дядька ссутулился, сел, открыл себе ещё бутылку «Балтики».

Минут пятнадцать все молчали, видимо, всех проняло. За тысячами экспериментов сам факт возможности движения во времени стал обыденностью и уже воспринимался как нечто в порядке вещей. Монолог Гудрова заставлял задуматься.

На Ника вдруг снизошло понимание того, какой огромный груз ответственности лежит на плечах Дядьки. Ощущение причастности к этому потрясало. «Странно... и ведь ничего нового-то Дядька не сказал... Вот уж точно, порой за деревьями перестаёшь лес замечать...»

Потом Гудров улыбнулся:

– Ну... Не напрягайтесь, братва. На то и начальство, чтоб решать. Готовься, Ник, послезавтра прыгаешь. На самом деле, не мы, так кто-нибудь другой до этого додумается... Нехорошо перекладывать ответственность на других. Я уже сделал кое-какие приготовления... Ну, поеду, пожалуй.

Гудров уехал в город, остальные долго ещё сидели, перекидываясь редкими словами, глядя на танцующие языки пламени. Нику почему-то навсегда запали в память слова Сергеича: «Дядька-то наш – Атлант...»

Ночью Нику снилась Света.



*



Всех нас поражают порой странные, необъяснимые никакими теориями вероятностей случайности, которые происходят в нашей жизни. Невидимые ниточки судеб тянутся своими извилистыми путями и вдруг сходятся в одном узле, оставляя потрясение или недоумение, заставляя сомневаться в простоте мира.

Старше Светы на пару курсов учился Жора. Он сам смеялся: «Ну какой из меня Георгий, к чертям собачачим?» Он был длинный, какой-то вечно взъерошенный, лохматый и ослепительно рыжий.

Жора был талантлив. Талант его был особый, журналистский: он постоянно был в гуще событий, он, казалось, чувствовал, когда и где что-нибудь должно случиться, и уже был там как раз к началу. Он знал обо всём происходящем в городе и знаком был буквально со всеми. Плюс к этому, он умел говорить и убеждать. Уже на первом курсе он прославился на весь факультет, и сомневаться в его блестящем будущем не приходилось.

Со Светой он познакомился как-то случайно. По большому счёту, в общаге сложно избежать знакомств, тем более – симпатичным девчонкам и живчикам вроде Жоры. Он даже пытался за ней поухаживать, но как человек совсем неглупый быстро оставил это занятие. Они остались если не друзьями, то хорошими знакомыми, тем более, что были почти земляками – он был с Барнаула, а это от Новосиба – рукой подать.

Как-то раз Света заглянула к парням в комнату – забрать диск с музыкой и случайно зацепилась взглядом за короткое словечко «Тунь» на верхнем листе в стопке, лежащей на столе. Это было название речки, на которой погиб Никита. Света взяла листки в руки.

Это была запись интервью с каким-то, судя по всему, уголовником. Речь шла о воровской чести, и он рассказывал: мол, вот как раз был случай: после побега, шли они берегом этой самой Туни и забрели в ущелье. А там – тупик. А тут выносит прямо на них перевёрнутый плот и парня на нём. Тот их увидел, ну и нечего было терять, решили разузнать у него дорогу... и всё такое. А потом хотели уже пристукнуть его там, да Генерал пообещал его отпустить, – так и отпустили…

«...Ты вот смекай: нас трое при стволах, и он – один. И совсем лишний. Ему назначено просто было там остаться. Только по любому, слово воровское – закон, хотя бы может и спалил он нас... Отпустили его...»

Странное чувство охватило Свету. Уверенность в том, что это не просто совпадение, появилась сама собой, но что-то никак не вязалось... Тут было что-то ещё.

– Жора! Что это?

– Так, курсовую пишу, очерк.

– А… что за… это кто? Ну, рассказывает?

– Да на ноябрьские, домой ездил, а там как раз суд громкий шёл – зэки сбежали, неделю бегали, при этом кучу людей поубивали… Вот судили их… А я напросился на интервью, даже на два… С зэками. Типа – практика. Разрешили. Интересно вообще-то.

– Слушай, а подробнее там всё ты не знаешь?

– ...?

– Тут... дело такое. Мне очень надо.

– Так ты в курсе? – Света покачала головой. Жора замялся. – Там, понимаешь, совсем нехорошая история была, как оказалось. Я до суда брал интервью, и потом, после приговора. Им же вышку дали обоим…Зэк этот... Не верится, как может измениться человек... Ну ладно. Он сначала-то не углублялся, а второй раз… Вообще-то у меня же запись есть, с диктофона. Хочешь – послушай. А что тебе это так… Знакомый кто, что ли?

– Я потом расскажу, может, – Света улыбнулась ему, взяла кассету. – Спасибо.



*



Побег был жестокий. Убиты четверо охранников, потом совершенно посторонний дед – бандитам нужна была машина. Потом молодая женщина, которую они сбили, пролетая по городку на «жигулях» деда.

Потом они неделю шли по тайге, сами толком не зная куда. В одном из охотничьих зимовий убили старика алтайца, забрали ружьё, продукты; шли дальше. Наткнувшись на реку, решили идти вдоль берега. Места были глухие, они шли, уже почти не опасаясь и не прячась, когда на реке вдруг показался плот с восемью туристами-сплавщиками на нём. Притаившись за камнями, бандиты проводили катамаран глазами. Главарь беглецов, Генерал, прошипел:

– Может, не одни они, притаимся, подождём.

Через некоторое время показался второй плот, поменьше. Трое сидящих на нём спортсменов отчаянно гребли к дальнему берегу, но на водопаде плот перевернулся, и его вынесло в маленькую заводь как раз напротив того места, где прятались бандиты. Прятались – громко сказано: на узкой полоске берега спрятаться было практически невозможно.

Ребята, сплавщики, попытались перевернуть плот, скользя по камням, стоя по пояс в потоке, и в этот момент один из них заметил Коху.

Коха был настоящим психопатом, на зоне даже паханы старались с ним не связываться, чтоб не получить заточку в бок из-за какого-нибудь пустяка. В тот момент, когда парень-турист посмотрел удивлённо на Коху, тот, не задумываясь, поднял ружьё и всадил из обоих стволов прямо в растерянное лицо.

В рёве бушующей воды выстрелы прозвучали как-то негромко. Парень упал на камни, раскинув руки. К нему бросился второй, но раздался ещё один выстрел, и тот рухнул в воду. Генерал опустил ПМ и направился к берегу. Коха в это время лихорадочно перезаряжал ружьё и визгливо выл: «Попалили, суки, попалили...» Он поднял было двустволку вновь, но Генерал выбил её у него из рук. Коха, уже совсем невменяемый, мгновенно развернулся и бросился на Генерала, выхватив из сапога здоровенный нож, настоящую саблю, какими режут масло в магазинах. «Завалю, падла ё...» – он захлебнулся, напоровшись на короткий, сделанный в упор выстрел.

Генерал грязно выругался и навёл пистолет на третьего парня. Тот застыл.

– Выходи из воды, дружок, дело есть, – голос Генерала стал спокойным и негромким, насколько позволял шум реки. – Расскажешь кой чего – останешься живым. Ну! – властно махнул стволом.

Генерал выспросил у пацана (совсем молодой был) как добраться до города, есть ли другие туристы на реке, ещё что-то. Потом вопросительно посмотрел: мол, что делать будем? Лицо парня было белее снега. Генерал взглянул на соучастника. Параев мрачно сплюнул:

– Палево. Фраернулись мы с ними. Теперь по любому кончать надо, дело прошлое...

Генерал на мгновение задумался. Он не был простым уголовником, каких тысячи. В своё время он окончил институт, потом военное училище; был человеком умным, жестоким и непонятным.

В этот момент парень, в которого стрелял Коха, застонал и перевернулся на живот. Он не был убит – одна пуля прошла мимо, другая навылет в районе ключицы.

Генерал колюче прищурился: ему показалось, что его осенила прекрасная мысль. Он кивнул на Кохину «саблю» и сказал белобрысому парнишке:

– Возьми нож и добей его.

– Нет...

– Да. Так мы вас обоих кончим. А так – ты будешь живой. И молчаливый. Я же обещал тебя отпустить? Давай! – пуля высекла каменную крошку у самых ног парня.

Тот поднял нож, как сомнамбула подошёл к другу и ударил в спину, обтянутую оранжевым спасательным жилетом. Потом он, не глядя по сторонам, вошёл в воду, оттолкнул плот от берега, и вода подхватила его, унося подальше от этого кошмара.



*



Света слушала, как Параев хриплым монотонным голосом рассказывал свою жуткую историю, губы её дрожали, а на щеке застыла одинокая слезинка. Она уже третий раз прокручивала плёнку на начало, как будто хотела убедить себя, что она действительно слышит это. У неё не было чётких мыслей, что её Коля убил её Никиту (почему-то безоговорочно получалось, что Никита – это именно тот раненый парень), но ощущение чего-то непоправимо-страшного поднялось в её душе, лишая возможности связно мыслить, оставляя лишь эмоции и обнажённые нервы.

