Трактат о любви

Евгений Бриммерберг.
Трактат о любви.

Моя целостная натура вовлечена в познание истины бытия, так что вся энергия уходит на познание этой истины. Истина же заключается в превосходстве над энергией доминирующего самца, который стремится к власти и диктатуре надо всем сущим. Поскольку же сущее ускользает из-под этой власти, стремление к нему есть необъяснимое творчество, которое движет мной на протяжении жизни и выходит за ее пределы в идее бытия. Так что идея бытия превосходнее моей жизни и стремление к ней есть красота и любовь сущего, поскольку я не могу властвовать над тем, что властвует надо мной. Смирение, которое охватывает меня при виде этой истины и отвлекает от дел земных, не что иное, как возвышенная красота бытия, с точки зрения которой все сущее кажется прекрасным и совершенным. Так что если бы я оставался самцом, стремящимся к власти в доминировании над сущим, я не познал бы красоту истины и совершенство мира.
Общество же происходит из конфликта не познавших красоту бытия, стремящихся к власти, доминирующих самцов. Оно по своему качеству ниже того общества, которое могла бы образоваться из познавших истину сущностей, но поскольку эти сущности индивидуальны и смиренны, их участие в строительстве мира общественного бытия сведено к минимуму. Энергия доминирующего самца в них есть  доминирующая надо всем земным интеллектуальная сущность, которая в силу своего человеколюбия и веры в совершенство мира часто оказывается жертвой тех, кто презрел смирение и готов к войне. Оказавшись во власти воинствующих самцов эта превосходная интеллектуальная сущность, жаждущая истины и в смирении ее познающая, весьма часто вынуждена вернуться к своему первоначальному состоянию, чтобы показать свою власть над тем, что хочет иметь власть над ней. Так что возникает потребность в создании конституции общественного устройства, в которой доминирующие самцы подчинялись бы истине более сильной, чем та, которая ведет их к войне. Эта конституция называется религией, так что религиозная истина сдерживает стремящихся уничтожить друг друга в борьбе за власть.  Доминирующий самец, скованный религиозной истиной, определяющей меру добра и зла, становится думающим существом, терпимым к ближнему, в душе его возлюбившим. Дух связывает тех, кто в соперничестве стремился уничтожить друг друга. Так что возникает община, союз готовых служить друг другу людей, поскольку каждый из них отрекся от стремления к доминированию и познал мир, объединяющий людей. И так теперь целые народы, объединенные свойственным им духом истины, вступают в конфликт друг с другом. Силы, которые движут ими, не подвластны заключенной в  них воле: это объединенная энергия самцов, стремящихся к власти над другими народами, с которыми у них нет общей истины. Так что процесс объединения человечества основан на решении межистинных противоречий, на стремлении к достижению универсальной истины, которая была бы общей мерой добра и зла. Ведь именно в этих пределах существует человек, достигая сознания своей власти над собой. А это и есть окончательный результат стремления к доминированию: власть над собой.
