Призма любви... Мой Урбанский

     Мало кто знает  о существовании нашего прекрасного северного и очень теплого города. Поэтому я решила начать рассказывать о посёлке, выросшем в город, а прежде всего о тех людях, которые здесь жили или живут. И первый - это конечно Евгений Урбанский. Правда уехал он из Инты задолго  до того, как я родилась. Живу я в доме, окна которого выходят на школьный садик, одно из его деревьев сажал молодой Женя. Сейчас они выше нашего трехэтажного дома сталинской постройки.  Евгений Яковлевич часто приезжал в Инту, вместе с женой Дзидрой Риттенбергс я была слишком мала и помню только фотографии, которые делал мой отец Василий Георгиевич Колчин на творческих встречах в Доме культуры шахтеров и на интинских шахтах. Они были очень эффектной и гармоничной  парой.
   
    Мне вспоминается история, которую рассказали в одном из документальных фильмов  о Евгении Яковлевиче. У него была красивая история любви с актрисой Татьяной Лавровой,изящной и невероятно утонченной. Их так притягивало неимоверной силой любви, что они могли в Москве выйти навстречу друг другу  и увидеться,  это тогда, когда не только сотовых, но и обычных телефонов практически не было. Так вот, они договорились, что не будут скрывать  ничего и всегда говорить только правду. И когда Евгений был в Ленинграде получилось так, что он изменил Татьяне. По приезду в Москву он честно повинился в этом грехе. Вы представляете, каким чистым был этот человек? Он не захотел обманывать любимую, а она его простить не смогла… 
    
     Сегодняшняя молодежь, к сожалению, даже не знает этого актера. Посмотрите на его красивое и открытое лицо, какой силой обаяния обладал этот человек, каким талантом. Несколько лет назад, я слушала прямой эфир Юрия Грымова, где он проводил опрос, кто из актеров произвел  самое большое впечатление. И сам себе ответил: Евгений Урбанский в фильме "Коммунист". На фестивалях в Венеции (1958 г.) и Киеве эта кинолента  получила главные призы. К Евгению Урбанскому пришла мировая слава. Люди узнавали его на улице, просили автограф. Впервые русскому актеру прислали приглашение в Голливуд, куда его , конечно, не пустили... Урбанский стал лауреатом Всесоюзного кинофестиваля в номинации «Первый приз за мужскую роль» (1959 г.), заслуженным артистом РСФСР (1962 г.).
    
     Мне нравятся все его роли в кино, в фильме "Чистое небо" - летчик Астахов. Самая сильная сцена, когда этот израненный войной герой, несломленный пленом и лагерем,  выходит из райкома партии  и разжимает кулак, в котором зажата Золотая Звезда Героя.  Крупный план его лица  забыть не могу. А ведь он понимал судьбу своего героя, как никто другой. Его отец сидел по политической статье, он жил в нашем городе, в котором политзаключённые построили и шахты, и дома, да и всё начали строить именно они. Здесь было много творческих людей, бывших политзаключённых, многим не сразу давали право выезда, а некоторые уже и сами не хотели уезжать. Валерий Фрид и Юлий Дунский, сидевшие здесь несколько лет, по обвинению в заговоре против Сталина.(Юлий Теодорович Дунский (1922 – 1982) и Валерий Семенович Фрид (1922 – 1998) – кинодраматурги-соавторы. По их сценариям поставлены знаменитые фильмы: «Служили два товарища», «Гори, гори, моя звезда», «Экипаж», «Шерлок Холмс и доктор Ватсон», «Сказ о том, как царь Петр арапа женил»...)
   
    А эпизод, хотя на мой взгляд это не эпизод, а одна из важнейших сцен в фильме «Баллада о солдате»  Г.Чухрая.  Описать это нельзя, это тот самый случай, когда надо смотреть. И поверьте, эти несколько минут экранного времени забыть невозможно. Вспоминает друг  Евгения и партнер по фильму «Неотправленное письмо» И.Смоктуновский: « Я не знаю никого из актеров, кто бы мог стать вровень с ним по силе социальной убежденности, гражданственности.
Его Губанов в "Коммунисте" будет для меня долго служить образцом человеческой страстности, а Астахов в "Чистом небе" - стойкости и веры в доброе.
Он обладал могучим даром убеждать, отдавая первенство не перевоплощению и многоличию, а цельности.! Ты со мной, и ты в моей дороге..».
 