В эту ночь Света не спала. Она сидела на кровати в тёмной комнате, прислонившись к стене, и смотрела невидящим взглядом на тюль занавесок. По стене иногда пробегал блик от фар случайной машины, исчезал, и шум мотора терялся в ночи. Комната опять погружалась во мрак, тишину и пустоту. Света думала о Нике, о Никите, иногда просто ни о чём. Порой пыталась убедить себя, что это просто недоразумение, но... всё слишком сходилось. И не находилось аргументов против. Кроме одного: не мог, не мог это быть Ник... Потом ей пришёл в голову вопрос: если это не он... что сделал бы он в такой ситуации? А что сделала бы она? Она не находила ответов, и ей тогда казалось, что она может понять его и не осуждать за такой поступок в такой ситуации. Но дело не только в этом. Все их с Ником отношения строились на доверии и честности. Как он мог жить с ней и скрывать от неё такое? Она не могла понять, голову снова заполнял сумбур и смятение.

Рассвет наступил внезапно. В комнате вдруг стало светло, и она не могла понять, кто там так долго светит в окно, пока не сообразила, что уже утро.

Света вытащила из магнитофона кассету, подержала её, положила на стол. Потом, не спеша, сходила в душ, надела своё чёрное платье, которое так нравилось Нику, долго красилась перед маленьким зеркалом на подоконнике. Порывшись в тумбочке, достала флакон с таблетками – снотворное, оставалось ещё с декабря месяца, сунула его в карман. Оделась, пошла к двери, потом вернулась за кассетой и, заперев дверь, направилась на стоянку.

«Шестёрка» завелась с полуоборота (недавно там что-то случилось со стартером, но дядя Миша поковырялся пару часов и сказал: «Всё, бля, как будто так и надо»). Подождав минут пять, пока прогреется мотор, и из печки подует тёплый воздух, Света выехала со стоянки и направила машину к дому Гудрова.

Остановив машину у подъезда, она пешком поднялась на девятый этаж. Дверь открыла Юлька.

– О! Светланка, привет. Заходи, чайку попьём, пока эти типы появятся. Ты какая-то... аля-улю. Случилось что?

– Да нет, всё нормально. Юльча, я побегу, тороплюсь. Ты отдай Нику кассету, там... Он поймёт. Ладно? Ну, привет.

Юлька удивлённо посмотрела ей вслед.

Света спускалась по лестнице, её не оставляло смутное ощущение какой-то неправильности, несколько раз она останавливалась, хмурясь, но нужная мысль всё время ускользала. Когда она была на третьем этаже, внизу хлопнула дверь, и раздались голоса Ника и Гудрова. Света чуть не разревелась. Когда они вошли в лифт, она выбежала на улицу, села в машину и резко тронулась с места.



*



Полёт в прошлое, о необходимости которого так долго говорил народ, оказался до безобразия будничным.

Вся группа была в сборе, приехали даже два бородатых академика и профессор из Штатов, друг Гудрова.

Дядька в пятый раз подошёл к Нику, чтобы сказать: «Ник, я умоляю, только без самодеятельности!», но промолчал и только махнул рукой.

Наконец всё было проверено и перепроверено, видеокамера заряжена и опломбирована, Ник осмотрен и проинструктирован.

Ник забрался в камеру, сдвинул за собой панель, соединил разъёмы, включающие её в общую систему. На клавиатуре ноутбука, приспособленного под бортовой компьютер, набрал код запуска, пароль, подтверждение. Ощущения были те же, что и при прыжке в будущее, то есть ничего особенного. Рабочие панели засветились молочно-белым светом, скрывая лабораторию, виднеющуюся сквозь их паутину, и... всё. Потянулись минуты.

Хотя хроноскорость была максимальной, у Ника было почти десять минут на безделье. Довольно неудобно было стоять, но пока что было не до удобств. Диаметр камеры, точнее – объём, был главным параметром, определяющим потребляемую мощность и стоимость машины, так что придётся томиться в тесноте.

Ник вспомнил суету в лаборатории, улыбнулся. Он забыл сказать «поехали!», как у нас принято в таких случаях. Вспомнил Свету. После испытаний и осмотра у Миклухи – сразу за ней. Сегодня вечером сабантуй: Дядька обещал профессору О`Нейлу показать, как пьют русские. Субботу специально, наверное, выбрали.

Стало заметно теплее. Ник насторожился, но всё вроде было в норме.

На экране ноутбука зажглось: «Готовность 10 секунд» и, чуть позже: «Стабилизация». Свечение угасло, тут же одна из верхних панелей скользнула вниз, одновременно включилась видеокамера.

На Ника глядели изумлённые знакомые лица. В парне стоящим напротив он не сразу узнал себя, тот не был похож на отражение в зеркале. Пять секунд, отпущенные Гудровым, истекали, Ник едва успел подмигнуть своему двойнику и помахать рукой остальным. Потом всё повторилось в обратном порядке. На этот раз Нику наоборот показалось, что холодает, он наговорил свои наблюдения в диктофон (потом проверяли, гоняли машину в автоматическом режиме с установленными термодатчиками – такой эффект действительно существовал, так что предстояло позаботиться ещё и о поддержании температурного режима).

Вспомнилась и дядькина неуверенность, накатила волна жути. Ник с трудом отрешился от нехороших мыслей. Конец прыжка. Ожидание...

А потом смех, удары по спине, галдёж... Кто-то уже снимает видеокамеру, показания самописцев. Миклуха тянет в санчасть, беготня... Всё это уже как-то слабо запомнилось Нику.



*



Часа через два Ник с Дядькой подходили к дому. Для выходного дня было ещё довольно рано, около одиннадцати, прохожих почти не было. У подъезда стояла знакомая бежевая «жига».

– Нас ждут, молодой человек, особенно вас, – Гудров похлопал Ника по плечу. – Эх, Колюха, где бы и мне такую подругу найти... Ей-богу, женился бы.

Ник скептически поглядел на Гудрова:

– Бесполезно. Ты, Дядька, как только найдёшь такую подругу, тут же засадишь её куда-нибудь за работу, а на выходные будешь её в загранку возить, чтоб заманивала в Гайку подающих надежды американцев...

Гудров рассмеялся:

– На кой американцы? Наших, только наших!

Они вошли в квартиру. Юлька встречала у дверей.

– Наконец-то! Всё горячее, давайте за стол. Ник! Вы там Свету встретили? Только вышла...

Ник подошёл к окну. Машина Светы поворачивала за угол и через секунду скрылась из глаз.

– Ну вот, – Ник огорчился, – надолго она?

– Сказала – дела. Странная такая: прилетела, улетела. Глаза красные... Да, просила тебе кассету передать, сказала – ты в курсе. Там на столе.



*



Ник вошёл в комнату, повертел в руках кассету, вставил в магнитофон. Тишина. Перевернул – то же самое. Ещё раз вытащил её, посмотрел, снова вставил и перемотал на начало. Раздался чей-то глухой хриплый голос. Запись была короткой, минут пять; сначала Ник слушал спокойно, но когда понял, о чём идёт речь, – просто вскочил. Запись кончилась, и Ник, на ходу одеваясь, бросился на улицу. «Господи, она же думает, что это я!» Он не думал сейчас о себе. «Пусть всё что хочешь, пусть она меня бросит, только бы ей не пришло в голову...»

Как-то болтая, они углубились в философские дебри и Ник услышал от Светы:

– Если нет смысла в жизни, – говорила она, – наверное, жить и не стоит. Ведь человек такой ещё и других... ну... что ли напрягает. Вредный он. Как чума среди людей, вернее как канцероген такой неприметный.

– Что же их – стрелять? – ухмыльнулся Ник

– Они сами должны уходить... Если боятся насовсем, то хотя бы в тайгу, от людей подальше.

– А ты бы – в тайгу?

– Не знаю... Знаешь, почему-то мне не страшно думать о смерти. Раньше как-то в голову не приходило... А недавно подумала: как бы я без тебя была... И не страшно...

– Думаешь ты, Света, каво попало, смотри мне! – погрозил ей Ник. – А вдруг смысл жизни приедет на следующем трамвае?

Тогда это были шутки.

Перед глазами Ника появлялись мрачные картины, которые он отгонял, встряхивая головой. Он выскочил во двор, остановился. Конечно, глупо было бежать... Куда? Ну, где теперь её искать? Ник беспомощно оглянулся. Эх, если бы они пришли на минуту раньше!

Сознание зацепилось за эти слова «минутой раньше... минутой раньше». План возник мгновенно. Необдуманный, безумный, с непредсказуемыми последствиями. Но Ник просто не мог больше ни о чём думать, и, миг спустя, он уже мчался на Ручьи, надеясь, что электричка не заставит себя ждать.

