Беседа
Этим утром Афанасий так же вышел из дому чуть свет и не спеша поковылял по улице, опираясь изредка на клюку. Проходя мимо школы, где когда-то учились его дети, остановился. Как и каждое утро доброй волной нахлынули теплые воспоминания. Старик улыбнулся, передохнул и пошагал дальше. Сейчас школы нет, и детей возят в соседнее село за семь километров. А когда-то, еще лет восемь назад, в этих местах, где пустует двухэтажное здание, стоял неутолимый веселый гам. Жизнь шумела вовсю. Где дети, там и жизнь. Рядом с юностью и старики чувствуют всегда себя моложе.
Приближаясь к оврагу, Афанасий заприметил еще издали чей-то силуэт. Кто-то сидел на скамье. Подойдя ближе, старик узнал гостя. Это был Егор Конюшкин.
- Утро доброе, - поздоровался Афанасий и присел рядом.
- Привет! – отозвался Егор.
- Чего скучаем?
- Да-а, - Конюшкин мотнул головой. – Не будет закурить?
Афанасий достал из переднего кармана рубахи «примачка» и протянул собеседнику. Егор прикурил, поблагодарил, сделал глубокую затяжку.
- Продрог весь, как бирюк, - прохрипел мужчина. Затянулся. Сплюнул. Перевел взгляд на собаку, что гуляла рядом. - Очнулся у реки – не живой не мертвый. Трясусь, тела не чувствую.
- У себя чего не спалось?.. Повздорил?
- Повздоришь тут, когда она окаянная даже слушать меня не желает. Слова лишнего не скажи, ноздри раздует, - Егор затянулся, стряхнул толстым мизинцем пепел. – Ей слово, она десять. Что за ушлая баба. Нет бы помолчать – что ты! – потер щетинистый подбородок, вздохнул. – Из трюма я.
- Опять?
- А чего? Я там теперь чаще, чем дома бываю. Зараза.
О том, что последнее время Егор не уживался с супругой, старик знал. Знали многие. Бранились, как на войне – с выбитыми стеклами, с разбитой мебелью, с приездом полиции. Ссоры, конечно, бывали и раньше у них, но чтобы так… Никогда дело не доходило до «обезьянника». Последние полгода в семействе Конюшкиных это стало частым явлением.
- Башкою своей не думает, на что жить будем. Гоже еще, что Прохор терпит. Отца покойного уважал и любил. Но и у него нервы не каменные. Пошлет на три советских сегодня, и куда я пойду? Сама нигде не работает и меня последнего заработка лишает, ведьма.
- Пытайся сдерживать себя. В любом конфликте соглашение найти можно.
- Как же, поговоришь с ней со змеюкой такой. Так она и послушает.
- Ну а руки распускать каждый раз это тоже не дело.
- Я ее пальцем ни разу не тронул, - Егор бросил окурок на землю, растоптал ботинком. – Ни разу. Всю мебель побил, а ее… Кричать кричал, но чтобы силой обидеть. Никогда.
- Просто так забирать не станут.
- Свояк у меня там работает. Подкаблучник поганый. Так моя чуть что, сразу сестре – помоги, убивают. А с самой волосок не один не упал. Они приедут, я на нервах. В избе все переворошил. Так они меня, голубчика, под белые рученьки – пожалуйста. Не впервой я у них.
- Действительно второй дом нашел, - с досадой протянул старик. – Ну и как там?
- Чего как? А-а, да ниче. Кормят, кстати, не плохо. Есть время подумать, поразмышлять о жизни. Только вот относятся, как к скоту последнему, словно человек и оступиться не может. Первые разы еще не замечают. А когда уже зачастил, и обматюгать могут, и дубиной приложить по спине, запросто, - Егор провел ладонью по небритой щеке. – Весной этой утопленичка вылавливали. Вода прохладная была, но уже купались. А тут дожди пошли, колотун стоял несусветный. Так нас пятерых в «буханку» покидали и вперед. Тоже вот, не каждого попавшего взяли. Пьянчуг всяких да бродяг. И меня к ним сунули, гады. Привезли к пруду и велят нырять. Эти-то сразу одежду с себя побросали и в воду, а я еще копошусь. Получил по загривку. Обматюгали с ног до головы. Голос злой. Видно не до шуток им – жмурика найти надо. Пришлось раздеться. А вода холодная. Промерзли до посинения.
- Нашли?
- Нашли. Куда он от нас денется. Потом неделю соплями харкались, - Конюшкин для убедительности покашлял в ладонь. – Так что, вот так. А вчера вечером выпустили, домой решил не идти. Обида таилась. Выговориться хотелось. Чего доброго, опять упекла бы. Дай, думаю, самогоном душу вылечу. Пошел к Клавке, у ней хорошая. Взял в долг, нарвал яблок и на реку. Ноченька какая была, а! Звездная, теплая. Всю душу истеребил, пока размышлял о жизни. А поутру очнулся, себя не чую, - Егор сморщил лоб, опустил голову. Немного помолчал. – Вот так и живем, дед.