     У него был красивый бархатный баритон и он прекрасно пел романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Великий актер Иннокентий Михайлович Смоктуновский напишет в своих воспоминаниях:  « Бедная гитара, как он ее терзал! В такие минуты ей многое приходилось претерпеть, пережить. Не они ли - минуты самоотверженной привязанности к человеку - перерождали кусочек дерева в гордую и страстную гитару? Оставаясь гитарой, она, служа Женьке, умудрялась быть и контрабасом, и ударником, банджо, мандолиной, нашей наивной русской балалайкой. Была его верной подружкой и делала для него все, чего бы он ни захотел. Он был порою груб, награждая ее всевозможными надписями и росписями; на гитарной спине размашисто выцарапанная карта Красноярского края и все меткое, злободневное, что сопровождало и было нашей съемочной жизнью.
Потом она с ним вернулась в Москву и пожертвовала собой, разлетевшись в щепы, когда в минуту обиды, неудовлетворенности собой и окружающими попросилась в руку хозяина, чтоб уберечь его от больших неприятностей. Она была мудрая, гитара, а он - легко ранимым, обидеть его мог ребенок.»
 
     А как Урбанский  любил Владимира Маяковского, как он читал его стихи, как мечтал сыграть поэта, как они были похожи.
« Однажды, в бивуачных условиях съемочной жизни, он спросил меня:
« Ты любишь Маяковского?» Я невразумительно промолвил что-то вроде: « Не очень...»
Он даже не понял:« Что?..» Я все лежал на своей полке нашего вагона. Он - на своей. А на меня уже накатывалась лавина четких, упругих рифм, мыслей, страстей. Я попробовал приподняться от неожиданности происходящего, а он продолжал в том же тоне, словно читая стихи:
Лежи, невежда,
Я сначала тебя убью,
А потом ты встанешь
просветленным,
С чувством стыда за свою
темноту...
Ему понадобилось всего два вечера. И сейчас, когда я уже давно "встал", мне понятна природа этой всеобъемлющей любви одного художника к другому. Тогда не было "чтива" как такового - была самоотрешенность. Теперь меня не поражает его великолепное знание Маяковского, потому что близость этих людей очевидна.И как жаль, что мы в свое время не сберегли одного, а позже - другого!» (И.Смоктуновский)
     Многие находили разительное сходство между Урбанским и Маяковским — как внешнее, так и внутреннее. Сама Лиля Брик как-то сказала уже известному актеру: «Женя, вы очень напоминаете мне Володю». Высокие, красивые, яркие фигуры и личности. И оба ушли раньше времени. 
      
     Главный редактор «Мосфильма», Александр Рекемчук рассказывал: «я работал в Инте  журналистом, а мой двоюродный брат Коля Приходько учился в одном классе с Урбанским. Позже я обратился к руководству Республики Коми с предложением присвоить имя Урбанского школе, в которой он учился. Мое письмо было опубликовано в газете «Известия». Но партийные боссы решили, что актер такой чести не достоин». 
      
     «Для меня ясно и еще одно: до тех пор пока живы все те, кто был хотя бы раз в обществе Урбанского, он будет жить вместе с ними. И не столь уж важно, назовут или не назовут его именем школу в далеком северном городке, где он учился (это, кажется, пока еще обсуждается). Спешить, впрочем, не обязательно. Для меня же она давно названа, дорогая мне Женькина школа. А ему и при жизни было наплевать "на бронзы многопудье и мраморную слизь"...» (И.М.Смоктуновский)
      
     Прошло 50 лет. Сегодня интинский журналист Денис Морозов написал: « Годами местной власти не хватает сил, чтобы назвать в честь знаменитого интинца, ну хотя бы, если не улицу, то скверик, парк, переулочек...».  Мне кажется местной власти, как и власти вообще, не нужны ни небольшие города, ни люди, которые в них живут, ни память о том времени, когда сажали деревья, а не спиливали их, когда рождались таланты такого уровня, и не забывали свои родные места.  Может сейчас пришло время и нам  вспомнить о тех, кого больше нет, но свет, который они зажгли своим талантом, не погаснет никогда. И я в это верю.
    