Электричка только что ушла. Следующая – через сорок минут! Это было невыносимо. Ник понимал, что теперь спешить просто в принципе некуда, но не мог заставить себя успокоиться.

«Вдруг она сейчас уже не дышит...» Он снова мотал головой, отгоняя такие мысли, боясь накликать беду, но приходили другие, ещё страшнее, и тогда он начинал проклинать себя за те неосторожные слова, с которых всё началось. «Ну почему, почему это преследует нас?»

Потом холодный вагон и бег до лаборатории по узкой заснеженной тропинке. На счастье (на счастье ли?) Ника ворота были закрыты. За забором бегали Джек и Буран, две овчарки. Это означало, что дядя Миша тоже уехал, наверное, прикупить чего-нибудь на вечер.

Собаки узнали его издали и бросились к нему, едва не свалив с ног, когда он перепрыгнул через забор. Потрепав их толстые загривки, Ник пошёл к дверям.

Пальцы нервно бегали по клавиатуре замка. Пароль, код блокировки, внутренняя сигнализация... Наконец раздался щелчок...

Позже, он с трудом мог вспомнить, как укладывал панели и каркас машины в сумку, делал расчёты, закрывал двери, снова куда-то бежал, лихорадочно искал укромное место для прыжка, собирал машину...



*



Ник сидел в подъезде уже пятый час. В голове вновь и вновь прокручивались все последние события. Тревога за Свету как-то отдалилась – он точно знал, что пока с ней всё в порядке. Зато время от времени вспоминались слова Гудрова о судьбах мира, заставляя поёживаться; чтоб избавиться от жутковатого холодка между лопаток. Ник утешал себя: прыгнув на семь часов назад, он вряд ли сможет так уж сильно изменить что-то в масштабах мира.

Он глянул на часы – пора. Снова забилось сердце: вдруг что-то пойдёт не так, вдруг что-нибудь помешает... Он спустился вниз и стал наблюдать через приоткрытую дверь.

Наконец раздался шум двигателя, у соседнего подъезда остановилась машина, из неё вышла Света и тут же скрылась в подъезде. Ник шумно вздохнул (так ныряльщик переводит дыхание, поднявшись из давящей глубины к живительному воздуху). Оказывается, он совсем не дышал последнюю пару минут.

Прошло ещё немного времени, и Ником вновь овладело чувство нереальности происходящего: по тротуару шли, весело смеясь, Дядька и... он сам. Всё казалось странно невозможным. Ник стряхнул оцепенение – пора. Как только хлопнула дверь, он выскочил из подъезда и побежал к «жигулям». Водительская дверца не была закрыта, он прыгнул в машину, и едва успел перебраться на пассажирское место, как появилась Света. Она подошла быстрым шагом, села за руль, повернула ключ зажигания, одновременно включая скорость, резко тронулась и только тут осознала, что рядом кто-то сидит. Нажав на тормоз, она повернулась к Нику. Машина дёрнулась и заглохла.

Несколько бесконечных секунд.

– Светик... Ты же знаешь, это не мог быть я...

Она попыталась что-то ответить, но горло её перехватило, и они долго молча смотрели друг на друга.

Сзади посигналили. Ник погладил Свету по руке и сказал:

– Давай отъедем.

Она завела машину и выехала на проспект. Машин было немного, и они не торопясь, поехали в сторону Охтинского моста.

Ник рассказал ей всё с самого начала, как приврал тогда, в июне, как боялся потом напоминать и как бежал потом от этого – так стараются забыть неприятный сон.

– Я знала, – прошептала она, – дурак, я чуть с ума не сошла... Даже таблетки выбросила, на всякий случай... – Света расплакалась.

Она остановила машину и обняла его, а слезинки всё катились по её щекам. Они долго сидели обнявшись. Ник перебирал её волосы, глядя, как скользят по ним солнечные искорки, потом вздохнул:

– Ну вот, Светик. Всё нормально, да же?

– Да же, – она потёрлась об него щекой.

– У меня дело сейчас важное, часа на три. Ты к Дядьке подъезжай, как договаривались?

– Да. Надо мне в порядок привести себя. Тебе куда сейчас?

– До Ручьёв подкинь, шеф?

– Пять баксов, – Света улыбнулась и тронула машину с места.



*



Обратно Ник прыгнул из расчёта, чтоб разрыв составил около десяти минут. Можно было и не прыгать, времени оставалось час-другой, но Нику совсем не хотелось разгуливать кругами по заснеженному дачному посёлку с машиной времени в сумке. Да и не май-месяц. Но всё прошло великолепно. Вскоре он возвращался домой.



*



Она, смеясь, приоткрыла форточку, и струя холодного воздуха разметала пепельные волосы. Машина мчалась по проспекту километров восемьдесят в час, когда впереди на светофоре замигал зелёный. Света ещё прибавила газу, чтобы успеть проскочить перекрёсток. Ловко обогнав притормаживающий «опель», Света посигналила и помахала рукой парню, сидевшему за рулём иномарки. На какое-то мгновение она отвлеклась от дороги и слишком поздно заметила, как слева на красный свет вылетел КамАЗ-алка. Секунды, и машины со страшным коротким скрежетом столкнулись.



*



Ник вошёл домой и понял, что что-то произошло.

Странно молчаливая Юлька подошла к нему и прерывающимся голосом сказала:

– Звонили из милиции. Авария... и... и...

– Авария? – Ник похолодел. – Света? Что с ней?!!

Юлька отвернулась.




ЧАСТЬ 3. НАПЕРЕКОР СУДЬБЕ



– Я вам не верю, – Ник поднял глаза на следователя.

Тот молча развёл руками, закурил, подошёл к окну. За окном было темно, только внизу сияла огнями фонарей, витрин и летящих фар вечерняя улица.

– Послушайте, Николай, – следователь вздохнул, – будем откровенными. Андрей Иванович просил потактичнее, но к чертям реверансы. Я в этом дерьме уже почти двадцать лет копаюсь. И как профессионал могу сказать – у меня нет никаких сомнений. И скажу больше, при всём скотстве, которое у нас творится, вы могли бы допускать, что документы сфабрикованы... Но уж никак не по поводу гибели какой-то студентки-наркоманки, – он кивнул на стол, где лежала пачка фотографий.

Ник посидел ещё пару минут, потом поднялся.

– Извините. Я пойду?

Следователь снова развёл руками:

– Конечно. Это вы уж извините, если что. Всего доброго. Пропуск не забудьте.



*



Ник долго бродил по вечернему городу, не выбирая дороги, окутанный туманом воспоминаний и такой беспредельной тоской, что редкие прохожие, встречавшиеся с ним взглядом, вздрагивали и оборачивались ему вслед.

Часа в два ночи он поднялся домой. Пока рылся по карманам в поисках ключа, дверь открылась сама собой.

– Юлька? У окошка, что ли, сидишь?

– Будешь сидеть с вами, – Юлька насупилась, но потом тихо спросила:

– Коля, что тебе там сказали?

Ник скривился:

– С каких это пор я Колей стал? Перестань.

Юлька молча смотрела, как он раздевается и идёт на кухню; пошла за ним, встала у двери. Потом её прорвало:

– Ну что вы, и не пожалей-то их... Что я, каменная должна быть... Я, между прочим, тоже не посторонняя... И позвонить мог бы. Время два, дядька уехал, тебя нет, что я делать должна? Я уж по ментовкам звонить собралась...

– Юльча, сестрёнка, ну, извини. Ты же понимаешь. И так невмоготу. Да эти ещё... ерунду какую-то молотят. Следователь говорит, Света наркотиками занималась. Развозила... В общаге героин нашли, и в машине... Господи, ну что за бред! И двое с ней ехали, один в розыске был... И экспертиза... Фотографии... из морга... у неё все ноги исколоты... Ничего не понимаю.

Юлька как-то странно на него посмотрела, потом молча покачала головой.



*



Автомобиль ВАЗ 2106 столкнулся на перекрёстке с автомобилем КамАЗ. Виноват был водитель фуры, который был настолько пьян, что на следующий день в КПЗ даже не знал, за что сюда попал. Водитель «Лады», как явствовало из документов, Шанская Светлана Николаевна, погибла на месте, оба пассажира остались живы, отделались переломами. Подъехавшие гаишники, сначала занялись водителем КамАЗа, но тут кто-то обратил внимание и на одного из пострадавших: вспомнили ориентировку. Гражданин Смирнов находился в розыске и попался донельзя кстати. Милиционерам стало ещё интереснее, когда они обнаружили в машине пакет с наркотой.

Со слов гражданина Рогова (второго из пассажиров «шестёрки») с Шанской они «просто кентовались... ширялись вместе. У Светки всегда бабки были: она лошадкой «подрабатывала»». То есть курьером. Забирала наркотики из камеры хранения на вокзале, и потом отвозила по адресу на пакете. Но о тонкостях этой деятельности Шанской Рогов и Смирнов осведомлены не были. Чего-то более вразумительного о Шанской задержанные сказать не могли. Вроде бы училась где-то, «какого-то учёного с секретной фирмы охмуряла. Любовь у них. Ну, с любовью у Светки вообще всё в порядке, девка ништяк, и добрая, никого не обижала...».