Личность, следовательно, есть самец, осуществленный верой. Вера есть сдерживающее стремление к доминированию препятствие, очерчивающее самость в личности. Превращенная в идею, вера становится воинственной и вновь приводит к войне противоречий, заложенных в составе истины. Истина есть стремление к человеческому единству, в котором обретается индивидуальное различие. Чем ближе к человечеству приближается истина, тем четче вырисовывается воинственная природа индивидуальности в мировом порядке. Мир, который обретается в процессе достижения человечности, уже не может быть поколеблен личностью: она бессильна против установившего ее мирового порядка. Требуется сбросить с себя идею общечеловеческой ценности, чтобы вновь обременить мир борьбой за власть. Цивилизация отрекается прежде всего от бога, устанавливающего границы добра и зла. Смерть бога - непременное условие для борьбы доминирующих самцов в борьбе за власть над миром. Ведь именно культура удерживает первобытный инстинкт в пределах добра и зла, не позволяя ему переступать границу божественной веры в справедливость, которая ограничивает право на жизнь властью над собой. При утрате бога власть над собой сливается в волю к власти над миром. Эта мировая воля, основанная на освобождении от веры для воли к власти, вновь призывает биологически высшую породу людей к господству над миром, поскольку вера, удерживающая ее в мировом порядке, оказалась не в силах оказать ей сопротивление. Вера иссякла. Бог умер. Это значит, что воскресла первобытная мощь жизни, вознеслась над идеей бытия ее еще неприкосновенная суть. Эта суть должна найти новую веру, обрести и установить новый мировой порядок, основанный на власти вновь вступивших в схватку цивилизованных самцов, усвоивших все зверство предшествующих эпох. Эта борьба христианства и фашизма разделила мир на тот, целью которого является достижение идеального человечества, и на тот, который вознамерился сокрушить и стереть с лица земли неполноценные виды живых существ, ограниченных верой в свое существование. Поэтому фашизм, который устанавливается как власть над миром общечеловеческих ценностей, неминуемо сталкивается с христианством как культурой бытия, в которой запечатлены лучшие традиции гуманизма и творческого совершенства истории. Фашизм внеисторичен и антикультурен. Его идеология заключается в отказе от веры, сдерживающей доминирующего самца в границах добра и зла. Он по ту сторону добра и зла и после смерти бога. Так что ему есть чем быть. Он жив человеческим материалом, из которого слеплено еще не наступившее будущее. Христиане же, которые власть над собой ценят выше власти над миром, неуязвимы, следовательно, для мировой воли, устанавливающей мировой порядок без учета целей человечества, высшим совершенством которого является невозможный для войны мир. Поскольку же будущее включено в состав христианской цели, а будущее нового мирового порядка должно быть установлено, то и установлено оно должно быть в согласии с этой христианской целью, а не вопреки ей.
С одной стороны, имеется индивидуальная, свободная воля христианина; с другой - мировая воля рвущихся к власти доминирующих самцов, избавившихся от веры. Христианин лишен воли к власти, поскольку он есть власть над собой и, тем самым, любовь к ближнему. Поэтому в столкновении с мировой волей рвущихся к власти самцов свободная воля христианина недействительна: ведь она устремлена к любви, красоте, миру и богу, а не к войне. Но сокрушить фашизм доминирующих самцов ей по силам: ведь эта свободная воля возникла как власть доминирующих самцов над собой, так что сила этой власти распространяется и на тех, кто избавился от веры, чтобы сокрушить жизнь, мешающую их власти. С другой стороны, следует признать, что атеизм возникает не от недостатка веры, а от превосходства над ней, из сознания выросшего из ее недр могущества, способного перешагнуть традиционные каноны культуры. Так что свободная воля, основанная на вере в вечную гармонию мира, должна уяснить себе суть предъявляемой ей претензии со стороны фашистской идеологии, стремящейся волю к власти вознести над верой в человечество. Противоречие между индивидуальной свободой воли, основанной на вере в человечество, и мировой волей, стремящейся к власти над человечеством посредством свержения индивидуальности в мировой иерархии сознания, есть основание и последнее противоречие современности.
