Беседа с М. Монтенем о любви и браке

28.02.2019 исполняется 486 года со дня рождения замечательного французского мыслителя Мишеля Монтеня.
Наш медиум решил отметить эту дату, вступив в мысленный диалог с великим собеседником.

М. – Уважаемый Учитель, нас разделяют почти 5 веков. Изменились государства, нравы и обычаи. Технический прогресс в буквальном смысле «сказку сделал былью».
 Вы не поверите, но космонавты побывали на Луне!
Тем не менее, во все времена люди остаются людьми, и «ничто человеческое им не чуждо».
Они по-прежнему хотят любить и быть любимыми. Но в наши либеральные времена произошла «сексуальная революция», и отношение к семейной жизни очень изменилось. Люди могут жениться и разводиться неоднократно.
В Ваше время все было иначе, однако внебрачные связи для мужчин не возбранялись, а, напротив, делали честь удачливым кавалерам.
Скажите, любовь является непременным условием для брака?

М. М. – Любовь не терпит, чтобы руководствовались чем-либо, кроме нее, и она с большой неохотой примешивается к союзам, которые установлены и поддерживаются в других видах и под другим наименованием;
именно таков брак: при его заключении родственные связи и богатство оказывают влияние – и вполне правильно – нисколько не меньшее, если не большее, чем привлекательность и красота.

М. – Но разве не тяжело жить с супругом, которого не любишь?

М. М. – Что бы ни говорили, женятся не для себя; женятся нисколько не меньше, если не больше, ради потомства, ради семьи. От полезности и выгодности нашего брака будет зависеть благоденствие наших потомков долгое время после того, как нас больше не станет.

М. – Вероятно, для такой жизни нужна изрядная степень самоотверженности. Но люди, как правило, эгоистичны и хотят думать не только о потомстве, но и о собственных радостях.

М. М. – Мне неведомы браки, которые распадались бы с большей легкостью или были бы сопряжены с большими трудностями, нежели заключенные
из-за увлечения красотой или по причине влюбленности. В этом деле требуются более устойчивые и прочные основания, и действовать тут нужно с неизменною осторожностью; горячность и поспешность здесь ни к чему.

М. – Конечно, поспешность бывает опрометчива, но как жить без любви?

М. М. – Удачный брак, если он вообще существует, отвергает любовь и все ей сопутствующее; он старается возместить ее дружбой.
 Это – не что иное, как приятное совместное проживание в течение всей жизни, полное устойчивости, доверия и бесконечного множества весьма осязательных взаимных услуг и обязанностей.

М. – Можно ли получать удовольствие от постоянного присутствия рядом
нелюбимого человека? И если это такое приятное проживание, почему люди не всегда счастливы в браке?

М. М. – А то, что мы видим так мало удачных браков, как раз и свидетельствует о ценности и важности брака.
Если вступать в него обдуманно и соответственно относиться к нему, то в нашем обществе не найдется, пожалуй, лучшего установления.

М. – Если это такое хорошее установление, почему оно не дает счастья большинству людей?

М. М. – Мы не можем обойтись без него и вместе с тем мы его принижаем. Здесь происходит то же, что наблюдается возле клеток: птицы, находящиеся на воле, отчаянно стремятся проникнуть в них; те же, которые сидят взаперти, так же отчаянно стремятся выйти наружу.

М. – Что говорят на этот счет философы?

М. М. – Сократ на вопрос, что, по его мнению, лучше – взять ли жену или вовсе не брать ее, – ответил следующим образом: «Что бы ты ни избрал, все равно придется раскаиваться».

М. – Вот видите. А великий философ А. Шопенгауэр писал: «Жениться – это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности». Разве он не прав?

М. М. – Для прочного брака необходимо сочетание многих качеств.
 В наши дни он приносит больше отрады людям простым и обыкновенным, которых меньше, чем нас, волнуют удовольствия, любопытство и праздность. Вольнолюбивые души, вроде моей, ненавидящие всякого рода путы и обязательства, мало пригодны для жизни в браке.

М. – Однако Вы женились.

М. М. – Руководствуйся я своей волей, я бы отказался жениться даже на самой мудрости, если бы она меня пожелала. Но мы можем сколько угодно твердить свое, а обычай и общепринятые житейские правила тащат нас за собой.