Сначала предположили, что Рогов со Смирновым пытаются свалить на погибшую свои грехи, но позже в ходе следствия всё вроде бы подтвердилось.

В крови погибшей обнаружены наркотические вещества, а на теле – следы многочисленных инъекций.

Собственно всё. Рогова отпустили на все четыре стороны, второго посадили за старые грехи. Чуть было не возникли проблемы с Шанской – не было ясно даже кому сообщить о её смерти, но к счастью при ней оказалась записная книжка с номерами телефонов... Такая вот история.



*



Иногда, Ник вспоминал, как когда-то давно, целую вечность назад, в декабре, он шёл по ночным улицам после размолвки со Светой. Тогда казалось: всё, жизнь замерла; как прожить без Неё хотя бы ещё день...

Сейчас он не понимал: что же случилось тогда такого непоправимого, что весь мир умер, рухнул и придавил его своей невыразимой тяжестью? Какие это были мелочи...

Теперь... Проходили дни, не оставляя следов; наступала весна. Ник даже как-то и не страдал особо, он жил, как будто во сне, не обращая внимания на окружающую его жизнь. Иногда на улице он внезапно вскидывался, услышав среди шума знакомый голос или заметив похожий силуэт в зеленоватом пальто, и пристально вглядывался в лица, понимая, что это бессмысленно и глупо... Потом закрывал глаза рукой, отгоняя наваждение, и шагал дальше, думая о чём-то расплывчато-постороннем.



*



Работа в группе шла теперь в основном бумажная. Часть ребят Гудров перебросил на другие темы, а остальных засадил за обработку данных, составление отчётов, описаний и тому подобной шелухи.

Как ни странно, бревном посреди дороги лежал вопрос: что же делать с машиной, когда цикл испытаний будет полностью завершён.

Не полагаясь только на себя, Гудров мотался по всему миру, разговаривал с заслуживающими, по его мнению, доверия людьми, в основном учёными, собираясь вынести открытие сначала на их суд, не раскрывая, впрочем, самой конструкции МВ.

Сначала Гудров пытался отвлечь Ника от его горя, заваливая его работой. Тот посидел неделю над бесконечными графиками, диаграммами, таблицами, потом бросил всё:

– Дядька, ерунда всё это, это ж не работа, я скорее от этих бумажек застрелюсь. Мне в отпуск надо.

Гудров потрогал себя за нос:

– Ну, надеюсь, ты знаешь, как лучше.



*



Целыми днями Ник валялся на диване, бесцельно глядя в потолок, или возился на кухне, готовя Юльке ужин. Дядька последнее время почти не бывал дома, катаясь по заграницам, а Юлька заканчивала вечёрку, одновременно ходила на подготовительные курсы в университет, а остальное время сидела на телефоне в «приёмной».

С Юлькой у Ника были особые отношения. Осенью ей исполнялось восемнадцать, и она совсем не была несмышлёной школьницей; за внешней дурашливостью Ник давно замечал совершенно взрослую женщину с непобедимо самостоятельным взглядом на вещи и своим неповторимым шармом, в котором пацанская резкость удивительным образом сочеталась с обаянием юной девушки. Да и чисто внешне всё было о`кей – Ник с его пятилетним опытом холостой жизни вполне мог оценить.

Ник звал её сестрёнкой, но относился к ней, пожалуй, как относятся к жене лучшего друга, по крайней мере, как надо относиться к жене лучшего друга. Если бы кто-то всерьёз заговорил об их более близких отношениях, Ник бы только удивился: он совершенно не представлял себя рядом с ней, хотя порой и завидовал её будущему избраннику. В любом случае он понимал, что Юлька – это тоже событие в его жизни, и прислушивался к её мнению и дорожил этой дружбой.

Как-то поздно вечером она тихонько приоткрыла дверь его комнаты:

– Ты спишь?

Ник лёг давно, но сна не было.

– Заходи.

Юлька пододвинула к дивану кресло и забралась в него с ногами. Они долго молчали о чём-то, потом незаметно разговорились. Разговор был какой-то странный: вроде невесёлый, но не тяжёлый. Бывают такие разговоры «а помнишь...», «а ещё вот было...»

За окном где-то сбоку показалась луна, незаметно вылезла вся, и теперь висела, как в раме, огромная, красноватая, заливая комнату призрачным светом.

– Помнишь, ты говорил, зачем живёт человек?

– М-м, – утвердительно промычал Ник.

– Тогда зачем ты сейчас живёшь?

– Да я вроде и не живу... Чёрт его знает...

– Обидно. И так мало человеков среди людей, – в голосе Юльки проскочило что-то, отозвавшееся в душе Ника звенящей болью. Он потянул её за рукав и чмокнул в нос.

– Юлька. Ну, может быть, я ещё не совсем пропал... Завтра выживаем?

– Несомненно. Ну ладно. Извинишь?

– Всё нормально. Ты молодец, сестрёнка... Спокойной ночи.

– Хай.



*



Утром Ник проснулся и почувствовал, что живёт. Ему совсем не было легко, но голова была удивительно ясной, мысли не метались бессвязными обрывками, и тяжёлое безразличие не придавливало к дивану.

В это утро впервые за месяц Нику пришла, наконец, в голову мысль, что во всём есть какая-то несуразность. На бегу утром и за завтраком, и в очереди в сберкассе он пытался сообразить, в чём же дело, и вдруг, на пути из банка домой, он понял: фотографии!

В памяти словно проявилась увеличенная фотография, которую показывал следователь: бедро Светы и десяток маленьких чёрных точек вдоль вены... В тот день казалось, какое это имеет значение, если её уже нет. Нет!

Но сейчас вспомнилось и другое: полумрак, разметавшиеся волосы, нежные тонкие пальцы и матовая белизна кожи... Ник мог поклясться, что за неделю до этого кошмара не было никаких следов от инъекций. Да и вообще, ну что за невозможная ерунда! Света – наркоманка? Чушь само по себе, но чтоб ещё и он ничего не знал? Это просто смешно. В конце концов, они ведь жили практически вместе последние месяцы...

«Неделю до того... За неделю... что же могло...» Он вдруг остановился, едва не уронив сумку, огляделся, на негнущихся ногах подошёл к скамейке, сел, сжав голову руками. «Бабочки. О чёрт! Машина времени! Не может быть...»

Посидев минуту, Ник вскочил, подхватив сумку, и бросился домой. По дороге уверенность в правильности сумасшедшей догадки всё больше вытесняла последние вопли разума о том, что это невозможно. Десятки мелких фактиков, проходивших раньше мимо него, складывались в стройную картину: неуловимо изменившаяся Юлька, странные слова Дядьки в последнем разговоре, вся эта белиберда со Светой, ещё и ещё...

Как ни странно, вместе с доводами против уходила и паника, охватившая было его в первый момент. Пришло холодное спокойствие и план действий. «Сначала всё перепроверить. Потом к теоретикам. Ковалёв, помнится, говорил что-то о связи с вероятностными характеристиками... К нему. Если, конечно, в этом мире есть Ковалёв, – Ник нервно рассмеялся. – Составить бумагу Дядьке, потом... Там разберёмся».



*



Когда знаешь, на что надо обращать внимание, видишь удивительно много. Уже назавтра Ник с недоумением спрашивал себя, как он мог жить здесь целый месяц и ничего не замечать. Мир вокруг был другой. Почти такой же, почти неотличимый, но другой. В этом Ник убедился стопроцентно и сейчас сидел, ломая голову, как объяснить происходящее. С одной стороны, вроде бы подтверждалась «теория бабочек» – куда уж нагляднее: полёт в прошлое, вмешательство, а по возвращении уже другой мир... Но загвоздка была в том, что он просто не мог вызвать таких изменений. Ведь сдвиг в прошлое составлял каких-то семь-восемь часов. Ну как, чёрт возьми, из-за этого с купола Казанского собора мог исчезнуть крест? И Света...

Несложные рассуждения и элементарная логика уже в десятый раз приводили Ника к одному и тому же выводу: Машина, перемещаясь во времени, одновременно переместилась в некий параллельный мир. И Нику такой вывод очень не нравился, потому что давал ответ только на один вопрос – что же произошло, но взамен рождал столько новых вопросов, что Ник терялся.

Ковалёв уловил суть идеи с полуслова, тут же схватил карандаш, бумагу и погрузился в плетение формул, забыв обо всём. Минут через двадцать он оторвался и пробормотал:

– Ты понимаешь, что-то есть в этом... Но тут работы минимум на месяц... Параллельные – ерунда, конечно... Тут варианты, вероятности... Но независимые. В этом соль. Ник, я тебе звякну, как мысль оформится... – и опять уткнулся бородой в свои каракули.

