Лоскутки продолжение

12.10.03
     А сейчас я хочу вернуться к тому, о чём уже раньше писала, и поговорить о доблести. Хочу рассказать о Йоське.
     Его, конечно, Йоськой называли только старшие; для нас Иосиф Ефимович был "дядя Йося". Но есть такие люди, которые на всю жизнь остаются совсем юными, и как-то не приклеивается к ним взрослое имя.
     В первый раз, когда я его увидела, я его испугалась и плакала, и ни за что не хотела идти к нему на руки. Я была тогда совсем маленькая. Не знаю, было ли мне уже два года, но я помню. Это было в Пушкино, у бабушки Софьи Борисовны. В саду чёрный человек, очень кудрявый, загорелый, делает гимнастику. Он, помню, в одних трусах, и всё тело его покрыто шрамами. Вот эти шрамы меня и напугали.
     А потом, когда я стала подрастать, я его очень полюбила. Все мы, в нашей семье, его любили; и он - нас всех. Так удивило нас, помню, когда мы узнали, что наш дядя Йося нам не дядя и вообще не родственник, а просто старый папин друг. Наш папа умел дружить, и все его дружбы были с большим стажем; а с дядей Йосей он дружил с отрочества, с тех пор, когда они, подростками, работали в Киеве на одном заводе.

15. 10. 03
     Папа был моложе, он пришёл на завод из фабзауча,а через два года пришёл на этот же завод его младший брат Валентин. Папе было 14 лет, когда он познакомился с Йоськой; а Йоське - лет 16, и он уже многое прошёл: голодал, беспризорничал, даже поворовывал до того, как на завод попал. Семья Сапожниковых была очень большая и очень бедная.
     А на заводе Йоська быстро нашёл своё место. Руки у него были золотые, он любил работу с металлом, и голова у него тоже была неплохая. Он скоро стал одним из лучших токарей; а за открытый и весёлый характер его все полюбили. Папа уговорил его идти учиться, и вместе с их общим другом, Гришей Кучменко, подготовил к поступлению в рабфак. Гриша занимался с ним украинским, папа - русским языком, историей и математикой. С гуманитарными у Йоськи дело шло трудно, а вот математику он одолевал шутя. Но когда он пришёл сдавать экзамены, то на математике как раз и застрял. Антисемит-преподаватель не давал ему рта раскрыть и, так и не разрешив ответить ни на один вопрос, влепил "неуд".
     Однако с началом занятий Йоська явился в класс. Все преподаватели (им Йоська понравился) делали вид, что так и надо; а математик спросил: "А вы что здесь делаете?" В ответ Йоська выложил на парту оба кулака и заявил: "Я пришёл учиться, и учиться я буду. И пусть какая-нибудь сволочь меня попробует выставить!" Математик пробовать не стал, и Йоська остался в классе.
      Было ещё вот что.
      Однажды вызвал его к себе Петровский (Йоська к тому времени считался лучшим из молодых рабочих на заводе). Петровский показал ему диковинку - маленькую игрушечную обезьянку. Он завёл её ключом, и обезьянка стала прыгать и стучать на барабане. Йоська, у которого таких игрушек в жизни не было, пришёл в восторг. Петровский сказал ему: "Вот видишь, какие игрушки за рубежом делают. А чем играют наши дети?.. Не могли бы вы, комсомольцы, в нерабочее время делать у себя на заводе такие игрушки?" Йоська ответил: "Наладим, товарищ Петровский!"
     Он собрал ребят, поговорил с ними, и они взялись за дело. Работали после смены. Через два месяца была готова первая партия игрушек.
     Но тут начались в стране нежданные перемены. Прежний директор завода куда-то исчез, и на его место назначили нового. Новый заявил, что ребята транжирят государственный материал - ну, и так далее... Запретил мастерить на заводе игрушки.
     Йоська рассвирепел, наговорил дерзостей, и директор объявил ему, что он уволен. Горячий Йоська, выйдя за территорию завода, подобрал кирпич и стал ждать, когда директор пойдёт домой. И быть бы беде, если бы его не застал папа. Выпытал, что случилось, тут же собрал ребят-комсомольцев, и они пошли отстаивать Йоську. Отстояли.
      Время шло. Йоська закончил рабфак, и они с Гришей Кучменко поехали в Ленинград учиться дальше. Папа к тому времени был уже на Чукотке.
     Когда Йоська и Гриша заканчивали институт, началась война. Гришу призвали сразу, а Йоська начал войну, когда немцы подошли уже к Ленинграду. К тому времени он был уже сиротой. Его родители, а также все малолетки и старики в его семье были убиты в Бабьем Яру; а те братья и сёстры, которые по возрасту могли воевать, все уже воевали.
     Я не могу рассказывать всё подряд, потому что подряд всего и не знаю. Но каждый год девятого мая Йоська приезжал в Ленинград на встречу с однополчанами. Он показывал мне места, где воевал. Он был сапёром.
     Показывал мне, куда дошли немцы - это чуть ли не у Нарвских ворот. Если ехать в Стрельну на 36м трамвае, то проезжаешь около Сосновой Поляны памятник - якорь такой большой на постаменте. Там, он говорил, "лежат его хлопцы"; и там он был ранен в первый раз. Был он и в Сенявино, и на знаменитом "пятачке" - не на самом "пятачке", а по эту сторону Невы. Когда они пытались, подобраться на плоту к "пятачку", чтобы нашим помочь, его ранило во второй раз.
     А ещё - я не помню точно, где, - он показывал мне место в лесу: там, он говорил, ему было страшнее всего, потому что там он мог попасть в плен. Так получилось, что всех наших, почти всех, перебили, он один оставался с пулемётом, и патроны у него кончались, и были у него только кинжал и пистолет. Вдруг слышит (а тишина наступила) - земля сыплется. Он говорил: " Я решил - стреляться не буду, все пули - фрицам; а для себя кинжал в пень воткнул - живым, думаю, вы меня, гады не возьмёте! И вдруг смотрю - а это мой солдат, живой! И с патронами. Ну, мы с ним вдвоём там и отбивались..."
     Так он рассказывал... А на Невской Дубровке, напротив "пятачка", всё стоял, на дома смотрел: "Вот видишь, - говорил мне, - и всё прошло, и вот люди живут..."
     Но я, собственно, вот о чём хотела рассказать.
     Проходя через Киев (догонял "своих" после очередного, шестого, кажется, ранения), Йоська разыскал того человека, который выдал фашистам на смерть его семью. И он шёл с намерением того убить. Вошёл в дом - а там, кроме предателя, женщина и дети, все голодные, все напуганные, все расправы ждут. И тот, предатель, конечно, тоже ждёт - ему-то есть, за что...
     Йоська говорил: "Был бы один, я бы его тут же и хлопнул. Смотрю - а там детишки и жена его. Они-то что? И дети, смотрю, голодные. Я ему сказал - смотри, гад, если ты мне где попадёшься!.. А при детях стрелять не стал. Не смог."
     И он выложил для голодных детей - детей предателя, сгубившего его родных - свой солдатский паёк - и пошёл дальше. Дальше пошёл воевать...
     И вот самый высокий солдатский подвиг, который совершил наш любимый дядя Йося. Хотя боевых наград у него было столько, что места на груди не хватало, когда на Девятое мая он их надевал; но это - самый великий подвиг. Это - истинная доблесть. Вот что я думаю, и вот что я хотела рассказать.
     А умер он тоже Девятого мая, в 1985 году.
     А Гриша Кучменко погиб на Малой Земле. Он - Герой Советского Союза. Посмертно.

     (продолжение следует)