     В довершении портрета моего земляка Евгения Яковлевича Урбанского хочется привести ещё один отрывок из воспоминаний И.Смоктуновского. Его даже комментировать не надо. Это суть северного характера.
«Помню, во время съемок "Неотправленного письма" он вскормил двух соколов, и они, выучившись летать, куда-то исчезали, но всегда возвращались, находили его, доверчиво садились на плечи и голову. Даже когда отснявшись он уехал, соколы еще долго прилетали в лагерь, но все наши старания заменить Женю оканчивались неудачей. Им нужен был он. И соколы улетали.
Найдя их на берегу Енисея, он и нарек одного - Еня, другого - Сея. Сочинил о них сказ и под гитару, как под гусли, распевал на былинно-мудрый манер:
На реке на Енисее
Жили-были Еня с Сеей.
Еня жрал все, что попало,
Сее было всего мало...
Действительно, выходить этот хилый народ - поначалу их было трое (третьего звали Ус, тоже по названию реки, на которой стоял наш лагерь) было совсем нелегко. Понадобились не только Женина изобретательность, но и сторонние советы многих других, после чего Ус и издох. Я ожидал, что Женя расстроится. Ничуть! Наоборот, с еще большим ожесточением он принялся холить своих соколов. И безжалостно расстреливал мелкую живность вокруг лагеря. Мне было жаль птах, и я сказал:
- Не вижу в этом резона. Чтоб жили одни, ты убиваешь других. Что-то здесь не так.
- Быть может, в этом начало бессмертия... Вороны и соколы живут триста лет и больше. Они пронесут суть моей заботы через века. Посмотри, какие они гордые. Это от сознания долголетия.
- Так вот уж прямо и сознание...
- Ловишь, мерзавец! Не от сознания - так от чувства или от чего-нибудь другого. От инстинкта.
- Есть инстинкт жизни, но не долголетия.
Я посмотрел. Они были еще в той поре, когда недельный цыпленок мог бы преподать им уроки гордости и орлиного достоинства. Были они голые, из них торчали черенки будущих перьев, не то что летать да парить - держаться-то на ногах они не могли, только противно шипели и разевали клюв. В общем, ничего такого, что видел в них он, я не заметил.
- Если это признаки гордыни, я тоже горд. И ты. Пищать мы все великие мастера.
- А что ты думаешь... Быть может, в этом и есть наибольшая мудрость. Человек пищит оттого, что сам способен на большее, а не только оттого, что, видите ли, неудовлетворен имеющимся. Они пищат оттого, что хотят быть соколами. И будут ими - уже оттого, что пищат. Требуют - недовольны худым, голым детством. Они ж вылупились соколами!
Он сделал очень серьезное лицо и пошел нарочито плавно, давая понять, что не может, не должен, черт побери, расплескать, потерять то, что только сейчас посетило его и осенило, открыв в простоте незыблемость. Ему не свойственны были кривляния, так же, кстати, как и камни за пазухой. Уже издалека он крикнул:
- Не путай! Одно дело - ныть, совсем другое - пищать!
Через несколько минут послышались выстрелы вновь испеченного философа, выстраивающего собственное мироздание столь странным путем. Пищать - значит мочь, значит быть.»
    
       Евгений Урбанский, человек редкого таланта, которого впоследствии назовут советским Марлоном Брандо, трагически погиб на съёмках фильма «Директор», когда ему было всего 33 года. Это произошло 5 ноября 1965 года.  Роберт Рождественский напишет: «Он умер, как жил: целиком отдав себя делу, во имя которого смеялся и плакал, шептал и кричал, любил и ненавидел. Он не мог, не умел экономить, играть вполсилы. Он привык жить на сцене и на экране. Жить, а не существовать!»
 
Памяти Евгения Урбанского:

И там, в пустыне азиатской
на съемке горько-залихватской
среди, как жизнь зыбучих, дюн,
ломясь всей кровью, шкурой, шерстью,
как сумасшедший, к совершенству,
ты крикнул: «Плохо! Новый дубль!».
 
Искусство - съемка трюковая,
та трюковая, роковая,
где выжимают полный газ.
От нас, поэтов и актеров,
оно, как Молох, ждет повторов
все совершенней каждый раз!
И все смертельней каждый раз!
 
Пусть незаметна будет дурням
грань между каждым новым дублем,
пусть нам захватывает дух,
пусть мы у пропасти, у края,
но, на последнем погибая,
мы побеждаем первый дубль!
 
Так ты упал в пустыне, Женька,
как победитель, а не жертва,
и так же вдаль - наискосок -
тянулись руки к совершенству -
к недостижимому блаженству,

Евгений Евтушенко, из «Баллады о совершенстве».
 
27 февраля Евгению  Яковлевичу Урбанскому исполнилось бы 85 лет. Он родился соколом, жил соколом и будет жить ещё 300 лет соколом в воспоминаниях своих потомков и почитателей его мощного таланта.