Ник тихо вышел, притворив дверь.



*



Ковалёв позвонил через четыре дня. Конца расчётам видно не было, но он понял, в чём закавыка и теперь кричал в трубку:

– Ник! Это же элементарно! Представь: единое хроно-вероятностное поле. Все варианты развития не ветвятся как дерево, а изначально существуют. Ну да, это твоя идея. Только они не параллельные, они... как бы расходятся из начальной точки. И самое главное, что получается: при движении вдоль линии развития объект создаёт возмущение поля, что вызывает появление вероятностной неопределённости, понимаешь? Принцип неопределённости. То же самое. То есть даже просто прыжок, даже без какого-либо вмешательства приводит к потере изначальной вероятностной линии... А если ещё совершать какие-то действия, то... Слушай, ну сложно это словами, ей– богу...

– Да я, в общем, понял... А почему все всегда возвращались? И отличий не было?

– Обычная статистика. Неопределённость ведь очень невелика, с одной линии ушло, на другую попало, а с этой – ещё на другую... И так далее, линий ведь бесконечно много, происходит взаимная компенсация. Конечно, на линиях с большими вероятностными отклонениями может происходить всё, что угодно.

– То есть при путешествии во времени теряешь свою линию раз и навсегда? – голос Ника звучал совершенно спокойно, почему-то.

– В общем, так и есть. Хотя в нашем случае это несущественно, все наши эксперименты, слава дядьке, вызывали настолько мизерные неопределённости, что линии можно считать идентичными. Конечно, вероятность попадания и на начальную линию существует, но среди бесконечного множества вариантов она стремится к нулю... Тут правда тоже неясность, коли уж такая петрушка пошла, сто против одного, что вероятность тоже дискретна... Но это мелочи по сравнению с глобальнейшим следствием: вся наша жизнь – блуждание по этим линиям! Без всяких машин времени. Каждый раз принимая решение, что-то совершая – мы не ветвим будущее! Мы просто перемещаемся с линии на линию... Грандиозно... Ну, в общем, мы всё закончим через пару недель... основу, по крайней мере; я тут Саню припахал, да ещё ребят. Дядька подъедет – вот бомба-то ему. Ну, пока.

Ник тихо положил трубку. Ну и вот. По большому счёту ему всё равно, почему бы и не здесь. Светы всё равно нет, работа – та же. Никто вроде бы не изменился... Юлька, Дядька... Какая разница, где жить.

Он понимал, в чём дело. Безумная надежда, что всё можно поправить, вспыхнула и угасала, вновь переворачивая душу. Конечно, можно мотаться по этим бесчисленным временным линиям, пока не потеряешься окончательно в путанице времён и вероятностей... И даже если найти тот мир, что по душе, другой Ник окажется здесь, на этом месте. А ведь кого во всём винить... Десяток мимолётных ненужных слов и вот... И всё же в глубине души зудело: «мазохист... какое тебе дело до того, кто тут окажется... Ты ведь на самом деле имеешь возможность всё вернуть... Всё вернуть».



*



Гудров появился рано утром. Ник ещё не встал, но, едва проснувшись, подумал: «Дядька. Человек-тайфун. И как один человек способен производить столько флуктуаций в окружающем пространстве?»

В комнате работал телевизор, на кухне орало радио, там же раздавался звон посуды, в ванной шумела вода, трезвонил телефон. Дом сошёл с ума.

Ник натянул штаны и, протирая глаза, открыл дверь в коридор. Из двери напротив показалась такая же заспанная и помятая Юлька. Последовал короткий разговор:

– Ну и рожа!

– На себя посмотри...

Они одновременно двинулись на кухню, столкнувшись плечами, а навстречу выглянул Гудров:

– Yes! Разбудил наконец-то! Быстро, быстро, омлет на столе, нас ждут-таки великие дела.

За завтраком Ник выложил ему новую теорию. Тот неопределённо помахал рукой:

– Занимательно, безусловно, но что есть слова сии? Не более чем звуки. А обоснование? Формулы и труднопроизносимые термины?

– Я ж не бог весть, какой спец, – Ник пожал плечами.

– И я такая же бестолочь, – Дядька хмыкнул. – А бородатые что?

– Пишут что-то. Говорят, будет бомба.

– Уже серьёзнее. Что ж, чем не результат? – помолчав, повертев вилку, Гудров добавил: – Пожалуй, если оно так, так может оно и к лучшему... Спокойнее как-то, а?

Ник в ответ пожал плечами.



*



В холодном зеркале Невы отражалось высокое весеннее небо. Дальше от берега пронзительная синева терялась в россыпи солнечных бликов. Ещё дальше тёмной полосой лежала тень противоположного берега, над ней серой массой нависали переплетённые голые ветви тополей и проглядывающие крыши. А надо всем этим, взлетев ввысь, плыли бело-голубые башенки собора Смольного монастыря.

Десятки раз заглядывался Ник на это чудо, и всякий раз возникали в его мыслях разные ассоциации. Погода, освещение, настроение странным образом всё неуловимо меняли, и в знакомых контурах Ник обнаруживал что-нибудь совершенно новое и неожиданное. На этот раз ему почему-то представился парусник среди бескрайнего океана, одиноко идущий в неведомый порт.

«Странная мысль, – подумал Ник, – всегда делил людей на две части: те, которые плывут по течению, и те, кто прёт напролом к своей цели... Если сравнивать, то первые – это лодки без вёсел, или даже просто пустые бутылки, которые гонит ветром и несёт волнами, пока не пойдут ко дну, или не разлетятся вдребезги, брошенные прибоем на прибрежный утёс. Другие – это атомные ледоколы или торпедные катера, плюющие на ветра, течения и прочую ерунду...

А ведь есть ещё парусники, подвластные и течениям, и льдам, и ветрам... И, чёрт возьми, они ведь тоже приходят к цели!»

Простояв на набережной с полчаса, Ник медленно двинулся домой. Странное очарование куда-то ушло; грязные весенние улицы, зябкий ветерок, серые дома... Снова всё стало как обычно: грустно и бессмысленно.

В этот день Ник окончательно решил уйти.

Мысли о самоубийстве, конечно, приходили иногда к Нику. Любой человек, пожалуй, примеряет порой такие идеи на себя... Ник всегда как-то брезгливо пожимал плечами. Для него пойти на это означало бы признать себя никчёмным и побеждённым. «Что ж я, совсем ноль, что ли?» – обычно отмахивался он. А ещё как-то раз в одном из разговоров Саня сказал ему шикарную вещь: «Ну, пусть всё плохо и невмоготу, и никак уже. И жизнь недорога. Так надо хотя бы напоследок попробовать такое что-нибудь учудить, чтоб чертям тошно. Может потом, если всё получится, и умирать расхочется...»

И вот как-то незаметно пришла мысль бросить всё, улететь в прошлое, насколько получится, и попытаться исправить то, что можно исправить. Здесь его, в общем, ничего не держит. Разве что друзья – детдомовские, университетские, питерские... Но ведь, если честно, – у всех своя жизнь... Годы идут, семьи, дети. Дружба уже далеко не на первом месте.

И судьбы будущего он не поломает, просто будет жить там, где сможет сказать, что здесь он сделал всё, что мог. Для неё, конечно.

В пределах полутора лет. Начать с того, что спасти Никиту, хотя бы попытаться...



*



Деньги и документы – вот и всё, что необходимо для нормальной жизни в наше время. Просто цветные бумажки – ну не странно ли?

Денег оказалось вполне прилично, во всяком случае, Ника эти четыре штуки баксов приятно удивили (с утра он сходил в банк и снял со счёта остатки своей зарплаты за последние восемь месяцев).

Прощаться с Гудровым и Юлькой было выше его сил, письма он сбросил на вокзале, за Машиной съездил в лабораторию ни свет ни заря (дядю Мишу пришлось обмануть; сказал, что мол, распоряжение Дядьки). Собрался заранее: билеты и всё такое... И вот двое суток до Новосибирска – время на размышления.

Почему-то прыгать он решил в Новосибе, чтоб не ехать потом по прошлому через всю страну с этим чемоданом. Почему ехать с ним сейчас удобнее, было неясно ему самому, но прошлое, хотя бы и всего на год назад, казалось какой-то вражеской территорией, где желательно иметь свободные руки. А может, он просто оттягивал тот момент, когда уже поздно будет отступать.

Двое суток пролетели, как будто их и не было. С соседями Ник не общался, почти всю дорогу лежал на верхней полке, вслушиваясь в перестук колёс. Временами погружался в сумбурные сны, просыпался и часами смотрел в окно на проплывающие белые пейзажи.



*



Ник вышел на привокзальную площадь. Местами ещё лежал снег. С утра подмораживало, но яркое солнце, поднимаясь всё выше, напоминало, что и здесь весна.