Политики, как известно, есть первые представители фашиствующего ополчения, стремящегося к власти. Их индивидуальный терроризм переступает границу добра и зла, поскольку мировая воля, которой они служат, противоречит индивидуальной свободе воли и вступает с ней в конфликт. Доминирующие самцы, которые обычно сводят мировую волю к политической, поскольку представителей мировой воли очень мало, обычно не в силах победить свободу воли, привыкшей к столкновению с мировой волей. Индивидуальная свобода воли сильнее воли политической, так что государство часто находится в столкновении с собственным народом, который общечеловеческие цели ставит выше государственных интересов. Революции, которые возникают из этого противостояния, подтверждают это. Именно индивидуальная воля народа проявляется в столкновении с мировой волей, установленной порядком доминирующих самцов. Поскольку же индивидуальная воля народа достигает своей цели только тогда, когда она совпадает со свободой воли отдельного человека, то и столкновение ее с мировой волей есть не что иное, как новая череда жертв. Ведь именно свобода воли движет человеком до тех пор, пока  он не устанавливает новый мировой порядок в конфликте с мировой волей. Так что мировая воля, сама себя опровергающая в действии свободной воли, устанавливает свой порядок помимо желания и способности предвидеть его результат. Результат этого столкновения непредсказуем, хотя и предполагается, что он должен быть тем или иным. Столкновение политических вождей с политическими вождями другого порядка и есть противоречие мировой воли, которая под действием свободной воли стремится принять форму мирового совершенства. Так что постепенное сближение мировой воли с политическими системами неминуемо следует из действия свободной воли, которая своими творческими усилиями достигает совершенства прежде, чем его осмыслит еще не ставшее человечеством общество. Поэтому будущее, о котором столь часто рассуждают художники и мыслители, со всей очевидностью вырисовывается из этого конфликта мировой и свободной воли: чем ближе к завершению интеграция человечества, тем отчетливее выступает мировой субъект, воля которого и есть мировая воля, достигшая субъективной свободы.
Глобальная война как политическая инициатива перерастет в тотальную войну, которая есть конфликт достигшей субъективного выражения мировой воли со временем существования. Время станет врагом вечности, а вечность - врагом времени. Из столкновения вечного человечества со временем произойдет сплошная война смыслов с их отрицанием. Это и будет Армагеддон, Судный день, Апокалипсис. Так  что мука, основанная на вере в свершившееся мировое безумие, навсегда покинет человечество. Но что это за вера, которая ограничивает субъект в тотальной войне против бытия? Что это за мировая воля, которая приняла облик индивидуального выражения, осела в я и бессмертным образом коснулась вечности? Вера есть закон, воспрещающий личности быть более ее самой, если она не может быть тем, что  более ее. Таким образом, личность, собранная в вере, есть абсолютный субъект самости, возведенный до своего отрицания в сознании бытия. Бог есть имя этой личности, поскольку она есть вера бытия, основанная на себе самой. Так что бог есть трепетное проникнвение в суть вещей, возводящее их до субъективного безразличия во всевышней смерти для нового обновления в снизошедшей жизни. Эта вера, которая касается и небес, и земли, спрятана в самом существе жизни, является ее каноном и обретенным смыслом бытия.
Время уничтожает вечность, вечность уничтожает время. Это и есть Апокалипсис, зловонное заблуждение любви. Апокалипсис есть мука абсолютного безлюбия, место, из которого изъята любовь в совершенном ею его окружении. Бесчувственность любви в бесконечной жажде ее есть Апокалипсис. Поскольку апокалиптическая бездна небытия в сознании творения есть изъян Бога, он нуждается в имени начала своего творения в вечной невозможности Апокалипсиса. Это имя есть Фехцестер, именно в нем любовь бога достигает бесконечных времен и располагается в пространстве  бытия равномерно и справедливо в каждой мере, присущей творению. Так что Фехцестер есть бесконечная любовь, не достигающая апокалиптического предела в отсутствии  ее между смертью и жизнью, в муке забвения той части любви, которая некогда была выражением этой всеобщей любви  и не стала нелюбовью. Фехцестер есть любовь, спасающая смерть, освобождающая из апокалиптического плена небытия для жизни, для воспоминания некогда бывшей любви любовью на вечные времена, а не в потере среди вечных времен. Так что Фехцестер превосходит Бога, поскольку он есть Бог, исправивший ошибку творения, которая заключалась в смерти любви среди всеобщей любви и потери ее на вечные времена. Фехцестерианское откровение возлюбило любовь, ту, которая погибла для любви, чтобы вернуть ее к жизни и вписать в нее мир, еще не ставший, но своим совершенством из нее происходящий. Художник же должен создать фехцестерианское искусство этой всецело бессмертной любви, превосходящей Бога, поскольку Бог вновь вознесся над своей смертью и воскрес в творении.
2017.