М. – Как же это случилось?

М. М. – Я никоим образом не жаждал этого шага; меня взяли и повели, и я был подхвачен случайными и посторонними обстоятельствами.
Ибо не только вещи сами по себе стеснительные, но и любая вещь, какой бы отвратительной, мерзкой и отнюдь не неизбежной для нас она ни была, не может не стать в конце концов приемлемой в силу известных случайностей и условий, – вот до чего шатки человеческие устои!

М. – Да, это часто случается: думаешь одно, а под влиянием разных обстоятельств поступаешь  совсем наоборот.

М. М. – И, разумеется, я был подготовлен к браку гораздо хуже и менее пригоден к нему, чем теперь, когда испытал его на себе. И сколь бы развращенным меня ни считали, я в действительности соблюдал законы супружества много строже, чем обещал или надеялся в свое время.

М. – Ваша порядочность безусловна.

М. М. – Свою свободу следует ревниво оберегать, но, связав себя обязательствами, нужно подчиняться законам долга, общим для всех, или, во всяком случае, прилагать усилия к этому. Кто заключает подобную сделку с тем, чтобы привнести в нее ненависть и презрение, тот поступает несправедливо и недостойно.

М. – Таких людей немало. На бракоразводных процессах бывшие супруги порой говорят друг о друге такое, что уши вянут. Особенно, когда дело касается раздела имущества.
 А ведь когда-то эти люди давали клятвы и надеялись на счастье.

М. М. – Если не всегда выполняешь свой долг, то нужно, по крайней мере, всегда помнить о нем и стремиться блюсти его. Жениться, ничем не связывая себя, – предательство.

М. – А все-таки, почему столь часто браки страстно влюбленных людей оказываются недолговечными?

М. М. – Цели, преследуемые любовью и браком, различны, и все же, они некоторым образом совместимы друг с другом. За браком остаются его полезность, оправданность, почтенность и устойчивость; наслаждение в браке вялое, но более всеохватывающее.

М. – А как же любовь?

М. М. – Что до любви, то она зиждется исключительно на одном наслаждении, и в ее лоне оно и впрямь более возбуждающее, более пылкое и более острое, – наслаждение, распаляемое стоящими перед ним преградами.

М. – Разве преграды не охлаждают любовный пыл?

М. М. – А в наслаждении и нужна пряность и жгучесть. И в чем нет ранящих стрел и огня, то совсем не любовь. Щедрость женщин в замужестве чересчур расточительна, и она притупляет жало влечения и желаний.

М. – И что остается жене, если муж к ней охладел? Она тоже захочет искать радости на стороне. Так обычно и случалось.

М. М. – Женщины нисколько не виноваты в том, что порою отказываются подчиняться правилам поведения, установленным для них обществом, – ведь эти правила сочинили мужчины, и притом безо всякого участия женщин. Вот почему у них с нами естественны и неминуемы раздоры и распри, и даже самое совершенное согласие между ними и нами – в сущности говоря, чисто внешнее, тогда как внутри все бурлит и клокочет.

М. – Значит, в любом браке не все так гладко?

М. М. – Как горести, так и услады супружества благоразумные люди таят про себя.

М. – Какие горести наихудшие?

М. М. – Как бы там ни было, по совести говоря, я не знаю, можно ли натерпеться от женщин чего-либо горшего, нежели ревность: это самое опасное из их качеств, подобно тому как в их естестве самое опасное – голова.

М. – Вы действительно такого мнения об умственных возможностях прекрасного пола?

М. М. – Питтак говорил, что у всякого найдется своя напасть, а у него – дурная голова его женушки; не будь этого, он почитал бы себя счастливым во всех отношениях. Это очень тяжелое бремя, и если столь справедливый, мудрый и доблестный человек находил, что оно ему портит жизнь, то что же тут делать нашему брату – мелким и жалким людишкам?

М. – Действительно, остается только одно – терпение.
Как сказал остроумнейший американский писатель А. Бирс:
«Терпение: ослабленная форма отчаяния, замаскированная под добродетель».

М. М. – Тот, кто сказал, что удачные браки заключаются только между слепою женой и глухим мужем, поистине знал толк в этих делах.

На этом мудром высказывании наш диалог с Мишелем Монтенем завершился.