«Как на другой планете,» – подумал Ник. В самом деле, потрясающая разница, которую, впрочем, трудно оформить в слова. Там, в Питере, несмотря на всё нынешнее безобразие, чувствовалось всё же, что это – Европа, порядок, цивилизация. Здесь, в Новосибирске, казалось, в самом воздухе летал невидимый дух лежащего на перекрёстке караванных путей восточного города. Конечно, всё субъективно. Все большие города сейчас чем-то похожи, ещё больше похожи вокзалы. Но Нику показалось, что даже тётки, продающие пирожки, кричат, зазывая покупателей, как-то по-особенному. Ник засомневался, что в Питере вообще кричат уличные торговцы... Нет, здесь, безусловно, – Азия, базар, перемешанные с русской провинциальностью, скрывающиеся под ликом современного мегаполиса.

«Я возвращался домой...» – вспомнилось ему из старого Кузьмина. Родина... Но задерживаться Нику не хотелось, решение действовать гнало вперёд. Посмотрев на солнечные отражения в окнах гостиницы «Новосибирск», что возвышалась напротив вокзала, Ник направился к остановке. Нужно было ехать в Академгородок.

Неожиданно сложной задачей оказалось найти надёжное место для прыжка. Только после долгих поисков, воспоминаний и размышлений Ник оказался здесь, на даче одного из его бывших коллег по работе в Университете. В мае прошлого года тот уезжал с семьёй в отпуск, и дача, по идее, должна будет оказаться пустой.



*



Забравшись в дом через окно, Ник спустился в подвал и приступил к сборке машины. Аккумулятор пришлось покупать уже на месте, и, чтоб не надрываться, Ник взял маленький, мотоциклетный. Ёмкость была маловата, но на прыжок в одиннадцать месяцев должно было хватить. Правда, на ускорении в пять тысяч предстояло провести в камере около полутора часов, так что надо было подумать об охлаждении. Прикинув предварительно на калькуляторе, Ник пришёл к выводу, что хватит десятка килограммов обычного льда. К счастью, в Сибири проблемы со льдом решаются проще, чем в Питере. Наколов пару вёдер льда, Ник сел за расчёты и программирование прыжка. Он даже не вылез напоследок взглянуть на небо и вдохнуть чистого весеннего воздуха. Закончив расчёты, он забрался в камеру, набрал нужные коды и дал команду на запуск.

Прошло около часа. Жара в машине становилась всё нестерпимее. Ник проклинал свою тупость и торопливость. Лёд исправно таял в вёдрах, но не запихивать же его между панелей и рабочих схем. Позаботиться о каком-либо вентиляторе Ник не догадался, он пытался было размахивать курткой, но ужасающая теснота не позволяла даже толком повернуться.

Между лопаток пробежал ручеёк пота. Жара усугублялась влажностью, превращая камеру машины в настоящую баню.

Ник посмотрел на часы: «Ещё полчаса! Сварюсь тут заживо...»

Можно было нажать на кнопку экстренной стабилизации, но тогда он вывалился бы где-то в начале осени, в самое дачно-картофельное время. Встреча с хозяевами, объяснения... Этого нельзя было допустить. Кроме того, порой, особенно в тех случаях, когда дело касалось его одного, Ник бывал поразительно упрям.

Прошло ещё минут пятнадцать. Ник продолжал, насколько это было возможно, размахивать курткой. Воздух наверху становился просто обжигающим, и дышать приходилось осторожно и неглубоко. Пахло горячей пластмассой.

Взгляд Ника не отрывался от циферблата часов. Оставалось совсем немного, когда один из блоков всё-таки не выдержал перегрева и задымил. Сейчас же сработало аварийное реле, и белое свечение стенок стало угасать.

Обжигая пальцы, Ник щёлкнул разъёмами и выбрался наружу. Кашляя, он упал на холодный земляной пол, полежал, с наслаждением вдыхая сырой воздух погреба. Прислушался: тишина, только потрескивало что-то, остывая, в машине. «Недолёт,» – подумал Ник. Поднялся, заглянул в бортовой компьютер, прочёл текущую дату и с досадой замычал. Недолёт почти в месяц. Чтобы попытаться спасти Никиту, оставалось всего два дня.

Ник разобрал и уложил конструкцию, осторожно поднялся наверх.

На улице бушевало лето.



*



Примчавшись на автовокзал, Ник с облегчением узнал, что на юг, в Барнаул, ходит несколько автобусов в день, и билеты должны быть свободно. В кассу, однако, было не пробиться. Толпа в здании автовокзала с гудением шевелилась и жила своей странной жизнью, похожая на огромную пёструю амёбу. Прикинув расстояние до кассовых окошек, Ник понял, что стоять придётся не меньше часа, даже в лучшем случае. Времени не было.

Проклятье! Толкание в очередях всегда было мрачным наваждением для Ника, а уж влезть в такую толпу без очереди... Но выбирать не приходилось...

Немного посомневавшись, Ник вышел на улицу, купил букет роз и бутылку коньяка. Потом вернулся, глянул с внутренним содроганием на толпу и двинулся вперёд.

Розы и пузырь он держал перед собой и широко улыбался (как-то на школе выживания они читали американскую книжку, что-то вроде «Искусство улыбаться», и многое из неё почерпнули).

– Разрешите... Извините... Мужчина, не поломайте цветочки... Девушка, тут колючки...

Ник нахально пёр прямо к кассе, и, как ни странно, злые и измученные жарой люди молча пропускали его, ни слова не говоря, только пожимая плечами. Подгадав, когда от окошка отойдёт очередной пассажир, Ник приналёг, протиснулся к кассе, протянул цветы женщине, уже собиравшейся брать билет:

– Подержите, пожалуйста, я деньги достану... – и кассирше: – Один до Барнаула на два часа.

Женщина сначала опешила, а потом хотела возмутиться, но Ник в этот момент сказал:

– Кстати, это вам цветы, – и снова широко улыбнулся. Пока она собиралась с мыслями, он уже схватил билет и стал пробиваться к выходу. До отхода автобуса нужно было ещё купить необходимое снаряжение: рюкзак, лодку, продукты...

Уже в автобусе, выезжая из Новосибирска, он прикидывал дальнейший маршрут: «Барнаул – Горно-Алтайск – Караташ. Там, видимо, на попутках. А потом по тайге километров сорок. Чёрт! Время... Придётся напрягаться. Ладно, надо поспать, пока есть возможность».



*



Ругая всё на свете, Ник остановился. Дождь кончился часа полтора назад, но кустарник, трава, мох были пропитаны водой насквозь; с деревьев продолжало капать.

По-хорошему, надо бы развести костерок, отогреться и просохнуть: Ник продрог и валился с ног от усталости, однако он чувствовал, что опаздывает. Трагедия в Пьяном ущелье должна была произойти через несколько часов, но, по самым оптимистичным прикидкам, оставалось ещё не меньше двадцати километров, вдобавок, Ник начал подозревать, что всё же умудрился заблудиться. Небо было затянуто серой пеленой, ни единого просвета, никаких признаков солнца. Перебирая в памяти разнообразные способы определения сторон света, Ник мрачно констатировал, что все они мало эффективны. Ветви деревьев, как и мох, росли совершенно беспорядочно; спилить дерево, чтоб посмотреть на годовые кольца, не представлялось возможным; разыскивать муравейник по мокрому лесу в условиях цейтнота казалось дикой мыслью. И так далее.

Он задумался. «...Ветер. Пожалуй, ветер не мог сильно перемениться...» Ник вспомнил, как тремя часами ранее он шёл вдоль поля, и ветер гнал по траве зелёные волны. Мучительно пытаясь сосредоточиться и сообразить, как сориентироваться, он всё же прикинул примерное направление. Поморщился от досады, ещё раз представил карту: вроде всё правильно. Присел, вылил из кроссовок воду, выжал носки. В ту же секунду от порыва ветра с крон деревьев обрушился настоящий водопад. Ник яростно разразился шестиэтажным матом, потом устало рассмеялся. Закрыв глаза, он медленно вдохнул влажный запах леса. Потом обулся и двинулся дальше.

Прошло три часа. Ник упрямо шёл, сверяясь с направлением ветра, подгоняя себя, всё быстрей и быстрей. Точила мерзкая мысль: вдруг он ошибся в направлении и идёт совсем не туда? Ведь тогда всё насмарку.

Идиотизм! Не смог найти компаса. Раньше, если что-то было необходимо, просто шёл в нужный магазин, по крайней мере, знал, куда идти. Спорттовары, промтовары, продукты... А сейчас? Чёрт те что: в спорттоварах висят женские шмотки, в гастрономе – прокат видеокассет; детские игрушки стоят в витринах вперемешку с сигаретами и разнокалиберными бутылками. Бардак. Ник не был приверженцем старых времён, но не до такой же степени...