- Н-да, - протянул Афанасий. – Что тут скажешь… Ничего хорошего.
- Кто бы спорил. Да только как ее, жизнь-то, лучше сделать, а? Да ни как. Не по любви сошлись, вот и мучаем друг друга. Раньше хоть какая-то малость уважения была, сейчас и ее нет.
- Тогда и жениться нечего, коль не по любви.
- Легко сказать. А, поди, найди ее, любовь-то. Она за каждым углом что ли прячется? Полюбишь какую-нибудь кокетку еще, потом в петлю залезешь. Нет уж, спасибо. Да и кому я нужен с такой работой и заработком. Смолоду не набрался ума, теперь вот кусай локоть. Рядом, а фигушки. Дураком был, что в армии не остался. Другая жизнь была бы, думаю.
- А так по трюмам лучше мотаться? – спросил Афанасий. – Это не жизнь.
- Одному жить тоже не дело. Одиночество быстрей сгубит. А то, что не по любви... Да больше половины так живут. То ли, как и я, не любя сошлись, то ли потом узнали, что не та она оказывается единственная. И ничего же, живут. Можно же жить и притворяться, что все хорошо.
- Нельзя.
- Да можно, можно! Еще как можно! - Егор встал на ноги, нервно прошелся взад вперед. – Живут же люди. Живут, я знаю, - опустил голову, провел ладонями по лицу. - Всем охота семью. И юным, и сорокалетним. Всем. Никто не желает быть один. Так почему бы не претворяться, что все хорошо. Ведь так?
- Нет, Егор, не так.
- Да как же не так-то?! Все так. Так. Можно же и на притворстве счастье построить. Ну.., - Конюшкин приумолк, перевел дыхание, жалобно произнес. – Ну, ведь можно же, дед?! Можно.
Афанасий склонил голову. Что говорить не знал. Да и что тут скажешь. В голосе Егора чувствовалась боль, что не возможно было сейчас спорить и опровергать его слова. Но разве есть в них правда? Разве можно на притворстве счастье обрести? Ведь они с Евдокией сорок семь лет прожили вместе и через всю жизнь пронесли любовь друг к другу. А ведь тоже и ссоры были, и обиды, и недопонимания… Как без этого. Но всегда были открыты друг перед другом, жили с правдой. Никакого притворства, никакой лжи. Не мог Афанасий, как бы и не старался, понять, как можно жить с человеком без уважения и доверия, который стал тебе чужим, притворяться, что все хорошо. Не мог.
- Допустим, - кивнул старик. – Но что же тогда у тебя не все ладно? Что же не счастлив, раз все хорошо?
- У меня... Я… - Егор зажмурил глаза, помолчал, открыл, сдвинул брови. – Я детей хочу. Дочку. Сына. Хочу малышей. Тридцать восемь лет прожил, дед, а сказать нечего. Как один день пролетела жизнь. Ничего путного не было. Вся жизнь в двух словах. Сядешь, бывает, вечером на крыльце, закуришь, и до того одиноко и тоскливо становится, что хоть волком вой. В груди все от боли сжимается, так и хочется вырвать сердце и растоптать. Для чего живу, зачем? Были бы дети, хоть какой-то смысл появился. А так… Ведь во мне доброта есть, я знаю. Только вот за одиночеством, за недопониманием и за злобой спряталось глубоко внутри, что не найти. Я ведь, когда к Прохору в избу захожу, так у меня сердце в радостях бьется как шальное, когда внучка его встречать выбегает. Возьмешь на руки, прижмешь к себе, а она за нос тебя схватит и смеется. Самой всего три годика, а столько радости, мне, взрослому дураку, приносит. Начну с ней играть, а сам чувствую, как внутри меня все хорошее просыпается. Так охота весь мир приобнять и сделать, что-нибудь доброе. Так… - у Егора задрожал подбородок, он еще сильнее нахмурил брови и отвернул взгляд.
- Так в чем же дело? – спросил Афанасий.
- Не хочет она детей.
- Почему?
- Не знаю. Не хочет и все, - Егор снова попросил закурить. Афанасий достал сигарету, отдал. Конюшкин прикурил, сделал глубокую затяжку, выдохнул носом. – В прошлом браке, говорит, натерпелась. Хватит. Привязанной быть ни к кому не хочет. Поначалу как-то откладывали все на потом, теперь и вовсе не желает. Не нужны ей дети.