Часам к двум сквозь тучи стало проглядывать солнце, сильно потеплело. Ник почти бежал: два шага – вдох, два шага – выдох; пробиваясь сквозь кустарник, только наклонял голову, чтоб защитить глаза. Перебираясь через здоровенное поваленное дерево, он поскользнулся и упал, пребольно ударившись ногой. «Больно мне, больно,» – стиснув зубы, простонал он и попытался встать. Что-то мешало. Ник освободился от рюкзака и увидел, что его почти насквозь проткнул острый обломанный сук. «Можно сказать, повезло,» – пробормотал он, сдёрнул рюкзак с сучка и двинулся дальше.

«Неужели всё?» – Ник с отчаяньем поглядывал на часы, карабкаясь по заросшему орешником склону. Собственно, он не знал точно, во сколько сплавлялась группа, в которой был Никита, но предполагал, что часа в три-четыре. Первоначально он предполагал добраться до ущелья дня на два раньше, капитально осмотреться и подготовиться, но теперь времени не оставалось не только на подготовку, но и вообще на что бы то ни было.

Отчаяние всё больше овладевало Ником, и он уже кусал губы от досады, когда, выбравшись наверх, наткнулся на тропу, а ещё через некоторое время услышал шум реки. Через двадцать минут он уже привязывал к дереву верёвку, чтоб спуститься с обрыва к реке.

Когда он достал из рюкзака лодку, то схватился за голову: сучком прокололо лодку, да так подло, что воздух не держался ни в одной из двух секций.

 «Весь мир идёт на меня войной! Ну что же это такое!»

В комплекте к лодке был тюбик клея и заплатки, но клей, естественно, застывал двенадцать часов. Делать было нечего; сначала Ник зашил разрывы обычной ниткой (фантастически полезная армейская привычка – всегда иметь где-нибудь за подкладкой пару иголок с белыми и чёрными нитками), потом намазал заплатки клеем, прижал, потеряв ещё минут пятнадцать, достал из аптечки лейкопластырь, подкачал лодку и налепил ещё пластыря поверх заплат.

Скептически оглядев содеянное, поморщился: «До первого удачного камня. Повезло ещё, что всего одна дыра внизу».

Ник надеялся, что находится в двух-пяти километрах выше по течению первого переката, и решил плыть наудачу: если ребята ещё не стартовали, там что-нибудь придумает.

Вода бешено ревела. Ник, припоминая свой прошлогодний сплав, поразился, насколько изменилась река всего за один день. Им снова овладело странное наваждение: прошёл год, а вот ведь этот день, наяву. И буквально вчера по этой же реке сплавлялся... он же. Только на год моложе. Ник, который ещё ни о чём не подозревает...

Он с трудом вырвался из оцепенения и посмотрел на летящую воду. Между лопаток пробежал холодок. Время.

Ник надел сильно полегчавший рюкзак, взял вёсла. Вёсла были плохие: короткие и тяжёлые. Выбирать не приходилось. Он взял одно весло в руки, второе бросил на дно лодки и оттолкнулся от берега. В одно мгновенье лодку вынесло на стрежень, и она помчалась среди каменистых берегов.

Этот участок был относительно спокойным, без ловушек и с редкими камнями. Направляя лодку, Ник успевал поглядывать по сторонам и внезапно увидел взлетевшую из-за горы зелёную ракету – сигнал к старту. Если стартовал второй катамаран, то всё пропало.

Невыносимо: опоздать на пять минут, проделав такой путь. Задыхаясь от напряжения, Ник продолжал грести. «Успеть!» – одна мысль. Он даже как-то и не думал, что будет делать, если успеет.

Только рёв воды, брызги, пена, камень впереди – два гребка справа, один слева, быстрей, быстрей, поворот, гребок, ещё, ещё...

Первый водопад был простенький, и Ник пролетел его, не моргнув глазом – только ёкнуло в груди. Русло сузилось, и река принимала всё более свирепый вид.

Передняя часть лодки вдруг обмякла и стала быстро погружаться. Видимо, сорвало заплату. Ник попытался развернуть лодку целой секцией вперёд, но это оказалось хитрой задачей в бушующем потоке. Его швыряло от камня к камню, вода заливала. Ник не мог ни на секунду отвлечься и глянуть дальше по сторонам, поэтому оказался совсем не готов, когда повис над вторым водопадом.

Он уже не успевал ничего предпринять. Лодка ухнула вниз, Ник за ней. Его отбросило в сторону и подхватило потоком. Отчаянно барахтаясь, Ник скинул лямки рюкзака; вода захлёстывала с головой, бросая, как игрушку. Приближался третий водопад.

Воздух и вода смешались в ледяной кипящей свистопляске, не позволяя дышать и не давая опоры. Бесконечно длинные секунды отчаянной борьбы за каждый глоток воздуха, удары о камни, скорость... Поток рухнул вниз.

Почувствовав, что падает, Ник сжался в комок, потом мелькнула мысль, что главное – не удариться о дно...

Падение с трёхметровой высоты занимает доли секунды, но позже казалось, что была пропасть времени, чтобы подумать о камнях внизу, набрать воздуха и потом бесконечно долго ждать удара.

Почему-то только это падение запомнилось как нечто сознательное, совершенно вытеснив из памяти все подробности сумасшедшего плавания.

Нику продолжало дьявольски везти, задыхающийся, но невредимый, он вынырнул как раз перед тем, как налететь на огромный валун, островом возвышающийся среди потока.

Зацепившись за камень, Ник немного отдышался и осмотрелся. Оказывается, до берега было совсем недалеко. Ник осторожно, чтобы не сбило с ног потоком, выглянул из-за камня и тут же отпрянул: метрах в двадцати ниже по течению, на берегу двое: белобрысый парнишка лет восемнадцати и высокий широкоплечий мужик с пистолетом в руке.

«Этот, как там его, главный,» – подумал Ник. Поискав глазами, он увидел второго бандита, тот стоял дальше, под скалой; серая роба сливалась с камнями. В руках у него вроде бы ничего не было. У самого берега из-за камня выглядывал край оранжевого спасжилета, видимо, там лежал раненый парень. Больше никого не было видно. Ник припомнил рассказ с кассеты и понял, что никого больше не увидит. Одного парня было уже не спасти. Ещё оставалась надежда, что Никита – тот, раненый.

И только тут Ник понял, что он, в общем-то, бессилен что-нибудь изменить. Что может сделать безоружный (разве нож – оружие против ствола?), стоящий по пояс в воде человек против двух вооружённых бандитов?

Холод ледяной воды пробирал до костей. Ника заколотило неудержимой дрожью. Уходили секунды. В одно из этих мгновений Ник поймал себя на том, что ему отчаянно страшно сделать какой бы то ни было первый шаг.



*



Зимой Света учила его ездить на машине, и как-то раз, они попали в неприятную ситуацию: Ник ехал неспеша по дачной дороге, и вдруг откуда-то сбоку, из-за забора, выскочил пацан на мотоцикле. Ник, хотя и не должен был уступать дорогу, всё же мог спокойно притормозить и пропустить молодого камикадзе. Но что-то сработало в загадочных глубинах мозга, мгновенно оценив положение, Ник понял, что может успеть проскочить. Если двигатель подхватит без провала, если колёса не пробуксуют, если мотоцикл не увеличит скорость и не возьмёт левее, ещё много «если». Потом Нику будет казаться, что расчёт был стопроцентным, но на самом деле в те доли секунды у него не оформилось даже чёткой мысли; он прищурился и утопил до пола педаль газа.

Пацан, наверное, обкуренный, гнал, не глядя по сторонам, и заметил машину, только когда она с рёвом пронеслась в метре перед ним. От неожиданности он дёрнул рулём, мотоцикл занесло, и юный рокер кубарем полетел в сугроб.

Ник тут же остановился, и они со Светой бросились к мальчишке. А он, как ни в чём не бывало, поднялся и направился к мотоциклу. Ник не выдержал и влепил пацану такого пинка под зад, что тот едва не повторил свой полёт. Ни слова не говоря, он поднял «Минск», завёл его и, прыгнув в седло, укатил.

«Сумасшедший какой-то, – пробормотал Ник, – вообще, зимой на мотоцикле?..» Он поглядел на Свету. Она только коротко сказала: «Дурак!» и пошла к машине. Ник не стал уточнять, кого она имела в виду.

Сейчас, когда Ник стоял в реке, с ним происходило что-то похожее. Пока он мучительно искал выхода, его подсознание уже приняло решение. Он несколько раз глубоко вздохнул («апноэ» – всплыло в памяти, совершенно несвоевременно, словечко) и нырнул, уже в воде понимая, что отступать – поздно.



*



Глубина была не больше полуметра. Ник плыл, прижимаясь ко дну, и течение волокло его по камням, сильно сбивая вдоль берега. К счастью, ближе к берегу оказалась небольшая заводь, где течения почти не было.

Он совсем упёрся в берег, когда прямо перед собой, в воде, увидел матово блестевший металл. Это была двустволка, которую уронил третий бандит. Раздумывать было некогда, в любом случае, это был хоть какой-то шанс. Ник схватил ружьё, потом резко вскочил, выливая воду из стволов. Прямо на него смотрели изумлённые глаза.

Выстрелы грохнули одновременно. Ник почувствовал дуновение от пули, провизжавшей мимо его щеки. Генерал постоял секунду, выронил пистолет и упал навзничь. Ник навёл стволы на Параева. Тот замер.

Когда Ник стрелял, он нажал одновременно на оба спуска, выстрел же был только из одного ствола. Значит, второго выстрела можно было не ждать, и Ник блефовал. Впрочем, неожиданное появление Ника из пенных вод повергло бандита в полную прострацию, и когда Ник повёл ружьём, Параев, не задумываясь, бросился к воде и скрылся в бурунах.

Ник прислонил ружьё к камню, оглянулся и отчаянно выругался: всё-таки опоздал. На берегу уже никого не было, а из оранжевой спины торчал нож. Ник, скользя по камням и припадая на ушибленную ногу, подбежал.

Никита был ещё жив. Широкое лезвие не вошло между рёбер, а слой пенопласта смягчил удар. Ник задумался.

Дальше по берегу было не пройти. Можно было вернуться назад, подняться на верхнюю тропу и пройти по ней. Однако с раненым на руках это было не под силу одному человеку и в любом случае заняло бы слишком много времени. Никита потерял уже много крови, и каждая минута была дорога. Оставался один путь – по реке. Ник содрогнулся и прикинул шансы. Водопадов дальше не было, но течение здесь очень быстрое, и любой камень может стать роковым. Хоть какое-нибудь плавсредство...

Вокруг не было даже брёвен, только кустарник стлался по камням. Ник припомнил одно из занятий на школе выживания и бросился ломать ветки. Кусты – тоже дерево. Потом стянул с себя куртку и туго набил её ветками. Не плот, конечно, но за спасательный круг сойдёт. Да и жилет Никиты поможет. Завершив все приготовления, Ник с тоской поглядел на реку и шагнул к воде.

Через каких-то десять минут, на выходе из ущелья, Ник увидел, что их заметили с плота, привязанного посреди речки, убедился, что Никиту несёт прямо туда, задержал дыхание и нырнул. Надо было избежать невразумительных объяснений.



*



Ник оглядел останки машины. В лаборатории её восстановили бы за пару часов, но там всё под рукой. Нужен был монохромный излучатель и трансформатор СВЧ строго определённых характеристик. Чтобы достать всё это нужно время и куча денег. Времени -то теперь было сколько угодно...

Ещё был вопрос «зачем?» Машина конечно хорошая вещь, но что с ней делать? Вернуться? – но его там никто не ждёт. Ещё дальше в прошлое? Ник не относился к людям, которые безоговорочно считают, что мир катится в пропасть, и всё вокруг – хреново, а вот раньше всё было просто изумительно. К тому же, он точно знал, что для него самое лучшее время будет осенью. Вернее, было бы. Ещё вернее – будет, но уже вроде, как и не для него. Ник тяжело вздохнул.

Ещё он прекрасно помнил, что прыжки во времени являются ещё и прыжками в вероятностном пространстве. А его и так занесло уже очень далеко...

Мелькнула мысль рвануть в Питер, пока лето, и тот молодой Ник не вспоминает о Свете, и... Но как ей потом всё рассказать? Ведь рассказать придётся. И тот всё равно вспомнит о ней осенью, и будет искать, и, зная себя, Ник не сомневался, что найдёт. Нет, всё глупо и бессмысленно. Надо припрятать машину... пусть лежит... И уехать куда-нибудь... в Екатеринбург. И жить. И забыть.




ЧАСТЬ 4. ГОСТЬ


Прошло много времени. Почти год.


*


Ник вышел из гостиницы, посмотрел на небо. Февраль. В воздухе уже пахло весной. Вот и снова в Питере. Защемило сердце.

Последнее время его стала одолевать мысль: как тут у них. Попадёт ли Света в аварию? И как она... Если она и в этом мире наркоманка, то может и лучше, что она погибнет... А если нет, то нельзя же сидеть и ничего не делать! Ник долго сопротивлялся, твердил себе, что всё забыто, что он всё равно, что умер... Но в конце концов плюнул, взял отпуск (он работал теперь в Екатеринбурге на телецентре) и приехал в Питер. Ничего нельзя было забыть.

Он подошёл к таксёрам, дежурившим у гостиницы.

– По часам поедем?

Мужики подозрительно-оценивающе поглядели на него.

– Двадцатник в час. Зеленью, – протянул здоровенный небритый парень, стоявший у зазеркаленной «девятки».

– Издеваетесь? – Ник хмыкнул. – Деревянный сорокет, ни копейкой больше.

– Ладно, поехали, – другой мужик, пожилой, интеллигентного вида, завёл свой сорок первый «Москвич», кивнул Нику. – Только заправишь сразу, добро?


*


– За той «шестёркой» теперь прокатимся, – Ник кивнул в сторону знакомых бежевых «жигулей».

Они ездили уже часа полтора. Заехали на стоянку, потом к дому Гудрова, потом к общежитию. Машина оказалась всё-таки у Финляндского вокзала. Ник с тоской подумал: «Неужели всё снова плохо? Ну почему хоть что-то не может кончиться хорошо...»

Машина Светы стояла пустая. Прошло уже двадцать минут, Ник просто извёлся от ожидания. Когда они проехали по знакомым местам, его захлестнуло такой волной ностальгии, что запершило в горле. А теперь он ждал Её появления, и внутри у него отчаянной струной звенело что-то трепетное и щемящее. В лице его, наверное, читалась эта боль, потому что таксист, давно с интересом поглядывавший на своего странного молчаливого пассажира, спросил:

– Что, брат, ломки?

Ник поразился странному созвучию мыслей, криво хмыкнул:

– Да, что-то вроде, – потом спросил: – Что, на наркомана похож?

– На конченного не похож, да кто их сейчас разберёт.

Ник хотел что-то ещё сказать, но вдруг замер: из-за угла вышла Света.

Волосы её рассыпались по плечам, она улыбалась своей изумительной улыбкой и что-то, смеясь, говорила то одному, то второму своим спутникам.

Время для Ника словно остановилось, весь мир исчез, осталась только Она, плывущая, будто в замедленном кино, над серым асфальтом тротуара. По льющимся волосам бегали солнечные зайчики, в глазах светилось счастье, руки... Ник зажмурился. Вновь обрушилась тоска воспоминаний.

– Близнецы, что ли? – вывел Ника из транса голос таксиста.

– Что?

– Говорю, близнецы вы, что ли? – шофёр, кивнул в окно.

Ник только теперь обратил внимание на тех, с кем шла Света. Слева с пакетом в руках шёл ТОТ Ник, а справа, видимо только с поезда, не по-здешнему тепло одетый и с сумкой через плечо – Никита. «Ну вот. И никаких наркотиков. И всё о’кей», – с облегчением подумал Ник. Но было грустно.

– Да. Братья, – Ник втиснулся вглубь сиденья. – Ненавязчиво за ними поездим. С полчаса – час, не больше.

– Как скажешь.

Ник вытащил деньги и отсчитал водителю полторы сотни. Стараясь не смотреть в сторону Светы, уставился в окно.

Через двадцать минут машины выехали на Пискарёвский проспект. Ник понял, что сейчас произойдёт. Приближался тот роковой перекрёсток. Ник повернулся к таксисту:

– Командир, догони их. Там на светофоре может случиться авария, надо им помешать. Посигналить им, что ли, чтоб притормозили...

Водитель странно посмотрел на Ника, покачал головой, прибавил газу.



*



Света, смеясь, приоткрыла форточку. Струя холодного воздуха разметала пушистые волосы. Бежевая «жига» мчалась километров восемьдесят в час; когда впереди на светофоре замигал зелёный, Света осторожно притормозила. В это время их ловко обогнал «опель». Парень, сидящий за рулём, посигналил и подмигнул Свете. Она улыбнулась в ответ, но потом глаза её расширились: слева из-за угла на перекрёсток выскочил «КамАЗ». Секунды, и со страшным коротким скрежетом машины столкнулись.

Такси прижалось к обочине метрах в десяти за жигулём Светы. Ник молча смотрел, как она, его двойник и Никита кинулись было к месту аварии, но на полдороге остановились. Двоих пассажиров «опеля» выкинуло через лобовое стекло, и их уже окружили прохожие. На водительское место было жутко смотреть. Света отвернулась, взяла за руку своего Ника, а тот, обняв её, повёл обратно к машине.

Ник в тачке посмотрел на таксиста. Недоверчивое удивление на лице дядьки сменялось суеверной опаской.

– Ну, вот и всё. Обошлось без нас.

Огромный камень, свалившийся с души, не принёс облегчения. Холодное февральское солнце заливало мир светом и вселенской печалью.

– Давай, командир, в гостиницу.

Всю дорогу оба молчали.