- Детей воспитывать в любви и гармонии нужно. А если как у вас - то мир, то война… Сам должен понимать. Нехорошо это.
- Я все понимаю, дед. И ей об этом же не раз твердил. Роди ребеночка да я тебя на руках носить буду, ноги целовать, слова грубого не скажу… У нас ведь последнее время только на этой почве ругань и происходит. Я ей про детей, она - отстань. Да какое отстань! Скоро на кладбище место выбирать, а ей все отстань. Все хихоньки да хахоньки, - Егор поднялся на ноги, нервно перебирая губами сигарету. – Придешь с работы на столе пусто. В холодильнике остатки вчерашнего супа. Чем, спрашиваю, весь день занималась? Ничем. На диване пролежит, а мужа с работы встретить по-людски не удосужится. Трудно на стол на крыть, чтобы, как у всех – зашел в избу, а тебя аромат свежего борща встречает. Сама нигде не работает… Согласен, у нас тут с работой не просто. Но хотя бы по дому занимайся, по хозяйству. Женщина ты или не женщина, в конце концов! Какого поросенка и того завести не можем.
Егор бросил окурок под ноги, растоптал каблуком. Присел на скамью.
- Роди мне ребеночка, слова лишнего не скажу. Сиди хоть до старости дома. Только воспитывай. До ночи работать буду, - Конюшкин посмотрел на старика. – Только и знает нос воротить. Это не так, то не то. Извини, министром не стану.
В небе в сторону реки пронеслась утка. Где-то на задах пропел песню петух. Поглядывая на макушки сосен, Афанасий вспомнил Евдокию и сыновей. Жену схоронил, дети давно разъехались по городам, но каждое лето и в новогодние праздники навещают старика. Не забывают, кто перед сном целовал им ручки и рассказывал сказки. Приятно с возрастом осознавать то, что и ты внес в этот мир частичку себя, из маленького комочка воспитал таких орлов, которые, пусть и далече от дома, но всегда будут славить родного отца и нести людям свет. В этом большой смысл. С годами осознается это особенно.
- Начнем с Настенькой в прятки играть…
- Что, прости? – Афанасий задумчиво перевел взгляд.
- Я, говорю, когда у Прохора в гостях бываю, с внучкой его в прятки играем. Больно уж ей нравится. А тут как-то спряталась, значит, за занавеской, я нашел. А на подоконнике у них кактус стоит. Она мне – дядь, погладь цветок. Я – зачем? Она – надо. А я-то знаю, что он колется. Коснулся пальцами иголок, сделал вид, что укололся, машу ладонью, а Настя смеется. Ах, ты, говорю, хитрюнька такая, - Егор впервые за всю беседу улыбнулся. И сказано из его уст было и вправду смешно, что и Афанасий расплылся в доброй улыбке. – Обманула, говорю, дядю. Обманула.
- Дети они такие. Лишь бы пошалить, - согласился Афанасий. – У меня же парни росли, сорванцы еще те. Прихожу домой как-то раз, уселся обедать, слышу, под столом Барсик песни распевать стал. Глотку тянет, голос противный. Ну и пнул я его разок тапкой. А он, бедный, с боку на бок переваливается, а на лапах устоять не может. Не пойму сначала, в чем дело, заболел, думаю, может. Потом выяснилось, что валерьянкой его напоили. Вот архаровцы. Сами, спрашиваю, додумались или услыхали от кого да решили попробовать? Сами – смеются. Вот и скажи… сооброжалку какую иметь надо, а?
Егор тоже тихонько закряхтел, засмеялся. Весело мотнул головой, глаза сузились. Старику было приятно, что из задумчивой, грустной беседы перешли на легкий разговор. О детях и, правда, было интересно поговорить. Смешных и веселых историй он знал много. Да и Егору, как ему показалось, захотелось послушать и поговорить о чем-то более оживленном и веселом. Ну ее, печаль, к такой-то бабушке. Погрустили и хватит. Все наладится. Обязательно наладится. Не всегда жизнь идет белой полосой, понимать это тоже нужно.
- Ты голодный, наверное? – спросил Афанасий.
- Есть немного.
- Вот что, пошли-ка ко мне, перекусим малость, - сказал старик, и они с Егором не спеша вышли на улицу. Динга бежала впереди, указывая дорогу и виляя весело хвостом. – А тут еще случай был…
Засмеялся Афанасий, и Егор, глядя на старика, тоже улыбнулся.
Антон Лукин
Свидетельство о публикации №217022802027
С уважением,
Наталья
Наталья Мясникова 08.10.2017 20:11 Заявить о нарушении
Спасибо большое за отзыв. С вами согласен полностью.
С уважением,
Антон Лукин 15.10.2017 21:00 Заявить о нарушении